40

24 июля 1893 года

Прошло три дня. Все это время узники ели, спали, беседовали и предавались мучительному ожиданию. Здесь, на глубине, не было ни утра, ни вечера, ни полудня, ни полуночи. Время текло монотонно, часы мерно отсчитывали секунды, за иллюминаторами царил вечный полумрак, а тихая музыка, лившаяся из отдушины, обволакивала душу, как дурман.

Ощущения Элизы только подлили масла в огонь. Если это было правдой, то все они находились в серьезной опасности. Подозрительность и ожидание беды перемежались негодованием по поводу того, что обещанная аудиенция так и не была до сих пор предоставлена. Три дня они провели в полной изоляции, не зная, чего от них потребуют, по какой причине их держат под арестом и что их ждет в дальнейшем. Все разговоры были посвящены только этому.

Кто такой Искандер? Откуда он родом? Какие у него цели?

Но все эти вопросы пока не имели ответов.

Только Оскар уклонялся от изнурительных и бесплодных споров – вместо этого он пытался вычислить злоумышленника. Поскольку французские матросы относились к нему благосклонно как к приятелю Клемана, у него имелись известные преимущества, да и негодяя он видел еще в Париже почти вплотную, чуть ли не нос к носу.

Но все складывалось довольно странно. Выделив из общего числа матросов четверых подозреваемых, юноша оказался не в состоянии сузить этот круг. Все четверо были рослыми, крепкого телосложения, в возрасте между тридцатью и сорока. С помощью грима любого из них можно было легко превратить в того, с кем он столкнулся в парижском отеле. Даже его приятель Клеман не был исключением: если нахлобучить на него ковбойскую шляпу, слегка изменить форму лица и приклеить бороду и бакенбарды, механик вполне мог сойти за преследователя, который покушался на жизнь Гумбольдта и его спутников.

Но это выглядело уже совсем смехотворно – кому-кому, а Клеману Оскар доверял на все сто.

Два дня подряд он присматривался и сопоставлял мельчайшие факты, но не пришел ни к какому выводу, а только окончательно запутался. Либо этот тип был умнее их всех вместе взятых, либо Элиза ошиблась.

Вдобавок, его расследованию сильно мешало то, что среди французских моряков постепенно нарастали ненависть и гнев, направленные вовсе не на того, кто захватил их и держал взаперти, а на Гумбольдта и его спутников. Эти люди сочли его ответственным за все, что случилось с ними, к тому же, он был еще и немцем. Странно выглядящий, молчаливый и не слишком общительный, ученый оказался идеальным кандидатом в «козлы отпущения». Поэтому, после короткой, но жестокой ссоры с одним из моряков, Оскар решил держаться от них подальше.

Он как раз направлялся к книжной полке, чтобы взять том «Моби Дика» и устроиться с ним поудобнее в уголке, когда внезапно открылась тяжелая дверь, и появился Калиостро.

Мажордома сопровождали несколько сторожевых дронов – весьма внушительных с виду. Все они были ростом около трех метров и едва проходили в дверной проем. Их панцири были покрыты ржавчиной, а металлические физиономии выражали такую свирепость, словно они по первому слову своего начальника готовы растерзать кого угодно.

– Его величество Искандер Первый благоволит вас принять, – проскрежетал Калиостро голосом, звучавшим, словно из жестяного ведра, и поочередно указал пальцем на Гумбольдта и его спутников, а затем на обоих Рембо – отца и дочь. – Мне поручено доставить вас к нему. В цепях или без них – зависит от вас. При малейшей попытке неповиновения, мои дроны вами займутся. Как вам такая перспектива?

– Мы не намерены сопротивляться, – заверил Гумбольдт.

– Отлично. Ступайте вперед. Я тем временем запру дверь.

– Чертов лысый индюк! – прошипел Рембо, едва переступив порог. – Да как он смеет разговаривать с нами таким тоном? Я бы с огромным удовольствием…

– Возьми себя в руки, папа! – Океания тронула плечо инженера. – Это бессмысленно. Мы полностью в его власти. Лучше подчиниться и делать то, что он требует.

– Ваша дочь права, – поддержал Гумбольдт. – Так или иначе, но нам наконец-то предоставили аудиенцию. Хоть какой-то прогресс. Давайте не упустим этот шанс, и не будем вести себя, как обиженные дети.

– Прошу тебя, папа!

– Хорошо, я уступлю. Но только на время. Того, что он сделал с моей «Калипсо», я ему ни за что не прощу!..

Едва эти шестеро скрылись за дверным проемом, как пробил час Норвежца. Он упруго вскочил и оказался рядом с Калиостро, когда тот уже готовился захлопнуть створку.

– Стойте на месте. Не двигайтесь. Что вам нужно?

– Мне необходимо с вами поговорить!

Калиостро испытующе уставился на мужчину.

– О чем мне с вами говорить? Вы всего лишь простой матрос.

– Вы заблуждаетесь. – Норвежец быстро оглянулся. Все прочие моряки уже вернулись в свою комнату и не обращали на него внимания. Хорошо бы, чтобы так оно и было. – Я располагаю сведениями, которые будут в высшей степени интересны вашему господину.

– Это просто смехотворно. Что за сведения?

Норвежец кивнул в сторону моряков, гомонивших в соседней комнате.

– Если позволите, я хотел бы побеседовать с вами наедине. Это очень важно, поверьте мне.

Мажордом задумался, а затем произнес:

– Я полагаю, вы лжете. У вас не может быть ничего такого, что могло бы нас заинтересовать.

