Незнакомец, сидевший рядом с Люси, снял наконец темные очки и положил их вместе с револьвером в бардачок.

— Я ничего плохого вам не сделаю, и простите, что пришлось вести себя… грубовато: мне было нужно, чтобы вы последовали за мной, не поднимая шума.

Люси почувствовала, как ей сразу же стало легче, тело расслабилось. Продолжая внимательно следить за дорогой, она покосилась на собеседника. Глаза у него оказались синие-синие, брови — густые, с сединой.

— Кто вы такой?

— Не отвлекайтесь, ведите машину, потом поговорим.

Мелькали таблички с названиями городов: Тербон, Маскуш, Роудон… Вокруг становилось все менее людно. Прямые дороги казались бесконечными, с обеих сторон шоссе тянулись такие же бесконечные кленовые и хвойные леса. На пути им попалась хорошо если парочка грузовиков, да и легковых автомобилей не больше. Стемнело. Время от времени вдали вспыхивали светящиеся точки, что-то поблескивало — наверное, лодки или другие мелкие суденышки проплывали по реке или озеру.

Они проехали уже сотню километров, когда незнакомец велел ей свернуть на какую-то тропу. В свете фар Люси увидела громадные черные стволы, поднимавшиеся так высоко, что у нее закружилась голова. За последние полчаса по сторонам дороги им попались лишь два или три строения, пригодные для житья, и Люси казалось: ну всё, теперь уже точно всё, дальше — пропасть.

Но внезапно из темноты возник домик в швейцарском стиле. Когда Люси, нервничая, ступила на землю, она услышала мощный гул водного потока. Свежий ветерок растрепал ей волосы. Незнакомец постоял на месте, молча вглядываясь во тьму, казавшуюся здесь еще гуще, чем на дороге, потом подошел к двери, отпер ее и сделал Люси знак войти. Она вошла. Внутри пахло жареной дичью. В глубине комнаты царила старинная чугунная дровяная печь с двумя духовками — такие служили когда-то и для отопления, и для готовки, за стеклянной стеной открывался вид на озеро, лунный свет поблескивал на поверхности воды, в углу стояли удочки, старинный же лук, пилы, какие используют дровосеки, а еще тут были деревянные формы рядом с фигурками из кленового сахара…

Канадец, тяжело дыша, положил на стол оружие, снял куртку, бейсболку, высвободив редкие полуседые волосы, и оказался куда старше и худее, чем выглядел раньше. Такой усталый, потрепанный жизнью человек.

— Только здесь мы и сможем поговорить спокойно.

Его американский акцент куда-то исчез, теперь он говорил с квебекским. И Люси сразу же поняла, что этот голос ей знаком.

— Это же вам я звонила с мобильника Влада Шпильмана, да?

— Да, мне. Меня зовут Филип Ротенберг.

И снова американский акцент. Настоящий хамелеон — в том, что касается голоса!

— А как же…

— Как я вас нашел? Очень просто. У меня есть очень высокопоставленный и очень надежный источник в Главном управлении полиции Квебека, и, как только туда поступил запрос на информацию для ваших коллег и стало известно о вашем приезде, он мне дал об этом знать. Дескать, молодая женщина из французской полиции собирается что-то искать в Монреальском архивном центре. Я тут же вспомнил о нашем телефонном разговоре, ну и… Я знал, когда вы прилетите, знал, где остановитесь. И следил за вами со вчерашнего дня. И понял, что вам можно доверять.

Ротенберг заметил, что Люси еле держится на ногах, бросился к ней, подхватил под руку и подвел к дивану.

— Дайте, пожалуйста, воды, — попросила она. — Я сегодня почти ничего не ела и не пила, а день получился тяжелый.

— Ох, простите, простите! Сейчас.

Он поспешил на кухню и через минуту вернулся оттуда с колбасой, хлебом, пивом и водой. Люси залпом выпила несколько стаканов и съела пару кусочков колбасы. Теперь она начала хоть что-то соображать. Ротенберг открыл банку пива и, держа в руке, пристально посмотрел на гостью.

