В войну и в первые годы после войны действующие военные и уволенные с военной службы носили на гимнастерках или кителях знаки о полученных ранениях. Это был прямоугольный кусочек зеленого сукна с жёсткой вставкой, на котором были полоски жёлтого и красного цветов. Полоски жёлтого цвета означали лёгкие ранения и располагались сверху. Полоски красного цвета означали тяжёлые ранения. Жёлтых полосок могло быть несколько, а красная полоска обычно была одна. У отца было две жёлтых полоски и одна красная.
Что представляло собой первое, лёгкое ранение отца, я не знаю. А вот про второе лёгкое ранение мне известно. Это не было результатом попадания пули или осколка снаряда. Это была контузия, которая приравнивалась к лёгкому ранению. Произошло это следующим образом. Командир дивизии был в отлучке, а надо было провести совещание командования дивизии. Формально его проводил отец, как комиссар дивизии, обладавший во время существовавшего тогда двуначалия равными правами с командиром. А фактически совещанием руководил начальник штаба дивизии. После совещания командиров собирались покормить домашними щами, которые готовила хозяйка избы и которые томились в печке. Хозяйки во время совещания в избе, конечно, не было. Совещание подходило к концу, и отец отошёл к печке, чтобы вынуть чугунок и проверить готовность щей. И в этот самый момент в избу влетел и взорвался шальной снаряд, а может быть, и шальная бомба. Погибла почти вся командная верхушка дивизии. В живых остался командир, которого не было в избе. И комиссар, мой отец. Его спасла печка, кирпичами которой он оказался завален. При этом отец и получил контузию.
Как комиссар дивизии, отец не должен был непосредственно участвовать в боевых действиях на передовой, но без этого не обходилось. Без этого трудно было поддерживать боевой дух красноармейцев в условиях постоянного отступления наших войск. В начале войны мы только отступали. А поддержание боевого духа войск и было основной обязанностью комиссара. Результатом же стало то, что отец во время очередного пребывания на передовой получил тяжёлое ранение в голову.
Пуля попала ему в бровь, пробила голову и вышла в затылочной части. Сквозное ранение головы. Медсестра, которая ухаживала за отцом уже в стационарном госпитале, в городе Фергана, рассказывала, что отца привезли в этот госпиталь без сознания, и от момента ранения он находился в таком состоянии около трёх месяцев (если мне не изменяет память). Когда он пришёл в сознание, то выяснилось, что у него перестал видеть один глаз из-за перебитого глазного нерва, и не работала нижняя челюсть из-за каких-то повреждений в височной части. Врачи признали, что восстановить зрение для глаза нет возможности, а с челюстью стали заниматься.
Отец не мог самостоятельно открыть рот, но если ему его открывали, то закрывался он сам. Медсестре, о которой я упомянул, подобрали медицинские щипцы с тонкими губками, надели на губки резиновые трубки, чтобы не повредить зубы, и она несколько раз в день делала зарядку для нижней челюсти. Просовывала отцу в рот губки щипцов, раскрывала рот, ослабляла щипцы, чтобы рот закрылся. Потом снова раскрывала щипцами рот и так далее. Отец говорил, что каждая такая зарядка длилась столько времени, насколько хватало сил и терпения у медсестры. А известно, что женщины гораздо терпеливей и в определенных ситуациях выносливей мужчин. Сделаю отступление и приведу в подтверждение этого один пример, не относящийся напрямую к лечению отца.
То, о чем я расскажу, я ещё в детские годы слышал на Волге, когда мы ездили с отцом в Юрьевец. Об этом рассказывали работники водного транспорта. В составе речного пароходства были специальные суда для проведения каких-либо подводных работ. На них работали водолазы. И было примитивное по нынешним временам оборудование для подачи воздуха водолазу, работающему под водой. В комплект этого оборудования входила ручная насосная установка с двухсторонним коромыслом. Два человека становились по разные стороны коромысла и качали его. Работа этих людей была тяжёлая и монотонная.
Водолаз мог работать под водой не более 30 минут. Это время ограничивалось не из-за проблем с дыханием, хотя они и были. Просто постепенно уставала мышечная система и начинала нарушаться координация движений. Но и без выполнения каких-то определенных действий водолаз не должен был оставаться под водой длительное время. А такие случаи бывали, если водолаз запутывался в каких-то сетевых или тросовых конструкциях или попадал в другие непредвиденные ситуации.
