Не рекомендуется к прочтению лицам младше 14 лет. В тексте присутствуют сцены немотивированной жестокости.*** Пожалуй, сама жестокая повесть о докторе В.О. ван Чехе. О том, что гений и злодейство две неразрывные составляющие любой выдающейся личности. Этакий особый соус для героев…

 

Предисловие.

- Брижит, черти бы тебя разобрали, что значит детская психопатология?! - голос в трубке возмущался густым басом.

- Доктор, это вы?

- Нет, это не я, это твоя совесть! - буркнул в трубку доктор.

- Ну, я решила взять эту тему на диплом: детские девиации, дифференциация пограничных состояний, - старалась не мямлить я.

- Брижит Краус дер Сольц, я очень, очень и очень тобой не доволен! Ни как твой наставник, ни как твой коллега! Как ты можешь работать в нашем доме скорби, если сама занимаешься детскими девиациями?! Да и что за тема такая слабая, и, скажем так, широкая?? Я бы понял тебя, если бы ты взяла, допустим, бред и галлюцинации при абстинентном синдроме! Ну, на крайний случай, если тебе уж так полюбились скорбные разумом дети, детскую шизофрению… Но нет, нас интересуют совершенно немыслимые вещи! - доктор продолжал басовито ворчать, но уже умерил пыл.

- Я уже не могу поменять тему дипломной работы, - тихо сказала я.

- Да, понимаю я, - фыркнул доктор, - Я звонил тебе только за тем, чтобы выразить полное тобой неудовлетворение.

- Но это интересная тема!

- Ей богу, лучше бы ты делирием интересовалась, пригодится по жизни, поверь мне, - увещевал ван Чех.

- Доктор, доктор, смотри! - донеслось фоном из трубки.

- Я занят, - отрезал кому-то доктор.

- Смотри, смотри! - не унимались тоненькие детские голоски.

- Бри, подожди не вешай трубку, я быстро привяжу этих чертей к стулу и вернусь!

В трубке послышались шорохи, скрипы и детский смех.

- Все, вроде отстали, - переводил дух доктор.

- Вас даже ваши дети зовут "доктор", - хихикнула я.

- А кем им меня еще звать, я доктор и есть! - горделиво ответил ван Чех, я даже представила, как он подбоченился в этот момент.

- Хотя младшая считает, что я все-таки священник, - пробасил доктор.

- Это почему?

- Они постоянно спрашивают: "А ты, правда, доктор?" Я отвечаю, мол, самый взаправдашний доктор. "А ты людей лечишь"? - спрашивают эти гадкие дети. Меня каждый раз подмывает сказать, что я лечу не совсем людей, а скорее утерянное звено между человеком и скотиной, но врать детям в мелочах нельзя, приходится отвечать мол, да, людей. "А от чего ты их лечишь?" - любопытствую эти невыносимые отпрыски моей жены. Я говорю: "От разных душевных болезней". Слово "душевные" на младшую действует магически, она считает, что если я лечу души человеческие, то значит, я - священник! Кривая детская логика, что поделаешь. Ее увлечение религией в таком юном возрасте меня настораживает. Слушай, специалист по детским девиациям, может, посмотришь моих пакостных приемышей?

- На пример?

- На пример наличия у них каких-нибудь отклонений.

- У них только одно отклонение, - улыбнулась я, - отчим!

- Вот спасибо, моя хорошая, на добром слове! Я ее учу, воспитываю, а она меня в отклонения записывает, - нарочито возмущался доктор.

- С вами всегда все не так, доктор, - улыбнулась я.

- Еще одно слово, маленькая леди, и я тебя запишу в такие девиации, ни один психиатр не расколдует, - фыркнул доктор.

- Что же поделаешь, - пожала плечами я.

- Ладно, Брижит, я тоже тебя люблю, дитя мое. Поэтому ворчу. Но если тебе нужны будут маленькие человеческие детеныши для бесчеловечных опытов, у меня есть две достойные кандидатуры.

- Вы так их любите, доктор, с ума сойти! А мама согласна?

- А мы ей не скажем, - заговорщически прошептал ван Чех.

Как мне не хватало видеть великолепного доктора, я голову давала на отсечение, что он сейчас еще и подмигивал.

- В общем, как хочешь, Брижит. Но мне твоя тема откровенно не нравится, - вернулся к баранам доктор.

- Но ничего не изменить.

- Не важно. Мне она не нравится.

- Доктор, мне, кажется вы повторяетесь.

- Мы давно уже по кругу ходим, - подтвердил ван Чех, - А пока мы не стали подобны синхрофазотрону, пора бы положить трубку. Завтра ко мне придут посетители, утром. Судя по документам, там любопытная история, заходи.

- Я всегда захожу к вам на утренний… кхм… чай.

- Сопьешься! Помни: женский алкоголизм неизлечим! - патетически произнес ван Чех.

- Вам бы, доктор, лозунги писать, вы многое потеряли, что не пошли в рекламный бизнес!

- Там скучно, - отмахнулся ван Чех, - а в нашей работе полно опасностей.

- Да, две опасности: спиться или сойти с ума, - резюмировала я.

- Ты любишь свою работу, я всегда знал, - торжествующе сказал доктор, - Все, до завтра, Брижит.

- До завтра.

Я положила трубку и продолжила созерцать город с высоты птичьего полета, с большого балкона квартиры Виктора, которая стала и моей тоже. Сегодня я ждала его с работы - удалось вырваться из цепких лап ван Чеха пораньше. Но, как видно, доктор и тут меня достал. Нигде от него не спрятаться!

Солнце грело мне лицо, и ничто не предвещало бед, которые пришли к нам скопом. На душе было спокойно и хорошо, и немного весело от того, что завтра привычное безумие, на которое я работаю, снова со мной повторится!

 

Глава 1.

Высокую, одетую в темное, фигуру Виктора я заметила, еще, когда он выходил из автобуса на остановке. Очень просто даже с такого расстояния вычислить его.

Я пошла на кухню и поставила разогреваться обед. Вскоре зазвонил звонок, Виктор молча вошел, снял шляпу, скинул ботинки, устало, походя, чмокнул меня в щеку и пошел на кухню. Я встревожилась: давно уже мне не приходилось видеть его таким уставшим, печальным. Только в марте и в ноябре, но это закономерно, тогда он и препараты принимал, если совсем впадал в депрессию… Но таблетки требовались крайне редко.

- Что с тобой?

Виктор сидел, сгорбившись, поддерживая голову руками. Я обняла его сзади за плечи и прижалась щекой к макушке. Он молчал, словно не замечал меня. Такое при мне с ним было впервые.

- Тебя что-то тревожит? - тихо спросила я.

Вопрос упал жемчужиной на дно кухонной тишины и только зря поколебал воздух. Виктор меня не слышал. Я окончательно испугалась. Присела возле него, пыталась заглянуть в лицо. Но Виктор все сделал, чтобы у меня это не вышло.

- Да, что с тобой! Что ты молчишь? Я беспокоюсь между прочим, - не выдержала я. Картошка на плите начала подгорать. Быстро выключив ее, я снова присела на корточки возле любимого.

Виктор сидел с закрытыми глазами и, может быть, даже заснул, дышал он спокойно и ровно.

Все равно бесполезно что-то из него вытаскивать. Не хочет говорить, ни за что не скажет! Я еще раз его обняла, поцеловала светлую макушку и отошла к окну, давая ему возможность прийти в себя самостоятельно. Ужин стыл и холодел, а Виктор сидел, подобно изваянию, в одной и той же позе и молчал.

Я все ходила кругами, я разрывалась от тревоги. Наконец, я крепко обняла его и прошептала три слова, которые всегда, чтобы не случалось, вызывали его ответную реакцию. Сейчас он только сильнее прильнул ко мне и я почувствовала, что он дрожит всем телом. Я потрогала лоб: холодный и мокрый.

- Да, что же происходит, родной? - прошептала я.

- Я скоро умру, - шепотом ответил Виктор.

Меня пронзило ледяным копьем.

- Что? Кто тебе сказал? - я задрожала так же как и он.

- Это с одной стороны глупость, конечно, - после очень долгого молчания, в течении, которого я чуть не сошла в ума, сказал Виктор, - Сегодня в метро ко мне подошла старуха и сказала, что я умру, очень скоро.

Я не знала, что мне делать: плакать или смеяться, хотелось и того и другого одновременно!

- Милый, ты поверил какой-то старой карге? Она же сумасшедшая небось!

- Я тоже… был, - Виктор окатил меня ледяным взором и принялся ковырять вилкой остывший ужин.

- Хочешь, я погрею?

- Нет, не надо, спасибо, - он отвернулся к окну и напрягся, как струна.

- Милый, я тебя очень прошу, ну, не расстраивайся ты так! Какая-то старая клюшка решила просто тебя попугать, - я тут же прикусила губу, здесь нельзя было так разговаривать. Виктор напрягся еще сильнее и аккуратно отложил вилку.

- Хорошо, переживай, - прошептала я ему на ухо, - только, родной, помни, что я у тебя есть, и что я всегда тебя буду любить. Только ты, пожалуйста, не верь, даже если это очень похоже на правду. Тем более, если это правда, не верь. Погрусти день-два, а потом давай все будет как раньше? Или даже веселее?

Виктор повернулся ко мне и долго смотрел, пытаясь понять откуда я и кто такая.

- Может быть, выпьешь снотворное?

- Нет, антидепрессанты тоже не буду, - он встал, и сделался раза в два больше, чем был.

- Как хочешь, - я вдруг оробела, начала мямлить, такого со мной не было за все время, что мы были знакомы.

Виктор удивленно посмотрел на меня, отодвинул рукой словно я была столик на колесиках и ушел на балкон.

Я убрала со стола с тягостным чувством безысходности. Попыталась представить, как же жить без Виктора. Слезы чуть не брызнули из глаз, и я перестала тут же заниматься глупостями.

Виктор курил и мрачно смотрел в какую-то точку на горизонте. Я тяжело вздохнула: с одной стороны хочется чем-то ему помочь, с другой стороны… Виктор натура такая… Он, как все больные в стадии длительной ремиссии, очень впечатлительный, ко всему накладывается бурная творческая деятельность. Творческие люди в принципе немного двинутые, но одно накладывается на другое… Я посмотрела на балкон, Виктор просто курил сигареты одну за одной.

- Просто решил не париться о здоровье. Все равно помирать, - как бы между делом сказала я, становясь рядом с ним на балкон.

- Я так понимаю, ты меня сейчас утешить хочешь? - усмехнулся Виктор.

- Я уже не знаю, как вывернуться! - фыркнула я. - Я вьюсь вокруг тебя, успокаиваю, а ты мрачен, куришь, на меня внимания не обращаешь. Я понимаю тебя, ты всем впечатляешься быстро и глубоко, но всему есть передел! Я старалась тебя утешить, ты не хочешь принимать утешения, попробуй принять хотя бы колкости, если не хочешь, чтобы я сочувствовала тебе по-человечески.

Я развернулась и ушла, уже коря себя за то, что сделала. Набросилась на человека ни с того ни с сего, дала понять, что он полнейший идиот, при том, что ему и так не сладко. Можно просто сказать, что он глуп, потому что так расстроился из-за какой-то старухи. Я так не думаю. Мужчины чувствительнее, чем принято думать. Он же не каменный. Старается быть сильным, только ради того, чтобы не мучить меня, а я показала себя не в самом лучшем свете. Что я мучаюсь, что он все-таки меня мучает.

Он не каменный, а я не железная. Почему бы просто не разделить это на двоих? Мы же вместе вроде бы как. Значит, все должно быть поровну, не только радости.

Я шмыгнула носом от обиды. И стала отирать плиту, чтобы как-то успокоиться.

- Прости родная, я весь в себе был, - Виктор обволок меня сзади теплотой и нежностью, - не хотел навешивать.

Лучше бы он остановился. Мои взвинченные обидой нервы на секунду дрогнули и едва не дали взрыв. Я вырвалась из его объятий и отошла к окну, едва не сказав, каких-нибудь неприятных слов из-за которых мы можем поссориться. "Спокойно, Брижит, спокойно. У него тяжелый день, ты должна быть последовательной до конца", - успокаивала себя я. Я медленно повернулась к любимому лицом и вымучила улыбку. Нас обоих грызло чувство вины, и я видела это по тому, каким виноватым было его лицо.

- Я понимаю тебе тяжело, - мы обнялись, - но постарайся отнестись к этому, как к злой иронии судьбы, а не предсказанию.

- Хорошо, что ты у меня есть, - Виктор гладил меня по волосам, - Я никому тебя не отдам.

- Только не вздумай ревновать, - заметила я.

- Никогда. Веришь? - Виктор улыбнулся мне.

Я сделала вид, что сомневаюсь.

- Верю, родной, верю. Ты есть хочешь?

- Все еще нет.

В комнате зазвонил телефон. Я пошла за трубкой, пришло смс от доктора, в котором он еще раз выражал мне свое величайшее негодование по поводу девиаций.

- И как ван Чеху удается быть таким занудой? - удивилась я, отвечая: "Если уж не можете без меня и час прожить, то хотя бы постеснялись жениться".

- О, милейший шлет тебе смс-ки? - ухмыльнулся Виктор.

- Да, достал уже. Не нравится ему моя тема диплома, - фыркнула я.

- Он твой научный?

- Чего?

- Руководитель, - Виктор сел на диван и внимательно посмотрел на меня.

- Да, есть такое. Он теперь мой наставник, коллега, да еще и научный руководитель… Да, и руководитель дипломной практики тоже.

- Теперь ван Чеха в твоей жизни станет в 4 раза больше, - тихо сказал Виктор, интонации его мне не понравились, и я исподлобья глянула на него.

- Не понимаю, о чем ты.

- Я о том, чтобы ты не забывала, что есть еще и я.

- Я когда-то забывала об этом? - в эту фразу я вложила всю повелительность, на которую была способна.

- Нет, - улыбнулся Виктор, - не забывала. Просто боюсь, мало ли.

- Что-то ты сегодня никакой, - фыркнула я, - Несешь всякую околесицу. В моей жизни не ван Чеха станет в четыре раза больше, а проблем. Потому, что никто меня жалеть не будет, считаться с тем, что я учусь тоже. Вкатили карт полную сумку, завтра еще разбирать все эти истории болезней. У меня иногда ощущение, что они там, на заводе, чем-то психоделическим занимаются. Люди сначала спиваются, потом с катушек съезжают. Мне только не понятно, что ван Чех, доктор такого уровня делает в этой больничке? Он мог бы такие деньги делать на таких высотах!

- Он не за деньги работает. За идею, - ухмыльнулся Виктор, перебирая клавиши фортепиано, - И потом знаешь: любовь-то она не ржавеет, даже если умерла вторая половина. Может быть, он ради памяти Пенелопы там работает, у нее же кроме докторской степени ничего не было. Тоже за идею работала, она мне рассказывала, когда мы в шахматы играли.

- Ты с ней в шахматы играл?

- С Кукбарой. Та любила шахматы, а Пенелопа больше шашки.

- По поводу неумирающей любви, - фыркнула я, злобно распиливая любимого на части взглядом, - мне стоит начать ревновать тебя к прошлому… Тогда к какому?

Виктор посмотрел на меня внимательно и мрачно, потом расцвел.

- Брижит, а давай прекратим, а? Я насчитал, мы уже три раза поссорились. Счет 2:1 в мою пользу, вручи мне награду за самого агрессивного инициатора домашних ссор, тирана, самодура и злобного психа-невростеника, - он встал и подошел ко мне.

- Тебе отлить статуэтку в бронзе или медаль выковать? - фыркнула для острастки я.

- Поцелуя будет достаточно.

 

Глава 2.

Действительно, стоило устроиться работать в 58 стационар при заводе, чтобы узнать его номер, но так и не узнать, почему все-таки венерологическое отделение и психиатрическое нужно рабочим завода. Какие у них такие профессиональные заболевания? Вопросов у меня и без этого было полно. Я ничего не успевала: ни нормально работать, ни нормально учиться, хотя практика хорошо помогала в изучении теории.

Дорожка мимо поликлиники до стационара стала родной. Я с нетерпением ждала, пока зацветут белые цветы в саду, и он будет как заснеженный. Зима летом - мечта идиота!

Каждый раз, проходя мимо таблички, мне хотелось взять тряпку и протереть наконец-то ее, но гордость специалиста не позволяла мне марать руки черной работой. Своей черной работы было завались.

Мне дали парочку скучных алкоголиков, но в основном я занималась картами для доктора ван Чеха, пока он занимался моими алкоголиками. В чем-то я была ему благодарна.

С доктором произошли разительные перемены. Во-первых, он начал изменять работе с живой женщиной! Во-вторых, он женился на этой женщине и усыновил ее двоих детей!! Насколько мне было известно, мальчика и девочку восьми и четырех лет, соответственно. Дети к нему быстро привыкли, стоило только доктору взять отпуск впервые за много лет и поехать на семейный отдых. Даже жалко было слушать его по-детски восхищенные рассказы о море и том, какие же все-таки милые "эти маленькие раздражители".

В-третьих, доктор стал меньше притрагиваться к коньяку, хотя в обед нередко употреблял немножко для бодрости. В-четвертых, великолепнейший стал уходить с работы вовремя, и почти постоянно опаздывал. В-пятых, он слегка располнел, особенно после того, как съездил на море. В-шестых, женатый доктор ван Чех оказался еще более беспечным, чем холостой. Он стал отмахиваться от того, что ему говорил главврач, но к обязанностям относился также щепетильно, сколь и своеобразно.

В холле на полочке уже лежала шляпа доктора с нарисованной на ней улиткой. Улитка теперь была цветная: болотно-зеленая, в коричневом "домике", усики были один розовый, а один желтый. Дети ван Чеха, в порыве любви к доктору, раскрасили ранее нанесенную на шляпу черно-белую улитку в дикие цвета. Доктор долго возмущался, даже устроил скандал, а потом любовно отредактировал работу детей и закрепил это специальными красками. Шляпу свою он носил теперь с двойной гордостью.

Я переобулась и повесила плащ на крючок, над которым висела бумажка: "Мл. спец-т Брижит Краус дер Сольц", прямо рядом с крючком: "Вед. вр. Вальдемар Октео ван Чех", который в этот раз пустовал.

К слову, после истории со шляпой, ван Чех прятал свое пальто с ангелами от детей подальше. Как-то он рассказывал, что младшая, увидев его в этом пальто, впала в экстаз, а после у впечатлительной девочки началась форменная истерика. Мальчик никак не отреагировал: "Ангелы и ангелы, подумаешь, невидаль, какая!" - рассказывал потом доктор. С тех пор психоделическое пальто было упрятано в шкаф туда, куда дети добраться не могли.

Я улыбнулась своим воспоминаниям и поднялась на лифте на третий этаж, в ординаторскую. Там меня встретил нарисованный в полный рост Виктора доктор, хитро улыбавшийся синими глазами. У портрета доктора была особенность, которую отмечали все, кого не выносили с сердечным приступом из ординаторской: доктор на картине был как живой и иногда менял выражение глаз. При этом он часто был грустен, тогда когда настоящий доктор веселился.

Самого доктора в ординаторской не было. На столе лежала записка. Я пробежала ее глазами и хмыкнула:

"Ван Чеха Нет! В.О. Ван Чех".

Шутка совершенно в духе доктора. Я посмотрела на часы: успею попить чаю. Я заварила в чайнике, формы большой клубники (подарок Британии на работу любимому мужу), зеленый чай и села в кресло за стол.

- Ох, ты тут уже! Приветствую, - доктор стремительно ворвался в ординаторскую, и если бы дверь не хлопнула, я бы решила, что он прошел сквозь нее.

- Доброе утро, доктор.

- Как настроение? Чего грустишь?

- Я грущу?

- Ты садишься в мое кресло, когда тебе грустно, а вообще сидишь возле вон той адской клубники, которую люди почему-то именуют чайником, - доктор говорил с расстановкой и мыл руки, а потом направился ко мне, - поближе к еде стараешься держаться, это верно. Ты тоща, как смерть!

- Все-то вы замечаете, доктор, - сказала я, понимая намек, и пересела на стул.

- Экий я наблюдательный не правда ли? - улыбнулся доктор и сел в свое кресло осторожно. Оно жалобно заскрипело, не выдерживало старое кресло постоянных размашистых падений в него доктора. Но с доктор с креслом расставаться не хотел даже под страхом однажды упасть на пол и повредить позвоночник.

- Не правда ли, - огрызнулась я.

- Эхолалия - плохой признак, - мгновенно парировал доктор, что-то записывая на бумажке, - Ты, правда, не в форме сегодня, Брижит. Что-то случилось? - шандарахнув ручкой по столу, сказал доктор и испытующе посмотрел на меня.

- Да, все в порядке.

- Да, не дури доктора.

Я вздохнула и рассказала, о вчерашнем вечере.

- Легче стало? - спросил доктор, опять углубившись в бумажки.

Я прислушалась к себе, и поняла, что стало легче, незаметное напряжение и тревога растворились, как не бывало.

- Да, легче.

- Вот, что и требовалось доказать, - улыбнулся ван Чех, - Не стесняйся рассказывать коллегам о своих переживаниях, потому что достойный психиатр должен быть свободен от собственных гнетущих эмоций.

- Как же вы тогда в прошлом году работали? - удивилась я.

- Пей свой внутриклубничный чай, дитя мое, - кротко сказал доктор, - Плохо я работал, из рук вон. Ты же знаешь, что не я не общаюсь с коллегами, а они со мной. Пенелопу любили все, а ее любимца не любит никто. Так легко пробиться в зав. отделения! Мне никто не может этого простить.

Так вот, бывало, встаешь возле зеркала и говоришь, говоришь… А когда появился портрет, стало проще, но не стало причин для расстройств, - доктор бросил острожный взгляд на часы.

- Где мои посетители, им назначено на десять… Я же потом убегу - не догонят, - проворчал доктор и углубился в бумаги. Я молча пила чай и наблюдала, как что-то размашисто строчит ван Чех.

- А зачем вы меня позвали-то? Что любопытного в этих посетителях?

- Посмотришь, как родные сдают в психушку, и, надеюсь, научишься быть добрым доктором, а не алчным, - проговорил ван Чех.

- Я так на свою работу опоздаю, - задумчиво сказала я, глядя как драгоценные секунды рабочего времени растворяются в небытии.

- И я на твою тоже… - не удержался доктор.

В дверь постучали.

- Ну, наконец-то, - фыркнул доктор и крикнул, - Войдите!

В ординаторскую вошла грациозная, тонкая, как молодая березка шатенка, с большими голубыми глазами. Красоты она была необыкновенной: высокие скулы, аккуратные пухлые губки, нежный подбородок и ни капли косметики на лице. Прямые густые волосы были собраны в высокий хвост. С ней был потрепанного вида мужчина не определенного возраста, он годился женщине скорее в братья или любовники. Но я никак не могла представить себе связь этой гориллы и такой красавицы.

- Присаживайтесь, - доктор вполне походил на человека.

Женщина аккуратно усадила едва державшегося на ногах мужчину и сама села на стул.

- Что вас привело ко мне? - доктор улыбался, а я боялась, что он нет-нет да и сморозит сейчас что-нибудь.

- Мой бойфренд, - начала женщина приятным, почти гипнотическим голосом, прямо глядя в лицо доктору, - алкоголик. Я тренер по йоге, и веду здоровый образ жизни. Того же я бы хотела от Давида, но он… не то чтобы не может распрощаться с алкоголем… Он то надолго бросает, то срывается. До белой горячки последний раз. Я очень люблю его и боюсь, как бы чего с ним не случилось.

- Как вас зовут? - доктор был безмятежен, как облачка над рекой.

- Ая. Ая Анут ван Лота, - кивнула она, - его Давид Цезария дер Эно.

- Ая, - доктор резко стал задушевен, почти в тон гипнотизируя голосом посетительницу, - ответьте мен на несколько личных вопросов, мне необходимо, чтобы составить правильное понимание ситуации. Вопросы обязательны для ответа. Откуда вы родом?

Ая заколебалась и посмотрела на меня.

- Младший специалист дер Сольц находится на стажировке, так что можете ее не боятся, она подписывала все бумаги о неразглашении врачебной тайны.

Ая поколебалась, но ответила:

- Я не из этого города, если вы это имели ввиду.

- Именно это я и имел ввиду! - обрадовался доктор.

- Как давно вы переехали сюда и где живете?

- Я живу у Давида. Переехала совсем недавно. Мы познакомились с ним случайно, любовь, ну, вы понимаете. Он перевез меня сюда, теперь я тут работаю и живу.

- И нравится у нас? - скучая, спросил доктор.

- Да, вполне, - Ая отвечала все суше, а глаза становились все злее, она раздражалась.

- Еще вопрос. Абсолютно бестактный. У Давида есть родственники или другие лица, претендующие на его жилплощадь в случае его смерти? - ван Чех с удивлением рассматривал Давида. Тот сидел и вряд ли понимал, что происходит.

- Есть, и их много. Завещания Давид не писал никогда, он еще слишком молод, - Ая ответила тихо и как-то печально.

- Хорошо. Теперь такой вопрос. Почему, как вы думаете, Давид пьет?

- Он запивает только когда я уезжаю надолго.

- Понятно, - доктор потер руки, - А когда он не пьет, он обычно весел или грустен.

- Часто грустит без причины.

Доктор встал, покрутился вокруг Давида и задумчиво спросил:

- Вы ему ничего не давали? Сегодня утром он пил какие-нибудь таблетки?

- Нет.

- Вы уверены?

- Да, - это слово Аи упало, как меч палача.

- Не нервничайте, - задушевно сказал доктор, - Я не из праздного любопытства вас спрашиваю.

Он нажал на столе кнопку, почти мгновенно явились санитары.

- Пока не вписывать, после анализа крови и мочи, ко мне вместе с анализами, больше пока ничем не могу помочь, - доктор сел за стол.

Ая похлопала глазами.

- Это все, - кивнул ван Чех, едва скрывая свое нетерпение.

Санитары и Давид вышли, Ая задержалась в кабинете, но посмотрев на меня, вышла, ничего не сказав.

- Врушка, - фыркнул ван Чех, - не алкоголик он. Это маловероятно. Но чем-то он обдолбан. Вены чистые, значит, таблетки скорее всего. Вот так, Брижит, бывает. Он ее любит, а она любит его имущество. Потом она вынудит признать его сумасшедшим, а после получит опекунство, а с ним по закону и все имущество. А там Давид откинется, и ойкнуть не успеешь. Интересно только, чем она его опоила? Может, травками, какими? Как думаешь?

- Он вообще овощ какой-то. Вряд ли он понимает, что происходит.

- Не понимает. Натурально. Он совершенно не понимает, я боюсь даже не воспринимает. Человек сидит и спит с открытыми глазами. К вопросам о детских девиациях - Ранний детский аутизм иногда дает такие реакции, но то дети, а то…

Ая… - ван Чех посмаковал имя, - Мою дочку так зовут.

Первый раз услышала от ван Чеха человеческое слово "дочка", а не обыкновенное его "раздражитель" или "маленький человеческий детеныш женского пола", это было необычно.

- Ая Британия ван Чех - красиво же, - улыбнулся он, - или Девон Вальдемар ван Чех - прелестно!

- Девон, это я понимаю сын. Я даже не знала, как их зовут. Странно, что Британия не захотела оставить ему имя отца.

- Ты слишком много анализируешь не нужной информации, - буркнул себе под нос ван Чех, - Девон сам попросил, нам его еще и отговаривать пришлось. Вот такой я обаяшка, - доктор, довольный собой до икоты, сложил губы уточкой и перестал обращать на меня внимание. Я вымыла кружку и отправилась заниматься скучной бумажной работой.

 

Глава 3.

Первой в стопке на столе в кабинете ван Чеха лежала карта того самого Давида. Хитрый доктор подложил для закрепления пройденного.

Карта была относительно чистой, в анамнезе никаких алкоголиков и наркоманов в семье, психических расстройств тоже не наблюдалось, даже у двоюродного дяди, который по умолчанию должен быть сумасшедшим.

Давид с шестнадцати лет курил, потом бросил и ударился в игроманию. Его лечили, от игромании вылечили, стал пить. Это логично. Если человек склонен к маниям, его уже ничего не остановит. Бросит пить, наверное, пойдет по бабам. Ему надо получать острое удовольствие.

Судя по тому, как долго он лечился, Давид - человек азартный, любит риск. Играл-то он не просто в игровые автоматы, а в покер, блек-джек. Лучше бы в домино играл, честное слово! Ну, не мое это дело.

Его не от алкоголизма лечить надо, чем и занимаются наркологи, а от самой мании. Найти ее причину и изничтожить. Справка из наркологического диспансера утверждала, что Давид не стоял у них на учете, приводов в милицию в пьяном состоянии у него тоже не было. Значит, не запивал тихо, или не сильно. Есть такие, которые напьются себе беленькой и спят, как новорожденные. Давид, из таких. И с чего бы доктор решил, что Ая хочет Давида сдать? Хотя доктору виднее, может он и прав.

