- Ну! Ты, наконец, сформулировала? - болтал ножкой доктор, сидя на скамейке в парке.
Мы решили передохнуть, от долгой ходьбы.
- Почти, - буркнула я.
- Давай опустим ту часть, где ты говоришь, что все это бред, а я тебя успокаиваю, хорошо? - Ван Чех так сгорал от любопытства, что захотелось его помучить, - И не вздумай специально тянуть!
- Мы знаем о том, что Пограничье способно подчиняться от Андреса, пациента Пенелопы. Пенелопа долгое время управляла пограничьем. Когда ее не стало, в Пограничье стало затягивать меня, а вы оградили меня от попаданий туда. После был Серцет, который был настолько силен, что смог перестроить параллель. Мы думали, что потом никто им не управлял, но был Тор, все время ведший исследования Пограничья, которым правил… Тор умер. Пограничью нужен хозяин. Ни один больной не подходит, остаются сновидцы. Я не могу быть, потому что вы обучили меня, как не стать жертвой.
Сновидцев много. Пограничье нашло одного из них, может первого попавшегося, может… не знаю. Им стал Пауль. Он смог оценить преимущества этого места, но все-таки его тянуло домой, сюда. Могло Пограничье последовать за ним? Альберт нам сказал, что могло. Оно подчинилось его воле. Плюс легче это удалось, потому что больных распустили. Может, министр как-то помог, что-то знал…
- Ну, что этот балбес обладал даром предвидения, ты, конечно, загнула, - усмехнулся доктор, - Но в целом неплохая теория. Теперь нам необходимо найти своих и уговорить Пауля увести Пограничье, - доктор постучал пальцами по крашеной зеленой скамейке, - Тебе не кажется, что план слишком прост для исполнения?
- Мне не кажется! - недовольно сказала я.
- Какая ты бука! - расстроился доктор, - Мы что-нибудь придумаем, а то, ну право слово, безобразие творится!
Мы встали и пошли дальше.
- Кстати, мое предположение объясняет то, почему Роуз заключила Пауля в каменный мешок, откуда, нельзя перенестись. Чтобы не увел Пограничье обратно!
- Горшочек, не вари! - сладко улыбнулся доктор и погладил меня по голове, - Она его туда засунула, потому что не знает, что с ним делать, но боится, что он сбежит, вот и все.
Необходимо было искать место для ночлега. До дома мы добраться не успевали, пришлось доктору снова применять свой талант взломщика. Мы попали в чужую однокомнатную квартиру, пустующую уже давно. Доктор выбрался перед самым закатом на улицу и добыл еды, поговаривая что-то на счет того, что если мародеры не хотят он сам все унесет.
Весь ужин доктор талдычил одно и то же: чтобы я готовилась, и придется сделать шутку былью, и что если я хочу жить, то придется лечь с ним в одну постель.
- А разве нельзя постелить матрац? - начала паниковать я.
Доктор шутил угрожающе.
- Он здесь один, и тот на постели… Я проверял, - печалился доктор, - Я сам, знаешь ли, не в восторге. А если Британия узнает? Виктор переживет… А Британию не переживу я!
- Вы так говорите, как будто мы с вами не спать будем… а я не знаю…
- Все ты знаешь, - хитро состроил мне глазки доктор, - можешь не бояться меня, я уже стар.
- Уже который раз за эти три дня вы меня пугаете. Вы так шутите, что мурашки по спине.
- Мы рождены, чтоб шутку сделать былью, дитя мое! - философски отозвался доктор, - Постельное белье есть в шкафу, я посмотрел. Я в душ, а ты стелить!
- Я не хочу…
- Ничего не знаю, - отмахнулся доктор и исчез в крохотной ванной комнате.
Вечер заставил меня задуматься над новой присказкой доктора: "Мы рождены, чтоб шутку сделать былью". Мир и так встал с ног на голову, а тут еще у нас не осталось выбора. Хотим выжить, значит, нужно лечь в одну постель и проспать в ней ночь.
Я волновалась, потому что доктор совершенно непредсказуем, с ним работать-то подчас невозможно, а уж ночевать…
Ван Чех был спокойнее, я бы даже сказала педантичнее. За все время нашего с ним знакомства мне впервые выпала возможность наблюдать за ним в непосредственной близости. Никогда бы не подумала, что Ван Чех может складывать свои джинсы минут пять. А педантично сложив свои вещи, приняться за мои шмотки.
Уморенная событиями последних дней, я упала на скрипучий диван и закрыла глаза.
- Я у стенки, - буркнул доктор, судя по лицу, мысль о ночевке в одной постели со мной его не ободряла, - Ты, кстати, посреди ночи встаешь?
- Нет, вроде бы… Лунатизмом…
- К черту, твои шуточки, - фыркнул доктор, - По нужде встаешь?
Я чувствовала, как краснею.
- Нет.
