Большой бизнес накрыл пространство разрушенной Империи. Так получилось. Даже на зоне имени демократа Чернышевского от наступающего капитализма было не спрятаться. Не получалось. Очередной сходняк проходил по новым правилам. Так, как теперь следовало проводить рабочие совещания в солидной корпорации. Представители криминального сообщества, в недалеком прошлом — обычные домушники, кидалы и прочие воришки, сидели за одним длинным столом. А чё? Весь мир капитала, в натуре, заседал таким макаром. И не хрен придумывать велосипед!

Стол сколотили из перевернутых нар. Стулья сперли у «кума» из приемной. Вместо непременных блокнотов и ручек народу выдали чистые тетради в клетку и перья… в смысле ножи. Если какому-нибудь идиоту приспичило бы для выпендрежа что-нибудь записать, он совершенно свободно мог сделать это кровью. Соблюдая стиль, присутствующие сидели в официально застегнутых на все пуговицы ватниках. Важные денежные вопросы и решать нужно было правильно. Соблюдая общепринятые понты.

Председательствовал лично господин Моченый. Он сидел во главе стола и авторитетно дремал. Моченый был немолод. Но ни отсутствие ноги, ни протезы вместо правого глаза и тридцати зубов не делали его похожим на развалину. В свои шестьдесят с большим прицепом авторитет был все еще силен и по-звериному страшен. Кресло председателя старый уголовник занимал давно и прочно.

Моченый «смотрел» за Колымой. В отличие от представителя Президента на очень северном востоке он не присматривал кое-как за воровством. Моченый сам был вором. Причем авторитетным. Поэтому и смотрел он за ворами. То есть за соблюдением «понятий» на зонах и в лагерях Заполярья. Тяжкое бремя власти пахан тащил в одно рыло. То есть единолично принимал решения и отвечал за них собственным «очком» перед обществом, пусть и криминальным. Этот порядок на Колыме был незыблем. Никакие перемены в стране его поколебать не могли. А тех, кого такая демократия не устраивала, селили поближе к параше.

Право голоса в присутствии пахана имел разве что верный шестерка. Собственно, на совещании только он и говорил не замолкая. Типа вел совещание от имени пахана. Невысокого плешивого и благообразного старичка по праву звали Гнида. И он с гордостью носил почетную кликуху. Как и положено шестерке, Гнида с удовольствием косил под главного.

— Ша, корефаны, намыливаемся на базар! — по-отечески объявил он.

Сходняк перестал гудеть. Коротко остриженные головы дружно повернулись в одну сторону. В сторону Моченого. Пахан кивнул и приоткрыл здоровый глаз, разрешая начать совещание. Гнида вышел на середину барака и медленно двинулся по кругу, многозначительно продолжая монолог в новом стиле:

— Сегодня мы отабунились по-рыхлому обкашлять лажу. Барыги из Питера упороли косяк .

Взгляды участников сошлись на двух, явно не местных, потцах. Гости из Северной столицы заерзали на холодных табуретах. Сходняк к ним относился настороженно. Как к троюродным братьям. В смысле — вроде родственники, но хрен его знает… Они представляли Ассоциацию Паранормальной Астрофизиологии. Что это за мафия, на зоне представляли слабо. Но бабки в общак Ассоциация подгоняла вполне реальные. За что и получала по наработанным каналам первосортный товар.

Посланцы из далекого Питера примчались в Заполярье ради встречи с партнерами. Они были невнятны и озабочены до истерики.

— Возникли некоторые как бы сложности! — несколько туманно заявил один. — Там как бы Холодов…

— Возможно, нам понадобится помощь! — поддержал второй, робко озираясь. — Холодов, похоже, получил информацию…

Сидящий напротив них древний форточник Ваня-Шнифт нервно затрясся, сквозь маразм ощущая непорядок. Браток Сева, из нового поколения бандитов, напряг накачанные бицепсы, усиленно стараясь сообразить, о чем речь. Барыг он не любил. А деньги любил. Почему два эти явления в природе по отдельности не встречались, браток никогда не «догонял». Но искренне надеялся, что сейчас кого-нибудь понадобится отрихтовать. Катала и сутенер Шашлык подкрутил ус, прикидывая, нет ли в этой «запутке» национальной подоплеки. Короче, никто ничего не понял. Гнида обошел вокруг стола и вежливо попросил:

— Конкретно базарьте.

