1

Свей не мог дождаться, пока закончится рассказ Мокши, завтрак тянулся вечность… опять беседа… и боль, непривычная, непроходящая… А перед глазами стояло лицо отца, залитое кровью… крик матери… Везде кровь… Родной дом, где еще утром все были живы… горит… Рука с мечом тяжелеет и не хочет, и не может рубить… Но вновь поднимается и опускается… поднимается и опускается на чьи-то головы… плечи… Все смешалось… Люди… Нелюди… вокруг оскалившиеся, ощерившиеся звери… Он вздрагивает и оглядывается. Встречает взгляд Мокши и закрывает глаза, и вновь — кровь и смерть…

Но иногда, взглянув на залитые ярким, зимним солнцем окна, на рассыпавшиеся по зале солнечные лучи, где-то в глубине души его вдруг что-то оживало, и образ неожиданный, необычный проступал через горечь и боль… Она… С темными длинными прядями волос, стекающими за спину, собранными небрежно тонким серебряным ободком, со взглядом, скользящим невнимательно по толпе и словно случайно замирающем на нем. А иногда он слышал ее мысли, если она хотела этого. Айин… ее имя он тоже узнал из ее мыслей…

Встречи с ней Свей всегда ждал, приезжая в Древляну… Эльфы редко появлялись в Заонежье. А вот в Древляну к деду они наведывались. С подарками редкой красоты, с вереницей игручих пони, на своих белоснежных скакунах они были настоящим праздником для лесовичей. Но теперь ведь не время для праздников, и начинало казаться, что и Айин осталась где-то далеко, в той жизни, где улыбался отец и смеялась мама…

— Свей, — проговорил Светослав, взглянув на внука, — ты не слушаешь…

— Слушаю, дед, — отрывисто бросил Свей, и тут же пожалел о резкости, дед прав, он должен был быть внимательнее.

И тут же его рука поймала на лету затрещину от домового. Дундарий свято чтил традиции дома и не мог позволить распоясаться "отроку безусому". Хотя Свей уже давно брил острым лезвием и усы, и бороду, но для почти трехсотлетнего Дундаря он навсегда останется мальчишкой, тот так и прошипел гневно:

— Мальчишка!

Свей словно очнулся от тяжелого сна. Мокша уже стоял перед выходом, поправляя меч на поясе.

Светослав, в меховом плаще, скрывающем кольчугу, подошел к Свею. Парень встал. Его статная фигура ростом ничуть не уступала деду. Дундарий, суетливо подпрыгивая и зависая в воздухе, набрасывал плащ Свея на рысьем меху ему на плечи, плащ соскальзывал, и домовой, совсем запыхавшись, в конце концов, нахлобучил лохматую лисью шапку Свею на глаза.

Князю он подал его шапку из замечательной, белой лисы, с хвостом, падающим на спину. Но князь шапку не принял. Он так и вышел впереди всех с непокрытой головой. За ним шел Свей, дальше Мокша, старая княгиня с застывшим от горя лицом… Князь подал ей руку, и так они и пошли по улице к крепостным воротам…

Сотни людей стекались сюда. Ворота были распахнуты. К берегу застывшей Онежи спешили лесовичи из окрестных деревень, глухих лесных зимовий. Казалось, сами леса затихли. Ни ветка не треснет, ни птица не закричит. Ослепительное солнце на белых снегах и звенящая тишина… и лишь приглушенные голоса иногда нарушают ее…

На берегу сложенный из березовых стволов высился большой погребальный костер. На нем на коврах, в доспехах, с мечом в руках лежал князь Игорь. Плащ, подбитый рысью, был наброшен сверху…

Не принято было у лесовичей выставлять напоказ свое горе, не было женского плача или заунывных речей. Люди шли сюда последний раз свидеться с тем, кого уважали, кто жизнь за них свою отдал…

И князь, и княгиня, которая, не отрываясь, всматривалась в лицо сына, и Свей, опустившийся на колени перед отцом, хранили молчание… И тишина плыла над берегом реки…

Светослав тронул внука за плечо — пора…

Костер вспыхнул мгновенно от взмаха его руки… Заполыхал, облизывая языками пламени толстые сырые бревна, скручивая нежную бересту, подбираясь и охватывая самое дорогое, отданное теперь в конце пути ему во власть…

Долго прогорал костер, тлели жаркие угли… А из оттаявшей земли поверх кострища был сложен невысокий курган, чтобы спокойно было погибшему, и не тревожил он живых…

Короткий зимний день заканчивался, крепостные ворота были давно закрыты, когда на опушке леса в серых сумерках замелькали быстрые тени.