— Прежде всего я должен рассказать вам, кто я такой. Я долго работал в Вашингтоне, в знаменитом Союзе защиты гражданских свобод с Джозефом Рау, очень известным адвокатом. Это имя вам о чем-нибудь говорит?

Вашингтон… Там жил режиссер Жак Лакомб. Жил и работал киномехаником…

— Рау? Нет, никогда не слышала.

— Тогда, значит, вы знаете меньше, чем мне представлялось.

— Я прилетела в Канаду, чтобы найти ответы. Попытаться… попытаться понять, почему из-за фильма полувековой давности до сих пор убивают людей.

Он глубоко вздохнул.

— Хотите знать почему? Потому что в этом фильме — всё, Люси Энебель. Потому что в нем скрыты доказательства существования секретного проекта ЦРУ, в котором несчастных людей использовали как подопытных кроликов. Этот проект-призрак, чье существование и по сей день скрыто от мира, был создан и развивался параллельно с проектом «MK-ULTRA».

Люси провела рукой по волосам, откинула их назад, пригладила. «MK-ULTRA»… Она слышала… или видела эту английскую аббревиатуру, да, видела — среди названий шпионских книг из библиотеки Влада Шпильмана.

— Я, к сожалению… я ничего в этом не смыслю…

— В таком случае мне придется о многом вам рассказать.

Филип Ротенберг подошел к печке, положил в нее дрова:

— В северных лесах даже июльские ночи прохладные…

Он добавил в топку хвороста, сунул туда смятую газету и поджег ее спичкой, потом несколько секунд наблюдал за тем, как в печи рождается пламя. Люси к этому времени уже страшно замерзла и растирала себе руки, чтобы хоть немножко согреться.

— Семьдесят седьмой год, мне только что исполнилось двадцать пять лет… Я в адвокатской конторе Джозефа Рау, в Вашингтоне. Туда входят двое, отец и сын. В руках у сына, Дэвида Лавуа, вырезка из «Нью-Йорк таймс», а отец… отец выглядит странно, как будто с головой у него не все в порядке. Дэвид Лавуа протягивает мне статью, в которой говорится о проекте «MK-ULTRA». Да, вам надо еще знать, что «Нью-Йорк таймс» первой, за два года до того, в семьдесят пятом, растревожила осиное гнездо, рассказав, что ЦРУ в пятидесятых-шестидесятых годах проводило с целью исследования границ человеческого сознания опыты над американскими гражданами, причем чаще всего — без их ведома. Началось расследование, и американскому народу официально сообщили о существовании этого сверхсекретного проекта.

Он качнул головой в сторону вместительного книжного шкафа:

— Все здесь. Тысячи и тысячи страниц архивных документов, доступных любому гражданину. Абсолютно все эти материалы давно сделались достоянием общественности, и в том, что я сейчас вам рассказываю, уже нет ничего секретного.

Ротенберг пошарил на полках, вытащил один из номеров «Нью-Йорк таймс» за те годы и протянул Люси:

— Вот, посмотрите на первой полосе.

Люси взяла газету, статья на первой полосе оказалась длинной, занимала почти всю страницу. Некоторые слова были подчеркнуты фломастером. «Доктор Д. Ивен Сандерс…», «Общество исследования среды обитания человека…», «проект „MK-ULTRA“…».

— В тот день Джозеф Рау спросил у этого скромного, неприметного, смиренного мистера Лавуа, чем адвокатская контора может ему помочь. За него ответил сын — так спокойно, естественно, будто речь шла о самом обычном деле: я хочу предъявить иск ЦРУ. Представляете! «На каком же основании?» — удивился Джозеф. А Лавуа-младший показал на отца и холодно ответил: «А на том, что в пятидесятых годах в Мемориальном институте Аллана при Монреальском университете Барлея промывали мозги сотням взрослых пациентов и разрушали их сознание…»

Позади Филипа разгорался огонь, хворост громко потрескивал. Люси было не по себе здесь, в центре дикого, неизвестного ей Квебека, как в безлюдной пустыне. В конце концов, поняв, каким средством ей, может быть, удастся развязать узел, в который завязались внутренности, она взяла банку пива и сдернула крышку.

— Опять Монреаль, снова и снова Монреаль, — сказала Люси.

