По корабельной трансляции передали:

- Отбоя ко сну не будет. Сразу после ужина становимся под погрузку угля. К утру быть готовыми к выходу в море. Срочное боевое задание.

Эта весть с быстротой молнии разнеслась по кораблю. На боевых постах оживление. Матросы осматривают механизмы, проверяют оружие.

В каюте командира собрались офицеры корабля.

- Я поговорю с коммунистами и комсомольцами, - сказал комиссар. - Специально собирать не буду, с каждым в отдельности потолкую.

Шестаков согласно кивнул и обратился к офицерам:

- Командиры боевых частей пусть займутся со своими подчиненными. Каждый матрос, каждый старшина должен знать, что идем на серьезное дело... - Сделав небольшую паузу, он твердо закончил: - Куда и зачем идем - и вы и они узнаете позже. Все! Вы свободны, товарищи!

Поздно вечером корабль встал под погрузку угля. Ночь прошла в напряженном труде. Только моряки кораблей-угольщиков знают, как тяжела эта работа. Одновременно на корабль принимались боезапас, продовольствие, питьевая и котельная вода. Поработать морякам пришлось крепко. Усталые, уже за полночь, вернулись они в кубрик. Едва успели помыться и переодеться в чистую робу, как затрезвонили колокола громкого боя, залилась пронзительным свистом боцманская дудка:

- Корабль к бою и походу изготовить!..

Через час «Туман» вышел в море.

Там, где Кольский залив делает крутой поворот к выходу в океан, корабль завернул в одну из тихих бухт. У причала, под прикрытием высоких скал, стояли сторожевые корабли и катера «малые охотники». Несмотря на раннее утро, здесь царило оживление. По трапам кораблей непрерывным потоком шли люди в ватниках, обвешанные гранатами, перекрещенными на груди пулеметными лентами, с автоматами за плечами.

- Алеша, ясно куда путь держим? - спросил у Караваева вахтенный рулевой Костя Семенов. - Смекаешь?

- Морская пехота... Значит, полундра фрицам! - поддержал его Караваев.

Погрузка шла быстро. Приняв на борт десантников, корабли по-одному уходили из бухты. Курс - открытое море.

...В начале июля сорок первого года фашистские войска, действовавшие на Крайнем Севере, предприняли вторую отчаянную попытку с ходу сломить сопротивление советских войск и любой ценой захватить Мурманск и главную базу Северного флота - город Полярный. С этой целью на северном побережье Финляндии и в Норвегии враг сосредоточил отборные егерские части, прошедшие школу боев в горных районах Греции и на острове Крит. Сюда были стянуты также крупные военно-морские и воздушные силы гитлеровцев. Количественный перевес был на стороне фашистов.

В первые дни боев фашистам ценой больших потерь удалось продвинуться немного вперед. Они были, как им казалось, недалеко от цели. После выхода к реке Западная Лица до Мурманска оставалось всего лишь несколько десятков километров.

Трудно было нашим войскам в те июльские дни сорок первого года. Но советские воины держались стойко, дрались до последней возможности, бились за каждую сопку, за каждый камень. В это тяжелое время на помощь армейцам пришли моряки, наша славная морская пехота - «черная смерть», как ее называли фашисты. На самые трудные участки фронта командование посылало отряды моряков. В критические моменты боев в атаку поднимались матросы. Сбросив с себя защитные солдатские гимнастерки и стальные каски, они шли на врага в своих легендарных сине-белых тельняшках и бескозырках с развевающимися на ветру лентами.

Так было под Одессой и Севастополем, под Ленинградом и Сталинградом. Так было и в сопках Заполярья, на подступах к Мурманску.

В ночь на 7 июля командование Северного флота решило высадить морской десант в тыл гитлеровским войскам, подошедшим к Западной Лице. В высадке десанта предстояло участвовать и «Туману».

На мостике сторожевика настороженная походная тишина. Еле слышно плещет вода под форштевнем, да откуда-то из глубины корабля доносится глухой гул работающих машин. Тишину изредка нарушают негромкие вскрики чаек, низко пролетающих над морем.