 

2

Если подняться вверх по течению Онежи до первых порогов, свернуть к заброшенному Вертлявому Тракту и идти по нему, вернее по той тропе, что от него осталась, то через три дня конного пути местность вокруг изменится. Дорога пойдет через горы. Горы здесь древние, поросшие густым лесом. И вскоре по правую руку покажутся стены старого замка.

Это были владения Изъевия. Здесь же в последнее время стал собираться Совет Девяти, с тех пор как старый Олаф отказался принимать его в стране Желтых Гор. Олаф объяснил это тем, что эльфы не желают больше входить в Совет в том составе, каким он стал.

Изъевий зло скривил тонкие губы, вспомнив об этом. "Чистоплюи… Вместе с ними задергались гномы… И олухи дроды… Но они-то у меня никуда не денутся, соглашение ими подписано… "

Дроды — народ, живущий здесь же в предгорьях. Жили они большим скопищем, изрыв горы, словно соты, по сути своей незлые и очень проницательные, становились большой опасностью, если их муравейник расшевелить. Были они знатоками ядов и зелий, — всякого рода змеи, кусачие и жалящие твари водились у них в изобилии, и поэтому лишний раз к ним в поселение никто не совался. Но Изъевия они боялись…

Сейчас Изъевий торопливо шел по длинному мрачному переходу от замка в башню. Переход, достигнув башни, не обрывался, а начинал подниматься вверх, обвивая ее словно тело гигантского змея. Старые каменные ступеньки, кое-где выщербленные от времени, вели своего хозяина наверх.

Его фигура в черной атласной тунике, таких же широких штанах, неслышно скользила в полусумраке. Мягкие кожаные сапоги скрадывали звук его шагов. Лишь иногда, испугавшись, слепо кинется ему навстречу летучая мышь, и отпрянет, бросившись в темноту.

Почти все дни и ночи он проводил здесь наверху черной башни, которая одиноко и зловеще возвышалась над лесами. Раньше в страну Ив, сюда в верховья Онежи, по самой реке и по Вертлявому Тракту, шли ежедневно десятки караванов с разных концов света. Римская Империя, Египет, Греция, даже малоизвестный тогда Китай тайно посылали дары…

За помощь в военных походах кланялись правители, лекари шли за тайными знаниями, за снадобьями… Но за эту помощь они должны были подписывать соглашение. То самое, которое пытался подсунуть Изъевий лесовичам. Отдать свою душу во власть правителю страны Ив. И всем заправлял род Браггов. Изъевий Брагг был последним из этого рода.

Все закончилось тогда, когда старый Ильсинор — тогдашний конунг северных эльфов создал где-то в одной из мастерских в своих непроходимых лесах совершенно замечательную вещицу — корону изумительной работы, как впрочем и все, что создавали эльфы. Корона эта была усыпана множеством драгоценных изумрудов и рубинов, была в пору любому, кто примерит ее, но предназначалась она в дар Сьоласу Браггу, тогдашнему правителю страны Ив. И польщенный тем, что сам Ильсинор пришел к нему с дарами, забывший страх от полного всевластия Сьолас Брагг принял корону и надел… А это и было нужно.

Корона имела в числе других камней девять незаметных хрусталиков. Эльфийский горный хрусталь, выросший в Желтых горах… Старый маг Ильсинор знал свое дело — эти девять хрусталиков олицетворяли девять народов, живущих в стране Ив. И, надев эту корону, Сьолас Брагг превратился из темного единовластного правителя лишь в соправителя страны, одного из девяти. А, потеряв темное всевластие, он стал не нужен бесчисленным просителям… страна Ив была безжалостно вычеркнута из мира людей.

Ни расплавить корону, ни снять заклятие Ильсинора до сих пор никому так и не удалось. Это стало проклятием рода Браггов. Каждый из них, в конце концов, погибал в попытках снять это заклятие. Была мысль, что расплавить корону можно лишь в той печи, где она была отлита, но предпоследний Брагг сгинул бесследно, именно отправившись в страну Желтых Гор.