Однако посланцы Паранормальной Ассоциации только пожали плечами, продолжая мямлить:

— Если пойдет таким образом, то дел как бы больше не будет…

— В нашем бизнесе появились, похоже, некоторые препятствия со стороны правоохранительных органов…

Ваня-Шнифт перегнулся через стол и прошипел:

— Не кипешись, корень. Петюкай, кто лапти плетет?

Простая фраза поставила гостей в тупик. Но Гнида не стал дожидаться преодоления смыслового барьера, доходчиво сформулировав суть вопроса:

— Ну так чё?!

Первый гость вздрогнул. Второй вцепился в стол обеими руками, собираясь с духом. Им оставалось только верить, бояться и просить. Сходняк напрягся, чувствуя, что с предисловием покончено.

— А чё — чё?! — внезапно завопил один из барыг с трагическим надрывом. — Холодов вагон с товаром опечатал!!! Состав оцеплен, кругом менты с собаками. Над станцией — вертолет с кинокамерой! Все выезды из города перекрыты, пять следователей носом землю роют!!! Капец нашим метеоритам!!!

Сходняк дружно ахнул, словно превратившись в одну осипшую на вечной мерзлоте глотку. Метеориты были кровной темой, почти святыней. Без нее в новой жизни зекам ничего не светило. Посреди рыночной вакханалии, когда торговали все и всем, им оказалось нечего продать. И если бы не гениальная идея Гниды — «сливать» обломки Тунгусского метеорита на экспорт, — сидеть бы уголовникам на голой пайке. К счастью, на одной из зон Тунгусского плато нашлась заброшенная шахта. Булыжники оттуда активно излучали чего-то такое научное. Поэтому барыги из Питера их удачно втюхивали по всему миру за долю малую. Бабки на «подогрев» братвы шли исправно. Большой бизнес шел как по маслу. До сегодняшнего дня. Пока в дело не влез какой-то Холодов.

Гнида пришел в себя первым. Он ласково погладил торчащую из кармана заточку и тихо спросил:

— И хтой-то это такой — энтот Холодов?

Первый посланец молча открыл портфель и достал кожаную папку. Щелкнул кодовый замок, на стол перед авторитетами легла стопка бумаг. В основном — газетные вырезки.

С черно-белых фотографий смотрело лицо с мерзким выражением непримиримости в глазах. Зеки инстинктивно попытались отстраниться. От таких «вывесок» на зоне старались держаться подальше.

— Вот это — Холодов! — невольно понизив голос, пояснил один из представителей Ассоциации.

Гнида настороженно ковырнул бумажную кипу заточкой, вопросительно оскалив зубы:

— И чё? Я его знаю?

Второй барыга суетливо ткнул пальцем в газетный заголовок:

— Его все знают. Прокурор он!

Негромкий вскрик всколыхнул покой утепленного барака. Ваня-Шнифт перестал трястись и навалился чахоточной грудью на стол. Вместе с сухим угрожающим кашлем из него вылез вопрос:

— Ну — дракон!.. А где заморочка?

Шашлык ощетинился усами и поддакнул:

— Э, брат, ти скажи, да-а?..

Сева демонстративно хрустнул пальцами, готовясь к общепринятому продолжению гнилых базаров. В смысле — к рихтовке оппонентов.