В этом случае рабочие на коромысле насосной установки вынуждены были работать непрерывно в течение всего времени, пока водолаз не освободится сам или к нему не подоспеет помощь. Запасные или сменные бригады для работы на насосной установке на таком судне обычно не имелись. Так вот, мужчин на эту работу не брали. Если приходилось качать воздух довольно долго, то мужчина у коромысла мог упасть от изнеможения, а мог и вообще потерять сознание. Говорили, что на первых порах так и случалось. А свободных рук в экипаже судна при экстренных ситуациях не находилось. Женщина же у коромысла будет работать столько времени, сколько потребуется для спасения водолаза. Срабатывает какой-то специфический женский инстинкт, когда от неё зависит жизнь человека.
Возвращаюсь к рассказу об отце. Через определённое время тренировок челюсть постепенно начала приобретать подвижность и возможность шевелиться самостоятельно. Пришло время, когда врачи решили, что надо начинать кормить отца естественным путем. Но тут они столкнулись с новой проблемой. Любую пищу, которую отец проглатывал, организм через несколько минут выбрасывал обратно. Лекарства, снимающие такую реакцию, не действовали. Посоветовавшись между собой, врачи пришли к отцу и спросили, чего бы ему самому очень хотелось съесть, пусть скажет, а они приложат все силы и достанут любой продукт. Отец задумался и попросил не продукт, а маленькую стопочку водки. За водкой врачи не побежали, спирта в госпитале было достаточно. Они разбавили его и после небольшой порции какой-то еды дали отцу выпить то, что они назвали водкой. Отец поел, выпил, а врачи не расходились. Прошло время, после которого организм обычно отторгал съеденное. Но всё в этот раз было в порядке. Подождали ещё, реакции организма нет. Отец успокоился и заснул, а врачи остались довольны.
Но жизнь часто рождает проблемы там, где их не ждёшь. Кормили-то отца три раза в день, и три раза приём пищи сопровождался приёмом порции алкоголя, а организм был сильно ослаблен. Отец рассказывал, что он не успевал протрезветь за время между приёмами пищи. Но с этой проблемой врачи справились легко. Они стали сначала уменьшать долю спирта, потом объём принимаемой дозы, а через какое-то время совсем прекратили давать отцу этот разбавленный спирт. И всё нормализовалось. Пришла отцу пора предстать перед медицинской комиссией. Комиссия признала отца негодным для военной службы. Он пробыл в госпитале ещё некоторое время, пока не пришёл приказ о его увольнении из армии. Ему выдали временное удостоверение, выписку из приказа об увольнении и проездные документы, которые он попросил до своего родного города Юрьевца, где жила его мама. Харьков, из которого он уезжал, был занят немцами, а где находится его семья, отец не знал.
В Юрьевце отец должен был явиться в районный военкомат, получить там военный билет с освобождением от военной службы и потом оформить себе паспорт. Чем он будет заниматься дальше, отец не представлял себе. Гражданской профессии у него не было. Но опыт политической работы в НКВД и армии, конечно, помог бы ему найти место в районных партийных органах. Но всё сложилось иначе.
В райвоенкомате отцу пришлось начать хождение по кабинетам с районного военного комиссара. Подойдя к двери кабинета, он увидел на ней фамилию и имя своего хорошего знакомого по годам молодости. А когда вошёл в кабинет, то понял, что не ошибся. И военком отца тоже узнал. По принятой в Юрьевце традиции встречать друзей, военком послал кого-то из сотрудников за ящиком пива. Они просидели вдвоём до вечера, наговорились вдоволь. А в конце встречи военком спросил отца, чем тот собирается заняться. Отец ответил, что пока не думал над этим вопросом. Тогда военком спросил, а почему бы отцу не продолжить службу в армии. Отец объяснил ему, что он по всем документам не пригоден для военной службы. На это военком рассмеялся и сказал, что у него в военкомате есть старшина – писарь, который на фронте потерял ногу. И предложил отцу прийти на следующий день.
А на следующий день, когда отец пришёл со всеми своими документами, военком их просмотрел, документ о негодности к военной службе отправил в корзину и спросил, где бы отец хотел продолжить службу. Отец наугад назвал Политическое управление Московского военного округа, а военком оформил ему предписание явиться в это самое управление для дальнейшего прохождения службы. Отец с этим предписанием отправился в Москву и явился в Политуправление. На входе предъявил предписание дежурному. Тот позвонил начальнику отдела кадров Управления. Этот начальник, выписав отцу пропуск и узнав, что тот был комиссаром дивизии, предложил ему на выбор несколько вакантных должностей. Отец выбрал в отделе инспектирования политических отделов военных частей Округа должность инспектора по военным учебным заведениям. Так продолжилась военная служба отца.