Полигон располагался на восточной окраине Ленинграда (Санкт-Петербурга) – на Ржевке. Директриссы (направления стрельбы) были обращены в сторону Ладожского озера. Территория полигона расходилась сектором, доходила до берега Ладожского озера и захватывала часть его акватории. Уже в те времена, когда я приезжал на этот полигон из Кубинки, по-моему, стрельба из основного городка полигона, расположенного на окраине города, не велась. А вот ракетные пуски со стартовых площадок на некотором удалении от основного городка, похоже, велись. Танковое стрельбище располагалось в урочище Нясино, что на половине примерно пути от Ржевки до Ладожского озера.

С этого урочища и начну. Оно называется так потому, что это – сильно приболоченное место. Сухо только на возвышенных местах, которых там мало. На одном из таких мест и располагалось танковое стрельбище. Рядом со стрельбищем протекала маленькая речушка. Ширина 4-5 метров, глубина 1-1,5 метров. В речушке водились мелкая плотва и окунь, которых мы иногда ловили во время небольших передышек в работе.

На дороге у стрельбища – шлагбаум и домик, в котором жили муж с женой. Похоже, что они жили там круглый год, то есть постоянно. Их обязанность заключалась в проверке документов при проезде по дороге служебных машин полигона. Об этом их заблаговременно предупреждал дежурный по полигону. Заезда на территорию полигона с обычных автомобильных дорог не было. На полигоне была своя закрытая дорожная сеть с несколькими такими шлагбаумами.

Муж этого семейства неофициально выполнял ещё одну обязанность. Полигон занимал огромную территорию, закрытую для туристов и простых граждан. Места были болотистые и лесистые. На этой территории, как в заповеднике, водилось много всякого зверя. Фактически на него можно было охотиться безо всяких лицензий. Поэтому в урочище Нясино к мужу этого семейства периодически приезжали группы высокопоставленных военачальников на охоту. А муж семейства выполнял при этом роль егеря, так как знал все тропы в округе, по которым ходили звери. Знал он и места, где можно было охотиться на боровую птицу. Однажды, кажется, в мае, мы с ещё одним офицером попросили его показать нам птиц на току. Он затемно провёл нас на место, которое было расположено не так уж далеко от его избы и от стрельбища. Поляна была расчищена от кустарника. Она была присыпана песком и золой, которые подтаскивал сюда сам этот “егерь”. Он говорил, что птицы прилетают на поляну не только во время токования, но и всё лето. Они купаются в золе, как городские воробьи в пыли, чтобы избавиться от кровососущих насекомых. Вокруг поляны было устроено несколько шалашей, чтобы можно было выбрать позицию в зависимости от направления ветра. Зрелище с рассветом мы увидели невероятно красивое, только я не запомнил, были то глухари или тетерева. Описывать не буду, всё это есть в литературе.

Мы, испытатели, располагались в трёх домиках. Жена обозначенного семейства раз, примерно, в десять дней меняла нам постельное бельё. Питьевую воду нам возили из Ленинграда, а умываться летом удобно было в речке. Отдельный домик занимали кухня и столовая.

Интересная истории была на танковом стрельбище с поварами. Когда-то сюда на период испытаний, то есть на месяц-полтора, тыловое управление Ленинградского военного округа по запросу полигона присылало повара из какой-нибудь гарнизонной столовой. Ехали они сюда с неохотой. Условия работы тяжёлые, плита на дровах, горячего водоснабжения нет, подсобного рабочего нет и так далее, всё – с минусом. Возможности унести домой какие-то продукты тоже нет. Но в один момент ситуация изменилась. В городе проводилось какоето совещание по вопросам общественного питания. На этом совещании рядом оказались начальник отдела тылового обеспечения военного округа, занимавшийся гарнизонными столовыми, и управляющий трестом, которому подчинялись все рестораны города. Замечу для ясности, что в те времена частных ресторанов не было, как и вообще любых частных предприятий. За разговорами военный начальник пожаловался гражданскому начальнику на ситуацию, которая возникала с поварами в Нясино. Гражданский начальник страшно обрадовался. Оказалось, что у него нет надежного способа наказывать провинившихся поваров ресторанов. И, по взаимной договоренности этих двух начальников, при нашем приезде в Нясино, а испытания там не проводились без участия танкистов, стали присылать провинившихся поваров из городских ресторанов. Хотя кулинарные возможности и набор продуктов были всегда ограничены, но готовили они вкусно.