- Лев Александрович, - нарушил молчание Стрельник, - Мироненко мне вчера опять докладную подал.

- О чем?

Но разговор офицеров прервался. На сторожевом корабле, идущем впереди, был поднят какой-то сигнал. Шестаков, обладавший хорошим зрением, обычно успевал читать сигналы раньше, чем о них докладывали сигнальщики.

- Поворот вправо, - тихо сказал он Стрельнику, и в ту же секунду вахтенный сигнальщик громко доложил:

- На флагмане «покой» до половины!

- Хорошо. Продолжайте наблюдение.

- Есть!

Не опуская глаз с впереди идущего корабля, Шестаков спросил комиссара:

- О чем докладная-то?

- В морской отряд просится.

- Говорил с ним?

- Говорил... «Хочу, говорит, с живыми фашистами лицом к лицу встретиться и собственными руками душить. И не уговаривайте, говорит, товарищ комиссар. До наркома дойду, а своего добьюсь».

- Ну, и что же мы ему ответим?

- Жалко отпускать, Лев Александрович. Хороший артиллерист и хлопец хороший. Общественник. Спортсмен... Жалко. Но отпустить, по-моему, все же придется. Трудно сейчас на суше. Хорошие люди и там нужны. Прут фашисты на Мурманск.

- Согласен, Петр Никитич. Пусть идет, - наклонил голову в знак согласия Шестаков. - Так и ответьте ему.

Впереди, в бледно-серой утренней дымке, далеко вдаваясь в море, маячили черными бесформенными глыбами гранитные скалы полуострова Рыбачьего. Ни одного белого пятнышка. В последние дни июня стояла невиданная для Заполярья жаркая погода - и весь снег согнало подчистую. Обычно он залеживался в расщелинах скал до июля, а в иные годы не стаивал и все лето.

Дул порывистый, не по-июльски холодный норд-ост. Он гнал с океана тучи, похожие на густой дым, в середине темные, почти черные, по краям бледные и жидкие. Моряки Севера знают: это самый верный признак того, что погода скоро совсем испортится и начнется затяжной, с короткими перерывами дождь. Североморцам знакома «кухня погоды». Служба в Арктике многому их научила.

- Как барометр? - поинтересовался Шестаков у вахтенного офицера.

- Падает, - ответил тот. - Быстро падает.

«Недурно, - подумал про себя командир, - нам хорошенький штормик сейчас не помешает».

«Штормик»! За этим ласковым словом стояли многие опасности и трудности. Но в войну шторм нередко бывал другом североморцев, помогая морякам бить врага. В плохую погоду, когда фашисты менее всего ожидали нападения, наши подводные лодки и торпедные катера лихо налетали на вражеские конвои, проникали в базы противника и топили его транспорты и боевые корабли прямо у причалов. И «хорошенький штормик» помогал им в этом.

На флагмане подняли сигнал «люди». Корабли разворачивались влево. Десант приближался к месту высадки.

- Уже скоро... - негромко произнес Шестаков. - Подходим...

Стрельник передал свой бинокль вахтенному офицеру и подошел к командиру.

- Пройду-ка я на боевые посты, Лев Александрович. У тебя есть какие-нибудь указания? - спросил он.

Шестаков в ответ отрицательно покачал головой, продолжая вглядываться в темноту, скопившуюся у прибрежных скал. Очертания сопок становились все более отчетливыми; уже можно было различать границы лощин и отлогие подъемы гор.

Сойдя с мостика, комиссар направился к комендорам. У носовой пушки находился по готовности номер один орудийный расчет Георгия Бессонова. Старшина молодцевато доложил:

- Орудие к бою готово!

Стрельник оглядел людей, потом подошел к пушке, открыл и закрыл замок, попробовал, как вращаются маховики вертикальной и горизонтальной наводки.