Я отложила карту в коробку с подписью: "Новые". Остался архив, который доктор составлял на досуге для нужд стационара. Но, женившись, забросил это дело, и теперь этим занималась я.

- Доктор дер Сольц, вас вызывает зав.отделением, - в кабинет заглянула медсестра. Я подскочила от неожиданности на стуле.

- Что опять случилось? - обернулась я. Сестричка пожала плечами:

- Сказал, срочно.

Я вздохнула - в этом весь доктор. Сначала навалит ненужной работы, потом дергает.

Я вошла в ординаторскую.

- А вот и наш ведущий специалист по детским нарушениям, - хищно осклабился на меня доктор.

У него снова были посетители. Я сильно удивилась, не сразу заметила их, хлопала глазами на доктора, а потом постаралась прожечь его взглядом.

- Доктор дер Сольц, присаживайтесь, - доктор указал мне на стул напротив посетителей.

- А я тебя знаю. Ты - Брижит! - маленький мальчик, не слишком приятной внешности подпрыгнул на стуле. Его заявление привлекло бездну внимания со всех сторон.

Я удивленно рассматривала его. Мальчик с первого взгляда вызывал нездоровые ассоциации. Голова грушевидной формы, пухлые щеки, глаза узкие, глубоко посаженые, хитрые, но блуждающие. Ушки топорщились в разные стороны. Коротких светлых волос почти не был заметно. Он постоянно вертел в руке свернутую трубочкой бумажку.

- Я не умею писать и плясать, - заявило сокровище, - А еще я очень слабенький, я пока сюда дошел весь совсем устал.

Меня пробила дрожь. Для своего возраста ребенок был слишком крупный. Большое тело в сочетании с полнейшей детскостью серо-голубых глаз. Непередаваемые ощущения.

- Сколько ему лет? - спросила я, у женщины, пришедшей с ним.

- Семь.

Я едва не покосилась на доктора. Задумавшись, я разглядывала женщину. Она годилась мальчику в бабушки, хоть и молодилась. Крашеные, черные, до неприличия жидкие волосы. Макияж с претензией на элегантность, который "ломал" все лицо, так что я не могла понять как она выглядит. Женщина мне робко улыбнулась, два золотых зуба мелькнули в улыбке. Я бросила на доктора взгляд, полный мольбы и недовольства. Ван Чех сделал вид, что слишком увлечен собственными пальцами, чтобы уделить мне время.

- А вы убили Кукбару, - вдруг сказал в затянувшемся молчании мальчик, глядя на ван Чеха. Доктор обратил на него недоуменный взгляд, с которым обычно говорят: "Извините, вы обознались!"

- А ты ее знал? - спросил доктор, делая бабушке жест, чтобы та не одергивала мальчика.

- Знал, я выступал в ее театре, - спокойно ответил мальчик.

- Кристоф, - выдохнула я.

На меня уставились изумленные глаза женщины, любопытствующие голубые буравчики ван Чеха и, вдруг ставшие умными и понимающими, глаза Кристофа.

- Вы… - женщина ничего не понимала.

- Кристоф Робэр фон Ойсех, - с достоинством отрапортовал мальчик, - Спасибо, тебе, что спасла мне жизнь тогда.

Я чувствовала, как медленно подо мной начинает пропадать стул. Мне становилось дурно, голова шла кругом. Тот маленький паучок, исчезнувший у меня из кармана, и был этот странный мальчик!

- Мне надо с вами поговорить, - тихо сказала я женщине, - без Кристофа.

Женщина была в таком же состоянии, как и я, и только кивнула.

- Кристоф, ты не мог бы выйти в коридорчик, - промямлила я.

Мальчик послушно слез со стула.

- А что я там буду делать? - спросил он.

- Просто посиди там немного. Или, доктор, вы не могли бы проводить Кристофа в кабинет изотерапии?

Ван Чех изогнул бровь, и легко улыбнулся. Я отметила, что со времени женитьбы доктор разнообразил свою мимику и не забывал удивлять меня мимическими экзерсисами время от времени. Я нажала кнопку на столе и велела санитару отвести мальчика в кабинет.

- Нарисуй, пожалуйста, сначала себя, а на другом листочке потом свою семью, хорошо? - напоследок сказала я, Кристофу.

Я не знала с чего начать, доктор категорически отказывался даже дышать в мою сторону.

- Скажите, вы, бабушка Кристофа или мать? - начала я

- Я - опекун, я - его бабушка. Мама Кристофа не здорова и лежит в стационаре, подобному вашему.

- Как Кристоф развивался? Расскажите, как проходило его детство, когда вы заподозрили неладное, что способствовало, по вашему мнению… ммм… нездоровью вашего внука.

- А с чего вы решили, что он не здоров? - взъелась бабушка.

- Простите, как вас зовут?

- Катрин Октавия дер Буф. То, что он рассказывает всем свои фантазии про то, как был когда-то паучком и что был в плену у злой волшебницы, убивающей пауков, еще не значит, что он болен! У Кристофа живое воображение…

- Зачем вы пришли? - начала злиться я.

Женщина открыла было рот, но тут же его закрыла. Доктор притаился и внимательно наблюдал за нами.

- Мать воспитывала Кристофа одна, со мной она не общалась. Мне никогда не нравился ее мужчина. Мы были обижены друг на друга и Кристофа она мне не показывала. Я точно не могу сказать, но во время беременности, а может быть сразу после родов, она повредилась рассудком. Мальчика она не кормила, вообще не проявляла к нему интерес (так говорили соседи). А бывало, начинала обнимать и целовать, а потом сразу же избивала до полусмерти. В один из таких порывов она выгнала его из дома. Мальчик и так не доедал и не развивался, а тут чуть не умер с голода, на холодной улице. Я бы так и не узнала обо всем этом, если бы мне не позвонили из службы опекунства.

Кристоф набросился на какого-то толстяка, укусил его в шею, а того от испуга хватил удар. Тогда Кристофа хотели отправить в дет дом, для умственно отсталых, но я оформила опекунство. Долго разбирались с Тарой, пока выяснили, что она глубоко не в себе.

Я обошла многих врачей, но все разводят руками. Мне посоветовали доктора ван Чеха и я пришла сюда, но он оказывается не занимается детьми…

Я сидела в глубокой задумчивости, перебирала ручки у доктора на столе.

- Все понятно, - в результате сказала я.

- А скажите, доктор дер Сольц, это… откуда вы знали, как его зовут?

- Это не важно, - отрезала я.

- Но…

- Не-важ-но. Позвольте, мне поговорить с доктором ван Чехом.

Бабушка покорно встала и вышла. Дверь за ней закрылась. Доктор крайне занятый складыванием листочка, исподлобья, ухмыляясь, посматривал на меня.

- Это подло с вашей стороны! - буркнула я, - Мне очень хочется на вас обидеться.

- Тогда водички привези заодно, - отрезал ван Чех.

- Но я не готова…

- Если ты выбрала эту тему, значит, должна была быть готова, - фыркнул доктор.

- В принципе, вы правы, конечно.

- Естественно, я прав. Это очень интересный мальчик. Я бы и сам с любопытством подключился к его лечению. Но надо бы как-то мотивировать для начальства. А, это моя забота. Кристоф теперь наш, и отказаться от него я тебе не дам. Это полезный опыт даже для такого доктора, как я, а уж тебе и подавно. Ты молодец, что не стала бабуле рассказывать, как вы с ним познакомились, но впредь запомни: у психиатра, пока он на рабочем месте нет ни жены, ни матери, ни родины, а уж таких случайных знакомых и подавно. Так что ты зря дала понять, что вы знакомы. То, что сказал Кристоф можно было бы списать на его бред. А твою фразу… боюсь теперь она, либо начнет тебя боготворить, либо никогда не будет доверять. Второе вероятнее.

Доктор помолчал и продолжил восхищенно:

- Но как ты ее отбрила! Молодец, в тупик поставила одним вопросом. Ей предстоит многое осознать. Но период паники ею уже пройден, если она все отрицает, а от отрицания и до депрессии с осознанием недалеко.

Все, дуй к Кристофу.

Я подошла к кабинету изотерапии. Из-за двери доносились странные звуки, Кристоф то ли пел, то ли декламировал. Прислушавшись я поняла, что это сказка. Такие радиоспектакли, немножко, но были и в моем детстве. Кристоф на разные голоса, копируя интонации, рассказывал сказку сам себе, я предполагала, что дословно.

Я вошла в кабинет. Кристоф не прерывался, а продолжал рисовать черный прямоугольник, методично закрашивал черным карандашом лист бумаги на мольберте.

- Что это? - спросила я.

- Это море, - ответил Кристоф, не отрываясь.

- Море? Почему оно черное?

- Оно квадратное, поэтому и черное, - ответил Кристоф, словно бы давно устал объяснять мне столь очевидные вещи.

Я села на стул и поняла, что совершенно не знаю, что делать.

Самое обидное, что доктор бросил меня как раз тогда, когда он мне очень нужен.

- Я просила тебя нарисовать себя и свою семью.

- Семья там! - Кристоф показал рукой в сторону, там я увидела еще один черный прямоугольник.

- Дай угадаю, семья купается в море?

- Нет, я просто закрыл глаза.

- Правда, что… - я потерла лоб, - Кристоф, расскажи мне, пожалуйста, о себе.

- Я - медвежонок. А ты… Ты рыжая. Значит, ты - лиса.

- Как хочешь, дорогой.

Кристоф обернулся и посмотрел на меня.

- Ты не маленькая для лисы, ты - белка!

"Хоть пасхальный кролик, как выражается милейший доктор".

- И ты живешь в берлоге?

- Нет, в зоопарке. Со мной живет пятачок и кролик.

- А тебя случайно не Винни-Пух зовут?

- Нет, я - Кристоф, ты же знаешь! - он продолжал искать и тщательно закрашивать пробелы.

- Что ты помнишь, какое самое радостное было у тебя воспоминание?

- Когда я поел. Там была свинья и я бросился на свинью и поел. Тогда было хорошо. А потом приехал охотник, он меня поймал и отдал в цирк. Меня там учили ходить на двух лапах и говорить. Но я же медвежонок, поэтому и говорю и хожу понарошку.

- А к Кукбаре ты как попал?

- Она мне приснилась. И я решил, что лучше буду веселиться с ней в театре. Но там было не весело, ты знаешь.

- Я рада, что ты тогда себя нашел… и меня теперь… Ты знаешь, в какой стране ты живешь?

- В Вундерляндии.

- Понятно.

- Но сейчас я нахожусь с тобой, и Вундерляндии нет. Я могу быть там только один. Туда никого не пускают, потому что вы другие. А я из, я случайно сюда попал, - Кристоф со всего размаху, с диким истерическим визгом вонзил карандаш в свой прямоугольник и пропорол его из угла в угол.

- Это я в море купаюсь, - спокойно сказал он.

Я сглотнула.

- Тебе наверное стоит пойти поискать бабушку.

- Пятачка! Она Пятачок!

Мы быстро нашли бабушку. После короткого прощания я пришла обратно в ординаторскую.

 

Глава 4.

- Ну, как дитя? - ван Чех откуда-то вернулся следом за мной.

- Ужасно.

- Всякое бывает.

- Самоагрессия зашкаливает. Бред, возможно галлюцинации. Это похоже на шизофрению, но мне бы не хотелось так думать.

- Все бывает. У детей похлеще, чем у взрослых, - задумчиво сказал доктор, он был озабочен, - мне тут анализы пришли на Давида. Странно, что без него самого. Его систематически обкалывают психотропными средствами, в крови обнаружена порядочная концентрация характерных веществ. Придется задержаться и осмотреть голубчика. Весь день к чертям!

Доктор возмущенно сел в кресло, оно жалобно пискнуло. Доктор сидел, подперев рукой щеку, а другой рукой барабанил по столу. Затем он махнул рукой и достал коньяк. Налил себе стопочку и выпил.

- Вот, что я должен делать? - продолжал он серьезно.

Я молчала, у меня своих забот хватало.

- Брижит, я тебя спрашиваю.

- Если даже вы не знаете, откуда мне знать, - быстро ответила я.

- Не хами доктору, - фыркнул ван Чех, - я серьезно тебя спрашиваю, я знаю, что я сделаю, но… скажи мне, что я должен сделать?

- Наверное, обратиться в органы по поводу незаконного использования психотропных препаратов с целью подавления чужой воли, - сказала я первое, что пришло в голову.

- С точки зрения закона, подавление воли - не грех. Вот если бы она его убила.

- Ну, дождитесь, пока убьет, - развела руками я.

- Мне человека жалко, - входил в азарт доктор.

- Тогда просто не мучайте меня, если знаете, что будете делать.

- Я особенно бесчеловечен сегодня! - не унимался наставник, - Продолжай предполагать!

- Можно мотивировано его вписать, и наблюдать за ним здесь. Промыть его хорошенько, а потом разговаривать с более-менее адекватным человеком, - сказала я.

- Про "промыть" это ты хорошо сказала, - захихикал ван Чех, - Но ты натолкнула меня на одну интересную мысль. Я сам хотел его оставить и, как ты метко выражаешься, "промыть", но мне не дает покоя, каким образом ему давали препарат. Надо все равно проводить полное обследование, гастроскопия обязательна.

- Все-таки думаете с едой?

- Я пока не думаю, у меня перерыв, - фыркнул доктор, - не задавай глупых вопросов. Сколько ты знаешь способов введения в организм любого вещества?

- Ну, подкожно, внутривенно, внутримышечно, преорально, простите преанально, - перечисляла я.

- Не извиняйся, ты же не сказала: "Через задницу", - пожал плечами доктор, - вот последние три меня больше всего интересуют. Подкожно бесполезно, внутривенно не вводили, вены чистые. Значит, там, куда я заглянуть даже при всем желании не смогу, - рассуждал доктор. - А что ты думаешь делать с Кристофом?

Я замялась.

- А дайте коньяку, - сказала я, - вы после него так хорошо рассуждаете.

Доктор хихикнул и спрятал коньяк.

- Не сравнивай божий дар с доктором, - фыркнул он, - Ты и без этого зелья прекрасно рассуждаешь.

- Почему вот вам можно, а мне нельзя? - возмутилась я.

- Потому что я старый и мне себя не жалко. А ты молодая и хорошенькая, отощала, правда, аки жердь, но я скажу Виктору, чтобы заставлял тебя есть, - доктор сложил руки домиком и состроил мне внимательные глазки.

- Почему тогда я за вас рассуждала, а вы за меня не хотите?

- Какая ты противная, Брижит, это кошмар какой-то! - поморщился доктор, - Ладно. Что я бы сделал. Я бы навел справки о матери и бабушке. Бабуля-то не простая. От матери нужны документы, выписки из истории болезни, когда и как дебютировала, как протекает. За мальчиком пока только наблюдение и вхождение в контакт.

- Он хорошо контактирует со мной.

- Это тебе так кажется, - кивнул доктор, - Они все по-началу хорошо контактируют, а когда понимают, что мы хотим вернуть их в реальный мир… Некоторые начинают бросаться, как бешеные псы.

Я внимательно смотрела на доктора.

- Доктор… А вы сейчас о каком возрасте говорили? - вкрадчиво спросила я.

- Не строй мне глазки, дитя мое, это бесполезно. Сама худшая из пыток все равно на меня не подействует. Не скажу.

- Вы работали с детьми?

- Нет, - тут же открестился ван Чех, делая вид, что ничего не происходит.

Я хитро прищурилась и довольно улыбнулась. Доктор усиленно рылся в бумагах. Примерный план действий у меня уже был.

- Чего ты улыбаешься? - фыркал доктор, - Сидит, понимаешь, и улыбается!

Я засмеялась.

- Еще и хохочет, - доктор ласково посмотрел на меня, - Иди работай, дитя мое.

- Все-то вы норовите меня выгнать.

- Да я бы рад с тобой и дальше лясы точить, только кто без нас будет лечить скорбных? Как думаешь?

- Да, ладно, ухожу, - нехотя встала я.

- Знаешь, если бы мы с тобой жили вместе, то умерли бы через трое суток.

- Почему? - я удивилась такому предположению.

- Потому что стали бы говорить и умерли от обезвоживания и голода, - буркнул доктор и углубился в бумаги.

Я вернулась к своим бумагам, но до конца дня так ничего особенного и не сделала. Доктор вызвал меня еще раз.

На этот раз в кабинете сидел Давид. Он выглядел лучше, чем утром и похож был на человека.

- Как вас зовут? - доктор сел напротив Давида лицом к лицу.

Таким хищным я доктора не видела никогда, он смотрел строго в глаза больному.

- Давид.

- Полное имя.

- Не помню.

Давид говорил монотонно, отвечал односложно и совершенно не отдавал себе отчета, зачем и о чем его спрашивают.

- У вас есть знакомая по имени Ая?

Давид дернулся и вдруг оживился. Он стал очень симпатичным мужчиной. Такие, как правило, весельчаки и душа компании, а не унылые алкоголики. Как любит поговаривать доктор: "С веселыми алкоголиками все веселее!".

- Да, это моя невеста.

- Где и кем она работает?

- Она тренер по йоге.

- Она дает вам какие-нибудь препараты, коктейли, травки? Сама употребляет какие-нибудь таблетки?

- Нет, она мне ничего не дает, сама ничего не употребляет. Она за здоровый образ жизни.

- Ну, образ образу рознь, - пробормотал ван Чех, - Какие у вас отношения с алкоголем?

- Я- игроман, когда меня лишили возможности играть, я стал пить. Ая помогла мне распрощаться с алкоголем навсегда. Я очень ей благодарен.

- Как вы думаете, поему вы здесь?

- Где здесь?

- А как вы думаете, кто я?

Давид озадаченно замолчал.

- Без понятия кто я, а все туда же.

- Наверное, вы мне кажетесь, - сделал вывод Давид.

Доктор спокойно поднял брови, поджал от обиды губы, протянул руку к Давиду и дал ему щелбан.

- Больно, - Давид схватился за лоб.

- Годы тренировок. Раньше твои глюки так могли?

- Нет, - ошарашено уставился на доктора Давид.

- И не смогут, я - реальный доктор, психиатр и психотерапевт. И вы, мой друг, находитесь в стационаре по лечению заболеваний психики. Поместила вас сюда Ая.

Давид часто заморгал, а потом расслабился, улыбнулся и сказал:

- Этого не может быть. Мне часто снятся разные сны, которые выглядят очень правдоподобно. Даже правдоподобнее вас, но вы, увы, лишь сон.

- И что обычно происходит в этих "снах"? - доктор напрягся.

- Я не запоминаю их и никому не рассказываю, в нашем клубе запрещено иметь сны.

- В каком еще клубе? - окончательно расстроился доктор.

- В клубе обманутых мужей.

- И кто вас обманул? - заинтересовался доктор.

- Все, нас все обманывают.

- Понятно. Только на Ая.

- Только не она. У каждого есть только один человек, который его не обманывает, а все остальные систематически врут.

- Под последними четырьмя словами подпишусь. А сами вы врете или вынуждены говорить только правду?

- Я не должен никому говорить о клубе. Но так как вы сон, то я в безопасности.

- А что будет, если вы расскажете кому-нибудь о клубе?

- Меня съедят.

- Как мило… - доктор подавился и закашлялся, -…можете отправляться в палату, вас и так сегодня измучили.

Давид попрощался с нами. Он долго смотрел на меня, как на пустое место, потом потер глаза и вышел.

- И что это?! - воскликнул ван Чех.

- Секта?

- Я тоже так думаю… Может, я зря грешил на Аю, может она хотела его вылечить? А он ее избрал в качестве "человека-который-никогда-не-врет". Что-то не вяжется. Либо Ая ни при чем, либо она всем руководит… Все просто. Ладно, разберемся, дитя мое. Иди отдыхай, я тоже скоро пойду домой, - доктор повелительно махнул рукой.

Радости моей не было предела! Из больницы я вышла в теплый летний вечер. Виктор ждал меня у ворот. Мы поцеловались.

- Чудесный вечер, - сказала я.

- О, да… Я очудесился, пока дождался тебя, - спокойно сказал Виктор.

- Чего?

- Ты на часы смотришь, когда работаешь? - он смотрел на меня иронично, приобнимал за плечо.

Я посмотрела на часы, а потом на Виктора.

- Прости…

- Да, что там! Два с половиной часа чистого курения, - отмахнулся Виктор.

- Лучше бы ты воздухом дышал.

- А я дышал. Что-то серьезное случилось?

- Нет, ничего особенного, - тихо ответила я, - пойдем в пирожковую сегодня? Я так проголодалась, пойдем?

Виктор молчал в раздумьях.

- А куда ты хочешь? - не унималась я.

- Хочу, чтобы ты возвращалась домой пораньше, но можно и в пирожковую.

 

Глава 5.

Весь тот вечер и новое утро возлюбленный мой был грустен. Что его гложет, Виктор и сам не знал. Я привыкла к таким порывам его творческой личности, и давно уже заметила, что он стал уставать от бурного творчества, писал гораздо меньше и интенсивнее и музыки, и картин, чем раньше.

Ему чего-то не хватало. Возможно, меня, может быть, он стал остывать. Хотя это все женские бредни.

Наставника моего на работе не было. Ван Чех снова задерживался. Я привыкла и к этому, на часах было самое время пить чай. Пока он настаивался в грандиозном заварнике, я села чтобы подумать над стратегией лечения Кристофа. С чего-то нужно было начинать. Наверное с выяснения причин такой зашкаливающей самоагрессии. Нужно узнать о нем побольше. Он даже человеком себя не считает, все его образы необходимо реализовать, перевести на язык реальности. По препаратам надо бы с доктором посоветоваться, фармацевтика не мой конек.

Я налила себе чаю и начала вдумчиво его пить, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Время шло, доктора не было. Я начала беспокоиться, мало ли что могло случиться. Обычно доктор звонит мне заранее, а тут какой-то форс-мажор!

В ординаторскую зашел главврач Асцео Эрик фон Бохель, въедливый немолодой мужчина с буравчиками почти черных глаз, седой, как лунь и очень злобный. Он обладал очень острым умом, к несчастью, заточенным на всякие подлости.

Он смерил меня взглядом, словно я была новая статуэтка на столе, вздрогнул, посмотрев на портрет доктора и задал вопрос скорее портрету, чем мне.

- Где этот?

- Какой? - спросила я, робея и наглея одновременно.

- Ну, этот? - фон Бохель кивнул на портрет, имена своих сотрудников он упорно не запоминал вне зависимости от того, сколько они работали.

"Позлить или лучше не стоит?" - подумала я, пришла к выводу, что лучше не стоит.

- Доктор ван Чех скорее всего у себя. Или где-то по больнице бегает.

- У себя это где?! - засверлил меня взглядом фон Бохель.

Я старалась расслабиться, как советовал доктор и представила начальство в голубой пижаме в зайку. Это не помогло.

- В своем кабинете.

- Там только его архив.

- Значит, он в кабинете зав.отделением.

- Девушка, перестаньте морочить мне голову. Там у нас мемориальный музей Пенелопы ван Тащ, а не кабинет зав отделением. Этот ван Чех творит что хочет! - главврач раздражился и с его дряблых губ полетела слюна.

- Я, правда, не знаю, где он. Шляпа его здесь, а доктора в ней нет, - сморозила я.

- Он просто забыл ее с вечера, - надменно бросил фон Бохель.

- Он никогда не забывает шляпу, - раздражилась я.

- Да, и у его есть имя, - пробасили в дверях. Доктор вернулся вовремя, - Асцео, ко мне какие-то претензии? - Доктор отклеился от стены, где, видимо, слушал последние наши реплики.

- Вы не отмечаете свой приход в журнале, - сдержано обратился к нему главврач.

- Прощу прощения, я исправлюсь, - доктор ответил с достоинством великого монарха, даже слегка поклонился для эффекта, но глаз с начальства не спускал.

Начальство издевки не простило и выплыло из кабинета, подобно китайскому сановнику.

- Спасибо, что прикрыла, - доктор выдохнул и сел в кресло.

- Вы печальны? - спросила я.

- С чего взяла? - доктор удивленно посмотрел на меня.

- Ваш портрет сегодня чересчур весел. А если серьезно, я сразу заметила, как вы вошли, вы серый, какой-то.

- Это моя кардинальская сущность проглядывает, - отрезал ван Чех, - вот чего он приходил? Поймать меня на опоздании? У меня на то были очень весомые причины.

- Например? Вы же говорили, что надо делиться с коллегами. Я теперь ваша коллега, вот и делитесь со мной.

Ван Чех посмотрел на меня удивленно, потом ласково, наконец его голубые глаза залучились радостным светом, он мгновенно расцвел и принял расслабленную позу, откинулся в кресле и приготовился рефлексировать.

- Ну, слушай, Брижит, только помни, если проникнешься моими эмоциями, сразу останови меня, тебе работать еще сегодня. А я могу и с портретом поболтать.

- Я готова, - я даже заволновалась слегка, доктор сейчас будет изливать мне душу. Так же я поймала себя на мысли, что положила ногу на ногу, оперлась локтем на стол, и взяла карандашик, так обычно делал доктор, только вместо карандашика он брал ручку и карты и работал с документацией.

- Вот теперь ты готова, - удовлетворено сказал он, - Представляешь, что мне заявила эта страшная женщина, моя жена, - начал он совершенно другим голосом, резким, немного плаксивым, голосом большого обиженного ребенка. Руки он сложил в замочек на животе, вот это плохой знак, - Она еще с вечера завела эту свою шарманку: Октео, бросай пить! Я же не пью. Рюмочка в обед, для расширения сосудов… Я гипертоник, между прочим! И потом после коньку, кровь приливает к мозгу и я лучше соображаю. Если бы не коньяк, я бы чаще болел, и долго сидел по больничным. Брижит, ты знаешь меня хорошо, представь, чтобы со мной было, спустя неделю больничного!

- Представляю, весь дом в журавликах! - улыбнулась я.

Доктор мрачно на меня посмотрел:

- Сравнение не уместно. И потом я только их и умею складывать из бумаги, да и тогда была совершенно иная ситуация.

Так вот. Британия меня тиранит: "Октео, бросай пить!", но я же не пью. Все это в терапевтических целях!

Мне было смешно. Но так, как я находилась в шкуре аналитика, то не могла позволить себе никаких эмоций. Мне было забавно наблюдать за заблуждениями самого доктора.

- А что если посмотреть на ситуацию с ее точки зрения? - спросила я.

Доктор хмыкнул и покривился:

- Я смотрел, не дурнее чайника, между прочим. Я понимаю, что ей не нравится то, что я употребляю коньяк на работе. Она боится, во-первых, запоя, у нее муж первый выпивал сильно, во-вторых, что меня попрут с работы и мы останемся голодные, потому что ее на работу не берут. В-третьих, она сидит дома с детьми, а она совершенно не такой человек, чтобы только детьми заниматься. Я стараюсь найти ей работу, но пока тщетно, в-четвертых. Такими "благими" намерениями она развлекается, ей скучновато дома одной вот и придумывает себя всякие ужасы, от которых меня надо спасать.

- Боюсь, что третий пункт притянут за уши, а четвертый вообще не имеет ничего общего с реальностью, - сказала я.

Доктор посмотрел на меня исподлобья, в его глазах читались обида и разочарование. Он насупился и усиленно засопел, изображая из себя обиженного. Я бы попалась на эту уловку, если бы не лукавые чертики, серебрившиеся в уголках докторовых глаз.

- Доктор, я вам напоминаю, что вы не ежик. Вы - доктор.

- Я знаю, кто я, - отрезал доктор, - что еще предложишь, светило детской психопатологии? - в ответ поддел он, расправляя плечи.

- Вообще-то, ваш первый монолог сильно меня обеспокоил, может, разберете его на досуге с врачебной точки зрения, как вы обычно разбираете беседы с больными? - робко предложила я.

- Думаешь, стоит? - с сомнением, сквозь презрительно сжатые губы проговорил доктор.

- Боюсь, что это необходимо.

- Почему ты не хочешь сказать мне прямо, что я - алкоголик? - улыбнулся доктор, и чертики в уголках глаз неистово заскакали, - Ты это хотела сказать?

- Совсем не это, но вывод в сущности вы сделали верный, хоть и поспешный, для констатации влечения к алкоголю…

- Хо-хо, "влечения к алкоголю". Брижит, будь ближе к людям, откуда этот пафос, - радостно перебил меня доктор.

- В общем рано еще говорить об алкоголизме, но меня настораживает стремление мотивировать употребление алкоголя и скрытая враждебность, которая проявилась и в отношении меня. Вы перенаправили ее с Британии на меня. Это первые тревожные звоночки. И потом вы далеко не все мне рассказали.

- С чего бы? - доктор выразительно изогнул бровь.

- Ваша поза. Вы готовы были мне рассказать только часть, кое-что осталось от меня скрыто.