Правда, один раз чуть не произошел сбой. Мы приехали в Нясино. Повар уже был там. Приходим по расписанию покушать. Повар подаёт нам макароны без какой-либо приправы. Ну, понятно, ещё не успел раскрутить свое кулинарное производство. Но вечером опять макароны. Утром и в обед – тоже макароны. Мы поняли, что тут чтото неладно. До следующего дня в испытаниях был перерыв, и мы, посоветовавшись, решили пойти всем вместе и поговорить с поваром, чтобы выяснить ситуацию. Поговорили по душам и выяснили, что он обиделся на своё руководство, а отыграться решил на нас. Мы ему объяснили свою полную непричастность к его наказанию, и мужик одумался. Дальше всё пошло хорошо, претензий к кормёжке у нас не было.

Самым крупным недостатком пребывания в Нясино было неимоверное обилие комаров. Их было несметное количество. Ещё до моих поездок офицеры полигона перепробовали все средства, которые можно было купить в аптеках и парфюмерных отделах магазинов. Ни одно из них не оказалось хоть мало-мальски эффективным. Нясинские комары просто не обращали на эти средства внимания. Вечером, несмотря на усталость, трудно было заснуть. А утром вся подушка была в кровоподтёках. Наконец, наши кубинские офицеры как раз перед моей очередной поездкой в Нясино отправились в Главное медицинское управление Вооруженных сил. Оказалось, что эффективное средство есть. Но в аптеках оно не продаётся. Если не изменяет память, то оно называется диметилфталат. Маслянистая густая бесцветная жидкость без выраженного запаха. Офицерам из Кубинки выдали бутылку или две и разрешили приезжать перед каждой командировкой. Но предупредили, что действие этого средства длится не более трёх часов. А ночь гораздо длиннее. Но хоть заснуть можно было спокойно. Может возникнуть вопрос, а как же туристы спят ночью в палатке, и комары их не беспокоят. Ответ простой. И мы Галинкой и внуками с этой проблемой в походах не столкнулись. Перед сном обычными средствами выкуриваешь комаров из палатки, залезаешь в нее и закрываешь вход сеткой на молнии. Сколько комаров потом скапливается на сетке снаружи, внуки, наверняка, помнят. А в избах урочища Нясино были щели, доступные для проникновения комаров внутрь даже при закрытых дверях.

Испытания в Нясино обычно продолжались около месяца, но не дольше полутора месяцев. Бани там не было. В жаркий период можно было слегка помыться в речке. Переодеваясь, снятое белье складывали в чемодан. Когда дома Галинка открывала чемодан, все бельё в нем оказывалось пересыпанным дохлыми комарами. По этому факту можно было представить, сколько их в Нясино было живых. Ведь в чемодан они попадали случайно, когда он открывался и закрывался.

В одну из командировок в Нясино с нами были заводчане из Харькова. Тогда я впервые увидел человека, которого комары не трогают вообще. Это был один из харьковчан. Днём, вечером, утром, если было жарко, он ходил раздетым по пояс, и ни один комар на него даже не садился. Наши подозрения, что у него есть какое-то средство, которое он держит в секрете, рассеяли заводские товарищи, которые знали его давно. Они шутили, что “комары его просто не любят”. А мой товарищ по отделу, Д., который занимался стабилизатором плавающего танка, говорил, что он встречал на испытаниях такого же работника Сталинградского завода.

Когда на испытаниях в Нясино что-то на танке выходило из строя, и для ремонта требовались запасные агрегаты или вызов заводских механиков, бывали перерывы в работе в течение нескольких дней. В такие перерывы иногда удавалось съездить на Ладогу половить с берега подлещиков. Хороших уловов не было. С каменистого берега, без лодки и с самодельными удилищами на таком водоеме хорошо не поймаешь. Но отдохнуть удавалось. А по дороге к озеру был сероводородный источник. Говорили, что он зарегистрирован в соответствующих органах как лечебный. Но доступа к нему в лечебных целях не было. Наличие источника по характерному и всем известному запаху обнаруживалось за несколько километров. А вблизи него долго находиться было невозможно. Рядом с источником была забетонирована металлическая стойка, а к ней цепью прикреплена металлическая кружка из нержавеющей стали. Особым вкусом вода не отличалась.

