В Главном бронетанковом управлении, точнее в Научно-танковом комитете этого управления, была группа из 4 офицеров, которая курировала нашу лабораторию в составе 5 офицеров-испытателей с инженерным образованием. Начальника лаборатории в это число не включаю, так как испытаниями он практически не занимался. Хотя во многих других отделах, и даже в другой лаборатории нашего отдела, начальники лабораторий активно участвовали в проведении испытаний. Получалось, что на 5 инженеров-испытателей приходилось 4 управленца.

Один из наших инженеров-испытателей, окончивший Академию на год раньше меня, занимался только испытаниями навигационной аппаратуры. И у него был свой куратор-управленец, который, кстати, был моим оппонентом на защите дипломного проекта. Ещё один инженер-испытатель занимался только испытаниями стабилизаторов вооружения легких танков ПТ-76. У него тоже был свой куратор-управленец. Такая же пара связывала испытателя и управленца стабилизаторов вооружения средних танков, среди которых было несколько разных образцов. До моего прихода был ещё один инженер-испытатель, который занимал в лаборатории единственную должность старшего научного сотрудника. В то время он занимался стабилизаторами вооружения тяжелых танков Т-10М. Когда же в лабораторию пришёл я, то эта тематика перешла ко мне, а он стал заниматься в основном научно-исследовательской работой.

Надо сказать, этот офицер был мало приспособлен к такой работе. Как правило, темы научноисследовательских работ предполагали изучение широкого круга проблем, и работы планировались на срок до года. А этот офицер был человеком увлекающимся. Обычно ко времени завершения каждой работы, которой он занимался, выяснялось, что какой-то вопрос проработан глубоко, а по другим исследования ещё и не начинались. Вся лаборатория в таких случаях “вставала на уши”, и все, сообща, доводили исследования до конца. Таким образом, на мою долю выпали испытания стабилизаторов вооружения тяжёлых танков, которыми я долго и занимался. В Управлении эти стабилизаторы курировал полковник М. Генрих Моисеевич. О нём и пойдет речь.

Стабилизаторами вооружения тяжелых танков я занимался 3 года. Но с началом испытаний нового перспективного среднего танка объект 432, разработанного в КБ Морозова, начальник отдела распорядился снять меня с направления тяжёлых танков и включить в бригаду испытателей этого нового танка. Интересно, что и в Главном управлении произошло нечто подобное. Курировать стабилизатор нового танка назначили М., а не того офицера, который до этого вёл стабилизаторы вооружения средних танков. Получилось так, что в течение всех 6 лет моей работы на Полигоне моим куратором был один и тот же управленец. Я отметил, что к испытаниям танка объект 432 меня подключил начальник отдела. В это время отделом командовал уже не мой первый начальник отдела полковник Ш., у которого, по мнению многих сотрудников отдела, я числился в “любимчиках”, а другой полковник, пришедший из другого отдела и мало интересовавшийся тематикой нашей работы. Назначением же инженеров-испытателей в ту или другую бригаду для проведения конкретных испытаний обычно занимался начальник лаборатории. Поэтому я не исключаю, что сначала М. определили в кураторы стабилизатора вооружения нового танка, а уж он побеспокоился, чтобы и меня подключили к испытаниям этого танка. Но это только мои предположения.

Дело своё М. знал хорошо. Но, как многие управленцы, связанные с разработкой новых образцов вооружения и военной техники, был склонен делать не всегда оправданные уступки разработчикам, рассчитывая на доработку этих образцов уже после принятия их на вооружение. А перед нами, испытателями, стояла задача не допустить такого хода событий и отсечь необоснованные уступки. На этой почве иногда возникали конфликты между Полигоном и Научно-танковым комитетом. Кстати, во всех видах вооруженных сил и родах войск были свои НТК, названия которых расшифровывались одинаково: Научно-технические комитеты. И только в нашем роде войск название НТК расшифровывалось как Научно-танковый комитет. Так он назывался официально. Так было на всех официальных бланках, на всех печатях и штампах.

