Точно не помню, кажется, что в 2005 году мы с тобой, Галинка, и с Юлиным семейством поехали на родину моего отца в Юрьевец. Как сейчас я уже знаю, родился-то он не в Юрьевце, а в деревне Дуляпино Костромской губернии, а ныне Ивановской области. Но, видимо, его родители перебрались в Юрьевец, когда ему было ещё относительно мало лет. В рассказах отца город Юрьевец всегда звучал, как родное место.

Юрьевец я имел возможность видеть в три различных периода времени, разделенные многими годами. Первый раз я попал в Юрьевец с отцом, наверное, в 1945 году (плюс/минус 1 год). Это был нормальный провинциальный город, каким и можно было его представить по рассказам отца. Подобные города можно увидеть во многих старых кинофильмах. Дома одноэтажные, с огородом и садом. Улицы чистые. На центральной площади несколько двухэтажных здания районной администрации, райкома партии и, возможно, службы речного пароходства, лесосплавной конторы, районной типографии. Были здания выше одного этажа и на территории пивоваренного завода. Весь город я не обходил, он был сильно вытянут вдоль берега Волги. Может, где-то и ещё были здания выше одного этажа.

На Волге в то время было очень оживлённое движение водного транспорта, пассажирского и грузового. Такого парохода, у которого колесо сзади, и который снят в кинофильме “Волга-Волга”, я не видел. Но основной пассажирский транспорт был представлен пароходами все-таки колёсными. Колёса были с двух сторон, по бортам. Видел и пароход (а, может, уже теплоход?) “Гражданка”, на котором некоторое время в молодости, до призыва в армию, работал отец. Теплоходы с винтовым движителем были редкостью.

Баржи в те времена таскали по Волге буксиры. Это потом их переделали в толкачи. За одним буксиром на длинном тросе цепляли от трех до пяти барж, в зависимости от мощности буксира. Вот буксиры были все винтовыми. Трос был длинным, чтобы струя от винта рассеивалась и не ударяла в буксируемые баржи, тормозя ход.

Особое зрелище представляла буксировка плотов вверх по течению. Так перевозился по Волге лес (брёвна). Когда буксир с плотами, длина которых была огромна, шёл против течения, то казалось, что он стоит. Так медленно он двигался. Местные подростки и молодёжь заплывали на плоты в нижней части города и грелись на солнце, пока плоты двигались до верхней части города.

Многие пассажирские пароходы и теплоходы отец узнавал по гудкам. Как-то мы сидели в садике перед домом и пили чай, или обедали. Раздался один гудок, ему в ответ – два других гудка. Это пароходы при встрече определяют, с какой стороны они обходят друг друга. На реках не было правого или левого движения, как на дорогах. Всё зависело от расположения фарватера, необходимости пристать для пассажирских судов и многих других обстоятельств. Приоритет в определении стороны движения имело судно, движущееся по течению. У него скорость выше и поэтому возможности маневрирования ограничены. Оно и давало первый гудок, а кто-то из помощников рулевого выходил на левый или правый борт и днём размахивал белым флажком, а ночью фонарём, показывая рулевому судна, идущего против течения, с какой стороны ему следует проходить. Если тот соглашался, а так и было практически всегда, то давал два гудка и тоже подтверждал согласие флажком или фонарём. Когда в тот раз прозвучали гудки, отец назвал пароходы и сказал, который идёт сверху, а который – снизу. Как он определил направление движения пароходов, я уже рассказал. Но ведь он и назвал их. Волги из садика через забор не было видно. Я выбежал за ворота на набережную и убедился, что он был прав. Оказалось, что он помнит на слух гудки пароходов с молодых лет, когда сам работал сначала на буксире, а потом на “Гражданке”.

Лесосплавная контора занималась молевым сплавом леса (брёвен) по Унже. Термин “молевой” означает, что брёвна в плоты не вяжут, а в месте лесозаготовок просто сбрасывают в реку. Брёвна сплавляются до определенного места, в данном случае это было устье Унжи и прилегающая часть акватории Волги. Там из заякоренных узких и длинных плотов устраиваются специальные коридоры, в которые после сортировки направляются брёвна для вязки плотов и дальнейшей транспортировки. Всё это устройство называется запанью. Здесь всегда была шикарная рыбалка. Проходя по связанным из брёвен коридорам, сплавляемые брёвна трутся друг о друга, кора местами повреждается, и в воду падают личинки насекомых. Здесь было довольно глубоко, поэтому брал в основном крупный лещ. Это представляло собой проблему, так как хороших лесок для удочек в то время не было. Я всю зиму плел лески из волоса конского хвоста. Который тоже не так легко было добыть. Особенно ценилась леска из белого волоса, а он был очень редко нам доступен.

