Ван Чех уехал в установленный срок, едва постигнув азы гипноза. Чувствовал он себя последней бездарностью. Провожали его дер Гловиц и Лянка. После безобразной сцены в кабинете, доктор и профессор общались только в рамках обучения.

Дер Гловиц на ван Чеха не срывался, а Вальдемару было перед профессором немного стыдно за сказанное. С одной стороны его пустили учиться, а он полез куда, в общем-то, не стоило. С другой стороны, если бы тогда все не было сказано, что было бы сейчас? Да и обстановка сразу успокоилась и стала более прохладной. Ван Чеху в такой атмосфере учиться было комфортнее. Он вполне постиг теорию, а вот с практикой были серьезные проблемы.

- Рад был знакомству, - холодно сказал Дер Гловиц.

- Простите меня, профессор, я доставил вам много хлопот, - улыбался ван Чех.

- Сказку о тебе и потерянном времени, я буду рассказывать другим своим ученикам. Более бездарного у меня еще не было. К гипнозу я имею в виду.

Ван Чех не сразу понял, что дер Гловиц так шутит.

- Я жалею, что потратил ваше время, - серьезно ответил ван Чех.

Дер Гловиц едва улыбнулся и подал доктору руку. Ван Чех руку пожал.

- Удачи тебе, доктор ван Чех, - торжественно сказал дер Гловиц.

Ван Чех обнялся с Лянкой.

- Мы как-нибудь еще встретимся, - серьезно сказала девочка.

- Обязательно, - умилился доктор.

Они с улыбкой смотрели друг на друга, в их глазах светилась общая на двоих тайна, которую кроме них никто не знал.

Сев в поезд, доктор сразу расстроился. Даже последнее такое долгожданное и скупое ободрение учителя его не порадовало. Гипноз был для него едва ли ближе, чем раньше. Доктор был к гипнозу не способен и очень по этому поводу расстраивался.

Короткое появление на малой родине его взбодрило, к работе он приступил, соскучившись, с жадностью на нее набросился.

Первой, кого он увидел, была Пенелопа. У доктора болезненно сжалось сердце, когда он увидел начальницу. От той осталась лишь загнанная тень. Теперь уже явно было видно, что Пенелопа употребляет что-то запрещенное, и очень мало спит. Она была рада встрече, и вечером уговорила доктора остаться подольше, дескать, завтра ей нужно выходить в ночь, и днем они не увидятся.

Доктору очень хотелось задать ей один простой вопрос, но он все никак не решался.

- Ну, как у дер Гловица дела? - бодро спросила Пенелопа, отламывая шоколадку.

- Ничего, хорошо у него дела. Вообще поражаюсь, как у такого… ну, как тебе сказать… жесткого человека, такая милая дочка.

- Все гинекологию проходили, сам знаешь, - фыркнула Пенелопа.

- Ну, это-то понятно, - хмыкнул доктор, - ребенка жаль, она страдает. Читает Фрейда по ночам.

- О… Да ты поэт, Вальдемар, - довольно улыбнулась Пенелопа:

Ребенка жаль. Она страдает,

Читает Фрейда по ночам,

Душа ее покой не знает,

И… и… очам… определенно рифма должна быть "очам".

Они весело рассмеялись. Пенелопа налила себе немного коньяку. Доктор немного пожевал губами, но ничего не сказал.

- А вообще ребенок рискует, - сказала Пенелопа, поморщившись от лимона, - Хостес терпеть не может Фрейда. А тут готовая фрейдистка в подполье.

- По-моему странно в десять лет читать Фрейда, - поджал плечами ван Чех, отщипывая от булочки с корицей.

- Я в ее возрасте сексопатологией увлекалась. У нее отец профессор, где только не преподавал, каких только степеней и званий не имеет. Отстань от человека, у нее и выбора-то нет, - Пенелопа сощурилась на заглянувший в окно предвечерний луч, глаза ее стали светло-серыми, а зрачки все так же были расширены.

- Тебе яркий свет глаза не режет? - пристально спросил ван Чех, - А то я шторку задерну, - тут же притворился он.

Пенелопа непонимающе его оглядела.