Гости недоуменно переглянулись. По их мнению, Холодова положено было знать и бояться даже за полярным кругом. Но зона имени демократа Чернышевского пребывала в счастливом неведении. Им не хотелось расстраивать этих на редкость милых людей, сидящих вокруг стола. Однако бизнес требовал жестких решений. Первый посланец открыл рот, демонстрируя белые зубы, и объяснил:

— Это САМ Холодов!!! — Его палец ткнулся в фотографию. — Он же не просто прокурор. Читайте! Его Президент через месяц-другой Генеральным сделает! Тогда — все! Тогда к нему вообще не подберешься…

Гнида почуял безысходность. Читать без очков он не мог. А проблемы с будущим Генеральным «драконом» ему были ни к чему. Он перестал бродить на буржуйский манер за спинами нервничающей кодлы и задал главный вопрос, определяющий экономическую политику в стране:

— Бабки предлагали?

Но на этот раз вышел облом. Барыги дружно развели руками:

— Да вы что?!! Говорят, он собственного отца посадил! И фамилию поменял! Когда еще в первом классе учился!!!

Сходняк загудел. О таком беспределе на зоне еще не слышали. В бараке стало холодно. Холоднее, чем на улице. До абсолютного нуля по какому-то сволочному Фаренгейту. Ошарашенный Гнида пробормотал:

— На хрена ему наши камешки? Что ему, ловить некого?!

На что гости затараторили, перебивая друг друга:

— Так это у него хобби такое. Чтобы все по-честному, блин! Этот отморозок даже в свободное время кого-нибудь обвиняет…

— Да он на последнем Конгрессе уфологов всех разоблачил… оптом! Атлантиду вообще потопил вместе с йети! Если Холодова не остановить — конец бизнесу…

— Ни один идиот после его выступлений наши тунгусские обломки не купит!..

Решающие слова прозвучали. Это был приговор прокурору. Несколько десятков ртов с гниловатыми зубами распахнулись в едином порыве, вынося вердикт:

— Во сука!!!

Последовавшие за этим судьбоносным определением три часа восемнадцать минут были посвящены отработке методов воздействия. Лучшие умы зоны бились в творческих спазмах преступной изобретательности. В конце концов осталось три наиболее жизнеспособные версии. Первая — шантаж ловко подложенной бабой. Желательно в сауне. На прокурорской карьере такие вещи обычно сказывались отрицательно. Вторая — подстава на подброшенных домой через форточку наркотиках. И третья — запугивание методом нанесения телесных повреждений. Вплоть до полной рихтовки объекта.

Довольные собой авторы программных предложений радостно елозили пальцами по портретам несчастного Холодова, предвкушая крах его коварных замыслов. Шашлык, Сева и Шнифт не сомневались в успехе. Возбужденные собственным хитроумием, они громко сопели и щерились загадочными улыбками. Остальные участники кворума солидно поддакивали. Гнида сделал еще один круг по бараку, обдумывая решение. После мозгового штурма в западном стиле он шкурой ощущал преимущество коллективного разума. Оставалось только подвести черту в блестящем творческом сотрудничестве. Шестерка оттопырил нижнюю губу для придания важности моменту и констатировал:

— Мы будем его…

— Валить!!! — Рык Моченого, безучастно дремавшего в процессе всего обсуждения, пал на сходняк подобно обрушившейся крыше барака.

Гнида осекся на середине фразы. Авторы предложенных ранее версий резко перестали радоваться. Гости из Питера ахнули и попытались синхронно рухнуть в обморок. На грани потери сознания они издали полустон-полувой:

— Холодова?!!

— Прокурора?!!

— Можем и вас! — вполголоса прогундосил мгновенно перестроившийся в такт пахану Гнида.

Обморок сразу был отложен до весны. Первый барыга вжал голову в плечи и нерешительно спросил:

— А киллер?..

Второй так же пугливо прошептал:

— У нас никто не согласится…

Моченый обвел тяжелым взглядом сходняк и отчеканил:

— Нашего зарядим. Лучшего!

Газетные вырезки пошли по рукам. Авторитеты, собравшиеся со всей Колымы, представляющие цвет преступного мира, заколебались. С фотографий в аудиторию целились серо-стальные глаза будущего Генерального прокурора, горящие фанатичным блеском. Они внушали страх и совершенно не вызывали желания связываться с их обладателем. В бараке стало тихо.