Лесозаготовки производились на берегах Унжи выше города со звучным названием Кологрив. При молевом сплаве многие брёвна застревали в прибрежных кустах, в упавших в реку деревьях, задерживались на мели и т.п. Специальные бригады сплавщиков ходили по берегам Унжи и сталкивали застрявшие брёвна в воду. А ведь длина реки со всеми изгибами составляет от заготовительных вырубок до устья Волги несколько десятков километров, а то и больше.

Если вовремя не столкнуть застрявшие брёвна, то за них могут цепляться другие, а это иногда приводило к крупным заторам, перегораживающим реку или её часть. На брёвнах в этих заторах сильно повреждается кора, в воду падает ещё больше личинок насекомых, чем в запани, а течение замедляется. В заторах скапливается много рыбы, питающейся этими личинками, и хищной тоже. В таких заторах мы с отцом иногда славно ловили крупных окуней. Проблем с поклёвками не было. Была проблема только быстро вытащить окуня, не дав крючку зацепиться за брёвна.

Пивоваренный завод в Юрьевце был построен очень давно. Он, конечно, был предназначен не для города, а обслуживал в основном речной пассажирский транспорт. По всей Волге были построены такие заводы для снабжения пивом буфетов на пароходах. Заводы и строились в тех местах, где в буфетах чаще всего кончалось пиво. Но и горожане, естественно, пиво пили, и в больших количествах.

В Юрьевце были ещё две достопримечательности. Одной из них была колокольня при церкви, расположенной в центре города. Это была самая высокая из всех колоколен, которые были в других городах на всём течении Волги. Колокольня сразу была видна, как только пароход выходил из-за поворота реки в верхней части города.

Вторую достопримечательность назовём таковой условно. Тем не менее, она бросалась в глаза сразу после того, как взгляд отводился от колокольни и начинал скользить по линии города. Чуть ближе, чем колокольня, сразу замечались два растущих рядом дерева огромной высоты. С воды видны были, конечно, только их кроны. Но было ясно видно, что таких высоких деревьев больше в городе нет. А это были два старых тополя, ствол которых у земли не мог обхватить один человек. И росли они во дворе дома матери моего отца, моей бабушки Ольги Васильевны! В те годы я побывал с отцом в Юрьевце 3 или 4 раза.

Спустя много лет я побывал в Юрьевце с Галинкой и сыном. Это было примерно в 1970 году (плюс/минус 1 год). По Волге уже ходили теплоходы типа “Ракета”. Когда наш теплоход вышел из-за поворота реки, мы увидели знаменитую колокольню. Но я не мог найти взглядом двух тополей. Как потом выяснилось, они засохли от старости, и их спилили. В доме, который остался от бабушки жил мой дядя Николай Кузьмич со своей женой Алевтиной Федоровной. Тополя спилили не у земли, а на высоте метров 5-6. Их стволы были близки друг к другу, и дядя Коля поставил на них помост, сколоченный из досок. На нём он соорудил нечто похожее на рубку речного судна. Был и штурвал, и спасательный круг на стенке, моток каната и некоторые другие вещи подобного рода. Наверх вела самодельная крутая лестница. Мы с сыном поднялись в эту импровизированную рубку, и он был очень доволен увиденным.

Город в то время был очень оживлённым. Жила и Волга. Противоположного берега не было видно – результат строительства Горьковского водохранилища. Дом, в котором жил дядя, был теперь ниже уровня воды в водохранилище. Вдоль всего берега тянулась насыпная дамба с облицовкой бетонными плитами со стороны воды, которые предохраняли дамбу от размывания. К металлическим монтажным скобам, торчащим из этих плит, крепились лодки под подвесные моторы. Их было много.

Но мы остановились не у дяди Коли, а у тёти Александры Кузьминичны. Она жила в доме на более высоком месте, но не “на горе”, как местные жители называли высокий берег Волги. При доме был садик с фруктовыми деревьями и кустами. Тётя Шура сказала, что не успевает обрабатывать ягоды, и показала на вишню, всю усыпанную спелыми ягодами. По наивности, она указала на стремянку и сказала, что мы можем кушать вишню, сколько захотим. Мы, москвичи, жадные до ягод, которые в Москве стоят дорого, очистили вишню от ягод за день с небольшим. Больше с подобными предложениями тётя Шура к нам не обращалась.

