Морозов Александр Александрович входил в число ведущих конструкторов, разрабатывавших танк Т-34. Главным конструктором был Кошкин. Ранее Морозов участвовал в разработке довоенных танков серии БТ (быстроходные танки). После смерти Кошкина Морозов стал главным конструктором танкового КБ Харьковского тепловозостроительного завода.

Мне приходилось много раз видеть Морозова на различных совещаниях и в обычной рабочей обстановке на испытаниях в Чугуеве опытных образцов танка «объект 432». Это был очень умный человек. Говорил он редко и очень мало. Но всегда очень по делу и очень конкретно и ясно. В споры никогда не вступал. Для этого у него был специальный помощник по фамилии Б., которого переспорить практически было невозможно. На различных совещаниях все участвовавшие при упоминании его фамилии всегда нарочито делали ударение на последнем слоге. А он всегда уточнял, что ударение надо делать на первом слоге. И это входило в ритуал любого спора с его участием. И могу заметить, что, возможно, и сам Б. воспринимал это как простой ритуал. Как мне казалось, он никогда на это не обижался. В отличие от Морозова, Б. всегда говорил не по делу, а около дела, и всегда не конкретно. И при этом говорил очень много и, как ни странно, очень убедительно.

Объект 432 был удивительной машиной. Что ни агрегат, что ни система, то сразу новое и часто оригинальное решение. Чего только стоит 5цилиндровый оппозитный двигатель с двумя противоположно движущимися поршнями в каждом цилиндре. Двигатель имел небольшую высоту, что позволило уменьшить и высоту танка, повысив его живучесть на поле боя. На этом танке впервые в практике мирового танкостроения был установлен автомат заряжания пушки, разработанный в КБ Морозова. Впервые в отечественном танкостроении на этом танке был установлен танковый оптический дальномер разработки КБ Красногорского оптико-механического завода. Впервые на отечественных танках был использован гидравлический привод поворота башни в системе ее стабилизации. Впервые на отечественных танках была использована гусеница с резинометаллическим шарниром. И многое другое.

На всех танкистов особое впечатление производила подвеска танка объект 432. Она имела большой динамический ход опорных катков и по три мощных гидроамортизатора с каждого борта: по два на передних катках и по одному на задних катках с каждого борта. Это обеспечивало существенное повышение плавности хода танка по сравнению со всеми предыдущими моделями. На испытаниях в Чугуеве мы нашли как-то осенью замёрзшую пашню, на которой не было снега. По этой пашне при движении поперек борозды танк свободно шёл на скорости до 60 км/ч. И экипаж не чувствовал резких толчков, а ощущал только лёгкую вибрацию. Даже на танке Т-10М, имевшем лучшую плавность хода из всех предыдущих послевоенных танков, не удалось в этих условиях развить скорость более 15 км/ч.

Неоднократно мы замечали, что при движении по разбитой танковой трассе с большой скоростью объект 432 временами отрывается от поверхности трассы и какое-то расстояние пролетает по воздуху. При этом было ясно видно, как полощется нижняя ветвь гусеницы. Среди испытателей зашёл спор, какое расстояние может этот танк пролететь по воздуху, если выбрать для этого специальный участок, но на реальной танковой трассе. Большинство из них сошлось на 6-8 метрах. Но нашлись двое, которые утверждали, что возможно и 10 метров. Интересно, что этими двумя оказались офицеры, которые занимались системой, не имеющей отношения к ходовым качествам танка, но оба занимались одной и той же танковой системой, а именно, стабилизатором вооружения. Одним из них был полковник М., представитель Главного бронетанкового управления, другим был я, тогда капитан, представитель Полигона.

Мы нашли рядом с парком ровный участок местности, на котором можно было максимально разогнать танк и выскочить на трассу на большой скорости. А на трассе в этом месте было плавное углубление и за ним бугорок, который можно было использовать в качестве импровизированного трамплина. Ещё раз подчеркну, что никаких изменений в профиле трассы мы не делали. Только выбрали подходящий участок реальной трассы. Дело было зимой, грунт был твёрдый, но снега было мало. Нам с М., как представителям меньшинства, пришлось взять в руки мётлы и размести участок трассы с бугорком и участок за ним, где должен был приземлиться танк. Договорились о том, что дальность полёта будем отмерять от того места, где обрывается след гусеницы на снегу, до того места, где начинается сплошной след от неё на снегу. Ведь в полёте нижняя часть гусеницы провисает и полощется, временами касаясь поверхности трассы и оставляя подобие пунктирного следа, но опоры танка на грунт в этих местах нет. Мы с М. выговорили условие, что при замере дальности полёта будет учитываться длина опорной части гусеницы, и её половина будет вычитаться в месте окончания следа и прибавляться в месте появления сплошного следа. Эти две точки примерно будут соответствовать точке отрыва центра массы танка от поверхности и точке его приземления.

И начались испытания. Гоняли по очереди два танка. А их и было-то только два. За рычагами механиками-водителями сидели наши солдаты с Полигона. После каждого заезда мы с М. разметали участок трассы, чтобы убрать следы от предыдущего заезда. В результате, во всех заездах, а их было 8, дальность полёта, если измерять по центру масс, составила более 9 метров. А самый дальний полёт составил более 11 метров! Не надо забывать, что масса танка была около 40 тонн.

Сам я лично с Морозовым не общался. Я занимался стабилизатором вооружения, который не входил непосредственно в сферу ответственности главного конструктора танка. Но мне пришлось много раз присутствовать на совещаниях с его участием. При обсуждении с заводчанами разных проблем, возникавших при проведении испытаний, обычно требовалось присутствие всех офицеров испытательной группы Полигона. Не только для представительности. Иногда какието решения, которые кажутся приемлемыми специалистам конкретного профиля, косвенным образом влияют на работу других систем танка или на условия работы членов экипажа в определённых условиях. Совещания редко длились один день, а, тем более, несколько часов. Уж очень сложные на них обсуждались вопросы. И решение приходилось вырабатывать такое, которое устроило бы и разработчиков, и будущих производственников, и военных. Обычно совещания длились 2-3 дня. Морозов на таких совещаниях всегда был серьёзен, но если было нужно, мог включить и юмор. Обычно он молчал очень долго, часто не отвечал даже на вопросы, адресованные ему непосредственно. У него для этого был Б. Но почти всегда совещание заканчивалось сразу, если он брал слово. Он в таких случаях говорил недолго, конкретно, часто образно, и всегда предлагал какое-нибудь решение вопроса, которое вдруг устраивало всех, но до которого никто в процессе обсуждения и споров так не додумался.