Так вот, в одном из крупных конфликтов между Полигоном и НТК мне и М. пришлось поучаствовать. На тяжёлых танках со стабилизатором вооружения стоял гиростабилизированный прицел. Он позволял несколько повысить эффективность стрельбы с хода. Но это была сложная и дорогая система. Ремонтных возможностей для этого прицела в войсках не было. Но тяжёлых танков выпускалось мало, и это несколько сглаживало остроту ситуации. Кому-то из начальства пришла в голову мысль поставить такой же прицел на массовый средний танк. А проводником этой идеи в жизнь стал М., который курировал стабилизатор вооружения с таким прицелом на тяжёлом танке. Но это была и моя тематика работы. Мы в лаборатории после тщательного рассмотрения и обсуждения этого вопроса приняли решение, что нельзя в интересах войск допустить такого развития событий. А на разных совещаниях и кулуарных обсуждениях основную борьбу против установки гиростабилизированного прицела на средний танк пришлось вести мне.

Всё же промышленность изготовила два опытных образца среднего танка с таким прицелом. Первые испытания должны были проходить на Ржевке. А поскольку вопрос был очень спорным, в комиссию по оценке целесообразности принятия образцов на вооружение, кроме представителя Полигона и НТК, решили включить несколько представителей войск из Ленинградского военного округа. От НТК был полковник М., от войск – несколько полковников. Должен был ехать и я, но мне, старшему лейтенанту, не удалось бы перетянуть на свою сторону войсковых полковников. А это было необходимо, чтобы “зарубить” представленные промышленностью опытные образцы средних танков. От Полигона делегировали подполковника из нашей лаборатории. Он этими прицелами не занимался, поэтому несколько дней перед поездкой я подробно излагал и обосновывал ему все аргументы против установки гиростабилизированных прицелов на массовые в войсках танки. Упор делался на тех проблемах, с которыми столкнутся войска.

По результатам испытаний член комиссии от Полигона и все войсковые представители проголосовали против предлагавшегося решения, только председатель комиссии, которым был М., вынужден был к решению комиссии писать особое мнение. Говорили, что прецедента подобному случаю не было.

В ходе испытаний нового танка КБ Морозова, которые проводились на Ленинградском ракетноартиллерийском полигоне и на базе дивизии тяжёлых танков в городе Чугуеве, мне много раз приходилось ездить в командировку вместе с М. Ни на Ржевке, ни в Чугуеве бытовых проблем не возникало. Но однажды, по дороге в Чугуев, нам пришлось задержаться на пару дней в Харькове. В те времена в городах, особенно больших, была огромная проблема с гостиницами. Конечно, в Харькове офицерам наверняка можно было остановиться в гостинице у военного коменданта. Но она была расположена на одной из окраин, а метро в Харькове не было, наземный же транспорт ходил медленно. В самом же центре города на площади Дзержинского была хорошая гостиница, которая так и называлась “Харьков”. М. туда и нацелился.

Войдя в гостиницу, мы сразу же увидели на стойке регистратуры традиционную табличку, гласившую: “Мест нет”, до боли знакомую всем, кому приходилось ездить в командировки в то время. Но М. подошёл к стойке и нагло заявил, что для нас забронированы места. Не сработало. Женщина за стойкой перелистала стопку заявок и ответила, что нашей нет. Тогда М. спросил, где находится кабинет директора. Женщина указала на лестницу и сказала, что кабинет директора на втором этаже. Туда мы и пошли. Директор встретил нас вежливо. М. стал показывать своё командировочное предписание, напирая на то, что мы из Главного бронетанкового управления. Опять не сработало. На директора это не подействовало. Он показал нам стопку очередных заявок на бронирование мест, перелистывая их и называя бронирующие организации. Здесь были и министерства, и крупные предприятия, и различные оркестры и ансамбли и так далее. При этом он популярно объяснял, как трудно все эти заявки удовлетворить. На какомто моменте М. его остановил, согласившись, что ситуация действительно сложная. М. встал, директор обрадовался, что неприятный для него визит заканчивается и тоже встал. А М. взял со стола директора простой карандаш и, ткнув им в оборотную сторону последней из прочитанных и отложенных директором заявок, попросил его, на всякий случай, записать наши фамилии. Директора это ни к чему не обязывало, и он охотно записал наши фамилии на оборотной стороне лежавшей на столе заявки.