- Ты слишком много увлекаешься сторонними теориями, - безразлично пожал он плечами.

- Я хотела с вами посоветоваться. По поводу Кристофа, что лучше ему назначать?

- Седативные, лучше травы, он не агрессивен по отношению к другим. Управляем?

- С трудом.

- Ну, пока слабенькие седативные подойдут. Я против того, чтобы назначать детям тяжелые препараты.

Я прищурилась на доктора, он делал вид, что ничего не происходит. Мы долго соревновались с ним, я в пристальности взглядов, доктор в безмятежности.

- Ну, что!? - шлепнув ручкой по столу, возопил доктор и в упор посмотрел на меня.

- Не нервничайте так…

- Доктор, вы сами мне говорили, что врачу нельзя выходить на работу нервным, - обиделась я, - Я просто хочу вам помочь.

Взгляд доктора потеплел и стал ласков.

- Я правда нервничаю немного, но я сам пока не могу разобраться…

- Можете, только, либо не хотите, либо уже разобрались и просто боитесь делать вывод, - парировала я.

- Ты права, - выдохнул доктор, - Но мне надо еще кое-что уточнить.

- Это по поводу клуба?

- Какого? - не понял доктор, - А, этого… обманутых мужей… Там много чего не вяжется, но клуб тут совершенно ни при чем.

Спасибо за помощь, Брижит, я давно так по душам ни с кем не говорил. Мы - психиатры, в сущности, самые безнадежные из всех больных. У простых людей на первых парах есть психолог, у психологов психотерапевты и аналитики, у тех - мы, а у нас… Только портреты и больные…

- Вы так грустно говорите об этом…

- Я могу еще грустно станцевать, что изменится? - отмахнулся доктор, - Иногда я жалею, что женился. Иногда… то есть совсем редко… Дети прелестны, собственно поэтому я в свое время не пошел по стезе детской психопатологии. Только потому, что дети слишком хрупки и нежны, а психотерапия в сущности орудует топором по их душам. Если бы тогда не Пенелопа, я бы ушел из профессии. Мало ли моих коллег проводят всякие тренинги в фирмах и прочее. Стал бы например, рок звездой или каким-нибудь поп-идолом, - доктор сладко прищурился на дверь.

- Мне так нравится смотреть, как вы сам себя обманываете, - Я опустила голову на ладонь.

Доктор скопировал мою позу и улыбаясь пропел:

- А ты чего любуешься? У тебя рабочий день начался полчаса назад, дитя мое.

Я лениво встала и потянулась. Доктор углубился в свои бумаги.

- А почему все-таки жалеете, что женились?

- Я безответственный, а брак несет огромную ответственность. Боюсь несоответствия… между тем, что я должен дать и, что я могу…

- Так зачем женились? - спросила я у дверей.

- Спасибо, что задаешь вопросы, которые требуют глубинного анализа сущности. Я раньше думал, что я прост, как пять копеек, однако же, нет. Я сложен, аки лабиринт минотавра, - бурчал доктор, склонившись над документацией.

- Пять копеек не так просты, как кажутся, - задумчиво сказала я.

- Послушай, философ, иди уже делом заниматься, - рассмеялся ван Чех, взгляд его при этом был напряженно злобным. Они с портретом смотрели на меня одинаково. С легким смешком я выскочила из ординаторской и направилась по своим делам.

 

Глава 6.

Отложив дурацкий, никому не нужный архив, я крепко задумалась над словами доктора. Не думаю, что Кристофу помешало бы воздействие "топором". Чтобы срубить эти жуткие наросты, нужен именно топор, не лобзиком же по ним выпиливать?

Я мучительно не знала, что делать с мальчиком. Он знал меня, я не знала о нем почти ничего. Эта печальная темная история жизни не в счет. Пожалуй, доктор прав (как всегда, впрочем!) ответственность за детей куда больше, чем за взрослых. Алкоголик уже вырос таким, отчасти сам себя сделал и ты лечишь его от самого же себя. Кристофа таким сотворила среда и от того, насколько точно и тщательно я с ним обойдусь, будет зависеть его дальнейшая судьба.

Приближалось время его визита, а я нервничала все больше. И уже подумывала, а не сослаться ли на то, что у нас клиника не для детей, а для взрослых, но доктор бы тогда откусил мне голову, это точно.

- Здрассьте вам, - улыбнулся Кристоф, увидев меня. Он сидел у бабушки на руках и то и дело целовал ее в щеку. У бабушки вид был, как будто ногу ей отпиливают ножовкой. Мы обменялись с ней сдержанными улыбками давних врагов, но она была счастлива сдать внука на положенные полчаса, в мои руки.

- Ты так со всеми разговариваешь? - строго спросила я.

- А что я такого сказал?

- Прости, Кристоф, но так говорить не вежливо. "Здрассьте вам". Так можно сказать человеку, который например тебе очень не нравится, и то не каждый человек может себе это позволить.

Кристоф внимательно слушал нотацию, насупившись.

- Ты любишь сказки? - сменила я тон.

- Конечно.

Кристоф пододвинул ко мне стул, неловко залез на него, и начал декламировать наизусть:

- Три девицы под окном, пряли поздно вечерком.

"Кабы я была царица", - говорит одна девица…

Я заслушалась. Кристоф читал сказку, как с листа, не запинаясь и не задерживаясь. Он был вне себя от восторга, и двадцать минут от занятия мы потратили на то, чтобы я послушала, как он читает стихи. С большим трудом мне удалось его затормозить.

- А теперь ты послушай мою сказку, хорошо? - улыбнулась я.

В ординаторской мне пришла неплохая мысль о сказкотерапии. Я превратила его историю болезни в сказку о медвежонке, благо и превращать-то ничего особо не надо было. Медвежонок, оставался медвежонком. Просто мама-медведица была сильно больна, но очень любила медвежонка, а пятачок хотела, чтобы медвежонок стал настоящим мальчиком. Помесь Буратино с Винни-Пухом Кристофу понравилась. Он добавлял незначительные детали по ходу повествования, но слушал не отрываясь, смотрел мне в рот широко открытыми глазами. А когда я закончила, спросил:

- А мама правда его любила?

- Да, - ответила я, а у самой в горле стоял ком.

У мальчика на глазах навернулись слезы, рулон бумажки, который он все время вертел в кисти, наконец, перестал меня нервировать, и успокоился.

- Правда-правда?

- Правда, - ответила я.

Лицо Кристофа просияло, он подбежал к окну, но тут же ударил кулачком с бумажкой по подоконнику и злобно обернулся ко мне. В его глазах была какая-то зловещая торжественность.

- Это сказка! - пропищал он, - Только в сказках мама любит медвежонка, а в Вундерляндии так не бывает!

- Но ты же сейчас не там? - резонно заметила я.

- Не там. Но тут есть сказки, а там нет. Но там много есть, чего тут нет! Я сюда не хочу!

- А ты хотел бы увидеть маму? - вкрадчиво спросила я, цепко наблюдая за реакцией мальчика.

Кристоф сжался в комок и мелко задрожал.

- Не бойся, не хочешь не надо, - быстро сказала я.

Мальчик бухнулся мне в колени и разревелся. Я бережно обняла его.

- Поплачь, золотой, поплачь, - я погладила его жесткие волосы на макушке, - не хочешь к маме, не надо.

- Хочу! - заревел с новой силой мальчик.

- Но боишься?

- Боюсь, - Кристоф вдруг резко успокоился словно что-то понял, - Она меня не любит.

- Это тебе еще кто сказал? - возмутилась я.

- Пятачок.

Я тяжко вздохнула.

- Я что еще пяточек говорил?

- Ничего.

- Только, что мама тебя не любит?

- Да.

- Она болеет, Кристоф, она просто очень сильно болеет.

- А может она сможет прийти в Вундерляндию? Мы бы приготовили для нее пирог и салат "а-ля-мусорная куча", - возбудился мальчик.

- Какой салат?

- Вы никогда не пробовали салат "а-ля-мусорная куча"? - удивился Кристоф.

- Нет.

- Хотите, научу, как его готовить? Я буду поваром, когда вырасту! Медведь-повар, вот кто я буду. Буду ходить в теремок и сяду на него и съем пирожок, а потом мышку и лягушку запеку, и маме приготовлю салат "а-ля-мусорная куча", - Кристоф переутомился и его понесло.

"Надо бы проверить сенсорные центры", - подумала я.

Пока Кристоф рассказывал мне сказку про два листочка: "Желтый, зеленый и красный", я выписывала направление на ЭЭГ и томографию.

- …а потом зеленый листочек стал переходить дорогу, и его сбила машина, а желтый и красный листочки убили водителя этой машины.

- Кошмар какой! - вырвалось у меня.

Кристоф с удивлением посмотрел на меня, словно я первая, кто так бурно отреагировал на его жестокие фантазии.

- Ты рассказывал эту сказку Пяточку?

- Да.

- И что она сказала?

- Ничего.

"Вроде не немая бабушка? Так чего же такие вещи пропускает?" - я цокнула языком.

- А ты понимаешь, что желтый и красный листочек очень несправедливо поступили с водителем?

- Он сбил их друга!

- Милый, на какой свет, ты сказал, зеленый переходил дорогу?

Кристоф уставился на меня огромными глазами.

- На красный.

- А разве так можно?

Кристоф сжал губы, раздул ноздри и сильно запыхтел. Он сжима и разжимал кулачки, пару раз порывался топнуть ножкой.

- Я вас не люблю! - тоном вдовствующей императрицы, посылающей любовника на эшафот, сказал он и вышел.

Я вышла из кабинета следом за ним. Мальчик уже сидел на коленях у бабушки и целовал ее, у той снова было лицо, как будто ногу ей уже отпилили и теперь рану прижигают открытым пламенем.

- Вы закончили? - улыбаясь, через силу спросила она.

- Да. Завтра в то же время приходите.

- Спасибо вам, - чуть ли не срываясь на визг сказала бабушка и повернулась ко мне спиной. Кристоф все это время целовавший ее и поглядывавший исподлобья на меня "смотри, как я ее люблю, а тебя не люблю", теперь выкручивал у бабушки на спине кожу, при этом делал это с упоением, сильно. Меня передернуло. Вот она амбивалентность. В этом случае я очень рада, что он меня не любит. Мне стало жаль бабушку, я отчасти восхитилась ею. Нести такой крест.

Я обернулась, чтобы идти и уткнулась носом в грудь доктору ван Чеху. Он стоял, засунув руки в карманы халата, его взгляд выражал философскую покорность судьбе.

- Вот так бывает, - улыбнулся он.

- Доктор, я как раз хотела с вами поговорить.

- Идем, дитя мое, - доктор взял какие-то душеные грудные нотки и похлопал меня по плечу.

- Выпить хочешь? - спросил он, усаживаясь в кресло.

- Если честно, очень.

- А нельзя, - хищно осклабился доктор, - Ну, чего там с этим мальчиком? Сказкотерапия это, конечно, прекрасно, но ты не забывай про игротерпию, и гештальт. Ты хорошо заговорила про мать. Какая была реакция? Более чем бурная, по-моему. Ему нужна мать. Но в первую очередь надо бороться с агрессией и тревожностью. Листочек его этот. Надо убирать. И называй бабушку бабушкой, не надо говорить с ним в его терминологии, это усугубит фантазии.

Я сидела, как соляной столб. Доктор болтал-болтал, а я понимала, что он нагло подслушивал под дверью.

- Вы подслушивали? - сладким тоном начала я.

- К несчастью, я разрываюсь между необходимостью контролировать твою работу, уж прости. Кристоф слишком сложный ребенок для молодого специалиста. Я сам не могу его взять, а тебя сопроводить всегда пожалуйста, из нас двоих пока ты в материале. Вторая необходимость это наши правила, по которым я могу сопровождать тебя как практикантку, но присутствовать, рядом с тобой как с доктором, не могу. Только с письменного разрешения бабушки, которое она не даст, я спрашивал. Вот так. Так что приходится доктору изворачиваться!

- Так даже лучше. Я не знаю, что с ним делать.

- Снимай агрессию, больше релаксации, пусть попеременно будут подвижные игры, песок… - доктор поднял указательный палец вверх, - вода, солнце, воздух… в отпуск хочу, - он откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову, - к морю, - доктор сладко улыбнулся и сощурился.

- Я назначила ему томографию и ЭЭГ. Боюсь у него проблемы еще и с височной долей.

- Логорея-то? - отмахнулся доктор, - Мелко! Слишком мелко. Но попробуй, дитя мое, во всяком случае не повредит.

Я оставила чайник греться.

- И да, Брижит, ты направление-то отдала?

Я встала столбиком.

- Нет, - протянул доктор, - А я думаю что за бумажка у тебя из кармана торчит, - начал кривляться он.

- Черт! - выругалась я.

- И рекомендаций не дала, - кивнул доктор, улыбаясь белозубо, - Я понимаю, ты отчасти сбита с толку его поведением и словами. Но впредь будь любезна такие важные вещи не забывать.

 

Глава 7.

Доктор гибко встал и пружинисто отошел к окну. Он легко отодвинул занавесочку, словно не желал, чтобы кто-то снизу его увидел. Он резко задернул занавесочку и резко сел в кресло. Лицо его было хмурым и задумчивым.

Я на цыпочках пробралась к окну и посмотрела сквозь полупрозрачную белую занавеску. На скамейке напротив окна кто-то сидел. Я не могла рассмотреть в подробностях кто это. Меня отвлек дробный стук ручки по столу. Доктор нервничал, стучал ручкой по столу. Его левая рука подрагивала.

- Кто это там сидит?

- Я не знаю, - буркнул доктор.

- Знаете, только сказать не хотите. А лучше бы сказать, чтобы я знала из какой очередной переделки вас вытаскивать.

Доктор молчал, как партизан.

- Ваши проблемы, - пожала я плечами, снова садясь возле чайника на свой стул, - будете лежать где-нибудь с пробитой головой, а Брижит не придет на помощь.

Доктор делал вид, что меня не слышит, он прочистил горло и молчал, глядя в стол.

- Может быть, сходим к Давиду? Надо посмотреть, что с ним, - наконец сказал он.

- С удовольствием, - я встала.

В ординаторскую вошла с заговорщическим видом медсестра. Доктор в заговоре вряд ли участвовал, потому что побледнел и даже отпрянул от сестры.

- Вам записочка, - хихикнув, сказала молоденькая сестричка из отделения венерологии.

- Я же просил ничего мне не передавать! - сдержано процедил сквозь зубы доктор.

Сестричка положила записочку на стол и, хихикнув, вышла.

- Дура, - обиделся доктор. Он протянул руку к записочке, но я оказалась проворнее.

- Брижит! - удивленно окликнул меня доктор.

- Вы же не дадите потом прочитать. И объяснять не станете, а я за вас беспокоюсь.

- Брижит, отдай! - доктор встал и насупился, став, очень похож на куницу.

- Нет, пока вы не объясните.

- Можно, я тебя просто убью? - фыркнул доктор и сделал шаг ко мне.

- Нельзя, - я отскочила в сторону.

- Я не буду бегать за тобой по больнице. Отдай, пожалуйста!

- Объясните мне, что происходит?

- Нет, не объясню, ты мне тут не помощник! - доктор хлопнул ладонью по столу, - Перестань, наконец, вести себя, как ребенок! - басовито прикрикнул он.

Глаза его сверкнули голубым пламенем. Записка вылетела из моей руки на пол и раскрылась. Я посмотрела вниз и автоматически прочла: "Завтра, наступит завтра. Вы помните? Я приду…"

- Что за…? - успела спросить я. Доктор поднял записку, не читая разорвал и резким движением выбросил в корзину.

- Брижит Краус дер Сольц! Это было в первый и последний раз! Или не достаточно четко дал тебе понять, что не нуждаюсь в твоей помощи? - жесткой скороговоркой проговорил доктор.

- Простите.

- Что уж там?! - махнул рукой ван Чех, - Мне уже месяц приходят записки с вот таким отсчетом. Завтра Оно придет, что оно, кто оно… Не знаю. Мне от этого круто не по себе, потому что при моей профессии… при нашей с тобой профессии возможно абсолютно все.

- Бывший пациент? - предположила я.

- Боюсь будущий, - буркнул доктор и недобро улыбнулся.

- Неделю назад я начал замечать что за мной следят, то ли неумело, то ли стараются, что бы я заметил. Всегда одна и та же девушка. Она и пишет записки.

- Почему просто не подойти к ней? - спросила я.

- Вот, веришь - пытался! Она исчезает. Мгновенно растворяется в толпе, как только я ее замечаю. Потом снова возникает. Вот там ее уже нет на скамейке. Я начал чувствовать когда она рядом, а когда нет. Спиной чую. Нервничаю ужасно.

- Сегодня это особенно заметно, - кивнула я.

- Британия еще со своим коньяком… Теперь сплошные нервы и никакого снятия стресса, - ворчал доктор и расхаживал по ординаторской.

- Займитесь йогой, - хихикнула я.

Доктор резко остановился, обратил на меня печальный взор.

- Чтобы ты знала, там, дома, у меня два таких прекрасных инструктора по йоге. Они меня ежевечерне в бараний рог крутят. Нет, спасибо, - плюнул он.

Доктор еще немного побегал по кабинету. У меня зазвонил телефон. Смс от Виктора: "Встретить не смогу, сильно занят. Буду поздно вечером". Я насторожилась. Виктор писал так только во времена обострений, кратко, чтобы я не дай Бог не побеспокоилась и не заподозрила неладное.

- Доктор. Совет ваш мне нужен, - задумчиво сказала я, набирая ответ.

Ван Чех выразительно промычал.

- Встреча со старухой могла спровоцировать у Виктора новый психоз или нет?

Доктор погладил бородку и задумался.

- Виктор лабилен. Посуди сама, ты знаешь его не только, как пациента, но и как человека. Он глубоко принял эти переживания. Она вскрыла в нем страх смерти, который в любом мужчине сидит сильнее, чем в женщине. Он переживает это естественно. Психоз? Если подозреваешь, что это психоз, то принимай меры. В любом случае, с тобой ему будет лучше, чем в больнице.

Я задумалась.

- Так мы к Давиду идем или нет, звезда психиатрии? - воскликнул доктор после продолжительного общего молчания.

- Это вы к себе обращаетесь? - спокойно парировала я, - Я-то давно уже готова.

Доктор несся по коридору, как скорый поезд, даже шапочку пришлось придерживать на голове.

Давид сидел в палате безразличный ко всему сущему, в позе лотос. Кажется, медитировал.

- Любезный, вы не уделите нам чуточку своего времени, - ласково поприветствовал его доктор.

Давид какое-то врем пытался сосредоточиться, но приход доктора всегда вносил в атмосферу легкий сумбур, при котором сосредотачиваться было крайне сложно.

- Что вам нужно? - недовольно поднялся Давид.

- Я просто пришел засвидетельствовать вам свое почтение и кое-что узнать.

- Что именно?

- Меня интересует клуб.

- Какой клуб? - Давид изумленно поднял брови, словно слышал в первый раз.

- Клуб обманутых мужей, я хочу вступить.

Больной сделал презрительное лицо и отвернулся.

- Хорошо, - хлопнул во ладоши доктор.

- Сядьте, Давид.

Больной послушно сел.

- Расслабьтесь, у вас должно это хорошо получиться, - голос доктора стал грудным, расслабляющим.

Ван Чех попробовал руки Давида и остался доволен.

- Закройте глаза, не обращайте внимания ни на что. Представьте, что мой голос пламя свечи. Вы слышите его, вы ощущаете его тепло. Нет больше ничего, только пламя свечи, - доктор говорил медленно вкрадчиво, вводил больного в гипноз, используя основы медитации.

- В вашем разуме нет мыслей, ваше сознание очищается пламенем, сливается с пламенем, становится пламенем. Вы ни думаете ни о чем, - доктор пощелкал пальцами у ушей больного, тот спокойно ровно спал и не реагировал.

Доктор выпрямился во весь свой рост и повелительно сказал:

- Ты находишься в клубе, опиши его!

По лицу Давида пробежала легкая судорога.

- Спортивный зал. В подвале. Под основным залом. Серые стены. Света нет. Окно в потолке. Везде свечи. Стол в центре, - мямлил Давид, через силу. Ему больших трудов стоило подчиняться приказам доктора.

- Сколько вас в клубе?

- Пятнадцать.

- Кто главный?

Лицо Давида исказила судорога, он должен был, но не мог сказать.

- Что вы делаете? - торопливо задал доктор вопрос, пока Давида совсем не скрутило.

- Мы будем есть. И говорить. Ая будет говорить.

Доктор нахмурился.

- Что Ая говорит?

- Верить нельзя никому, - монотонно начал говорить Давид, он слегка раскачивался, - Только одному человеку можно верить. Больше Никому. Те, кому верить нельзя будут съедены. Все опасные люди, должны быть съедены.

Я ушам своим не верила. Как же так? Может, он имеет в виду съедены каким-нибудь драконом священной мести, или там съедены "Диаволом в гиене огненной…"

- Что значит, съедены? - твердо спросил доктор.

Руки Давида напряглись, лицо перекосило, задыхаясь, он процедил:

- Ая готовит из них рагу.

Меня затошнило.

- Ты веришь Ае? - продолжал допрос доктор.

- Верю.

- Ты веришь кому-то еще?

- Нет.

- Ая главная в вашем клубе?

- Нет.

- Ты не веришь главному?

- Не верю.

- Где находится клуб?

Давида скрутило очень сильно, он начал задыхаться, хрипел.

- Черт, - выругался доктор, - реанимацию.

Я нажала два условных раза на кнопку экстренного вызова.

Доктор положил бьющегося в судорогах Давида на пол.

- Держи голову, - отрывисто командовал он.

Изо рта Давида пошла пена, перемешанная с рвотой. Я положила голову больного набок и держала, чтобы он не захлебнулся.

- На счет три ты проснешься! - рычал доктор, - Раз! Два! ТРИ!

Давид расслабился и перестал биться. Он слабо открыл глаза. В палату ввалилась реанимационная бригада.

- Отбой ребята, простите, - извинился доктор, - Эпи-припадок.

- Хоть глюкозы ему дай вколю, - отозвался один из хмурых реаниматологов, - чтобы поправлялся.

Давид сплюнул остатки пены и мутно посмотрел на меня. Он был в сумерках сознания.

- Что это было? - спросил он.

- Эпилептический припадок, - тихо сказала я и погладила его по голове, - все прошло. Спи.

Мужчины уложили Давида на кровать, доктор вызвал ему сиделку. Мы быстро ушли.

- Я не знаю, на что я злюсь больше. На то, что поступил не осторожно или на то, что Давид оказался зомби.

- Зомби?

- Да. А ты думала, они такие зеленые, все черт знает в чем и вечно требуют то, чего не хватало при жизни? - иронично заметил доктор, садясь в кресло, - Давид умело, но не дальновидно проработан. Он не сказал нам адрес и имя главного их руководителя. Но он сказал нам основное. Это клуб людоедов.

- Может, он просто бредил?

- Тешь себя надеждой, как же! Надо бы обратиться по известному всем адресу, но у нас ничего, кроме несвязных фактов, рассказанных под гипнозом, - задумчиво бормотал ван Чех, - хотя… - доктор на секунду окаменел, -…знаешь, все может быть по-другому. Он же будет говорить только то, что ему сказали… То есть мучили мы его зря. Едва ли можно верить тому, что он говорит под гипнозом. Здесь его держит клятва, которую он нарушил, когда думал, что я глюк. Сегодня он уже любопытен, он понимает, где он и что я реален. И потому ничего никому не скажет. Под гипнозом он скажет только то, чему его научили под точно таким же гипнозом. Он внушаемый, как дитя. Это скорбно.

- Я только одного не пойму. У него не было никаких указаний на эпилепсию, или эпи-синдром, или хотя бы на предрасположенность к нему… У него мании, но не эпилепсия.

- Вот, - Ван Чех размашисто указал на меня ручкой, - Молодец! Хвалю и восхищаюсь! Меня с самого начала насторожили судороги. При следующем подобном допросе он просто умрет. Программа, - фыркнул доктор, - Я решил дожать, в конце концов, чем черт не шутит. Он не умер, слава Богу, да и вряд ли бы умер. У меня особо не забалуешь с этим. Думаем, Брижит, что с этим делать дальше, вот и все на сегодня, - доктор влюблено посмотрел на часы.

- Вас проводить?

- Куда? - не понял доктор и тут же расстроился, - тебя же Виктор ждет.

- Он написал, что не встретит сегодня. Я могу проводить вас, чтобы вы меньше нервничали, по поводу этой вашей преследовательницы.

- Тогда тебе придется зайти… Учти, я буду насильно тебя знакомить со своими детьми.

- Ну, это не страшно, - улыбнулась я.

- Ты так думаешь, пока их не знаешь, - хищно улыбнулся доктор.

 

Глава 8.

Доктор жил достаточно далеко от клиники. Пришлось нам кататься и на автобусе и на метро, а затем снова на автобусе.

Живописный спальный район, со всех сторон окруженный рекой, но деревьев там было мало, дворы в основном заасфальтированы и отданы под парковки и футбольно-баскетбольные коробки.

- Вот так я и живу, - довольно завил доктор, обводя рукой свои "владения".

- И катаетесь каждый день?

- А что такого? Когда работа находится в ближайшем дворе, это совсем скучно, а так хоть развлекаюсь, пока еду в общественном транспорте.

- Все бы вам развлекаться, - съязвила я.

- Все б тебе язвить, - в тон мне ответил доктор, - ты еще вид из окна не видела, - горделиво улыбнулся ван Чех.

Милый, чистенький подъезд, консьержка ласково поздоровалась с доктором, как с лучшим другом, ко мне отнеслась благосклонно, но насторожено. Работа у нее такая, понимаю.

Пока мы ждали лифта, я позвонила Виктору, он трубку не брал.

- Не дергайся, дитя мое, - успокоительно сказал ван Чех и погладил меня по плечу.

Лифт отнес нас на десятый этаж. Доктор позвонил в звонок перед дверью общей площадки. Откуда-то из глубин площадки послышался грохот и топот.

- Несутся, - хищно осклабился доктор и поправил свою шляпу.

- Доктор! - кричали дети, отпирая дверь.

Темноволосая девочка ростом едва до бедра доктору бросилась его обнимать и чуть не свалила с ног. Серьезный мальчик с лукавыми карими глазами сурово пожал доктору руку. Надо было видеть лицо доктора при этом. Он был убийственно серьезен и одновременно очень ласково гладил девочку по голове.

- Хотите, чтобы я так тут и умер? - наконец сказал доктор.

- Хотим! - глаза у детей загорелись.

Доктор цокнул языком.

- Добрые детки, - кинул он мне через плечо, - а главное любят меня, аж до смерти!

Он подтолкнул детей обратно к квартире и сделал знак следовать за собой.

- Вальдемар, мама плачет целый день сегодня, - серьезно сказал мальчик.

- Ты можешь звать меня вторым именем я не против, - серьезно сказал доктор, - А ты не спрашивал, почему она плачет? И почему целый день? Ты не был в школе?

Мальчик покраснел и тут же соврал:

- Был.

Доктор взглядом дал понять, что не верит ему на слово.

- Папа, а мама ведь успокоится, да? - девочка дергала ван Чеха за карман.

Меня дети в упор не замечали, занятые своими проблемами. Мальчик только изредка поглядывал на меня недоверчиво.

- Конечно, милая, - расцвел ван Чех и потрепал девчушку по голове.

Мы вошли в светлый холл. Кажется отовсюду сразу в квартиру проникает свет.

- Так, головорезы, - скомандовал доктор, - знакомьтесь, это моя коллега - Брижит Краус дер Сольц.

- Можно просто Брижит, - улыбнулась я.

- Это Ая, - указывал доктор, на вцепившуюся в него девочку, - это Девон.

Серьезный мальчик посмотрел на меня из под полуприкрытых век и кивнул.

- О, у нас гости? - Британия наскоро утирала слезы и уже улыбалась мне от всей души, мы обнялись.

- Прости, Брижит, мне срочно надо поговорить с мужем, - тихо сказала она и потянула доктора за рукав куда-то, - Ая, пока я говорю с папой, ты - хозяйка, помоги гостье расположиться, - строго сказала Британия.

Ая нисколько не растерялась, а приобрела скорее сановный вид, эдакой маленькой баронессы. Мне было забавно, перестать улыбаться я не могла.

- Вот ваши тапочки! - копируя чью-то взрослую интонацию сказала Ая. Она была смертельно серьезна.

Я переобулась.

- Я провожу вас на кухню. Девон, неси моих кукол сюда, - повелительно сказала она брату.

- Ага, разбежался, - насмешливо ответил брат.

Ая уже увлекла меня куда-то, но остановилась и дрожа от негодования сказала:

- Пожалуйста, принеси нам моих кукол!

- Ая, а может быть сделаем вид, что я не гость… - предложила я.