Бумажки доползли до самого дальнего и темного угла. Там сидели представители зон не очень строгого, а то и совсем мягкого режима. Ну, и прочие разношерстные авторитеты, не пригласить которых было вроде нельзя, но и прислушиваться к ним тоже было впадлу. Сходняк молчал. Тишина звенела. И лишь один человек не замер в цепенящем ожидании. Он продолжал шуршать газетами в самом непочетном углу. Его лицо оставалось в тени, но даже в полумраке было видно, как шевелятся тонкие губы, нашептывая никому не слышные слова. Вокруг него невидимым облаком реяли сомнения. Человек кивал своим мыслям, одновременно отрицательно кривя рот.

Напряжение достигло апогея. Самые отчаянные головы Заполярья клонились все ниже, в надежде, что жребий пролетит мимо. Моченый приподнялся с председательского места, суровым взглядом выискивая подходящего камикадзе. Над столом, совсем как на цивилизованном Западе, висело доверие к мнению руководства. Никто не хотел никого… В смысле — умирать. Гнида раздвинул тесно сомкнутые плечи присутствующих и высунул голову почти на середину стола. Плешь шестерки угрожающе сверкнула в тусклом свете. Назревший вопрос отлетел от нее в обе стороны и повис в воздухе:

— Кто пойдет?!

Под требовательным взглядом Моченого сходняк полег носом в стол, как ботва от ветра. Колымские авторитеты не уважали харакири как метод. Валить прокурора оказалось страшно. Гнида обиженно засопел, выискивая, кого зачморить в энтузиасты. Внезапно человек в дальнем углу перестал перекладывать вырезки с фотографиями Холодова и резко встал, видимо, приняв непростое решение. Сходняк вздрогнул. В полной тишине прозвучало:

— Я его штохну!

Что конкретно собрался сделать с прокурором никому не известный сухощавый мужичок в подозрительно стильной телогрейке с меховым воротником, никто не понял. Но фраза прозвучала настолько зловеще, что даже самые матерые уголовники поежились. Пауза длилась долго. Народ молчал, боясь поднять глаза. Безмолвствовал Гнида, мучительно вспоминая, что означает на фене непонятное слово. Браток Сева под столом разминал ягодичные мышцы, стимулируя мыслительный процесс. Даже Моченый, напрягая оставшуюся половину зрения, пребывал «в непонятках». Смутное предчувствие чего-то страшного дымкой накрыло совещание. И вдруг Ваня-Шнифт протяжно заскулил. Его первого контузило озарением. Старый трухлявый зек схватился за голову и просипел едва слышно, себе в подбородок:

— Те-еплы-ый!..

— Те-еплы-ый!!! — прошелестела аудитория и онемела.

Зону демократа Чернышевского сковало ужасом. О легендарном душегубе слышали все. Причем слышали ТАКОЕ, что в душе каждого Теплый являлся воплощением самого страшного персонального кошмара. Шашлык машинально схватился за усы, пытаясь спрятать свое мужское достоинство. Сева почему-то прикрыл голову, видимо, единственный орган, лишенный защитного мышечного слоя. Шнифт плотнее прижался к стулу тощим задом, сберегая «очко». Сходняк мелко затрясло.

Моченый покосился на замолкшего шестерку. Гнида виновато пожал плечами, демонстрируя собственную непричастность к катаклизму. Пахан не любил театр и кривляющихся там педерастов. Поэтому никаких пауз держать не стал. Он медленно вылез из-за стола. Ему тоже было жутко. Но надо было как-то реагировать на материализацию эпоса. И Моченый пошел вперед, показывая, кто является главным авторитетом Колымы. От скрипа его протеза дубленые татуированные шкуры оторопевших зеков собрались в складки. Где-то под столом, в первых спазмах медвежьей болезни, тревожно заурчали воровские кишечники. Теплый стоял и ждал, слегка шевеля губами. Словно разминаясь перед схваткой.

Они встретились ровно в семнадцать минут одиннадцатого. Пахан остановился и внезапно протянул чуть подрагивающую руку:

— Здоров. Я — Моченый… Смотрящий я.

