Я проснулась с головной болью около четырех часов вечера. В друго комнате негромко мурлыкала гитара. Я прислушалась к звукам. Виктор снова думал, он думал так почти каждый вечер, то на синтезатере, то в обнимку с гитарой. Надо отдать должное думал он красиво всегда, а на это раз как-то залихватски-весело.

Я вышла и посмотрела на него. Виктор сидел полубоком и перебирал струны. Почуяв мой вгляд, он обернулся и перестал играть.

— Проснулась? — улыбнулся.

— Да, минуты три назад. Подслушивала твои мысли.

— Это не мысли это так, — Виктор махнул рукой и отложил гитару, — Обед остыл тебя ждать, между прочим.

— Мог бы и рабудить, — пожала плечами я.

— Я мог. Веришь? Я три раза приходил тебя будить, но неизменно попадал под обаяние спящей женщины и уходил, чтобы не святотатствовать и не будить тебя.

Виктор чмокнул меня в кончик носа. Виктор ужинал, я завтракала делали мы это всегда молча, так получалось. В конце концов, я собралась не смотря на то, что волосы не хотели кладываться, а одежда отыскиваться в шкафу (кое-какие тряпочки я перевезла к Виктору).

— Какая ты сегодня особенно красивая, — умилился Виктор, когда мы вышли и дома.

— Я старалась.

— Доктору будет приятно, что ради него ты принарядилась, — поддел Виктор.

— Доктор тут ни при чем. Может, я хочу, чтобы рядом с тобой была сама красивая девушка во вселенной?

— Резонно, — Виктор обнял меня крепче и довольно улыбнулся.

Доктор находился в странном непривычном для меня состоянии покоя. Он был умиротворен и складывал журавликов и бумажек.

— Моторику развиваете? — спросила я с порога.

— Развиваю, — кивнул ван Чех, — хоть что-то можно делать, а то я схожу с ума от безделья. Быстрее бы прошли уже эти головокружения. Я не могу встать с кровать, чтобы не закружилась голова. Хотя, еще вчера я вообще встать не мог, — жаловался он с каприным видом.

— Вам надо быстрее на работу, а то вы своими капризами всех затретируете, — сказал Виктор, садясь.

— И я тебя тоже приветствую, Виктор, — отрезал ван Чех. Он старательно изображал угрюмость, на был искренне рад нас видеть, — как дела на воле?

— Солнце, жара, вам повело, что вы в прохладной палате лежите, а не мчитесь по жаре на работу, — говорил Виктор.

— Я жары не замечаю, у меня слишком много других дел. И вообще, зачем обращать внимание на то, чего не можешь именить? — пожал плечами ван Чех.

— Доктор, мне нужен ваш совет, — встряла я.

— Аборт лучше не делать, если беременность первая, — отреал доктор ихитро посмотрел на меня.

Я вспыхнула и, наверное, покраснела как маков цвет, захотелось сделать доктору гадость:

— Вы пытаетесь лить меня, у вас ничего не выйдет.

— Да, ты и так в бешенстве. Такая миленькая, — невинно улыбался ван Чех.

Виктор хихикал, как школьник, я метнула в него яростный вгляд, но он не возымел эффекта. Поняв, что меня все предали, я расстроилась.

— Ну, прости, дитя мое, — не очень-то раскаялся ван Чех.

— Вы — гадкий доктор, — фыркнула я.

— Я — чудовище, — радостно сверкнул глазами ван Чех.

— И тем не менее я закончу, вы не даете мне говорить, а я закончу.

— Внимаю тебе, — изображал джина из лампы доктор.

— Я вчера была в пограничье, снова. При чем ноутбук я Серцету не давала. А роман продолжился, то ли сам, то ли нет. Но героя, которого хотят убить… Этот герой вы. И мне кажется, что он хочет вас убить.

— Что же я такой популярный, — сокрушался ван Чех, — есть хотя бы в этой палате кто-то, кто никогда не хотел меня убить?!

— Я не хотел вас убивать, — подал голос Виктор.

— И не пытался, — доавил хитро доктор.

— Только покалечить, — смеясь, ответил Виктор.

— Тогда получается, что нет таких. Все вам членовредительствуют, — сделала вывод я.

— Какой я несчастный! — веселился ван Чех, — И что нам теперь со всем этим делать?

— Я, честно говоря, не знаю, потому что это место живет по ззаконам Серцета. Я попробовала не вмешиваться в происходящее, герои там, как куклы, действуют по программе, по писаному.

— Но ты можешь влиять на действия своей героини?

— Это дорогого мне стоит. Очень трудно, аставить ее говорить то, что мне нужно почти невозможно.

— А кто еще там учавствует? — уточнил доктор.

— Виктор, я, кто-то из сестер дер Готер, больше накомых лиц я не наблюдала.

Ван Чех задумчиво кусал губы.

— Картина где?

— В ординаторской стоит, — сказал Виктор.