- А кто? - удивилась Ая.

- Допустим, я… я… я не знаю.

- Ты будешь - фея! - тут же возликовала Ая, - я сбегаю за своими куклами.

- Конечно.

Ая унеслась, только пятки сверкали.

- Ребенок, - фыркнул брат.

- Зато ты больно взрослый, - вторила ему я.

- Я учусь уже в третьем классе, - с достоинством ответил Девон и стал похож на мать, когда мы познакомились с ней.

Маленький чванливый принц, не больше не меньше. Но тут я поняла, что он ужасно меня боится, и доктора боится и вообще боится всего на свете. Неестественно важно он вел себя.

- О, - иронично протянула я.

Мальчик насупился.

- Вы ничего не понимаете.

- Да, куда уж мне, - равнодушно заметила я.

- Так, Брижит, кончай, свою психотерапию, - бодро отозвался доктор. Глаза его отражали собранность и жесткость. Британия вышла какая-то усталая, но старалась делать вид, что все в порядке.

Тут же выбежала Ая со своими куклами.

- Ая, - устало сказала Британия, - это зачем?

- Бри… - Ая нахмурилась, вспоминая, как меня зовут, - Фея - она! - махнула рукой девочка.

Доктор хихикнул.

- Я тоже был фей по началу, это нормально, - задушевно прошептал он.

Я согнулась пополам от смеха, представив доктора феей.

- Все кушать! Ничего не знаю, я голоден, очень сильно голоден.

За столом Девон продолжал изображать из себя взрослого и серьезного господина, Ая не замолкала ни на секунду, рассказывая мне все о своих куклах. Британия пыталась Аю накормить. Доктор смотрел на эту сцену с немым обожанием и гордостью главы семейства. Я же чувствовала себя отчасти лишней на этом празднике жизни. Но ни тревоги, ни беспокойства по поводу Виктора не испытывала, было только жаль, что его сейчас нет с нами рядом, тогда картинка казалась бы мне полной.

После простого, но сытного ужина доктор предложил мне остаться еще ненадолго, потому что из его гостей "так просто не вырваться". Британия и Девон, оба собранные, почти суровые ушли делать уроки. Доктор с Аей стали мыть посуду. Доктор мыл, Ая протирала тарелки и ставила их стопочкой. Из неловких детский ручек тарелки то и дело падали, и я поняла почему посуда у доктора была пластиковая.

В просторной комнате, обставленной просто и без изысков, какой-то старой, но сделанной на века, мебелью, мы с доктором и расположились. Ая была с нами, она играла с куклами в больницу. Доктор с тоской поглядывал на сервант, в котором немым укором стояла бутылка коньяку и с интересом на дочку.

Мы недолго обсуждали наши врачебные дела. Когда речь зашла о Кристофе, я вдруг вспомнила свои мысли о Девоне и высказала их доктору.

Ван Чех поднял брови и сложил губы уточкой.

- Брижит, ты слишком много работаешь. Я понимаю, что психиатрия сама по себе уже диагноз, но не стоит распространять ее на всех и вся, здесь достаточно знаний по детской психологии. Ты заметила последнее слово? Психологии, не Психопатологии…

Ты не представляешь, как эти двое друг друга любят. Убить готовы любого, кто покусится хотя бы на одного из них. Хотя и вместе им тяжело бывает. Девон не хочет разделять интересов сестры, а Ае сложно разделять интересы брата.

- Девон мальчик, вот ему и не нравятся куклы, - пробормотала Ая.

Доктор ласково посмотрел на ребенка:

- Верно, милая. Бри, но ты бы видела, как он ее защищает во дворе… Однажды пришел, все лицо в крови, я думал, череп пробили. Главное, я испугался, а Бри нет. Оказалось просто бровь рассекли. Ну, мужской разговор естественно, спрашиваю, зачем подрался? Девон: Аю защищал, ее кукле открутили голову.

Ая внимательно слушала и хмурилась, вспоминая этот случай. Вдруг она просияла и продолжила играть.

Я кинула взгляд на часы.

- Поэтому Девон… Он больше пошел в Бри, а Ая наоборот в отца и страдает без него, поэтому ко мне привязалась. Девон сдержаннее и тверже, характер уже сейчас не сахар. Мальчик рассудительный, слава Богу. Так вот, он считает, что Ая слишком шумная. И хочет, чтобы она брала пример с него. Поэтому он держит себя в руках. Хотя чаще Ая берет верх и они вместе балуются, тогда весь дом вверх дном.

- Я наверное пойду, - меня подкинуло какое-то нервное чувство.

Доктор заметил перемену, но ничего не сказал.

- Жаль, конечно, что ты уходишь. Бри нашла одну из записок, где меня обещались "раздавить в каменных объятьях", расстроилась, целый день нервничала. Будем разбираться. Спасибо, что посетила нас.

Доктор проводил меня в холл, следом за нами вылетела Ая.

- Папа, папа, воскреси мне куклу.

- Что? - у доктора глаза на лоб полезли.

- Я видела по телевизору, как священники воскрешают.

- Боже ты мой! - ван Чех был совершенно сбит с толку, - Ты уверена, что кукла умерла?

- Может это летаргия, - поддакнула я.

Доктор бросил на меня испепеляющий взгляд.

- Что такое летар… - смутилась Ая.

- Потом объясню, - буркнул доктор, плотно сжав губы.

- Ну хотя бы отпой ее, если воскрешать не хочешь, - добила Ая.

Доктор закрыл глаза и тяжело вздохнул:

- Видишь, как мне тяжко приходится, - с довольной улыбкой сказал он. Доктор провожал меня до лифта, хохоча: при ребенке он не посмел громко смеяться, а так он сделал вид, будто бы я говорю что-то смешное.

- Я не могу над ней. Уже даже в церковь водил и показывал священника. Нет. Вот, ты, папа - священник, и как хочешь, так кукол и воскрешай. Чего ее сегодня дернуло, раньше крестины только… Хотя, все закономерно, раньше были крестины, теперь похороны. Ой, кривая детская логика!

Я добралась до дома быстро. Лишь у подъезда доктора мелькнула какая-то смутно знакомая тень - некто подобный сидел на скамейке в саду стационара.

Дома меня ждал полумрак и тишина. Виктор был дома, но он не встретил меня, даже в коридоре. Света нигде не было. Солнце почти село.

Может, он спит? Я прокралась на цыпочках в залу, гитара стояла в углу, синтезатор был закрыт, на мольберте стоял уже третий день чистый холст, краски даже не открывались, кисти были разбросаны.

Мне стало холодно, я пошла дальше. Постель нетронута. Виктора не было. Я вышла на балкон. Виктор сидел на железных высоких ящиках, оставшихся от других жильцов, и уставился глазами в точку на горизонте.

- Что с тобой? Тебе плохо? - спросила я, подходя.

Виктор медленно повернулся ко мне. Я едва удержалась, чтобы не отпрыгнуть. Его лицо было желтоватым и бледным, глаза лихорадочно и злобно блестели, взгляд тяжелый и мрачный. Волосы разметал налетевший ветер.

- Где ты была? - каменным голосом спросил он, почти не шевеля губами.

- В гостях. Я звонила тебе, но ты не брал трубку, - промямлила я.

- У кого в гостях? - Виктор снова обернулся к горизонту, с той особой интонацией, когда вопрошающему все известно и он просто ждет подтверждения со стороны уже обвиненного.

- У доктора, - подписала я себе смертный приговор.

- Ясно, - сказал Виктор, тоном: "Я так и знал!" - И как он?

- Хорошо.

- Лучше меня?

- Чего?

- В постели лучше меня?

- Виктор, не пори ерунды! Я очень тебя прошу, - я обняла его, но с таким же успехом могла бы обнимать и каменное изваяние.

- Я иду спать, - спокойно отстранил мен Виктор, - пока еще чего-нибудь не спорол.

Он вдруг на секунду замер и вытаращил глаза.

- Рябит? - мгновенно отреагировала я.

- Не важно, - Виктор сильно отстранил меня и прошел мимо.

Я привела себя в порядок, порыдав в душе в волю и легла рядом с ним. Он крепко спал и во сне улыбался, как он всегда улыбался мне. Я поцеловала его в щеку, он повернулся ко мне автоматически и обнял. Он весь был будто ледяной, но на душе стал тепло и я уснула.

Проснулась от того, что его нет рядом рано утром. На часах не было и пяти. Виктор обнаружился на балконе. Он сидел абсолютно нагой на кафеле балкона. Утро выдалось пасмурным, моросил дождик. Виктор сидел в позе "лотос", положив руки на колени и закрыв глаза.

- Ты что делаешь? - крикнула я.

Виктор не слышал меня. Пришлось его растолкать.

- Какого черта? - накинулся он на меня.

- Это я тебя хочу спросить! Я так и не узнала вчера! Где ты сам-то был?!

- Я был там, где мне положено быть, - философски ответил он.

- Да, что же это такое! - взорвалась я. - Твое место точно не голым сидалишем на холодном кафеле!

- Я почти увидел лотос, а ты! - Виктор трясся от негодования.

- Делай, что хочешь! - я бросила в него плед и ушла, пока не прибила этого непутевого, но очень любимого мной человека.

 

Глава 9.

Утро прошло в нервном напряжении. Виктор не разговаривал со мной, а как-то нервно оглядывался, будто ждал пока я уйду. Решив проверить эту теорию, я собиралась медленнее обычного и наблюдала за любимым. Чем больше было времени, тем злее становился мой возлюбленный. Я рисковала опоздать, но все равно собиралась тем медленнее, чем больше времени было на часах.

- Милая, а ты не опоздаешь? - Виктор старательно корчил из себя заботливого супруга.

- Не опоздаю, - улыбнулась я, делая вид, что ничего не происходит, - Может позвонить и сказать, что я приболела? Возьму больничный, буду проводить больше времени с тобой, - я прильнула к нему, не спуская глаз с его лица. На нем мелькнул не просто страх, а ужас. Но Виктор совладал с собой. Натянуто мне улыбнулся и потрепал по плечу.

- Не надо, родная, ты долго не сможешь без своей работы, - Виктор упорно мне улыбался, но с каждой секундой это давалось ему все труднее.

Вдруг он сжал мое плечо чересчур сильно. Я тихо пискнула и отсторонилась, потирая его. Я смотрела на него исподлобья, у Виктора на лице были растерянность и смятение, он сделал это случайно, а мой писк его отрезвил. Он то ли понял, то ли только начал понимать, что делает.

- Прости, Брижит, - он подался вперед, я инстинктивно сделала шаг назад.

Мы снова замерли. Глаза его расширились, он протянул ко мне руки.

- Прости, милая, я сам не свой.

- Я вижу, - обняла я любимого, - пожалуйста, пропей курс. С тобой со времени той бабки что-то не то творится. Так нельзя, милый. Я очень за тебя беспокоюсь.

- Не хочется.

- Я понимаю, будет болеть голова, будешь ходить вялый. Но пойми, родной, потом ты почувствуешь себя лучше. А если совсем не хочешь, сходи к доктору. Не хочешь к ван Чеху, - мгновенно отреагировала я на изменения в лице Виктора, - то к любому другому. Я не имею права тебя лечить, я слишком тебя люблю.

Я как могла пыталась загладить упоминание доктора, но было поздно. Между Виктором и мной снова выросла холодая стена. Он опустил руки и почти оттолкнул меня от себя.

- Тебе пора на работу, - он все еще сохранял ласковый тон, но уже готов был снова закатить мне сцену ревности.

Я быстро собрала вещи и пошла на работу. На летней жаре меня била дрожь.

Я проскочила весь путь до работы, не заметив, очнулась только на дорожке, ведущей к приемному покою. В руках моих была машинально сорванная веточка. Сад зацветал белым. Моя веточка почти сразу осыпалась, пара белых лепестков осталась на ней. Перед глазами проплыл букет, надранный Виктором где-то в саду, ангел выложенный им из этих лепестков, и усеянная листками бумаги палата.

Я села на ближайшую скамейку. Ноги не двигались.

- По какому поводу траур? - бодро пробасил над ухом доктор, сдвигая свою шикарную шляпу на затылок.

- Виктор ревнует меня к вам.

Доктор присвистнул и нахмурился.

- И что, серьезно ревнует?

- Очень. А еще я сегодня на рассвете застала его сидящим в позе "лотос" абсолютно голым на балконе, представляете?

- Голым задом на кафеле? - удивился доктор.

- Угу, - покивала я.

- Мрак, - констатировал доктор, - А он йогой занимался когда-нибудь?

- Нет, да и не тянуло его. Он стал от меня скрывать какие-то вещи. Как ему не терпелось, чтобы я поскорее ушла!

Доктор сел со мной рядом.

- Ну, иметь секреты друг от друга нормально. Не нормально их так скрывать. То есть он совершает… медитации… при этом не говорит тебе, что занимается йогой.

- Когда я ему помешала, он набросился на меня с руганью, дескать я помешала ему увидеть лотос! Дулся потом все утро, хуже маленького ребенка, ей-богу!

Доктор сильно призадумался.

- Голым задом на кафеле, рано утром пытался увидеть лотос, говоришь, - пробормотал доктор, - Надо полистать одну книжицу, мне что-то это напоминает. В любом случае, такому творческому и неустойчивому человеку, как Виктор медитации не помешают, другой вопрос с какой установкой он их делает. Я не буду сейчас ничего предполагать. Он не хочет ко мне зайти пообщаться?

- Я предложила ему пропить курс таблеток, он сказал, что не хочет. При упоминании вашего имени… Господи, что с ним творится! - я бросила бесполезную веточку на песок дорожки.

- Опять эта дрянь расцвела, - откомментировал доктор, глядя на сад.

- А мне они нравятся.

Доктор меня не слышал, а задумчиво пялился в сад.

- А вы? Как у вас дела?

- Что? - встрепенулся ван Чех, через время.

- Как ваша преследовательница?

- С утра не видно. То ли прячется, то ли не вышла пока на охоту. В любом случае, домой пойду один. Я подумал, чего бояться мне здоровому мужчине высокого роста и крупного телосложения? Я видел ее, она невысокая, маленькая. Я зашиворот ее схвачу и все… Враг побежден.

- Финки вам надо бояться.

- Да, финки страшные, - невпопад ответил доктор, - Погоди. Нож, что ли? Нет, если она хочет меня убить, а скорее она хотела бы… ну точно убивать меня не собираются. То это был бы кирпич на голову, пинок под поезд метро или автобус, удушающий газ в лифте. Во всех письмах присутствуют обещания каким-либо образом меня задушить, то в каменных объятьях, то в нежнейшей из тканей. Либо это, либо вообще ничего.

Я жив пока, и просто счастлив этому. Хотя сегодня… наверное инстинктивно чуть крепче обнял детей и суть ласковее был с Бри. Она прекрасная, не заслужила такого обалдуя, как я, - доктор нервно грыз большой палец.

- Да, работать нам с вами сегодня нельзя, - усмехнулась я.

Я посмотрела на доктора и вздрогнула. Глаза его были закрыты чьими-то ладошками, маленькими, как у ребенка. Доктор замер, как суррикат в дозоре и не дышал. Левая рука сжата была в кулак. Я посмотрела за голову доктора, но там никого не было. От напряжения меня затрясло.

- Угадайте, кто! - задорно с хрипотцой сказала преследовательница доктора.

Доктор молчал. Я не знала что мне делать. Надо было как-то спасать доктора, но как?

Я осторожно отклонилась назад. Невысокая девушка, с короткими волнистыми волосами, веснушчатым круглым лицом хищно улыбалась мне и подмигивала правым глазом, мол, не выдавай меня.

- Ну, доктор, что же вы молчите? - с претензией на каприз спросила она.

- Я вас не знаю, - осторожно ответил доктор.

- Да, прям! - хихикнула хрипло она и ее карие глаза сверкнули зеленцой.

- Девушка, - тихо начала я, но она нетерпеливо мотнула головой.

- Доктор, вспомните, лет пятнадцать назад. Вы гостили в одной семье на севере. Помните?

- Хорошая моя, - задушевно начал доктор, он стал расслабляться, - когда я начал получать ваши письма, я стал забывать, что делал час назад, а вы говорите пятнадцать лет. Я тогда года два, как окончил университет, и гостил у одного профессора, было дело. Но причем тут это?

- Фамилия профессора? - повелительно спросила девушка.

- Дер Гловиц, по-моему, гипнолог, - напрягся доктор, чтобы припомнить.

Я сидела ни жива, ни мертва.

- Пра-а-авильно, - протянула девушка и глаза ее заблестели.

- У него была жена, Анна по-моему, - припоминал дальше доктор.

- И…?

- И больше я никого не помню, - сдался доктор.

- Что, совсем никого?

Девушка опустила руки и совсем расстроилась, доктор начал глубоко дышать. Она обошла скамейку и плюхнулась на нее со всего размаху, совсем, как доктор в кресло.

Доктор обернулся на нее медленно и посмотрел долгим изучающим взором.

- Ты похожа на дер Гловица, забыл его имя.

- Хостес Адер, - буркнула девица.

Доктор просиял.

- Ты его дочь! - восхитился он.

- Да не ужели! Пять за сообразительность, - фыркнула она.

- Ль… ль, - щелкал пальцами доктор.

- Лянка, - улыбнулась она.

- Лянка Анна дер Гловиц? Все еще дер Гловиц? - доктор обрадовался, с него упала тяжесть всего месяца.

- Да, - Лянка подалась вперед.

Они обнялись, как старые приятели.

- Ты - маньячка, чертова! - ругался на нее доктор, - Я тут с ума схожу, думаю, кто мне записочки идиотские шлет, следит за мной.

- А я знала, что вы меня не вспомните, мне тогда всего десять лет было, хотела для эффекта попугать вас.

- Ты меня чуть в могилу не свела, ты понимаешь? - нахмурился доктор.

- Простите, - нахально усмехалась Лянка.

- Засранка, - умилялся доктор, - Ты давно здесь?

- Полгода. Отец переехал преподавать, а я все пыталась вас найти. Я все пятнадцать лет ждала этой встречи.

- А если бы я умер, то так бы и не дождалась, - расхохотался доктор.

- А это не тот профессор дер Гловиц, который будет преподавать у нас на следующий год? - слабо спросила я.

- Я не знаю других профессоров преподающих гипноз лучше, чем он, - обернулся ко мне доктор, - Пенелопа отдельно у него училась. Я по ее просьбе к нему ездил.

Я разразилась нервным смехом, я хохотала, как сумасшедшая, а потом из глаз покатились крупные слезы. Доктор сначала спокойно взирал на мою истерику, потом сам стал басовито хохотать. Лянка посмотрела на нас, как на двух идиотов и флегматично закурила.

Доктор успокоился, а я рыдала в голос на скамейке. В голове было пусто, от нахлынувших эмоций.

- Все, Бри, хватит. Успокаивайся, - доктор погладил меня по плечу. Я посмотрела на него, ощущая, как горит все лицо. Понемногу я стала успокаиваться.

- Теперь можно и на работу, - сказал доктор, хлопнув ладонями по коленкам, - Лянка, я приглашаю тебя вечером на ужин, к себе домой. А потом я был бы рад, встретиться с тобой и с твоим отцом.

- Да, я пока пошатаюсь тут, - улыбнулась Лянка.

Я снова затряслась теперь уже от беззвучного смеха, а из глаз снова полились слезы.

- Ой, ты горе. Брижит, ну хватит, дитя мое, - доктор поднял меня за локоть.

- Чего это она? - удивлялась Лянка.

- Вот, смотри на дело рук своих. До чего довела ребенка, - сурово сказал доктор. - Лучшего моего специалиста по детским девиациям.

Я расхохоталась пуще прежнего.

- Прости, Брижит, я не хотел этого делать, но придется.

Доктор не сильно размахнулся и влепил мне пощечину. В ушах зазвенело, мир поплыл перед глазами. Плюха была очень увесистая. Я сначала озлилась на доктора, а потом вдруг задышала ровнее и спокойнее, в голову вернулись мысли. Я вспыхнула до ушей.

- Простите, доктор.

- Не извиняйся, пойдем. Сестра поставит тебе укольчик и будет тебе спокойствие и счастье, хотя бы на ближайшие часа три-четыре, - пробасил доктор, пожимая мне ладонь, - Хорошо? - спросил он, глядя мне в глаза.

- Да, - кивнула я, не отрывая от него взор.

- Вот и хорошо, Брижит Краус дер Сольц.

 

Глава 10.

Я еще долго лежала в комнате отдыха, около получаса, а может и дольше, пока успокоительное не начало действовать. Та лошадиная доза, что мне укололи, должна была подействовать капитально, но у меня лишь прекратилась истерика. Не думала, что Виктор может так вскрутить мне нервы.

- А угадайте, зачем я пришел! - раздался визгливый голос Кристофа. Он зашел туда, куда ему вход был запрещен.

- Кто тебя знает? - устало спросила я.

- А я пришел рассказать вам рецепт пиццы "Тимофеевской", салата "А-ля-мусорная куча" и десерта "Клубничная фантазия".

- Тебе нельзя здесь находится, Кристоф, иди в комнату, где мы всегда занимаемся, я сейчас приду, - я встала с кушетки, все тело ватное, голова, будто паралоном набита.

Кристоф немного обиделся, но вышел из комнаты отдыха. В коридоре я встретила совершенно зашуганую им бабушку, передала направление и все мои пожелания. Женщина едва ли не плача приняла у меня из рук бумажку и села в коридоре на скамейку.

"Любопытно, нас сейчас слышит доктор или нет?" - подумала я.

Кристоф важно расхаживал по комнате, обмахивался традиционно свернутой в рулон бумажкой.

Я устало опустилась на стул. Бумажка в руках жутко раздражала меня.

- Положи бумажку, - тихо сказала я.

- Чего? - Кристоф посмотрел на меня, как король на нищего.

- Я сказала, положи бумажку, - выплевывая слоги, прорычала я.

Кристоф мгновенно съежился и осторожно положил бумажку на ближайший мольберт.

- Теперь сядь, - успокоилась я. Кристоф стоял.

- Сядь, - повторила я чуть громче. Мальчик мгновенно оказался на стуле.

- А теперь рассказывай, что хотел, - я опустила голову на руки и смотрела в стол. Кристоф долго приходил в себя после моей вспышки, мне было стыдно и смотреть на мальчика не хотелось.

- Ты знаешь, как разделывают корову? - вдруг спросил он.

- Нет. И если честно знать, не хочу.

И влетит же мне от доктора за такой непрофессионализм, но поделать с собой ничего не могу. Рада бы собраться с силами, но в голове от успокоительного сплошной туман.

- Не так как человека, - продолжал Кристоф.

Я напряглась и сделала усилие, смотреть на мальчика было нельзя. Во-первых, чтобы не сбить его с мысли, во-вторых, зрелище мальчика рассуждающего о том, как разделывать, кого бы то ни было, мне было уже не вынести.

- Надо сначала снять все волосы с кожи, соскоблить кожу, а потом разрезать на несколько частей. Когда мясо будет готово из него можно будет сделать фарш.

Я чувствовала, как меня тошнит.

- Кого надо разделывать? - уточнила я.

- Человека, - спокойно ответил Кристоф.

Я продолжала смотреть в стол и думать, а слышит ли это доктор сейчас? А если не слышит? И откуда Кристоф выудил этот рецепт? Я заставляла себя слушать дальше.

- Ты же знаешь, как делать фарш? - Кристоф говорил медленно, повелительно.

- Знаю, - вдруг пискнул он.

Я вздрогнула.

- Замеси тесто, потоньше. Нарежь болгарский перец, зеленый лук. Фарш обжарь с луком и специями. Пока обжаривается фарш, натри сыр на терке, - повелительный интонации Кристофа действовали на меня ужасно.

Желудок подводило, губы затряслись, а горло сжалось, я с трудом могла дышать, будто меня вот-вот вырвет.

- Я разве должен тебя всему учить? Ты же прекрасно умеешь готовить, Ая!

По спине пробежались мурашки.

- Хорошо, я поняла, вариации на тему пиццы, - пропищал Кристоф.

- Не просто вариации. У нас новый гость, очень перспективный гость и нужно его уважить по высшему разряду.

- На второе салат и десерт, как обычно?

- Нет, сегодня полей клубничную мечту клубничным сиропом, а не как обычно, я хочу, чтобы гость привык к нам. Не все же тайны нам ему раскрывать!

- Кристоф ты можешь еще раз это проговорить, только старайся слово в слово, - сказала я, настраивая, дрожащими руками диктофон в телефоне.

Кристоф не подвел. Он рассказал все слово в слово, с теми же интонациями, как и первый раз.

- А как готовить салат? - спросила я.

Кристоф подумал и долго смотрел влево вверх, пытаясь вспомнить.

- Мясо нарезать кубиками и вывалять в панировке, обжарить на тихом огне до золотистой корочки. Помидоры нарезать по-деревенски, огурцы - полукругом. Салат мелко порвать руками. Слить сок из-под сладкой кукурузы, все зерна выложить в салат. Залить специальным соусом и перемешать, - тон Кристофа не давал мне покоя.

Это была пародия на кого-то, попытка кого-то изобразить, кого-то очень важного для мальчика. Это наверняка был пожилой мужчина. Артистизма у мальчика не занимать, поэтому я старалась предполагать, кто это мог быть, такой повелительный и жестокий.

- Ты что-то говорил о десерте? - напомнила я, когда Кристоф замолчал.

Снова взгляд влево и вверх, снова это повелительный тон.

- Взбитые сливки вылить в чашу для десерта, нарезать свежую клубнику, полить специальным соусом, подать слегка охлажденным.

- Что за специальный соус?

- Смотря к чему? - Кристоф снова оживился и стал самим собой, - К салату один, к десерту другой. Не может же быть так, чтобы к салату и десерту один и тот же соус, - искренне возмутился мальчик.

- А что за соус для салата? - спросила я.

- Берете свежие мозги, - повелительно бодро начал Кристоф.

Я упала на стол и закрыла уши руками. Но совладала с собой и решила, что долг превыше, и что потом отопьюсь докторовым коньяком.

- Смешиваете с терпким ликером, тертой паприкой и черным перцем. Разбавляете молоком, перемешиваете до равномерной консистенции.

- А для десерта? - сил испытывать какие-либо эмоции у меня не оставалось, я не могла дождаться, пока этот голос утихнет и раствориться до завтра.

"Беру день за свой счет", - твердо решила я.

- Необходимо равномерно смешать кровь со сливками и добавить большое количество сахара, так чтобы смесь приобрела сладкий вкус. Не доводить до загустения.

- Это все? - безнадежно спросила я.

- Все, - ответил Кристоф. - А хотите знать, кем я стану? Поваром! Я буду поваром!

- Можешь идти, - я выключила диктофон и не поднимала головы, лежащей на руках. Так прекрасно было без этого писклявого и повелительного голоса.

Вдруг маленькая ручка Кристофа коснулась моих волос. Я чуть было не вскрикнула, но сильно дернулась.

- Ты чем-то расстроена, - сказал сочувственно мальчик.

- Да, - сухо ответила я, не хватало еше рассказывать все больному ребенку!

- Все будет хорошо, - похлопал меня по руке Кристоф и вышел.

Я долго сидела в одиночестве и даже задремала, пока собиралась пойти искать доктора. Доктор нашелся в прекрасном расположении духа, выходивший из какой-то палаты. Он увидел меня и посерьезнел. Мы ни слова не сказал друг другу, а прошли в его кабинет.

- Только слушайте в наушниках, - я достала проводки из кармана, - Еще раз я этого не перенесу.

Доктор задумчиво слушал запись, в какой-то момент он сильно нахмурился, а в остальном был безмятежен, где-то брезгливо морщился. В общем как всегда выдавал море разнообразной мимики.

Прослушав запись он молча встал, достал из стола флягу с коньяком, и стакан. Поставил передо мной, наполнил стакан на треть и велел:

- Пей!

- А вы?

- А я должен держаться. Я обещал!

Доктор с грустью смотрел, как я пью его коньяк, но быстро убрал флягу в стол.

- Первое, что нам нужно сейчас сделать, это написать заявление. Работать так тебе нельзя, ты сегодня берешь день за свой счет и не возражаешь старому мудрому мне! - жестко говорил доктор, выкладывая передо мной ручку и листок бумаги.

- А причину какую писать? - спросила я.

- Пиши, выкрала у доктора ван Чеха коньяк и напилась, - улыбался доктор. Я подняла голову:

- Я серьезно.

- Что ты, как ребенок! По причине плохого самочувствия. Ты девушка, главный не будет к тебе приставать с расспросами.

Я написала заявление, доктор прочел его и остался доволен. Он шлепнул заявлением по столу и сказал:

- А теперь о главном. Значит, я не стану тебя пытать выводами, ты сильно не в форме уже с утра.