- Это правильно. По ночам тем более не следует шляться…
Я была в недоумении. Да, опасно, но это не повод не ходить… так сказать, по необходимости.
- А руки ноги раскидываешь? - пробасил доктор, когда я уже почти заснула.
- Нет, аккуратно складываю в сторону, чтобы знать, что и где лежит, - огрызнулась я.
Воцарилась тишина. И вдруг воздух прорезал заливистый, густой, басовитый хохот Ван Чеха. Мне тоже стало смешно. Напряжение спало, мы хохотали, как сумасшедшие. Смех доктора отдавался даже дивану. Тот трясся, скрипел и стучал своими деревянными частями.
- Это вы сейчас дохохочетесь, под нами диван развалится, - простонала я.
Доктор басовито вздохнул, задержал воздуха, но не смог удержаться и снова разразился хохотом. Это было так заразительно, что я сама не устояла.
- Нам рано завтра вставать, - попытался добавить серьезности доктор.
Это вернуло нас к невеселой реальности. Я повернулась к доктору спиной и, закрыв глаза, тут же вырубилась. Меня разбудил резкий звук, как будто открывали бутылку. Резкий "чпок" повторился. Я повернулась и посмотрела на доктора. Фонари не светили, поэтому профиль доктора высвечивался полной луной. Видный нос доктора четко очерчивался лунным светом. Губы ван Чеха были поджаты и плотно сомкнуты, бородка встопорщилась. Доктор резко вывернул губы и раздался тот самый "чпок".
- Так это вы! - прошептала я.
- Собственной персоной, дитя мое, - хихикнул доктор, - Хороший звук, правда?
- Ужасный, особенно, когда он мешает мне спать, - фыркнула я.
- Ничем-то тебе не угодить. Спи, деточка, спи.
Последняя фраза прозвучала с таким непередаваемым ехидством, что я сразу же поняла: сна мне этой ночью не видать. Что ж, самому доктору потом хуже будет.
Однако, вопреки моим ожиданиям, я уснула. Кажется, меня тут же разбудил звук, сравнимый разве что с тихим бульканьем воды в засоренной трубе. Доктор лежал, недвижим и только его губы шевелились, издавая этот шуршаще-булькающий звук.
- Да, что ж такое! - воскликнула я.
- Слушай, это особенный звук, - назидательно сказал доктор, - Анжи любит его издавать.
- Но ей-то всего несколько месяцев! А вы?
- А мне чуть больше, и что?! Нельзя издавать невинных звуков? - отрезал доктор и продолжил экзекуцию.
Через полминуты истязания я не выдержала и рассмеялась. Звук и правда вызывал желание посмеяться. Мы с доктором предались смеху, чуть менее безумному, чем в прошлый раз, но все равно безудержному.
- Ну, все, теперь точно спать, - Доктор повернулся ко мне спиной.
"Как бы не так!" - подумала я и отвернулась к нему спиной. Через пять минут я решила попробовать. Звук получился у меня не с первого раза, но когда получился, то пришлось достаточно долго его производить. Наконец, доктор затрясся вместе с диваном.
- Брижит! Прекрати, - стонал он, - Ты не разбудила меня, но хватит. Я не могу больше смеяться!
Меня охватила какая-то ярость. Я резко повернулась к доктору и нависла над самым его ухом. Резкий захват и вот я уже лежу на плече у доктора, рот мой зажат его рукой.
- Спокойно, Брижит, спокойно, дитя мое. Возможно, я перегнул палку. Прости. Давай спать.
Я поняла, что напряжена с того самого момента, как легла. Я выдохнула и расслабилась.
- Так-то лучше, - доктор отнял руку ото рта и погладил меня по голове.
Я прижалась к нему, и что-то забытое детское зашевелилось внутри.
- Мы же их найдем? - тихо спросила я.
- Поспим, а потом обязательно найдем, - тоном, каким взрослые обещают ребенку долгожданный Новый год и деда Мороза, ответил ван Чех.
Я сладко зевнула и провалилась в сон, прижавшись, к обнявшему меня доктору.
Казалось, прошло уже часов пять, когда меня снова разбудили. На этот раз это был Виктор. Он сидел на полу по-турецки и был бесконечно суров.
- Виктор! - воскликнула я.
Он приложил палец к губам.
- Как ты здесь?
- Мы соскучились по тебе, - шепотом сказал он, - Мы почти все сами нашлись и соскучились… есть не большая проблемка, но она решится со временем. Нам нужно, чтобы ты помогла нам собраться.
- Сейчас?
- Лучше сейчас. Самый слабый из нас уже забыл о тебе, но все остальные помнят. Каждый новый солнечный день доставляет массу неудобств, выжигает память о тебе и наши души. Нам нужно быть целым и рядом с тобой, чтобы все было хорошо.
Я вскочила с дивана, без всяких задних мыслей о том, что это может быть опасная ловушка.
