«Материализация»

От автора

Люди ведающие говорят, что мысли наши обладают способностью к материализации. Следовательно, они должны быть оптимистичны. Ведь наши страхи, материализуясь, могут воплотить наши наихудшие опасения.

Предисловие

Конюх Василий боялся, что его уволят с работы.

Пёс Плешка боялся, что его невзлюбят окружающие.

Бык Стёпка боялся, что его не возьмут на работу лошадью.

Как поссорились Бык, Конюх и Собака

Глава I. Бык

Бык Стёпка очень хотел работать лошадью. «У нас демократия! – говорил он. -Бегаю я быстро. Силёнок мне не занимать. Впрягите меня в телегу и увидите, сколько пользы я принесу». «Да куда тебе в телегу?» – урезонивали его все вокруг. И только одна молодая тёлка смотрела на него с восхищением, не отводя своих прекрасных влажных глаз.

– Вы только дайте мне возможность … – не успокаивался Стёпка. Но лошади ржали, его родное стадо мычало, а люди игнорировали. Более же всего обидным, было поведение собак: «Гав … га… га… гав… Бык хочет лошадью работать. Ты же не Конь, ты – Бык…». И заводилой у них был серый вшивый замухрышка по кличке Плешка.

Глава II. Собака

Пёс был плешивый и злой. Не обладая ни силой, ни умом, ни экстерьером, ни желанием работать или служить, он всех боялся и, потому, никого не любил.

Он не любил семью, в которой жил. «Это из-за них я маленький и неказистый, они плохо кормили меня, и я не вырос…» – тявкал Плешка на всех углах. «Что ты, – говорили ему, – они любят тебя и всегда делились с тобой последней коркой». Но Плешка никого не хотел слушать, а только злился и визжал.

Он не любил родных. Потому что, хоть Плешка и винил во всех своих бедах людей, подобравших и приютивших его – голодного бездомного щенка, замерзающего ночью на краю леса, но даже его ограниченного ума хватало, чтобы понимать, что похож то он на родителей и прародителей. И это они виноваты, что его жизнь не сложилась так, как ему бы хотелось.

Он всех обгавкивал, и был обижен на весь мир, считая, что его недооценивают. «Мне никто не нужен. – бурчал день и ночь Плешка. – Оставьте меня в покое. Я и один проживу».

На самом деле, Плешка хотел бы родиться пуделем – стройным кудрявым красавчиком на длинных ножках, абрикосового, или редкого голубого, окраса и носить дорогой ошейник и красивый бант. Он хотел бы жить в роскошном особняке, кататься в дорогих автомобилях с ухоженными дамами, посещать с ними тусовки и рауты, и, одним своим величественно-великолепным видом, вызывать у всех восхищение и любовь. Плешка считал, что жизнь обидела его, и мстил ей из всех своих псячих сил.

А больше всего пёс не любил Стёпку. «Ну что он пнётся, что он лезет, ему что больше всех надо?! – тявкал Плешка по всему поселку. – Пасёшься, самок осеменяешь, … пасись себе. Нет, работать он хочет, можно подумать… брехня это всё».

– Пойми, Плешаня, – пытался объяснить ему бык – скучно мне вот так, без работы, хочется быть полезным, востребованным.

– Кого ты пытаешься обмануть? – не унимался Плешка. – Думаешь, я дурнее тебя?! Лучше расскажи, что ты задумал на самом деле… Работать он хочет… Быки-осеменители хотят работать… гав, га, га, гав.

– Причём здесь все быки? – искренне удивлялся Стёпка. – Быки, как и все другие живые существа, разные.

Но объяснять что-то Плешке было бесполезно. Больше всего понимания пёс находил у человека работающего конюхом.

Глава III. Конюх

Конюха звали Василием, и это его страшно обижало. Он стеснялся своего имени и поэтому предпочитал работать в окружении лошадей. «У тебя такое красивое имя – говорила ему жена – Василий, Василёчек … – оно журчит, как весенний ручеёк, бегущий между проталинками, расцветшими нежным ковром подснежников…». «Не придумывай!» – грубо обрывал её муж, напивался, и шёл в конюшню.

Женился Василий, можно сказать, вынужденно. С одной стороны, его, в общем-то, никто и не вынуждал, но с другой – всё подталкивало к этому, катастрофическому, с его точки зрения, поступку.

Жил Василий, как и многие его знакомые – ходил на работу, сидел с мужиками за бутылкой водки или пива (а чаще и то и другое вместе), засыпал под включённый телевизор, вставал, шёл на работу, сидел с мужиками … (Ах, простите, это уже было).

Если бы Варвара не влюбилась в него, и не полюбила бы потом всем сердцем, так бы он и жил. Но, не будучи влюбленным в свою жену, он не только не разделял, но и не понимал её нежности. Ему казалось, что Варвара просто насмехается над ним, Васькой, за его несуразную, как он думал в глубине Души, жизнь и его кошачье, как он полагал, имя.

Лошадей Василий тоже не любил, так как они воротили морды от разносящегося вокруг него «аромата» табачно-перегарной смеси, приправленной потом и запахом дорогого дезодоранта – тёщиного подарка. Но надо было чем-то зарабатывать на жизнь. Да и лошади, хотя и воротили морды, но терпели. Конюхом Василий был исправным, лошадей не бил, овёс воровал в меру, в конюшне было всегда прибрано и лежало свежее сено.

Просьба быка Стёпки поставила конюха Василия в тупик, хотя и не была для него неожиданностью. Пёс Плешка давно натявкал ему о планах быка. Но одно дело сплетни пса и совсем другое – прямое обращение быка. Теперь надо было самому решать, как поступить, а этого конюх Василий не любил и не умел делать. За всю свою жизнь он, самостоятельно, не принял ни одного решения, и возникшая теперь необходимость, злила и раздражала его.

Следуя логике собственного характера, всё свое раздражение конюх Василий выплеснул на быка Стёпку. Ведь это он, бык, был причиной, а, следовательно, и виной, нарушив привычный ход вялотекущей жизни.

Вот так и образовался этот опрокинутый треугольник – искренне желающий принести пользу Бык, обиженный на жизнь Пёс, и боящийся принять на себя ответственность Человек – кривое зеркало разлитой в природе красоты.

Отказать быку Василий не мог. Ведь отказ – это тоже решение. А ну как пожалуется начальству. И далее Василию рисовалась страшная картина: его увольняют с работы, а дальше… Но и взять Стёпку на работу конюх тоже боялся. А вдруг кому не понравится: его увольняют с работы, а дальше… Как не крути – всюду клин.

Глава IV. Решение

И тут вмешался Плешка: «А ты возьми его на работу, но не бери». «Как это?» – не понял Василий. – «А так, устрой ему испытание». И вот, посовещавшись, пригласили конюх и пёс быка:

– Ну, и сколько же мешков картошки ты сможешь увезти за один раз? – спросил Василий Стёпку, с издёвкой в голосе.

– Да хоть полную телегу. – не среагировал на интонацию бык.

Нагрузил Василий телегу и давай быка впрягать. А Плешка, в это время, камни под задние колеса положил, а для верности еще и палку в них вставил. Потянул Стёпка легонько, а телега ни с места. Он сильнее потянул – никакого движения. Собрал тогда Стёпка все свои силы, напрягся и дернул что было мочи. Воз развалился. быка развернуло и он, по инерции, врезался в стену конюшни и вылетел с другой стороны, вынеся на себе половину крыши.

Глава V. Осуществление

Помните, чего опасались Конюх, Пёс и Бык? – Так и случилось: Василия уволили, Стёпку вернули в стадо, а Плешка боится показаться на глаза и тому и другому.

Эпилог

(Смотри начало: «От автора»).

 

Любовь с первого взгляда

– Ты просто не понимаешь! Тебе не надо было уводить меня!

– Он же ничего не сделал!

– Он сделал тебе грязный намёк, просто ты слишком чиста и наивна, потому и не поняла этого.

– Ну подрались бы вы, и что в этом хорошего?! А так мы просто спокойно ушли.

– Я же говорю, вам, женщинам трудно это понять. Это мужские дела. Вы свои проблемы решаете криком и истерикой, а мы свои – кулаками и оружием. Вот ты могла бы ударить кого-то, или убить? Видишь, улыбаешься, а я за тебя любому голову проломлю.

– Ты же меня совсем не знаешь.

– Но у меня такое ощущение, словно я знал тебя всегда. Ты такая нежная и хрупкая, тебе нужен защитник, и я готов им быть всю свою жизнь.

Девушка рассмеялась: «Завтра, в толпе, ты и не узнаешь меня».

Ей нравился этот парень, случайный партнёр по танцу, так горячо пытавшийся защитить её.

– Спасибо, что проводил, дальше я поеду на автобусе, – улыбнулась она.

– Так это же и мой автобус! – соврал, слегка покраснев, юноша.

Она сделала вид, что не заметила этого. Естественно, что он сошёл на одной с ней остановке, и проводил до дверей дома. Девушка поднялась несколько этажей на лифте, затем спустилась один пролёт по лестнице и аккуратно подойдя сбоку, посмотрела в окно. Её провожатый примостился на лавочке у входа. Она тяжело вздохнула и достала телефон. Через некоторое время подъехала машина, из неё вышел мужчина и вошёл в подъезд, а спустя несколько минут вышел из дома с пожилой женщиной, они прошли мимо парня, изучавшего окна, в надежде увидеть свою новую знакомую, сели в машину и уехали.

Юноша был разочарован. Ему казалось, что он, наконец-то, встретил девушку своей мечты, а она ничем не проявила своей заинтересованности: не оставила ему номер телефона и даже не выглянула в окно посмотреть ушёл он или нет. Единственно, что она пообещала, что в конце следующей недели опять придёт в Клуб. «Что ж, если не придёт, – думал юноша, – я хотя бы знаю, где она живёт».

Неделя – долгий срок. Он несколько раз после работы тщетно пытался поджидать её у знакомого подъезда, и очень обрадовался опять увидев девушку в Клубе. "Завтра – выходной! Давай съездим в стерео кинотеатр!» – предложил он ей. И был немного удивлён, как легко она согласилась. Вечер пролетел незаметно. Они танцевали, пили коктейли и болтали обо всём и не о чём. «Ты мне очень нравишься, – признавался он, я не понимаю и не люблю женщин, которые занимаются мужскими делами и ведут себя как мужики…, а ты такая хрупкая, нежная, утончённая…». Девушка только улыбалась в ответ, и ему была так мила и эта улыбка и эта немногословность. Домой он отвёз её на такси, и был очень доволен, когда она помахала ему сквозь стекло закрытого окна, слегка отодвинув жёлто-лимонную штору.

Никогда раньше он с таким нетерпением не ждал выходного дня. Они придумывали всевозможные маршруты и целый день проводили вдвоём, а вечером она непременно тянула его в Клуб потанцевать и посидеть в баре. Там их уже узнавали, и даже, когда для других не было места, для них всегда находился столик, а официанты приносили их любимые напитки и мороженное, без предварительного заказа. Кроме них в Клубе были и другие постоянные клиенты. Такое соседство всегда располагает к приятельским отношениям. Завсегдатаи улыбались друг другу, здоровались, иногда вели ничего не значащие разговоры. «Какие красивые серьги! Кавалер подарил?» – заинтересовалась одна из дам. «Нет, – засмеялась в ответ девушка, – серьги достались мне от бабушки, а кавалер подарил мне телефон». «Это, чтобы она не потерялась! – подхватил юноша. – А сегодня я хочу окончательно привязать её к себе. Выходи за меня замуж!» – неожиданно повернулся он к спутнице протянув ей открытую коробочку с колечком. «Мы же совсем не знаем друг друга!» – улыбнулась девушка, примеряя кольцо. «Я люблю тебя и не сомневаюсь в своих чувствах! – сказал он серьёзно. – Обещаю, что я никогда не обижу тебя, всегда буду тебе опорой и постараюсь, чтобы ты была со мной счастлива». Воцарилась тишина. Окружающие с интересом ожидали, что же она ему ответит. И все зааплодировали, а парень растерялся от неожиданности, когда девушка сказала: «Знаешь, давай для начала, просто попробуем пожить вместе». «А она не такая уж и наивная, как мне представлялось…» – удивился юноша.

Они сняли совместно квартиру, которая тут же превратилась в салон, поделочную мастерскую и ещё непонятно во что. Его избранница оказалась рукодельницей. Она шила, вязала, мастерила шляпки, бантики, детские игрушки, делала всевозможные картины из подручного материала, собирала ювелирные изделия…. С одной стороны, ему нравилось, что у неё такое, чисто женское, занятие, но ему трудно было примириться с постоянным присутствием в доме каких-то посторонних людей и её непрогнозируемыми отлучками к клиентам, на аукционы и вернисажи…, неизменным оставалось только одно – два раза в неделю они посещали Клуб. «Ты должна как-то регламентировать свою жизнь, – говорил он ей, – так нельзя, сделай себе расписание, часы для клиентов, для поставщиков, для закупок, покупателей…, и постарайся, чтобы они не совпадали с тем временем когда я дома. И потом, хватит с нас уже этого Клуба, потанцевать и попить коктейли мы и дома можем». Она молча улыбалась в ответ, и всё оставалось по-прежнему.

Однажды, вернувшись с работы, он не узнал квартиры – идеальная чистота, ни недоделанных работ, ни разбросанных ниток, бусинок, кусочков стекла, проволоки, тканей… ничего и никого, включая и саму хозяйку. Он позвонил:

– Ты где?

– Извини, я вчера не успела тебе сказать, я сняла мастерскую, теперь все будут приходить сюда, и ты сможешь спокойно отдыхать после работы.

– Ты скоро придёшь?

– Без понятия! Ты же знаешь, как это бывает… Если поздно засидимся, я останусь ночевать здесь.

– Дай мне адрес, я приеду.

– Это излишне. В выходные я покажу тебе, где она находится. Тут знакомые малышку приволокли и она спит, так что ты, пожалуйста, не звони мне больше сегодня.

«Ну и хорошо, – рассудил он, – наконец то я спокойно отдохну». Но отдых не получался. Его мучили ревность и невысказанная обида. «Ну почему она не могла оказаться простой девушкой, которая бы сидела дома, готовила супы и рожала детей?! Разве его зарплаты было недостаточно?! Она просто не любит меня. – думал он. – я её люблю, а она меня – нет». Ему стало совсем грустно, и он решил поехать в Клуб.

Но сегодня явно был не его день. Дверь Клуба была распахнута настежь, а дорогу к нему перекрывали полицейские посты. Он остановился в толпе зевак:

– Что там случилось?

– Да кто ж его знает, вроде арестовали кого-то.

– Да вон, смотрите, ещё несколько человек ведут…

Он узнал даму, которая заинтересовалась серёжками и ещё нескольких завсегдатаев. Все они были в наручниках. Люди начали расходиться, а он остался, сам не зная почему. Полицейские уехали. У входа в Клуб стоял один чёрный джип. Но вот из заведения вышли двое мужчин и женщина. Мужчины несли стопку папок и несколько довольно увесистых пакетов, а женщина заперла и опечатала двери. Она повернулась и у него неприятно ёкнуло сердце, он едва сдержал возглас удивления.

Когда он наконец добрался до квартиры, она уже была дома.

– Ты же собиралась заночевать в мастерской… – он постарался вложить в интонацию как можно больше сарказма.

– Долго никто не засиделся! – нежно улыбнулась она, не приняв эстафеты.

– Я видел, как вы быстренько всех прибрали, я был там. – не выдержал он. – Кто ты на самом деле?

– Я твоя жена! – девушка продолжала улыбаться.

– Не юли! Я был возле Клуба и видел, как ты опечатывала его.

– Тогда ты и сам уже всё понял, и твои вопросы неуместны, – невозмутимая улыбка не сходила с её лица.

– Ты обманула меня! Зачем?! К чему были все эти бантики и кошечки…?!

– Ну «бантики и кошечки» были не для тебя, хотя, на самом деле, это моё действительное увлечение. А правды я тебе не сказала, потому, что влюбилась в тебя с самой первой встречи, а ты всё время твердил, что не терпишь женщин, занимающихся мужской работой.

 

Месть

У них были образцово-показательные отношения. Такие демонстрируют в кино, телепередачах, и описывают в умных книжках для идиотиков. Они дружили семьями. Более того, бывшая жена нынешнего мужа, тайком ото всех, делала ей маленькие подарки. Как правило, это были духи, но иногда туалетная вода или мыло.

Подарки ей откровенно не нравились. Супруг, которому она по просьбе его бывшей, не говорила об их происхождении, также несколько раз выказывал негативное отношение к их запаху. Но обижать человека, пренебрежением к его вниманию, не хотелось, и каждый раз перед приходом гостьи, она всячески демонстрировала, что пользуется ими. А затем долго пыталась выветрить запах, который держался на удивление стойко.

С годами, супружеская жизнь вошла в накатанную колею. Что ты хочешь, я уже старый – повторял супруг, оправдывая сухость отношений и постоянные депрессии.

Дни стали длиннее. Спешить домой не хотелось. Она шла через лесопарк, разглядывая налившиеся соками разноцветные веточки, проклюнувшиеся молодые листочки, первые весенние цветы… ощущая умиротворение и покой. Внезапно послышались голоса, слишком знакомые голоса, чтобы уйти. Выйдя на полянку, она только и произнесла: «Ну и ну…», и пошла прочь. Настроение было убито. Думать и размышлять не хотелось. После бесцельного блуждания по улицам, она почти на час зависла над чашечкой кофе в случайной кофейне.

Когда она вернулась домой, он притворился, что напился и спит. Его коронный номер. Она молча занялась своими делами. Он храпел, стонал, делал вид, что бредит, а потом сказал: «Ну да, я – скотина, выгони меня». Она молчала. Тогда он закатил истерику, на уже порядком поднадоевшую ей тему, сводившуюся к тому, что все вокруг сволочи, страна разваливается, и ему всё равно где подыхать. Она молчала. Он изгалялся и так и эдак, но ни одна из его уловок, обычно выводивших её из равновесия, не срабатывала.

Тогда он попробовал приласкать её. Ей стало противно, и она инстинктивно дёрнулась в сторону.

– Ты сама виновата, – зло произнёс он, – я бы давно забыл её, так тебе обязательно надо было покупать именно эти духи.

– Духи? При чём здесь духи? – не поняла она.

– Приходя домой, я постоянно ощущал её запах, запах духов, которые я подарил ей на свадьбу, и потом ещё дарил десяток лет на каждую годовщину.

 

Страх

«Это ещё что?» – Бакс тупо уставился в монитор, с которого на него смотрело непонятное мохнатое существо. Он тряхнул головой и протёр глаза, но существо не исчезло. «Заснул я, что ли?» – подумал мужчина. Он встал, прошёлся по комнате, перехватил из холодильника кусочек колбасы, попил воды, постоял возле окна, постоянно чувствуя на себе пристальный взгляд.

Ощущение было ему знакомо. С детских лет, он боялся темноты, в ней постоянно мерещились страшные сущности и постороннее присутствие. В зрелые годы, переосмыслив, на основе атомной физики и теории голографического построения вселенной, многое из прочитанного о полевых сущностях, он сделал для себя вывод, что дети более открыты для энергетических контактов, а с возрастом только у отдельных людей эта особенность не подавляется сознанием.

Но одно дело ощущения и иллюзии, а другое – вот так лицом к лицу. «Или мордой к морде», – сыронизировал Бакс. Он обернулся и наткнулся на немигающий взгляд круглых чёрных глаз.

И тут его осенило: «Балда, это же кто-то из домашних пошутил. Ладно, сейчас мы тебя изничтожим», – он закрыл сайт. Существо не исчезло. «Чёрт знает, что!» – выругался Бакс, и вызвал диспетчера задач. Но в таблице не отображалось никакого нового процесса. Он удивился и тыкнул перезагрузку. Компьютер перезагружался, а с экрана на него всё также пялилось это странное создание. «Ну уж нет, – Бакс терял терпение, – сейчас, – и отключил ящик от сети. Все маячки на модеме, компьютере, клавиатуре, мониторе, мышке погасли, и только экран мягко светился чуть насмешливым взглядом чужих глаз.

Бакс решился на крайнюю меру и попробовал лечь спать. Но взгляд с монитора страшил его, и как магнитом притягивал к себе. Он вернулся к компьютеру – «Вирус такой, что ли?! Даже не слышал ни о чём подобном».

«Да что же ты в конце концов такое?!» – произнёс он в сердцах. И тут, из отключённых колонок, отключённого от сети компьютера, раздался шелестящий голос: «Я – это ты, вернее часть тебя, твои ночные страхи». От неожиданности, Бакс даже подпрыгнул. А нервная дрожь, не отпускавшая его всё это время, усилилась до зубной дроби.

– Как это часть меня? – с трудом выговорил он.

– Ты же сам всем рассказывал, что где мысль там энергия, а её концентрированные сгустки и образуют всё Сущее.

– Но причём здесь ты?

– А кто с детства и по сегодняшний день вырисовывал мороки темноты?

– Нет, здесь что-то не то.

– Так ты что обманывал, говоря про своё понимание окружающей реальности?

– Никого я не обманывал, я действительно так думаю.

– Тогда чем же ты удивлён и напуган теперь?

Бакс задумался. Существо явно было не глупым, а главное всё знало о нём самом. Да он говорил. Но возможно ли, что силы его энергии, пусть и за много лет, хватило на создание эгрегора? Сама мысль об этом заставляла каменеть его сердце.

– Я сплю, и ты мне просто снишься! – предположил он.

Существо ехидно усмехнулось:

– Вот она вся сила неверия твоей веры. А может, ты просто трусишь?

– А может я заболел, и у меня раздвоение сознания?! – парировал Бакс.

Существо откровенно расхохоталось:

– Трусишь! Трусишь! Готов спрятаться за сон, за болезнь, за что угодно, лишь бы не признать реальность своих же убеждений.

– Каких убеждений?! – уже открыто начал отступление Бакс. – Ты – просто сон! Иллюзия! Фантазии больного воображения!

– Тогда дай мне руку! – раздался насмешливо-повелительный голос позади него.

Мужчина обернулся и вскочил со стула. Посреди комнаты стоял, протягивая ему руки, его недавний компьютерный собеседник. Он был около метра ростом, весь обросший длинными, тёмно-каштановыми с рыжинкой, волосами. Из-за этих волос невозможно было понять форму головы. Она выглядела как мохнатый шар с двумя огромными чёрными округлостями глаз.

Существо выглядело вполне симпатичным и дружелюбным. И Бакс, секунду поколебавшись, протянул ему руки. В тот же миг сердце его похолодело. Он увидел, как в момент соприкосновения, по его рукам, от пальцев вверх, побежала чёрная волна прорастающих длинных густых волос. Он дёрнулся, и волосы успели добежать только до локтей.

– Кто ты?! – воскликнул он!

– Я – это ты, а ты – это я. – усмехнулось существо.

– Да мы вовсе не похожи! И я реален, а ты нет!

– Ну, сейчас немного более похожи. А если бы ты не дёргался, то у тебя и вовсе не осталось бы причин утверждать это.

– Уходи! Я не хочу тебя знать. И убери эти страшные волосы с моих рук.

– А волосы то тебя чем не устраивают? Ты ведь так переживал, когда начал лысеть.

– Так то же на голове, а это на руках!

– А, опять ваши людские заморочки. Волосы – они и есть волосы, какая разница где?

– Убирайся!

– Я бы с радостью! Да не могу! Ты призвал меня и держишь.

– Как это я тебя держу?

– А ты подумай?

– Так я и думаю!

Существо вдруг начало разрастаться у него на глазах. Бакс внезапно обнаружил, что голос больше не шелестит, а бьёт по барабанным перепонкам подобно разрядам грома.

– Активнее думай! Активней! – болью отдавалось у него в голове.

– Стоп! – сказал себе Бакс. – Во-первых, успокойся, а во-вторых, присядь и реально проанализируй ситуацию: Я сидел за компьютером. Хорошо. Дальше. Дальше я хотел выйти в соседнее помещение, но там было темно, я взглянул на дверной проём, и мне стало страшно. Дальше.