— Да, Монреаль… Тем не менее в этой статье из «Нью-Йорк таймс» не говорилось ни о Монреале, ни вообще о Канаде. Там сказано только, что в пятидесятых годах ЦРУ основало для прикрытия многочисленные организации, где велись исследования способов промывания мозгов. Среди них было и Общество исследования среды обитания человека. В общем-то ничего особо выдающегося, просто еще одно разоблачение проекта «MK-ULTRA», читатели «Нью-Йорк таймс» уже привыкли к ним за несколько месяцев. Но обратите внимание на эту вот подчеркнутую фамилию…

— Доктор Ивен Сандерс. Он руководил всей научной работой Общества исследований в области экологии человека?

— Он самый. А по словам мистера Лавуа, некий Ивен Сандерс был несколькими годами раньше главным психиатром Мемориального института в Монреале. Того самого, куда Лавуа лег, чтобы вылечить легкую депрессию, и откуда много лет спустя вышел с полностью переделанными мозгами, тем самым аморфным существом, какое предстало перед нами в адвокатской конторе. Я до последнего своего вздоха не забуду фразу, которую ему удалось все-таки выговорить в тот день: «Sanders killed us inside».

«Сандерс убил нас изнутри». Люси положила газету на стол. Она вспомнила услышанное накануне от архивистки: в канадских психиатрических больницах проводились опыты над людьми.

— Получается, что проект «MK-ULTRA» тайно разрабатывался и в Канаде?

— Совершенно точно. Несмотря на расследования семьдесят пятого года, никто не знал, что вторжение американцев на территорию сознания производилось и в Квебеке. Только статья в «Нью-Йорк таймс» и чистейшая случайность позволили Дэвиду Лавуа угодить в яблочко — нащупать главный элемент обвинения в адрес ЦРУ.

— И вы это сделали? Вы предъявили иск ЦРУ?

Ротенберг знаком пригласил Люси подойти следом за ним к компьютеру, стоявшему на столе близ книжного шкафа. Пробежался курсором по папкам на десктопе. Одна из них называлась «Szpilman’s discovery». Он кликнул на другую, озаглавленную «Barley Brain Washing», та открылась, и он навел мышку на файл с презентацией, под которым Люси заметила еще один: «Barley Brain Washing_01.avi». «Барлей, промывание мозгов_01 — перевела она про себя, — a „avi“ — значит, это видео».

— После Лавуа еще девять пациентов Сандерса при поддержке их семей подали исковые заявления. Другие пациенты клиники при Университете Барлея либо умерли, либо стали инвалидами и не могли вспомнить, какому лечению их там подвергли. А теперь слушайте то, что я вам расскажу, особенно внимательно, потому что без этого вам не понять того, что будет дальше. Когда ЦРУ в семьдесят третьем году узнало, что журналисты пронюхали насчет его дел, все материалы, относящиеся к проекту «MK-ULTRA», мгновенно исчезли. Однако ведь у ЦРУ гигантский административный аппарат с штаб-квартирой неподалеку от Вашингтона, и Джозеф Рау был убежден, что там не могло не остаться следов такого масштабного проекта — проекта, над которым десятки руководителей и тысячи простых служащих трудились в течение двадцати пяти лет. Поскольку мы работали под эгидой Комиссии Рокфеллера, нам был разрешен доступ к документам и другим материалам, связанным с исследованиями в области промывания мозгов. Для того чтобы найти необходимые нам данные, мы наняли в качестве внештатного сотрудника некоего Фрэнка Маклея, бывшего агента ЦРУ. После нескольких недель поисков он сообщил, что бо льшая часть дел действительно уничтожена, причем уничтожением их руководили два человека: директор ЦРУ Сэмюэл Нилс и один из его приближенных Майкл Браун. Маклей оказался сыщиком дотошным, и ему удалось-таки обнаружить в документальном архиве ЦРУ семь огромных коробок с материалами, имевшими отношение к проекту «MK-ULTRA». Семь коробок, затерявшихся в административных лабиринтах. Более шестнадцати тысяч страниц документов с вычеркнутыми именами, зато с подробными сведениями о том, как в проекте «MK-ULTRA» расходовались средства — десять миллионов долларов! — на эксперименты в ста сорока четырех американских и канадских университетах, двенадцати больницах, пятнадцати частных лечебных заведениях (в том числе — Сандерса) и трех пенитенциарных учреждениях, то бишь тюрьмах.