- Внимательно следите за командами, - предупредил он матросов и старшину. - Каждую секунду будьте наготове! Подойдем почти к самому берегу. Если потребуется огонек - дайте так, чтобы фашисты и на том свете вас вспоминали!

Посмотрев на море, Стрельник ткнул рукой в сторону Рыбачьего и взволнованно сказал:

- Трудно сейчас там. Фашисты напролом лезут, не глядят на потери. Торопятся захватить Мурманск, уничтожить наш флот. Всех нас...

- Да, трудно там, - подтвердил Бессонов и умолк.

Наступила тишина. Несмотря на шумные порывы ветра, было хорошо слышно, как мерно, спокойно работают машины, глухо стучат в борта волны и над палубой отчетливо звучат похожие на взлет голубиной стаи короткие всплески корабельного флага, развевающегося на сильном норд-осте.

Комиссар первым нарушил молчание.

- Вы знаете цель нашего похода? Мы спешим на помощь своим боевым товарищам пехотинцам. Мы не пустим врага в Мурманск! - сказал он гневно и твердо. И слова эти прозвучали как призыв, как клятва. - Берег уже рядом, - комиссар взглянул на приближающиеся сопки. - Будьте начеку, матросы!

В машинном отделении комиссар появился в тот самый момент, когда там завязался разговор о письме, которое Александр Косач получил от родителей из Белоруссии.

- Что пишут? - спросил Стрельник.

- Урожай в этом году больно хороший... Только успеют ли убрать. Фашисты здорово лезут. Батька так вот прямо и пишет, - сокрушенно покачал головой матрос и протянул письмо Стрельнику.

- Да, едва ли успеют... - взяв в руки тетрадочный листок, исписанный неровными каракулями, с грустью сказал Стрельник. - Жалко... Наше богатство пропадает, советское. Труд народный... - и, положив руку на плечо Косача, глухо произнес: - Бой скоро, матрос. Дадим фашистам жару!

- Мы что... Наше дело такое - внизу сидим, не стреляем...

- Ход корабля в бою - это тоже вроде главного калибра. От машинистов многое зависит. Особенно сегодня.

- Все будет сделано, товарищ комиссар! На машинистов можете положиться, - отчеканил старшина Александр Смирнов.

- Сохрани, - передал письмо Косачу Стрельник. - Обязательно сохрани, матрос.

Комиссар поспешил на камбуз. «Утро сегодня трудное, и ночь была нелегкой. Устал народ, - думал он, поднимаясь по трапу. - Что там кок на завтрак готовит... Усилить, пожалуй, придется...»

В кубрике, где разместились десантники, в это время шел оживленный разговор.

- С эсминца нас тут пятеро, - говорил широкогрудый моряк своему соседу.

- А мы с подлодки. Двое нас.

Сидящий за столом пожилой черноусый мичман рассказывал двум внимательно слушавшим его молодым морякам:

- Сам об этом в газете читал. Да и те, кто в настоящие переделки попадали, говорили: боятся фашисты грудь с грудью в бою с нашими встречаться. Они известные храбрецы, когда их на одного русского солдата десяток приходится.

- Дома одна мать осталась, - подперев рукой щеку, рассказывал синеглазый старшина, то и дело поправляя перекрещивающие плечи пулеметные ленты. - Отец и братья на фронт ушли... А давно ли другое было. Думал, кончу службу - всего-то несколько месяцев оставалось - и снова на завод... А тут - на тебе - все полетело вверх тормашками. Четыре года ждала девушка моя. Настенькой зовут, - старшина вынул из кармана фотокарточку и передал товарищу.

В тихий разговор неожиданно вплелся громкий бас:

- Говорил я этому каптёрщику: малы мне сапоги. Нет, убеждает, разносишь... Его бы послать самого разнашивать!

- Может, мои подойдут?.. Возьми, - предложил молчавший до сих пор трюмный машинист Михаил Алешин. Он только что сменился с вахты и спустился в кубрик, чтобы немного отдохнуть.