Пока он размышлял, существо гремело: «Думай! Думай!». А при последней мысли, он вдруг увидел, что существо заняло почти весь объём комнаты, поглотив шкаф, и ещё чуть-чуть поглотит и его самого, вместе с компьютерным столом и со всеми прибамбасами.

Он вжался в стол, пытаясь собрать остатки, растерзанных паникой, мыслей. Молитва. Бакс начал читать «Отче наш», а затем, взяв с полки молитвенник, всё подряд, открыв на случайно попавшейся странице. На существо он более не смотрел. Шрифт был мелкий, и Бакс напрягался и прилагал все усилия, чтобы разглядеть и правильно прочитать слова.

– Эй! Ты почему перестал думать обо мне? – Прозвучал из-за спины мягкий густой бас. Бакс обернулся. Существо значительно уменьшилось в размерах, а шкаф вернулся на своё место.

– Так всё же правильно! – воскликнул Бакс. – Всё правильно! Хвала тебе, о великий Роберт! Как же я сразу не допёр?

– Думай! Думай обо мне! Тебе же страшно! – уже почти умолял из-за спины сухой надтреснутый голос.

– Да ну тебя, надоел. – Отмахнулся Бакс и включил компьютер. В тоже мгновение в глубине дисплея засверкали знакомые чёрные глаза.

– Ну и сиди там, рассмеялся Бакс.

И, как только он рассмеялся, изображение буквально взорвалось, рассыпавшись многочисленными каскадами разноцветных искр.

 

От судьбы не уйдёшь. Корпоративная честь

Предисловие

Усталый Архангел повернулся к трепещущей Душе.

– Что можешь сказать в своё оправдание?

– Оговорили.

– В каком веке?

– Во всех.

– Ложь на Высшем Суде?!

– Но судите сами!

– Прокрутить Ленту Времён!

1 .

На небольшом возвышении, в пещере, лицом к сидящим на земле соплеменникам, расположились вождь племени, шаман и племенная элита.

– Кто украл переднюю часть козлёнка со священного очага праотцев? – грозно вопрошал вождь. Все молчали, опустив головы. – Шаман?!

– Чато Ринома Астатья!

Чато Ринома Астатья побледнел.

Между тем шаман продолжал:

– Я вчера гадал на лопатке новорождённого козлёнка…

– Он, он…, – начал говорить Чато Ринома Астатья, но отравленная стрела уже сделала своё дело.

– На костёр! – сказала жена шамана, старшая дочь вождя. – Он съел козлёнка и сам стал козлёнком, сыны племени!

2.

Богато обставленный кабинет.

– Так вы решили? – обращается к пожилому мужчине его юная супруга.

– Не мешайте мне, Вы же видите, я работаю.

– Что ж, я это предвидела! – она распахивает двери. – Господа, вот этот человек, о котором я говорила. Он ругал церковь и Его Святейшество.

3.

– Что это? – князь поморщился.

– Мужская подвеска, Ваша Светлость. Лежала под перинами постели Её Светлости.

– Допросить с пристрастием! Немедленно!

Через час он вызвал палача.

– Призналась?

– Да, Ваша Светлость. Перед тем как умереть, её Светлость сказали, что заказали эту подвеску как подарок Вам, в честь аудиенции у Его Высочества.

4.

Улица была пустынна, погода прекрасная. Единственно, что раздражало сработавшая сигнализация, оглашающая округу назойливым воем. Звук исходил от непроницаемых ворот то ли гаража, то ли какой-то мастерской. Мужчина уже почти прошёл их, как его схватили крепкие руки полицейских.

– Попался, наконец, ворюга!

– Я? Я просто шёл мимо! Я даже не прикасался к ним!

– Ну, это легко исправить… – и они несколько раз сильно толкнули его так, чтобы он упал руками на ворота, схватившись за замок.

Заключение

– Что же, ты не лгал. – с грустью в голосе произнёс Архангел.

– Уф! Спасибо! Значит наконец-то в Рай?

– В Ад!

– Опять в Ад? Но почему? – вскричала, проваливаясь в Бесконечную Тьму, несчастная Душа.

– Конечно, в каждом отдельном эпизоде вина не просматривается, – продолжил Архангел, уже не столько для осуждённого, сколько для молодых Ангелочков, скопившихся у Твердыни Правосудия, – но по совокупности…

 

Прерванное общение

Наташу уже давно раздражали Катины звонки. Во-первых, Катя любила поговорить за чужой счёт, а во-вторых, она просто любила поговорить. И о чём разговаривать для неё не было никакой разницы. Начиналось это всегда одинаково. Катя звонила и просила перезвонить, так как у неё срочная информация, а денег на карточке телефона почти не осталось, после чего бросала трубку. Сколько Наташа ни зарекалась, всё равно перезванивала. Ничего важного Катя не сообщала, а тут же принималась болтать, легко перескакивая с одной темы на другую и не давая вставить слово.

Перебить или остановить этот поток было невозможно. Но, со временем, Наташа научилась от него уходить. Где-то в диапазоне 20-40 минут, она, извиняясь, объясняла, что вынуждена прервать беседу, так как ей звонят (варианты = к ней пришли, муж вернулся надо кормить, они идут в гости, она жарит оладьи и так далее).

Когда-то у них были общие увлечения и занятия, и все считали, что они подруги, да они и сами так думали. Но время развело их по разным городам, и показало, насколько они ошибались. В их отношениях не осталось ни тепла, ни доверия, ни даже простого любопытства. Несколько коротких встреч на нейтральной территории отдалили их ещё больше.

Наташа звала Катю к себе в гости, писала письма, но, кроме вращающихся по кругу монологов по телефону, ничего не получала взамен. Такая ситуация тяготила её. Однако разорвать отношения она не решалась, полагая что необходима своей приятельнице, что за пустыми монологами скрываются неприятности, а манера звонить за её счёт – связана с бедственным материальным положением.

Однажды, возвращаясь поездом из командировки, Наташа, неожиданно для себя самой, сошла на станции Катиного городка. Отметив в кассе двухдневную остановку, она взяла такси и поехала по знакомому адресу. Но калитка оказалась заперта наглухо, и из дома никто не отзывался, даже собака не гавкала.

Катя достала телефон. Кто это? – отозвался в трубке глухой заспанный голос.

– Катя! Это я – Наташа! Я возле твоего дома, открой мне.

– Какая Наташа? Какого дома?

– Катя, ты что не узнаёшь меня? Я ехала из командировки и решила заехать на два дня к тебе в гости.

Несколько минут трубка молчала, а затем произнесла категоричным, не терпящим возражений голосом:

– Извини, не могу с тобой разговаривать, я жарю котлеты, мне звонят по обоим телефонам и в дверь, и, к тому же, я уже убегаю – ты поймала меня на выходе, и ко мне пришли гости. Наташа ещё не успела сообразить, что произошло, а трубка уже пела отбой.

– Вы наверное Катьку ищите?! – окликнула её, проходившая мимо, женщина. – Так Катька давно тута не живёт, так наезжает иногда со спонсором, почту забирают. Ты, милая, поезжай до церкви, возле парка, где памятник был. Вот аккурат справа от звонницы забор с железной дверью – евойный. Уж поди лет пять наша Катерина как к нему переехала.

Наташу как кипятком облили. Произошедшее никак не укладывалось у неё голове. «Что же я буду два дня делать здесь? – думала она. – Нет, но должно же быть этому всему хоть какое-то объяснение».

Она долго звонила в железную дверь возле церкви, и уже собиралась уходить, когда из динамика раздался незнакомый мужской голос: «Извините, Катерина Николаевна обедают, и не смогут уделить Вам время».

Прошло несколько месяцев, и в телефонной трубке раздался знакомый голос – «Перезвони мне…», а через несколько минут новый звонок: «Ты, что обиделась?!» Телефон звонил непрерывно в течении часа, и Наташе пришлось отключить его.

Через несколько дней она получила письмо. Катя с возмущением упрекала её в постоянных издевательствах и неадекватном поведении, а в конце выражала недоумение по поводу Наташиного молчания. «Ты мне больше не подруга, – писала она, – подруги так не поступают!».

 

«На воре шапка…»

Майкл чувствовал себя злым, растерянным и обманутым. Прогнозируя возможные последствия произошедших с ним недавних событий, он ожидал чего угодно, но такого не мог предвидеть и в страшном сне. Впрочем, ситуация была вполне логична и даже предсказуема, как один из возможных вариантов.

«Ну, давай, собирайся», – торопила его супруга, а он так и не решил, как поступить: пойти с ней, отказаться под благовидным предлогом, или устроить скандал.

Женился он, можно сказать, по любви. Он, как мальчик, спешил ранним утром к её дому, только для того, чтобы пройтись с ней пешком половину пути до её работы и бегом мчаться в обратную сторону, на свою. Его восхищало в ней всё – интеллект, творческое начало, парадоксальность мышления, любознательность, честность и открытость, весёлый нрав, несмотря на все тяготы её жизни. Его поражало её умение вызывать расположение и доверие у абсолютно незнакомых людей.

Но совместная семейная жизнь с самого начала не заладилась. Он чувствовал себя обманутым. Всё, что так привлекало его к ней, теперь вызывало обратный эффект. Ему казалось, что она всё делает специально, чтобы унизить его. Вот для чего, например, заниматься тем, что не приносит дохода?! – Чтобы показать разницу между ними?! Её дружеские подшучивания казались ему теперь издёвками, стремление к взаимному уважению – придурью, а любовь и честность в отношениях – глупостью и сплошным обманом, чтобы держать его под надзором.

Майкла раздражало её стремление убирать и чистить углы, шкафы, ящики и набрасывать кучу бумаг, ручек и карандашей на столе. «Делает вид, что чистоту она любит, – думал он, – а сама рыщет в поисках моих заначек». Ему самому было абсолютно безразлично, что творится внутри, главное, чтобы было аккуратно снаружи. И он, с упорством идиотика, запихивал, всё – куда и как придётся, радуясь, что теперь она, вместо того, чтобы рисовать свои дурацкие картины, займётся расчисткой. Но она опять обманула его: видя тщетность своих усилий, вместо ежедневных уборок, стала производить их спорадически, в зависимости от времени и настроения.

Вот и сейчас его мучила мысль, что всё это не случайное совпадение. Конечно же, она следила за ним и они наверняка сговорились, и решили посмеяться, заготовив коварный план разоблачения.

– Я не пойду! – хмуро сказал он. – Хочешь, иди сама!

– Что с тобой? У тебя, что-нибудь болит? – спросила она участливо.

«Ишь, притворяется, дура. – подумал он. А вслух сказал, с плохо скрываемой злостью, – Да ничего у меня не болит, просто не хочу и всё!»

– Мы же обещали и нас ждут! – удивилась она.

– Ну так и иди, я тут причём!

– Но зачем же ты же соглашался? Я же не хотела, это ты меня уговорил…

«Уговорил. Откуда же я мог знать, что эти случайные пляжные знакомые живут с Машкой в одной квартире?! – подумал он. – Да наверняка и не случайные. «Не хотела…» – небось договорились, чтобы меня подставить, а вот фигушки, не пойду и всё. А Машка, тоже хороша – «Люблю! Люблю!» – трахаться она любит, гулящая, как и все бабы… Ну ничего, их тут тьма, этих гастербайтерш, найду себе две других…».

Супруга взяла телефон.

– Что ты хочешь делать? – спросил он обеспокоенно.

– Позвоню и скажу, что мы не придём.

– И как ты это объяснишь?

– Скажу правду, что ты не хочешь.

– А почему ты сама не хочешь пойти, сходила бы, пообщалась с землячками… – его тон стал почти ласковым.

– Что мне без тебя там делать?!

Вот, стерва, – подумал он, – держит меня за дурака, конечно, без меня её план не сработает. Так ей и надо. Будет знать другой раз, что я «не такой дурной, как она умная».

 

Пророческий сон юзера

Юзер сидел и смотрел на свою аватару. «Чего-то явно не хватало. Вот к ней бы ещё какую подпись, покруче». Уже несколько раз поднимал он этот разговор, но ему каждый раз предлагали проделать взамен соответствующую работу, которую ему делать не хотелось. Он считал, что вполне достаточно и того, что уже было сделано.

«Напридумывали правил, – думал он, – нормальному пользователю уже и обматерить никого нельзя, здесь пиши то, там это, флуд, не флуд…, что где захочу, там и напишу». Он засмеялся и написал в открытой страничке: «пофиг мне ваши правила», а чтобы усилить эффект, выделил всё красным цветом и нажал предварительный просмотр. «Супер! Вот ещё зажирним, немного увеличим шрифт, теперь анимировать и парочку картинок», – он загляделся на свою работу, так и подмывало нажать кнопочку «отправить». Пора было закругляться и отправляться спать. «А, да пусть ещё побудет, – подумал он, – ещё пол часика поиграю, а потом полюбуюсь и тогда уже сотру».

Эта игра ему никогда не давалась. Проигрыш за проигрышем. Вот и сейчас он несколько раз подряд проиграл, и уже хотел было оставить её, как всё начало получаться. Хотелось спать, но жалко было оставлять внезапно пошедшую игру. Первый уровень, второй, третий… Он дошёл уже до седьмого уровня, и тут произошла заминка, игра никак не хотела грузиться…

«И что? Долго я ещё должен ожидать?!» – он нервно теребил клаву, в нетерпение поглядывая на экран. Но в окне ничего не менялось, и это приводило его в ярость:

– Что ж, господа админы, раз по-хорошему не понимаем, будем действовать, как всегда.

– А может, ещё передумаешь?

– Что значит – «передумаешь»? Правила не читали! "Участники должны соблюдать уважительную форму общения". Попрошу на «Вы».

В ответ раздались робкие голоса:

– Простите, неправильно выразился. Вы разрешите мне отключиться на некоторое время, ребёнка из садика забрать надо?

– Да, может отложим этот разговор, на пару часиков, а то у меня начальство за спиной, а я ещё отчёт не окончил. – А у меня очередь к зубному, флюс на пол лица. Да и разделы просмотреть надо…

– Я жду седьмой уровень! – сказал юзер. – И пока у меня над авой не появится подпись моего статуса, никто отсюда не выйдет.

– Это называется «спецзвание», – уточнил один из Админов.

– Ты, умник, чем выделываться, лучше думай какую подпись мне поставить.

– А что бы Вы сами желали? – спросил другой Админ.

– Не понял?! Я чего, ещё и думать за вас должен?! Значит так, я пошёл обедать, а вы составляйте мою подпись!

– Ой, погодите, я, кажется, придумал… – Вот возвращусь, тогда и скажете. И чтобы никто не смел отлучаться!

«Нет, это подумать только, как администрация распоясалась», – жаловался он пытаясь откусить кусок мяса. Но оно было какое-то твёрдое и кривое, и зубы всё время соскальзывали. Рядом, на тарелке, лежала надпись «Наше всё!».

– Постарались, молодцы, – похвалил он админов, – можете завтра на работу не выходить, я вас отпускаю до десятого уровня. Только не сильно расслабляйтесь, может мне ещё что понадобится. Он смотрел на свою яркую и красочную аватарку, над которой, крупными золотыми буквами, горела надпись «Наше всё!»: «Пусть теперь завидуют. Мясо надо ножом», – он потянулся к полке с ножами, и едва удержался на стуле, проснувшись от резкого движения. В руке он держал мышь, от которой минуту назад безуспешно пытался откусить левую клавишу. «Чёрт побери, приснится же такое, – подумал он, – надо всё закрывать и ложиться спать».

Утром он зашёл на форум и обомлел: над его аватаркой чернела надпись: «предупреждение». А когда он начал выяснять за что, ему показали его собственный пост, который он собирался стереть. Переливаясь всеми оттенками красного, на пол страницы тянулась строка «пофиг мне ваши правила». К его счастью, хоть рисунок исчез, вероятно стёрся, когда он безуспешно пытался разгрызть мышку. Иначе, это был бы верный бан.

 

Фата-моргана

Почти каждый субботний вечер он встречал её на катке. Она смешно моргала и трясла головой, смахивая с длинных ресниц налипавший снег. Она и сама была похожа на снежинку, в голубой курточке, светившейся отражённым светом разноцветных фонариков катка, и синей короткой юбочке, одетой поверх тёплых махровых лосин.

Ему хотелось подойти к ней, но она была так стремительна, так самозабвенно кружилась, что он каждый раз отступал, и только с восхищением следил за её движениями. В неверном фонарном свете, казалось, что она не катается по голубой поверхности, а парит, волшебной невесомой феей, в морозном воздухе. Она носилась по льду, мелькая то тут, то там, и после нескольких умопомрачительных пируэтов, устремлялась к выходу из катка, где её встречал моложавый седовласый мужчина, и увозил на старенькой «Волге».

Распорядок его жизни изменился. Теперь он жил от субботы до субботы. Всю неделю он сочинял планы знакомства, но увидев её каждый раз пасовал. Когда, как ему показалось, он уже созрел, его ждал шок – каток закрыли. Совсем закрыли. Стояли морозы, синоптики скорого потепления не обещали, и ничто не предвещало подобного краха его надежд.

Он замкнулся в себе. Ему не хотелось никого видеть, ни с кем говорить – он носил в себе её образ и боялся его спугнуть. Но чувства требовали выхода, и бывшие планы, обрастая новыми деталями и подробностями, превращались в небольшие рассказы. Как и всякому влюблённому, ему хотелось поделиться своим чувством со всем миром, и он стал выкладывать свои рассказы в интернете.

Со временем, ему стали приходить письма. В большинстве от девушек. Они были почти однотипны. Девушки писали, что тронуты его чувствами, описывали свои голубые куртки, предлагали познакомиться. Но были и от парней, утверждавших, что знают о ком идёт речь, и готовы познакомить. К его сожалению, основная масса сообщений оказалась с сайтов знакомств и порно сайтов.

Сначала он очень радовался, получая письма от реальных девушек, каждый раз надеясь, что это письмо от его Снежаны – так он назвал свою незнакомку. Но, повстречавшись с одной, второй, третьей… разочаровался и перестал ждать.

Тем временем, его рассказы жили своей собственной жизнью. В них происходили события никогда не случавшиеся с ним самим. Он больше не был главным героем. Он жил обычной жизнью обычного человека. А Главный Герой мотался по городу в поисках Снежаны, попадал в неприятные ситуации, пытаясь разыскать девушку, то через официальные органы, то через мафиозные структуры, и стоял на грани пропасти, одурманивая себя алкоголем и наркотиками. Он уже готов был расправиться со своим героем, но судьба преподнесла ему новый сюрприз.

Однажды, возвратившись домой, он услышал незнакомые голоса, доносившиеся из гостиной, и уже почти прошёл в свою комнату, когда мать окликнула его: «Иди сюда, к тебе пришли». Он зашёл вслед за матерью в комнату и обомлел – у книжного шкафа стоял тот самый мужчина, который встречал его Снежану возле катка.

Это настолько потрясло его, что он сначала и не заметил миниатюрную седовласую женщину, улыбающуюся ему из глубокого кресла. Что-то в её облике было неуловимо знакомое. Прядка волос упала на глаза, и она смешно тряхнула головой, отбрасывая её. У него в глазах потемнело: «Это были Вы?! Это Вы были на катке?!» – заикаясь и срываясь на фальцет, еле выговорил он.

Женщина улыбнулась:

– Мне очень нравятся Ваши рассказы, – сказала она, игнорируя его то ли вопрос, то ли утверждение, – но в последнее время они начали беспокоить меня. Вы так живо пишите, и начало было таким документальным, что я и подумать не могла, что дальше идёт чистое сочинительство. Обеспокоенная Вашей судьбой, я упросила супруга приехать сюда. Но мы уже поговорили с Вашими родителями и всё выяснили. У Вас несомненно талант. И мне очень льстит, если я хоть немного помогла ему раскрыться.

– Вы! Вы видели, как я смотрю на Вас?! Почему же Вы молчали?! – в его голосе сквозили удивление и непонимание.

– Я не молчала! – она с умильно-виноватой улыбкой взглянула на супруга. – Ваш восхищённый взгляд помогал мне летать. Это было совсем недавно, – женщина опять улыбнулась, – но Вы поймёте меня, только когда проживёте ещё полтора раза столько, сколько прожили. Когда мы уйдём, – она опять улыбнулась, и эта улыбка была почти печальной, – Ваша Снежана растает, ведь уже весна! Идите в весну! В цветение! – её глаза загорелись восторгом и теплотой. – И пусть Ваши новые рассказы повествуют только о счастливой любви! А это Вам от меня, маленький подарок. – она протянула ему фотографию.

Со снимка, ему улыбалась его Снежана. Юная и чернокудрая, она присела в изящном глубоком книксене посреди огромной ледовой арены, окружённой трибунами, заполненными, аплодирующими стоя, людьми.

 

Случайная фотография

Она никогда не была одинока. Сначала родители. Потом школьные друзья. С сокурсниками и знакомыми по увлечениям – поддерживала отношения годами. Невысокая, крепко сложенная, она никогда не страдала от недостатка ухажёров. Замуж вышла по обоюдной любви. Родила двух прекрасных деток. Ни разу не изменила мужу.

Теперь у неё уже три прекрасных внука и одна внученька. Мужа она похоронила. Мужчины ещё и теперь пытаются за ней ухаживать. Только ей этого уже не надо. Она даже представить не может кого-то рядом с собой – сидеть в тех же креслах, мыться в той же ванне, пользоваться тем же унитазом… Её брезгливо передёрнуло от этих неприятных мыслей. Она бы с удовольствием подумала о чём-то другом, но думать было не о чём. Мысли текли беспорядочными обрывками, возвращая её к прошлому, но и там им не за что было зацепиться.

Она росла тихой послушной девочкой. После первого же наказания за то, что мешала взрослым разговаривать, приставая со своей разбитой коленкой, она больше никогда не обращалась к ним за помощью, что бы ни случалось.

Так было и тогда, после той злосчастной поездки всем классом в лес. Их было четверо – её лучших друзей, за которых она всегда решала задачки и писала домашние сочинения. Она кричала от боли и стыда, плакала, просилась, а потом просто сжала губы и почти молча терпела. Резкая боль сводила с ума, пронизывая насквозь, и она потеряла сознание.

Очнулась она в больнице, и никак не могла сообразить, где находится, и что это за мужчина сидит рядом с кроватью, и держит её руку. Прошедшее казалось страшным сном. Она попытала высвободить руку и тут же вскрикнула от резкой боли, пронзившей всё тело.

– Лежи спокойно, не шевелись, – сказал мужчина, – тебя только что прооперировали. Ты потеряла много крови. Она слушала его, а в сознании, чёрной неразрешимой бедой, громоздились ужасающие мысли. Собственно, это была одна мысль, направленная на разные объекты. Ей было невыносимо стыдно. Что она скажет родителям? Как покажется в школе? Как она посмотрит этим ребятам в глаза? Какая мерзость. И хоть разум восставал, не находя ни грамма её вины, чувства были переполнены стыдом и отчаянием.

Дверь открылась. В палату вошёл врач.

– Надо сообщить в милицию и вызвать родителей, – сказал он.

– Не надо… – тихонечко попросила она.

– Что не надо? – в один голос удивились мужчины.

– Не надо ни родителей, ни милиции, – повторила она, удивляясь своей отчаянной смелости.

– Ты не хочешь, чтоб их судили?

– Нет.

– Но почему?

– Тогда все узнают, что случилось, и будут тыкать в меня пальцами.

– Но родителям же надо рассказать.

– Не надо, пожалуйста, а то они меня накажут, – попросила она робким голосом.

Мужчины переглянулись и вышли из палаты.

Через некоторое время они возвратились.

– Сколько тебе лет? – спросил врач. – У тебя уже есть паспорт?

– Да, мне летом исполнилось шестнадцать.

Мужчины опять переглянулись и врач, пожав плечами, ушёл.

– Как я сюда попала? Ребята привезли? – спросила она, краснея от стыда. – И кто Вы? Почему Вы здесь возле меня?

Мужчина несколько минут молча постоял возле окна, а затем, резко повернувшись, решительным шагом подошёл к кровати.