Он кликнул на файл с презентацией.

— В обнаруженных Маклеем архивах мы нашли множество фотографий и один фильм, я оцифровал все это и собрал вместе — в презентации, которая сейчас перед вами… Вот, посмотрите, несколько снимков, сделанных, как предполагается, самим Сандерсом во время его экспериментов в Университете Барлея.

На мониторе одна за другой возникали фотографии. Пациенты в пижамах, привязанные к носилкам, носилки, выстроившиеся одни за другими в бесконечных коридорах, те же пациенты в застегнутых наглухо шлемах, сидящие за столами с поставленными перед ними большими магнитофонами… Оцепеневшие, безразличные ко всему, вялые, с черными мешками под глазами, с блуждающим взором… Легко было представить себе, какая жуткая атмосфера царила в психиатрической клинике при Университете Барлея.

— Вот они — жертвы Сандерса… Этот психиатр, получивший прекрасное специальное образование, блестящий врач, всегда мечтал о полном исцелении своих больных, но ему ни разу не удалось добиться желаемого, и он буквально сходил из-за этого с ума. Но однажды — по чистой случайности — он заметил, что при многократном прокручивании пациенту магнитофонной пленки с одной и той же записью его же собственного сеанса психотерапии состояние пациента вроде бы несколько улучшается. И за этим последовала эскалация ужасов. Сперва Сандерс заставлял больных носить наушники, из которых в уши этих несчастных поступала та или иная запись — по три или четыре часа подряд семь дней в неделю. Пациенты начали бунтовать, раздражаться, им становилось хуже, они пытались сорвать с себя наушники, и тогда он приказал изготовить глухие шлемы с наушниками, которые невозможно снять. Подопытные в ответ принялись крушить магнитофоны, но Сандерс и тут нашел способ продолжить испытания: он поместил аппаратуру за решетку. Пациенты не сдались — теперь они вырывали из шлемов провода, и их стали привязывать к носилкам, а в конце концов прибегли к ЛСД, новому, изменяющему сознание человека наркотику, о существовании которого за несколько лет до того никто и не подозревал. Для психиатра ЛСД стал панацеей: его больные не только успокаивались, но и сознание у них отключалось, так что многократно повторяющиеся в наушниках слова шли прямо в мозг и откладывались там навсегда.

ЛСД… Жюдит Саньоль… Присутствие врача в помещении заброшенного фабричного склада… Мог ли это быть Сандерс? Сотрудничал ли этот врач с Лакомбом? Работали ли они оба на проект «MK-ULTRA»? В голове молодой женщины роились вопросы, и ответ на них — Люси нисколько не сомневалась — вот-вот должен был прозвучать из уст Ротенберга.

На экране медленно сменяли друг друга фотографии. Шлемы с наушниками на головах пациентов совершенствовались, ряды носилок удлинялись, больные выглядели все более изможденными.

— Как видите, Сандерс оборудовал специальные комнаты с громкоговорителями, бесконечно повторявшими одни и те же фразы. Он называл эти комнаты «палатами сонной терапии». А здесь, на выстроившихся вереницей носилках, лежат пациенты, ожидающие сеанса электрошока. Такие сеансы проводились три раза в день в течение семи или восьми недель. Три раза в день, мадемуазель! Представляете, какие разрушения это производило в сердце, в нервной системе, в мозгу?

— Очень хорошо представляю.

— Сандерс хотел в буквальном смысле смыть все следы болезни, «промыть мозги». И ни один из его преданных сотрудников не решился опротестовать его приказ, каждый боялся потерять место. Сандерс был холодным, властным человеком, лишенным способности к сочувствию.

— Неужели никто из его окружения никогда и слова против не сказал? Все молча позволяли ему вытворять такое?

— Не только позволяли, но и помогали. Сами в этом участвовали. Попросту слушались шефа.