- Ну, можешь, задернуть. Мне так все равно.

Пенелопа выпила еще.

- А у меня все никак. И гипноз пробовала и, что уже только не пробовала. Электрошок только, но куда ему электрошок-то? Только над человеком издеваться. Никак не хочет Андрес рассказывать мне свою тайну. Он даже дразнить меня начал. Я прихожу в палату, там сидит этот Андрес, сильный такой, уверенный в себе, стоит отвернуться тут же превращается в овоща. Он как-то произвольно это делает. Я уверена, что по собственной воле. Как иначе это объяснить? Не знаю, что с ним делать.

Они помолчали. Доктор пил чай из прозрачной чашки, Пенелопа подливала себе чайного цвета коньяку.

- А еще меня сны замучили, - сказала она, - Я сплю по 3-4 часа в сутки. Мне снится, как будто Андрес приходит, чтобы меня убить. Каждый раз то выходит из стены, то из зеркала, то из шкафа… Вчера, представляешь, я проснулась, и видела, что он стоит надо мной. Просто стоит и смотрит. Моргнула, а его уже нет. Отдохнуть надо.

Ван Чех внимательно наблюдал за тем, как Пенелопа рассказывает все это. Спокойно, будто бы о каком-то обыденном привычном деле. Руки ее лежали в полном спокойствии на столе. Это не вязалось. Если бы сны беспокоили ее, она бы и вела себя по-другому. И есть ли вообще эти сны?

- Пенелопа, можно задать тебе один вопрос? - ван Чех храбрился.

- Все, что угодно, - опрометчиво сказала Пенелопа и с любопытством уставилась на коллегу своими разными глазами.

- Я заметил за тобой уже достаточно давно, ты как-то странно выглядишь. Так, как будто что-то принимаешь. Какие-то препараты или вещества. Я хотел бы узнать, что ты принимаешь? И другие ничего не замечают? Тебя должны были бы отстранить от работы. Я беспокоюсь за тебя, - доктор заметил, как меняется лицо начальницы, последнюю фразу он сказал совсем тихо, стушевавшись под огненным взглядом блекло-зеленого глаза.

Пенелопа сжала зубы, пальцы резко сжались в кулаки. Она сдерживала ярость из последних сил.

- А кто ты вообще такой? - прошипела она, - Ты мой подчиненный, вот и не лезь не в свое дело.

- Но, Пенелопа, я к тому, что, если заметил я, то заметят и другие. Брось это пока не поздно, - понимая, что подписывает себе смертный приговор, сказал доктор.

Пенелопа резко встала и отошла к окну, она стояла спиной к ван Чеху и молчала.

- Ты принимаешь какие-то препараты, чтобы перейти в Пограничье? Ты уверена, что оно того стоит?

- Не твое дело, - резко ответила она, - Твой рабочий день окончен, иди домой.

- Но…

- Я сказала, иди.

Ван Чех встал.

- Пенелопа, я тебе друг, ты…

- Ты мне не друг и никогда им не был. Уходи, Вальдемар, я не хочу тебя ни видеть, ни слышать, ни ощущать твоего присутствия, - скороговоркой проговорила Пенелопа.

Ван Чех не мог сдвинуться с места. Мир как-то странно вильнул и встал на место.

- А что же тогда? - тихо спросил он.

- Не поняла вопроса? - гневно сказала она.

- А что же я тогда? Я считал тебя своим другом, а оказывается, что я ошибался.

Пенелопа ударила кулаком по подоконнику и резко обернулась.

- Ты просто так уйти не можешь? Да, что же это такое?! Сначала объявляешь меня наркоманкой, потом начинаешь скорбеть, что ты не мой друг… У меня вообще не может быть друзей! Я хочу открыть Пограничье и больше ничего. Ты моей теории не разделяешь, так и катись отсюда!

- Ты не понимаешь, что делаешь, - попытался улыбнуться ван Чех, он был бледен, как полотно.

- Это ты не понимаешь! - злилась Пенелопа.

- Я просто хочу тебе помочь. Ты выглядишь, как наркоман со стажем. Все это надо кончать. Кто-то заметит, и ты без лицензии останешься, без работы, навсегда!