Изъевий Брагг пошел другим путем, он вернулся к старому магическому соглашению, вписав туда Совет Девяти… Первым делом он склонил к подписанию гномов, они его панически боялись… Следующими оказались дроды… Они были близкими соседями с Браггом и очень хорошо знали, что он такое. Рукайи и призраки с Дальних болот совсем не составили хлопот. Дальше шли разные мелкие нежити, которые жили порознь, порой даже соперничая друг с другом: духи лесные, в том числе, лешие, духи воды и воздуха… Конечно, эльфы сразу отклонили это соглашение, а теперь и лесовичи…

Никогда Изъевий не относил лесовичей к сильным противникам, но они легко уходили от его давления, и Брагга это злило. В его далеко идущих планах было подчинить себе и троллей, "пасущихся себе мирно, пока их не пнет хозяин" — так он думал об этих злобных и пустоголовых созданиях, которые жили за отрогами Черного Зуба… А там — западные гоблины… Изъевий подкупал всех тем, что появлялся в самый тяжелый час и предлагал помощь Совета Девяти…

В самом верху башни, в почти круглой комнате с четырьмя узкими окнами-бойницами было сумрачно. Овальный стол с круглой хрустальной чашей посредине стоял немного справа, слева располагались большой мягкий диван и массивные кресла.

На диване спал Глова. Этот рукайя, тот самый, который напал на Завею, дочь Светослава, с удовольствием прислуживал теперь Изъевию, быстро почувствовав приятность жизни в таком доме. Сейчас, услышав шаги хозяина, он вскочил. Льстивая улыбка пробежала по его бледному вытянутому лицу.

— Пошел вон, Глов… — бросил Изъевий.

Нехорошая гримаса проскользнула по хитрому лицу упыря и вновь сменилась лестью. Он неслышно вышел из комнаты.

В комнате было холодно, но Брагг не чувствовал этого. Его съедала злоба. Ничего не получилось сегодня со Светославом. Орки, призванные Изъевием на свою собственную родину, не помогли. Князь не сломлен… Эльфы молчат… А призвать орков — этих мерзких тварей ему стоило многого… Благодаря заклятию Ильсинора он ничего не может предпринять сам, в обход Совета Девяти. Поэтому он, как плохой игрок, заложил родину, надеясь во время расплатиться пойманными душами, сняв с себя эту ненавистную корону… А чтобы снять ее, он должен во что бы то ни стало оказаться в стране Желтых Гор. Только для этого он и затеял все… на хребте войны въехать в страну эльфов, чтобы вернуть былое величие… чтобы вновь пошли, поползли караваны к его замку.

А корона была здесь же, она висела над хрустальной чашей с водой, прекрасная и величественная, а под ней в прозрачной воде отражалась вся страна Ив, как если бы на нее взглянуть с высоты птичьего полета. Взгляд Изъевия скользил по поверхности леса, по излучине реки, изредка касаясь пальцем воды, чтобы сместить картинку дальше, еще дальше… и наткнулся на дым… Глаза его сузились. Погребальный костер у Древляны… Хоронят Игоря… Холодная усмешка искривила его губы…

Да, старый, добрый Ильсинор так и подарил корону, висящей над хрустальной чашей, показывающей страну, надеясь, что она привлечет мрачного Сьоласа словно прекрасная игрушка и заставит добровольно надеть на себя.

Теперь же это изобретение играло недобрую роль…

 

3

Схлоп с поминальной трапезы направился к Дундарию.

Мокша после недолгого раздумья последовал за ним. Было неспокойно у него на душе. Да и как могло быть иначе? Враг у ворот. Жестокий враг. Безумный в своей ярости. Пусть они еще где-то на подходах к Древляне, но что им стоит оказаться под ее стенами? Сюда в крепость начал стекаться уже народ с дальних поселений, появились слухи о жестоких столкновениях с отдельными отрядами орков, которые расползались по стране, не встретив сопротивления.

Мокша заметил, что сзади кто-то идет за ним. Схлоп впереди давно исчез, Мокша оглянулся… и улыбнулся. Свей настороженно на него глянул:

— Можно мне с вами? — нерешительно произнес он.

Дружинник кивнул. Парень бежит от воспоминаний… оно и понятно — такое пережить… А с дедом и бабкой сидеть, оплакивающих утрату сына, только рану еще сильней расковыривать… Сколько горя принесли эти мерзкие твари, и сколько еще принесут?!..