Люси не могла опомниться, бред какой-то, но ведь все это было на самом деле… Десятки врачей, медсестер, психиатров слепо выполняли приказы сумасшедшего, забыв о собственных убеждениях, пренебрегая клятвой Гиппократа. Страх, давление, гнусные указания вышестоящих лиц в белых халатах вынуждали их молчать. Рассказ Ротенберга сразу же вызвал в памяти Люси увиденный в Интернете видеоролик, посвященный знаменитому опыту Милгрэма: подчинение абсолютной власти заставляет человека подчиниться и худшим своим инстинктам.

— …Сандерс действительно верил в свои варварские методы. Он проводил коллоквиумы, даже книгу написал, назвав ее «Стимуляция психики», вы и сейчас можете найти ее и прочесть. Его лекции посещали самые прославленные медики. И вот в начале пятидесятых, сильно заинтересовавшись и его писаниями, и его методами, с ним связалось ЦРУ. Американцы тайно подключили его к проекту «MK-ULTRA» и долгие годы финансировали работу Сандерса по промыванию мозгов. Так проект «MK-ULTRA» внедрился на территории Канады.

— Сандерс еще жив?

— Умер от сердечного приступа в шестьдесят седьмом.

— А процесс состоялся?

— Несмотря на многочисленные апелляции, угрозы, злоупотребление властью, несмотря на покровительство секретных служб и то, что ЦРУ постоянно ссылалось на государственную тайну, процесс состоялся. ЦРУ признало свое участие в экспериментах, проводившихся в Мемориальном институте Аллана и вообще на канадской территории. Жертвы получили денежную компенсацию, а главное — они добились истины и справедливости, это куда важнее. Для Джозефа Рау, как и для меня, дело было наконец-то закрыто, мы досконально изучили материалы по «MK-ULTRA», ЦРУ признало свои ошибки. Дело было закрыто. И какое дело…

Ротенберг долго молча смотрел в пол. На мониторе компьютера так и сменяли друг друга старые черно-белые фотографии. В палатах клиники появились телевизоры, подвешенные на расстоянии трех метров от безразличных взглядов пациентов. Бывший адвокат кликнул на паузу.

— Джозеф умер в конце девяностых. До того я успел сделать в его конторе блестящую карьеру, достойно вел разные дела, и дела были интересные, но ни одно не могло сравниться по масштабу с этим.

— Простите, Филип, но… Я так и не вижу никакой связи ни с проклятой бобиной, ни с Лакомбом, ни с сиротами Дюплесси.

Адвокат вздохнул.

— Сейчас подойду к этому. Тридцать лет спустя после дела Сандерса, то есть два года назад, мне позвонили из Бельгии.

— Влад Шпильман?

— Он. Шпильман знал все о моем прошлом, знал все, что имело отношение к ЦРУ и государственным делам, и был просто помешан на истории, на геополитике. Так вот, Влад позвонил и сказал, что у него есть для меня новые сведения об опытах над детьми в Канаде пятидесятых годов. Поскольку к тому времени он тоже детально изучил материалы по «MK-ULTRA», ему казалось, что и тут не обошлось без ЦРУ… Сначала я не поверил, подумал, что меня разыгрывают, ну или звонит чокнутый, которому везде мерещатся заговоры, вроде тех, что осаждали меня всю жизнь после дела семьдесят седьмого года. Я решил отделаться от Шпильмана и сказал ему: вы ошиблись, все преступления ЦРУ в области промывания мозгов полностью раскрыты и никогда в экспериментах не принимали участия дети. Тогда он прислал мне мейлом черно-белую фотографию, вернее, кадр из фильма, и попросил позвонить ему, если меня это заинтересует.

Люси сжала кулаки.

— На фотографии были дети и кролики, да? «С них все и началось», — сказали вы мне тогда по телефону так загадочно… Вы это имели в виду?

— Конечно, это. Так и вижу пустую, всю в крови, комнату, девчушек в больничных пижамках, совершенно равнодушных посреди бойни. Фотография не просто заинтересовала меня, она меня потрясла, и я позвонил бельгийцу. Шпильман не хотел присылать мне бобину, он попросил приехать и посмотреть фильм у него. Я понимал, что имею дело с человеком маниакально подозрительным, параноиком, но невероятно умным. Через день я был у него в Льеже. Он отвел меня в свой просмотровый зал и показал фильм. Оригинал и то, что было скрыто, но старик смог это вытащить благодаря связям среди нейромаркетологов…

Люси внимательно слушала. «Нейромаркетологи» — это наверняка был Жорж Беккер, тот самый толстощекий бельгиец, который убедил Кашмарека посмотреть фильм в трубе сканера.