Загадочный ответ прозвучал мгновенно, без малейшей заминки:

— Теплый. Гуманю тут. Штоха провисла. — Расписанная диковинными узорами ладонь ответила на приветствие авторитета уверенным рукопожатием.

Такой фени пахану слышать не доводилось. Единственный глаз Моченого выкатился из орбиты, и в увеличившееся поле зрения попали жуткие татуировки запредельного политического мокрушника. Самая невинная из них могла означать что-то типа склонности к массовым самосожжениям ямало-ненцев. А большинство вообще пребывали за гранью разумного. Особенно яркие, словно только что выколотые, синие могильные кресты на щеках. Но авторитет обладал несгибаемой волей. Поэтому сознания не потерял. Он лязгнул зубными протезами и понимающе кивнул:

— Значит, завалишь нам дракона?

Теплый открыл рот. Уголовники пригнулись, бестолково суетясь, будто попав в прицел вертухая. То, что Теплый может убивать языком, на Колыме знали даже в зонах для малолеток. Моченый побледнел и попытался еще что-то сказать, чтобы исправить ошибку. Но было поздно.

— Я вашего Холодова… штохну! — загадочно изрек душегуб. — Так будет. Метеориты сыграют по полной. Оплата пройдет без задержек. А с прокурором я уж сам…

Ошеломленные зеки приоткрыли рты. Питерские гости ахнули, ни черта не понимая, но уже боясь, заодно с местным коллективом.

— Партан гуманит, — кровожадно продолжил Теплый, с вожделением глядя на свежие, еще не завешанные лапшой, уши, — а я без дела штохать не люблю…

Хриплый голос пронял сходняк до селезенок. Черный туман новой незнакомой реальности накатил на кодлу. Девственно чистые мозги рядовых уголовных авторитетов заволокло сюрреализмом. В худшем смысле этого слова. А Теплый уже грузил вагонами непознаваемые кары в прокурорский адрес. Мутный поток красноречия вперемешку с совершенно невероятной феней, рожденной в политической спецзоне, топил жалкие очажки сопротивления… На четвертой минуте ужаса Шнифт с инфарктом сполз под стол, откровенно собираясь обнять там Кондратия. Сева защищался, из последних сил напрягая брюшной пресс. Он чувствовал, что его рихтуют, но не понимал как и за что. Шашлык сидел и плакал от страха. При этом он постоянно, но тихо в чем-то клялся мамой.

Моченый успел отодвинуться от эпицентра извержения на два шага. Если бы не отмороженные в последнем побеге уши, пахан тоже рисковал не устоять. Но, на свое счастье, он не услышал и половины речи Теплого. Зато очень четко увидел ее разрушительные последствия. И все же не зря его назначили смотрящим. Моченый прислонился к стене барака и зарычал, как раненый песец. Его волосатая лапа извлекла из кучи дрожащих тел обмякшее туловище шестерки. Дикий вопль прокатился по просторам Заполярья, так что проснулись даже караульные собаки:

— Гнида-а-а!!! Пусть канает! Сделай ему волю-у-у!!!

Теплый покосился на вопящего авторитета и закрыл рот.

Болото губительно колдовских слов чавкнуло, разочарованно отпуская сходняк. Зеки разом охнули. Гнида суетливо подскочил к герою мифов. Трусливо тыкая мокрыми ладонями в спину, он подтолкнул прокурорского киллера к выходу.

Теплый шагнул за дверь, небрежно помахивая газетной вырезкой. На прощание легендарный душегуб обернулся. Горящий взор серо-стальных глаз нашел в полумраке Моченого.

— Я его штохну! — прошелестело по бараку.

Пахан оскалил съемные зубные протезы и прорычал, оставляя за собой последнее слово авторитета и в душе надеясь, что его не услышат:

— Смотри… Облажаешься — мы за тобой следом бригаду зашлем. Прибраться…

Теплый молча кивнул, как равный равному, и ушел во мрак, шевеля синими от крестов щеками. Прокурору подписали приговор.