– Прошу вас, господин Митчелл, – полненькая и хорошенькая Джудит Майси лучилась любезностью, белоснежными зубами и заколкой в пышных светлых волосах. – Чай, кофе, вода?
– Нет, спасибо.
– Господин Гиббс скоро освободится.
Рон понимающе кивнул и поудобнее раскинулся на кресле. Известный психиатр Мартин Гиббс принимал на пятнадцатом этаже небоскреба в самом центре города. Громадные окна большой приемной заливала не тронутая ни единым облаком небесная синь, моментально завладевшая взглядом Рона. Он любил небесное безмолвие. Его тоскующей мечтой было желание раствориться в этой синей бездне, безвозвратно кануть в глубине холодного простора. Только там он мог бы стать свободным от ежедневной угрозы, коварно скрытой в суетности земного бытия.
– Господин Митчелл, пожалуйста, доктор ждет вас, – очаровательно сверкнув ровным рядом зубов, премиленькая Джудит распахнула перед Роном дверь в кабинет.
– Добрый день, господин Митчелл.
Доктор Мартин Гиббс, тридцати пяти лет, одетый в дорогой костюм, стоял посередине комнаты с роскошной обстановкой в радушно-приветственной позе. Он был невысок ростом, ослепительно белокож, глубоко черноглаз и иссиня черноволос.
– Буду рад вам помочь.
Доктор Гиббс был высокопрофессионален как врач, успешен в частной практике, поэтому дорог и самоуверен. Но главное, он не соответствовал ни одному из тех типажей психиатров, на которые у Рона срабатывал рефлекс отторжения.
– Прошу вас сюда.
Доктор усадил Рона на мягкий диванчик и сам удобно устроился в кресле, напротив.
– Джудит, – доктор нажал клавишу на устройстве внутренней связи, – два абрикосовых сока. Прошу вас, не отказывайтесь, – эти слова уже были обращены к Рону, – изумительный букет вкуса и запаха.
Рон согласно кивнул. Джудит неслышно вплыла в кабинет, изящным движением руки поставила поднос из цветного стекла с двумя стаканами из тончайшего хрусталя на стол и также неслышно выплыла наружу.
– Теперь я весь ваш, – произнес Мартин, отсмаковав первый глоток золотистого напитка. Он откинулся на спинку кресла и легко заскользил по Рону взглядом из-под чуть припущенных век. Рон глубоко внутренне вздохнул и благодарно принял предложенную паузу. В кабинете повисла мягкая тишина. Глаза Рона привычно потянулись к небесной синеве в красивом обрамлении оконной рамы.
От минутного забытья Рон очнулся с той же резкостью, с какой отдергивают от цветка руку, внезапно ужаленную пчелой. Черные глаза Мартина безжалостно ввинчивались в светлые Рона, уходя через них в глубины оставленных открытыми чувств.
Это был один из самых успешных приемов доктора Гиббса. Расслабив пациента, он резко менял ситуацию, цепляя профессиональным взглядом мельчайшие нюансы поведения обескураженного человека. Рон растерялся, не став исключением из всех попавшихся на умелую провокацию доктора. Он поерзал на кресле, зачем-то оглянулся назад, оттянул воротничок рубашки, провел рукой за ухом. Возникшее смятение длилось не более минуты. Рон довольно быстро овладел собой, и Мартин Гиббс это тотчас для себя отметил. Оценив хитрость доктора и внутренне усмехнувшись своей растерянной суетливости, Рон прямо посмотрел на Мартина, глаза которого вновь были полны ласкового участия.
– Доктор, я убиваю людей.
Ответный ход Рона был подобен внезапно выпущенной стреле. Воздух тихо заныл отпущенной тетивой. Теперь Рон внимательно наблюдал за своим визави.
Блестящий профессионал Мартин Гиббс удержал на лице улыбку. За несколько секунд вновь наступившей паузы в его голове вихрем пронеслись все возможные варианты ответов, но ни один из них не вписался в логику предложенного Роном разговора. Психологические приемы, выверенные годами успешной практики, в один момент из рабочей системы превратились в груду бесполезных обломков.
– Сколько человек вы убили?
Мартин принял жесткую прямоту Рона.
– Двоих.
– Вы были судимы?
– Оба раза.
– Вы отбыли наказание?
– Полностью.
– Ваш возраст в первое убийство?
– Четырнадцать.
– Сколько лет тюрьмы?
– Десять.
– Второе убийство?
– В двадцать четыре.
– Срок?
– Семнадцать.
– Время между первым освобождением и вторым убийством?
– Семь дней.
– Сколько вам лет? – тихо спросил Мартин, уже все поняв.
– Сорок один.
– Сколько дней назад вы вышли из тюрьмы?
– Три.
За все время разговора Мартин впервые отвел глаза в сторону. Он должен передохнуть, поймать за эти секунды отрешенности правильную мысль, но все мысли упрямо складывались в четырехугольные формы, образуя с цифрой три эклектическое семизначное сочетание. Поняв пустоту затеи хладнокровного здравомыслия, Мартин прямо посмотрел на Рона.
– Чего вы от меня хотите?
– Помощи.
– За четыре дня?
– Дней может быть меньше…или больше. Я не знаю.
– Это невозможно, – словно для большей убедительности Мартин приподнялся в кресле в сторону Рона. – Это немыслимо. Я профессиональный психиатр. Я не ворожей. Я не заговариваю. Я лечу. Я – врач.
– Поэтому я здесь.