— По первому же кадру я понял, что все здесь — правда, я был абсолютно уверен, что это правда.

— Почему? Откуда такая уверенность?

Он глянул на монитор компьютера.

— Так вот же все здесь, перед вами! Сразу видна связь между короткометражкой Шпильмана и снимками, сделанными во время экспериментов Сандерса в палатах клиники Барлея. Неопровержимая связь между сиротами Дюплесси и ЦРУ.

Ротенберг закрыл презентацию и перевел курсор на видеофайл.

— А сейчас я покажу вам видеоролик, сделанный ЦРУ, чтобы Сандерс показывал его своим пациентам в целях промывания мозгов. Только сначала дорасскажу, как все у нас сложилось со Шпильманом в Бельгии. После разволновавшего меня донельзя просмотра Шпильман заговорил о феномене коллективной истерии…

Люси становилось все труднее дышать, она буквально впитывала слова бывшего адвоката.

— Этот старик был истинной ходячей энциклопедией. Ему казалось, что он открыл связующее звено между… между разными великими и кровавыми событиями, которыми был отмечен двадцатый век. По его мнению, врачом, ставившим опыты над детьми, был не Сандерс, а программа, включавшая в себя эти опыты, была не «MK-ULTRA», а другая, параллельная, еще более секретная, а стало быть, дело тут вовсе не в промывании мозгов.

— А в чем же? Чем, он считал, занималась эта другая программа?

— Погодите, самое главное еще впереди. Сказав о другой программе, Влад поспешил к книжным полкам и достал оттуда серию оригинальных снимков руандийского геноцида. Ему удалось найти фотографа, снимавшего события в Руанде в девяносто четвертом году, и получить у него эти снимки. И тут, пока я рассматривал их, он рассказал мне нечто совсем уж невероятное. Он рассказал мне о ментальной контаминации.

— Ментальной контаминации?

— Да-да, именно так. В данном случае информация поступает через глаза и насильственным путем изменяет структуру мозга.

Люси мгновенно вспомнила:

— Один из моих друзей, Людовик Сенешаль, посмотрев этот фильм, ослеп. Ему поставили диагноз «истерическая слепота». Изображение совершенно расстроило его мозг. Вы об этом?

— То, о чем я говорю, куда хуже. Истерическая слепота — феномен чисто психический. В случае ментальной контаминации не только изменяется, «портится» структура мозга одного человека, но запускается, я бы сказал, цепная реакция, при которой изменения переходят от человека к человеку, как вирус. Сейчас вы поймете, минуточку…

Он внезапно замолчал и повернулся к стеклянной стене.

— Слышали?

— Что?

Ротенберг бросился к столу, схватил оружие.

— Шорох.

Люси была совершенно спокойна, несколько глотков пива подействовали на нее благотворно.

— Наверное, дрова в печке трещат?

— Нет-нет, это снаружи…

Филип погасил свет и подошел к стеклянной стене. От печки по его лицу бежали красные блики. Люси двинулась было к нему, но он жестом отстранил ее:

— Держитесь подальше от окон!

Люси застыла на месте. Снаружи все было тихо, безмятежно, разве что черные стволы вдруг показались ей зловещими тотемами.

— Кого вы так боитесь? — спросила она. — Видите же, ничего там не происходит. За нами никто не следил, не было никакой погони. В жизни не видела таких ровных, прямых дорог… И таких пустынных…

— Несколько месяцев назад, когда я еще жил в центре Монреаля, меня пытались убить.

Он повернулся к Люси и поднял рубашку — на груди виднелись глубокие шрамы.

— Два удара ножом. На пять миллиметров глубже — и все было бы кончено.

— ЦРУ?

Он закусил губу и покачал головой:

— Нет, это не их методы. Узнав о недавно найденных у вас в Нормандии телах, я подумал, что, вполне возможно, то покушение было делом рук француза.