Александра Кузьминична была директором пивоваренного завода. Не только ей, но и всем работниками завода разрешалось в конце рабочего дня или смены брать некоторое число бутылок пива с собой по низкой цене. На проходной это записывалось в специальный журнал, а деньги потом вычитали из зарплаты. Но на следующий день надо было обязательно вернуть бутылки, и за этим строго следили. Ни я, ни Галинка пива не любили. Но тётя Шура сказала, что такого пива мы не пробовали. По её словам, пиво после разлива по бутылкам продолжает “жить”, и в нём непрерывно происходят изменения. Пивовары, как она говорила, считают, что бутылочное пиво хорошо один, максимум два дня. А “у вас там, в Москве” в магазин поступает, в лучшем случае пиво трёхдневной и более давности. Те 10 дней, что мы были в Юрьевце, за пивом на проходную ходил я. Там для директора уже была приготовлена сумка с пивом и фруктовой газировкой. В сумке было пиво, которое разливалось в 16.00, а я забирал его в 18.00. Свежее трудно себе представить. Надо сказать, что это было действительно другое пиво, чем можно было купить в Москве. Оно было очень мягкое. Даже Галинка сказала, что неприятных эмоций оно не вызывает.

А сыну доставалось несколько бутылок фруктовой воды. Пил он её очень охотно. А когда мы с Галинкой её попробовали, то нам она тоже понравилась. Она, как ни странно, оказалась тоже вкуснее московской. Секрет этот раскрыла тётя Шура. Она объяснила, что для районного начальства делают каждый день фруктовые напитки отдельно. В них больше фруктового сиропа, чем обычно, и используется только спиртовой сироп, в котором лучше и дольше сохраняются вкусовые и ароматические свойства, и напитки добросовестно газируются.

В Юрьевце пиво пили все. На центральной улице, которая называлась Советская и тянулась практически через весь город параллельно набережной, было несколько пивных ларьков, где продавали пиво из бочек. Можно было даже увидеть, как к ларьку подходит мамаша с ребенком лет 5-7 и берет себе большую кружку пива, а ребёнку стакан, который у продавщицы всегда был заготовлен. При этом в городе не было толстых, и не было видно пьяных.

Ещё один эпизод из Юрьевца того времени. Утром мы прогуливались по набережной. Был выходной день, и было видно, как в разных местах от берега отходили моторки и направлялись в сторону левого берега реки. В каждой лодке чаще всего было по 2 человека: мужчина и женщина. Галинка спросила, куда они все отправляются. Я-то знал, что за грибами, объяснил это Галинке. И сразу предложил ей прийти к 16 часам, чтобы увидеть результат этих поездок. Когда мы пришли примерно в это время на набережную, зрелище произвело на Галинку очень сильное впечатление. В каждой из возвращавшихся лодок было по 3-4 бельевых (очень больших) корзины со шляпками белых грибов и целыми маленькими белыми.

Галинка выросла и многие годы прожила в Кубинке. Это было очень грибное и малодоступное для посторонних место в Подмосковье. Но такого грибного изобилия, какое она увидела в Юрьевце, она и представить себе не могла. Надо сказать, что в этом течении Волги левый берег мало заселён. На нем почти нет городов и очень мало деревень. А леса грибные. Местные жители грибами называли только белые. Остальные имели названия. Ещё ребенком, бывая в Юрьевце с отцом, я иногда слышал на берегу такие разговоры. Приходивших на лодках с того берега спрашивали: “Грибы-то пошли?” И часто в ответ можно было услышать: “Подосиновиков и подберёзовиков полно, а грибы ещё не пошли”. Это означало, что белые ещё не пошли.

Особенно хороши были белые, растущие в дубовых гривах. Говорили, что эти гривы тянулись всегда примерно с севера на юг на многие километры. А шириной они были всего около полкилометра. Грив было, по крайней мере, несколько, а может быть и много. Располагались они рядами с разными интервалами, которые составляли несколько километров, а возможно, где-то и больше, точно не знаю. В ближайшей к Волге гриве мы с отцом иногда собирали грибы. Кроме дуба в этой гриве не было ни деревьев других пород, ни кустарника. Даже травы практически не было, только по опушке. Грибы были видны издалека. Собирать их было легко. Под ножом они были очень плотные, почти как картошка. Происхождение этих грив мне неизвестно. Возможно, что и название города Кологрив в верховье Унжи связано с тем, что он образовался около одной из грив. Кологрив, могло означать около гривы.

Стоит ещё сказать, что местные жители тогда заготавливали только три вида грибов: белые сушили, грузди варили и солили, а рыжики засаливали без варки в больших бутылях емкостью 10 и 20 литров, причём только шляпки, которые по размеру проходили в горло бутыли. Если учесть, что рыжики обычно можно собирать всего неделю или дней десять, легко представить себе, сколько их там было. Сушёные белые почему-то хранили в наволочках. Хозяйки так и обменивались информацией: “Я насушила три наволочки белых, а ты сколько?” А всего в доме, если жила семья с детьми, то заготавливали обычно 4-5 наволочек сушёных белых грибов.

