Это был период, когда в войска стали поступать в значительном количестве танки со стабилизаторами вооружения. Войска оказались к этому не готовы. Раньше все стрельбы проводились на учениях и инспекторских проверках с коротких остановок танка, а теперь приходилось стрелять с ходу. Почти с полной уверенностью можно сказать, что в войсках не было ни одного специалиста, умеющего при необходимости отрегулировать стабилизатор, тем более обнаружить и устранить даже простую неисправность. Не были освоены и методы подготовки наводчиков к стрельбе с ходу со стабилизатором. Поэтому при проведении учений и проверок то в одном месте, то в другом, возникали проблемы. Подразделения, а иногда и дивизия в целом, не выполняли нормативов по эффективности стрельбы. В этих случаях, как правило, всё пытались свалить на стабилизатор вооружения. Жалоба отправлялась по команде, и обычно доходила до Главного штаба сухопутных войск. Оттуда шел приказ Начальнику бронетанковых войск послать специалиста и разобраться на месте в причинах плохой стрельбы. Других специалистов, кроме инженеров-испытателей нашей лаборатории, способных справиться с этой задачей, в армии не было. Вот и приходилось нам мотаться по командировкам, чтобы регулировать и ремонтировать стабилизаторы, учить этому офицеров и сверхсрочников, а заодно и обучать наводчиков стрельбе с ходу. Одну их таких командировок, а именно в Кишинёв, я и опишу кратко.

В конце рабочего дня вызывает меня и одного из техников начальник отдела и объявляет, что завтра мы выезжаем в Кишинев. Это вопросов не вызвало, обычно так и бывало, мы к этому привыкли. Дислоцированная в Кишинёве дивизия на окружных учениях отстреляла на “двойку”. В Москве, в Научно-танковом комитете Главного бронетанкового управления будут наши командировочные предписания и билеты на поезд. Машину до Москвы нам на Полигоне выделили. Это всё – как обычно.

А в дивизию из Главного штаба сухопутных войск по закрытому каналу связи отправили депешу примерно такого содержания: “Два специалиста из Главного бронетанкового управления прибудут такого-то числа таким-то поездом”. Ни фамилий наших, ни воинских званий, когда отправлялась депеша, в штабе не знали. Командир дивизии, получив депешу из Главного штаба, начал размышлять, кого послать встречать специалистов из Главного бронетанкового управления. Уровень серьезный. И посылает своего заместителя по тылу в звании полковника. На вокзале он встал на выходе с перрона, всматривается в идущих с поезда пассажиров и видит в военной форме только двух старших лейтенантов. Он понимает, что их-то его и послали встречать. Выражение его лица описать трудно, но легко назвать цвет – он красный, от гнева. Я тоже понимаю, что он нас встречает, подхожу и представляюсь. Полковник, молча, поворачивается и идёт к машине. Мы идём за ним. Не разговаривая, едем в расположение дивизии. А там нас уже ждут командир дивизии в звании генерала и комиссия по проведению учений из штаба Одесского военного округа, в составе которой ещё несколько генералов.

Представляюсь командиру дивизии. У меня всетаки командировка именно в дивизию. Его вычислить легко – он стоит отдельно от комиссии в окружении офицеров разных званий. Выслушав моё представление, командир дивизии, тоже удивленный и разгневанный нашими скромными офицерскими званиями, начинает ругать стабилизаторы вооружения, которые, по его словам, никуда не годятся, и из-за которых дивизия оказалась в таком неприглядном положении. Обычно в таких случаях ругань продолжается минут 15-20. И обращена она больше не к нам, представителям ГБТУ, а к комиссии. Приходится выслушивать. Перебивать нельзя.

Когда командир дивизии иссяк, я задаю вопрос, можно ли прямо сейчас сделать заезд со стрельбой, и если можно, то прошу выделить для этого два танка, из которых стреляли хуже, чем из других, и двух наводчиков, которые стреляли хуже остальных. Это – не наглость. Это – профессионализм. Мы, инженеры лаборатории, знали, что, если стабилизатор исправен, то его можно быстро отрегулировать так, что любой наводчик, получив краткий инструктаж, сможет выполнить зачётное упражнение хотя бы на “тройку”.