Сразу выводы. На мальчика влияет очень сильный человек, расспроси у бабушки, кто кумир мальчика, с кем он общается. Эти людоедские фантазии кажутся мне отнюдь не фантазиями. Мальчик цитирует слышно, по интонациям, зная специфику больного: он цитирует когда-то слышанный разговор, который сильно на него повлиял. Мальчик тебе симпатизирует, и решил поделиться. Это его скорее веселит, чем пугает, он не отождествляет себя с человеком, ему не страшно.

Очень надо узнать, Брижит, что там с этим влиятельным человеком. Возможно, Кристоф, ставит его для себя на место отца, которое пустовало. Тогда нужно бить тревогу. Ну, все, ты еле сидишь, иди, дитя мое. Может быть, вызвать такси?

- Нет, я доеду, - тело было ватным, а в ногах было ровно столько сил, чтобы добраться до дома и упасть на постель.

Главный принял заявление без проблем. В приемном покое я еще раз столкнулась с доктором.

- Ты как?

- Лучше, - старалась улыбаться я.

- Ой, врешь, - улыбнулся он и приобнял меня. Я прижалась к теплому, спокойному доктору и чуть было не уснула там же на месте.

- Иди, соня, - тихо вытолкал меня за пределы клиники ван Чех.

Я набрала телефон Виктора. Никто не брал рубку, а потом и вовсе выключил телефон. Мне было пусто и печально. Он черти где, черти с кем, кто пудрит ему мозги… Мозги… с ликером… фу. Меня замутило и я присела на ту же скамейку, где утром встретились доктор и Лянка. Над ней уже во всю цвели белые цветы.

Подул легкий ветерок, и я оказалась в ворохе из белых лепестков. Я не помню, как добралась в тот день до дома, но только когда я коснулась затылком подушки, белая метель из лепестков отпустила меня, и я уснула.

 

Глава 11.

- Вы разрешите присесть? - зачуханго вида дамочка присела рядом со мной.

Мышиного цвета волосы собраны в хвост простой канцелярской резинкой. Волосы были приспущены на уши, но я заметила, что из-под них торчат острые кончики ушей, характерной формы. Такие мы называем "эльфийские" уши.

Глаза ее бесцветно-серые, напоминали своей формой глаза Кристофа. Узкие, миндалевидные с приподнятым к вискам уголком. Под глазами залегли вечные иссиня-черные круги и мешки. Кончик тонкого носа был уродливой картошкой, а капризный рот, давно уже не улыбался и кончики губ устало опустились вниз. От носа к ним шли две глубокие складки. Она вся была какая-то серая, одета непонятно во что, но тоже серое.

- Вы уже присели, - недовольно сказала я, - вы кто?

- Мать Кристофа. Мне стоило усилий найти вас. К тому же, я существую только в голове сына, - сказала она.

- Не поняла, - я удивленно посмотрела на нее.

В голове скользнула мысль, что лучше мне не понимать, что это сон.

- Я - образ, воспоминание, живущее в голове Кристофа. Воспоминанию проще проникнуть в чужой сон. Тем более, что вы уже поняли - это не совсем сон.

Я огляделась, наконец, вокруг. Мы сидели в какой-то забегаловке, на улице было темно. Ходили какие-то люди, каждый нес с собой какой-то свой мир, как фонарик. Проходили люди и, пока они шли, улица существовала на три шага вперед и на три шага назад. Они освещали собой тьму небытия.

- Параллель. Заграничье, - сделала вывод я, - Тогда вы здесь что делаете? Разумнее было бы встретить вас в пограничье, - сказала я и посмотрела на женщину. Она стала как будто еще более серой.

- Это все, что осталось от меня. У меня, к несчастью, очень печальная история, и я не стану утомлять вас ею. Меня зовут Лиссе Катрин фон Ойсех. Я помню все, что помнила бы настоящая Лиссе.

- То есть матери Кристофа больше нет в живых, - уточнила я.

Лиссе кивнула, и отпила кофе из стаканчика, который взялся из ниоткуда.

- Вы пробудили в сыне воспоминания обо мне. Лиссе умерла, но я живу воспоминанием в голове Кристофа, хотя бы так мы с ней все еще можем быть рядом с ним. Больше всего я хотела еще раз увидеться с сыном и попросить у него прощения за то, что выгнала его из дома.

Я была больна с рождения, но Кристоф был едва ли не единственной радостью в жизни. Что я буду рассказывать, вы же доктор и понимаете, что такое, когда любит больной душою человек? Одной рукой мы гладим детей по голове, а другой стараемся задушить - Лиссе говорила устало и монотонно, - так было всегда, и теперь Кристоф так же любит свою бабушку, целует и хочет убить.

Я не знаю, как, но может быть вы можете устроить нам встречу с Кристофом, хотя бы в том же пограничье? Я могу пробраться в любое место, кроме его снов и этой выдуманной страны, которую во многом выстроила моя мать.

Я размышляла, что к чему.

- Я одна не могу это устроить. Вы понимаете, что в пограничье может случиться что угодно. У нас, конечно, есть дверь и ключи от нее, но… Я ничего не могу гарантировать. И потом получится, что Кристоф встретится с воспоминанием о матери, а не с ней самой. Почему бы лучше не устроить вам встречу в его голове, на одном из занятий?

Лиссе задумалась. Я наблюдала, как цветными пятнами расцвечивается улица и темнеет постепенно.

- Вы наверное никогда не встречались раньше с воспоминаниями.

- Я и в пограничье-то всего несколько раз лазила. В параллели тоже не бываю. Только потому, что я - сновидец, вам удалось меня разыскать, да и то я сегодня не в форме откровенно. Сначала успокоительное, потом коньяк, адская смесь. Я по идее могу в реанимацию попасть, но ваш сынишка меня довел, простите.

- Я знаю, - тихо сказала Лиссе.

- Воспоминания обычных людей не имеют особой власти. Я получилась такой, потому что Кристоф помнит и любит добрую Лиссе, но вспоминает, только засыпая. Я - воспоминание, которое хранит не просто скорбный душой человек, а ребенок. Я воспоминание не просто о ком-то, а о матери, которую он любит. И только благодаря этой любви я могу перемещаться спокойно во всех направлениях, кроме его фантазий. Есть часть, в которую я не могу попасть. Кристоф скрывает ее от меня, как все дети скрывают свои темные тайны, когда не хотят расстраивать маму.

О том, что он довел вас. Мне есть, что вам сказать. Я знаю этого человека, от которого он понабрался этой гадости. Кристоф внушаем, мать водит его к гипнологу. Я никогда не слышала его имени, но я знаю, где находится то место, куда водят Кристофа на гипноз, уже полгода. Никаких результатов. Что внушают моему сыну, я не знаю, это находится в том самом запретном для меня месте.

Но я знаю, что часто он плачет и просыпается с криками, зовет меня. И сейчас я уже могу прийти ему на помощь, он вспоминает меня и засыпает спокойно. Что за сны он видит, я так же не знаю, я уже говорила. Бедный мой мальчик! - Лиссе печально вздохнула, - Я сама оказалась в ужасе, когда услышала, что он вам говорил. Если можете, спасите сына…

- Я узнаю у его бабушки, к кому он ходит, - сказала я, - вглядываясь во тьму улицы.

- Она не скажет. Но я могу показать вам место. Только, к сожалению, от дома, где живет Кристоф.

- Показывайте, я знаю домашний адрес Кристофа. Это не так и далеко от стационара.

Лиссе неумело улыбнулась и обняла меня. От неожиданности я зажмурилась, а когда открыла глаза Лиссе не было рядом, меня тоже не было, то есть Брижит лежала в своей теплой постели и даже ощущала шуршание одеяла и видела сон без звуков и запахов, только картинка.

Подъезд, двор с качелями и лошадкой качалкой, разваленная карусель и желтая горка пред которой темно-синий железный лабиринт. У торца дома начинается маленькая дорожка наверх, перейдя через нее попадаю на тротуар. Тротуар идет в горку, на которой стоит отделанный под дерево трактир "Дворик". У трактира т-образный перекресток и недалеко остановка трамвая. Доходим до остановки и ждем трамвай. Он приезжает, но чтобы разобрать номер приходится напрячься. Сначала перед глазами прыгают незнакомые иероглифы, которые на мгновение складываются в цифру пятнадцать, а потом снова начинают скакать иероглифами. На трамвае ехать приходится долго. По какой-то большой улице, через мост через реку, на берегу которой стоит большой жилой комплекс, светло-бежевого цвета с зелеными и бардовыми украшениями. Я начала вспоминать, что это за жилой комплекс, но перед глазами зарябила картинка, и только сконцентрировавшись, я смогла вернуть ее. Трамвай выехал в большой шумный район. Слева был торговый комплекс "Щука", справа еще один комплекс "Алые паруса", за спиной остались магазинчики и рестораны. Район кишмя кишел народом. Здесь необходимо было выйти и пересечь автобусный вокзал. В торговом центре "Щука" был вход в метро. Название его прочитать было невозможно, но это и не требовалось. Я знала, это место.

В метро мелькали метеорами станции, насколько я поняла по схеме, переходить надо на кольцо, одна станция по кольцу вниз и через одну огромный пересадочный узел, где запутаться легче легкого. Но выход в город я запомнила хорошо. Итак, центр города. Справа бульвар, слева кинотеатр. Поворачиваем направо и по бульвару вдоль до перекрестка. Мимо чьего-то памятника, оставшегося по левую руку, поворачиваем налево и оставляем огромный храм за спиной. Дальше пришлось отсчитывать повороты. На третий поворот направо, сквозь маленький дворик, заставленный машинами насквозь на другую улицу. Три поворота налево, перейти дорогу и вот она дверь. Фитнес-центр название прочитать невозможно, буквы скачут. Изображение стало рябить и раскалываться на части. Звонок в дверь. Это звонят в мою дверь. Дверь открывается. Звонок в дверь. Я открыла глаза, последнее что я видела, женщина с каштановыми волосами, неземной красоты.

- Ая, - я проснулась и резко села.

Как я могла не понять, как я могла забыть?! Как доктор это выпустил! Как мы два идиота, смогли пропустить такую очевидную связь! "Ая" - Кристоф упоминал ее!

Это в том фитнес-центре Ая инструктор по йоге, это в подвале этого фитес-центра проводятся эти пиршества из людей. Это все связано и туда водят Кристофа. Зачем? Ая его гипнотизирует? Чего-то не хватает. Аю Кристоф воспринял бы, как мать, а не как отца. Хотя чего только не может вытворяться в голове у этого мальчика!

Я набрала номер доктора и вывалила на него ушат информации. Пока доктор молчал я вышла на балкон и оперлась на ящики. Был уже вечер, почти темно.

- Я - старый идиот, - сделал вывод доктор.

- Я вас поздравляю с этим знаменательным осознанием, но, что нам делать? - растирая лицо спросонья, сказала я.

- Поговори с бабушкой.

- Она ничего не скажет.

- Откуда такая уверенность?

- Есть соображения, - уклончиво ответила я

- Давай колись, не дури меня, - требовал доктор.

- Мне снилась мать Кристофа. Точнее мы встретились с ней в параллели. Она просит устроить ей встречу с сыном в пограничье.

- А почему не в реальности.

- Она умерла, доктор. Все, что он нее осталось - воспоминания Кристофа смешанные с Ка этой Лиссе.

Доктор замолчал.

- Нам это надо серьезнейшим образом обсудить завтра. Пока сама никуда не лезь, подумаешь влезть, голову оторву! - сурово вещал доктор, - Сейчас я не могу это обсуждать, у меня тут еще один ребенок нарисовался. Лянка взяла шефство над моими детьми, и они уже готовы продать за нее душу и родину, а я позабыт-позаброшен. Учись, Бри, так проходит мирская слава!

В мою дверь позвонили.

- Все, доктор, у меня Виктор пришел.

- Иди, дитя мое. Удачи тебе!

Я полетела открывать дверь. На пороге стоял Виктор. Он улыбался, в руках его был букет белых лилий. Я повисла у него на шее, он крепко обнял меня.

"Неужели все будет хорошо", - подумала я.

- Милая, родная, - Виктор внес меня в коридор и шептал мне в волосы ласковые слова, - Это тебе.

Я взяла букет и поцеловала его.

- Прости, есть нечего. У меня был ужасный день, пришлось уйти пораньше с работы, только проснулась. Но я сейчас сготовлю, - засуетилась я.

- Я сам приготовлю, милая. Ты так из-за меня перенервничала, я очень виноват перед тобой, - Виктор направился на кухню.

Я поставила цветы в вазу. И села за стол, наблюдая, как Виктор разделывает несчастную тушку курицы. Мне стало дурно и страшно. Я подошла к нему и обняла со спины. Лилии уже дурманили ароматом, мне стало тепло и хорошо, я старалась не думать о курице и о том, что Виктор все равно кажется мне странным, даже не смотря на его ласку и внимание. В его фразах не было обыкновенных только ему присущих ноток.

- Брижит, родная, знаешь, я был очень нервным сегодня. Я не сказал тебе. Меня пригласил на обед один очень интересный человек. Большой ценитель музыки, там было столько приятных людей, - болтал Виктор, - мы посидели хорошо, жаль недолго. Они все, как один не пьют, это так приятно.

- Тебе, по-моему, раньше было все равно, пьют люди или нет, - улыбнулась я, а у самой ком в горле.

Уж не мой ли Виктор - "перспективный гость"?..

- Всегда неприятно видеть пьяных, если сам трезв, - философски заметил Виктор.

- А почему ты решил заняться Йогой, а мне не сказал?

- Это не йога, а аюрведа, - я слышала, что Виктор улыбается, - техника направленная вовнутрь, я хочу усилить свой потенциал. Мне стало труднее творить. Замыслов нет почти.

- Может, поедем, отдохнем, к морю, например?

- А у нас там много денег?

- Нет, не много… Ну, хотя бы в деревню съездим.

- На счет деревни, это интересно, - на сковородке зашкворчало что-то.

Пришлось оторваться от любимого, мне стало очень плохо с желудком.

- Ты как? - взволновался Виктор.

- Уже лучше, - бодрилась я, утирая рот.

Зазвонил телефон. Виктор ушел на кухню, я подняла трубку.

- Брижит, то чем занимается твой Виктор - аюрведа, я вспомнил… Ему нужно срочно все это прекращать, - пробасил в трубку доктор.

 

Глава 12.

Доктор сильно меня напугал, сказал, что мы поговорим об этом завтра и повесил трубку. Я что-то краем уха слышала про это, но толком ничего не знала. Вечером Виктор полностью завладел моим вниманием, и мне не удалось посмотреть во всемирной сети, что же такое эта аюрведа.

Виктор был жаден до моего внимания, требователен и как никогда настойчив, словно это был первый и последний вечер когда мы были вместе. Он старался выжать из меня все эмоции, на которые я была способна, во всей их силе. Мы заснули рядышком, умиротворенные в полной гармонии, как мне тогда казалось.

Утром я снова проснулась от того, что осталась одна. Виктор снова сидел на балконе, вперясь в какую-то точку. Мне даже смотреть на него было зябко. Смутная тревога зародилась во мне.

Я плюнула на сон, отвлекать Виктора было бесполезно, я полезла в сеть, чтобы узнать, что же такое Аюрведа.

Почти ничего, кроме легенд о Брахме и Вишну я не нашла. Только то, что аюрведа в принципе безопасный комплекс воздействия на тело, сочетающий в себе медитацию, йогу, лечение травками, массаж и диету.

Вроде ничего страшного, тогда чего доктор переполошился? Я махнула рукой. После вчерашних приключений мною овладела апатия, мне было абсолютно все равно, что происходит.

Я задумалась. Наверное, стоит начать писать фантастический роман, в моей жизни то год-полтора все тихо, а то потом как придет беда и ворота отворять уже не надо. Ворота вышибло.

Может, не стоило тогда вообще связываться с Пенелопой и Кукбарой, лезть в это чертово пограничье? Теперь вся эта потусторонняя шушера лезет в мою голову, в мои сны. Когда мне просто хочется спать… Интересно, а успокоительное с коньяком могли дать эффект? Было время месяц-два после той истории с романом "Ноль", когда я то и дело попадала во сне то в параллель, то в пограничье.

Доктор тогда придумал, как мне защититься. Пришлось потратить достаточно много сил, чтобы научиться снова не вываливаться куда не следует. Получается, принимая препараты мне попасть в пограничье или еще куда-то легче, чем в норме. Я-то и во сне научилась себя контролировать, чтобы не дай бог не улететь так, что даже доктор не спасет.

Я приготовила завтрак, сама его съела. Виктор не шел, не ладилось, видать, с лотосом. Из дома я вышла рано, а на работе у меня осталось время бездумно посидеть в кресле доктора, изучая те каракули на картах, которые ван Чех считал своим почерком.

- Доброе утро, Брижит, - доктор был бодр и свеж.

- Кому как, - улыбнулась я.

- Ой, подумаешь, - отмахнулся доктор, - Что опять?

- Все то же самое. Я почитала про эту аюрведу. Ничего особенно страшного не нашла.

- А тебе прямо станут давать всякие гадости читать. Ты же потенциальный клиент тех, кто проповедает эту аюрведу. Не все хорошо для нас, то что хорошо саманам.

- А это кто?

- Я вчера сам суть ли не со словарем эту книжицу читал. Завалялась дома. Я по молодости увлекался индуизмом.

Я ярко представила ван Чеха в национальном индийском костюме.

- Вам бы не пошло, - сделала вывод я.

- Много ты понимаешь, - фыркнул доктор, - Я себе тогда приобрел справочник и несколько книг в том числе и по аюрведе. И ни где-нибудь, а в самом всамделешнем индуистском магазине. Переводная индийская книжица. Так вот.

Что нам важно знать об аюрведе. Обязательно нужно пить травы, и это не наш простой зверобой или ромашка. Некоторые травы обладают галлюциногенными свойствами, некоторые используются на начальном этапе, чтобы расслабить сознание, а в расслабленное сознание столько всего можно вложить…

Диета имеет важное значение - есть можно все, но в определенной пропорции. Пища способствует подстройке организма к единому ритму планеты. Интересный вопрос, может ли знающий человек настроить с помощью пищи организм так, как ему хочется?

Что еще? Лотос. Лотос - это очень важно, поэтому Виктор на тебя и набросился. По аюрведе существует пракрита, это нечто вроде твоей конституции, то из чего ты состоишь. Так вот, ты состоишь, Брижит, из основы разума, основы инерции и основы энергии. Лотос - символ саттвы - основы разума. Он символизирует чистоту помыслов, но не так прост, как кажется.

Теперь о кафеле. Он играет свою роль. Я начал с саман. Саманы - это бродяги, идущие путем Будды. Они умертвляют свою плоть и чувства, чтобы сбросить оковы сансары и достичь нирваны. С презрением они относятся к нам, простым смертным.

- Я ничего не понимаю. Что такое сансара, при чем тут эти саманы и мой Виктор?

- Сансара - все, что нас окружает, видимый и осязаемый мир. Саманы отказываются от него. Они перестают чувствовать голод или жажду, никакого полового влечения… Какое тут влечение, когда организм истощен? И тебе еще повезло. Саманы сидят в колючих кустах и ледяных источниках, а твой Виктор всего лишь на кафеле на балконе. Он учится сбрасывать сансару. И если он научиться ее сбрасывать, в какой нирване его потом искать?

Аюрведа вещь опасная в неумелый руках, а в умелых вообще бомба, - закончил доктор.

Мы замолчали.

- Виктора надо спасать, - сделала вывод я.

- Я думал ты догадалась раньше. Почему он вообще туда пошел?

- Говорит, ему трудно стало творить. Хочет повысить свой потенциал.

- Ясно. Творчество - безумие - разум - саттва - лотос, все связано. Надо это прекращать. Пусть… пусть вон хоть рыбалкой займется, я не знаю. Тоже вполне себе медитация.

- Что делать с Кристофом? - перевела тему я.

- Ты точно уверена, что больше им негде встретиться?

- Да.

- Дело твое. Но потом не пищи, когда доктора вдруг не окажется рядом, а два этих монстра на тебя набросятся, - лениво сказал доктор.

- Но вы же будете рядом?

- С чего ты взяла?

- Вы не сможете такое пропустить, - хитро сощурилась я.

- То есть если ты сидишь в моем кресле, то думаешь, что тебе все можно? Так что ли? - вдруг фыркнул доктор и вытащил меня из кресла.

В ординаторскую заглянула Катрин - бабушка Кристофа.

- Ой, вас-то мне и надо, - среагировала я, и сделала ван Чеху знак, чтобы он вышел.

- Я позже зайду, - сложил губы уточкой доктор.

Катрин несмело зашла и села на краешек стула.

- Я вот о ем с вами хотела поговорить. Вы никогда не замечали, что ваш внук чересчур агрессивен, при этом его агрессия направлена в основном на себя, но начинает проявляться и в отношении к другим?

- Все дети злые, - тихо ответила Катрин, - А так, как жил мой внук… Трудно не озлобиться даже праведнику.

- Мать Кристофа. Где она сейчас?

Катрин укусила себя за губу.

- Я точно не знаю. Я клала ее в стационар Љ 71, там пансионат, все дела.

- Почему вы не навещаете дочь?

- Я не хочу травмировать Кристофа еще больше, - с достоинством ответила бабушка.

- А Кристоф никогда не подвергался каким-то воздействиям, например, гипнозу? Мне очень надо знать. Некоторые его фантазии совершенно выбивают меня из колеи. Они имеют элементы внушения, как мне кажется.

Катрин стиснула зубы. Она стала белой, как мел. В глаза ее заплескался страх, но затем она озлобилась.

- Нет, не подвергался он никакому гипнозу, - резче, чем стоило, сказала она.

- Хорошо, - я встала и отошла за свой стул, уперлась в его спинку руками. Волны злобы от Катрин вызывали у меня безотчетный страх, - Вернемся к вашей дочке. У нее ведь было генетическое заболевание? Легкая умственная отсталость, а после шизофрения, так?

Катрин была на грани обморока.

- Откуда вы…

- Знаю. Я постаралась навести справки, хоть это и нелегко. Мне необходимо было знать что-нибудь о родных Кристофа.

Картин вскочила.

- Я забираю внука.

- Хорошо, - согласилась я, - только, когда он начнет разделывать соседских детей на гуляш и холодец, не жалуйтесь.

- Что? - Катрин развернулась у самой двери.

- На вашего внука кто-то очень сильно влияет. Возможно, даже внушает людоедские идеи. На всякий случай, я была бы вам очень признательна, если бы ни вы, ни Кристоф ничего не ели там, куда ходите на гипноз. Тем более, что гипнозом маленьких детей не лечат.

Катрин выслушала меня с лицом полным ужаса, но непоколебимо захлопнула за собой дверь.

- Ну, что довольна? - в ординаторскую зашел доктор, он был крайне недоволен.

- Нет, - сразу оробела я.

- Дурочка ты, - улыбнулся он, - Надо было сначала все у нее спросить, дескать, чем дочь болела и так далее. А ты и себя строишь филиал ОГПУ на выезде. Так она, конечно, разозлилась и решила, что ты все узнала обходными путями. Теперь Кристоф в руках этого живодера. Ребенку не помогли, бросили его на растерзание… Плохо, Брижит, плохо, - печально говорил доктор.

Я села на стул и расстроилась.

- Ошиблась, с кем не бывает. Ошибка фатальная, конечно, но мы, слава Богу, не саперы. Зато у тебя теперь выбора нет. Лезь в пограничье!

Я, кстати, пока слушал тут, как ты пугаешь пожилую женщину холодцом из соседского мальчика, вспомнил про богиню Кали. Была такая у Индусов, жена то ли Вишну, то ли Брахмы, то ли Шивы. Черт не разберет! Надо бы про нее почитать. Что-то мелькало там, про кровавый пир Кали.

- Брижит, - ласково позвал меня доктор, но не успел ничего сказать, в ординаторской завопила сирена, и замигал красный огонек под цифрой 35.

- Давид! - воскликнул доктор и выскочил из палаты. Я побежала следом за ним.

Когда мы примчались к палате, Давида уже вынимали из петли два санитара. Я на всякий случай нажала два раза на кнопку экстренного вызова.

- Что с ним? - доктор помог уложить Давида на кровать и пощупал пульс на шее.

- Уборщица обнаружила, - сказал один из санитаров, - позвала нас, мы неподалеку были. Кажется, жив он.

- Жив, жив, - не мог отдышаться доктор, - Тяжелый, как слон.

- А чего он… - я не закончила фразу под суровым взглядом доктора.

- А того, - фыркнул он.

В дверях материализовались реаниматологи.

- Опять? - скептически заявил один из них.

- Что опять? - начинал злиться доктор, - Теперь глюкозой не отделаетесь. Вешаться вон полез. Живой, но так знаете, совсем слегка задыхается, - язвил ван Чех.

Самый разговорчивый из реаниматологов что-то неразборчиво ворчал. Через несколько минут Давида увезли.

- Пойдем писать объяснительную, - тяжело вздохнул доктор.

- Вот что мне писать? Попытался повеситься, так как понял, что доктор ван Чех не глюк, так что ли? - возмущался доктор, размашисто шагая из стороны в сторону по ординаторской, размахивая руками.

- Напишите, что повесился во время острого депрессивного психоза. Ну, там ломка у него была, - равнодушно предложила я.

- Ну, да. А зав. отделением, который его вел, все проморгал, так? - возмущался доктор и размашисто сел в кресло. Оно тонко взвизгнуло и развалилось. Ван Чех оказался на полу, весьма удивленный таким положением дел.

- Оно развалилось! - удивленно выдохнула я.

- Черт! - проворчал доктор, медленно поднимаясь и морщась, - Я окружен предателями. Больной вешается, кресло ломается, стажер больных распугивает.

Он пнул кресло и тут же аккуратно собрал его станки, внимательно осмотрел и резюмировал:

- Ему не жить. Ты было мне верным креслом!

Доктор скинул остатки кресла в угол и поставил стул. Долго и недовольно ерзал на нем.

Я обиженно молчала, у доктора зазвонил телефон.

- Да… Конечно… А давай так. Ты ребенка довела, ты его и корми… - доктор засмеялся и по привычке размашисто откинулся, тут же скривился, встретив жесткое сопротивление спинки стула, - Хорошо.

- Брижит, ты будешь прощена, если сегодня вечером мы с тобой отобедаем у почтенного профессора дер Гловица и его милой дочурки. Она мне только что звонила. Просила прийти не одному, но и не с женой. Что-то девочки друг друга невзлюбили. Жаль, они бы спелись… Хотя может и хорошо, что не спелись. Не известно потом, кому хуже, им или мне, - лирически закончил доктор.

- Вот вы странный человек… У вас практикантка больных разгоняет, больные вешаются, кресло и то оказалось предателем, а вы чему-то радуетесь, - пыталась поддеть я.

- А все потому, Брижит, что есть на свете два прекрасных слова: "Дети" и "отпуск", - последнее слово доктор проговорил с особой интонацией, как будто слово имело свой непередаваемый экзотический вкус.

 

Глава 13.

Я тщетно пыталась предупредить Виктора, что ужинать буду в гостях и что приеду домой поздно. В конце концов, я написала возлюбленному смс и с неспокойным сердцем осталась с доктором, чтобы после работы поехать на другой конец города, на обед к будущему своему преподавателю.

Нас встретила Лянка. Она курила на скамейке возле клиники, вся в летящих белых лепестках. Мы радостно поприветствовали друг друга, хотя мне приветливость давалась с большим трудом. Очень хотелось поскорее все это закончить. Доктора ван Чеха подводить не хотелось, но у меня самой душа к обеду не лежала.

Всю дорогу в метро доктор учил меня плохому:

- Если покажешься ему в лучшем свете, то можешь рассчитывать на хорошие оценки на экзамене, возможно, даже на автоматический экзамен, - назидательно говорил он.

- Я совершенно лишена карьеризма, - с достоинством отвечала я.

- Ну, тогда не подводи меня, - улыбался умиленно доктор.

Они с Лянкой вспоминали житье-бытье доктора в семье дер Гловиц, много смеялись, одинаково запрокидывая головы. Доктор басовито, Лянка с хрипотцой. А у меня сердце было не на месте, я совершенно не могла веселиться, доктор поглядывал на меня с тревогой, но до поры не трогал.

Дер Гловицы жили в большом старом доме, где окна занимали пол стены, а потолки в квартирах были настолько высоки, что под них можно было смело ставить на новый год трехметровую ель. Я всегда мечтала жить в таком доме.

Мы поднялись по лестнице в, не первой свежести, подъезде. На каждом подоконнике на лестничной клетке стояли баночки для окурков и хилый цветок.

Лянка позвонила в дверь.

- У тебя ключа нет? - удивился ван Чех.

- Есть. Зачем открывать дверь, когда отец дома?

За дверью послышалось мощное шарканье.

- Открываю, - скрипучий голос глубокого старика встретил нас из-за двери.