Так они и шли. Впереди Мокша в своем меховом плаще, сзади Свей, пригибающий голову под невысокими переходами с одного терема в другой.

Дундарий жил на чердаке. Как, впрочем, и положено приличному домовому… А он был старый, больной домовой, который кряхтит по ночам за стенкой от сквозняков, шумит ворчливо на разгулявшихся мышей, присматривает — спокойно ли спится любимому хозяину, а вот Завейку он недолюбливал и по ночам сдергивал с нее одеяло…

Забравшись на самый верх княжеского дома, Мокша толкнул низенькую дверь к Дундарю и с сомнением взглянул на Свея — пройдет ли? Парень-то — здоров будь! На голову выше Мокши, а дружинник на малый рост не жаловался. Но тот лишь согнулся пониже и прошел, сильно ему хотелось у Дундария побывать.

Дальше потолок резко уходил вверх, — башенки на тереме князя были высоки.

Схлоп, увидев ввалившегося в невысокий дверной проем Свея, даже дар речи потерял на мгновение.

— Мокша, бродяга, вы дверью не ошиблись?.. — и осекся, встретив взгляд парня. — Не-е, вы меня не так поняли! Мы так рады, так рады! Дундарь, принимай гостя! — а сам зашипел Мокше в ухо, — нет, ты точно поганок объелся, а чем мы его потчевать будем — медовухи-то кот наплакал! Сердце кровью обливается! А как напьется княжич — глаза выпучит… Князь нас по головке не погладит!

Схлоп покачнулся, ткнулся носом в плечо Мокши и дыхнул перегаром. Мокша засмеялся.

— Схлоп, я тебя вот только что отпустил, а ты уже наклюкался! Свей с нами будет, там ему, думаю, совсем тошно… Садись, Свей, здесь у Дундария, почти как у князя в хоромах…

Маленький домовой, видя своего любимого гостя, которого еще мальчишкой нянчил, когда Игорь наезживал в гости к отцу, суетился, не находя места от радости… Он то подкладывал свои подушечки под бок княжичу, то пододвигал ему на круглом небольшом столике ножку куропатки, которую отобрал у Схлопа, буркнув:

— Сахлопивур, мои извинения…

Свей хмыкнул и почувствовал, что боль понемногу отпускает. Эти чудаки, один меньше другого, разговаривали друг с другом так важно, так почтительно, что на душе поневоле становилось теплее… Нет, он не зря сюда пошел…

— Дундарий, — проговорил Мокша, отыскивая хлопотливого домового глазами, и находя его с кувшином клюквенной воды у ног Свея. — А что Изъевий часто бывает у князя?

Дундарий нахмурился. Его белые клочковатые брови сошлись к переносице, и домовой поставил кувшин на пол.

Большая медвежья шкура была раскинута прямо на полу возле трубы, выходящей из нижнего помещения. Еда в глиняных чашах стояла и на полу, и на шкуре возле Схлопа, и на круглом, маленьком столике возле Свея. Домовой еще раз заботливо сунул нос в чашку княжича, и вздохнул:

— Бывает… Чтоб ему провалиться… Появляется, когда захочет, уходит, когда ему вздумается… Но я-то не олух какой-нибудь, Завеюшка и та мимо не пройдет! Ходит, кощей проклятый…

— Ходит… — задумчиво протянул дружинник

Он сидел на невысокой лавке, стоявшей вдоль стены, вернее вдоль ската крыши. Перед ним висели пучки трав, березовые веники…

Чердак был большой, но домовой выбрал себе закуток возле трубы. Здесь он сушил разные травы, веники для бани, летом тут воняло вялеными жабами, зато никогда не было комаров и гнуса — стоило Дундарю шикнуть заклинание, и комаров словно ветром сдувало…

Мокша лениво ковырялся в чашке с грибами. Грузди — это хорошо, но не в таком же количестве! Он не привык есть много, а в дороге и подавно не всегда удавалось. Что-то ему не давало покоя, к какой-то мысли он пытался все время вернуться… и не получалось.

— Сколько можно жрать, Схлоп! — возмутился Мокша, отставляя чашку. — И, вообще, мы сейчас отправимся домой…

— Но князь посоветовал никому не покидать крепость! — воскликнул Дундарий, всплескивая маленькими ручками. — Это просто безумие — теперь отправиться в вашу берлогу!