– Посмотри на меня! – сказал он. – Я очень старый и страшный?

Ей не хотелось огорчать его, и она ответила, что он молодой и очень симпатичный.

– Послушай меня очень внимательно, девочка! – мужчина нервно вышагивал по палате, то останавливаясь и заглядывая ей в глаза, то отворачиваясь к окну. – Мне уже почти сорок, а тебе шестнадцать – это большая разница. Но у меня есть всё, чтобы обеспечить своей жене и детям нормальную жизнь.

«У него есть жена и дети… – подумала она. – Интересно, кто он такой? Для чего он мне это рассказывает? Чего он хочет от меня?»

– Вы отец одного из моих одноклассников? – спросила она вслух.

Он в недоумении уставился на бледное измученное существо, с огромными детски-невинными глазами и обескровленными губами. Она явно его не понимала.

– Нет, я не имею к этим подонкам никакого отношения.

– Но кто Вы тогда?

– Я случайно наткнулся на вас в лесу, во время своей ежедневной пробежки. Отнёс тебя к себе на дачу и вызвал знакомого врача, ты его видела.

Она хотела ещё спросить, но постеснялась. Получалось, что он спас её, и она тут же принялась горячо благодарить его за это. Оставался не решённым вопрос как быть с родителями. Ей с большим трудом, после обращения преподавателя, разрешили на три дня поехать с классом в лес. Один день уже прошёл. А как же мои вещи? Они же все остались там. А одежда, в которой я была? Что с ней? Они убьют меня.

Принесли капельницу для переливания крови. Мужчина попрощался и вышел. Медсестра писала что-то, сидя к ней боком у расположенного возле окна стола.

Когда она открыла глаза, капельницы уже не было. В палате было темно. Полукруг неяркого света от настольной лампы, стоящей на столе, оттенял профиль читающего человека – её давешнего спасителя. Она пошевелилась и он повернулся. Она пошевелилась ещё раз – боли почти не было. И она попыталась сесть.

Подожди, я помогу тебе, – он подошёл и, поддерживая её под спину, подставил подушки так, чтобы она могла полусидеть на кровати. Ей были неприятны его прикосновения. Она не привыкла, чтобы к ней касались. Но очень приятна его забота – ещё никто, никогда, не проявлял к ней такого внимания.

– Я хочу окончить наш разговор… – мужчина задумчиво посмотрел в сторону окна. – От его результата будут зависеть мои дальнейшие действия. Согласна ли ты, после окончания школы, выйти за меня замуж? Если ты согласишься – я буду решать все твои проблемы, и ты никогда ни в чём не будешь нуждаться. Если нет – я сейчас уйду, и ты никогда больше меня не увидишь.

«Замуж? Она? За этого старика? – первым желанием было расхохотаться ему в лицо. – Да он спятил». Но это было бы невежливо и оскорбительно. Он же спас её, сидел возле неё в больнице, был к ней так внимателен! А если она скажет «нет» -это ведь тоже обидит его. Он уйдёт, и она останется совсем одна со своими проблемами. Никогда ни в чём не нуждаться – об этом только и говорили все её знакомые девчонки. Она наконец-то уйдёт из-под опеки родителей, перестанет постоянно прислуживать им, и станет независимой. Самостоятельной дамой с деньгами. Она представила себя в огромной шляпе, с нарочито небрежно накрученным шарфом поверх бежевого пальто, выходящей из машины, с собачкой на поводке. И улыбнулась.

– Я вижу: ты согласна, – поймал её улыбку мужчина.

– Мне надо домой, – сказала она.

– Не волнуйся, я же пообещал, что буду решать все твои проблемы.

У неё в груди словно разверзлась, уже начавшая было закрываться, пропасть. «Разве я уже согласилась?! – рвалось с языка. Но она промолчала, сама удивляясь своей мудрости. – Мне ещё почти год учиться – он передумает. Он же не знает меня. Родители всё время твердят, что я тупая, ленивая неумеха. Он со временем тоже поймёт это, и передумает».

В означенное время, все её соседи могли наблюдать, как к дому подкатил школьный автобус, из которого вышла девочка в больших темных очках, и в сопровождении учительницы, нёсшей её сумку и большой пакет, поднялась в свою квартиру. Учительница долго и подробно извинялась перед её родителями – вот мол, недоглядела, девочки подрались, одежда… синяки и ссадины. Говоря всё это, она доставала из пакета коньяк, несколько палок сервелата, баночку чёрной икры… а в конце передала пакет с деньгами – компенсацию от школы за испорченную одежду.

Лёжа в своём уголке, девочка слышала, как учительница уговаривала родителей не поднимать этого вопроса, и рассказывала им о некой элитной школе, закрытой, с самыми лучшими преподавателями и программами, куда она сама, по своим связям, может перевести их ребёнка. И просила теперь не ругать и не трогать её, а дать отлежаться и отдохнуть.

Родители, в свою очередь, рассказывали учительнице, как они любят своё чадо, как стараются сделать всё от них зависящее, для её счастья. Она слушала этот, становящийся всё более громким и беспорядочным разговор, и думала – как была несправедлива к родителям. Ведь она считала, что они совсем о ней не заботятся, только используют как прислугу и бесконечно шпыняют, а вот они, получается, любят её и переживают за её жизнь.

Проснулась она от толчка в бок и громкой брани: «Ну, чего разлеглась, корова?! Думаешь, если притащила с собой эту дуру-училку с её подачками, так уже и королева?! Я в твои годы деньги зарабатывала, а не рвала одежду шляясь чёрт знает где. Давай, поднимайся! – Или ты думаешь, что мы с отцом, после работы, должны ещё и в квартире убирать, и жрать тебе готовить?! Да полы не забудь помыть – три дня немытые. И тумбочки под зеркалами протри, вечно пыль на них оставляешь».

Последняя фраза догнала её уже на кухне. Почти рассвело, когда она с трудом добралась до постели. Тело ломило и болело, и она уже больше не считала, что была несправедлива к родителям. Хорошо, что назавтра был выходной, и не надо было идти в школу. «В какую?» – успела подумать она, и провалилась в сон.

Ей снились обрывки кошмара прошедшей недели и чей-то назойливый голос: «Не трогали мы её, она сама. Нет. Не знаем. Она приехала с учительницей. Да. Да, конечно» … Прилетела оса и больно ужалила в руку. Она хотела поглядеть: не осталось ли жало, но не смогла, потому что плыла по реке. Двери открылись, она вступила за порог и полетела в пропасть…

Вздрогнув, она проснулась. «Пришла в себя, – сказала пожилая женщина в белом халате. Всё, мы поехали». Вокруг стонали и кричали. Пахло мочой, калом и ещё чем-то резким и ужасно неприятным. Она поняла, что опять находится в больнице, но абсолютно не помнила, как сюда попала. Утром, во время обхода, лечащая врач сказала, что её привезла бригада «Скорой помощи» с сильным кровотечением и большой потерей крови.

Палата была большая, на 20 коек, по 10 с каждой стороны, одним окном и одним умывальником, и шумная. В ней лежали как до- так и послеоперационные больные. Одни кушали, другие просили судно, третьим ставили уколы или капельницы. Кто-то постоянно заходил, выходил, умывался, мыл посуду. Одни храпели и стонали, другие громко смеялись, рассказывая анекдоты, третьи громогласно возмущались всем происходящим и грозились жалобами.

Она опять заснула. Это было единственное, чем она могла защитить себя сейчас от кошмаров реальности. Её постоянно будили – то поесть, то на процедуры, осмотры врача… Она механически двигалась, ела, пила, подставляла руки для капельниц… и опять засыпала. Говорили, что приходили родители, потоптались и ушли, не желая её тревожить. Ей было всё равно.

Он забрал её уже из психиатрического отделения. Женщина, с которой она жила была излишне льстивой и от этого неприятной. Но она привыкла. Несколько раз приезжали родители – звали домой. Ей было неловко с ними, и она отмалчивалась. Уговоры постепенно переходили на крики и угрозы. Тогда вмешивалась её соседка по квартире – тихим, но властным голосом она просила их удалиться, и они почему-то её боялись. О судьбе молодых людей, покалечивших ей жизнь, она узнала случайно, почти через полвека.

Когда муж умер, дети были уже взрослыми. Она с удовольствием готовила, убирала, делала уроки с двумя сыновьями дочки, гуляла с ними, играла, учила вести хозяйство молодую супругу сына – продолжая делать всё то, что делала на протяжении всей супружеской жизни.

Только теперь её никто никуда не приглашал, ни презентаций, ни обедов…. Пылились в шкафах ненужные вечерние наряды и коктейльные платьица. Но это её не сильно огорчало. Она то и с мужем не всегда знала, как себя вести на подобных приёмах, внимательно выслушивая и старательно исполняя все его инструкции. Она не могла пожаловаться на жизнь с ним. Относился он к ней хорошо, никогда не повысил на неё голос, ни разу не то, что не ударил, даже и не замахнулся. Она и в самом деле никогда ни в чём не нуждалась. А после рождения второго ребёнка он даже позволил ей завести несколько приятельниц и возобновить свои институтские знакомства.

Да. Дома было хорошо. Она на минутку отвлеклась от своих воспоминаний, выискивая взглядом в толпе просвет – долго там ещё? Но толпа стояла плотно. Гремела музыка. Что тут весёлого? Почему они все такие оживлённые?

На кладбище было тихо и спокойно. Пели птички. Кусались многочисленные комары – но это была малая дань за возможность отдохнуть от назойливого людского присутствия. Мужа она похоронила рядом с родителями и любовно ухаживала за всеми тремя могилками. Правда, после переезда в дом престарелых, она стала бывать здесь реже – не хватало денег на дорогу, и перестала приносить цветы – но она верила, что они понимают и прощают её, как понимала и прощала их она сама. Соседние могилы почти все были заброшены, кроме одной на которой всегда, аккуратными кустиками цвели свежие растения.

Однажды она застала на своей лавочке сухую сморщенную старушку. Та сразу же попыталась встать, но она сказала, что ничего страшного, лавочка большая и они поместятся. Старушка пожаловалась, что ходит на могилку сына, что ходить ей уже тяжело, а лавочку поставить некому. Единственный сын. Они помолчали. И старушка начала жаловаться на несправедливость судьбы. Её сын рос таким талантливым, хорошим, послушным мальчиком. Прекрасно учился в школе и, одновременно, в музыкальном училище. Его даже в консерваторию приглашали на совместные концерты и, после окончания школы, обещали принять без экзаменов сразу на третий курс. И надо же, такое несчастье – его сбила машина. Насмерть. Их было четыре подростка, троих насмерть, а один остался на всю жизнь в инвалидном кресле. И за что такая несправедливость? Водителя так и не нашли. Как можно таким людям права давать. Въехать прямо на тротуар возле школы. Говорили, вроде видели девочку, перебегавшую дорогу. Но она не верит. Наверное, был пьян. Одноклассники сына рассказывали, что машина даже не остановилась, резко дала задний ход и уехала.

Что-то неуловимо-знакомое чудилось ей и в этом рассказе, и в этой женщине, которую она никогда не видела.

– Вы хорошая мать, – она подошла к соседней могиле, – красивые цветы. Но её интересовали не цветы, а надпись.

– Он мог стать великим музыкантом, – между тем продолжала женщина, – а те ребята, которые пострадали вместе с ним, Вы и представить себе не можете – какие это были золотые ребята, умные и талантливые…

Она молча уходила, а ей вслед нёсся печальный и горький рассказ о несправедливо загубленных молодых жизнях. Единственное место, где она могла отдохнуть, больше не существовало.

Дом престарелых. Кровать и тумбочка в комнате на четырёх, и вещи в камере хранения. Вечные жалобы жильцов на болячки, жизнь, жестокость и неблагодарность детей…

У неё дети хорошие. Они её не выживали, не выгоняли, просто сказали: «Мама тебе уже тяжело наводить порядки, готовить, поддерживать чистоту. Мы наняли помощницу по дому». Она смутилась, и даже немного загордилась – каких заботливых детей воспитала. А дочь продолжала: «Мы решили, что в доме престарелых тебе будет лучше, там все твоего возраста, будет с кем поговорить, пообщаться… Мы все заняты своими делами, тебе скучно с нами, что ты будешь делать целыми днями одна в пустом доме?!».

Она попробовала робко возразить про телевизор, сад, библиотеку, компьютер, приятельниц, наконец… Но дети не дали ей даже закончить предложение.

– Телевизор и книги есть и там.

– Парков в городе предостаточно.

– Бабушка, зачем тебе компьютер, – смеялись внуки, – ты же уже старенькая…

Бедные детки, они хотели сделать как лучше для неё. Они думают, что старикам со стариками, в общежитии, лучше, чем с собственными детьми в своём доме. Но разве можно их за это винить?!

Нет, дети её не бросили, навещали время от времени, или вот как сегодня, брали с собой на прогулку. Она вспомнила, что поступила вопреки просьбе сына, и ей на мгновение стало неприятно. Но что она такого сделала? Они просили её посидеть в машине, пока будет идти концерт, объясняя, что для неё музыка будет слишком шумной, да и вряд ли ей понравится тяжёлый рок. Но в машине было жарко, а здесь, под деревьями – тень. Правда она уже жалела, что поступила так. Сесть было не на что. Она устала, и к тому же переживала, что скажут дети. А вдруг машину и в самом деле ограбят? Она даже съёжилась от такой мысли.

Какое-то движение, уловленное боковым зрением, переключило её внимание. Рядом пританцовывала девушка. Вот тоже одинокая Душа, ищет внимания. И почему девушки так хотят замуж? Разве замужество спасает от одиночества? А почему я подумала «тоже»? Я ведь никогда не была одинока: родители, школьные друзья, сокурсники, знакомые, муж, дети…

Прямо на неё, через объектив фотокамеры, смотрел молодой парень. Он явно фотографировал её. Именно её! Впервые в жизни! Не детей на её фоне, не смазливенькую жену нужного человека… «Почему меня? – устало и растерянно думала она, сосредоточенно и напряжённо глядя в объектив… – Меня! Меня! Радостно звучало изнутри». Она была почти счастлива. И вдруг, неожиданно для себя, поняла – как одинока была всю свою жизнь.

Ей так повезло, что теперь у неё не было компьютера. «Танцы» – так назвал юноша свой снимок, выложив его в интернет. Подпись под фотографией гласила:

«Девушка танцевала под песни, которые исполняли индейцы, и красиво танцевала, только недовольная бабушка немного всё портит».

 

Встреча

Отрывок

Она была растеряна. Она мыслила, но ничего не видела и не ощущала. Не было ни света, ни темноты – одна мысль. Как можно мыслить, ничего не ощущая? Понять это было выше её сил.

Сказать, что ей было страшно – значило бы ничего не сказать. Её обуял ужас. Но паники не было. Как и всегда, во всех сложных ситуациях, она постаралась сосредоточиться. «Сейчас пошевелюсь, и всё встанет на свои места», – приказала она себе, – мысленно попыталась представить своё тело, и не смогла. Она не помнила, как выглядит.

– Превед! – неожиданно раздавшийся Голос заставил её мысль съёжиться и пропасть.

– Не бойся, – засмеялся Голос, – сейчас тебе станет легче. Она вдруг почувствовала силу. Это было странное ощущение. Она не знала: кто она, что она – одна живая мысль, и вдруг прилив сил. Хотелось прыгать, смеяться, петь… «Чем петь?» – подумала она, и внезапно увидела себя, но не теперешнюю, а почти незнакомую девушку, с роскошными чёрными кудрями, прикрывавшими плечи и грудь.

– Хорошо, – сказал Голос, – ты начинаешь приходить в себя. Вот сейчас подкинем тебе ещё чуть-чуть энергии и «Полетели же скорее в Милый_Домик_У_Реки».

«Это же мои стихи, – подумала она, – откуда он знает мои стихи?»

– Твои? – Голос явно подсмеивался, – ты уверена? Или ты совсем уже перестала узнавать меня?

– А я тебя знаю? – удивилась она.

– И опять будем знакомы, – засмеялся Голос, – РАК!

– Нет, – сказала она, – так не бывает.

– Ну, конечно же, – засмеялся Голос и пропел: «Что было? Было. Было что-то…»

Её всю содрогнуло. И она вдруг увидела, каким-то непонятным внутренним зрением, сверкающий меч и золотые доспехи Ангела, словно сотканные из солнечного света. Его лицо беспрестанно плыло, как в давних, земных снах, не давая разглядеть и узнать черты.

– Ты – Ангел?! – ахнула она.

– А то ты не знала? – засмеялись золотые лучики его улыбки.

 

С(Ц)ветовосприятие. Сказка на ночь

− Загадки синего леса!

− Не леса, а Лиса!

− Почему лиса? Это слово пишется через «е» – «лес»!

− Нет, через «и» – «Лис»!

− Вот, смотри, видишь – нарисовано дерево, и написано «лес»!

− А рядом нарисована лисичка, и написано «Лис»!

− Хорошо! Загадки синего Лиса.

− И не синего! А голубого!

− Это ещё почему голубого?

− Потому, что он крашеный!

− О! Уже и голубые животные есть?! Да ещё и красятся?! А что он красит? Глаза? Губы?

− Да нет, он весь выкрасился. Потому, что он перевернул на себя ведро краски. И выкрасился. И стал голубым.

− Прям как наш маляр, Пётр Сергеевич! Он тоже опрокинул на себя ведро краски. Правда, голубым после этого не стал.

− А каким стал?

− Таким, как и был, только в краске с головы до ног.

− А в какой краске?

− Хорошей. На ацетоне. Мы все около него балдели.

 

Очень неприличная сказка. Только для взрослых

– Мама, Вы чё? Никак рехнулись?! Детям такие страсти рассказываете.

– Да что ты, Машенька! Это же я про сороку-воровку…

– Так я же и слышу, что про неё, бесстыжую, хороводится на всё село, Прости Господи мой грешный язык.

– Доченька, ты не поняла, это сказка такая!

– Здрасьте! Мало сплетен на весь район, так уже и сказки сочиняют про это позорище. Вы ещё фильм про неё снимите, да на всю страну по телевидению…

– Маша, да какой фильм? Про кого?

– Как про кого, про Зинаиду Вашу распрекрасную. Каждый раз переживаю, чтоб на работе не прознали, стыда не оберёшься.

– Маш, ну при чём тут Зинаида?! Это – сказка! Вот послушай:

– Ну, конечно, у неё в доме только одна крупа и есть, Наварит каши, выставит самогон и гостей заманивает… нет, чтоб детей накормить.

– Да ты дальше послушай:

Кашку варила,

Деток кормила…

– Ну да, нарожала неизвестно от кого, а теперь кормит, да мужиков заманивает, тот дров нарубит, этот воды принесёт… Лучше бы о детях подумала, одёжку им какую попросила, или шоколадку.

– Ладно, дочка, вижу, ты меня не слышишь, оставим этот разговор.

– Я-то Вас, мама, хорошо слышу, а вот Вы не можете понять, что в городе дети к такому не привыкли. Это у Вас в селе все друг про друга всё знают,

А городские дети другие.

И тут раздался серебристый детский голосок:

– Бабуленька, а я думал, что это про птичку… Бедные детки! Мама, давай отдадим им мои игрушки…

 

Первое апреля – никому не веря

Один день в году – первого апреля, я живу, никому не веря. Да и как верить, если каждый обмануть норовит?!

Вот на прошлое первое апреля супруга позвонила мне на работу и предложила встретиться в городе, пивка попить. Думаете, мы пиво пили? Как бы ни так. Затащила в ювелирный, дочке кольцо на день рождения купить, а потом бегом домой, ужин готовить.

А дочка! Тоже хороша: «Папочка, твоей внучке велели в садик какую-нибудь живность принести, сказали лучше всего попугайчика». Я, как ненормальный, полгорода объездил. И что вы думаете?! – Точно. Живёт у нас в квартире.

Даже внучка и та ухитрилась обмануть меня: «Дедулечка, мне мама велела хлеба купить, а деньги оставить забыла». Через десять минут пошёл встречать её на улицу. Встретил! – Без хлеба, но с мороженным. Она бросилась на меня, как на баррикаду, с воплем: «1-ое апреля!».

Правда, попугай им всем за меня отомстил. Он оказался говорящим, да не просто, а специфически говорящим. И, кроме того, большим любителем всего блестящего и, в первую очередь, ювелирных украшений. Всё, что мог поднять, он забирал себе в клетку и тщательно прятал, а потом ретиво охранял, больно кусая любого, желающего попользоваться его сокровищами. А если кому-то всё же удавалось выхватить у него колечко или браслет, попугай ещё несколько дней преследовал обидчика по всей квартире, норовя укусить за ухо или шею.

Но главное, жена с дочкой больше не могут устраивать свои посиделки с подружками. Стоит кому-нибудь постороннему войти в квартиру, как попугай начинает разговаривать: «Копай, копай, я тебе сказал… золото, какая слюда, глянь – вот слюда, а вот золото… нет доллары не ложи с рублями… 10 тысяч отложи отдельно… а вот платина возможно… возможно… 5 на 28, что у нас получается … прячь… прячь лучше, куда, дурак, алмазы кладёшь…» – и так без конца, почти не повторяясь и демонстрируя при этом похищенные у нас ювелирные украшения и мелкие купюры.

Мои дамы уговаривают сдать его обратно в магазин, но я категорически против. Иначе они опять будут тратить треть моей зарплаты на свои побрякушки, а я вынужден буду выдерживать их «девичники».

Завтра первое апреля. Синоптики сказали, что будет +8 и солнце. Обманывают. Надо бы зонтик не забыть.

 

Инициация

Эта сеть была делом всей его жизни. В её хитроумных переплетениях, подчас, не могли разобраться даже самые умные из его сородичей. И сейчас, перебирая каждый узелок, каждую ниточку сети, он был доволен собой. Нет, не зря прожита жизнь.

Каждый день сеть собирала столько добычи, что хватало и ему и всем его собратьям. Прошли те времена, когда приходилось по 15 – 20 раз в день плести новые сети и с болью смотреть, как они разрываются. А главное, теперь у него были ученики. Восемь учеников. Со временем, они освоят плетение изобретённых им сетей, и тогда голод навсегда покинет эти края.

Он размечтался и, неожиданно для себя, задремал. Разбудило его сильное качание и подёргивание сети. Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Обрывая и путая левые сигнальные цепи и тяжёлые ведущие канаты, к нему приближались два чудовища. Он замер от ужаса. Но гиганты его даже не заметили. А сети больше не существовало. Они прошли через самую середину, через сердце его детища, в один миг уничтожив заботу, муку и радость всей его жизни.

Тяжёлая безысходность сковала всё его тело, каждый суставчик… И, вдруг, в пустоте сознания, мелькнула мысль. Мелькнула острая как молния, на минуту угасла и вот уже вновь забилась, завладела всем его существом, заставила его содрогнуться своею жестокостью и простотой – это была мысль о мести.

Он сплетёт сеть для этих чудовищ. Он сплетёт такую сеть, что им не разорвать. Главное не горячиться, всё хорошо обдумать и найти их наиболее уязвимое место. А возможно, в будущем, им удастся найти применение, может даже оказаться, что они пригодны в пищу… Воодушевлённый новыми мыслями он созвал учеников, и закипела робота…

– А здесь неплохая малина, – сказал мужчина, выпрямляясь и стирая с лица паутину, – только пауков много.

– Что ж, – ответила, смеясь, женщина, – наше счастье, что они ловят всего лишь насекомых, представляешь, что было бы, если б они начали охоту на людей?!

 

Муравьи

Сначала появились муравьи. Очень маленькие рыжеватые муравьи, не вызывающие у Жителей ни особых эмоций, ни особого удовольствия. Столицы, крупные города, городки – постепенно муравьи завоёвывали всё новые и новые форпосты. С ними пытались бороться. Но тысячелетний инстинкт, отлив себя в цепь взаимосвязанных разделений труда и функций, служил надёжной защитой маленьким пришельцам. В неравных битвах с Жителями гибли фуражиры – добытчики пищи, маточные же гнёзда были сокрыты в глубинах крупноблочного строительства.