— Разведслужбы?

— Может быть.

— А если я скажу «Иностранный легион», это наведет вас на какую-то мысль?

— Ох, не знаю… Внешность того типа, который хотел меня прикончить, помню смутно: квадратная башка, крепкий, осанкой похож на военного…

«Парень в армейских ботинках», — подумала Люси.

— Но одно совершенно очевидно: покушение явно было связано с фильмом Шпильмана и нашими открытиями. Конечно, мы с Владом работали втихую, но ведь мы пытались найти след, собрать доказательства — примерно так, как делаете вы сейчас. Причем бельгиец действовал куда осторожнее меня. А я… я так и не знаю, каким образом эти люди, преследовавшие меня, узнали о том, чем мы занимаемся. Правда, утечка могла быть из любого места: я же, ведя расследование, часто звонил разным людям, с кем-то встречался, бывал в архивах, психиатрических больницах, религиозных организациях… Должно быть, у этих… этих убийц были свои источники, осведомители, шпики… Вот с тех пор я и поселился здесь, в тихом безлюдном месте и под защитой тех самых людей, о которых вам уже говорил как о надежном источнике.

Он присел на корточки и, не выпуская из рук оружия, снова посмотрел, что там за стеклом. Тяжело вздохнул и с полминуты спустя выпрямился.

— Ладно, может, и правда зверь какой пробежал. Сюда забредают американские лоси, да и бобры тут не редкость.

Ротенберг успокоился. Адвокат, который в молодости восстановил против себя, должно быть, немало опасных и влиятельных людей, сражался с мраком и умел держаться на плаву при любых обстоятельствах, к концу жизни превратился в законченного психа.

— Наверное, в архивах вам так и не удалось ничего найти? — спросил он. — С год назад я и сам туда ходил. Нет сомнений, что сведения о девочках с наших с вами фотографий хранятся в религиозных общинах. Но, как вы, наверное, убедились, доступ к этим документам закрыт. Мне не хватает только имен. Имен маленьких пациенток, благодаря которым я мог бы добраться до больницы с детьми и кроликами, найти этих девочек, получить свидетельства, живые доказательства того, что…

— Я знаю имена.

— Как это так?

— Из-за нехватки денег религиозные общины закрывались одна за другой, и их архивы поступали в Монреальский архивный центр. А вы не знали об этом?

Он покачал головой.

— С тех пор как я скрываюсь, мне трудно следить за событиями.

— Девочку на качелях зовут Алиса Тонкен.

— Алиса… — вздохнул он так, что можно было подумать, это имя годами стояло у него поперек горла, не находя выхода.

— Главное управление квебекской полиции потеряло ее след, но известно последнее место ее пребывания — у серых сестер. Я знаю, как зовут сестру, которая занималась девочкой. Сестра Мария Голгофская. И я собиралась отправиться к ней как раз тогда, когда вы… когда вы меня похитили.

— Как вам это удалось?

— Мы разобрали фильм по косточкам.

Он еле заметно улыбнулся.

— Думаю, мне пора рассказать вам все остальное о наших с Владом поисках. И тогда благодаря вашей информации мы сможем двинуться вперед. Давайте вернемся к компьютеру…

Когда они подошли к столу, он заметил мобильник Люси. Взял его в руки.

— Ваш телефон…

— Ну, мой телефон — и что?

— Вы сказали, что он не работает. Давно? С каких пор?

— Ммм… Я хотела позвонить сразу, как прилетела в Канаду, и…

Люси не договорила — только теперь она поняла, в чем дело. Ротенберг перевернул сотовый, дрожащими руками сдвинул крышку, вытащил какую-то штучку, похожую на крошечную электронную схему.

— Наверняка что-то типа курсографа.

В синих глазах Филипа заметалась паника. Люси обхватила голову руками:

— Это мой сосед… Я же спала все время перелета…

— Возможно, усыпили. Скорее всего, они давно за вами следят. И воспользовались вами, чтобы выйти на меня. Они… они здесь…

Люси вспомнила жучки в своей квартире и в квартире Шарко. Убийцам было легко ее выследить. А Ротенберг тем временем уже набирал на своем мобильном 911.