Некоторые офицеры во время перерывов в работе ходили в лес в поисках лосиных рогов. И часто удавалось их найти. А на Полигоне в Кубинке мастеров на все руки было много, и к этим рогам можно было приделать подставку или подвеску, какую закажешь или на выбор. Но я что-то не сподобился на это.

Когда я в первый раз приехал в командировку на Ржевку, то в числе испытателей от местных артиллеристов оказался включенным майор П., которого я знал по Академии. Он учился на курс раньше меня, был болельщиком сборных команд Академии и посещал все наши матчи. Учился он хорошо, по-моему, даже окончил Академию с золотой медалью. Судьба занесла его на Ракетноартиллерийский полигон. Куда только танкистов не заносила судьба. Если придёт время, и вспомню про это, то обязательно напишу. В первые дни приезда на полигон мы артиллеристам обычно не были нужны, даже мешали, если лезли с вопросами. Обычно они старались избавиться от нас, отправив нас в город отдыхать и осматривать достопримечательности.

А я попросил П. провести меня по территории городка, где не закрыт проход. Он согласился. Ничего необычного я там не увидел, но об одном интересном моменте расскажу. Подходя к какомуто небольшому бетонному сооружению без окон, я увидел двух штатских работников полигона, которые занимались необычным делом. Рядом с ними стоял штабель ящиков со снарядами. Почему-то артиллерийские снаряды чаще всего перевозятся и хранятся по два в ящике. Но это к слову. Работники вынимали из ящиков снаряды (по одному, естественно), клали их на бетонную тумбу высотой около метра и скатывали их с тумбы. Снаряды падали вниз, где была площадка, покрытая каким-то материалом. Это не был бетон, но я пощупал ногой и понял, что покрытие жёсткое. После этого они снова укладывали снаряды ящик и перекладывали его с другой штабель.

Я спросил у рабочих, чем они занимаются, для чего бросают снаряды с тумбы. Ответ был сногсшибательным. Они сказали, что таким образом проверяется надёжность предохранительных устройств взрывателя. Ещё по учебе в Академии я знал, что предохранитель имеет три степени защиты от непроизвольного срабатывания. Взрыватели переводятся в рабочее положение ручной установкой дальности срабатывания и очень большой силой инерции, действующей на снаряд при выстреле. При этом снимаются все степени защиты. Я уточнил у рабочих, в боевом ли снаряжении снаряды, с которыми они работают, и получил положительный ответ. Тогда я спросил, что будет, если взрыватель во время их проверки все же сработает. На это они пожали плечами, рассмеялись и разъяснили мне, что последний такой случай произошел ещё в прошлом веке, когда устройства предохранения были примитивными. С тех пор больше таких случаев не было, и быть не может. Они указали на бетонное сооружение, о котором я упомянул, и сказали, что когда-то в это сооружение скатывали снаряды по специальному желобу, который имел броневую дверцу. Внутри сооружения снаряды падали на пол. И по инструкции после каждого снаряда необходимо было выждать 2 часа, так как возможен был так называемый тлеющий подрыв снаряда. С этим я уже сталкивался на танковых стрельбах. Если при выстреле произошла осечка, то экипаж должен покинуть танк, и к танку нельзя было подходить в течение именно 2 часов.

Мне, танкисту, показалось все происходящее странным. Если взрыватели на все сто процентов надежные, то зачем их так проверять. Если всётаки есть хоть какая-то вероятность отказа, то сделайте несколько муляжей снарядов разной массы и проверяйте на них взрыватели. Но не таким же способом, как мне пришлось увидеть. Тем более странным было увидеть это на артиллерийском полигоне. В артиллерии вообще очень строго соблюдаются различные инструкции и правила безопасности. А тут такой явный формализм.