На пороге перед нами стоял полный достоинства седовласый мужчина с роскошным птичьим носом и кустистыми бровями, глаза были широко и глубоко посажены, этим он немного напоминал птицу. Тонкий рот был презрительно сжат, глаза то и дело закрывались сухой тонкой пленкой век. Острый подбородок гладко выбритого лица, как-то слишком сильно выдавался вперед.

- Проходите, - мрачно заявил старик.

Вот уж действительно профессор. У меня мурашки по спине пробежали, когда он на мгновение задержал на мне взгляд выцветших, но все еще сильных глаз. В них была сила мысли, сила жизни. Сила ясно мыслящего, опытного человека. Доктор на фоне дер Гловица выглядел пацаном, хотя и стар не был. Я чувствовала себя вообще неразумным младенцем на фоне этих двух столпов психиатрии.

От дер Гловица шли волны опасности, он словно был ее воплощением. И мы видели друг друга три минуты от силы, я уже боялась его.

Доктор и профессор смотрели друг на друга изучающе и серьезно, разве что молнии не летали между ними в этот момент. Мне было страшно. Неужели они расстались врагами пятнадцать лет назад?

Лянка толкнула меня в бок:

- Чего стоишь? Разувайся, бери тапочки.

Ван Чех и дер Гловиц отмерли и сухо обнялись. Я отметила, что доктор обнял бывшего учителя со всей душевной теплотой, хоть и сдержанно. Профессор ученика обнял, потому что так было необходимо, того требовала ситуация. "Вот доктор до мозга костей", - подумала я тогда о профессоре.

- Добро пожаловать, - повелительно и сухо сказал он и прошаркал в кухню.

По дороге он с силой, почти с ненавистью распахнул дверь и бросил через плечо:

- Здесь ванна, мойте руки, господа.

У ван Чеха горели глаза, он был в восторге от встречи с профессором, я его радости не разделяла.

- Брижит, шевелись, скорее мыть руки!

Доктор напоминал ребенка, который не может дождаться, когда же Дед Мороз начнет раздавать подарки и подгоняет этих занудливых взрослых, которые еще и стишок требуют, негодяи. Но я и впрямь не дергалась. Мне не хотелось ни пить с ними чай, ни говорить. Мне хотелось уйти. Дер Гловиц меня пугал.

Лянка вилась постоянно где-то рядом, подавала полотенце, в общем, создавала гостеприимную атмосферу, которой я под впечатлением от ее отца уже не могла разделить.

Мы сели за стол в небольшой кухоньке, обставленной с причудливым вкусом. Все было в розах и лотосах, розы при этом желто-красные, а лотосы сплошь голубые. Лянка уже ставила на стол огромную супницу, от которой через отверстие валил пар.

- Рассольник на бульоне из бараньей кости, - представил хозяин суп, словно последний был, как минимум, герцогом.

Лянка разлила суп по тарелкам. Ни баранину, ни рассольники я не люблю, но пришлось есть, в гостях все-таки. На удивление суп оказался дивно вкусным. Стесняясь, я попросила добавки.

- Еще втрое и десерт, - свысока, почти презрительно, сказал дер Гловиц, - если их тебе будет мало, возьмешь добавки.

Я сглотнула и стушевалась. Доктор обернулся ко мне и добродушно улыбнулся, подмигнул, а под столом пожал руку.

- Ты слишком ее ободряешь, - безапелляционно сказал дер Гловиц, - Пенелопа так же разбаловала тебя, - презрительно бросил он, - Как она, кстати?

- Это долгая история, - замялся доктор, - но если кратко - она умерла.

На каменном лице дер Гловица появилось яростное удивление.

- Умерла? От чего же? - брезгливо спросил он.

- Она стала несколько… больна… душой, - доктор тщательно подбирал слова и то и дело прочищал горло. Профессора это бесило.

- Пенелопа свихнулась, что дальше? - фыркнул дер Гловиц.

Ван Чех бросил на профессора мрачный взгляд исподлобья и бойкотировал вопрос, заняв рот едой.

- И умерла, - педантично, безапелляционно закончил ван Чех, доев свою порцию.

- Ясно. Обычная история, - пожевал губами дер Гловиц, делая вид, что не замечает, как расстроился доктор. Я под столом похлопала доктора по коленке. Доктор на меня не посмотрел, но едва улыбнулся.

- А вы милочка? Кто вы такая? Лянка назвала мне ваше имя, но оно мне совершенно ни о чем не говорит.

- Я - студентка, работаю под началом доктора ван Чеха на полставки, - скромно ответила я в пустую тарелку.

Профессор ответ принял, но остался им категорически недоволен.

- Лянка, подавай второе, - высокомерно сказал он дочери.

Лянка подскочила мячиком, и наши тарелки наполнились каким-то рагу.

- Рагу с куриными сердцами, - точно принцессу представил блюда профессор.

Я попробовала, хотя капусту и разные части животных тоже не жаловала. Это было восхитительно.

- Божественно, - восхитилась я.

На лице профессора отразилось самодовольство.

- Кто это готовил? - спросила я.

- Я сам, - с достоинством римского императора ответил дер Гловиц, - Дать рецепт? Я увлекаюсь кулинарией, и многое могу подсказать, - только в разговоре о кулинарии профессор стал похож из статуи на человека.

- Если можно, но, мне кажется, что я не смогу повторить ваш шедевр.

- Не все сразу, - легко, одним уголком улыбнулся профессор, - для вас пойдут и обычные магазинные сердца.

- А вы, какие берете?

- Я прошу одного знакомого птичника, когда на ферме забивают очередную партию кур, он вырезает мне их сердца. Это свежие, незамороженые сердца кур.

Что-то смутно напоминал мне этот тон.

- Берете эти сердца, тщательно обмываете их в горячей воде. Заливаете сковороду водой и кладете их туда, пусть тушатся на несильном огне. Пока они тушатся, - монотонный голос профессора звучал гипнотически и повелительно, - мелко нарезаешь капусту и кабачки - это называется шинковать. Шинкуешь их, и…

- Простите, что перебиваю вас, профессор, - обратилась к отцу Лянка, - но звонит телефон.

В коридоре действительно тренькал звонок. Дер Гловиц бросил на дочь полный ненависти взгляд и тяжело встал, пошаркал к телефону.

"Вас слушают!" - донеслось из коридора.

Я уже сидела бледная, я знала кого, цитировал Кристоф. Интонация, построение фразы. Если бы мастерство мальчика было невелико, я бы может и не узнала дер Гловица… А, может, я ошибаюсь?

- Чего ты его так боишься? - улыбался мне доктор, - Милейший старикан!

- У меня от него мурашки по коже, - призналась я.

- Мурашки не дети, само пройдет! - отмахнулся ван Чех, - Ты неважно выглядишь, дитя мое.

- Я действительно не очень себя чувствую.

- Что-то не так?

- Пока не знаю, что конкретно, - соврала я.

Доктор понял, что я вру и нахмурился.

- Вальдемар, а можно тебя на пару минут? - Лянка вдруг покраснела до корней волос.

- Конечно, - улыбнулся ласково доктор, подмигнул мне и ушел с ней в комнаты. Тут же прошаркал профессор.

- Можно я запишу ваш рецепт после? - быстро сказала я.

- Ты слишком много тараторишь, - сделал мне замечание профессор и педантично продолжил есть рагу.

Он аккуратно брал на вилку еду и тщательно, установленное число раз ее пережевывал с плотно сжатым ртом.

- А с чего ты вообще решила, что станешь психиатром? - вдруг в лоб спросил он, - И куда ушла моя дочь с этим проходимцем?

- Ласково же вы о бывшем ученике?! - возмутилась я, но тут же угасла под холодным взглядом профессора.

- Проходимцем был, проходимцем и останется, - выплюнул дер Гловиц, - К твоему сведению, деточка, я столько повидал на своем веку, что я не хорошего мнения о людях. В целом они все мерзкие создания. Ты не ответила на вопрос!

- Мне хотелось поступить в медицинский, а потом я решила, что психиатрия это то, что мне нужно, - мрачно ответила я.

- Да, психиатрия тебе бы не помешала. Как и ван Чеху, вам бы полечиться у меня, - "сострил" профессор.

Он встал и достал из холодильника вазончики со взбитыми сливками. На вершине горки сливок была крохотная земляничка, а под горкой сливок была клубника. Все это было полито красным сиропом. Я задышала чаще.

- Мой фирменный десерт "Клубничная фантазия", - приветствуя царицу, воскликнул профессор и громыхнул вазоном передо мной.

- А соус клубничный? Не "особый"? - вырвалось у меня против воли.

Я не успела вовремя прикусить язык. Профессор медленно сел, не спуская с меня холодного взора.

- Клубничный, - с нажимом ответил он.

Я не могла оторвать от него глаз.

- Ешь, - приказал дер Гловиц.

- Я-я-я-я на ди-диете, - начала заикаться.

- Ешь, - тише сказал профессор.

Меня мелко затрясло. Разум упорно отказывался верить в то, что профессор как-то связан с людоедскими фантазиями Кристофа.

Я взяла ложечку и усилием воли убеждала себя, что это клубничный соус.

Тут явился доктор. Они с Лянкой были как-то смущены, доктор весел, Лянка печальна.

- Где ты ходишь? - капризно сказал профессор дочери, пожирая меня взглядом.

Лянка только плотнее сжала губы и достала десерт себе и доктору.

- Доктор, нам надо срочно идти.

- Что за спешка, дитя мое? - ласково отозвался ван Чех, - Это не вежливо так быстро уходить, я еще и десерта не пробовал.

Я понимала, что полностью раскрываюсь перед дер Гловицем, но сидеть в его обществе было невыносимо, он стал еще опаснее, чем был. Тут, на счастье, зазвонил телефон.

- Да, родной, да.

- Ты где, Брижит? - сурово спрашивал Виктор.

- Я все еще в гостях.

- Долго ты еще будешь там?

- А что-то срочное? - я старалась, чтобы доктор понял, что что-то срочное случилось.

- Да, нет, в сущности, просто интересно где ты, с кем ты.

- Я сейчас же выезжаю, - я бросила трубку.

- Что с Виктором что-то? - забеспокоился ван Чех.

Взгляд дер Гловица пригвоздил меня к табурету. Он прожигал меня холодными глазами, словно читал мои мысли. Пока мы не вышли из его квартиры он не спускал с меня взгляда.

- Доктор, это он! Это к нему ходит Кристоф! - выпалила я, когда мы вышли из подъезда.

- Почему?

- Интонации… И еще… этот десерт… Я случайно спросила, точно ли соус клубничный, а не "особый"? Я была шокирована, тем, что сначала услышала знакомые интонации, а потом этот десерт увидела. Доктор, это он!

Ван Чех сложил губы бантиком.

- Насыщенные стали денечки. Сначала дочка профессора клянется мне в вечной любви, а теперь выясняется, что мой несостоявшийся зять - потенциальный маниак-людоед… Ситуация, однако! Это все надо хорошо обдумать. Он крупный специалист, он воспитал таких звезд! Ты их книжки, как учебники, наизусть зубришь. Нельзя на основании одной только интонации обвинять человека в таких зверствах. Зачем ему это? Надо проанализировать. И потом, Брижит, у страха глаза велики!

С этими словами доктор сел в автобус и уехал по каким-то делам, а я спустилась в метро и поехала домой.

 

Глава 14.

Виктор даже не открыл мне дверь. Я как-то сразу встрепенулась и затревожилась. Виктора не было ни в кухне, ни в комнатах. Он нашелся завязанный гордиевым узлом на балконе. Мне понадобилось пол-минуты, чтобы понять, где в этой сложной конструкции из рук и ног голова Виктора. Голова смотрела на меня достаточно злобно и неприветливо.

Виктор стал, молча и медленно развязываться. Я и интересом за ним наблюдала.

- А что это была за… - я не знала, как закончить предложение.

- Асана, - мрачно закончил Виктор, - Тебе не нужно знать. И потом не стоит жаловаться, что я слишком депрессивен последнее время. Ты думаешь, что со мной творится что-то не то. Вместо того, чтобы побыть рядом со мной, ты шляешься по гостям со своим доктором, - мрачно проговорил он.

- Солнышко, я… - начала я и сдулась, мне нечего было возразить, но раздражение засело.

Виктор прошел в комнату и сел за синтезатор, смотрел на него почти с отвращением, положил руки на клавиши, но так и не стал играть. Руки отдыхали на клавишах некогда верного и любимого друга.

- Прости, пожалуйста. Я не могу тебе дозвониться днем, ты сам прости шляешься черти где, черти с кем, телефон выключаешь, - миролюбиво начала я, - Виктор, я пыталась тебе дозвониться, ты сам был не доступен. Куда я поеду, чтобы быть с тобой поближе?

Я обняла его сзади за шею. Он дернулся и сбросил мои руки, развернулся и одарил меня таким яростным, огненным взглядом, что стало не по себе.

- Какое твое дело, где я бываю?

- Тогда прости, как мне быть с тобой рядом? Если я даже знать не могу, что и где ты делаешь? - взъелась я, - Зато мне никуда пойти нельзя. Я должна, что ли догадываться где ты? Тогда, прости, это физически невозможно, я не телепат.

Виктор стиснул зубы и погасил взор, тупо уставился в угол.

- Если я тебе надоел и с кем-то другим тебе интереснее, могла бы так и сказать, - монотонно проговорил он.

- Господи, - взвыла я, - Да с чего ты это взял? Скажи, пожалуйста, что я делаю не так? Что сделать, чтобы ты перестал меня ревновать без причин?!

- Причины есть, - уклончиво, нарочито спокойно сказал Виктор, пялясь в угол, - Но смысл говорить тебе о них. Ты станешь только изворотливей, скроешь эти причины от меня, чтобы я не подозревал тебя.

Виктор выразительно посмотрел на меня, его серо-зеленые глаза были совершенно равнодушны. Я всмотрелась в его лицо. Глаза так изменились, раньше на их дне всегда лучилась или тоска, или радость. Раньше они всегда сияли каким-то особенным светом, в них была жизнь. Сейчас это были не более, чем просто органы зрения с радужкой серо-зеленого цвета. Зеркало души Виктора ничего больше не отражало.

Это открытие поразило меня, я коснулась рукой его волос. Виктор не отсторонился, а даже как-то подался навстречу руке и закрыл глаза.

- Ты настолько не веришь мне? - тихо спросила я.

- Все врут, - тихие слова больно ударили по ушам.

- Это естественно. У каждого должно быть свое личное пространство, - насторожилась я, чувствуя, что теряю последние остатки самообладания.

- Может нам надо расширить его? Пока? Как думаешь? - Виктор говорил одно, а делал совершенно противоположное.

Он прижимался к моей руке сильнее. Я перестала перебирать его волосы и холодно отсторонилась. Во мне появилась какая-то мрачная железная твердость.

- Что ты имеешь ввиду? - резко спросила я.

Виктор открыл глаза, он стал живее, в глазах плескался коктейль из боли с грустью.

- Может, мы просто устали друг от друга? Нам, возможно, стоит пожить раздельно?

- Ты слышишь, что ты говоришь? - взорвалась я, но тут же взяла себя в руки, - Я уйду, родной, если ты так этого хочешь. В конце концов, сколько можно обвинять меня в том, чего нет?! Сколько можно… Но ты вспомни, с чего мы начали этот разговор. Ты был недоволен, что я слишком мало уделяю тебе внимания, через пятнадцать минут ты хочешь, чтобы мы расстались. Да, наверное, ты прав, стоит расстаться, чтобы еще через полчаса ты не приказал мне покончить с собой!

Я сжала кулаки, на глазах выступили слезы отчаяния и обиды. Виктор слушал меня, широко открыв глаза от удивления. Я ушла в спальню и села на кровать. Гордость все еще не давала мне разреветься. Я смотрела на вещи, которые окружали меня все время, пока мы жили вместе. Сердце скрежетало от боли. Собирать вещи… Я сказала, значит, нужно сделать… А там привязать себя к вороху хлама и вниз головой с моста… Это глупо…

Я буду переживать за этого непутевого дурака и постоянно наблюдать, чтобы с ним ничего не случилось. За то время, что мы были с ним знакомы, я первый раз почувствовала, ответственность за Виктора. Тяжкое бремя ответственности за его здоровье, за его благополучие. Голова моя безвольно упала на руки, я заревела в голос: бедный, бедный, мой Виктор!

Я бросаю его в такой момент, зачем? За что? Я не должна его оставлять, я физически не могу его оставить!

На этом месте я вырубилась. Я проснулась через 15 минут с твердой уверенностью, что должна залезть в пограничье. Может там я смогу найти решение хоть одной из навалившихся проблем?

Рисунок Виктора, который он мне подарил, еще, будучи не слишком здоровым, лежал в укромном местечке. Мой личный ключ от пограничья. Мне нужен только ключ, двери сновидцам ни к чему. Я долго смотрела на эти светлые родные треугольники с серо-черно-зеленых красках.

Немного поплакав, я уснула. В голове крепко засела мысль, что мне нужно пограничье, а не параллель или еще какой-то другой мир. Вокруг меня все было белым-бело. А вдалеке яркими огнями сверкал то ли луна-парк, то ли цирк-шапито. Я сделала пару шагов и оказалась рядом с парком аттракционов с яркой вывеской "Вундерляндия".

- Прекрасно, - сказала я сама себе.

Под вывеской стояли две куклы - щелкунчика, они преградили мне путь алебардами.

- Никому сюда нельзя, - прощелкал один.

- Свои деревянные интонации, можешь оставить себе, - фыркнула я и юркнула под алебардами внутрь. Тут же взвыли какие-то сирены, на меня навалилась толпа разъяренных плюшевых медведей и выкинула за пределы этого парка.

- И со мной так каждый раз, - рядом оказалось философски сидящее воспоминание о Лиссе.

- И как туда пробраться? - спросила я.

- Не знаю. Я только знаю, что мой сын там. Он не слышит, как я его зову, я не могу пройти туда. Там ему весело, но он в плену у этой своей Вундерляндии. Я причина тому.

- Лиссе, не думаю, что стоит обвинять только себя. С генетикой в вашей семье я так понимаю не очень. Так что, не все от вас зависело. Ваша матушка тоже, так сказать, приложилась. Она еще и поощряет его такие фантазии. Что-то надо придумывать, - рассуждала я, садясь радом с Лиссе.

Мы долго сидели и молча, смотрели на пластмассовые башенки светящиеся неоновыми огнями. Просто дешевый луна-парк, от которых дети без ума. Во что превратится этот луна-парк, когда мальчик вырастет? С сегодняшним желанием его стать поваром, да и еще со знанием секрета специального соуса… Как кстати, он узнал его рецепт? Не думаю, что дер Гловиц обсуждал с Аей рецепты при ребенке. Профессор лучше знает мальчика, и, я думаю, его особенность запоминать дословно и цитировать тоже.

Я встала и прогулялась вдоль стен. Стены, хоть и пластмассовые, но на вид крепкие. Я коснулась стены, и рука прошла сквозь нее. Удивившись, я просунула руку полностью, сквозь стену, а затем вошла сама и тут же вышла обратно.

- Лиссе, - я подбежала к воспоминанию, - Можно пройти сквозь стену.

- Вам можно, а мне туда вход заказан, - печально отозвалась она, - Я пробовала уже не раз.

- Может, мне удастся найти Кристофа там?

Не дожидаясь ответа, я снова нырнула сквозь стену. На сей раз сирены не прозвучало.

Внутри все было совершенно не похоже на то, что мы видели снаружи. Никаких огней или башенок, все какое-то картонно-бумажное. Я из-за угла наблюдала за улицей, по которой ходили плюшевые медведи. Напротив меня был магазин, в витрине которого сидели дети. Вывеска гласила: "Деликатес".

Я сглотнула. Получается, я тут колбаса на ножках. Теперь ясно отчасти, почему Лиссе сюда нельзя. Кристоф не хочет, чтобы ее случайно отловили и сожрали. А уж я-то как не хочу, чтобы меня сожрали!

Какими-то переулками, я осторожно пробиралась наугад. Пару раз мне попадались медведи-бомжи, пьяные в хлам. Они нечленораздельно мычали и тянули к потенциальному бифштексу лапы. Я легко от них убегала. Те, что бродили по улице были, куда опаснее.

И где здесь искать Кристофа? Мне пришла мысль, я збралась по пожарной лестнице на крышу какого-то дома, что был рядом со стеной и громко крикнула: "Кристоф!", в любой момент готовая выпрыгнуть за стену.

Никто на меня не отреагировал.

- Кто здесь? - визгливо отозвался какой-то голос.

- Кристоф, это я, Брижит!

- Уходи, иначе я натравлю на тебя всех своих медведей! - обидчиво сказал голос.

- Кристоф, не обижайся на меня, пожалуйста, я привела тебе маму.

- Ты все врешь. Ты меня не любишь, ты меня бросила! Совсем, как мама.

- Кристоф, где ты, дай мне тебя увидеть, - просила я, шокированная такими заявлениями.

- Я в своем дворце и не пущу тебя к себе. Я теперь их принц! Я хочу быть их принцем! - истерически закричал он.

- Кристоф, - миролюбиво сказала я, - То, что я больше с тобой не занимаюсь, не значит, что я тебя не люблю. Мы с твоей бабушкой повздорили. Я виновата в том, что бабушка не отведет тебя ко мне больше, и мне правда очень жаль. Ты можешь выглянуть за стены? Там сидит мама, она ждет тебя. Она очень хочет тебя увидеть!

Долгое время стояла тишина. Вдруг меня ударило в грудь мощным потоком воздуха и вышибло за стену. Я оказалась рядом с Лиссе. Солнечное сплетение очень болело. Из Вундерляндии донеслись фанфары. Долгое время было слышно только их, но потом показались первые участники процессии. Пара резиновых свинок, они несли перед собой два опахала. За ними шли парами шесть медведей в причудливой форме меджаев. Четверо рослых щелкунчиков несли паланкин со всех сторон закрытый тканью. Выглядел паланкин, как дешевая игрушка для куклы барби.

Шествие замыкали еще шесть медведей-меджаев, и две пластмассовые уточки на колесиках. Медведи окружили нас, щелкунчики поставили паланкин перед нами, утки встали за нашими спинами, а свинки принялись обмахивать опахалами паланкин.

- Кристоф, - Лиссе поднялась, но ее утка усадила ее обратно на место.

- Сидите, разговаривать с повелителем можно только через штору, - пояснила утка.

- Кристоф, - тихо начала Лиссе, - сынок, прости меня.

Паланкин молчал.

- Дай мне на тебя посмотреть.

- Ты не мама, - донесся слезливый голос из паланкина.

- Я все, что от нее осталось. Лиссе, твоя мама умерла. Ка ее умерло еще раньше, но я, твое воспоминание о маме, увиделась с ее Ка перед смертью и Ка-Лиссе передала мне все, что знала о настоящей Лиссе. Я все, что у тебя осталось, Кристоф, - скороговоркой пояснила Лиссе-воспоминание.

Около пяти минут длилось молчание Кристофа. Шторка паланкина отодвинулась, и из него навстречу нам вылез плюшевый медвежонок.

- А это все, что осталось от меня, мама, - сказал он.

Лиссе задрожала и бросилась к медвежонку. Медведи-меджаи было бросились разнимать их, но застыли с яростными выражениями на мордах. Застыли, раскрыв уродливые рты, деревянные щелкунчики. Свинки с тупыми выражениями на мордах, замерли на полувзмахе. Утки поднялись на хвосты и раскинули свои пластмассовые крылья, раскрыли клювы, защищая своего повелителя, но также были недвижимы.

Лиссе поливала слезами плюшевую голову своего медвежонка. А медвежонок ревел во все горло.

- Ты помнишь, как я называла тебя в детстве? - всхлипывая, спрашивала Лиссе.

- Мой медвежонок, - едва понятно проревел плюшевый мальчик. Кристоф обратился именно в мальчика, но плюшевого, набитого ватой, с неподвижными руками и ногами. Плюшевые медведи стали рассыпаться, у них разъезжались швы, отпадали лапы и вата и паралон лезли из всех швов. Щелкунчики с треском и звоном сбросили свои челюсти и шляпы. Утки ежились, как ежится только пластмасса, брошенная в костер. Оторвавшись от созерцания разрушающихся игрушек, я заметила, как побледнело воспоминание Лиссе, и как все больше стал напоминать нормального ребенка Кристоф. Он уже владел, хоть и с трудом, своими руками и ногами.

Мальчик оттолкнул ставший полупрозрачным образ мамы и сказал:

- Не надо, а то я совсем тебя забуду.

Лиссе была счастлива, она смотрела светлыми глазами за тем, как Кристоф ковыляет ко мне.

- Ты меня второй раз спасаешь, - серьезно сказал он. - И я тебя тоже когда-нибудь спасу.

- Буду только рада, - улыбнулась я и погладила его по голове, - Мне, наверное, пора, вам есть о чем поговорить с мамой.

- Есть, - сурово согласился мальчик, - Но в Вундерляндию мне все равно придется вернуться.

- Почему?

- Я очень-очень слабый, без Вундерляндии я долго не проживу, - совершенно серьезно сказал мальчик.

- Прощай, Кристоф! Прощайте, Лиссе, - сказала я.

Я обернулась к ним спиной, как тут же ощутила, тяжелую теплую руку Виктора на своем плече.

Он гладил меня по плечу, целовал щеки и лоб. Мне стало тепло и хорошо, все было правильно, все было на своих местах. Я не подавала вида, что проснулась и наслаждалась такими своевременными и ласковыми извинениями. Однако, возлюбленный поставил себе целью добудиться меня. Он легонько пощекотал мне нос, и уже это терпеть я не смогла, пришлось "проснуться". Мы не просили друг у друга прощения, мы больше вообще не говорили, но мы стали вдруг единым, неразрывным целым, перемешались друг в друге, я чувствовала, что могу коснуться его души, также как он моей. В полнейшем упоении и неге, мы заснули только под утро.

 

Глава 15.

Я сильно удивилась, когда проснулась рядом с Виктором, и даже раньше него. На часах было восемь утра. Яркие солнечные лучи жарили пол.

"Проспал ты свою медитацию, милый!" - злорадно подумала я.

Почувствовав мой взгляд, Виктор проснулся и томно потянулся ко мне. Как в старые добрые времена мы с ним вместе позавтракали, он сам смешал для меня вкуснейший в мире купаж из черного и зеленого чая. Только он умел смешивать два разных сорта чая и заваривать их так, что сердце замирало от одного тонкого аромата.

По дороге до клиники мы в основном молчали, нам и без слов было хорошо, да и говорить особенно не о чем. Говорили не мы, но я чувствовала, как та неразрывная связь, что образовалась вчера, дрожит и звенит. То была беседа сердец, так стоит ее назвать.

Так чудесно начинался тот жаркий денек.

Мы нежно попрощались. Уходить не хотелось ни мне, ни Виктору. Он обмолвился, что немного погуляет по больничному саду, если не выгонят, а после съездит в одно местечко, дескать, там надо закончить кое-какие дела.

В результате этого феноменально спокойного и счастливого утра, я опоздала на работу на десять минут. Докторской шляпы не было, значит, сам доктор опаздывает еще сильнее, чем я. Ничего, нам не привыкать.

Я отправилась сразу же в кабинет доктора и занялась давно заброшенными делами. Спустя час доктор так и не пришел. Заболел? Вряд ли, он бы позвонил заранее. Я позвонила ван Чеху, чтобы напомнить, что рабочие дни никто не отменял. Доктор был вне зоны действия сети. Меня кольнула тревога.

Спустя еще час в кабинет ван Чеха, где все еще сидела я, забивая смутную тревогу работой, вошел весь из себя начальственный Асцео Эрик фон Бохель - главврач.

- Где этот? - спросил он, не поздоровавшись.

- Какой? - буркнула я.

- Барышня, как вы со мной разговариваете? - возмутился главный.

- Я не знаю, где доктор ван Чех, он не берет трубку.

- Надо позвонить домой, - мрачно сказал фон Бохель и сверкнул орлиным взором.

- Я позвоню.

- Уж будьте любезны, - дверь за главврачом закрылась.

Я, вздохнув, спустилась в приемную и отобрав у секретаря телефон, набрала домашний номер доктора.

- Да, - тихо ответила Британия.

- Бри, здравствуй, это Брижит. Позови ван Чеха.

- Его с вечера нет дома, - так же тихо ответила она.

- Что? - удивилась я.

- У тебя проблемы со слухом, Брижит? - для проформы возмущалась Британия, - Его с вечера нет дома, он позвонил, что в метро и едет домой, и до сих пор где-то едет. Телефон не отвечает.

- Знаю, - я барабанила пальцами по столу и ловила гневный взгляд секретаря, - Бри, как только доктор объявится у тебя или у меня мы связываемся, хорошо?

- Да. Дети переживают сильно, я переживаю. Думаешь, что-то случилось?

- Надеюсь, что нет, - подозревая худшее, сказала я, - Держитесь там.