Мы раскланялись и вышли из кабинета. М. остановил меня и попросил запомнить имя и отчество директора с таблички, висевшей на двери кабинета. Когда спускались по лестнице, М. сказал, что вопрос решён, и вечером мы получим места. Мы зашли в буфет на первом этаже и закусили. Дело было послеобеденное, до вечера надо было чем-то заняться. В вестибюле мы увидели афишу международного волейбольного турнира, из которой узнали, что именно в этот день в новом дворце спорта состоится встреча нашей сборной с какой-то другой. М. сразу предложил туда поехать. Я выразил сомнение, что нам удастся купить билеты. Такие спортивные события в Харькове бывают редко. Но М. ответил, что прорвёмся.

Дворец спорта был далеко от центра города, добирались до него мы долго. Приехали почти к началу матча. Билетов, конечно, не было. Перед входом во дворец стояли три кордона из милиции и контролёров. Мы пошли вокруг дворца. Завернув за второй угол, увидели издали служебный вход. Там стоял один милиционер и старичок-служащий дворца. М. вернулся обратно за угол. Расстегнул сам и заставил меня расстегнуть шинель. Я получил инструкцию идти рядом с ним, но чуть сзади, на милиционера и старичка-служителя не смотреть, а смотреть только на него, ни слова не произносить и не останавливаться. После этого М. быстрым шагом вышел из-за угла и решительно направился к служебному входу. Было видно, что мы очень спешили. Подходя к милиционеру и старичку-служителю, не сбавляя темпа ходьбы, М. махнул рукой в мою сторону и кратко произнес: “Он со мной”. Ни милиционер, ни старичок не успели что-либо сказать, а мы уже входили во дворец. В вестибюле увидели ряд вешалок, сняли и повесили шинели и фуражки. Задерживаться было нельзя, пошли по лестнице, разглядывая указатели. Поднявшись по лестнице, увидели указатель, который гласил: “Выход на трибуны”. Пройдя по коридору в ту сторону, куда он указывал, увидели светлый проём, за которым и были трибуны. Свободных мест, конечно, не было. Некоторые болельщики сидели в проходах на ступеньках. Мы тоже нашли свободную ступеньку и сели. Команды уже выходили на площадку.

Игра закончилась поздно. Тогда не было правила, что очко дается и за выигранный мяч, и за переход подачи. Раньше при переходе подачи команда не получала очка. Поэтому каждый сет мог продолжаться очень долго. В гостиницу приехали близко к полуночи. М. попросил напомнить ему имя и отчество директора и подошёл к стойке регистратуры. Табличка об отсутствии свободных мест была на своем месте. М., назвав имя и отчество директора, сказал дежурной, что тот обещал нам два места. Дежурная изобразила удивление и сказала, что таких указаний она не получала. Но М. сказал, что директор даже записал наши фамилии на одной из заявок, с которыми он днём работал. Дежурная вынула пачку заявок и начала их перекладывать одну за другой. Она смотрела на лицевую часть, а М. – то глядел на оборотную, когда дежурная перекладывала заявки. Наконец дежурная дошла до заявки, на обороте которой красовались наши фамилии, записанные, правда простым карандашом, но рукой директора, почерк которого дежурной был явно хорошо знаком. Она несколько секунд смотрела на заявку, потом посмотрела на часы, висевшие в вестибюле. Звонить директору, чтобы прояснить ситуацию было явно поздно. Пренебречь тем, что он записал наши фамилии, было опасно. Гораздо безопаснее для дежурной было выделить нам двухместный номер. Тем более что вопреки табличке об отсутствии свободных мест, их в гостинице всегда было полно. Так всегда было во всех гостиницах и во всех городах. Частных гостиниц тогда не было. А в государственных гостиницах персоналу было тем проще, чем меньше постояльцев. А на зарплате это не отражалось. Как бы там ни было, а ключи от номера мы получили.