— Правильно, Дундарь! — Схлоп начал неуклюже подниматься со шкуры, упал, махнул рукой и, лежа, добавил, — мы еще не все съели… То есть не выпили… А какая разница! Мокша… — гном икнул, — расскажи Дундарю, как мы с тобой на орков хаживали… Тот на меня налетает, а я его — сверху рраз! Одним движением и напополам — шахх! Ну что ты на меня уставился, Мокша! Ну, ладно, не сверху…

А Мокша смотрел на Схлопа, не отрываясь, не обращая внимания на чушь, которую нес самолюбивый, вечно переживающий из-за своего малого роста, гном. Услышав вдруг слово"…хаживали", он отчетливо вспомнил, что не давало ему покоя…

— А что Дундарий… — он опять поискал домового глазами, и в этот раз отыскал его за кружкой с медовухой. — Неужто здесь на Онеже когда-то драконы были… или это Корча мне так, для словца сказал?

Дундарий, привалившись к теплой трубе, не сразу ответил… Лишь закивал головой. Зажглась еще одна лампа на потолке. Мокша заинтересованно наклонился вперед, — дед колдует, значит, что-то покажет…

— Вооон туда глянь-ко, — проговорил Дундарий, показывая короткой, крепкой ручкой в самый темный угол, который сейчас был освещен той самой лампой, которая зажглась последней. — Как ты думаешь — чтой энто там? — с ехидцей спросил хитрый дед.

Свей, вновь было ушедший в свои невеселые воспоминания, сейчас тоже уставился в угол, где что-то было навалено горой. Он прослушал, про что спросил Мокша, но осветившийся внезапно угол чердака привлек его внимание.

Дружинник быстро встал и прошел туда.

— Да это же… — он обернулся к довольному домовому, — это же…

Он вдруг быстро нагнулся и, прихватив один из предметов, сваленных в кучу, не без усилия поднял его.

— Это коготь?.. — неуверенно произнес он и вновь быстро взглянул на Дундария.

Тот важно кивнул головой.

— Нужная вещь, — проговорил он, — в хозяйстве без него никак…

Он наслаждался. Понимая прекрасно, что вытаращившиеся на него друзья ждут не дождутся продолжения, он молчал, отщипывая от сдобного калача кусочки и жуя… снова отщипывая и жуя…

— Дундарий, — не вытерпел Свей. — Это чей же коготь-то?! Мокша его с трудом поднял! — его нетерпеливый хриплый голос слишком громко прозвучал в наступившей тишине.

Дундарий хмыкнул.

— Эх, вы… козявки! — с чувством проговорил он, наконец. — Это коготь черного дракона, но черных у нас больше нет… А вот там пониже, вон, Мокша, который посветлее будет… да…

Мокша выдернул еще один коготь, который казался еще больше прежнего, но был, действительно, светлее окраской. Свей уже был рядом.

— Дундарь! — вдруг завопил Схлоп. — Ты!.. — от возмущения его распирало. — Это что же… ты — мне — ни слова?! Драконы!!!

Коготь был величиной с Дундария. Серый, немного размочаленный на конце, он был похож на обычный коготь, который потеряла кошка, но она должна была быть гигантских размеров эта кошка.

Свей провел по нему рукой. Какой же должен быть сам зверь, если у него такого размера когти? Дракон… Только в сказках он слышал про них, или то были не сказки?

— Дундарий, — он обернулся к домовому, — ты сказал черных уж нет, а этот… Этот есть? — недоверчиво спросил он.

Мокша не верил своим ушам, он подошел, подхватил Дундария на руки и посадил на лавку.

— Рассказывай! — воскликнул он. — Значит, Корча не шутил, когда сказал, что здесь и драконы хаживали!