- Держимся, пока ничего не известно, так что… стараемся поддержать друг друга.

Мы распрощались. Я еще долго сидела возле телефона и барабанила пальцами по столу.

- Да прекратите уже! - взвизгнула секретарь. Я смерила ее непонимающим взглядом и вышла из приемной.

Куда подевался доктор? Неизменно я думала о дер Гловице и его дочке. Что и стоило после того, как мы расстались, вернуть доктора к себе?! Один звонок, дескать, дер Гловицу плохо, или там еще что-то и сердобольный доктор вернется. А там… Что может прийти этому живодеру в голову?

Не важно, что ван Чех его бывший ученик, дер Гловиц и родную дочь-то не сильно жалует, что там до какого-то ученика. Он даже смерти Пенелопы не сильно огорчился. Ладно, оставим темную личность дер Гловица. Куда еще мог подеваться доктор?

Запил в каком-нибудь баре? Потерял память? Ударился где-нибудь головой и лежит в больнице, развивает мелкую моторику и пространственное воображение? Тогда почему не берет трубку? Есть вариант, что его что-нибудь сбило, и он лежит в коме, а телефон раздавлен и не работает.

- Что дома? - я случайно врезалась в фон Бохеля по дороге в кабинет ван Чеха.

- Со вчерашнего дня не появлялся.

- Так, - причмокнул главный, - а после работы он куда пошел?

- Мы с ним ходили в гости, после гостей расстались, и я больше его не видела.

- То есть, ты последняя, кто его видел?

- Получается так.

- Иди, обзванивай морги и больницы, нужно его найти, - озабоченно сказал фон Бохель, - Иди-иди, девочка!

Я снова осела в приемной, взяла телефонный справочник и стала набирать номера. Мимо окна приемной, выходившего в сад на ворота, проплыл Виктор. Он действительно проплыл. Я уловила мельком его взгляд, он был бесцельный, как во время тяжелейшего психоза, когда болезнь почти полностью им овладевала. Так было за это время только один раз. Он быстро выходил из этого состояния, когда я была рядом. Я бросила справочник и побежала за Виктором. Возможно, его удастся вернуть и отвезти домой, а там уже принять меры. Я с перепугу даже забыла, что делать надо.

Виктор шел быстрым размашистым шагом. При его длине ног мне не возможно было бы догнать его иначе, как бегом. Я догнала его почти на автобусной остановке и повисла у него на локте.

- Виктор!

Он не видел и не слышал меня, даже не обернулся на голос. Как под гипнозом он стремился к цели, ему одному ведомой. Пришел автобус, Виктор сел в него, я зашла следом. Наплевать на работу, что с ним делать?! И доктора нет…

Выводить из гипноза? Можно и вывести, но что тогда будет? А вдруг это эпи-припадок? Такое тоже бывает, но Виктор не эпилептик, слава Богу. Я огляделась. Народу в автобусе не так много. Я зашептала Виктору на ухо формулу, я досчитала до трех и щелкнула пальцами.

Возлюбленный мой вдруг злобно покосился на меня и отошел. Я едва не села на пол. Какая угодно реакция: истерика, удивление, даже драка, подошла бы, только не это! Только не этот злобный взгляд и раздраженные шаги!

Я решила следить за ним. Он не понимает кто я! Скорее всего, вообще ничего он не понимает, этот непутевый человек!

Мы вошли в метро. Вышли через пять станций, на большом пересадочном узле. Тогда впервые меня кольнуло, что мы, возможно, идем прямо в людоедское логово. Когда Виктор свернул к бульвару, я точно это знала. Я пыталась остановить его, но бестолку: он отстранял меня железною рукой. Последний раз вообще ударил в живот и за шиворот бросил в кусты! За меня вступился какой-то мужчина, но я еле отговорила его не драться с Виктором…

Глотая слезы обиды и тревоги, я шла за зазомбированным любимым и судорожно думала, как бы попасть в этот фитнес-центр, чтобы остаться незамеченной? Как помочь Виктору, ведь я в сущности никто и ничего не могу сделать?

Внезапно в голову пришла мысль. Конечно, это ничего не даст, но… Я позвонила Британии.

- Нашелся? - сразу спросила она.

- Нет, Британия.

- Ты чего плачешь?

- У меня с Виктором чертовщина какая-то творится. Я ничего не могу с ним сделать. Он идет. Я не могу его остановить.

- Он идет, это уже хорошо, - озабоченно сказала Британия.

Вот оно, пагубное влияние доктора!

- Он идет, мне кажется, туда, где ему станет только хуже.

- Давай, может, я приеду, где это находится?

Я описала место. Британия меня поняла и обещала приехать.

- Может ударить его чем-нибудь тяжелым по голове? - в заключение сказала она.

А это мысль! Сама вдарю, сама вылечу. К тому времени мы вошли в глухой проулок, я стала озираться в поисках тяжелых тупых предметов и оценивала, смогу ли я маленькая, ударить и свалить этого большого мужчину. Мы подошли к концу проулка. Ничего тяжелого не было, и выбора у меня тоже не было. Я собрала остатки сил и разбежалась. Совершила совершенно немыслимый прыжок на спину Виктора. Он под моим весом подался вперед, мне удалось его развернуть, и он прямехонько въехал головой в стену. По мне прошла судорога. От удара такой силы, могло быть и смещение шейных позвонков. Сотрясение будет точно, главное выбить всю дурь из его головы!

Минуту Виктор стоял, оглушенный. Я спрыгнула с него и встала между ним и стеной, пыталась заглянуть в глаза. Они были закрыты, словно робота выдернули из розетки.

- Виктор, прости, солнышко, - обливаясь слезами, сказала я и коснулась его щеки.

Глаза любимого резко распахнулись, он холодно взглянул на меня. У него были абсолютно чужие зеленые глаза.

- Милый, - пролепетала я.

Виктор резко ухватил меня двумя руками за горло и протащил по стенке вверх. Ощущение не из приятных, я хотела закричать, но он придушил меня и я могла только глотать воздух.

- Это же я, Брижит, - с ужасом глядя, на любимого, я пошевелила губами.

Его руки продолжали сжимать горло сильнее. Я чувствовала, как кровь приливает к голове. Воздуха стало не хватать. В последнем приступе борьбы за жизнь, я саданула Виктора ногой под дых. Он отпустил руки, и я рухнула под стенку. И стала отползать, спасаясь. Виктор ухватил меня за халат и дернул, протащив по асфальту.

Он ухватил меня за волосы и зашиворот и поднял. Я начала визжать и кричать, понимая, что сейчас он меня убьет.

- Тише, родная, тише, - ласково сказал он. Я оцепенела.

Виктор воспользовался моментом и приложил меня головой о стену. В ушах зазвенело, я обмякла на его руках и потеряла сознание.

 

Глава 16.

- Не устаю задавать себе один и тот же вопрос, - гулко рассуждал ван Чех, - почему каждый раз, когда мы попадаем в очередную передрягу, нас хотят съесть, а, Брижит? Давай очухивайся уже!

Я открыла глаза. Густой бас доктора меня разбудил. Я стала глазами его искать, но в темноте разглядеть что-либо было невозможно. Когда глаза более-менее привыкли, я разглядела сидящую в углу согбенную фигуру доктора.

- Я битых три часа вещаю тебе, а ты не отвечаешь, верх всякого неприличия! - ворчал доктор, - Как ты чувствуешь себя?

Я прислушалась к себе. Головой вращать было нельзя, болела шея.

- Если так лежать, то ничего, - тихо сказала я.

- И кто тебя так приложил? Хотя, я предполагаю, - ван Чех кивнул в другой угол.

Я с тревогой отследила его взгляд. В углу, свернувшись калачиком, лежал кто-то. Я обратила взгляд обратно на ван Чеха. Доктор только невесело усмехнулся. Я перевернулась на живот и подползла к доктору, и только в двух метрах от него поняла, что к ноге моей прикована цепь. Она мелодично зазвенела. Я подергала ногой, и она позвенела еще.

- Мы все здесь на цепи, - устало ответил доктор.

Я посмотрела на него. Свет падал не самый выгодный, но мне удалось рассмотреть вековую грусть в лице ван Чеха, совершенно небывалую. Черные его кудри свисали печально и грустно, лицо его было белым-бело. Голубые глаза лукаво мерцали и были по-прежнему добрыми, но с грустинкой. Губы и левая бровь рассечены.

- Что с вами?

- То же что и с тобой дитя мое, - ласково ответил доктор, он растянулся поперек меня и стал гладить по голове, - Сильно болит?

- Не очень, мутно как-то.

- Бывает. Ты шла меня спасать? Как догадалась, что я тут?

- Я вообще не догадывалась. Я стала обзванивать морги, когда узнала, что вы не были дома с вечера, а потом увидела Виктора. Он, как робот, машина для убийства. Это не он там меня бил и душил. Я не верю, что это делал он! Его так запрограммировали! Он совершенно не узнавал меня, шел по заданной программе… И вот теперь я здесь. А вы как попали сюда? И вообще, где это "здесь"?

Недолго стояла тишина, доктор думал над моими словами.

- Мне позвонили, когда я садился в метро. В доме дер Гловица между мной и Лянкой произошла не самая приятная для двоих сцена. Она плакала, извинялась, говорила, что мне грозит опасность, и что нам с тобой стоит уезжать, несла всякую белиберду. Я не смог отказать ей в участии и вернулся. В квартире мы снова поговорили, я застал ее почти в истерическом припадке, она выпихнула меня из квартиры. Представь: эта Лянка, меня…

А в подъезде меня уже ждали, мешок на голову, пара внезапных ударов, вуа-ля, доктор ван Чех в каменном мешке, ждет, пока его съедят!

- Чего ждет? - вскинулась я, но рука доктора мягко уложила меня обратно на пол.

- Не знаю, толи это сестричка Британии хочет по-прежнему отведать, насколько я жилист, то ли это новый людоед на мою голову объявился - философски ответил доктор, - они, кстати, спрашивали насколько мой молодой стажер мягкая и вкусная! Я сказал, что не щупал и не пробовал, но, на мой взгляд, она слишком тоща и пойдет разве что на холодец или бульон. Каламбур, кажется, им не понравился, и они меня побили. Не сильно, правда, но губы расквасить успели.

- И бровь.

- Это я сам. Терять мне нечего, кроме своих оков, я ударил одного головой, когда сопротивлялся, еще до заточения… Потом долго сидел тут, прощался со всем миром. Интересное занятие.

А тут сначала внесли тебя, а потом его. Я никак не могу добраться до Виктора. Он забился в угол и долго плакал, сейчас успокоился, спит. Они его били, наверное. Тебя, конечно, жутко уделали.

- Спасибо, что вообще в живых оставили, - буркнула я.

- Мне нравится твой подход к делу, Бри. По крайней мере, я рад, что помирать будем вместе, - доктор коснулся холодной шершавой рукой моего лба.

- Зачем сразу умирать? - мой вопрос сорвался капелькой сырости с потолка и упал со звоном на каменный пол.

- Лучше приготовься к смерти, чем потом испытывать под конец ненужные разочарования, - вкрадчиво сказал мудрый доктор, отирая мои слезы, - А если нас кто-нибудь спасет, как это бывало обычно, то будет приятный сюрприз.

- Нас никто не спасет, кроме нас.

И потом, старик, ребенок и мужчина, который даже хуже ребенка - хорошенькая Армия спасения, - хмыкнул доктор и перевернулся на спину, закинул руки за спину.

От безнадежности я заплакала в рукав. Ну… не может вот так все кончиться! Кто нас украл, почему доктор так уверен, что нас съедят? Дер Гловиц однозначно в этом замешан! Почему это всегда происходит с нами? Самое главное, как выбраться отсюда? Доктор со всем этим смирился и ничего не хочет делать.

- А знаешь, Брижит, есть слова, которые стоит сказать сейчас, даже если мы не умрем, это не будет лишним, - голос ван Чеха прокатился по нашей темнице и долго играл в ее углах.

- Какие слова? - я тоже перевернулась на спину и приняла такую же безмятежную позу, как и доктор.

Ван Чех нащупал в темноте мой лоб и руку. Тихо сжал ладошку и сказал:

- Я тебя люблю, Брижит Краус дер Сольц. Ты самая лучшая младшая сестра, которую только стоит придумать.

Я благодарно пожала ему руку.

- Я вас тоже люблю, доктор. Среди всех учителей, вы - лучший.

- Ох, какая похвала, - я слышала, как доктор довольно улыбается.

От этого правда стало тепло, сама атмосфера как-то поменялась, я перестала плакать и соображала конструктивнее, хотя и все так же безрезультатно.

В углу зашевелился Виктор. Никогда я еще не слушала, чтобы люди могли издавать такие булькающие и хрипящие звуки. Я тут же бросила доктора и как могла, добралась до Виктора поближе, но не могла и дотянуться до него.

- Виктор, родной мой, как ты? - вопрос снова упал капелькой на каменный пол.

Только бульканье и хрипы неслись мне в ответ.

- Да, ты ответишь или нет? - сорвалась на крик я, - Виктор, - позвала я почти шепотом.

Виктор шевелился в своем углу, но, похоже, не мог ничего сделать.

- Все хорошо, - запинаясь, еле слышно произнес он.

От звуков его голоса меня пробрало. Он говорил так, будто бы половины зубов у него не было, вдобавок, не губы и язык не ворочались совершенно.

- Ты можешь двигаться? Я не могу до тебя дотянуться.

- Кажется, у меня сломаны руки, - тихо ответил он с такими же запинками.

Где-то неподалеку зацокал доктор.

Что-то наверху лязгнуло, и дверь открылась. Вошел дер Гловиц, за ним следом два молодчика, каждый нес в руках по фонарю. Дер Гловиц был очень хорош собой в свете фонариков, да и молодые люди, заменявшие ему физическую силу, тоже были статны и красивы: длинные светлые волосы, светлые, холодные глаза.

- Как поживаете, господа? - радостно поинтересовался дер Гловиц.

- Не жалуемся, - безмятежно ответил доктор.

Я промолчала и видела, как с трудом переворачивается на спину Виктор. Сначала я не узнала его профиль. Все лицо в отеках, вместо губ гематомы, на лбу шишка. Виктор перевернулся набок и сплюнул кровь, вместе с зубом. Он попытался утереть рот, но не смог: пальцы были неестественно изогнуты. Я старалась держаться, он на меня не смотрел.

- Брижит, что вы молчите? - дер Гловиц обратился ко мне.

- Пошел в жопу, старый урод! - я не стала стесняться в выражениях.

Один из молодчиков оказался рядом со мной и ударил сапогом в бок. По его меркам может быть и не сильно, но мне пришлось не сладко.

- Бей, скотина, бей… Убийца!

Молодчик замахнулся, чтобы ударить меня второй раз, я сжалась. Дер Гловиц сделал жест и другой молодчик подошел к Виктору. Я зажмурилась и закрыла уши. Первый схватил меня за волосы и отогнул голову назад, а запястья сжал второй рукой.

- Смотри, - прошипел он, но я упорно зажмуривала глаза.

Я услышала хруст, с трудом сдерживаемый вопль Виктора, который не хотел, чтобы я что-то слышала.

- Оставьте его! - сорвалась я, - Оставьте!! Оставьте!!!

- Тише, деточка, тише, маленькая, - дер Гловиц оказался рядом, - Ты это заслужила. Ты вытянула из Кристофа мои секреты и неаккуратно дала это знать, теперь мне придется убить всех, чтобы никто ничего не узнал.

- Дер Гловиц, это неоправданная жестокость, - прорычал ван Чех. Он принял стоящее положение, - Тебе бы проверить своих. Ая привела к нам одного твоего человека. Давида. Брижит не виновата, что все так сошлось, что Кристофа привели ко мне, а я захотел попрактиковать девочку.

Если ты чего-то добиваешься, то не ценой жизни этих двух молодых людей. Есть старики. Зачем убивать молодых?

- Ты понимаешь, Вальдемар, - дер Гловиц подошел к ван Чеху и ударил своей палкой ему по ногам, доктор качнулся, но не упал, - что теперь вам всем крышка? Чего я добиваюсь, тебе не понять. Я не для того тебя учил, чтобы ты раскрывал мои планы!

- С людоедами мне более-менее понятно. Это какой-то ваш очередной эксперимент, который за его бесчеловечностью никто спонсировать не стал, и вы вроде бы тут йогой занимаетесь. Причем тут ребенок? Неизлечимый малыш?

- Часть эксперимента. Не твое дело, - вовремя спохватился дер Гловиц, - Приведи Аю, - кинул он первому.

- Сегодня я буду посвящать мальчика. Блюдами из вас троих. Я думаю, блюдо из этой девочки, ему придется по вкусу. Он ведь тебя любил, этот сумасшедший выкидыш, - усмехнулся дер Гловиц.

- Какая же вы м… - я запнулась на полуслове, поймав движение ноги второго помощника профессора.

- Договаривай, - со спокойной улыбкой сказал дер Гловиц.

Я молчала.

- Но я не понимаю, - продолжал ван Чех, - зачем ты все это делаешь? Набираешь людей, внушаешь им всякие мерзости, потом просто убиваешь по одному и скармливаешь остальным?

- Не твое дело, - дер Гловиц обернулся к ван Чеху спиной.

Взгляд доктора исподлобья сверкнул, синим огнем. Резкое движение и профессор остался без своей палки, а доктор уже занес ее для удара. Как клюшкой для гольфа по мячику, он ударил по голове профессора, который только обернулся к нему. Что-то треснуло, профессор упал. Из его виска брызнул алый фонтанчик. Второй молодчик бросил Виктора и побежал к доктору. Я ухватила мужчину за щиколотку, он протащил меня по полу немного и упал. Доктор четко ударил палкой и этого.

- Ну, немножко продержимся и с палкой профессора, - ван Чех воинственно сверкал глазами.

- Вы прямо, как в кино, - сказала я.

- Британия, права, я слишком много смотрю боевиков, - отделался ван Чех.

- Виктор, - снова позвала я.

Глаз на его заплывшем от побоев лице видно не было.

- Солнышко, ты слышишь. Я тебя люблю! - Я не слышала, что кричу.

- Брижит, у меня от твоих нежностей уши закладывает. Успокойся, дитя мое. Убить старика оказалось проще, чем я думал. Лянка мне этого никогда не простит, но у меня выбора не так-то много.

Из-за двери послышался шум и суматоха.

- Доктор, обыщите тех двоих, у них могут быть ключи от кандалов или какие-нибудь ножи.

Доктор что-то ворчал про мародерство, но послушался.

- Ничего, - фыркнул он, а тем временем шум из вне приближался.

В дверях появилась тоненькая фигурка, за ней маячила еще одна поменьше.

- Британия, - ван Чех не выпускал палку из рук.

Фигурка, молча, сбежала по ступеням. Доктор тут же высветил ее фонариком. Это была Ая, она тут же подняла руки вверх. В левой руке были ключи. Вторая фигурка неуклюже спустилась по ступенькам и деловито направилась прямиком к дер Гловицу.

- Деда, деда, - Кристоф позвал мертвого профессора, мальчик наклонился надо профессором и погладил его по голове, - Деда, ты умер?

- Умер, Кристоф, он умер, - нервно ответил ван Чех.

- В сказке плохой всегда погибает, - сделал вывод мальчик и продолжал сочувственно гладить "деду" по голове, - Я буду по тебе скучать.

- У меня ключи, - тем временем заявила Ая.

 

Глава 17.

- Стоп, Ая, стойте на месте! - доктор предостерегающе поднял палку профессора, - Я сразу предупреждаю вас, я не верю ни одному вашему слову, и вам вряд ли удастся доказать, что вы наш друг.

Кристоф подошел ко мне.

- Привет, - он сел рядом со мной.

- Здравствуй, малыш.

Кристоф дотронулся маленькой ладошкой до моей щеки, ладошка была вымазана в чем-то липком.

- Не бойся, - сказал он тихо, - ты хорошая девочка, а они всегда выживают.

- Если бы все было так просто, - зевнула я.

- Все так просто, - отраженно повторил малыш и положил ручку на коленки.

- Я не знаю, как вам доказать, доктор, - Ая замялась, - Я принесла вам ключи он кандалов.

- Ну, да. Освободите нас, а потом поджарите, как поросят, - усмехнулся ван Чех, - Вы, сколько знакомы с этим монстром? - он кивнул на дер Гловица.

- Шесть лет.

- И вы с самого начала выполняли обязанности повара?

- И не только.

- Мяско разделывали? - поддел доктор.

- Нет, Адер сам это делал, наблюдал за процессами изменения пищеварительной системы.

- За шесть-то лет… - фыркнул доктор, - Ну, может что-то и изменилось. Вы-то хоть понимали, что делаете?

- Понимала.

- Психопатка, - констатировал доктор.

- Не все так просто, доктор! Приостановите лошадей…

- Да, хоть всю конюшню, мне все равно вашей с профессором логики не понять. Заставлять людей заниматься каннибализмом, ради изучения изменения пищеварительной системы каннибалов.

- Не только пищеварительной системы. Адер стоял на пороге большого открытия.

Доктор оперся на палку профессора, Ая сделала шаг вперед.

- Стойте, где стоите, барышня, я просто устал стоять в замахе, - доктор быстро приготовился к удару снова, - Излагайте дальше, - махнул он рукой.

Ая поджала губы, но продолжила.

- Я не сильна в психиатрии, но если не ошибаюсь, причины появления шизофрении все еще неизвестны. Поправьте, если что-то не так.

- Натурально так, - кивнул доктор, - Пока все верно.

- Адер предполагал, что причины кроются в толстом кишечнике, что клетчатка расщепляется на глюкозу, которая изменяет состав крови и питает мозг неправильно.

- Бред, какой! Глюкоза она одна на всех и мутировать не может, так как имеет совершенно определенные свойства, - фыркнул доктор.

- Значит, я не правильно выразилась, - замялась Ая, ей было очень трудно объяснять, - В общем, смысл эксперимента. Вызвать шизофрению, путем изменения состава крови. Начинал он с инъекций. С переливания от больных, здоровым.

Доктор сдавленно хихикнул:

- И что, были результаты?

- Нет. Адер предположил, что это оттого, что процент крови здорового человека не позволяет набраться нужной концентрации. И потом кровь обновляется постоянно, так что эксперимент не удался. Адер быстро его прикрыл. Потом ему пришла в голову мысль набирать здоровых мужчин, и кормить их психопатами, чтобы не клеточном уровне…

Доктор присвистнул и неразборчиво ругнулся.

- Я понял. Постепенно, это вызвало бы мутации. Дер Гловиц предполагал, что шизофрению порождают мутации. Но, что за аборигенство? Съешь глаза врага, чтобы стать зорким - ни одному близорукому что-то не помогло, - вздохнул тяжко доктор.

- Мужчины быстро умирали, - продолжала Ая с трудом, - Язва желудка и эрозия пищевода. Дер Гловиц начал изучать и эту проблему.

- Шизофреники ядовиты, да, - философски заметил доктор.

- Мне все это перестало нравиться, когда Адер стал отходить от эксперимента, скармливая не только шизофреников, но и сводя личные счеты.

- Ах, вам еще и нравилось! - восхищенно воскликнул ван Чех.

- То есть, по-вашему, сумасшедших жалеть не надо?! - возмутилась я.

- Они больные, недееспособные. Мусор, - фыркнула Ая.

Я мгновенно разъярилась. Во мне хватило силы встать и, шатаясь, обрушиться на Аю. Она не устояла, я вцепилась ей в волосы.

- Больные тоже люди, запомни это своей тупой башкой, - я возила Аю по полу головой за дивные каштановые волосы. Ая спихнула меня с себя, доктор тоже подоспел и оттащил меня.

- Все, Брижит, хватит, хватит, - он крепко сжал меня.

Ая поднялась.

- Может этого достаточно, чтобы я вас отпустила уже?

- Лучше скорую вызовите, - фыркнула я.

- Уже. Как только поняла, что тут происходит. Что-то они не едут…

- Я предпочту, чтобы меня освободили люди в полицейской форме, - улыбнулся ван Чех, - вы же отдадите им ключики? И объясните мне вот еще что. Давид, кто он в этой игре? И причем тут аюрведа? И зачем дер Гловиц использовал гипноз?

- Давид, он… Понимаете, мы с Адером были любовниками, не смотря на разницу в возрасте.

- Психопатка, - повторил доктор.

- Йогой мы зарабатывали на эксперимент. Нужно было оборудование, Адер что-то постоянно придумывал новое. Давид пришел к нам, Адер вычислил в нем склонности к мании. Давид автоматически попал в список тех, кого должны будут съесть. Но не сейчас, лет через пять, чтобы не падало подозрение на нас. Давид первый, кого мне стало жалко. У меня возникло что-то вроде симпатии к этому человеку. Он был первый, кому хотелось сохранить жизнь. Он был добр ко всем, я ему нравилась. Он был…

- От чего же был? Он и сейчас есть, только выйдет ли теперь из нашего веселого учреждения, не знаю, - фыркнул доктор.

- Это был мой шанс и спасти его и кому-то дать понять, что есть такая опасность. Что здесь происходит. До меня стало это доходить.

- Вы туповаты, деточка, - заметил доктор снисходительно.

Ая фыркнула, но ничего не сказала.

- От дер Гловица я часто слышала вашу фамилию, вы и какая-то Пенелопа единственные, кем на моей памяти, он восхищался. Он всегда говорил, что ваши логические способности превосходят общечеловеческие.

- Ну, это он мне льстил, - доктор был польщен до глубины души.

- Так вот. Адер много упоминал вас, и я отвела Давида к вам. Дер Гловиц особо не беспокоился, пропал псих и пропал, все равно он до того был уже не в себе, что его россказни для всех просто бред.

Адер всех программировал. Ему нужно было железное подчинение, которого просто не добиться. Ему не нужны были люди. Ему нужны были послушные солдатики, которые бы выполняли его волю. Единственный, кто был его любимчиком - это мальчик. Из него дер Гловиц хотел сделать нечто вроде совершенного каннибала.

- Зачем?

- Я не знаю. Он как-то сказал, что над мальчиком и так природа надругалась, и хуже ему не станет.

- Мерзость, какая, - фыркнула я и невольно провела взглядом по нашему подвалу в поисках Кристофа.

Он нашелся неподалеку. Гладил по голове теперь спящего Виктора. Я закусила губу: "Где же скорая?"

- Аюрведа, - напомнил доктор.

- О, в этом я специалист, - улыбнулась Ая, - Йога только часть аюрведы. Там очень важна диета. Как направишь себя в земном, так и пойдешь в духовном. Ты можешь сколь угодно долго медитировать на очищающее пламя, если ешь скоромное, ты не очистишься. Аюрведу я проводила с теми, кто раньше был не совсем здоров. Мы вводили их в состояние психоза, плюс установки профессора. Через какое-то время мы их отпускали. Потом доктору достаточно было позвонить по телефону и сказать кодовую фразу, как человек приходил сам.

- Так с Виктором было, - почти задохнулась я.

- Остальные занимались асанами для укрепления пищеварительной системы, пили травы для желудка и всячески проводили профилактику заболеваний пищеварения, чтобы не умирать. Но это не очень-то помогало. Все же аюрведа ставит примат духовного над сансарой.

Все замолчали. Доктор задумчиво жевал губу. Мне было пусто, я ждала скорой. Кристоф нас не слушал, он положил голову Виктора себе на коленки и пел ему какую-то колыбельную на тарабарском. Ая ждала.

- Зачем мы ему? - наконец спросил доктор.

Извне послышался топот ног.

- Не знаю, - тихо ответила Ая.

В подземелье спускались врачи, за ними топали Лянка и Британия.

- А свет здесь есть? - гулко спросил кто-то.

Ван Чех осветил его фонариком. Доктор был на полголовы выше ван Чеха, крупный плечистый пепельный блондин с шикарной бородой. Из больших щек выглядывали небольшие поросячьи, но очень добрые карие глаза. Они расширились, когда врач увидел, что происходит.

- Что за Средневековье! - только и воскликнул он, - Игор, звони в милицию!

Второй фельдшер вышел наверх и стал набирать номер. Лянка и Британия бросились к ван Чеху и обе обняли его. Ван Чех обнял только жену.

- А ты кто? - удивилась Британия, глядя на Лянку.

- Я люблю вашего мужа, - просто ответила она.

Британия подняла брови и немного помотала головой.

- Потом разберемся. Как ты? Они тебя били? - она ощупывала лицо мужа.

- Это меня еще, считай, приласкали, - коротко отозвался ван Чех.

Тем временем врач с фонарем в зубах склонился над Виктором и аккуратно его осматривал.

- Что ж за звери-то, господи, - причитал он.

- Доктор, а его руки можно спасти? Он музыкант, он гениальный музыкант, - я снова стала заливаться слезами.

- У нее шок, - откомментировал ван Чех, - и сильное сотрясение мозга. Я врач, - ответил доктор на вопросительный взгляд коллеги.