Потом начались эпидемии. Странные непонятные эпидемии с тяжёлым исходом. Высокоразвитая медицина была бессильна. Эта почтенная и почитаемая практическая наука давно уже перешагнула ту черту, когда от каждой болезни знали одно-два, максимум три средства, плюс их различные комбинации. Техническая революция, введя в оборот миллионы новых средств и названий, оказалась для многих жрецов от медицины блюдом неудобоваримым. Следуя одному из известных законов Исаака Ньютона: «Сила действия = силе противодействия» они выдвинули, в качестве основного медицинского принципа, постулат: организм способен сам справиться с большинством болезней, надо только его долго и правильно уговаривать.

Хотя каждому более-менее разумному существу было понятно, что подоплёкой такого подхода была всего-навсего практика школярства: полный отказ выучить хоть какую-то часть домашних уроков при очень большом общем объёме домашнего задания.

Но эпидемии ширились – организмы, как их ни уговаривали (и все вместе, и каждый по одиночке), не справлялись. Старая медицина уходила в забвение, новая – только выкристаллизовывалась в узко-избранных сферах. Люди умирали.

– Опять эти муравьи! – в сердцах воскликнула Женщина. – Сколько это может продолжаться? Ты же обещал мне.

– Но, дорогая, у меня работа, и я не могу отказаться просто так. Ты ведь знаешь, как трудно найти работу биологу. Нам с тобой и так повезло. Большинство моих коллег моют посуду по ресторанам.

– Но мы уже все переболели! Ты хочешь, чтобы наши дети навсегда остались калеками?

– Дорогая, ты знала за что я получаю деньги и была согласна, чего же ты хочешь от меня теперь?

– Но ведь мы уже выполнили программу.

– Не волнуйся. На этот раз муравьи стерильны. Просто, учитывая моё образование, меня попросили выяснить некоторые аспекты их биологии.

– А ты уверен, что это так? Почему же мы все опять болеем?!

Мужчина сел, положив голову на руки, и задумался. Да. Муравьи. Маленькие, бездумные исполнители чужой воли. Безопасные и, в общем-то, почти безвредные сами по себе. И он сам – тоже муравей. Маленький человек, не смеющий высунуть голову из-под железобетонного нагромождения государственного механизма. И он, как и эти муравьи, никому не желает зла сознательно. А потом, эти муравьи… Нет. Об этом думать не надо. И какое ему дело, на что их используют потом? Ведь никто же не задумывается о нём, о маленьком человеке, которому не на что существовать и содержать свою семью.

Он увидел ползущего по поверхности стола муравья и подумал, как просто раздавить, уничтожить это крохотное беззащитное насекомое. «Я, как и ты, всего-навсего фуражир – добытчик пищи… – мысленно обратился он к муравью. – И я, как и ты, как и любое биологическое существо, хочу жить, да и смерть моя, как и твоя, ничего не изменит».

Последняя мысль несколько успокоила, приглушив, всё более мучившие его, угрызения совести. И, перед тем как уснуть, он ещё успел подумать, что срок контракта скоро кончается, а полученной суммы хватит на несколько лет передышки. И что может тогда ему удастся, наконец, найти хоть более-менее приличную работу.

Утром Глава Фирмы пригласил к себе в кабинет Директора.

– Что нового по вашим разработкам?

– Всё с точностью до одного часа. Как мы и предполагали, вчера, в 24.00 взаимодействие вызвало у муравьёв новую мутацию, и в пять утра всё было покончено.

– Что ж, – Глава Фирмы удовлетворённо откинулся на спинку кресла, – готовьте эту партию муравьёв к засылке. Новую Семью уже подобрали?

– Да. Только они требуют увеличить сумму вознаграждения по окончании контракта. Хотят купить дом на островах.

– Увеличьте. Похоронное бюро давно уже нарекает на нашу скаредность.

 

Сказка

Тук…тук…тук…

− Кто там?

− Это я, Сказка! Открой, пожалуйста!

− А ты точно Сказка?

− Да.

− А чем докажешь?

− А разве реальность такою бывает?

− Не знаю, реальность бывает всякой. А у тебя есть документы?

− Какие документы?

− Ну, что ты – это ты.

− Ты впусти меня. Я наполню для тебя купель с чабрецом и мятой, постелю постель лебяжьим пухом и нежными ветерками с летнего соснового леса и луга, разомну твои усталые плечи…

− Это всё только слова. А вдруг ты страшная Сказка, и ворвёшься ко мне воющими ветрами, цунами, отвратительными разбойниками и ужасными хищниками…

− Но как ты узнаешь об этом, не впустив меня в своё сердце?

− А зачем мне об этом знать? Уходи! Шляются тут всякие, только покоя нормальных людей лишают.

− Но я ведь твоя сказка. Куда же я пойду?

Ни слова не прозвучало в ответ. И в сказке появилась новая страничка – печальная.

 

Осень листа

Он знал и не знал, что такое – осень. Это было нечто близкое по времени, и такое же далёкое для понимания. Ему говорили: «Потом будет зима, но ты уже не сможешь её увидеть, зимой все листья и цветы умирают». Было любопытно – какая она – зима? Он понимал – страшная, нечто ужасное! И всё равно ему было жаль, что он не увидит её. Содрогался от ужаса… и жалел.

Осень тоже была страшной, она несла смерть. Смерть он видел. Видел с самой ранней весны как желтели и осыпались, недавно ещё зелёные, спешившие жить, листочки.

«Не надо было быть такими любопытными и хватать всё подряд…» – шептались листья вокруг. «Но тогда невозможно понять мир, в котором мы обитаем!» – звучали отдельные голоса. «А зачем его узнавать?! – протестовали листья. – Питайся и живи себе! Что эти знания?! – Ничего кроме горя и печали не несут они. Что за странная идея – дать Земле больше кислорода?! И кто оценил это?! Кто вспомнит о них?! Они сгорели, даже не отбыв среднего возраста нормального листа! Жизнь беспамятна на добро! Вот если бы они отравили кого своими ядами, тогда бы их и запомнили, как анчар».

Он слушал эти разговоры, трепеща на ветру, и сам не мог себя понять. Он тоже жил на износ. Он тоже стремился насытить мир кислородом. Но почему-то был наивно уверен, что доживёт до самой глубокой осени. А вдруг осень – не смерть, а, и в самом деле, только перерождение – убаюкивал он себя. В перерождение верили многие. Говорили, что когда старый лист засыхает, его Душа переходит в молодую почку у основания черенка, и весной оживает, просыпаясь в новом листочке, а на землю падает только пустая, ничего не чувствующая, оболочка.

Верил ли он в это? Верил! Но знал, что это будет уже не он – а совсем другой листок, со своей собственной жизнью, своим мироощущением и своим самосознанием. А его уже не будет. Иначе он бы помнил все прошедшие жизни всех своих предшественников, а он ведь ничего не знал о них, совсем ничего. Иногда приходили странные, почти реальные сны. Но и только. Он смирился. Это было грустно. И он предпочитал не думать об этом. И старался искать радость в обыденных вещах: солнечных лучиках, капельках дождя, востребованности испускаемого им кислорода.

Когда он видел, как дышат, благодаря ему, жуки, бабочки, улитки, листом овладевало непонятное чувство удовлетворения. Правда они платили чёрной неблагодарностью, причиняя боль и разрушения своими укусами. Но так уж устроен этот мир. Он уже давно перестал обижаться на них, только ещё иногда удивлялся.

И вот она наступила – осень. Только совсем не так, как он ожидал, а тихо и незаметно. Не было ни борьбы, ни противостояния, ни выбора… Она действовала исподтишка, изнутри. Его предавало собственное тело… Он ещё мечтал, привычно строил планы, в нём ещё бурлили любопытство к жизни и её радость, а клетки тела уже отмирали, одна за другой, переполняясь шлаками. Он только отмечал, как всё труднее становится дышать и исполнять задуманное, и как, то тут, то там, появляются новые рыжинки.

Листик и не заметил, как подломился черенок, только неожиданно почувствовал кружение. Сначала он даже не понял, что произошло, а потом – острой болью и невысказанным ужасом – пронзило безысходное: «Всё! Я умираю! Всё!». Нет, он не был пустой оболочкой. Уже обречённый, лежал лист на грязной пыльной дороге и всё ещё думал, всё ещё на что-то надеялся.

– Смотри, какой листок, постой, сфотографирую. Так. Хорошо. Теперь, с другой стороны. Переверни его!

Два горячих щупальца прожгли его насквозь. «Отстаньте, и без вас тошно» – мелькнула, затихая, мысль. И он, из последних сил, перевернулся обратно, тыльной стороной к солнцу, пытаясь защитить последние живые клеточки своей уже ушедшей жизни…

 

Ресторан

Мы живём вчетвером – я, муж, сын и дочка. Мы с мужем работаем, сын – студент, а дочка учится в пятом классе.

Несколько лет назад, мои мужчины, ввели поочерёдные дежурства на кухне, чтобы высвободить мне время для подготовки диссертации. Но мера оказалась чисто теоретической. Мужа целиком поглощает работа: доработки, подработки, собрания, заседания, совещания…, а сын по вечерам бегает в бассейн. В результате, в те нечастые вечера, когда я занята, Юлька жарит себе яичницу и, усаживаясь перед включённым телевизором, начисто забывает про уроки.

Мне надоело, каждый день, после работы, мотаться по продуктовым магазинам, а затем, нагруженной как вьючный ишак, сломя голову мчаться домой, возиться на кухне, разбираться с Юлькиными уроками, пытаться, хоть как-то, привести в порядок квартиру и только после этого, падая с ног от усталости, ещё полночи корпеть над диссертацией. Тем более, что как бы вкусно ни старалась я приготовить ужин, ни муж, ни сын не ценят этого – вяло ковыряются вилками, ссылаясь на усталость.

«Всё! – сказала я себе. – Надо эмансипироваться самостоятельно. Если сам себя не эмансипируешь, никто тебе не поможет».

Утром, я объявила домочадцам, что вернусь домой поздно, поскольку меня попросили провести дополнительные вечерние занятия. Муж тут же отпарировал, что с удовольствием подменил бы меня на кухне, но, к его великому сожалению, у него вечером семинар. «Мама, папа, – сказал с искренним возмущением Сашка, – не хотите же вы, чтобы я пропускал занятия по плаванию, да ещё чуть ли не перед самыми соревнованиями?!». Мы с мужем переглянулись. Следующей в «хор» вступила Юлька со своей неизменной арией: «Ну что ж, я опять буду кушать яичницу», – сказала она грустным, покорным голоском, но глаза её при этом сверкали в предвкушении бесконечных телевизионных программ.

Вечером, сидя с подругой в ресторане, мы обсуждали насущные проблемы. Что делать? Как повернуть колесо семейного быта вспять. И тут!!! Я увидела его. Весь какой-то очень чистенький, подтянутый, ухоженный, он стоял в проходе с товарищем, выискивая, куда бы сесть. Когда наши глаза встретились, мы, как будто поражённые магнетизмом, уже не могли отвести взгляд друг от друга. Ни минуты не колеблясь, он направился прямо к нашему столику, и я не могла ему отказать. Лангет и картофель фри оставались на тарелке не тронутыми. Я не могла отвести взгляд от своего соседа.

Наконец, он сообразил и пригласил меня танцевать. Во время танца он прошептал мне, что домой мы отправимся вместе. Я как раз обдумывала, что бы такое ему ответить, но неожиданно увидела его остекленевший взгляд устремлённый мне куда-то за спину. Я обернулась. В дверях какая-то девица висла на нашем Сашке. Хороший «заплыв», – сказал мой партнёр. «Да, – поддержала я, – лучше, чтобы он нас здесь не видел». Скрываясь за танцующими, мы тихонько расплатились и покинули ресторан.

Дома нас ждала Юлька с несделанными уроками. Она ожидала взбучку и очень удивилась, когда я, ни слова не говоря, села с ней за уроки, а супруг, также молча, пошёл на кухню жарить картофель.

Около полуночи явился Сашка. «Где это ты шлялся до сих пор!» – завопил муж. «Мама, папа, – невозмутимо отвечал Сашка, – вы же знаете, что я был в бассейне, на занятиях по плаванию». «В бассейне …?» – начал было муж и, взглянув на меня, осёкся.

«Послушайте, – сказала я, – а не устроить ли нам себе маленький семейный праздник. Сходим куда-нибудь все вместе». «В зоопарк!» – съязвил Сашка. «Или в лекторий!» – поддержал его муж. «Зачем же, – продолжила я, – я знаю один уютный ресторанчик…».

В восторг почему-то пришла только Юлька.

 

Зёрнышко и Лучик

Ветер колыхнул Колосок, и на землю упало маленькое Зёрнышко. Оно еще не знало, что оно – Зёрнышко. Оно ещё ничего не знало. Оно спало. И даже не знало, что спит. А Колосок тихонько покачивался рядом и думал… думал.

Зёрнышко. Наверное, и я появился на свет из такого вот Зёрнышка. Не помню. Помню какое-то странное ощущение: горячее, щекочущее, и нестерпимо тянет вверх, вверх. И, вдруг, свет! Или нет, наверное, и этого я не помню. Возможно, просто видел, как прорастали рядом молоденькие Зернышки. Что помню, так это Солнце. Солнце и одновременно Тёплый Дождь. Как было чудесно тянуться к Солнцу, подставляя ему омытые ласковыми Дождевыми Струями листья и не знать, что будешь деревенеть и сохнуть, и ничем не сможешь себе помочь.

Но о чём это я? Ах, да, Зёрнышко, Зёрнышко, которое я прорастил в себе. Но разве только я? А может и вовсе не я? Оно же и не похоже на меня. И, вообще, скорее это оно, Зёрнышко, прорастило меня из себя и само, словно исчезло, растворившись во мне. Хотя нет, не исчезло. Это ведь его Зёрнышки, которые я считал своими, не мои, а его дети. И похожи они на него. А я? Я разве что собирал необходимые для будущих Зернышек питательные вещества и подставлял их под лучи Солнца. А уже оно… Подожди, подожди! Я понял! Понял! Не Зёрнышко и не я, а Солнце, Солнце! Это оно, через нас, возрождает жизнь на Земле. Мы – не разное! Мы – одно и тоже! Зернышко, из которого я вырос, и я сам, и те Зерна, которые я вырастил в себе. Наше бытие беспрерывно.

Прощай, мой старый стебель. Ты хорошо послужил мне, но, построенный из земных элементов, снова станешь землёй. А я потянусь навстречу Солнцу в тысячах новых колосков. С последним словом, просыпал Колосок все Зёрнышки, и мысль в нём замерла.

А, может быть, Колосок действительно не помнил? Может быть, Зёрнышки видят сны? И снятся им удивительные чудесные Растения, подставляющие Солнцу свои изумрудные ладони.

Какие счастливые эти создания – думал Солнечный Лучик, осматривая Землю. Они могут находиться здесь сколько угодно и никуда не исчезать. Они чувствуют и моё прикосновение, и дуновение ветерка, и касания Дождевых Струй. Как бы я хотел быть таким же как они, постоянно находиться на одном месте. А тут не успеешь и осмотреться, как что-нибудь пересечёт твой путь от Солнца и ты уже, хочешь того или нет, в новом месте. То туча, то птица, а ещё и сама Земля вращается – ничего не успеваешь увидеть. Недаром люди «зайчиком» прозвали, всё скачешь и скачешь.

Лучик заглянул на цветущий луг, и так ему там понравилось, что он забыл про всё и погрузился в первый попавшийся Зелёный Листок. И Листок облегчённо вздохнул. Внутри Листка было уютно и тихо. Это была не глухая тоскливая беззвучность, а особая тишина, когда хочется говорить шёпотом, чтобы не разрушить несказанную гармонию.

Лучику стало так хорошо и весело, что он построил себе маленькую лодочку и плыл, плыл в ней по растению до тех пор, пока не сомкнулись над ним яркие цветные лепестки… И тогда он заснул.

А Растение еще долго подставляло Молоденький Плодик под тепло Солнечных Лучиков, чтобы будущее Зёрнышко быстрее дозревало.

 

 

Это она так говорит

– Она бросила свою дочь! – резко сказала Анна. – Не за что её уважать! И нечего её жалеть!

– Она ведь Ваша подруга?! – удивилась Лиза. – Зачем же Вы так?!

– Подруга… – усмехнулся Павел, -эти «подруги» за 30 лет совместной работы столько друг дружке подлостей сделали!

– А ты молчи! – сказала Анна. – А то вот расскажу твоей Ганусе, как ты в командировки ездишь.

Павел нахмурился, открыл капот своего видавшего виды грузовичка, переделанного под перевозку людей, и стал молча ковыряться в моторе. А три женщины, сидящие на лавочке у входа в вокзальную гостиницу, ненадолго замолкли.

Первой не выдержала Олеся. Она была новенькой в этом коллективе, и ей не терпелось узнать обо всём и обо всех: «Она что оставила её в роддоме? А как все узнали? Она сама рассказала?»

– Она удрала с молодым любовником, оставив мужа с пятилетней дочкой. – рассмеялась в ответ Анна.

– Мне она иначе рассказывала, тихо сказала Лиза. – Ей не очень хотелось рассуждать о чужой жизни, но стало нестерпимо обидно за коллегу, которую ни с того, ни с сего начали обсуждать за глаза.

– Расскажите! – попросила Олеся.

– Да. Да. Интересно послушать, что она Вам наплела. – поддержала просьбу Анна.

Лиза колебалась, и уже подумывала уйти, под каким-нибудь благовидным предлогом, когда неожиданно вступился Павел: «Лучше Вы, Елизавета Осиповна, расскажите ей, а то так и будет считать нашу Маришу преступницей».

Ладно, тогда слушайте:

Мария была юная и очень красивая. Она старалась во всём: одежде, причёске, походке, манере поведения, походить на известных актрис, и ей льстило восхищение окружающих. Но особенно приятно девушке было внимание одного из начальников её первого места работы. Это был человек из другого мира, мира в который устремлялись все её мечты – хорошо скроенный костюм из дорогой ткани, собственный кабинет, и даже, время от времени, служебный автомобиль отца. Ей казалось, что за этой шикарной кулисой скрывается бесконечная радость жизни, бесконечное веселье, как в кино: театры, банкеты, рестораны, путешествия в дорогих каютах и купе… Она была романтична и наивна, и не представляла, чем же ещё может заниматься такой человек в свободное время.

Владимир подсмеивался среди друзей над восхищённым блеском глаз «наивной дурочки», но, тем не менее, ни преминул воспользоваться её неопытностью. А когда Мария забеременела, женился на ней, по совету родителей, чтобы не портить себе карьеру. И Мария, мечтавшая попасть в рай, попала в ад. В доме мужа её приняли как чужую, отведя комнатку без окна, переделанную из бывшей кладовки и всячески помыкали. Супруг не проявлял к её жизни никакого интереса, разве что иногда по ночам приходил удовлетворить собственные потребности. Ребёнка она почти не видела, к девочке сразу же наняли няньку. Выходить из дому ей запретили.

Мария превратилась в безвольную тень, домашнюю рабыню своей новой семьи. Без работы, без денег, без мало-мальски приличной одежды… В таком положении и застал её Иван, очередной шофёр свёкра. Он принял её за прислугу и начал ухаживать за тихой, смазливой и работящей девушкой. Мария сначала сторонилась, но жизнь её была настолько безрадостной, что вскоре она приняла его внимание и только просила скрывать их отношения, так и не раскрыв ему истинное положение вещей.

Но как можно скрыть что-либо, проживая в одном доме?! С ней даже никто не разговаривал, её просто вышвырнули на улицу, кинув рядом на тротуар паспорт и бумагу, из которой она узнала, что уже несколько лет, как разведена с мужем, которому оставили на воспитание дочь «в связи с отказом матери кормить ребёнка и ухаживать за ним». Она так и сидела в одном платьице, без вещей, на холодной тротуарной плитке, размазывая по щекам слёзы и вспоминая, как сразу после рождения дочери, к ней пришла врач и сказала, что она не может кормить ребёнка из-за редкого заболевания. Названия Мария не запомнила, а всеми бумагами занималась мать Владимира. А года два назад приходили две девушки и расспрашивали её о дочери, а она ничего не могла ни рассказать им, ни объяснить, – свекровь пригрозила, что если она сболтнёт лишнее, то тут же окажется за дверью и больше вообще никогда не увидит дочь.

Долго ли она просидела на улице, Мария не знала, очнулась уже в комнате у Ивана, да так и осталась жить с ним.

– Бедная женщина! – вздохнула Олеся. – Даже не верится, что люди могут быть так лицемерны и жестоки.

– Это она так говорит, – возразила Анна.

– Вы что знали её первую семью? Или дочь?

– Вот ещё! Очень мне надо их знать! Муж был на 15 лет старше её, а Иван на 10 лет моложе, совсем юнец, вот и вцепилась в него, как клещами, думала небось, что вечно молодой будет.

 

Свидетельство

– А вот мне, однажды, моряки живую муху подарили, в коробочке. Коробочка в коробочке, а одна стенка прозрачная… и к уху поднесёшь – жужжит. Я её всем за рыбу показывал: хочешь посмотреть да послушать – тащи рыбу. До двух тонн в день притаскивали. Я уже и своих прикармливать начал … А тут один гадёныш любопытный попался: «Не полетит, – говорит, – коробочка маленькая, мышцы крыльев атрофировались…» Я, дурак, и выпустил. А она два метра пролетела и замёрзла.

Хорошо, что гляциологи холодильник на зимовье оставили. Мы 2 км бежали без остановки и всё-таки спасли муху. Через полчаса открываем холодильник, а она весёленькая такая, летает, жужжит … Ну, мы холодильник быстренько закрыли, чтобы не вымораживать, да так и оставили её там жить.

– А потом?

– А что потом? Вернулись полярники и выключили холодильник. Она и пропала. – закончил Белый Медведь свой рассказ и побрёл к рефрижератору отдохнуть от жары.

– Врёт он всё! – сказала Райская Птица. – У нас вон в тропиках уж как холодно бывает, а мухи не замерзают. И полетела к калориферу погреться.

– Конечно, врёт! – подтвердил Старый Сом. – В холодильнике всегда холоднее, чем на улице. Меня, икрёнком, в специальном холодильнике перевозили, чтобы не рос, пока жилплощадь не поменяю.

– По-моему, у меня в гостях Белая Горячка. – пробормотал себе под нос Сторож Зоопарка и пошёл за лекарством на близлежащую точку.

– Каждый борется со своим течением… – усмехнулся Воробей и полетел по своим делам.

– Но не каждый пишет при этом такую чушь. – кто это сказал? – Уж поверьте мне, что не я. Да и то, с чего бы это я стала на себя наговаривать. Мне нравится. Нет, ну честное слово, не знаю, как вы, а я балдею – клёво написано.

 

Симпозиум

– Уважаемые обитатели Миров Взаимопроникновения! Длительные исследования показали всю тщетность наших попыток наладить хоть какое-то подобие диалога. Эти монстры нагло уничтожают наши миры, убивая всё живое, которое не могут подчинить или приспособить к своим потребностям, и просто не идут ни на какие контакты.

На попытки обмена информацией их собственным способом, через колебания воздушной среды, они не реагируют. Попытки передачи сведений химическим путём, прямо в тканевые жидкости и кровь, также не возымели успеха. По всей видимости аналитическая система чудищ находится на зачаточных стадиях развития и не в состоянии справиться с блоками данных – они либо разрушают их, либо гибнут сами.

Как только это выяснилось, наше сообщество постановило оборвать все массовые контакты, кроме случаев защиты территории и носителей жизни. Что не остановило отдельных энтузиастов, верящих, что не все испробовано. Однако, события последних периодов доказывают, что этого недостаточно. Порождаемый ими хаос приобретает всё более угрожающие размеры. Спасти самосознание данной конфигурации не представляется возможным ввиду слабых сенситивных взаимодействий и слабости энергосистемы в целом.

Соответственно данная форма существования не может быть подключена, как одна из подсистем Миров Взаимопроникновения, и должна либо быть милостиво уничтожена, либо оставлена на долгое и мучительное самоуничтожение.