В возбуждении Мартин выпрыгнул из кресла и нервно заходил по комнате. Этот человек ждет от него помощи, но как, как Мартин может ему помочь? Что может сделать в этом странном случае? Ясно одно – Рон Митчелл смертельно опасен! Любая ошибка может лично для Мартина повлечь непредсказуемые последствия. Ошибка? Какая ошибка? В чем ошибка? В какой схеме действий? Такой схемы нет! Аналогов в практике Мартина не было. О чем он вообще сейчас думает? За много лет успешной работы Мартин впервые ощутил себя бестолковым дилетантом, беспомощным от собственного незнания. Он остановился и внимательно посмотрел на Рона. Ясные глаза, умный взгляд. В чертах лица – благородство. Отлично сложен. Нет, он не преступник, не хладнокровный убийца, как же он выжил в тюрьме? Что уберегло его от беспощадности тюремных нравов? Ощущение затаившейся в нем смерти? Сложный, слишком сложный случай, чтобы искать верную тактику на ходу, нет, на бегу, в неравной гонке со стремительным временем. Мартин Гиббс сел за свой стол. Он принял решение.
– Господин Митчелл, боюсь, я не в силах вам помочь.
Несколько секунд Рон спокойно смотрел на Мартина. Слегка ударив руками по подлокотникам кресла, Рон понимающее кивнул головой.
– Я надеялся, доктор, что вы настоящий исследователь грешных душ. Но быть в большей степени коммерсантом – ваше право.
– Господин Митчелл, противник, которого вы мне предлагаете, слишком опасен, чтобы бороться с ним вслепую. Он опасен и для вас, и для меня.
Рон поднялся с кресла. Окинув взглядом кабинет доктора, он остановился глазами на столе из ценной породы дерева. Рона привлекла фотография в красивой декорации. Без сомнения, на ней дети доктора. Несмотря на расстояние в несколько метров, Рон разглядел двоих малолетних мальчиков, похоже, близнецов, и почти взрослую дочь. У всех троих жгуче черные глаза. Голову девушки венчает воронья копна волос. Мартин перехватил взгляд Рона. В их встретившихся глазах неловко столкнулись одинаковые мысли, но ни один из них не отвел взгляда. Молча они смотрели друг на друга. В застывшей тишине слышался только ход больших настенных часов, бесстрастно отсчитывающих время, суть которого – в беспощадной бесповоротности событий, в жестокой невозвратности упущенного.
– Я был готов и к такому ответу тоже, – Рон взглянул на часы. – Вы правы, доктор, сложно бороться с тем, кого ты никогда не сумеешь увидеть, чтобы узнать и понять.
Мартин ничего не ответил. Он по-прежнему смотрел на Рона. По интонации голоса, по едва уловимым отблескам глубинных мыслей и чувств в его глазах Мартин понял, что Рон должен сказать сейчас нечто важное. Мартин ждал.
– Вы совершенно правы, доктор, я не знаю, какая сила мной движет. Я не знаю первопричины зла, которое творю. Я не хочу убивать, но я убил и знаю, что снова убью. И мне неведомо, кого, когда и как. Это случится, когда жертва, кто угодно – женщина, старик, ребенок – каким-то непостижимым мне образом окажется в моей ситуации, вместе со мной в тех обстоятельствах, в которых я буду должен убить, убить вне своей воли, убить в полном затмении разума… Я надеялся, доктор, что вы другой… но у меня нет права на обиду или осуждение. Это ваш выбор, и я отношусь к нему с пониманием. Был рад знакомству, господин Гиббс.
Кивнув в знак прощания, Рон вышел из кабинета. Мартин, минуту поколебавшись, быстрым движением руки схватил телефонную трубку.
Рон медленно шел по коридору, перебирая в уме имена других психиатров, о которых он узнал в поисках того, кто мог бы ему помочь. Из их большого числа только трое, не считая, Мартина Гиббса, заинтересовали Рона. Генрих Шрейер, немец по происхождению. Пенсионный возраст, множество трудов, звания, премии. Много положительных результатов, но все плюсы в одном секторе. Вряд ли он свернет с проторенной дорожки на нехоженую тропу. Ева Бойль, известная дама в медицинских кругах, оригинальная, смелая, дерзкая, всегда готовая изменить и свои, и чужие стандарты, но, к сожалению, занимающаяся сдвигами исключительно в женских умах. Майк Честер. К нему, как и к Мартину Гиббсу, Рон присматривался особенно тщательно. Молод, амбициозен, одно из научных пристрастий – серийные убийцы. Майк Честер помог полиции выйти на след психопата, убивавшего женщин с короткими, почти мужскими стрижками. Несмотря на молодость, Майк – признанный авторитет в научных кругах. Он напорист, порой до рискованности, но нет в нем того, что Рон увидел, вернее даже не увидел, а ощутил в Мартине Гиббсе – тайного знания в глубоких черных глазах о связи небесного и земного, живого и мертвого, прошлого и будущего. Мартин особенный. Рон чувствовал это, потому что сам был такой. Каждый из них по-своему отмечен божьим знаком. Смыслом жизни Рона стало познание смертного греха и поиск его искупления. Предназначение Мартина – реконструкция грешных душ из обломков, оказавшихся по разные стороны от границы между светом и тьмой.
На панели управления лифтом вспыхнула кнопка первого этажа. Рон вышел из кабины и направился к выходу через просторный холл, сияющий мрамором пола и хрусталем люстр. Погруженный в собственные мысли Рон не замечал пристального взгляда охранника, неотрывно наблюдающего за его приближением. Когда Рон почти пересек холл, мужчина поднялся с места и встал спиной к выходу, заложив руки за грубый форменный ремень.
– Мистер Рон Митчелл, – взгляд охранника тяжело уперся в глаза Рона.
– Да. Чем обязан? – слегка сощурился Рон.
– Доктор Мартин Гиббс ждет вас… Сейчас.