Комиссия и командир дивизии после моей просьбы выглядят растерянными. Но командир отдает соответствующее распоряжение. Подгоняют два танка. Залезаю по очереди в оба и быстро, без замера параметров, на глазок регулирую стабилизаторы. На испытаниях нам приходилось вести стрельбу, непрерывно меняя регулировки стабилизатора. Так что этот навык у нас в лаборатории был доведен до автоматизма. Пока загружают в танки боеприпасы, а на это обычно уходит минут 20, так как при этом надо действовать осторожно, спешить нельзя, отвожу в сторону наводчиков и объясняю им элементарные приёмы стрельбы со стабилизатором. Здесь подробности приводить не буду. Кроме того, говорю, что производить выстрелы будут только по моей команде на одном танке и по команде моего техника на другом. Мы оба садимся за рычаги. И поехали. Сразу командую “Заряжай”. Выбираю ровный участок трассы и обязательно без крена и командую “Выстрел”. И так за 500 метров – 5 выстрелов. В успехе я уверен, но всё равно волнуюсь. Результат ошеломляет и комиссию и командира дивизии. Один из наводчиков настрелял на “тройку”, а второй ухитрился настрелять на “четвёрку”. Что после этого было сказано командиром дивизии своим подчиненным, привести здесь не могу по известным причинам. Но одну фразу с купюрой одного только слова приведу: “Какие-то два, … старших лейтенанта за полчаса сделали то, что вы не смогли сделать за год боевой подготовки”.

Кратко поясню, почему для производства выстрела надо выбирать участок трассы или местности без крена танка. Мне ещё в детстве отец объяснил, что самые большие ошибки при стрельбе бывают от так называемого “завала” оружия. При стрельбе на любую дальность ось канала ствола всегда должна иметь некоторый угол возвышения относительно линии прицеливания. Иначе под влиянием гравитации снаряд, или пуля, придет к цели с некоторым снижением. А при наличии угла возвышения канала ствола “завал” оружия вправо или влево автоматически приводит к уходу снаряда вправо или влево и вниз.

Закончив разнос подчинённых, командир повернулся к нам и задал вопрос, которого мы не могли ожидать. Он спросил, в какой гостинице мы устроились. Я не успел ответить, что мы сразу с поезда сюда, как вперёд выскочил его заместитель по тылу, который встречал нас на вокзале, и заявил, что он забронировал для нас номер в гостинице и назвал одну их гостиниц в центре города. Врал, конечно, но сориентировался вовремя. И наш процесс устройства в гостиницу сразу упростился. А в те времена устроиться в гостиницу в большом городе было большой проблемой. И чем больше был город, тем больше была и проблема.

После этого мы в дивизии были королями. Все наши просьбы и требования выполнялись беспрекословно. Мы провели несколько показательных учебных занятий с офицерами технической службы дивизии, обучили сверхсрочников-механиков регулировкам стабилизатора и мелкому ремонту с использованием войскового комплекта запасных частей и приспособлений к стабилизатору. Провели занятия с наводчиками и объяснили им, как правильно действовать пультом наведения при стрельбе. Рассказали им, как они должны взаимодействовать с механиком-водителем, который видит трассу и должен помочь наводчику выбрать момент для выстрела. Через несколько дней снова приехала окружная комиссия, и были проведены повторные стрельбы. Дивизия успешно выполнила упражнение.

Нам пора было уезжать, но командир попросил провести небольшое занятие с его заместителями и штабом дивизии. Чтобы они знали, что требовать с подчиненных, заявил командир. Провели мы и это занятие. В конце занятия командир спросил, каким поездом мы собираемся уезжать. Мы сказали, что собираемся улететь самолетом. Я не успел ещё сказать, каким рейсом, как вскочил тот самый заместитель командира по тылу и заявил, что он всё организует. И, действительно, организовал. Мы попросили его подать нам машину на полчаса раньше, чтобы заехать на рынок и купить черешни. Был май, и она на юге уже поспела, так как была ранняя весна. Но заместитель по тылу сказал, что на рынок нам ехать не надо, а черешню мы купим в другом месте, о котором он даст указание водителю. По дороге в аэропорт водитель завёз нас в какую-то деревню, подъехал к известному ему дому и подал хозяину записку, можно было понять от кого. Хозяин ушёл и через 15-20 минут вынес нам по обычному для перевозки фруктов с юга ящику с такой черешней, какой мы раньше никогда не видели и не пробовали. Эту черешню Галинка всегда вспоминала, когда об этом заходила речь.