Слабые импульсы понеслись в точки выбора решений, сливаясь в мощные энергетические потоки и вызывая геомагнитные возмущения и завихрения воздушных масс. Поначалу казалось, что большинство Миров за уничтожение, но расклад всё время менялся, и в конце сложился в пользу не вмешательства в процессы самоуничтожения.

Ну вот, – сказал невысокий крепкий мужчина, открыв двери и выглянув на улицу, – погремело и успокоилось, небо чистое, ни тучки, можем продолжать вырубку леса и расчистку местности под новую трассу, только не забывайте репелленты.

 

Кузя

Кузя – полноправный член нашего коллектива, а четыре ноги и мягкий пушистый хвост только усиливают к нему всеобщую симпатию. Кузя тоже любит нас и, временами, не прочь пообщаться.

☺

Вова: Кузя, мур… Кузенька, мурр…Кузечек, мурр, мурр, мурр…

Кузя: Вова, дырр… Вовочка, дырр… Вовичек, дыр, дыр, дыр…

Вова: Кузя, я не понимаю, ты это о чём?

Кузя: А ты о чём?

☺

– Кузя, ты опять игрался с клавиатурой компьютера?

– Мр… няу… Это она со мной игралась. Я просто по ней ходил, а она сама показывала разные картинки, и все время меня о чём-то спрашивала.

☺

Кузя попросил нас на день рождения подарить ему сайт в Интернете:

– Кузя, но ведь ты не знаешь английского языка…

– Вы все такие мрумные, – ответил Кузя, – а не знаете, что «мурр» и «мяу» на всех языках звучат одинаково.

☺

Кузя лежит на компьютере и рассуждает: «В мррофисе все мрработают, кроуме меняу. Для чего они мрработают? Чтобы зарабатывать деньги. А для чего им деньги? Чтобы покупать мрреду для себяу и для меняу. Значит яу член коллектива. А мрр член коллектива, который не работает, но которого все корммяут, это кто? – Начальник. Ммяу!!! Да ведь я же начальник! Как же это я раньше не сообразил» – и Кузя, самодовольно мурлыча, погрузился в сон.

☺

Мр… мр… посмертная слава… посмертная слава… Это когда твои враги превращаются в твоих ближайших друзей, а твоя слава превращается в их гонорар, и их знакомство с тобой обрастает подробностями, в количестве прямо пропорциональном рынку спроса…

– Кузя, а разве у тебя есть враги?

– Мр… обретаясь в мире животных просто неприлично не иметь врагов.

– Но, Кузенька, большую часть времени ты проводишь в кругу людей.

– Мр… хотел бы я так думать…

☺

– Кузя, смотри, красивая картинка? Такой симпатичный ёжик. А грибы и яблоки на его иголках такие аппетитные…

– Мр… да… интересная интерпретация легенды про сизифов труд.

– Но при чём здесь Сизиф?

– А зачем бы иначе ёж таскал на себе эти бесполезные для него предметы?

☺

– Кузенька, не мешай, видишь я работаю с компьютером…

– Конечно, – обиделся Кузя, – с компьютером тебе интереснее, ведь он делает только то, чего хочешь ты.

☺

– Мрр … – сказал Кузя однажды утром – не помню уже сколько лет я не вспоминал, что у меня есть хвост.

– А что случилось?

– Мррр… сначала я пытался зайти в троллейбус, потом выйти из него, а потом ещё и перейти улицу. Мррмяу!!!

☺

– Кузя, почему ты не ловишь тараканов, а только наблюдаешь за ними?

– Мр. Они вызывают у меня ностальгические воспоминания, когда я был таким же стремительным и также беспрестанно шевелил усами.

☺

Кузе дали кусочек колбасы. Кузя съел её, облизнулся и сказал: Мрда… вчерашняя она, конечно, всегда вкуснее… но сегодняшняя все-таки лучше завтрашней…

☺

На праздник мы подарили Кузе картинку: хитро прищурившийся котяра, лежит, притворяясь спящим, а по нему снуют многочисленные мыши. Кузя как-то странно посмотрел на нас, сел возле клавиатуры компьютера, и вскорости, преподнес нам свою картинку: по огромному мордатому мужику бегают куры, поросята, кролики…

– Кузя, что это?! – спросили мы.

– А это что?! – в свою очередь спросил Кузя.

– Кузя, но разве ты не хотел бы жить в доме, который кишит мышами?

– Мр… что-то я не встречал человека мечтающего жить в хлеву или в курятнике.

☺

Соседская собака съела Кузин обед, и он многозначительно заметил: Мр…дам м м … обедать надо, когда тебе предлагают, а не когда мрхочется.

☺

– Кузя, сколько будет два умножить на два?

– Мр, это вопрос философский. Если дважды встречаешь одних и тех же двух мышей, то это будет – растяпа. Но если, мрмяу, тебя дважды два раза копают, мрр, то это уже – четыре.

☺

– Кузя, сколько тебе лет?

– Мр… котам столько лет на сколько они выглядят.

– А сколько коты живут?

– Мр… Совсем достали: «сколько?» бывает колбасы, а «живут»: «Как?!»

 

Мама сказала

– Не понимаю! Чем она недовольна?! – жаловался Анатолий матери на свою новую подругу. Я всё делаю, как ты меня учила – зарплату отдаю тебе, а часть калыма ей. Каждую неделю – свежая копейка. Говорю ей свари нормальный обед, завтрак, ужин. А она кормит меня кашами и макаронами, а мои деньги откладывает, говорит: «Пошли в магазин вместе». Я что – баба, по магазинам ходить?!

– А ты не будь дурным, не давай ей денег. Она твои деньги на себя истратит. Еду приноси. Мясо покупай, да не копчёное, или колбасу, а то она их сама съест, а сырое, чтобы тебе готовила. Да не ругайся с ней, не спорь. Вот как распишетесь, поделишь жильё и тогда уже выберешь себе бабу побогаче да похозяйственней.

Когда Анатолий в первый раз принёс мясо, Тамара очень обрадовалась. Она приготовила полный обед, ужин, и даже выкроила пару кусочков ему с собой, на следующий день, на работу. Её скудной зарплаты, и при жёсткой экономии, едва хватало на оплату самого необходимого. А на те копейки, которые он приносил невозможно было бы содержать даже кошку, не то что здорового молодого мужика.

– А где первое?! – удивился Анатолий, когда через несколько дней Тамара подала ему на обед жаренную картошку. – И где мясо?!

– Мясо мы съели, – ответила Тамара, – его хватило на двухдневный обед, ужин и тебе на работу. А первое мне приготовить было не из чего, у меня нет денег.

– Ты что истратила на себя мои деньги? – вспомнил Анатолий слова матери. – Ты же их несколько месяцев складывала, там много должно было быть!

– Твои деньги? – Тамара усмехнулась. – Да нет, я их не трогала, они ждут нашего совместного похода в магазин. Вот кстати сейчас давай и сходим.

Анатолий сначала хотел возмутиться и возразить, но вспомнил, что мать наказывала ему не спорить, и согласился. В магазине он хотел купить пива, колбасы, сосисок, конфет, сигареты, печенья к чаю, но Тамара сказала, что сначала – необходимое, а потом, если останутся деньги (при этих словах она как-то загадочно усмехнулась), всё остальное. «Это же и есть «необходимое», – подумал он, но промолчал. А Тамара набирала в корзинку какую-то абсолютную ерунду – сахар, соль, спички, соду, чай, лавровый лист, уксус, постное и сливочное масло, муку, крупы, макароны… мыло, стиральный порошок… «Вот крохоборка, – думал Анатолий, – это же вообще ничего не стоит, мама говорила, что главное – мясо! – и долго стоял оглушённый у кассы, когда ему назвали сумму к оплате. – У меня нет столько». «Ну так верните товар на место», – резко ответила кассир. «Не надо, – сказала Тамара, – я доплачу».

Дома Анатолий не выдержал и взорвался: «Надо было взять сосисок и бутылку пива, чтобы я нормально поужинал, да колбасы для бутерброда на работу, а ты что набрала?! Я что муку должен теперь кушать, или стиральный порошок? Хоть бы яиц купила…».

– Ты же сам видел, что не хватило денег, – улыбнулась Тамара, – у меня ещё осталась парочка картошин и одна луковица, сейчас сделаю деруны. А потом постираю твою одежду, да и постельное бельё ждало, когда порошок куплю.

– Не надо ничего делать и ничего стирать! – её улыбка окончательно вывела его из себя. – Счастливо оставаться! Ищи себе другого дурака покупать тебе стиральные порошки и постное масло! – и хлопнул дверью.

– Надо же какая дрянь! – жаловался он вечером матери. – Издевается и ещё улыбается. Ты была права, она хочет на мои деньги себе всё покупать. Затащила таки меня в магазин, набрала всякой чепухи столько, что самой доплачивать пришлось. А о еде для меня даже и не подумала.

– В какой магазин эта эгоистка повела тебя: одёжный, обувной, ювелирный…? – полюбопытствовала мать. Но когда сын рассказал ей, где они были и что покупали, задумалась: может эта Тамара не так уж и плоха, а главное с квартирой. – Ладно, поговорим завтра, сынок, отдыхай.

Тамара смотрела телевизор, когда зазвонил телефон:

– Привет! Я сейчас приду!

– Здравствуй, Толик! Не приходи!

– Почему?!

– Потому, что мы с тобой расстались.

– Я передумал.

– А я нет! – сказала Тамара и положила трубку.

Телефон звонил, не умолкая. Через полчаса нескончаемого трезвона, она опять ответила.

– Не бросай трубку! – попросил Анатолий. – Мама сказала, что ты всё правильно купила, и ещё дала мне с собой мяса, картошки, морковки и капусту, так что я сейчас буду у тебя.

– Мы расстались, и больше не звони и не приходи!

– Но почему?!

Тамара отключила телефон. Через несколько минут раздался звонок в дверь.

Целый месяц Анатолий осаждал свою бывшую подругу и на работе, и дома, даже несколько раз, по совету мамы, сорвав на клумбе пару флоксов. Он искренне не понимал, за что она дала ему отставку, всё же было так хорошо… и мама сказала.

 

Разлука

Часть 1. Первое горе

Они сидели рядышком и молчали. Не то, чтобы им нечего было друг другу сказать, но ведь слова нужны тогда, когда ещё можно что-то изменить. А какой смысл говорить, когда всё уже давным-давно переговорено и расставлены последние точки.

Он тяжело вздохнул и, склонив набок голову, попытался заглянуть ей в глаза:

– Давай ещё поговорим. Может тебе лишь показалось, и мы сможем остаться вместе.

– Нет! Все документы уже сданы. Меня просто затаскали по разным инстанциям.

– Но наше молчание ничего не изменит. Только рассказывая друг другу всё, мы можем найти решение.

– Мы уже сто раз всё друг другу рассказали. Я устала повторять и плакать.

– Значит так?

– Да! – ответила она грустно.

– И что, теперь я тебя никогда не увижу?

– Ты же знаешь….

– Это неправильно! Так нельзя!

– Перестань, а то я сейчас снова заплачу! – она еле сдерживала рыдания.

Он стиснул зубы и закусил губу, чтобы сдержать, предательски переполнявшие сердце и глаза, слёзы. Он не мог позволить себе такой роскоши – разрыдаться. Он не понимал, как будет жить без неё, без её светлой улыбки, милого, звенящего колокольчиком смеха.

– Ты быстро меня забудешь… – сказала она, словно подслушав его мысли. – А я… – и она снова заплакала.

– Не плач! – он хотел её успокоить, но не знал как. Ему и самому хотелось плакать, но он опять сдержал слёзы, чтобы она не подумала, что он – слабак.

– Помнишь зелёную бусинку? – спросил он.

– Да, ты нашёл её, когда мы все ходили в парк, и не захотел никому отдать.

– Я дарю её тебе на память, возьми! – с этими словами он раскрыл ладонь, на которой лежал, сверкая всеми цветами радуги, округлый зелёный камень.

– И тебе не жалко? – она невольно улыбнулась и ещё сильнее притиснулась к нему боком.

– Мне для тебя ничего не жалко. Если бы ты захотела, я бы тебе мог подарить всё-всё, что у меня есть.

Они снова притихли и долго сидели молча, изредка заглядывая друг другу в глаза. Их горю не было границ, но что они могли сделать. Разлука неминуема. Все документы уже подготовлены и отданы. Завтра они уже не увидятся. Её отведут в другой садик, ближе к маминой новой работе.

Часть 2. Смелое сердечко

– Глупо спасовать теперь, после преодоления стольких препятствий, – подбадривал себя мальчик, открывая дверь. В комнате было шумно и суматошно от беготни, смеха, споров… Он волновался: сейчас его опять отругают и выгонят, надо действовать быстрее. Он окинул взглядом помещение и уже хотел закрыть дверь, и тут увидел её. Она тихонько сидела в дальнем конце комнаты, что-то объясняя большой растрёпанной рыжеволосой кукле. Едва не закричав от радости, он решительно бросился к ней, и чуть не расшиб лоб о твёрдые коленки воспитательницы.

– Мальчик ты откуда здесь?

– Я к Маше! – твёрдо сказал он.

Услышав своё имя, девочка подняла голову и глаза её сначала округлились, а затем налились таким нестерпимым сиянием, что он аж зажмурился.

– Валечка! Это же Валечка! – закричала она и бросилась его обнимать. – Я же говорила Марго, что так не бывает, что мы ещё увидимся, даже показывала ей твою бусинку, а она мне не верила. – кивнула девочка в сторону куклы. – Пойдём, я тебя с ней познакомлю. – потянула она мальчика.

– Стоп, стоп! – сказала воспитательница, взяв детей за руки. – Сначала вы оба пойдёте со мной к Валентине Петровне.

– Но как ты нашёл меня? – спросила девочка, пока они шли по коридорам и лестницам.

– Ты же сама сказала, что твоя мама будет теперь работать в новом универмаге. Я пришёл сюда и ходил по улицам, пока не нашёл садик. Но меня туда не пустили и сказали, что такой девочки там нет. А потом я нашёл ещё садик и соврал, – он покраснел, – я сказал, что ты моя сестра и что мама велела передать тебе, что она задержится, чтобы ты не волновалась. А они сказали, что я наверно перепутал садики, и что в конце улицы есть ещё один садик. Вот я и пришёл сюда.

– Но там же сторож? – удивилась девочка.

– А я через забор… – важно ответил мальчик, хвастаясь своей сообразительностью. – Там знаешь какая дыра! Даже Мишка бы пролез!

Они засмеялись, вспоминая своего общего друга по старому садику.

Валентина Петровна, директор садика, поговорив с детьми, тут же принялась звонить по телефону. Валентина, оказывается, уже разыскивали и все очень обрадовались, что он нашёлся. Его мама тут же примчалась в садик и плакала, обнимая сына. Вместе с ней плакала и Машенька.

– Не забирайте его, просила она. Я так за ним скучаю. У меня больше никогда не будет такого друга.

– Мамочка, можно я буду ходить в этот садик. – просил Валентин.

– Успокойтесь, мы что-нибудь придумаем, пообещала им женщина.

Вечером она спорила с мужем:

– Нельзя же потакать всем детским капризам. – убеждал он. – Пройдёт ещё пару месяцев, и они и имён друг друга не вспомнят.

– А если он опять сбежит? – возражала она. Ты только представь себе: пятилетний ребёнок, через весь город, двумя транспортами…. У меня волосы дыбом встают, как подумаю, что могло случиться.

– Да, упорства и сообразительности ему не занимать. – усмехнулся супруг. – Не всякий взрослый, по единственному ориентиру – «универмаг», сумел бы отыскать маленькую девочку неизвестно в каком детском саду. Но кто его туда будет возить? Ни ты, ни я не будем успевать на работу.

– Надо поговорить с её родителями. Они же живут где-то здесь, в нашем районе, раз их девочка ходила в здешний садик.

– Ну вот, а я удивляюсь в кого наш сын такой пинкертонистый, – засмеялся супруг.

Родители Маши оказались на редкость милыми людьми. Дети были счастливы. Машина мама не только согласилась забирать Валика в садик и из садика, но и предложила дружить семьями.

Часть 3. Почти идиллия

В школу Валентина отдали на год раньше. Не специально. Просто он родился летом, а Маша поздней осенью. И родители рассудили, что мальчику терять год не следует, чтобы до армии осталось время на поступление в институт. Все полагали, что это внесёт определённый диссонанс в отношения детей.

Маша и в самом деле несколько подрастеряла восторженность чувств. Она росла снобом. Её мама, полу-безграмотная девушка из глухого села, вышедшая в конце войны замуж за офицера, делала всё, чтобы дать дочери достойное образование и воспитание. Элитный класс элитной школы, не только с углублённым изучением английского языка и математики, но и с внеклассными занятиями по истории культуры, в частности живописи, музыки и театра. Частные уроки игры на фортепьяно. Домашняя библиотека мировой классики…

А Валентин по-прежнему относился к ней с нежной пылкостью, восторженно взирая на неё как на какой-то диковинный, прекрасный и хрупкий цветок. Увлекался он, по большей части, биологией и техникой, что, однако, не мешало ему в свободное время ходить с ней по театрам и картинным галереям.

Маша снисходительно объясняла другу «истинное» наполнение картин, спектаклей, музыкальных и литературных опусов… почерпнутое ею у преподавателей и из рекомендованной литературы. У неё была хорошая память, а кроме того многие вещи она просто зазубривала наизусть.

Он, опасаясь обидеть девушку, никогда не спорил с ней, всегда терпеливо выслушивал, даже зная предмет разговора много лучше её. А она, вещая прописные истины, или оглашая чужую процензуренную и проплаченную академическую глупость, чувствовала себя чуть ли не на голову выше в своей эрудиции. Она верила в непререкаемые авторитеты и не была аналитиком. Ей и в страшном сне не могло присниться, что существуют и другие, весьма отличные мнения, и что надо всего лишь почитать разные первоисточники и сравнить их содержание, чтобы понять, что всё далеко не так однозначно.

Часть 4. Ясная цель

Маша была неглупой девочкой. Перед ней стояла ясная цель: сначала построить себя, а потом уже всё остальное. И она чётко следовала её этапам, первые из которых – «светское» образование и аттестат с золотой медалью – уже успешно прошла.

Третьим этапом был институт. Поэтому, когда после сдачи экзаменов за 11-й класс, Валентин, уже окончивший первый курс политехники, предложил ей выйти за него замуж, она отказалась, уговорив его подождать три года, чтобы дать ей время поступить в институт и также получить высшее образование.

Её мама говорила маме Валентина:

– Мальчик хочет перевестись на вечерний факультет, работать и содержать семью. К чему такие жертвы?! Они ещё молодые, успеется.

– Валентин смотрит на нас… – смеялась в ответ его мама. – Мы поженились на втором курсе, а Вальчика воспитывало всё студенческое общежитие. Профессура называла его «сын института».

– А на что же вы жили?!

– На две стипендии. Супруг ещё ходил с ребятами по ночам вагоны разгружать. Я по утрам подрабатывала нянечкой в поликлинике. Да и общежитие, знаете ли, помогали все друг другу.

– Нет! Я для своей Марго такого не хочу. Провести лучшие годы жизни в пелёнках, недоедая, тяжело работая, разрываясь между семьёй и учёбой, не имея возможности ни купить себе красивую вещь, ни выйти куда-нибудь в ней…. Пусть сначала образование получат, станут на ноги, а тогда уже и женятся.

Валентин ждал. Второй раз он предложил Маше стать его женой перед тем, как уехать на три месяца на преддипломную практику. Но Маша снова попросила его отложить брак. Увы, она не справлялась с учёбой и, прикрываясь заболеваниями, уже несколько раз брала академический отпуск.

Она была умненькой и целеустремлённой девочкой. Но обучение на выбранном, самом современном на то время и модном факультете, требовало развитого логического аппарата, умения анализировать, и её мозг, привычный только к зубрёжке не справлялся. Она заучивала на память схемы и целые страницы текста, но понятнее он от этого не становился.

Прошёл ещё один год. Валентин получил диплом и должен был уехать, по распределению, на другой конец континента. А Маша осилила, наконец, третий курс.

– Переводись на заочный и поехали со мной! – предложил он ей.

– Давай поступим иначе… – выдвинула она встречный план. – Ты там устроишься, а летом приедешь, и мы распишемся.

Но когда, на следующее лето, возмужавший и полный радужных надежд Валентин пришёл к ней с огромным букетом, его ждало очередное разочарование.

– Не сердись, – говорила она, – если ты любишь меня, то должен понять, что сейчас мне оставлять учёбу нет никакого смысла. Остался всего один семестр. Ты ведь всё равно собирался приехать зимой в отпуск на серебряную свадьбу родителей. Вот мы и сыграем две свадьбы вместе. Ты договоришься у себя насчёт моей преддипломной практики. А потом мне останется только защитить диплом и сдать гос. экзамены.

Он не мог не согласиться, что такое решение было вполне разумным. Они виделись почти каждый день, но о чём бы ни говорили, всё время возвращались к предстоящему событию, обговаривая его мельчайшие детали.

Часть 5. Сюрприз

Она готовилась к сдаче очередного экзамена зимней сессии, когда раздался звонок в дверь. «Марго, скорее иди сюда, посмотри, кто пришёл!» – радостно позвала её мать, отпирая замки. Маша выскочила в прихожую. На пороге стоял раскрасневшийся с мороза Валентин, протягивая ей небольшой букет цветов.

– Где же ты зимой цветы достал? – произнесла она первое, что пришло ей в голову. – А почему ты не позвонил, что приехал? Не предупредил, что придёшь?

– Слишком много вопросов сразу! – сказал он шутливо. – Может, для порядку, сначала чаем напоишь, а затем уже и расспрашивать будешь?

– Ты приехал, а у меня ещё зачёт и два экзамена, – сказала она извиняющимся голосом, – мне готовиться надо.

– Готовься, готовься… – усмехнулся он в ответ. – Все к чему-то готовятся, родители к юбилею, ты к экзаменам, город к Новому Году… – и тут же добавил, без всякого перехода, – Мишка в Америку уехал.

– Не может быть! – удивилась она. – Кто тебе сказал?

Они стали вспоминать своих друзей и знакомых, дополняя рассказы друг друга собственными сведениями.

– Ой, уже темнеет! – спохватился Валентин. – А тебе ещё готовиться! Извини, что отнял у тебя столько времени, уже убегаю. А ты гляди, чтобы всё сдала на отлично.

Она, смеясь, проводила его до двери и опять засела за конспекты и учебники.

Прошло несколько дней. Валентин не звонил и не появлялся. «Даёт мне возможность спокойно сдать сессию» – думала она. Но через неделю не выдержала и позвонила сама.

– Мама, а что с Валиком, он не заболел? – она уже давно называла его родителей мама и папа, а они звали её доченькой.

– А ты что, ничего не знаешь? – удивился после короткого молчания голос в трубке. – Он приехал с женой.

Эпилог

Маша, или Марго, как называли её дома, добилась своей третей цели. Она окончила институт, и получила диплом.

Стала ли она от этого счастливей? Или была бы счастливей, всё же вступив в брак в период учёбы в институте? – Трудно сказать. Карьеры она не сделала. Замуж Маша так и не вышла. Судьба не предоставила ей другого шанса.

 

Сеятель

Первые, самые эмоциональные минуты встречи остались позади. Они с удовольствием выпили, закусили, наслаждаясь мастерски приготовленной едой, и теперь расслабленно и несколько сумбурно размышляли на всякие отвлечённые темы, витающие в воздухе.

– Мужчина – это сеятель! – говорил Юрий.

– Почему же обязательно сеятель, – вступил Вадим, – мы живём в техногенном континууме. Сеет теперь техника, а мужчина управляет ей. Значит он не сеятель, а механик, инженер….

– Женщины, по-вашему, уже ни к чему и не причастны, – с некоторым кокетством в голосе сказала Лена.

– Да! Да! – подхватила Мария, к вашему сведению женщин с высшим, в том числе техническим, образованием, по статистике, почти втрое больше, чем мужчин.