- Может оно и лучше, - успокоилась Пенелопа, спокойно села на стул рядом с доктором и опустила голову на руки.

- Зачем ты рвешься туда? - доктор присел возле нее на корточки и коснулся руки, его прошило, как током, он отнял руку.

- Потому что так надо, - сказала Пенелопа, - Потому что такова моя судьба. Я не могу объяснить тебе. Я знаю, что Пограничье есть, но я не могу туда пробраться, моя судьба найти его. Меня ничто не остановит: ни ты, ни кто-то еще. Уволят, так мне все равно.

Она посмотрела на доктора, глаза ее стали светло серыми, один едва голубой, другой едва зеленый. Ван Чеха пробила дрожь. В глазах была мольба: "Спаси меня". Доктор читал это, чувствовал. Он взял руку Пенелопы, она была ледяная. Ван Чех взял обе ее руки и стал греть в своих.

- Не гони меня, Пенелопа, я помогу тебе, если необходимо. Ты можешь рассчитывать на меня. Ты похожа на бедного ребенка, которого затравили и он ищет спасения в жерле вулкана, потому что там спокойнее, чем снаружи.

Пенелопа долго смотрела доктору в глаза, выдохнула, расслабилась. Она потрепала его жесткие черные кудри.

- Спасибо тебе. Я не знаю, что на меня нашло. Испугалась, что кто-то на меня донесет. Все уже видят. Просто знают, что другого такого гипнолога они здесь не найдут, а больные у нас очень трудные. Ты прав, надо заканчивать, но я не знаю как. Понимаешь, я давно уже этим занимаюсь, очень давно. Я почти приблизилась к этому странному месту. Так хочется туда заглянуть. Как в родительскую спальню, когда родители занимаются любовью. И страшно, и мерзко, и любопытно. Спасибо, что не бросаешь. На меня все уже рукой махнули.

- Даже муж?

- Нет, он не махнул, - улыбнулась Пенелопа, перебирая кудри ван Чеха на затылке, - Он беспокоится, но не понимает, что происходит. Да, и дома его не бывает почти. Он золотой человек, но я не думаю, что он одобрит мое стремление туда.

Мы все очень одиноки. В этом мире, почти нет людей, которые бы могли дать друг другу полноценное ощущение того, что "я не одна". Ты можешь. У тебя это хорошо получается. Жаль, я не могу дать этого тебе. Таких людей у каждого, если один есть, то повезло несказанно. У меня как-то не получается. Чужие люди дают понять, что я что-то значу, что я не одна, а родные… Тот, кто по душе мне родной человек, не может этого дать. Точнее, я не могу принять этого. А там, в Пограничье. Там все по-другому, там ты полноценен.

Доктор, замлевший слегка под спокойный голос Пенелопы и нежное шевеление на затылке, тяжело вздохнул.

- Ты разрываешься между желанием быть одной, и страхом одиночества, - сказал он.

- Есть и такое, - улыбнулась Пенелопа, - не принимай близко к сердцу. У каждого человека есть такой неразрешимый Гордиев узел. Я устала разрываться. Я ничего не умею делать наполовину. Если рубить, то все и сразу. Самоубийство не выход, мне нравится сам процесс жизни. Умирать не страшно, но неприятно. Я не хочу умирать. Я хочу избавиться от гнета. А теперь иди, Вальдемар, - она улыбнулась, - Можно звать тебя, Октео? Первое имя такое сложное.

Доктор растерялся.

- Я знаю, что называть вторым именем человека это очень интимный шаг, потому и спрашиваю разрешения. Заметил, моя мать и твой отец были тезками, - она отняла руку от ван Чеховых волос и задумалась.

- Зови, если так тебе больше нравится, - наконец-то решился доктор.

Он был в несколько сумеречном состоянии, слабо понимал, что здесь происходит.

- Хорошо, я обещаю не называть тебя так на людях и не называть слишком часто, - Пенелопа энергично встала, - А теперь по домам! Ты иди, а я уберусь.

Доктор все-таки помог Пенелопе убраться, и только убедившись, что она не намерена оставаться в клинике, пошел домой сам.