— Это хорошо, — задумчиво мямлил ван Чех, — тогда мы после темноты встретимся с вами. Брижит, ты сможешь не спать до темноты?

— Смогу, конечно.

— Учитывая, как ты вырубаешься на ровном месте, — поднял соболиную бровь доктор, — Виктор, проследишь?

Он кивнул.

— Что вы задумали?

— Аферу, — хищно улыбнулся доктор, — Но мне бы очень пригодились записи Пенелопы. Когда она посетила меня в обмороке, как это бывает и во снах с участием умерших, она дала ответ на вопрос, который глодал меня с момента твоего расскаа о первом сне.

Она сказала, что если у нас снова воникнут проблемы с пограничьем, то надо будет просто почитать ее записи. Они у меня в кабинете хранятся, найдете без труда, почитайте. Там и про сновидцев должно быть, я давно читал, не помню ничего. А пока я настоятельно бы рекомндовал пойти к Серцету и отдать ему ноутбук. Поговорить с Аглаей и выяснить, что случилось с картиной. Поговорить с Британией и выяснить, что у нее там с сестрой все-таки происходит и навестить Маус. Мне жалко бедняжку, пошла на поправку, а я сам заболел.

Ты все поняла, Брижит?

— Да. Семь розовых кустов не надо сажать?

— Нет, не надо. Но я с удовольствием покушал бы гречневой каши и горохового пюре, но к несчастью гречка смешалась с горохом, — хитро, глядя на меня сказал ван Чех, дескать попала, ты, девочка, сама виновата, — И почему ты все еще сидишь? Время почти шесть, не так долго до темноты.

— Еще четыре часа, как минимум.

— А ты с одной Аглаей будешь только полтора часа общаться пантомимой, — кивнул мне на дверь доктор, — и вынеси этих журавликов, бесят, невозможно.

Мы с Виктором быстро покидали журавликов в пакет и вышли.

— Может, ты посидишь с серцетом, пока я буду бегать по больным? — спросила я Виктора.

— Посижу, — пожал плечами он.

Мы метнулись в Серцету. Он встретил нас, как родных. Я заметила, что выглядит он цветуще, а на столе лежат исписанные ручкой листки.

— Вы стали писать на бумаге?

— Да, Porta itineru longissima. Труден лишь первый шаг.

— Поздравляю вас, — я попробовала мило улыбнуться и сдержаться, чтобы не придушить этого монстра. — А мы принесли вам ноутбук.

— В нем уже нет нужды, — улыбался Серцет, — скажите, как там доктор?

— Доктор жив и почти что здоров, он жаждет, чтобы вы продолжали работать на романом, — сладкоголосо пела я, и где раньше скрывался мой артистический талант.

— Тогда я прямо сейчас сяду за работу, — просиял дер Гертхе.

— Только не доводите себя до истощения, — мило улыбнувшись, сказала я.

Мы вышли из палаты:

— Я так понимаю с ним нянчиться уже не надо, — резюмировал Виктор.

— Не надо. Тогда отправляйся искать записи Пенелопы, а я по больным.

Мы разделились.

Аглая сидела на своей постели и аккуратно сворачивала покрывало, видимо, не в первый раз. Увидев, меня она повеселела.

— Чех? — тихо спросила она, и чуть было не закрыла себе рот руками.

— Он жив. С ним все в порядке. Пока он должен немного полежать в больнице. Но у тебя есть я.

Аглая совсем развеселилась, она соскочила с кровати и схватила со стола какой-то листочек, подала его мне.

— Чех, — сказала она.

На листке была наисована лежащая на полу картина Виктора и некий мужчина стоящий над ней.

— Кто этот мужчина? — спросила я.

— Чех, — ответила Агая.

— Доктор?

Она яростно замотала головой. И стала кусать губы, соображая, как можно объяснить, не прибегая к речи. Наконец, она прислонила к глазам два кольца из соединенных указательных и больших пальцев.

— Серцет? — удивилась я, — это был единтсвенный, кто носил очки.

Аглая закивала и чуть не пустилась хлопать с ладоши.

— Он приходил сюда?

Кивок.

— Он скинул картину?

Кивок, на глаза Аглаи навернулись слезы.

— Ты не смогла ее поставить на место?

Кивок.

— Почему?

Больная встала в ступоре, на вопрос почему можно ответить только пантомимическим спектаклем. Судя по всем, Аглая осознавала серьеность происходящего и ей необходимо было полное мое понимание. Она схватилась за кубики, и через пятнадцать минут явила моему взору иллюстрацию к сказке "Морозко".

— Не понимаю, — пробормотала я и стала припоминать что же там было такого в сказке. Колодец. Там был какой-то колодец, в который кто-то прыгал, чтобы… попасть в другое имерение… ну, фактически. Пораженная собственно сообразительностью с спросила:

— Колодец?

Аглая на месте подпрыгнула от радости.