— Говорит Филип Ротенберг. Немедленно пошлите людей в Матавини, это у озера, там, где в него впадает река Матавен. Сейчас дам вам точные координаты по GPS-навигатору, запишите скорее, скорее, ради бога!

— Причина звонка?

— Меня хотят убить.

Он продиктовал координаты, которые знал наизусть, еще раз попросил поторопиться и повесил трубку. Потом, согнувшись, двинулся к печке. Люси за ним. Пламя сильно разгорелось и теперь освещало всю комнату, это было опасно, слишком уж много окон. В ту минуту, когда хозяин шале наклонился к топке, стеклянная стена лопнула.

Филип Ротенберг подался назад, тело тяжело рухнуло на пол. На белой рубашке появилось и стало разрастаться алое пятно. Грудь его еще вздымалась.

Внезапно снаружи вспыхнуло пламя. Вспыхнуло и разгорелось — спереди, сзади, — словно лес завесили громадными подвижными занавесями из рыжины и багрянца. Дом занялся сразу со всех сторон.

Огню, который так давно унес жизнь Лакомба, захотелось новых жертв.

Люси бросилась к Ротенбергу, который тяжело, со свистом дышал, зажала ладонями рану на груди. Пальцы сразу же стали красными.

— Не сдавайтесь, Филип!

Взглядом призывая смерть, Ротенберг сильно сжал запястья Люси. Из-под двери повалил густой черный дым.

— У меня на шее… ключ… возьмите…

Люси, чуть поколебавшись, послушалась. Потянула за тонкую цепочку и вытащила висевший на ней кусочек металла. Изо рта Филипа потекла струйка крови.

— От чего этот ключ? Что он открывает?

Адвокат пробормотал что-то нечленораздельное.

По его щеке скатилась слеза, и это было все.

Люси положила ключ в карман, чуть приподнялась. Ей было очень страшно. Она подобрала револьвер, огляделась. Огонь распространялся все сильнее — только сквозь лопнувшую стеклянную стену он не проникал.

Люси лихорадочно думала. Снайпер мог бы расстрелять ее точно так же, как Ротенберга, но не сделал этого. Он хочет выкурить ее из норы, как кролика.

Нет ни малейшего сомнения: она нужна убийце Филипа живой.

И стоит ей высунуть нос наружу — она пропала.

Люси закашлялась. Становилось все жарче, деревянные стены начали потрескивать. Надо что-то предпринять.

Позади языки пламени поднялись еще выше, с наслаждением пожирая дерево. Очень скоро все здесь будет в огне. Скрытая печкой, Люси доползла до низкого столика, стащила с себя свитер, свернула его, намочила водой, прижала к лицу.

Ждать, ждать… Тот, снаружи, начнет беспокоиться, сомневаться, думать, а не удалось ли ей сбежать. Он не выдержит. Он вот-вот не выдержит.

Еще одно стекло с треском лопнуло — теперь у нее за спиной. Люси казалось, она умрет от страха.

Пламя ворвалось внутрь, буйные языки его плясали повсюду, дерево уже поддавалось… В голове у Люси все смешалось, глаза щипало, жара становилась нестерпимой. Она вцепилась ногтями в бедро. Держаться, держаться во что бы то ни стало.

Минута… Две минуты…

И вот в отверстии стеклянной стены из дыма выступила фигура. Тень осторожно сделала шаг вперед, вытянув перед собой руку с оружием. Обвела дулом комнату. Люси захлебнулась криком и разрядила вслепую всю обойму револьвера Филипа.

Тень покачнулась и осела.

Люси, стараясь не дышать, бросилась сквозь дым к единственному выходу. Переступая через тело, взглянула на лицо — и сразу же узнала в убитом своего соседа по самолету. На ногах у него были армейские ботинки.

Она выскочила наружу и, пробежав метров десять, упала на землю.

Долго кашляла, прежде чем смогла вздохнуть.

А когда наконец подняла голову, на месте дома был гигантский костер.

Люси стала никем. У нее теперь не было рюкзачка, то есть не было документов, а значит — имени.

И она только что убила человека. В чужой стране.