Когда мы отошли от этого места, я уточнил у П., не шутили ли со мной работники полигона, но он подтвердил все их слова. При этом П., а он ведь тоже был танкистом, рассказал мне ещё об одном примере формального подхода к серьёзным вещам. Он сказал, что все снаряды, которые мы будем использовать при стрельбе из наших танков по нашей программе испытаний, сейчас погрузят на автомашины и провезут 500 км по дорогам на территории полигона. Дороги эти были кое-где бетонными, но с очень хорошей подгонкой бетонных плит друг к другу в стыках, а кое-где и асфальтированными. Кроме того, и тогда уже армейские автомобили Газ-63 имели хорошую подвеску. П. объяснил, что так проверялись снаряды ещё тогда, когда автомашин не было и в помине, а снаряды возили на телегах гужевым транспортом по ухабистым дорогам без покрытия. Хотя и тогда ведь эта проверка была опасной! Возить же снаряды на автомобиле по хорошим дорогам совсем не имело смысла с точки зрения их испытаний. Я поинтересовался, почему этот вид проверки, если уж он считается необходимым, не заменить испытаниями на вибростенде. Но П. ответил, что некоторые положения современных инструкций существуют у артиллеристов едва ли не с Петровских времен. И в них написано, что 500 км следует возить снаряды на штатном транспортном средстве. Вот и возят.

С артиллерийским буквоедством я потом сталкивался ещё не раз. Но не могу же я всё время писать об отрицательных явлениях на этом полигоне. На нём было и много положительного. Гораздо больше, чем те странные моменты, о которых я не мог не упомянуть.

Перед началом испытаний на Ленинградском полигоне составлялся график проведения этих испытаний. В нём указывались сроки проведения испытаний по всем пунктам программы испытания и ответственные лица. Подобные графики обычно составлялись и на нашем Полигоне, но это были документы ведущего отдела, не более, и указать в нем ответственных лиц, кроме собственно участников испытаний от задействованных испытательных отделов, не было возможности. А в графике проведения испытаний на Ленинградском полигоне фигурировали все задействованные отделы и службы Полигона. Ответственный исполнитель представлял составленный им и согласованный со всеми задействованными сторонами график на подпись начальнику полигона генералмайору Б. Ивану Ивановичу, который командовал полигоном уже много лет и пользовался большим уважением всего личного состава. На нашем Полигоне контролировался только срок окончания испытаний и представления отчёта по ним. Промежуточные сроки были на усмотрение ответственного исполнителя. У артиллеристов же о выполнении каждого этапа ответственный исполнитель должен был докладывать самому Б. или назначенному им представителю командования полигоном. Когда подходило время начала очередного этапа, ответственный исполнитель уточнял все работы со службами полигона и больше об этом не беспокоился. У нас же ответственный исполнитель каждый день вынужден был согласовывать различные работы с разными службами Полигона. Как говорилось в известной рекламе: “Почувствуйте разницу”.

В деталях, не предусмотренных графиком, ответственный исполнитель не бегал по службам или не обзванивал их. Приведу только один пример. Мы проводили стрельбы в Нясино. Некоторое время стояла жаркая и сухая погода при отсутствии ветра. Трасса длиной 500 метров, по которой двигались танки при стрельбе с ходу, высохла, стала разбитой и сильно пылила. После каждого заезда приходилось ждать 20-30 минут, пока будут видны мишени. Один день промучились, а после обеда артиллерист, который руководил испытаниями, позвонил на Ржевку (по полевому телефону!) дежурному по полигону и передал ему, что испытания задерживаются из-за погодных условий и, чтобы выдержать график испытаний в Нясино, нужна поливальная машина. Говорил с паузами, видимо, дежурный записывал. Передав сообщение, артиллерист крутанул ручку телефона в знак отбоя. Нам сказал, что завтра приедет поливальная машина.

Мы, танкисты удивились его уверенности, что машина приедет, и усомнились, что сообщить дежурному по части достаточно, чтобы завтра же пришла эта машина. В Кубинке я бы вообще не поверил, что на стрельбище можно заполучить поливальную машину. А если бы это и было возможно, то пришлось бы потратить день на все согласования, а утром самому прийти в парк, чтобы кто-то не перехватил эту машину. Да что-то я и не припомню, чтобы на Полигоне в Кубинке была такая машина. Но ответственный артиллерист нас успокоил. Он сказал, что сослался на график проведения работ, а все знают, что график утверждается Б., значит, он должен быть обязательно выполнен. И на следующий день утром к 9 часам машина была в Нясино и оставалась там несколько дней, пока не пришёл дождь и не увлажнил трассу. Вот это порядок, вот это организация работ!

Следует сказать, что этот порядок на Ленинградском ракетно-артиллерийском полигоне установил и поддерживал его начальник генералмайор артиллерии Б. Иван Иванович в течение многих лет.