- Игор, девочкой займись, - коротко отдал приказ доктор.

Мне чего-то вкололи, от чего язык перестал слушаться, и все отступило на второй план, даже голова перестала болеть.

Через какое-то время пришли люди в форме и нас наконец-то освободили. Доктор сам сдался, что убил профессора. Тогда с Лянкой случилась истерика, она сначала захохотала, а потом бросилась на труп отца. Её увезли домой. Доктора долго допрашивали и отпустили. Нас с Виктором допрашивать не стали, но долго осматривали.

***

Виктора увезли в одну больницу, меня в другую. Я больше переживала за него. Ему делали одну операцию за другой, а я не могла даже позвонить. Вдруг резко начала чувствовать магнитные волны и пользование компьютерами и мобильной связью для меня стало невозможным на какое-то время.

Доктор заходил ко мне, и я от него узнала, что его на время отстранили от работы, как и меня. Нас с доктором бесплатно отправляли в грязелечебницу к морю, подлечить нервы.

На доктора завели уголовное дело, о превышении переделов самообороны. Доктор в этом отношении был беспечен, но нам всем казалось, что несправедливо было бы осудить доктора. Пока длился суд да дело, наша поездка на море откладывалась. Я вышла из больницы, меня немного мучила кошмары, но в целом я чувствовала себя здоровой.

 

Глава 18.

Как только меня выпустили, я отправилась к Виктору. Меня с большим трудом пустили в хирургию.

Его лечащий врач долго и нудно жаловался, что Виктор депрессивен, отказывается говорить и постоянно порывается куда-то уйти, благо ноги позволяют.

Войдя в палату, я едва его узнала. Виктор вдобавок ничего не ел, от него осталась только немощная тень, безучастно, глядящая в окно.

- Виктор? - я тихо села на стул возле него.

Он повернул голову и болезненно улыбнулся. Руки лежали поверх одеяла, в гипсе по локти. Лицо его стало угловатым, нос заострился, он был и моложе, и мудрее. Я смотрела на него, и что сказать, не знала.

Виктор смотрел на меня, как обычно в музее восхищаются чем-то недостижимым. Может так знатоки смотрят на фрагмент утраченного древнего артефакта?

Я хотела его коснуться и не могла. Я сидела и убеждала себя в том, в чем уверена была, лежа с сотрясением. Тогда в переулке это был дер Гловиц, не мой Виктор. Это была машина. Он шел на зов к хозяину, я тогда просто не представляла ценности для него.

А сейчас он лежит и страдает, потому что винит себя. Но по идее он не должен этого помнить, рассказам бы он не поверил. Может, перед тем, как его кинули к нам в "каменный мешок" с Виктора сняли блоки?

Дер Гловиц все знал: и что Виктор пианист, и что играет на гитаре, и что болел. Дер Гловиц это все знал. Из-за моего неосторожного слова мы все теперь по больницам, а доктор еще и под судом.

В затылке начала назревать посттравматическая мигрень.

- Не плачь, - хрипло пришепетывая, сказал Виктор. Я смахнула нежданную слезинку и постаралась улыбнуться.

- Не нужные мысли приходят, прости.

- Ты меня прости. Я пойму, если нет. Я - чудовище, Брижит.

Я резко подалась вперед и едва успела не порывисто, а осторожно коснуться его лица, чтобы не сделать больно не дай бог.

Виктор закрыл глаза и тяжело вздохнул.

- Это сделал не ты. Тут много и моей вины. Я пыталась тебя остановить, и не должна была. Все это с нами сделал дер Гловиц, но его уже нет.

- Я попался на эту удочку сам, - упрямо ответил Виктор.

- Милый… - только смогла выдавить я.

Мне особенно нечего было возразить, хотя и необходимо. Формально, он был прав.

- Я уеду, Брижит, - тихо сказал он.

- Куда?

- Не знаю. Может быть не север, где меня никто не знает. Я уеду, родная.

Я мелко задрожала и отняла руку.

- А как же я? Давай уедем вместе?

- Это невозможно. Мне надо уехать одному.

- Но ты вернешься?

- Нет, я не хочу возвращаться туда, где чуть тебя не убил.

Мигрень зудела в голове, как гвоздем по кафелю.

- Виктор, пожалуйста, пожалуйста, подумай. Так ли это необходимо? Уехать… можешь уезжать, но на время! Нам всем сейчас перемена места не помешает. Нас в пансионат посылают на море, в грязелечебницу. Я хотела тебя забрать, мне осталось только получить путевку.

- На море жарко, - капризно ответил Виктор, - Когда мне снимут гипс? Черт с ним, что я не смогу играть. Я вообще ничего не могу делать!

Виктор впадал в отчаяние. Я была первым человеком, кто его навестил за все это время.

Тогда я ушла только под вечер. Мы долго разговаривали, и мне удалось немного расшевелить его. На следующий день я приехала опять, хотя и с трудом. Долгая дорога на другой конец города утомляла меня. Виктор был менее угрюм, но как-то сдержан, холоден. Я привезла ему гитару. Он учил меня, как на ней играть. Наконец-то и мне стала доступна эта магия. Выходило криво и некрасиво, но даже от этого возлюбленный мой получал живое удовольствие.

На гипсе кончики пальцев были не закрыты. Виктор перед моим уходом положил гитару так, чтобы можно было касаться струн. Звуки почти не получались, но он радовался, как ребенок. Все, что у него было, это я и гитара. И этого мира ему было пока вдоволь.

Доктор переживал, что пока не может прийти к Виктору. Ван Чех, с которым мы разговаривали только по телефону, басовито жаловался на то, что вопреки всем законам природы, вампиры все-таки существуют и поголовно работают юристами. Но час суда пробил, спустя месяц. Доктор выступал в качестве обвиняемого, я в качестве главного свидетеля защиты. Виктора из больницы вызывать не стали, так как посчитали, что нездоровый в прошлом человек, недавно перенесший психоз, не мог тогда оценивать реальность адекватно. Я была в корне с этим не согласна. Из свидетелей обвинения была только Лянка, да и та относилась вяло ко всей судебной канители.

В тот день я не смогла поехать к Виктору, все давно было оговорено. Виктор все понимал. Хотя его сдержанность в отношении меня продолжалась, он стал гораздо теплее. Касаться меня все еще боялся.

Я сидела под дверью в зал суда. Все было как-то менее торжественно, чем я предполагала. Все было новенькое, но пахло пылью и чернилами.

Мы сидели в коридоре: я, Лянка, две какие-то девицы, Ая в наручниках - она одна отвечала за все, что сделал профессор, и это было не правильно. Она, как могла, сотрудничала со следствием, чтобы облегчить себе вину. С нами сидел Давид, фон Бохель с постной миной делал вид, что он тут случайно.

Нас вызывали, каждого в среднем допрашивали по пол-часа или сорок минут. Наконец, я осталась одна.

- Брижит Краус дер Сольц.

Я вошла в зал суда. Доктор был деловит, он едва мне улыбнулся. Над бровью теперь был шрам, который доктора слегка портил, а отнюдь не придавал мужественности. Где-то в зале я заметила Британию, она почему-то была белее мела и вообще отсутствовала, лишь телом обозначая, что она здесь. Лянка совершенно была убита. Ая сидела бодро с чувством выполненного долга.

- Назовите свое имя и адрес проживания, - попросил судья.

Это была женщина, строгая, на вид около сорока пяти лет. В своей мантии она напоминала королеву из книжки, сходства добавляла прическа, делавшая голову в два раза больше. Сама судья была щупленькая, ее можно было сравнить с круглым леденцом на палочке.

Я назвала свое имя.

- Где вы работаете?

Я назвала место работы.

- Учитесь? Где?… Давно вы знакомы с доктором Вальдемаром Октео ван Чехом?

- Ваша честь, его фамилия не склоняется, - поправила я, судья усмехнулась, - Я знаю доктора уже три года. До того, как пойти на работу, я два года проходила у него практику.

- Как вы можете охарактеризовать личность подсудимого?

- Он прекрасный врач. Сердечный человек, он старается никому не отказывать в помощи. Более того, доктор ван Чех прекрасный учитель. И он убил тех двоих только потому, что они угрожали не только его, но и нашим жизням.

- Расскажите подробнее, что происходило в момент убийства.

Я рассказала все в деталях, как запомнила. Как дер Гловиц издевался надо мной и Виктором, как доктор старался защититься от одной из самых ужасных смертей.

Судья была бесстрастна.

Я не забыла рассказать, что именно я, чтобы помочь доктору спастись, ухватила за ногу одного из людей профессора, которого доктор потом добил клюшкой.

После прочих муторных процедур, суд удалился. В зале началось оживление. Я пересела к Лянке, на нее было больно смотреть.

- Ты как?

- Плохо, - горько ответила она, - Я всегда подозревала, что отец чудовище, но я не думала, что он первосортный монстр. Тяжко быть дочерью такого чудовища. Знаешь, уже, какой-то остряк ввел в оборот термин "синдром Гловица". Так общо называют всех психиатров, сходящих с ума.

- Ужасно, - мне стало мерзко, в первую очередь от того, что имя этого урода сохранится в нашей истории. Мало того, скорее всего этот термин войдет в оборот и тогда… Все плохое имеет свойство прилипать, а хорошее почему-то не клеится ни к языку, ни к душе. Я тяжело вздохнула.

Ко мне подошел ван Чех.

- Отлично выступила, спасибо. Как Виктор?

- Держится.

- Рад тебя видеть, Брижит, не то, чтобы ты очень цветешь, но выглядишь неплохо.

- Доктор, вы прямо кладезь комплементов, - улыбнулась я.

- Лянка, - ван Чех присел перед ней на корточки.

Лянку дернуло, она не посмотрела на доктора.

- Прости меня, девочка, прости, если сможешь, милая.

Лянка упрямо молчала, ее мелко трясло.

- Скоро этот кошмар закончится, - доктор бодро встал, но все еще сочувственно и ласково смотрел, на Лянку.

Суд вынес доктору оправдательный приговор, с учетом характеристик и ван Чеховых заслуг. У суда нас ждала Хельга с детьми Британии. Они набросились на доктора.

- Тебя теперь не посадят? - Девон умудрялся одновременно обнимать мать, ван Чеха и сестру.

- Нет, это было бы верхом абсурда, - с сомнением сказал доктор.

- А тебя наградят? - сверкала черными глазами Ая.

- А вот это точно вряд ли, - рассмеялся доктор.

- Ну, что, Брижит, показывай дорогу, - обернулся ко мне доктор.

- Куда? - не поняла я.

- Я и мой личный маленький цирк дрессированных детей едет навестить одного очень больного и печального человека, которого ты очень хорошо знаешь, - прищурился доктор.

Мы сели по двум машинам, Британия и Хельга были за рулем. Дороги я не знала, так как ездила на метро, но сестры по карте сориентировались, куда надо ехать.

В больнице меня встретила встревоженная медсестра и препроводила к врачу. Ван Чех оставил семью в больничном парке, и поднялся со мной.

- Мы не могли вам дозвониться, - начал лечащий врач Виктора, потирая руки.

- Что случилось? - уже заранее волновалась я.

- Виктор сбежал из больницы. Мы вам звонили, но не дозвонились.

- Я была в суде, отключила телефон, - побелевшими губами сказала я.

Ван Чех заранее приобнял меня за плечи, на тот случай, если мне вдруг станет дурно. Но времени на обмороки у меня не было. Виктора нужно было срочно найти.

- Что он взял из вещей? - резко спросил ван Чех, - И как вообще такое может быть, что больной прошел мимо охраны, мимо других врачей?

- Он взял одежду и гитару. Все остальные вещи, включая бумажник, остались здесь. Можете их забрать.

Тут меня накрыли слезы.

- Он хотел уехать на север. Хотел… - я уткнулась носом в плечо доктора.

- Иди вниз, я принесу его вещи.

- Нет, я с вами.

Мы пришли в палату, где лежал Виктор. Я перебрала каждую вещичку, в поисках хотя бы намека на то, куда он направился.

- Когда выяснилось, что он бежал? - сурово спрашивал доктор, видя, что я совершенно не способна что-либо делать.

- Утром. Вечером на обходе он был, а утром уже нет.

- Прекрасно. Брижит, он знал, что ты будешь на суде?

- Знал.

И как все продумал, засранец, - злобно начал доктор, - тебя не будет, дозвониться тебе не смогут, значит, ты не узнаешь. Просчитал. Вот, что значит - шизофреник, - последнее из уст доктора прозвучало как-то очень уважительно, - А документы он взял, Брижит?

- Они были в гитарном чехле. Он все говорил, что гитару он точно тут не оставит, поэтому документы кладет туда.

- Значит, поступаем сейчас следующим образом. Звоним одному моему знакомому служителю закона, он нам по старой дружбе даст пару номеров. Ты едешь ко мне, и даже не пререкайся. Я сажусь на телефон, а ты ложишься спать.

- Но я не хочу.

- Захочешь, - хищно прошипел доктор.

Я держала в руке телефон Виктора. Оставил, чтобы не было искушения позвонить и вернуться. Значит, уехал навсегда.

- Но куда он поехал без денег? На поезде или на самолете без денег не уедешь. Да, на метро и на том не уедешь, - хваталась я за обрывки здравого смысла.

- Черт, его знает! И заметь, как в прошлый раз, с тем письмом мне. Все втихомолку, все до удобного момента. Все помнит, все знает, играет до последнего, а потом раз и ищи свищи, где его черти носят, - ван Чех был очень зол.

Доктор все сделал, как сказал: куда-то звонил, кого-то обзванивал, что-то узнавал. Я принимала посильное участие в бурной деятельности: сидела на ковре и делала вид, что пью чай с куклами Аи.

Доктор сразу же отстранил меня от дел. Когда все возможные ниточки были завязаны, оставалось самое мучительное - ждать. Но ответа все не было.

 

Глава 19.

Мы не нашли Виктора сразу. Он нигде не был зарегистрирован ни один билет на поезд, ни на один авиарейс. Спустя неделю, я подала заявление о пропаже в полицию. Виктора объявили в розыск по всей стране, пришлось приврать, что он сбежал из клиники в момент психоза. Фото разослали во все города, даже в поселки. Теперь шансов найти его почти не было.

Я переехала на неопределенное время к доктору. Меня мучили кошмары, начались фобии и депрессия. Доктор носился со мной, как с хрустальной вазой, а я апатично принимала помощь, совершенно не отдавая себе отчета в том, что происходит. Медленно я погружалась в вязкое состояния депрессивного психоза. Со временем, я даже перестала есть - отпала потребность. Доктор занимался со мной на дому.

Но лучше всех меня поддерживали дети. Они единственные, кто мог пробудить во мне жизнь, но с каждым разом им удавалось это все труднее.

Ая упорно требовала доктора "отпеть" меня, чтобы расколдовать. Девон, даром, что хотел стать юристом, проводил со мной долгие часы в разговорах о каких-то самолетах, он отвлекал меня от единственной темы моих раздумий, которая превращалась в манию.

Наконец, все закончилось тем, что ван Чех всплеснул руками и стал кормить таблетками и едой насильно. С таблетками стало лучше. Голова была ватная, в ней было явно больше опилок, чем мозгов, а опилками думать неудобно, поэтому плохие мысли ушли. Все мысли ушли.

Уже подходила к концу осень, когда я вдруг увидела сон. Я увидела, что иду темной зимней ночью по железнодорожным путям. Мимо меня проезжает поезд и вздымает снежную пыль, которая искрится в фонарных огнях. И я слышу голос, ЕГО голос - он что-то поет.

Затем я увидела Кристофа, который сказал, что теперь вечно будет жить только в моей голове, и что будет рад, если я его не забуду.

Я проснулась разбитая, таблетки мне не помогали. Но среди всей серой депрессии у меня появилась ярко-голубая мечта, найти это место, найти эти железнодорожные пути. Но сколько я ни желала, чтобы сон повторился, он не повторялся.

К середине декабря моя тревога так возросла, что доктор принял решение отправить меня лечиться. Сам он на море не поехал, по истечении срока в три месяца, вышел на работу. Куда лечиться, конечно, вопросов не возникало. Но в день перед тем, как меня должны были вписать, позвонил какой-то человек из города, аж за полярным кругом и сообщил, что видел человека похожего на Виктора. У них весь город его знает и любит. Потому что этот человек играет сломанными руками на гитаре. Недавно ему кто-то снял гипс, нашлись добрые люди.

Я засобиралась в дорогу. Британия как могла, удерживала меня, а когда домой ворвался доктор, то началось светопреставление!

Сначала доктор пытался понять, брежу я или нет, потом искал мне билеты, потом заказывал машину до вокзала. Потом один билет пришлось сдать, потому что я наотрез отказалась ехать с ним вместе, с Британией или еще с кем-либо. Доктор тогда долго смотрел мне в глаза, а когда погасил свой взгляд, то как-то устало, обнял меня и пожелал удачи.

Двое суток в поезде я спала урывками, боялась пропустить свою станцию. Это был какой-то полустанок, чуть ли не в лесу, где останавливались всего несколько поездов.

Меня продолжали мучить кошмары, в которых в основном фигурировала Кукбара. Она ломала мне челюсть, так что я не могла говорить.

Проснувшись после одного из таких кошмаров, я вдруг успокоилась. Почувствовала, что тревожиться не о чем, все идет своим чередом и вроде бы даже логично.

Через полчаса пришел проводник и сказал, что мы прибудем на мою станцию через час. Я не испытала ни волнения, ни тревоги, ничего. Прибудем и прибудем, что тут такого?

Был вечер, не то чтобы поздний, но там, где всегда ночь, это не имеет значения. Человек, что звонил мне, обещал, что встретит и проводит, но он не встретил. Я спрыгнула с платформы и пошла по путям. Вокруг горело множество огней, станция оказалась не такой уж и маленькой. Падал легкий мелкий снежок, а поезд все продолжал стоять. Вдоль станции шел сплошной забор, а вокзал виднелся вдалеке. Я шла вдоль забора по путям.

Поезд тяжко вздохнул и тронулся. Он быстро набрал ход и умчался, взметнув вверх тучу снежной пыли, которая застлала фонари, как туман. Меня тут же поразило, это я уже видела. Но тогда, во сне, это было тепло. А сегодня ужасно холодно, наяву.

В заборе была открыта калитка. Я свернула с путей и нырнула в нее, чтобы узнать что там. Это был пустой, голый проходной двор, с протоптанной тропинкой, освещенный одним, слишком ярким, синим фонарем.

Я поймала себя на мысли, что ни о чем не думаю, а только слушаю, звенящую ледяную тишину да жадно вдыхаю морозный воздух.

Я прошла дворик насквозь и оказалась перед разрисованным яркими красками домом. На улицах было светло от иллюминации, и очень-очень тихо.

В кармане зазвонил телефон. Я подпрыгнула от его звонка.

- Брижит, ты приехала? - басил доктор.

- Да, вот минут пятнадцать назад.

- Тебя встретили?

- Нет.

- Я знал, что этот человек порядочный засранец. Удачи, Брижит.

- Спасибо, доктор.

- Позвони, как и что у тебя сложится.

Мы распрощались с ним. Я положила трубку и тут услышала звуки. Звуки ЕГО голоса. Он что-то говорил. Ветер доносил обрывки слов. Я бросилась бежать навстречу ветру. Мой маленький чемодан был категорически против такого с ним обращения, подпрыгивал на неровностях, тянул меня обратно и визжал, и громыхал.

Я бежала. Лицо жег холодный воздух, охлаждаемый встречным ветром. Я не запоминала пути. Меня вели уши и повиновавшиеся им ноги. Наконец, я выскочила к большой площади. Напротив меня, через дорогу, было кафе.

На постаменте перед кафе стоял мой Виктор в тонкой, когда-то молочно-белой водолазке, которая теперь по виду была больше похожа на нечто непотребное. На нем были чужие ватные брюки, это была единственная теплая вещь. Вокруг уже была толпа, не протолкнуться. Его хорошо приветствовали. Я заметила людей, которые собирают деньги с подходящих.

От гитары Виктора тянулся провод, перед ним стоял микрофон. Виктор попробовал его еще раз, поприветствовал публику. Микрофон давал сбои, глотал слова. Я перебежала дорогу и стала ввинчиваться в толпу суровых, привыкших к морозам, рабочих людей.

Меня пихали, пытались оттеснить, но я рвалась вперед, на ходу расстегивая пальто. Меня мгновенно пробрал до костей холод. Виктор пел что-то не знакомое, свое. У самой сцены я остановилась, потому что надо было вспрыгивать на нее.

Виктор пел с закрытыми глазами. Бледные без единой кровинки пальцы, скрюченные, почти не гнущиеся перебирали струны. Он прижимался всем телом к чему-то незримому, о чем пел, я не слушала слова, не слышала музыки. Я только видела, как выступает среди этого морозного ужаса пот на его лбу. Как липнут ко лбу волосы. Я чувствовала, что его переполняет тоска и нежность и сочится звуками из него. Он не может ее передать, не хочет. Это все, чем он живет сейчас.

Он пел, а я стояла, я не могла сдвинуться с места, не могла преодолеть какое-то плевое препятствие. Я разрывалась от ужаса, который меня обуял и жалости. В тот момент я готова была убить любимого, именно потому, что я его любила, потому что нельзя так обходиться с собой, так себя губить!

Наконец, пружина, сжимавшаяся с того момента, как он исчез, разжалась. Я бросила чемодан и заскочила на сцену. Быстро сняла пальто и накинула на плечи Виктору. Микрофон с треском упал, раздался высокий, неприятный звук. Я крепко его обняла.

- Ты уехал! Сволочь… Ты обещал не уезжать! Мразь, я тебя ненавижу! - ругалась я, сильнее прижимая его к себе, утыкаясь в него носом, заливая горячими злыми слезами.

- Идем внутрь, ты замерзнешь, - смущенно, Виктор приобнял меня, - Простите, концерт окончен, - извинился он в толпу.

Сразу послышались крики: "Денег не вернем!" и так далее.

Виктор увел меня куда-то в очень теплое помещение, так мне показалось с мороза.

Он прижимал меня к себе, я била его кулаками в грудь и живот и повторяла, как ненавижу его, как плохо мне было без него и как ужасно он сам с собой поступает.

Кто-то принес чай. Мне удалось с большим трудом успокоиться только после таблеток и спустя час. Столько проклятий за свою жизнь ни на одного живого человека я не извергала.

Уже потом я присмотрелась к Виктору. Он снова набрал вес, кормили его хорошо. Оказалось, он жил при кафе, работал, в основном, за еду, и раз в неделю давал вот такой морозный концерт по собственному желанию. Все деньги уходили владельцу кафе.

- Зачем? - не уставала спрашивать я.

- Я уехал. Я должен был уехать. Нельзя мне было тогда находиться рядом с тобой, - объяснял Виктор, - А потом понял, что уже здесь и подохну. Обо мне хорошо заботились здесь. Без тебя…

- Оригинальный способ самоубийства.

- Я очень рад, что ты нашла меня. Я сам бы уже не вернулся. Слишком стыдно, за то, что было. Слишком невыносимо, быть с тобой, зная, что я сделал тебе больно, - Виктор не выпускал меня из рук, прижимал, гладил, целовал. Руки его зажили, но пальцы никуда не годились. Он как-то приспособился играть - и день, и ночь тренировался.

- А я без тебя чуть с ума не сошла. Готова была в дом скорби уйти, чтобы занять твою палату, - печально говорила я.

Виктор перебирал мои волосы, мы с ним сидели на каком-то топчане, служившем ему постелью. Виктор качал меня и напевал колыбельную, а я засыпала, ощущая его тепло, его запах, слушая биение его сердца: родной звук, присутствие которого в жизни означало, что теперь все точно будет хорошо.

Спустя три дня мы уехали оттуда, чтобы снова попробовать зажить нормальной человеческой жизнью.

 

Эпилог.

Зажить человеческой жизнью у нас с Виктором даже получилось, но ближе к февралю, когда мы оба покинули стены пульмонологического отделения - оба слегли с воспалением легких.

Я все еще была отстранена от работы, и по мере сил училась. Виктор брался за любую работу, чтобы как-то нас обеспечить.

Со всеми треволнениями лишь в конце февраля мы выбрались к морю. Санаторий работал круглый год, а в мертвый сезон мы были там одни. Доктор категорически заявил детям, что на море делать зимой нечего и не взял их с собой. Мы жили в санатории вчетвером: я, Виктор, Британия и ван Чех.

Виктор не отпускал меня ни на шаг от себя, у нас появилась вдруг болезненная привязанность друг к другу.

Доктор частенько философски разгуливал с женой по берегу моря, поддев под свое великолепное пальто с ангелами свитер цвета молочного шоколада.

Доктор был до того хорош, что Британия отказывалась пускать его в людные места одного, но доктор к людям и не стремился. Доктор отдыхал от людей, слушал море и размачивал уже третью пару ботинок в прибое.

Как-то вечерком, мне не спалось. Виктор уснул, а я решила, что привязанность привязанностью, но с этим что-то надо делать. Оставила записку и с титаническим усилием спустилась вниз. Доктор был в обществе бармена.

- Чайком балуетесь? - прищурилась я на бокал доктора.

- Есть немного. Налейте даме такого же чаю, молодой человек, - улыбнулся ван Чех.

Бармен удивился, но бокал достал.

- О, правильный чай по-Чеховски, - улыбнулась я, принимая бокал коньяку.

- Давай, Брижит. За то, чтобы добро с кулаками сменилось добром с палкой, - провозгласил ван Чех, и мы чокнулись, впили.

- Какая гадость, - крякнув, сказал доктор.

- Вы же зареклись пить! - поддела я.

- Мало ли… Когда это было! - отмахнулся доктор и печально вздохнул, - Больше всего меня в этой истории угнетает неправильность этого мира.

Черт с ним с дер Гловицем, хотя жаль специалиста. Вот вроде он плохой, да, Брижит, вот натурально злой гений. А я его убил, я хорошо сделал?

- Ну… да… - с задержкой сказала я.

- А убивать разве хорошо?

Сзади меня кто-то обнял, я подпрыгнула на высоком барном стуле.

- Не бойся, это я, - Виктор был сонный, но счастливый.

- Так скажите мне, молодые люди, - умиленно сказал доктор, любуясь нами, - убивать, хорошо?

- Нет, - ответили мы хором.

- Но вы уже убивали, - резонно заметил Виктор.

- Я всегда был сторонником того, что убивать следует только в ситуации крайней необходимости, защищая других людей, - сказал доктор, повернувшись к бокалу, - Вроде бы такого монстра победил, а на душе кошки скребут. И потом я убивал в пограничье, там все немного по-другому. Для меня там все… понарошку как-то. Добро не должно быть с кулаками.

Я помолчала: действительно выходил какой-то паноптикум.

- Тут либо вы живой и злобный, либо добрый, но мертвый, - заметил Виктор, пригубив из моего бокала.

Доктор улыбнулся.

- Но ситуация была крайнее некуда и вы защищали не только нас и себя, но ваших детей и жену. Кто знает, Британия или Хельга могли заняться йогой именно в этом центре… И сколько других людей могло пострадать?

- Я тоже себя так успокаиваю. Лянку жаль. Она потеряла и отца, и меня… Но она хитренькая девушка, очень хитренькая, - доктор начал печально, но вдруг развеселился, - я до сих пор не уверен, что она не причастна ко всей этой истории.

- Октео, это что… такое? - Британия стояла за доктором и рассматривала натюрморт с чаем по-Чеховски.

- Это чай, - улыбнулся доктор.

- Это коньяк!

- Бармен меня обманул, - доктор состроил скорбную мину.

Бармен выпучил глаза и долго ими моргал.

- Вальдемар, я просила тебя…

- Послушай, дорогая. Я такое пережил, что и не снилось, а когда притронулся к коньяку? Только сейчас. Так что, пожалуйста, дай мне выпить! Я, между прочим, никогда до потери памяти не напивался, и до свинского состояния тоже!

Британия поджала губы и махнула рукой.

- И вообще тебе вредны эти волнения и передряги, и так переволновалась в свое время хуже некуда. Не тревожься по пустякам, - доктор нежно обнял жену и потерся носом о ее щечку.

- Оу, доктор, вы, что ли ждете прибавления в семействе? - удивилась я. Виктор крепче меня обнял.

- Ждем, да! - гордо ответил доктор, - будет мальчик!

- Да, рано еще пол определять, - Британия покраснела и отмахнулась.

- Никогда не рано и никому не поздно, - фыркнул доктор, - Я и дети хотим мальчика, ты в меньшинстве!

- Значит, будет как раз, по-моему.

- Какая разница, - пожала я плечами, - если у вас трое детей, то, как минимум двое из них одного пола.

Бармен наполнил нам еще по бокалу. -Итак, - доктор был торжественен как никогда, - пьем за сына и то, что коньяк в терапевтических целях я не брошу, не будь я доктор, Вальдемар Октео ван Чех!

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

6/17/2012