- А сам в чем ходить будешь? Босиком, что ли?

- А я здешний, с «Тумана». Мне на палубе и в твоих неплохо будет.

Сапоги оказались басу по ноге.

- Гляди ты, будто на меня сшиты, - радовался он. - Спасибо, друг, ввек не забуду. А каптёрщику вернусь - покажу!..

Привычный рокот машин вдруг изменился. Это заметили все, и каждый про себя подумал: «Подходим... Сейчас начнется!..» Влетевший в кубрик рассыльный прокричал:

- Десанту приготовиться к высадке!

Шестаков передвинул ручку машинного телеграфа на малый ход и перешел на левое крыло мостика. Отсюда лучше наблюдать за высадкой людей. Уже подготовлен трап. Десантники поднялись на верхнюю палубу.

«Неспокойный человек наш комиссар. Везде поспевает», - ласково думал Шестаков, глядя на Стрельника, беседовавшего с матросами, которым через несколько минут предстояло первыми покинуть корабль.

«Туман» к месту высадки десанта подошел четвертым. Группа первого броска уже успела зацепиться за берег. Из лощины, скрытой за мысом, похожим на утиный клюв, доносились автоматные очереди, разрывы ручных гранат, взвизги мин. Гитлеровцы пытались воспрепятствовать высадке и сбросить десант в море.

Погода, как назло, начала улучшаться. Прогноз метеорологов на этот раз не оправдался. Ветер, изменив направление, стихал. Среди серых туч появились нежно-голубые просветы, сквозь которые уже успело несколько раз проглянуть постоянно бодрствующее полярное солнце. Но сейчас никто не был ему рад, и не одно крепкое матросское словцо было отпущено по его адресу.

Фашисты вызвали авиацию. Прилетевшие штурмовики обрушивали удар за ударом по десанту. Они налетали из-за сопок, низко прижимаясь к земле. Корабельная артиллерия их обстреливать не могла. Положение высадившихся десантников стало критическим. Они нуждались в немедленной помощи.

Трап не доставал до берега. Подойти же вплотную к урезу воды «Туману» не позволяла малая глубина.

- Прыгай в воду! - скомандовал кто-то из десантников и первым бросился в набегавшую прибрежную волну. Холодные брызги обдали его с ног до головы. Примеру смельчака последовали другие.

- Стой! - крикнул во все горло боцман Саблин и вместе с матросом Филиппом Марченко соскочил в воду. Ухватившись за конец тяжелой дубовой сходни, они положили ее себе на плечи. Десантники один за другим стали прыгать с трапа на песчаную отмель.

Неожиданно из-за туч выскочил немецкий пикирующий бомбардировщик и, нацелившись на «Туман», начал стремительно снижаться. Пулеметчики, не ожидая команды, открыли огонь. Фашист не выдержал - отвернул с курса и сбросил бомбы. Они упали далеко в стороне от корабля, подняв высокие водяные столбы.

С вершины крутой скалы, поросшей мелким кустарником, по кораблю ударил миномет. Его, видимо, только что установили. Позицию враг выбрал удачно: сверху была видна как на ладони вся бухта. Фашисты открыли прицельный огонь по «Туману» и высаживающимся десантникам. Один из морских пехотинцев, сраженный насмерть, свалился со сходни в воду. Тихо вскрикнув, присел в воде раненый Филипп Марченко. Сходня покосилась. Саблин, сгорбившись от тяжести, положил ее себе на спину. К нему на помощь бросился старшина 2-й статьи Иван Волок.

- Давай помогу, боцман!

- Ничего, выдержу...

Десантники продолжали высадку.

- Подавить миномет! - приказал командир.

Орудийные расчеты только и ждали этой команды.

- Огонь! - отрывисто выкрикнул Дмитрий Егунов и раз за разом взмахнул рукой. Несколько снарядов пронеслось к минометной точке. После четвертого выстрела миномет умолк.

- Молодцы комендоры! - похвалил Шестаков.