– Вы вообще не поняли, о чём я говорю! – наконец нащупал паузу, чтобы дальше развить начатую тему Юрий. Это прозвучало несколько грубовато.

– Убираем быстренько со стола, я буду подавать сладкое! – спасла положение Лена. Она поднялась и начала собирать грязные тарелки и посуду с остатками праздничных блюд. Юрий бросился ей помогать. Мария поднялась было вслед за ними, но на столе уже ничего не осталось.

– Пока они там возятся, идёмте на балкон! – позвал её Вадим. – У нас с балкона открывается изумительный вид. Только левую часть обзора немного портит административный корпус.

Они вышли на балкон, и её пронзило ощущение дежавю. Она уже видела эти цветы, шезлонг, граффити, копирующее «Стог сена» Клода Моне… Она подняла взгляд – прямо напротив располагались окна офиса, в котором работал Юрий.

– Ваша супруга не работает? – спросила она Вадима.

– Отчего же?! – отозвался Вадим. – Она у меня труженица, зарабатывает поболее моего. Вот это граффити её работа. Леночка дизайнер и художник, она может сделать картины из любого подручного материала.

«Ну да, и из морских ракушек», – с острой тоской подумала Мария, вспомнив картину в прихожей, подаренную ей супругом после прохождения реабилитации в санатории под Одессой. Она уже всё поняла, и единственным желанием было: как можно быстрее покинуть этот дом. Конечно, можно было всё рассказать Вадиму, но зачем? Ссора этой пары могла только ухудшить её собственное положение.

– Я имею в виду «сеятель» в самом прямом, изначально-физиологическом значении этого слова, – продолжил между тем Юрий, когда все вернулись за стол, – если рассматривать в общем, то что такое женщина?

– Что значит: «что»?! – не преминули возмутиться обе присутствующие дамы. – Мы что, по-твоему, уже неодушевлённые предметы?

– Женщина – это гора, – не обращая на них внимания, продолжил Юрий, – которую невозможно сдвинуть с места.

– Это меня-то невозможно сдвинуть с места?! – Мария аж подскочила от такого несправедливого обвинения. А кто постоянно ходит с детьми на выставки, на концерты, в зоопарк?! Это я не могу тебя с места сдвинуть, вспомни, когда мы последний раз в театр ходили. А что ты ответил мне, когда я предложила съездить с детьми на море?! А к родителям в село?! Да ты даже сюда бы не пришёл, если бы моя мама не решила сегодня навестить нас!

Она так быстро всё это выпалила, что Юрий не успел остановить её и даже немного протрезвел от неловкости. От Марии не ускользну острый взгляд соперницы, брошенный на её мужа. «Получай фашист гранату»! – она внутренне усмехнулась.

– Машка шутит, – улыбнулся Юрий бывшему школьному другу. Вадим улыбнулся ему в ответ, а про себя подумал: «Вот и причина, то-то я гадал, чего это он вдруг после стольких лет решил возобновить знакомство, а он от тёщи сбежал».

Юрий несколько растерялся. Тяга к философским рассуждениям у него как-то пропала. Он хотел сказать, что они сами пригласили тёщу побыть с детьми на время их отсутствия, но побоялся, что супруга станет отстаивать предыдущую позицию. А это выглядело бы глупо. Он не обижался на Марию, отнеся её несдержанность на счёт выпитого спиртного. Но что сказать дальше решительно не знал. Зато Мария знала хорошо.

Вы не подумайте, – сказала она, мило улыбаясь, – Юрий прекрасный супруг, милый, любящий, ласковый и страстный. Мы подумываем с ним завести четвёртого ребёнка. Я не была готова к этому, но он уговорил меня. Вот, подарил мне очередное колечко с бриллиантом, когда я согласилась, – протянула она руку, демонстрируя дешёвое золотое кольцо с фианитами, подаренное мамой на тридцатилетие, – у меня правда их уже целая коллекция…. Но он очень устаёт на работе, а после последней травмы врачи запретили ему большие физические нагрузки и командировки.

Юрий тупо уставился на супругу. Она не выглядела настолько пьяной, но была явно не в себе. «Зачем она врёт?» – изумлённо думал он.

– Маш, перестань, – попросил он тихо, – это же никому не интересно.

– Почему же?! – возразила супруга. – Некоторых из присутствующих подробности твоей семейной жизни даже очень могут заинтересовать.

Все почувствовали себя неловко.

– Идёмте, я вам покажу свои работы, – попыталась снять затаившееся в воздухе напряжение Лена.

– Из морских ракушек? – сделав самое невинное выражение лица, ехидно спросила Маша.

– Нет, из ракушек я пока только жульен и ризотто готовлю, – улыбнулась Лена, – а работаю я исключительно красками.

– И что, так-таки ни разу из ракушек ничего не делали? – не унималась Мария.

– А вы что работаете по ракушкам? – полагая, что именно отсюда проистекает интерес гостьи, спросила Лена.

– Нет, я работаю мамой, – с лёгким вызовом ответила Мария, добавив неловкости в ситуацию.

– Пошли, покурим, – предложил Вадим Юрию, и они вышли на балкон.

– Вот это да! – Юрий аж присвистнул от удивления, оказавшись на балконе.

– Правда, грандиозно? – спросил Вадим.

– Да это же наш офис! Я столько лет искал тебя, а оказывается, все эти годы смотрел на твои окна.

– Искал? А я думал: ты от тёщи сбежал! – рассмеялся Вадим.

– Да нет, не знаю, что это с Машкой сегодня, никогда не видел её такой… – ответил Юрий. – Помнишь нашу работу на школьной олимпиаде по физике?

– Ещё бы, – сказал Вадим, – всю школу рассмешили. Да и исключение из института за разгром лаборатории забыть не так-то просто. Пришлось уехать в Тмутаракань, чтобы хоть как-то доучиться. Там я и познакомился с Леной. Она сейсмолог, мы для них приборы адаптировали. Лена была в положении, когда их засыпало. Она не могла простить, что к ней не прислушались, когда она требовала перенести базу. Когда их откопали из семи человек в живых остались только двое, она и стажёр студент. Оба с раздробленными и уже поражёнными гангреной ногами… – он тяжело вздохнул.

– Прости, – сказал Юрий, обняв Вадима за плечи, – представить трудно, что она пережила.

Мужчины помолчали.

– Это ты меня прости, – сказал Вадим, – мы никому об этом не рассказываем, а Леночка мужественно терпит боль. Она подготовила новую коллекцию, и если удастся её нормально продать, то возьмём кредит и поедем на протезирование в Германию.

– Вам не нужно продавать коллекцию и брать кредит. Погоди минутку… – Юрий зашёл в комнату и вернулся с папкой. – Это то зачем я тебя разыскивал все эти годы! – протянул он папку Вадиму, и улыбнулся. – Мне нужен второй специалист, одному тяжеловато по всем командировкам мотаться.

Вадим открыл папку и не поверил глазам: там лежало авторское свидетельство на их многострадальное изобретение, справки о внедрении, копии договоров и несколько сертификатов на крупные суммы денег.

– Но как тебе удалось?! – Вадим стоял как громом поражённый и неожиданным известием, и честностью своего старого товарища.

Юрий только загадочно улыбнулся: – Прости, мне пришлось кое-где подделать твою подпись, но, полагаю, ты не против.

– Я должен немедленно показать это Лене! – сказал Вадим. – Ты просто убил меня. Я не мог даже предположить такого….

Женщин они нашли на кухне. Мария, сидя за столом, разглядывала кастрюли, мыски, бутыли, стаканы, всевозможные стеклянные и металлические банки, подносы и прочие предметы, расписанные копиями картин известных мастеров и оригинальными рисунками, восхищаясь и поневоле проникаясь уважением к предполагаемой сопернице. «Что ж, хоть детей научит рисовать» – думала она невесело. Накануне, когда супруг неожиданно объявил, что он, наконец-то, нашёл своего старого школьного друга, и они пойдут в гости, она обрадовалась, что у них появится компания. Но теперь понимала, что Юрий случайно узнал, кто муж Лены и решил воспользоваться случаем, чтобы иметь возможность чаще видеться с ней.

– Леночка, смотри какой неожиданный сюрприз! – почти выкрикнул Вадим, вбегая в кухню и протягивая супруге раскрытую папку. – Теперь нам не надо ждать, мы сможем завтра же оплатить твои новые протезы и врачей.

– Это же твой проект! – удивлённо воскликнула Лена. – Но как? Ты же так и не смог его завершить!

– Ну не то, чтобы совсем мой, – сник Вадим, ему стало стыдно, что много лет назад, желая произвести впечатление, он так и не рассказал ей всей правды. – Эту работу мы начинали вместе с Юрием, и половина идей принадлежала ему. – И, покраснев до кончиков волос, добавил: «Только он оказался настойчивее и честней меня».

– Ну, ну, – буркнул Юрий, смущаясь, – не перехвалите, а то я с крыльями в дверь не пройду.

– Но вы действительно ангел-спаситель, – из глаз Лены выкатилась пара скупых слезинок. Вы даже не представляете, что сделали для нас и для Валика с Нюшкой.

– Какого ещё валика? – не понял Юрий.

– Валера и Оксана, – пояснил Вадим, – дети наших погибших приятелей. У них, кроме нас никого нет. А нам усыновлять двоих не разрешают, только одного, говорят по медицинским показателям супруги.

– Теперь мы эти показатели улучшим! – радостно воскликнула Лена и чмокнула совсем растерявшуюся от всего происходящего Марию в щёчку.

– За это обязательно надо выпить! – предложил Вадим.

– И продолжить разговор о сеятеле! – засмеялся Юрий.

 

Ураган

– Ураган не может возникнуть внезапно и ниоткуда. На его создание и придание ему действующей силы необходимо время. И весь этот период он будет болтаться в атмосфере, в поле видимости всех погодных лабораторий Земли. Таким образом противник сможет рассчитать его траекторию и выработать методы защиты, сведя все наши усилия к минимуму… – закрыв докладную записку, председатель обвёл присутствующих раздражённым и усталым взглядом. – Ну, кто желает высказаться?

– Если бы у нас были данные ожидаемых методов защиты, – сказал Министр Урагановедения, – мы бы могли внести расчётные поправки в структуру урагана для их подавления.

Под ироничным взглядом председательствующего Министр Статистики и Информации почти заикался: «Мы организовали серию опросов разных слоёв населения страны противника: «Как я буду защищаться от урагана?». Однако статистически корректных данных получить не удалось. Подавляющее большинство вообще отказалось отвечать. А там, где они не могли отказаться, вследствие того, что мы задействовали их собственные руководящие органы, отвечали, что не имеют материальных и технических средств для защиты».

Тяжёлую тишину нарушил маленький сухопарый человечек с неприметным лицом. Кто он и откуда никто даже и не догадывался. Он присутствовал на всех совещаниях, молча сидя в сторонке и демонстративно разглядывая пейзажи за окном.

Все невольно вздрогнули, когда он вдруг поднялся с кресла, и пробуравил Министра Статинфо взглядом глубоко сидящих острых глазок: «Надо уметь спрашивать!». Подойдя к председательствующему, он раскрыл перед ним красную папку – «Пожалуйста».

– Аналитическая записка составлена на основе обработки 953-х сайтов, 2582-х единиц электронной переписки и 57-ми клубных точек… – прочитал председатель и удовлетворённо хмыкнул: – Это для вас! – протянул он папку Министру Урагановедения. – Работайте! И смотрите, если ураган окажется неэффективным!

А садоводы страны Дельта, в интернете и в клубах, продолжали бурно обсуждать, как спасти урожай яблок от надвигающегося урагана, взрываясь всё новыми и новыми идеями.

 

Страшная сказка с хорошим концом. Ужасы

Жил был Юзер. И был этот Юзер холостой. А как могло быть иначе, если он всё время проводил у компьютера со своей Мышкой. Уж так он эту Мышку и любил, и холил: ножки ей мыл, коврик, по которому она бегала, чистил. Бывало положит ладонь на её гладенькую спинку и вздохнёт: «Эх, одна ты меня понимаешь, и почему ты не женщина?!».

Долго ли так они жили, коротко, только однажды заснул Юзер за компьютером с Мышкой в руке да и выронил её, кинулся вслед, но опоздал. Грохнулась Мышка об пол и превратилась в Прекрасную Принцессу. Смотрит на неё Юзер и балдеет. Побалдел, побалдел и говорит: «Ну погуляли и хватит, пора к компу возвращаться». А Принцесска присела на краюшек стола и не шевелится, только смотрит ему в глаза пристально, пристально и улыбается.

– Чего лыбишься?! – возмутился Юзер. – Давай сайт открывай.

– Какой сайт?! – удивляется Принцесса. – Я на бал хочу, танцевать.

– Чтооо?!

– Дык ты же сам хотел, чтобы я была женщиной. Я что, зря оземь головой билась?!

У Юзера от удивления аж очки на нос сползли и палец, нацеленный на Enter, больно стукнулся об стол. Сон слетел, и он с облегчением обнаружил себя в привычной обстановке: за компьютером и с мышью, валяющейся на полу.

Happy End.

 

К вопросам контакта

Оживлённая улица жила своей повседневной жизнью. Из пунктов А и Б вышли навстречу друг другу, ковыляя и опираясь на палку в правой руке, два пешехода. Когда между ними осталось не более ста метров, их правые руки, внезапно вытянулись горизонтально, а палки превратились в прозрачно-янтарные трубки из которых вылетели снопы ярко голубого пламени. Его энергия была так высока, что в один миг сожгла и испарила всё живое на своём пути. «Дзэт – ноль! Ди – ноль! – произнёс невидимый голос. – Ничья! Следующий сет – квадрибетта-лянария! Счастливого путешествия!».

По пустынной улице, недоуменно крутя головами и оглядываясь, шли, тяжело опираясь на палки, два пожилых человека. «Вы тоже заметили?» – спросил один из них, когда они поравнялись. «Странно, – ответил второй, – я не видел когда и куда все подевались».

 «Ох, папа, оставьте! – сказала невестка одного из них, когда он попытался рассказать, что шёл по улице, пробираясь сквозь толпу, и вдруг все куда-то исчезли, кроме него и ещё одного такого же инвалида, а потом опять стали появляться люди. – Вы опять заходили на пиво».

 «Дедушка! Я же просил тебя пить таблетки от давления» – отреагировал внук второго.

 Помехи связи объяснили нестабильностью солнечной короны.

 Любительский снимок «Тарелки» одни сочли удачным фотомонтажом, другие – отражением линзы камеры.

Оставалось ещё исчезновение людей. Но, поскольку когда и где исчез каждый конкретный человек было неизвестно, дела о пропавших затерялись в архивах разных отделений органов внутренних дел.

 

Диагноз

«Они полагают, что я ничего не понимаю… – с грустью подумал кот на своём кошачьем языке. И будь люди повнимательнее, несомненно заметили бы в глубине его мерцающих глаз грустную, ироническую улыбку. – Что ж, повторим, может на этот раз до них дойдёт…».

– Коль, глянь, Рыжий совсем с ума сошёл! Он опять открыл окно и сбросил мою примулу на улицу.

– Как он мог его открыть?! – возразил супруг. – Я же защёлку скотчем замотал.

– Так он скотч изгрыз.

– Ну нашёл себе игрушку, третий раз выбрасывает, паразит.

Ирина вышла во двор, собрала осколки и землю, а помятое растение посадила в новый горшок и внесла в дом, едва успев увернуться от бросившегося ей под ноги кота.

В кроватке заплакал ребёнок.

– Надо вести маленького в больницу, – сказал Николай, – температура держится и насморк не проходит. А ещё, смотри, какие-то пятнышки появились.

– Да у него сыпь! – всплеснула руками Ирина. – Неужели где инфекцию подхватили?

Они уже дважды вызывали на дом детского врача. Тот осматривал ребёнка, прописывал микстуры и обтирания, но сыну лучше не становилось.

Перед уходом Николай вынес упирающегося кота во двор, приговаривая: «А нечего в доме шкодить».

Из города Николай вернулся один. Ирина осталась в больнице с ребёнком на обследование. Дома его ждал сюрприз: разбитое окно и задыхающийся, окровавленный кот, на осколках выброшенного на улицу вазона, с пастью, набитой остатками примулы. Николай подхватил животное и кинулся к ветеринару. Что бы там ни было, а кот был членом семьи.

Рыжий мужественно и покорно перенёс все процедуры, от промывания пасти и желудка, до вытаскивания осколков стекла, дезинфекции, наложения швов и уколов.

– Вам придётся оставить его у меня на капельницы, – сказал врач, – он обжёг слизистую пасти и гортани и некоторое время не сможет самостоятельно питаться.

– Зачем же ты это сделал, бедолага?! – грустно произнёс Николай, ласково прикоснувшись к золотистой шкурке кота. Кот приоткрыл глаза, и Николай мог бы поклясться, что в них было умиротворённое довольство собой.

– Так что у вас произошло? – спросил его ветеринар, снимая перчатки и протирая руки спиртом. Услышав всю историю, он вздохнул: «Да, не впервые сталкиваюсь с подобным непониманием. Животные часто жертвуют собой ради хозяев, особенно ради маленьких детей».

– А при чём здесь дети и жертвы? – удивился Николай.

– Так вам ещё первый раз, когда ваш герой цветок выбросил, надо было проверить ребёнка на аллергены.

На следующий день ему позвонила супруга: «Нас сегодня выписывают, приезжай. Нам поставили диагноз – аллергия».

– И я даже знаю на что, – произнёс Николай.

– Откуда ты можешь знать? Не выдумывай. Врачи сказали, что только через несколько месяцев можно будет провести реакцию на аллергены.

– Расскажу при встрече. – ответил ей супруг и мысленно помолился за здоровье Рыжего. «Сэра Рыжего» – поправил он себя.

 

Не привлекая внимания

Ирина и Виталий жили в провинциальном городке, где любое, даже самое малозначительное, событие бурно обсуждалось от дома к дому, обрастая самыми фантастическими подробностями. Поэтому, когда, после прополки места под огород, они возвращались домой, Виталий вёл машину объездными путями, чтобы никто из знакомых, или пациентов, не увидел их в спортивных костюмах, облепленных травяным пухом. Встретив на пустынной улочке небольшой продуктовый магазинчик, они решили остановиться, чтобы купить хлеб и, немного подискутировав, кому лучше отправиться за покупкой, пошли вдвоём.

– Ирина Николаевна, Виталий Владимирович, здравствуйте! – встретила их бурной радостью одна из трёх покупателей, находящихся в магазине. – Я так вам благодарна, так благодарна, вот хожу и спина почти не болит. Да шо ж ты им даёшь, – обратилась она к продавщице, положившей на прилавок буханку хлеба, – свежий, свежий неси, из подсобки, то ж врачи наши дорогие Ирина Николаевна и Виталий Владимирович Бондаревы, они ж нам жизни спасают.

– А я ж и гляжу, шо ж то лицо такое знакомое, – отозвался стоящий рядом мужчина, это ж Вы моей жинке операцию делали…, а шо то вы в таком виде, с дачи едете?

– Ирина Николаевна, – спросила продавец, – а вы та самая Бондарева, из районной больницы?

Отвечая, на ходу, на вопросы, Ирина и Виталий поспешили покинуть магазин. Всю дорогу до дома они напряжённо молчали. Но зайдя в квартиру, встретились взглядами и расхохотались:

– Да, шпионов бы из нас не получилось… – смеялась Ирина.

– Маскировка слабая, – улыбался Виталий, – говорил же тебе: не мыть лицо от пуха.

 

Красота

Татьяна была в декрете, и мы с Натальей очень удивились, встретив её холодным зимним днём в курточке, мини-юбчонке, на высоких «шпильках» и с покрасневшими ногами, просвечивающими сквозь тонюсенькие колготки.

– Танюша, ты чего ж в такой мороз раздетая, простудиться хочешь?! – Наташа неодобрительно оглядела подругу. – Да и на каблуках, беременная, а ещё и гололёд…. Татьяна скользнула взглядом по моему лицу, как бы решая, стоит ли открывать при мне свои тайны: «А что делать?! Андрюша не разрешает мне ходить без каблуков и теплей одеваться, говорит, что я тогда похожа на стог сена и на пугало огородное».

– Но ты же в положении! – не удержалась я.

– Андрей говорит, что женщина должна быть красивой всегда, а иначе она ему просто не нужна.

– И это после двух выкидышей, – возмущённо сказала мне Наташа, когда мы отошли, – такая милая девчушка была, угораздило же её прельстится на этого козла из Управления культуры. Представляешь, он ещё и старше её почти на десять лет.

– Андрей? Из Управления культуры? – я на минутку задумалась, вспоминая фамилию. – Тарас?! Тарасенко?!

– Тарасюк! – подсказала Наташа. – А ты что его знаешь?

– Да стыкались пару раз по работе. Нормальный мужик.

– Все они нормальные с посторонними, а в семье – настоящие самодуры.

Я бы и не запомнила, этот мимолётный эпизод, если бы через несколько лет, зимой, гуляя с ребёнком в парке, не встретила там Андрея с незнакомой женщиной, в длинной до пят шубе и пуховом платке. Мы разговорились, и я узнала, что даму зовут Евгения, и что они полгода как поженились.

– Я в этом наряде на медведя похожа, – пожаловалась Евгения.

– Зато не простынешь! – возразил Андрей.

– Но не красиво же!

– Вот и пойми этих женщин. – рассмеялся Андрей, ища у меня сочувствия. – Я ей говорю, что она для меня в любом виде красивее всех на свете, а ей ещё какой-то красоты не хватает.

 

Прозрение

Владимир пришёл в церковь освятить плоды нового урожая. Жена, перепелёнывая трехмесячного сынишку, настаивала: «Надо сходить, поблагодарить за хороший год и попросить доброго приплода, и защиты на следующий…» Розовощекий бутуз сладко причмокивал и умилённо поглядывал на папку: сходи, сходи, поблагодари Святых, вон я какой у тебя! Владимир улыбнулся. Ни у кого из друзей не было такого крепкого пацана, – или худюсенькие мальчишечки, или девчонки!

Владимир, хоть и был крещённым, в церкви появлялся редко, разве что на большие праздники: Рождество… Крещение… Пасху…, да и то до конца службы никогда не оставался. Мысли его почти всегда витали вокруг какой-нибудь бабёнки, и он спешил вслед за ними, торопливо крестясь, отступая к дверям. Так было и в этот раз.

Рыжая Танька высмеяла его намедни на танцах, громогласно заявив, что таким старикам, надо сидеть дома с женой и детьми… И теперь, Владимир просто обязан был закрутить с ней интрижку, чтобы заткнуть всем рты, да и её наказать за гонор. Происшествие злило его ещё и потому, что Танька сказала правду. «Ну и что с того, что я женат? – думал он. – Я молод. Почему я не могу пойти на танцы, или погулять?»

Он уже поравнялся с дверями притвора, когда увидел Татьяну. Одетая в строгое платье и белый кружевной платок, девушка вежливо ответила на его приветствие и, перекрестившись, вошла в храм.

Жену Владимир любил: ласковая, заботливая! Только… Сам не знает – чего ему не хватает?! Может, гены предков бродят?! – Дед ещё тот гулёна был! Озорная Танька была фигуристой, а ещё, – парни говорили, – доступной: помани, золотые горы пообещай – и побежит за тобой! Правда, сейчас, глядя на её суровый облик, он засомневался. Вспомнилось и то, как она его отшила….

Характер однако взял верх, и он, купив свечу, направился вслед за девушкой. Татьяна подошла к образу Святой Параскевы Пятницы, на мгновение замерла, затем перекрестилась, положила у иконы пучок трав и зажгла свечу…

Владимир усмехнулся, протянул свою свечу и… увидел перед собой икону. Не было ни девушки, ни церкви, только он и полный боли и страдания бездонный взгляд Святой, проникающий, казалось в самую Душу. От неожиданности и наползающего волнами холодного страха, сотрясающего всё его тело, Владимир часто закрестился, трясущейся рукой, произнося непослушными губами, сквозь зубную чечётку, слова молитвы.