— Хаживали… Да они жили здесь, — важно произнес домовой. — Только не думайте, что дракон — милая зверушка! Они очень древние… Очень… — Дундарий посерьезнел. — Раньше многие из них, говорят, были травоядными, с длинными и тонкими шеями, и не летали… Ну, вот они и повымирали… А вот некоторые, жутко злобные, летающие ящуры, так кажись, те выжили… Мне сказывали, что схоронились они в пещерах, впав в спячку. А потом проснулись на нашу голову. Чтоб им повылазило! — в сердцах воскликнул домовой. — Сколько мы от них натерпелись! Их ничто не берет! Наша магия от них, словно горох отскакивает! Ты ему — замри! А он, гад, хвостом как даст, так если мокрое место остается, то это еще хорошо! Только времечко-то шло, кроме нас нежитей, в лесу еще всякой твари немеряно стало, ну и пришлось им спесь-то поубавить. Даже здоровкаться начали некоторые, поумнее которые… Оказывается у них и законы свои есть, и главный, в общем, все как у нас, только держали они нас за тараканов запечных. Ползают под ногами всякие, дескать… Это уже мне потом ихний лекарь рассказывал, мы с ним обмен держали. Я, значит, ему жаб двурогих из Дальнего болота, а он мне коготки ихние…

Изумленные слушатели переводили взгляд с когтя серого дракона на Дундария. То, что он рассказывал, было удивительно. Лесовичи столько времени уже в этой стране, и никто слыхом не слыхивал о драконах. Вернее слышали, но принимали это за сказку. Впервые сомнение появилось у Мокши, когда Корча бросил эту странную фразу. Слишком уж она прозвучала по-настоящему, и вот теперь он растерянно смотрел на чудовищных размеров коготь.

Свей же то ли по молодости своей, то ли воинский дух в нем просыпался, но он сразу представил, что было бы, если эта махина, как в бабушкиных сказках, вдруг появилась над орками тогда… И жгла их огнем, жгла, жгла… Дух захватило от этой картины. Встали перед глазами родители… снова живые… И не было бы столько горя…

— Надо их на нашу сторону привлечь… Чтобы эта силища немыслимая была в наших руках! — проговорил он.

— И я про то же думаю, княжич! — воскликнул Мокша. — Только думал, что это окажется лишь сказкой…

— А то! Вот бы оркам костерок запалили бы! Мигом убрались бы! — добавил Схлоп.

— Возможно ли отыскать их, Дундарий? — обратился Свей к домовому.

Тот пожал плечами.

— Нужен проводник к ним…. Кто-то из тех, кого они знают. Больно высокомерны они. Это и не мудрено при таком росте-то. То есть возрасте… — И опасливо взглянул на высоченного княжича.

Но тот не обратил внимания на простодушные слова Дундария и отвернулся к окну.

Небольшое оконце плохо пропускало свет. Да и закатные лучи солнца, уходящего за горизонт, еще окрашивали застывшую реку, а лес уже чернел ночной темнотой. Неширокая полоса поля от крепостной стены до опушки светлела в сумерках. И неясные тени замелькали вдруг там, где дорога уходила в чащу.

Свей присмотрелся.

— Мокша, кажется, у вас гости…

Дружинник быстро подошел. Прищурившись, он смотрел, как тени повернули вправо и потянулись вдоль леса, туда, где был овражек… и исчезли…

 

4

Мокша, не раздумывая долго, схватил меч, накинул плащ. Схлоп мигом скатился со шкуры, и Мокше пришлось его догонять, так быстро рванул гном. Свей, нахлобучив шапку, схватив свой меч, тоже побежал, боясь потерять их из виду, неуклюже притормаживая на поворотах узких коридоров, перескакивая по три-четыре лесенки, спускаясь в подвал. Они бежали, коротко предупреждая дозорных об опасности, что в переход возможно вошел враг… Княжеский дом быстро просыпался, завыла истошно Завея, тявкнули по разу волкодавы во дворе и замолкли, они не чувствовали опасности… А друзья неслись по темному туннелю, зная, что в любой миг могут наткнуться на противника… Но Схлоп не мог бросить свой дом, Мокша не мог бросить друга, а Свей отчаянно рвался вперед, чтобы боль оставила его хоть на мгновение…

Вот миновали ров с водой, дорога пошла ровнее. По своим непонятным приметам, Схлоп и Мокша почти одновременно убавили шаг — уже близко выход. Неясные голоса разбавили мертвую тишину подземного хода.

Друзья остановились. Вслушиваясь в говор, они переглянулись.

— Эльфы?! — буркнул Схлоп.

— Эльфы… — сказал Мокша.

Почувствовалась улыбка в его словах. Так говорят о старых друзьях, когда их рады видеть. Гном заспешил. Еще поворот… и слабый свет забрезжил впереди. Сырость подземелья отступила, потянуло свежим сквознячком, стало холоднее… Слышалось всхрапывание лошадей, речь становилась отчетливее. Уже и Свей понял, что впереди эльфы. Он заторопился, неясная догадка смутила его, но он оборвал ее"…не может быть…"

— Ольсинор, это ты что ли? — крикнул зычно в темноту прохода Схлоп.