- Я не буду брать тебя за руку, потому что это не безопасно. Идем, Брижит, - если бы не смысл слов, которые Виктор тщательно подбирал, я бы решила, что он ворчит или готов ругаться о чем-то, очень уж тон и вид его были недовольные.
Я следовала за Виктором короткими перебежками от дома к дому. На улице было тихо, темно.
- Бои еще не начались, я поспешил прийти к тебе. Мы здесь, не далеко.
Спустя час таких перебежек мы добрались до места. В доме горело одно-единственное окно. На четвертом этаже были распахнуты все двери, а из одной доносился шум, какой обычно доносится с окончания студенческой попойки: кто-то кого-то бил.
Угрюмый Виктор поспешил на помощь. Я вошла в квартиру, где стоял сущий кавардак, только когда драка уже была прервана. Угрюмый Виктор держал в одной руке Виктора-императора и какого-то вихрастого Виктора. Первый все еще не терял надежд добраться до вихрастого, а тот безвольно повис и начинал шмыгать носом. Все остальные Викторы галдели, но, увидев меня, синхронно смолкли.
- Богиня моя пришла! - упал на колени Виктор-В-рубахе.
- Муза! Любимая! Дорогая! Спасительница! - загалдели другие Викторы, среди которых были и музыкант, и художник, и даже совсем худенький невзрачный алкоголик.
Все они выглядели по-разному. Музыкант, Художник и Виктор-В-рубахе была вполне здоровы. Виктор деревянный и алкоголик серенькие, тонкие, вялые, почти не соображали что происходит. Угрюмый Виктор был самым большим и судя по всему главным в компании. Виктор-император был хоть и худеньким и мелким, но бойким и веселым. Поэт, во-первых, расстроен тем, что его побили, во-вторых, недоволен тем, что его к чему-то принуждают. В углу я заметила еще одного самого маленького Виктора. Несмотря на рост, этот Виктор обладал пронизывающим взглядом зеленых глаз, холодным лицом расчетливого убийцы.
- Виктор, сколько раз тебе говорить, чтобы творить не обязательно сходить с ума! - увещевал Угрюмый Виктор.
- Я не хочу! Я хочу быть отдельно от вас, свора неудачников! - вопил Поэт.
- Он не трезв! - сдал Поэта Император, - Алкаш, иди сюда, - тонкого алкоголика услужливо подтолкнула вперед кукла.
- Видишь, Виктор! Это он, он его споил! - доказывал что-то император.
- Заткнись, - спокойно сказал Угрюмый, - Мне все равно, кто кого поил… Мы все единая личность. Каждый из нас поодиночке не сможет. Понимаешь ты это? - обратился он к Поэту.
- Вы мне не нужны! - заносчиво сказал Поэт.
Император не выдержал и дал Поэту пощечину.
- Послушай, если ты не прекратишь его бить, я тебя самого отметелю, мало не покажется, - рявкнул Угрюмый, - А вот без нее ты сможешь? - Угрюмый осторожно повернул голову Поэта в мою сторону.
Поэт недолго ко мне приглядывался, потом расцвел и понесся обниматься, но Угрюмый и император его удержали.
- Ты убить ее хочешь, дуралей? - провизжал Император.
- Потом наобнимаетесь, - буркнул Угрюмый.
- Да-да!… Она мне нужна!!! - восклицал Поэт, пытаясь вырваться ко мне.
- Значит, ты идешь к нам, - сказал Музыкант.
Угрюмый развернул Поэта и толкнул к Музыканту в объятья, там его тут же обняли Художник и Виктор-В-рубахе. Алкаша и Куклу они уже обняли. Угрюмый и император замешкались.
- Влад! Иди к нам! - позвали его Музыкант и Художник.
Маленькая фигурка в углу встала на ножки.
- Делаю это только потому, что мне дорога память о Клер и Зое… - он злобно просверлил меня взглядом и обнял ногу художника, выше не доставал. Угрюмый выдал подобие улыбки, и они с императором обняли всех остальных.
Все сливались в единую массу, в которой разобрать было ничего нельзя.
- Больно! Больно! - вопил кто-то, - Заткнись, дурачина!… Ты мне ногу отдавил… Была б у тебя нога, я б еще и потоптался!.. Перестань ко мне так прижиматься!… А как мне к тебе еще прижаться? Я итак почти пропал!
Вопли кончились через пять минут, когда на ковре комнаты стал потряхивать бедной своей головой мой Виктор, целый и невредимый. Я подалась вперед, чтобы обнять его.
- Пока я не уверен, что это можно, - остановил меня Виктор, - Я так рад тебя видеть. Я так соскучился!
- Идем, к ван Чеху, он будет беспокоиться, когда не увидит меня рядом.
- Идем, цветочек мой, идем, - Виктор сам в последний момент оторвал руку, чтобы не коснуться меня. Мы вышли из квартиры спустились на лифте и провалились в ночь.