Образ перед глазами плыл, постепенно изменяясь, и вот уже перед ним Одигитрия. «… Только лицо… – будоражила Владимира мысль. – Какое знакомое лицо… Конечно, я же столько раз видел его в различных иконах… Нет не иконах… Да это же Машка … Или Лариска…? Нет, это Наташа…» Лица знакомых девушек и женщин мелькали, как в калейдоскопе, потом он увидел свою жену с сынишкой на руках, и все они слились в единый Образ Богоматери… Ноги не держали, он покачнулся и начал оседать на пол… «Что с вами?! Вам плохо?!» – перед ним мелькнуло лицо рыжей Таньки… Или, может быть жены… Нет, это была его мать, только не сейчас, давно, прикрывавшая его своим телом от отцовского ремня…

Что произошло дальше, люди рассказывают по-разному.

Татьяна рассказывала подружкам:

От резкого запаха нашатыря Володя вздрогнул и открыл глаза. Он лежал на кровати. Со стен смотрели суровые иконописные лики. А рядом – Танька, взгляд жалостливый, как у матери в его далеком детстве. «Ах, Параскевушка, опять начудила!» – звучал откуда-то смешливый женский голос. Володька повел глазами и увидел возле кровати немолодую женщину с приятным открытым лицом. Голова её, как и у Татьяны, была повязана платочком, только, тёмным.

– Очнулся?! – насмешливо спросила она.

– Где я? Что случилось?!

– У меня в гостях, мил человек… – послышался басовитый мужской голос, и над ним склонилась, мягко щекоча, седая борода. Потом он увидел смеющиеся серые добрые глаза и морщинки, которые веселыми лучиками разбегались в стороны.

Танька пояснила: «Ты потерял сознание, а отец Ксенофонт, с матушкой Марьей, тебя в свою каморку перенесли…»

– Да я, вроде, здоров, даже зубы никогда не болели… – Владимир был растерян.

– А нечему удивляться… – пропела матушка, – подходил к иконе Параскевы Пятницы?!

– К Параскевушке и подошел! – лукаво продолжил отец Ксенофонт, – у нас многие здесь в обмороки падают! Не любит, вишь-ли, Параскева тех, кто верность семье не хранит!

Владимир густо покраснел. А батюшка продолжал: «Мы с матушкой нашатырный спирт коробками закупаем: то, ваш брат, как подкошенный, валится перед иконой, а бывает, и женщины теряют сознание, но, это – пореже!»

Татьяна вызвалась проводить Володю. Они вышли за церковную ограду… Что-то неуловимое витало в воздухе, что-то изменилось … Вроде, и дорога та же, и деревья на обочине… Купола храма сияли, а солнечные блики, играя, отражались на лицах проходящих мимо людей…

Володька поежился от резкого аромата духов идущей рядом девушки. «У жены духи пахнут совсем не так – пряными лесными травами, и нежные, как она сама…» Отчего-то стало неприятно и, недоумевая в душе, он освободился от дружеских объятий: «Ты…это… шла бы домой… Спасибо, Татьяна, добегу я один».

Возле дома он стал шарить по карманам в поисках ключей: «Что такое…» – в ладони лежал крошечный образок Параскевы Пятницы. Ласково погладил иконку, улыбнулся. Почудился смешливый голос матушки Марьи, Танькино лицо, расплываясь, напомнило мать, а взгляд… Да его жена! Всё понимающая, терпеливая, ожидающая его с маленьким сыном на руках…

«Домой, домой!» – торопился молодой мужчина. – Как там мои?!»

Несколько человек утверждали, что слышали эту историю от случайного попутчика в поезде, который уверял, что всё это произошло с ним самим:

Владимир начал опускаться на пол, и все подумали, что ему плохо. Однако, когда он стал на колени и, что-то шепча, протянул руки к Татьяне, успокоились, решив, что это очередное его фиглярство. Татьяна, поспешила уйти. Владимир, поднявшись с колен, запалил свечу, а затем вдруг начал дико озираться и, не перекрестившись, бросился вон из церкви, позабыв даже, что к алтарю нельзя поворачиваться спиной.

Те, кто его знал, потом выпытывали Татьяну: что же такого она сказала ему, если всегда весёлый и разговорчивый мужик, метеором пронёсся по улице, ни с кем ни здороваясь и не отвечая на приветствия, а когда продавщица из супермаркета, к которой он долго подбивал клинья, попыталась остановить его, грубо прикрикнул: «Да отстаньте вы все от меня! Что вам всем от меня надо?!» – и так толкнул, что она отлетела метра на два, только и успев произнести вслед: «Хамло!»

Дома, Владимир очень удивил жену, двинувшись от дверей не к столу, как обычно, а к образам. Он довольно долго простоял там, мысленно ругаясь со Святыми, шепча молитвы и крестясь. «Надо совсем бросать пить! – думал он. – Привидится же такое!». Мысли почти успокоились, и всё произошедшее предстало, как ещё одна юморная историйка, каких было не мало в его жизни: «Жена конечно не оценит, у неё набожности на десятерых, а вот с ребятами можно будет посмеяться…».

Владимир оглянулся на супругу: «Стоит ли рассказывать ей о произошедшем?!» Жена, освободив одну грудь, кормила малыша. Солнечный лучик, пробиваясь сквозь ришелье задвинутых занавесок окна, слегка золотил её пышные волосы и обнажённое плечо. Они были так прекрасны в этот момент – мать и сын. Владимир залюбовался, невольно заулыбавшись. Он уже давно перестал замечать супругу, принимая её, как нечто само-собой разумеющееся и теперь, наблюдая эту пасторальную сценку, не понимал, как он мог не видеть этой зрелой красоты. «Моя мама казалась мне такой взрослой, – думал он, – а ведь она, когда я родился, была такой же девчонкой. И наш сын будет воспринимать её так же. А меня? – больно кольнуло его в сердце. Он вспомнил, как яростно ненавидел отца, видя слёзы матери. – Ну, моя не плачет. – успокоил он себя, и тут же подумал: При мне не плачет. Мама тоже при отце не плакала».

Жена отвлеклась на минутку от ребёнка и улыбнулась ему. Владимир зажмурился от внезапной лучистости её взгляда. В нём было всё – и ласка его собственной матери, и страдания Святой Параскевы, и умиротворение Девы Марии, дарящей миру Младенца. Не помня себя, он бросился перед супругой на колени, уткнулся ей в подол и разрыдался, легко и свободно, как в далёком детстве, шепча сквозь рыдания: «Прости… прости меня…» …

Заключение

Так это было, или нет, был ли в поезде тот же самый Владимир, или другой… рассказывали ещё много разного…. Только с того осеннего дня никто не видел Владимира пьяным или ухаживающим за чужой ему женщиной. Поговаривают даже, что он, время от времени, водит свою молодую жену на танцы…

Но, что известно достоверно, – Владимир с женой и сынишкой часто бывают в церкви, а у иконы Святой Параскевы (Пятницы) появился новый богатый оклад.

 

Чёрствая Душа

Очередная «Скорая» уехала. Мама уснула. А Лиза сидела и думала. Она всё ещё не могла отойти от своего, столь несвойственного ей поступка, вновь и вновь прокручивала в голове события последнего времени, невольно возвращаясь к тем далёким годам, когда они с мамой остались одни.

После смерти отца, его сослуживец с супругой, тесно дружившие с родителями, пришли в гости. Мама не накрыла стол, как всегда было до того: выставлялся неприкосновенный запас «деликатесов», которые предназначались только на случай прихода гостей. Она даже говорить не могла, только сидела и плакала. Больше они не приходили, и к себе не приглашали.

Вскорости у мамы открылась тяжелейшая астма, которая не давала выбраться из нищеты. Лиза работала и училась, училась и работала, отдавая почти всё остальное время матери. Когда та была дома, сделав покупки, сломя голову мчалась домой, а когда в больнице, часами просиживала у её кровати, оставаясь, при необходимости на ночь, поскольку её помощь могла понадобиться в любую минуту. Периодами маме становилось легче, и тогда Лизу ожидали готовый обед и убранная квартира.

Прошло несколько лет. Однажды, когда Лиза пришла к маме в больницу, та сказала: «Мне кажется я видела Иру, вроде она мелькнула в дверях, в больничном халате, но я не уверенна». Пообщавшись с мамой и сделав всё необходимое, Лиза прошлась по отделению и нашла бывшую мамину приятельницу. Вопреки ожиданиям, тётя Ира ей не обрадовалась, не поинтересовалась их жизнью, и постоянно переключалась на разговоры с другими больными, лежащими в палате. Ни она, и никто из навещавших её родных, к маме так ни разу и не зашли.

Прошло много лет. Лиза вернулась с работы чуть раньше обычного и застала маму разговаривающей по телефону. Та очень смутилась, быстро замяла разговор, а затем подозвала Лизу к себе.

– Извини, доченька, я не хотела тебе говорить, боялась, что ты осудишь меня. Это дядя Саша звонил, он уже несколько дней звонит мне.

– Осужу?! За что!? Я понимаю, тебе одиноко целый день самой в квартире. Хочешь общаться с ними – общайся.

– В том то и дело, что не с ними, – смутилась мама, – он уже с десяток лет живёт один, тётя Ира умерла, а у детей своя жизнь. Он говорит, что хотел бы увидеть меня.

– Так пригласи его.

– Я говорила ему: «Приходи!», но он ответил, что лучше мне самой приехать к нему.

– А почему он сам не хочет прийти?! – удивилась Лиза

– Не знаю, не объясняет, может он тебя стесняется…

Поначалу мама была рада этому общению, но вскоре стала жаловаться Лизе, что её тяготят и раздражают его звонки:

– С ним невозможно нормально разговаривать, он постоянно вынуждает меня оправдываться и защищаться.

– А в чём он обвиняет тебя?

– Он говорит, что если я не могу прийти к нему, то могла бы тебя прислать.

– Меня?! Зачем?!

– Так я объясняю ему, что ты работаешь с утра до ночи, и весь дом на тебе, но он ничего не хочет слушать.

– Мам, зачем ты меня должна к нему посылать?

– Он говорит, что ты могла бы поухаживать за ним – что-то приготовить, убрать…

– Не поняла, он меня что, сватает?!

– Нет! – рассмеялась мама. – Он говорит, что приболел.

– А дети?! Там же уже и внуки взрослые должны быть?!

– Они все заняты.

– А я свободна! – засмеялась Лиза. – Ладно в ближайший выходной, если тебе будет полегче, что-нибудь куплю и съезжу.

Вернувшись на следующий день с работы, она застала маму в слезах. На столе валялись ампулы от инъекций. Опять была «Скорая». Слёзы удивили Лизу. Обычно мама держалась и никогда прежде не плакала, задыхаясь, или выдерживая уколы в самые болезненные места.

Немного успокоившись, мать рассказала, что у неё начался приступ удушья, но она не успела набрать номер «Скорой помощи», как позвонил Саша … хорошо, что зашла соседка и вызвала «Скорую». А незадолго до Лизиного прихода он перезвонил и выругал её за то, что она не стала с ним разговаривать, а когда она попыталась объяснить, сказал, что это надо было сделать до того, как положить трубку.

– Но я же не могла! – оправдывалась мама, плача от обиды.

– Мам, да пошли ты его! – сказала Лиза, присев на краешек кровати. – Какое он вообще имеет право так с тобой разговаривать. Вспомнил о нас, когда помощь понадобилась… Пусть своих детей ругает!

– Наверно ты права. Я скажу ему, чтобы больше не звонил. Если я пытаюсь что-нибудь сказать, он грубо обрывает меня, он не хочет ни разговаривать, ни слушать, а только жаловаться, упрекать и требовать. Все вокруг виноваты – покойная супруга, которая вынуждена была уйти жить к сыну, из-за того, что он привёл в дом сожительницу; дочка, которая не смогла удержать мужа, получившего образование и научную степень за их счёт; сожительница, бросившая его, как только он заболел, сын с невесткой, уделявшие ему минимальное внимание и даже ты и я.

Лиза не знала, сказала ли мама дяде Саше, чтоб он больше не звонил, или природная деликатность не позволила ей сделать этого, но звонки продолжались.

Однажды он позвонил, когда в доме была «Скорая», Лиза объяснила, что маме плохо и в доме врачи. Но не прошло и 15-ти минут, как он позвонил снова: «Ну что, ей уже сделали укол, она уже может говорить?!» – Лиза молча положила трубку. Через пол часа он перезвонил снова. Лиза молча выслушала все его жалобы и просто спросила, где он был, когда мама осталась одна, без папы, и так нуждалась в дружеской поддержке. Он тут же парировал, что он наполовину парализован.

– Но вы парализованы два года, а до того?

– Тётя Ира несколько лет болела…

– Но её уже десять лет как нет, из них только два последних вы парализованы…

– Ты выросла чёрствой и грубой, как и мои дети. Они бросают мне у порога продукты и уходят, а я вынужден вставать и сам брать себе еду. Даже не посидят со мной, не поговорят…

– Забудьте этот номер и больше сюда не звоните!

– У тебя чёрствая Душа.

Лиза положила трубку и отключила телефон.

Уколы наконец подействовали, спазм прошёл и дыхание выровнялось, мама уснула, полулёжа в подушках. А Лиза сидела и думала. Она всё ещё не могла отойти от своего, столь несвойственного ей поступка, вновь и вновь прокручивала в голове события последнего времени, невольно возвращаясь к тем далёким годам, когда они с мамой остались одни.

 

«Под лежачий камень вода не течёт» …

Вот, придурок, – думал Камень, – и зачем мне нужна была эта вода?! Две тысячи лет лежал, и ещё бы пролежал столько же, так нет, купился на красивую фразу. Ой! Больно же! – он почувствовал, как от его тела отрывается новый кусок, и поёрзал, стараясь вгрызться в землю, чтобы прервать ток воды.

Но вода, один раз найдя дорогу, уже не отступала. И чем больше ворочался камень, тем стремительнее становился её разрушительный натиск.

– Смотри, здесь новый родничок появился! – молодая пара подошла к подошве скалы, любуясь переливающимися капельками. – Уже третий за этот год. – девушка улыбнулась, и наклонилась напиться.

– Осторожно, камень! – крикнул юноша, потянув спутницу за руку. Они едва успели отклониться от тяжело падающего, скрежещущего куска скалы. И в тот же миг на них обрушился, отбросив на несколько метров, поток воды, уносясь вниз по склону и смывая всё на своём пути.

Молодые люди пытались прийти в себя после пережитого шока, осматривая синяки и мокрую изорванную одежду друг друга. Камень тяжело вздыхал, пытаясь поглубже врыться в грунт, чтобы избежать окончательной катастрофы. А упавший Кусок Камня думал: «Как хорошо, что я откололся. Это же с ума сойти столько лет на одном месте без движения».

 

Прибытие…

– Ты давно в стране?

– Нет. Я прибыла сюда совсем недавно. Впрочем, не знаю. Мысли мои давно были здесь.

– «Прибыла?» – ты говоришь странно. Прибывают обычно с миссией…

– У каждого есть своя миссия.

– И какая же у тебя?

– Никто не знает своей миссии, часто даже исполнив её.

– И откуда же ты приехала?

– Я не приехала, я прилетела…

– Не важно. Расскажи мне о своей стране.

– Моя страна – это страна радуг. В ней живут радуги трав и радуги деревьев, радуги птиц, бабочек, стрекоз…, радуги грибов, ягод…

– Да я не о том спрашиваю. Расскажи мне про людей. Как живут в вашей стране люди?

Глаза собеседницы стали тусклыми, а голос удивлённым и скучным: «Люди?!» – переспросила она, и пожала плечами: «Люди живут, как и везде, глядя в землю».

 

Красная Шапочка

Так всё-таки съели Красную Шапочку, или нет? И если съели, то почему? Реконструируем ситуацию:

 Волк был сытым. Он уже съел бабушку. К тому же, судя по финалу сказки, он проглотил её целиком, и она ещё даже не начала перевариваться. (К сожалению, технические параметры процесса заглатывания в тексте сказки отсутствуют. Поэтому мы можем предположить, что или бабушка была очень маленькая, или волк очень большой. Но это не является предметом нашего исследования).

 Волк явно не хотел поедать Красную Шапочку. В противном случае, он мог бы сделать это ещё при встрече в лесу, когда Красная Шапочка, в ответ на обычное вежливое приветствие «Как дела», начала долго и нудно рассказывать, как, куда, зачем и с чем она идёт. Мог он её съесть и в самой избушке в первый же момент, но не сделал этого.

 Волк, не только не стал кушать Красную Шапочку, но даже поспешил спрятаться от неё, притворившись больной бабушкой, которую он может и съел только потому, что не знал, куда деться в лесу от этой назойливой Красной Шапочки. (Можно только представить себе с какой поспешностью он рыскал по шкафам в поисках подходящей одежды с такой маленькой бабушки, которую он мог проглотить целиком).

 Что же наша Красная Шапочка?! Что она делает, придя к больной бабушке? Бежит собирать лекарственные травы? Мчится за доктором? Готовит бабушке чай или отвар оздоровительных трав? – Отнюдь! Она садится возле предполагаемой больной и с занудным упорством начинает приставать с дурными вопросами: «А почему у тебя такие ушки? А..? А почему у тебя такие глазки? А..? А почему у тебя такой носик? А …».

 Надо отдать должное справедливости, что тут и не всякая родная бабушка выдержала бы, а не то, что дикий и, в общем-то, совсем посторонний Волк. С одной стороны, не переваренная бабушка в животе, во всех своих нарядах, а с другой, её красавица-внучка со своими бесконечными: «А почему? … А почему?».

 Итак, мы приближаемся к финалу: Что, собственно говоря, сделал Волк?

– Всего лишь отправил Красную Шапочку, к её собственной бабушке, чтобы она могла задавать ей свои вопросы.

 А дальше? Пришли охотники, убили Волка, вспороли ему живот и оттуда вышли живые(!) Красная Шапочка и её бабушка.

Тогда остаётся непонятным: за что же убили Волка?

 

Конфета

Ребёнок жил в городе, где кроме леденцов, никаких других конфет не было. А все леденцы были просто варёным сахаром. Поэтому они были прозрачными и окрашенными во все оттенки коричневого цвета, хотя и имели разную форму.

Однажды он попал в другой город, где его угостили шоколадной конфетой.

– Что это? – спросил ребёнок.

– Конфета.

– Неправда, зачем вы меня обманываете? Конфеты такими не бывают.

Вот конфета! – с этими словами он схватил топазовый кулон стоявшей поблизости дамы, и так быстро сунул его в рот, что никто не успел опомниться. Результатом оказался сломанный зуб.

Возможно, это был первый шаг к пониманию ребёнком: что такое конфета!

 

Катастрофа

И вот теперь Они умирали, абсолютно не готовые к этому. Они не успели переселиться на внутренние планеты системы. Ничто не предвещало Катастрофы, а время жизни Их планеты ещё не вышло, оно только начиналось…

– У тебя лущится нос, дорогая! – сказал мужчина, и подал жене кепку.

Часть планет системы пси-мегелон была спасена.

 

Закрытая комната

Они познакомились случайно. И в этом не было ничего примечательного. Банальное знакомство двух одиноких людей, пытающихся хоть как-то приспособиться к этому странному миру с его бесконечными противоречиями.

Чем она обратила на себя его внимание, он и сам не понимал: заурядная внешность стареющей женщины, не осознающей свой возраст. Обычная история. Возможно, ему попросту стало жаль её нищенского, с претензией на современность, вида: дешёвая бижутерия, видавшая виды обувь…. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что это обычная служащая, которая живёт на одну зарплату, постоянно отказывая себе во многих, часто необходимых вещах.

«Что ему от меня надо? – думала она. – Он такой молодой, упакованный…».

Некоторое время они просто встречались, гуляли, ходили в кино, в театры, на выставки…. Когда он пригласил её к себе домой, она не слишком удивилась и почти сразу согласилась. Где-то там, в глубинах сознания, ещё жил протест, остатки былого пуританского воспитания. Сердце восставало. Но она понимала, что рано или поздно надо перешагнуть эту грань и была благодарна ему хотя бы за то, что он дал ей время привыкнуть, не сделав этого предложения в первый же вечер.

«Зачем я пригласил эту женщину? – думал он по дороге домой. – Я ведь толком даже не знаю: хочу ли её (?). Ладно, проведу с ней эту ночь и расстанемся, в конце концов, ведь никто ничего никому не обязан».

Они понравились друг другу. Это было неожиданно и чудесно. Счастье, тоненькое, как паутинка, протянуло им свои солнечные нити. Было странное, незнакомое чувство покоя и стабильности. Мир, со всеми его заботами и проблемами, словно растворился, образовав вокруг них чудесную первозданную пустоту. Слово, звук, движение – всё находило свой отклик, своё понимание. А молчание было так насыщенно нежностью добротой и вниманием, что говорило красноречивее всех слов.

Утро застало их другими людьми. Они были те же и не те. Полнота жизни как бы вошла в них, пробудив новое зрение – зрение Души. Зрение, которое заставляет нас видеть изумительную красоту там, где раньше мы лишь скользили равнодушным взглядом, и улыбаться в самых неожиданных местах, приводя в замешательство и знакомых и случайных встречных. Это было чудесное начало чудесного дня, обещающего долгие чудесные годы.

После завтрака он уехал по делам, а она бродила по двухэтажному особняку: чуть дольше задержалась в библиотеке, удивляясь обилию книг и разносторонности интересов хозяина дома; вдоволь налюбовалась закрытым садом, в котором и теперь, в короткие зимние дни, буйствовал праздник цветения… и, вдруг, наткнулась на запертую дверь.

Это было странно. Запертая дверь диссонировала со всем обликом дома и характером его хозяина.

В доме ничего не запиралось. Золотые запонки, цепочки, брелоки, деньги – всё лежало открыто, в хрустальной салатнице на трюмо… тонкие, ручной работы, сервизы, статуэтки… картины… редкие уникальные книги… и вдруг – запертая дверь. Она подумала, что, возможно, ошиблась, подёргала дверь ещё и ещё, но дверь всё-таки была заперта.

– И как тебе дом? – Спросил он, возвратившись.

– Понравился. Кроме одной комнаты, которую я не видела. Он странно взглянул на неё и промолчал. И она не решилась развивать дальше эту тему.

Они всё больше и больше влюблялись друг в друга, и почти всё свободное время проводили вдвоём. Особое удовольствие доставляли прогулки по заснеженным паркам, зимняя несуетливость которых резко контрастировала с весёлым гомоном санных горок. Но её как магнитом влекла закрытая дверь и, оставаясь одна дома, она снова и снова пыталась открыть её.

Однажды, она не утерпела и, подведя его к закрытой двери, спросила: «У тебя в доме ничего не запирается, а эта дверь заперта. Почему?». Он улыбнулся, и улыбка его была какой-то странной, как у человека, который вдруг решил наболевшую проблему и облегчённо вздохнул про себя: «Так ты говорила про эту комнату?» – «Да». Он откровенно рассмеялся и уже хотел отойти от двери, но она удержала его: «Постой. Ты мне так и не ответил».

Он опять как-то странно взглянул на неё, и в его улыбке проскользнула насмешливая таинственность: «О, это очень необычайная комната, но время её открыть ещё не наступило. Она подарила мне самые дивные, самые неожиданные наслаждения. Потерпи и я покажу тебе её, – он прищурился и, поглядев ей прямо в глаза, опять как-то странно улыбнулся, – если ты не разлюбишь меня».

Они провели вместе почти всю зиму, а запертая дверь всё ещё оставалось для неё загадкой. Дверь была стеклянной. Но матовое, расписанное цветными узорами стекло, было непроницаемо для человеческого взгляда и крепко хранило свою тайну.

Однажды, в выходной день, она проснулась раньше обычного, и, не обнаружив его рядом, спустилась на первый этаж к закрытой двери. За дверью горел свет! Она потянула за ручку, но дверь не поддавалась. Она уже хотела окликнуть его, но ужасный металлический скрежет заставил её отшатнуться. По дверному стеклу мелькнула тень, ещё и ещё и она явно различила массивные качающиеся цепи. Из-за двери снова донёсся скрежет, визг плохо смазанных, трущихся друг о друга металлических поверхностей. А затем стекло двери обозначило его силуэт, и раздался звук отпираемого замка.