— Картина, это колодец?

Кивок.

— Ты проваливалась туда?

Аглая посмотрела на меня, как на умалишенную, и отрицательно покачала головой.

— Откуда знаешь?

Аглая пожала плечами и нарисовала на бумаге женщину, откомментировав:

— Чех?

Я с трудом опознала в рыжей растрепе Пенелопу. Она-то тут при чем?

— Ты видела ее?

Кивок.

— Она говорила с тобой?

Кивок.

— Что она тебе сказала?

Аглая снова принялась рисовать, на этот раз она изобразила картину стоящую у окна, как оно было раньше.

— Это она попросила так поставить картину?

Кивок.

Вот оно что! Призрах пенелопы бродит по психушке. Хотя, что ей еще остается делать, решив, что это все, что мне надо, я поспешила к Британии.

Красавица принцессой сидела в своем кресле и скучала. Увидев меня, она радостно поднялась на встречу.

— Я рада тебя видеть! — нежно проворковала она.

— Вы знаете, что случилось с доктором?

— Ох, — она села на место и пригорюнилась, тонкие пальчики гладили носик, она долго смотрела в окно, — знаю, — наконец, выдавила она из себя.

— Зачем вы передали записку доктору? Вы же могли предполагать, что Хельга сделает это?

— Не могла, — бархатные карие глаза гневно сверкнули на меня, — Хельга хотела с ним поговорить. Она не виделась с ним никогда, отказывалась приходить, а тут стала названивать мне целыми днями, чтобы я устроила им свидание, не в кабинете, не в палате, а на улице. Я все устроила. Мало ли зачем она хотела с ним увидеться? Я специально под своими окнами им назначила, было любопытно посмотреть, что произойдет. А тут… Мне стыдно за нее. Вы верите, что я тут ни при чем? — вдруг порывисто Британия подалась ко мне и ее лицо оказалось совсем рядом с моим, она отчаянно заглядывала ко мне в глаза.

— Сядьте на место, — тихо сказала я, ограждая себя рукой, — я знаю, что это не вы. Просто хочу, чтобы вы знали. Хельге очень плохо, от того, что вы больны. Вы не виноваты в своей болезни, стечение обстоятельств приведшее к гибели мужа это просто стечение обстоятельств.

— Но я его запрограммировала! — вскричала Британия.

— Может, вы и правы. Но, подумайте вот над чем. Не совершили ли вы чего-то в жизни такого… серьезного, может быть страшного, на столько, что гибель мужа и это сумасшествие — наказание. Тем не менее, пришло время выйти вам отсюда, стремитесь уйти, иначе и другим дорогим вам людям будет еще хуже. Судьба вашей сестры и детей теперь от вас зависит. Дети чувствуют все, абсолютно.

— Я понимаю, — Британия запустила тонкие пальцы в темные локоны, — Но сейчас я больше переживаю не из-за мужа дальше. Я успокоилась на его счет, иногда, кажется, что все так же как и было до того, просто дети уехали в лагерь и я осталась одна, отдыхаю ото всех. Доктор… Я не могу его покинуть, я… влюбилась что ли…

Мысленно я тяжело вздохнула.

— Мне кажется, доктор это прекрасно понял, — спокойно сказала я, — Сейчас ему очень скучно лежать в палатах. Вам же разрешено гулять, зайдите с прогулки к нему, хотя бы на пять минут. Он будет рад, мало ли…может, что-то и выйдет.

— Думаете? — Британия о чем-то серьезно задумалась.

— Стремитесь сделать все, чтобы поправиться. Доктор не повод задерживаться здесь. Вас дети ждут, — поднимаясь, сказала я.

— Спасибо, — Британия горячо вцепилась в мою руку, — но я не знаю о чем с ним говорить.

— Чтобы с ван Чехом и не о чем было говорить? — усмехнулась я, — Он сам найдет тему для разговора, поверьте.

Распрощавшись с ней, я ушла.

Маус встретила меня радостно, она не нянчила подушку, была тиха, спокойна. В палате царил порядок.

— Как чувствует себя доктор?

— Неплохо, — улыбнулась я, — передавал привет и велел выздоравливать.

— Я чувствую себя гораздо лучше… свободнее что ли.

— Я рада за тебя, Маус.

— Передавайте доктору, чтобы он поправлялся. К нему можно зайти?

— Можно.

— Тогда я завтра же к нему зайду, — радостно сказала Маус.

Я вихрем поднялась наверх, добежала до кабинета ван Чеха и ворвалась в него. Виктор сидел за докторовым столом и изучал какую-то пухлую тетрадь.

— Нашел? — выпалила я.

— Нашел, любопытное чтиво. Сначала ничего не понятно, а потом вчитываешься, просто фантастический роман, — сказал Виктор.

— Осталось ждать доктора. Пойдем в ординатоскую, — я пыталась унять ужасное сердцебиение, странное волнение овладело мной.