Вскоре высадка десанта закончилась, и «Туман» отошел от берега на широкий водный простор. Здесь можно было маневрировать, чтобы уклоняться от бомб и снарядов.

Комиссар уже успел побеседовать с раненым Марченко и поблагодарить боцмана Саблина за находчивость и выдержку. Вновь поднявшись на верхнюю палубу, он похвалил артиллеристов:

- Вот так всегда и действуйте!

Сигнальщик, ни на минуту не отнимавший бинокля от глаз, выкрикнул:

- На флагмане сигнал: «Открыть огонь по береговым целям!»

«Малый охотник», который шел впереди «Тумана», обозначал цели. Он по радио держал связь с корректировочными постами на берегу и получал от них необходимые данные для корабельных артиллеристов. Оба орудийных расчета «Тумана» открыли огонь. Снаряды ложились где-то за сопками. Даже взрывов не было видно, слышались только глухие, как гром, раскаты.

К семи часам утра небо почти совсем очистилось от туч. Успокоился порывистый норд-ост. Полярное солнце, по-южному щедрое, высоко поднялось над черным нагромождением гранитных скал. Сопки, освещенные солнечными лучами, посерели, будто их густо выкрасили в шаровый цвет. Резче обозначилась редкая зелень.

Гитлеровцы словно только и ждали появления солнца. Со стороны берега показалось несколько бомбардировщиков. Два из них устремились на «Туман». С мостика рулевому и в машинное отделение полетели команды: «Вправо», «Влево», «Малый ход», «Самый полный назад»... «Туман» окружили бомбовые всплески. Его швыряло из стороны в сторону, как утлую лодчонку. Корпус, казалось, стонал от напряжения.

Выйдя из пике, бомбардировщики развернулись над морем и устремились в повторную атаку. По ним открыли огонь пулеметчики. Огненные трассы потянулись к небу многоцветными перепутанными шнурами. Снизившись, фашистские летчики сбросили свой смертоносный груз. Фонтаны воды обрушились на палубу «Тумана». Осколки дробно застучали по надстройкам. Рулевой едва успевал перекладывать руль: так быстро и часто менялись команды. Машинный телеграф звонил, не умолкая ни на секунду.

Комендоры, стараясь не смотреть на небо, по которому с завыванием метались черные тени бомбардировщиков, продолжали стрелять по берегу. Снаряд за снарядом уносился за островерхие сопки.

- Побольше огоньку, товарищи! Бейте их, гадов, нещадно! - выкрикнул комиссар, подбегая к носовому орудию.

- По этим бы ударить, товарищ комиссар! - на секунду оторвался от прицела наводчик Андрей Сидоренко и показал на вражеские самолеты. - Уйдут ведь!

- Огонь по берегу важнее. Там сейчас решается победа! - ответил Стрельник. - Нажмем, товарищи!

И матросы нажимают. Скорострельность возросла до предела. Тонкие стволы орудий накалились - не притронуться... А пушки все бьют и бьют.

И вдруг со стороны берега донеслось перекатывающееся громом «ур-р-а-а!»

- Молодцы! Какие же они молодцы, эти ребята! - восторженно выкрикнул Шестаков и не в силах сдержать рвущуюся из сердца радость порывисто обнял вернувшегося на мостик Стрельника.

А Стрельник сорвал с головы фуражку и, подбежав к обвесу мостика, крикнул так, что его услышали по всей палубе:

- Ура десантникам! Морская пехота соединилась с армейцами!

Словно отголосок шелестящего над берегом далекого грома, по кораблю пронеслось дружное матросское «ура!».

Через несколько минут с флагманского корабля на «Туман» передали радиограмму с берега от старшего армейского начальника:

«Благодарю моряков за огонек!»

Артиллеристам жмут руки. Их поздравляют. Они сегодня - именинники.

Все дальше за кормой остаются скалистые горы Рыбачьего. «Туман» возвращается в базу. Над палубой звучит команда:

- Отбой боевой тревоги.