Придётся описать ещё пару эпизодов из того посещения Юрьевца. Я попросил дядю Колю разок взять меня на рыбалку. Он охотно согласился. Я пришёл к нему с вечера. Ночевали в рубке на тополях, чтобы ранним утром не побеспокоить Алевтину Федоровну. С рассветом отплыли от берега метров на 20, не больше. Там до затопления было русло реки, и глубина составляла более 15 метров. Думаю, что реально там было метров 18. Ловили с кормушкой на кольцо. Очень эффективная снасть, но запрещена рыбнадзором. А станция рыбнадзора находилась рядом с нами на берегу. Но дядя Коля успокоил меня, сказав, что инспекторы не дураки, чтобы искать нарушителей правил рыболовства прямо рядом со своей станцией. И действительно, несколько позднее от станции отошли несколько моторок с инспекторами, которые на нас даже внимания не обратили. Психология!

Мы примерно за 4 часа поймали около 30 лещей, каждый более 1,5 кг. Некоторые были около 3 кг. Вечером мы пришли втроем, Галинка, я и сын, и нас угостили свежим лещом горячего копчения. И коптился он в дымоходе русской печи. К лещу были поданы чёрный хлеб и огурчики прямо с грядки огорода во дворе. И больше ничего. Но было очень вкусно, просто объедение!

И ещё, дядя Коля организовал нам прогулку на моторке вдоль берега. С воды город смотрелся очень красиво. Мелкие детали растворяются в общем виде, и ты смотришь на город в целом. Я попросил дядю Колю дать “порулить” Сереже. Он посадил сына рядом и дал ему в руки длинный рычаг, с помощью которого можно было управлять лодкой, поворачивая в стороны подвесной мотор. Дальше мы двигаться перестали, а стали описывать круги на месте в разные стороны. И сколько мы все сына не уговаривали двигаться в одном направлении, не помогало. Ему было интересно только крутить повороты, причём, чем круче, тем интересней. Но дядя Коля дал ему насладиться вволю.

Последний раз мы были в Юрьевце, если не ошибаюсь, в 2005 году большой компанией на двух машинах: мы с Галинкой и Юля с сыновьями. Очень красивый въезд в город с автомобильной дороги. Сворачиваешь с шоссе, идущего вдоль Волги, и на спуске к городу открывается прекрасный вид на водохранилище. А справа небольшой мемориальный парк, разбитый в честь участников Великой отечественной войны. Мы потом посетили этот парк. В нем стоят памятные доски Героям Советского союза, выходцам из Юрьевца. Мы были поражены тем, что из такого небольшого города, районного центра всего, вышли 11 Героев Советского союза! Это много.

Но сам город произвёл на нас удручающее впечатление. Вся часть города, которая расположена внизу “под горой”, непосредственно вдоль берега, как будто вымерла. Мы прошли по центральной улице, которая по-прежнему называется Советской, но не встретили, кажется, ни одного человека. Садики при домиках в большинстве заросли крапивой и бурьяном. Из них идёт какой-то смрадный запах. Ужасное зрелище представляет собой бывший пивоваренный завод. Торчит безжизненная труба, стены основного здания частично разрушены. Церковь рядом с центральной площадью в лесах, но ремонт давно не производится. В выемках церковного здания проросли небольшие деревца даже. Доски на лесах почернели от времени и влаги. А вот здание районной администрации неподалёку стоит во всём своём блеске. Окружённое всей этой разрухой, оно смотрится чудно. Гостиница в плачевном состоянии. Полы скрипят даже ночью, если энергично поменять позу на кровати.

Дома, где жила бабушка, а потом дядя Коля, не существует. От тополей не осталось даже следа. На этом месте какой-то мужчина строил каменный (кирпичный) дом. Я попытался с ним поговорить, но он о прежних хозяевах ничего не знал. Набережная в состоянии какой-то перестройки, но эта перестройка давно прервана. Понять, что хотели с набережной сделать, по ее нынешнему состоянию трудно. Мы пробыли в городе только сутки и уехали. Проезжали через другой районный центр – город Пучеж, следующий город вниз по Волге. Статус обоих городов одинаковый. Но, какая же между ними большая разница. Видно сразу, что Пучеж живет бурной жизнью. На улицах оживлённо. И город ухожен.

В Юрьевце я встретил двоюродного брата и двоюродную сестру, Но об этом, возможно, напишу как-нибудь в другой раз. А может, не стану писать. В одном случае неприятная история, в другом – печальная.