Впереди притихли.

— Сахлопивур… ты? — немолодой, красивый голос откликнулся после некоторого молчания.

— Нет, Ольс, тень моя…

Несколько голосов впереди засмеялись.

Когда Схлоп, Мокша, а за ними и Свей подошли поближе, оказалось, что вновь прибывших всего четверо. В сумраке подземного хода их было не разглядеть, да и разговаривать здесь не хотелось. Любой, кто хочет знать больше, чем ему положено, мог подслушать разговор, стоило ему оказаться лишь на опушке леса… В неспокойное время не стоило так рисковать.

Маленький гном Ригурн забегал у них прямо по ногам, добираясь до Схлопа. Оказавшись у него на плече в два счета, Ригурн крикнул во всю глотку:

— Сколько тебя можно ждать, Схлоп?! Ходют здесь всякие разные!

На него шикнули сразу несколько голосов, но гном опять заверещал на всю округу…

— Да что ж ты орешь, как выпь снулая! — прошипел Схлоп. — Не видишь, какие гости к нам?! Давай-ка коней в стойло, да спи иди!

В маленькую комнатку, потому что у Схлопа все комнатки были маленькие — по хозяину и вещь — набилось столько народа, что поначалу казалось, что и сесть-то будет некуда. Но понемногу все расселись кто куда: кто на чурбаки дубовые возле круглого стола и уже по-хозяйски кромсали оставленный на столе каравай хлеба, кто на лавку возле стены…

Свей понемногу узнавал в прибывших тех, кто иногда ему встречался в Древляне. Ольсинор, самый старший из них, с белыми распущенными волосами, спрятанными под длинный меховой плащ, сидел возле стола и о чем-то переговаривался с Мокшей и Схлопом. Дурашливость гнома словно рукой сняло. Он не сводил серьезных, маленьких, глубоко посаженых глаз с эльфа. В какой-то момент тот вдруг взглянул прямо в лицо Свею, и странное ощущение коснулось души парня. Так было, когда отец вдруг пожалеет его, молча, ни говоря ни слова, и обида вдруг отпустит…

Второй эльф, черноволосый, молчаливый, его спокойный взгляд переходил от одного к другому. Редкие замечания, слетающие с его губ, были всегда в точку, будто он видел все насквозь. Еще мальчишкой, Свей помнил, Рангольф однажды спас его от смерти. Лошадь испугалась и понесла… семилетний Свей, сидевший в седле, болтался из стороны в сторону, держась из последних сил, и все, что он пытался сделать, не помогало. Рангольф появился на пути обезумевшей лошади словно из-под земли. Вперившись взглядом куда-то то ли в глаза, то ли в лоб лошади, которая стремительно приближалась, то вскидываясь на дыбы, то опадая и вскидывая высоко зад, он не ушел, не отскочил, не убежал… Уже прямо перед ним лошадь остановилась будто вкопанная. Свей, тяжело свалившись с нее, по-детски обхватил руками своего спасителя, ничего не промолвив с испугу, лишь задрав голову и серьезно глядя в лицо спасшего его… Удивительное величие и дружелюбие одновременно поразило Свея. Тогда он впервые увидел эльфов.

Третьим был широкоплечий, невысокий дрод Умо. Он как и все дроды был носат, волосат и мрачен. Уши у него были очень большие, да и еще к тому же торчащие в стороны. Умо с малолетства жил у эльфов, потеряв родителей, у одинокого Ольсинора и поэтому оказывался везде, куда отправлялся старый эльф.

А вот четвертым… вернее четвертой была она… Айин. Свей не ошибся, он ее почувствовал еще в туннеле. Как? Услышал ли ее голос? Она молчала… Увидел? Нет, было слишком темно… Он услышал ее мысли… Он мог их отличить из тысячи других…

Она сейчас сидела рядом. Капюшон Айин не сняла, и теперь Свей, изредка взглядывая на нее, видел лишь точеный профиль и выбившуюся прядь русых волос.

Не желая выдавать, как сильно захватила его эта встреча, Свей равнодушно перевел взгляд на Мокшу. Тот ему что-то сказал. Но что? Дружинник не повторил вопроса.