Она хотела уйти, но не успела и прижалась к стене в конце коридора. Он вышел, поставил на пол лоток с инструментами, запер двери и тут увидел её. – Ты уже встала? – спросил он. И в его голосе ей послышалось плохо скрытое неудовольствие.

Она почувствовала себя неловко, словно собачка, стащившая кусок хозяйской колбасы и застигнутая на месте преступления. Это было стыдно и унизительно. От растерянности, она ничего не ответила ему, а встретившись с ним взглядом, опять прочитала в его глазах снисходительную насмешку: «Потерпи, скоро ты войдёшь в эти двери» – сказал он. И слова эти показались ей зловещими.

Теперь она всё чаще и чаще заставала его за запертыми дверями. Оттуда доносились какие-то непонятные почавкивания, хрипы, стоны, скрежет металла, а на стекле проступали странные тени цепей, топчанов, крестов, реек….

И звуки и тени пугали её. Всё это напоминало ей пыточные камеры средневековых монастырей. Ей казалось, что из-за двери тянет сыростью, холодом и ужасом. Она физически ощущала холодный ветер, рвущийся оттуда. А он выходил из-за дверей усталый, измотанный, но довольный и глаза его при этом светились тайным, пугающим предвкушением.

Страх рождал насторожённость, а насторожённость – ещё больший страх. Всё будило в ней ужас: его восторженный, полный страсти, взгляд; слова; ласки – во всем виделся какой-то тайный, скрытый смысл. Она стала бояться поворачиваться к нему спиной, засыпать возле него… Она не могла больше любить его.

А он, перестав возиться за запертой дверью, стал ещё нежнее и внимательнее. Страсть его, казалось, не знала предела. Он стелился перед ней, как мальчишка, впервые познавший истинную глубину чувств. Но всё это только усиливало её страх и подозрительность. Долго так продолжаться не могло. И однажды, после работы, она не вернулась к нему.

Он звонил, пытаясь выяснить, что произошло. Она отмалчивалась. Она боялась его и боялась ему сказать, что боится. Он встретил её, когда она возвращалась с работы:

– Что произошло? Почему ты оставила меня? Я чем-то тебя обидел?

Она молчала, опустив голову.

– Что же ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь.

– Мне пора домой.

– Ты… ты больше не любишь меня?

– Я бы тоже хотела это знать! – подумала она. В ней боролись два одинаково сильных желания: утонуть в его губах и всё забыть, и бежать от него без оглядки.

– Но могу я хотя бы пригласить тебя на кофе?

«Почему бы нет, – подумала она, – что он мне может сделать в кафе? Не потащит же он меня к себе силой. А ведь я почти хочу этого…. Как мне хочется быть с ним… если бы не эта ужасная комната…. Но нет, он не может быть садистом…. А почему нет? Внешность обманчива…. Иначе, зачем эти цепи, кольца, топчаны…и эти таинственные улыбки и взгляды…». Её уже била крупная дрожь.

– Ладно, – сказала она вслух, – в кафе, так в кафе.

Тихая спокойная музыка. Ласковые любимые глаза. Нежные, осторожные касания. Всё вокруг растворилось и отступило. Она словно вернулась в те, первые дни, их знакомства. Заворожённая такой желанной близостью, она не воспротивилась тому, что из кафе они направились к его дому. Опомнилась она только в прихожей, когда он наклонился, чтобы помочь ей снять туфли. Её прошиб холодный пот. А он, словно подслушав её мысли, сказал: «Не сейчас. Утром. На восходе солнца».

Нет. Всё-таки она любила его. Любила каждой клеточкой своего тела. «Я убегу. Я убегу ночью, – думала она, – ещё немного побуду рядом с ним и убегу». И, неожиданно для себя, уснула.

Проснулась она от поцелуя. – «Просыпайся, родная, – сказал он, – солнце уже почти встало». Она вздрогнула и открыла глаза. Солнечный свет заливал комнату, а он стоял над ней и широко улыбался той странной, предвкушающей, улыбкой и глаза его были полны неутолённой страстью.

Ужас обуял её. Мысли заметались из стороны в сторону как дикие кони, которых пытаются заарканить, загнав в загородку: «Проспала…. Уже не уйти… Что…Что делать… Что же теперь делать? – и вдруг холодная решимость пронзила её тело новой дрожью: Я убью его! Я убью его прежде, чем мы войдём в эту проклятую комнату!». Она почувствовала, что холодеет.

– Я сейчас, – сказала она. Зайти на кухню, и взять нож было делом одной минуты.

Она подошла к двери, когда он вставлял ключ в замочную скважину. Услышав её шаги, он обернулся. Это был всё тот же странный взгляд, взгляд, который так пугал её, взгляд в котором смешивались таинственность и предвкушение. – Сейчас, дорогая, ещё одна минута, – произнёс он, и голос его дрожал от возбуждения. Он опять повернулся к замку.

Ноги подгибались и почти не слушались её. Тело прошибал холодный пот. Била дрожь. – «Бежать… бежать… бросить всё… бежать. Но как? Поздно. Он уже не выпустит. Поздно. И если я не сделаю этого сейчас, потом и это будет поздно. … Нет… Выхода нет!». Нож вошёл в его спину вместе со щелчком открывающегося замка. Он повернулся, пытаясь что-то сказать. Его глаза были полны недоумения и боли. Горлом пошла кровь, и он упал на пороге распахнувшейся двери.

Дохнуло свежим весенним ароматом, и она увидела внутренний дворик, освещённый первыми лучами апрельского солнца. Под кружевным металлическим навесом со стеклянными вставками, играющими всеми цветами радуги, стояли лёгкие деревянные кресла и столик. Чуть поодаль – небольшой резной диванчик и чудесные, сверху донизу украшенные цветами, качели. Напротив входа, почти во всю длину двора, были высажены маргаритки и анютины глазки, складываясь в буквы и слова: «Дорогая, я так люблю тебя! Так безумно люблю!».

Она вновь и вновь перечитывала эту фразу, и дикий крик застревал в её горле, не в силах вырваться наружу. Ноги её подкосились, и она опустилась на пол, даже не заметив, что села в лужу его крови.

Из скворечника, что висел среди прекрасных бело-розовых цветов распустившейся магнолии, выпорхнула птица и завела свою весеннюю песню. Солнце поднялось ещё выше. Его лучи коснулись какой-то неизвестной ей точки и, внезапно, посреди клумбы в центре дворика, забили весёлые искрящиеся фонтанчики.

Было уже темно, когда она заставила себя подняться. Она прошла в холл, набрала номер телефона полиции и сказала: «Я убила человека».

И это были последние слова в её жизни.

 

Группа «ЭФ»

Отрывок

– Отработанные рефлексы! – он насыпал корм, и рыбки тут же бросились клевать.

– Придурок, ты что делаешь?! – раздался Голос.

– Ах, ну почему тут есть разница, – подумал он, и в воздухе завис прозрачный куб аквариума, завитый ярко зелёными, малиновыми и фиолетовыми водорослями, с снующими между ними рыбками невообразимых форм и цветов.

– Идиот! – завопил Голос. – Ты что полагаешь, что так лучше?!

– Простите, забыл, – мысленно произнёс он, и под аквариумом образовалась изящная подставка.

– Ладно, поначалу всем трудно, – миролюбиво произнёс Голос, – главное не торопись и, прежде чем подумать, хорошо подумай, о чём подумаешь.

– Ага, конечно, пронеслась мысль – и подумай, о чём подумаешь, что подумать, прежде чем подумаешь, что подумать.

– Однозначно придурок! – констатировал Голос. Ладно, обживайся, и не вздумай оригинальничать.

Он с усмешкой вспомнил своего предшественника, который обустроил своё жильё полувоздушной мебелью с ниспадающими потоками флуоресцентного свечения. Тогда ещё не было включённой системы Постоянного Наблюдателя, и, прежде чем ошибка была обнаружена и исправлена, разгорелся грандиозный скандал. Группа «ЭФ» срочно изобрела систему преломляющих зеркал, чтобы представить всё как грандиозный спектакль талантливого иллюзиониста. Вместо спокойного и тихого внедрения, приходилось отбиваться от толп журналистов, учёных, потенциальных учеников и просто любопытствующих и зевак.

Он потянулся и попробовал посидеть, пройтись, полежать. В реальных условиях это оказалось несколько сложнее, но после двухчасовой тренировки он уже выглядел вполне непринуждённо и перестал взлетать при каждом шаге и вздохе. Труднее было с речью. Очень непросто оказалось, на практике, отделить слово от мысли, и лишить его действующей составляющей. Полдня он бился с интонацией. Ещё двое суток промучился пытаясь это всё синхронизировать. Если он сосредотачивался на движении и дыхании – сшибал словами предметы и взращивал их материализованные образы, а когда следил за словами и мыслями, старательно разделяя их на бесчисленные потоки – взлетал от малейшего движения.

 

Белые лебеди

По произведению Ганса Христиана Андерсена «Белые лебеди»

Сценарий

[Сцена переделена на три части: 2 королевские залы и лес]

Ведущий: «Ганс Христиан Андерсен. «Белые лебеди». Далеко-далеко, в той стране, куда улетают на зиму ласточки, жил король. У него было 11 сыновей и одна дочка – Элиза…»

[Сцена 1.Занавес со стороны дворца отодвигается. Посреди залы, на золотой табуреточке, сидит маленькая девочка. Она гладит по волосам куклу и глаза ее полны печали. На ней короткая стоячая юбочка. Крупные локоны повязаны нарядным бантом. Входят, оживлённо переговариваясь, мальчики. На их головах золотистые обручи (в них можно скрыть будущее оперение)]

Разговор мальчиков:- Скажи, сегодня лучше я стрелял? (лук и стрелы)

– Конечно, 8 раз из 10-ти попал.

– А завтра может 10 попадешь.

– Коль снова по соседке не вздохнешь.

[Ребята смеются и тут видят печально сидящую сестру и примолкают]

– Элиза, милая, взгляни, что я принёс,

Какой букет нашёл я среди роз (подает розу)

– Сестрица, милая, что ты не весела?

– Ведь нынче праздник, свадьба в нашем доме…

Элиза [вскакивая и качая головой]:

– Ой, братики, ведь мачеха так зла…

Не спать бы нам сегодня на соломе.

[Дети собираются тесной кучкой и прижимаясь, обнимаются. Входит мачеха в наряде для верховой езды. У неё в руке кнут]

Мачеха- Ах вы бездельники. Ужо я справлюсь с вами.

Хлопочут свадьбой все, загружены делами.

А вы что ж, новой матери не рады?

[Хватает Элизу за руку и так толкает ее, что девочка почти падает]

– А ну-ка к девкам марш, готовить мне наряды.

[Оборачивается к мальчикам]

– А вы на кухню, по дрова, по воду…

[Хватает с резного инкрустированного столика книжку и швыряет ее в камин]

– Ишь завели, читать книжонки, моду.

Я скоро приспособлю вас к работе,

[Щелкает кнутом]- Вы живо у меня науки все пройдёте.

[Выходит]

Элиза- Что я сказала?! Дети короля,

Кнутом нас погоняют, как коня.

Ой, братцы милые, что делать, как нам быть?

Задумала нас мачеха сгубить.

Мальчики- Отцу расскажем…

– В гневе он свиреп…

Элиза- Отец влюблён, а от того и слеп.

[Сцена 2. Вторая зала. На троне король и королева. Входит Элиза. Юбочка запачкана и обвисла. Волосы растрёпаны. Бант мятый]

Король- Элиза, дочка, что случилось?

Всегда румяна, весела,

Теперь бледна и похудела…

[Он протягивает к дочери раскрытые руки и хочет подняться с кресла, но королева осаживает его властным движением руки]

Королева- Дочь Ваша в замке все жила,

И в самом деле заболела.

В деревне надо ей пожить,

Да я уже договорилась…

[Появляется крестьянская чета, кланяется]

Крестьянин- Войти позвольте, Ваша Милость?

[Элиза кидается к подножию трона]

Элиза- Отец!

Король- Так надо, стало быть.

Твоим здоровьем пекутся.

Королева, в сторону- И не успеешь обернуться,

Одна я буду здесь царить.

[Слуги отрывают плачущую девочку от подножия трона и крестьяне уводят её, тихонько уговаривая]

[Сцена 3. Первая зала. Мальчики, пишут, играют в шахматы, шашки, нарды, рисуют… один задумчиво смотрит в окно, один играет на скрипке грустную мелодию. Они выглядят как потрёпанные воробышки]

Мальчики- Жестоки мачехи капризы…

– Она гневится всякий час…

– Как пусто дома без Элизы…

– Отец не хочет видеть нас…

– Мне так хотелось бы учиться…

– Все книги мачеха сожгла…

– А если нам не подчиниться?

– Ведь не убьёт же нас она!

[В комнату врывается мачеха]

Мачеха – Вы снова здесь?

Мальчики – Да, мы, как видишь, здесь.

– И будем здесь, покуда царство есть!

[Мачеха злорадно усмехается и подымает, привязанный к поясу, большой черный веер]

Мачеха – Что ж, помечтайте, ваш не долог срок,

Я скоро преподам вам свой урок.

[Взмахивает веером] – Раз слушаться меня вы не хотите

Так станьте птицами, вон из дворца летите!

[Мальчики распускают белые крылья и, трубя, «улетают» со сцены через зал]

Ведущий- И лебедями стали дети,

И полетели над полями,

Над реками и над лесами

И скрылись рано на рассвете.

[Сцена 4. Вторая зала. Король и королева обедают на торцах длинного стола]

Король [вздыхая]- Мне год от года тяжелей,

Как пусто в доме без детей.

Мачеха [злорадно]- Что делать, если сыновья,

Твои, покинули тебя.

Король [встает из-за стола и обращается к слугам]

– Что ж, если нет здесь сыновей,

Доставьте дочку мне, скорей!

Мачеха [поднимаясь с кресла, сначала тихо, сама к себе, а затем громко, в зал, сотрясая руками]- Вот этого не будет! Нет!

Не зря терплю я столько лет:

Мои дороженьки узки,

Ты в них зачахнешь от тоски!

Где свет сиял – там будет тьма!

Здесь будут холод и зима!

Здесь птиц не будет, чтобы петь!

Ручьёв не будет, чтоб звенеть!

Здесь буду Я! И только Я!

И чернь, чтоб ублажать МЕНЯ!

[Сцена 5. В комнату дворца вбегает подросшая Элиза в простой деревенской одежде]

Элиза – Я дома! Дома! Наконец!

[Оборачивается к слугам]- Скорей скажите, где отец?

Мачеха- Не стоит, детка, торопиться.

С дороги надо бы умыться.

[Вносят бочку с водой. Элиза умывается и не видит, что мачеха бросает в воду трёх жаб, приговаривая]

– Помощницы мои и слуги,

Не откажите мне в услуге:

Девчонку сделайте ленивой,

Тупой, уродливой, строптивой…

[Жабы, касаясь воды, превращаются в прекрасные цветы]

Мачеха [сначала в сторону]

– Не помогает колдовство,

Так обойдёмся без него.

[а затем обращаясь к Элизе] – Давай-ка кожу смажем кремом,

Слегка обветрилась она.

Тебе пойдет волос волна,

Бегущая в кипенье пенном…

[Мачеха мажет Элизу соком грецкого ореха и путает её волосы. Элиза настолько счастлива, что она уже дома, что забывает о коварстве мачехи и не подозревает как выглядит. Входит король, Элиза бросается ему навстречу]

Элиза Отец!

Король – Прочь от меня! Кто это? Прочь!

[Слуги тащат Элизу вон из комнаты]

Элиза Отец! Отец! Я – твоя дочь!

[Выброшенная из дворца, Элиза идёт по лесу, плачет и тихонько поёт ]

Мы в счастье дни свои вели,

Не ведая о том.

Потоки радости, любви

Переполняли дом.

А нынче я бреду одна

И некому спросить:

Сыта ли я, иль голодна…

О, как мне дальше жить.

Когда бы матушка моя

С небес могла взглянуть,

И пожалела бы меня,

И указала путь.

Но нынче я бреду одна

И некому спросить:

Сыта ли я, иль голодна…

О, как мне дальше жить.

[Сцена 6. Пещера среди леса. В центре пещеры в молитвенной позе стоит Элиза]

Элиза О! Матушка! Матушка! Глянь на меня!

На дочку свою погляди!

Я – бедная нищая – дочь Короля,

Не знаю, что ждёт впереди.

Исчезли, как призраки, братья мои.

Их след не найду я нигде.

Хоть взгляд свой, молю я, на нас обрати.

О! Кто нам поможет в беде?!

Я Богу молилась все ночи и дни,

Что в доме крестьянском жила…

О, братики, где вы? Родные мои,

Куда вас судьба завела?

О! Матушка! Матушка! Как же мне быть?

Куда мне идти и кого мне молить?

[Она сворачивается калачиком и засыпает]

[Сцена 7.Сон Элизы. Пещера среди леса, ветер как бы вдувает в неё флёровую занавесь, она развевается и за ней видения]

Мать Элизы

Ох, дети милые, в какой недобрый час,

В какой недобрый день оставила я вас.

Я вам хотела счастья и добра,

А мачеха прогнала со двора.

Хоть над собой не властна больше я,

Но к детям неизбывная любовь

Вернула мне былую силу вновь,

И я пришла, преграды все пройдя.

Мужайся, дочка, всё в твоих руках.

Тебя ждут и страдания, и страх,

Тяжёлый, нудный, каждодневный труд…

– Не справишься – сыны мои умрут.

Элиза

– Ах, матушка, что делать, говори!

Мать Элизы – Смотри дитя! Внимательно смотри!

[За занавесом опускаются белые птицы. Двойник Элизы набрасывает на них рубахи и они превращаются в парней]

– Сумела мачеха ребят заколдовать.

В птиц белых превратила их она.

Ты спрясть рубахи с крапивы должна,

Тогда сумеешь с них заклятья снять.

Но чтоб исполнился завет нелегкий мой,

На время, девочка, должна ты стать немой.

И если слово хоть произнесёшь,

Ты этим братьев в тот же миг убьёшь.

Элиза, девочка, прости меня, молю,

Что ношу матери тебе передаю.

[Призраки исчезают. Утро. В пещеру проникают лучи солнца и будят Элизу. Она обнаруживает лохань с водой и пучок крапивы]

Элиза Ах, матушка, ты впрямь со мной была,

Так значит я не зря тебя звала.

[Элиза принимается за работу. Она мнет, замачивает крапиву, ссучит нитки и вяжет рубахи: одну, вторую, третью… Она молчит, но из-за сцены доносится её песня]

Песня Элизы Хоть тяжек труд и руки в кровь,

Всё победит моя любовь.

Ведь если только сдамся я,

Погибнут братья без меня.

Мне уменье дарит любовь.

И терпенье дарит любовь.

Превозмочь я должна и страданья и боль,

А иначе, какая же это любовь?!

Милых братьев должна я спасти.

Им рубахи с крапивы сплести,

Чтобы белые птицы смогли, наконец,

Облик истинный обрести.

Мне уменье дарит любовь.

И терпенье дарит любовь.

Превозмочь я должна и страданья и боль,

А иначе, какая же это любовь?

[Слышен звук охотничьего рожка. Возле пещеры появляется молодой король со свитой]

Молодой Король – Кто эта девушка? Прекрасна и нежна

По свите проходит шепоток – Кто? Кто? Кто Она?

Один из свиты – Никто не ведает откуда здесь она.

Молодой король – Такая хрупкая, одна, среди зверей.

Поедет во дворец! В лесу не место ей!

[Упирающуюся девушку сажают на лошадь и насильно увозят]

[Сцена 8. Переодетая и красиво причёсанная Элиза печально сидит у окна дворцовой залы. Ей преподносят блюда с различными яствами, наряды, драгоценности… она ни на что не реагирует. Входит молодой король. Он берёт Элизу за руку и ведёт в соседнюю залу. Зала декорирована под пещеру, в центре которой – лохань с водой, пучки крапивы и уже вывязанные Элизой рубахи. Элиза не в силах сдержать радость. Эмоции ищут выхода. Она улыбается и, в порыве благодарности, целует королю руки. Король, пользуясь моментом, обнимает её и признается в любви. Глаза Элизы сияют. Не зная истинной причины, король принимает этот свет за согласие и объявляет всем о предстоящей свадьбе]

Молодой корольЯ знаю, тебе не привычно у нас,

Но вот, посмотри, здесь почти как в лесу,

О, милая, ты улыбнулась тотчас,

Проси, чего хочешь, я всё принесу.

Зачем ты мне руки целуешь, маня?

Я сам тебе руки готов целовать…

Согласна ли стать ты женой для меня,

Чтоб взглядом лучистым мне жизнь озарять?

Зачем же, стыдливо, ты спрятала взгляд?

Ведь «Да!» всё ж успели глаза мне сказать.

[К слугам и свите] Готовить невесте на свадьбу наряд!

В три дня всех друзей и соседей созвать!

Сцена 9. [Свадьба Элизы и короля. Идет обряд. Из толпы на разные голоса слышно пение]

– Что-то непонятное сталось с королём.

– Подобрал немую он…

– Нищенку при том.

– Сделал королевою.

– Только ночь придёт…

– Та бегом на кладбище и крапиву рвёт.

Сцена 10. [Элиза вяжет. С улицы звучит та же мелодия]

– Энто всё не просто так…

– Энто – колдовство…

– Ведьма.

– Чёрной магией завлекла его.

– Вон, опять колдует…

– Через то дождит…

– И приплоду нету…

– Пашня не родит…

– Всё она, злодейка, портит урожай.

– А каким богатым прежде был наш край.

– Так чего ж мы терпим?

– Сжечь! И все дела!

– Пока нас самих с земли ведьма не свела.

[Сцена 11. Крест. Под ним кучи хвороста. На телеге везут Элизу. Возле неё стопка рубах. Она вяжет. За телегой идёт убитый горем король]

Молодой король - Жена моя, скажи хоть что-нибудь,

Страданье разрывает мою грудь.

Голоса толпы – Король несчастный.

– Он сошёл с ума.

– А может сумасшедшая она?

– Всё тело от крапивы в волдырях…

– А руки, посмотрите, просто страх…

– Притворство это всё, не больно ей.

– Не вяжет, порчей путает людей…

– Зачем же зелье ведьмино везут?

– Так вместе с ней и след её сожгут.

[Элиза, прижав к себе рубахи, продолжая плести, всходит на костёр. Палач подносит факел. Но на площади появляются белые птицы и все застывают на месте. Элиза набрасывает на птиц рубахи]

Элиза – О, братики, родные вы мои,

Как долог и тяжёл был этот путь.

Теперь-то я смогу передохнуть…

– Мой милый муж, прости меня! Прости!

[Она падает на руки возмужавших братьев. Там, где факел коснулся хвороста распускаются прекрасные алые цветы]

Голоса толпы - Что это?

– Что?

– Скажи, что это было?

– Вы слышали? Она заговорила.

– Ты видел: лебеди в парней оборотились?

– Так вот на что рубахи ей сгодились.

– Сказала: «братики» …

– Что ж, братья хоть куда.

– А ты бубнил, что «ведьма»

– ерунда…

– Выходит для добра крапиву собирала…

– За доброту свою едва не пострадала…

– Поди ж ты, крапива, кто бы подумать мог…

– А мы хотели сжечь… Спасибо не дал Бог!

[Сцена 12. Финал. Дворцовая зала. Король отец. Элиза с молодым королём. Юноши, пишут, играют в шахматы, шашки, нарды, рисуют… один задумчиво смотрит в окно, один играет на скрипке]

Ведущий- На то она и сказка, что в конце

Она всегда счастливей, чем в начале.

И правдолюбец в ней всегда в венце,

А злоба и обман – всегда в опале.

Но сказка – не обман, она – мечта

О жизни, где царят любовь и доброта.