В наступившей вдруг тишине стали слышны негромкие слова Ольсинора.

— Мы шли по Онеже день и всю ночь, и сегодняшний день… Орки стоят выше по реке, отсюда верст сто будет. Здесь стоит тысяча. Но это не все… Они идут через Медвежий перевал. Там есть проход в горах, если идти с Запада, то, зная его, можно попасть прямо к нам, в Ивию. Ведет их Изъевий.

Ольсинор говорил негромко, поглядывая то на Мокшу, то на Свея, иногда на Схлопа… Но было ясно, что он не просто так это все им рассказывает.

— Сейчас мы идем к Светославу с тем, чтобы сообщить ему, что помощь от эльфов уже в пути, но темную рать нам не остановить, слишком не равны силы… А орки все прибывают и прибывают, и нет им числа… Вы должны поднимать драконов…

Мокша и Схлоп одновременно взглянули на Свея. Он от неожиданности резко подался вперед и сказал:

— Драконов? А их можно убедить встать на нашу сторону? И где они вообще?

Рангольф, улыбнувшись, произнес:

— В горах… где же еще могут быть драконы? Где еще такие гиганты могут спокойно жить… Им, конечно, мало дела до бед наших, и осталось их немного, но есть у них один старый долг… — Эльф усмехнулся и переглянулся с Ольсинором. — Случилось как-то нашему Ильсинору помочь ихнему вожаку. Обвалом его завалило однажды, покалечило сильно, и не мог он себе помочь, как всегда это было, ибо сильна древняя драконья магия. Легенда гласит, что стало в небе черно от стай обезумевших от горя драконов. А Ильсинор, узнав об этом, не выходя из своей хижины на берегу Северного моря, излечил Великого Цава, и тот с легкостью выбрался из-под завалов… И тогда же Цав сказал Ильсинору, что " он ошибался, принимая малорослых обитателей старой Ивии за тучи разжиревшего гнуса и мошки, который разучился от своей лени и обжорства летать, и только лез во все щели, досаждая великому племени драконов… " и обещал помочь в минуту бедствия своим соседям… Вот так-то, друзья…

Ольсинор вздохнул.

— Только эльфы столько не живут… Ильсинора давно нет на белом свете. А Цав до сих пор живет и здравствует. Правда, уж давно его в небе никто не видел. Тяжеловат стал он для полетов…

Свей слушал, позабыв про сидевшую рядом Айин, и вздрогнул, когда она заговорила. Ее голос он никогда не слышал. Она насмешливо сказала:

— Так может, он уже в детство впал, отец, и примет нас за гнус… И одним движением хвоста…

— Ая… — Сдерживая усмешку, Рангольф, строго погрозил дочери пальцем.

— Гнус превращается в мокрое место… — подхватил громогласно Схлоп. — Да, — он покрутил большой головой, переводя нахальный взгляд с непроницаемого лица одного эльфа на другого, и добавил, — хотел бы я знать, что заставит Великого Цава нас выслушать…

— Не что, а кто… — ответил Ольсинор, — Рангольф, правнук Ильсинора, пойдет с вами, а Умо, как и все дроды, умеющий говорить с драконами, поможет в беседе…

Умо, до сих пор молчавший, кивнул головой. Длинные черные волосы, через которые торчали круглые уши, качнулись сальными прядями. Свей давно уже присматривался к нему. А дрод не сводил своих маленьких черных глаз с красивой эльфийки, которая теперь, откинув капюшон и смеясь, была особенно хороша.

— И медлить нельзя… Осталось предупредить князя, чтобы лесовичи держались до прихода помощи, потому что до осады остались считанные часы… — Добавил Ольсинор.

И все замолчали. Где-то неподалеку в конюшне слышно было, как Ригурн напевает песенку… всхрапывают лошади, уставшие после большого перехода, и, наконец, получившие долгожданный отдых…

Все было как обычно… Только недобрые предчувствия не давали радоваться как раньше встрече с друзьями, и слова грустной незатейливой песни гнома бередили душу:

…Сегодня день прошел, и я

Пришел к тебе домой.

Трещит сверчок, и дождь шумит —

Мне хорошо с тобой.

А завтра будет новый день,

Не думай зря о нем.

И что ж, что нет нас в нем с тобой

Сегодня мы вдвоем…