– Вы даже не хотите узнать, о чем идет речь? – Норвежец холодно улыбнулся. – Всего две-три минуты, причем вам это ничего не будет стоить.

– И вы, само собой, делаете это бескорыстно. – Ироничная усмешка искривила губы Калиостро.

– Разве я похож на доброго самаритянина?

– Нет, разумеется. Итак, чего же вы хотите?

– Я сообщу позже. Если мои сведения окажутся полезными, обсудим и вознаграждение.

Калиостро внимательно осмотрел Норвежца с ног до головы.

– Вы говорите не как матрос.

– Потому что я им и не являюсь. Итак, ваше решение?

– Хотел бы я знать, что за игру вы затеяли. Ну, что ж. Сегодня около часу ночи. Я трижды постучу и открою снаружи замок. Но бойтесь меня разочаровать. Если я решу, что вы впустую тратите мое время, вам придется об этом пожалеть.

Норвежец коротко поклонился.

– Можете не сомневаться.

 

41

Гумбольдт и его спутники миновали переход и еще несколько помещений, когда их нагнал Калиостро.

Никому и в голову не пришло задуматься, что именно могло задержать их провожатого, так как следующее помещение оказалось цехом, в котором изготавливали узлы и детали для новых роботов. Все здесь было затянуто едким дымом, грохот стоял оглушительный. Оскару даже пришлось прикрыть нос рукавом – настолько плотным был смрад горелого железа, резины и угля. Вокруг двигались конвейеры, громыхали паровые молоты и прокатные станы, визжали токарные, сверлильные и фрезерные станки. Бруски стали расплавляли в печах и заливали в формы. Возможно, это были будущие плечевые сочленения, конечности или грудные панцири роботов. Все они имели округлую, обтекаемую форму и нисколько не походили на изделия машиностроения, которые юноше доводилось видеть в Германии и Франции.

Здесь Калиостро припустил быстрее, за что Оскар был ему признателен. Адскую жару и грохот выдержать долго могли бы разве что автоматы.

Вскоре они достигли противоположного конца цеха. Мажордом нажал кнопку в стене, и массивная металлическая плита отъехала в сторону. Открылся широкий проем.

Миновав его, они очутились в куполообразном здании, к которому сходились еще несколько туннелей. Оскар уже решил было, что им предстоит еще один долгий пеший переход, но тут его взгляд упал на возвышение в центре здания, на котором стояли два странных экипажа. Они походили на сигары, каждый имел четыре ряда сидений, снабженных ремнями безопасности, но принцип, по которому работали эти транспортные средства, был неизвестен ни Гумбольдту, ни Рембо.

– Садитесь и пристегните ремни! – велел Калиостро. – Дальше мы поедем.

Сам он вместе с роботами-охранниками уселся в экипаж, который стоял позади, приказав узникам занять места в переднем. Когда все пристегнулись, мажордом потянул за рычаг – и тут же послышался механический шум. Прямо перед ними открылся люк, закрывавший вход в один из туннелей. Внезапный порыв ветра растрепал волосы Оскара. Опорная плита вместе с двумя экипажами неторопливо развернулась, и отверстие туннеля оказалось прямо перед ними. Поток воздуха сорвал экипажи с места: толчок, и вот уже они с огромной скоростью мчатся вперед. Начальное ускорение было так велико, что пассажиров вдавило в сиденья, а давление выросло настолько, что заныли барабанные перепонки.

Обе стальные сигары покинули куполообразное здание и устремились по туннелю с прозрачными стенами, как показалось Оскару, в открытое море. Косяки рыб, скалы, заросли водорослей и пузыри воздуха стремительно пролетали мимо. Огни корпуса, в котором помещалась их комфортабельная тюрьма, померкли за спиной, но прошло совсем немного времени, и впереди замаячили новые огни. Теперь перед ними оказалось не обычное подводное куполообразное здание, какие они уже видели прежде, а дворец – резиденция властителя Медитеррании.

Экипаж влетел на станцию и резко затормозил. С шорохом откинулись ступеньки, а из корпуса выдвинулись поручни. Калиостро и его механические громилы уже успели высадиться и выстроились справа и слева от сигары с узниками.

– Кажется, мы у цели, – произнес Гумбольдт. – Теперь-то мы точно увидим морского владыку. Честно говоря, мне как-то даже не по себе. – Он слегка подтолкнул Оскара и улыбнулся, но эта улыбка не очень-то ободрила юношу.

Ворота, ведущие в тронный зал, должны были, по замыслу их создателя, вызывать трепет. Пятиметровой высоты, украшенные рельефами из светлого мрамора, они представляли собой поразительное зрелище. Мрамор, очень древний, был основательно разъеден морской солью, но можно было явственно различить многие детали рельефов. Оскар увидел острова на морской глади и плещущихся в волнах дельфинов, длинные военные галеры, мачты которых касались небес, гребцов под навесами из парусины и кормчих, погружающих в воду длинные и тяжелые рулевые весла. Ниже по морским волнам плыли небольшие торговые суда, до бортов нагруженные тюками и амфорами с оливковым маслом и вином. Они направлялись к поросшим тенистыми рощами островам, где под деревьями резвились лани и антилопы, а на заднем плане высились величественные здания с колоннадами. Откуда бы ни был доставлен сюда этот портал, он представлял собой поистине бесценное произведение искусства.

– Его величество изъявляет готовность вас принять!

По сигналу Калиостро механические слуги налегли на створки ворот и впустили узников.

До чего же темно и сумрачно здесь было! Все прочие помещения, которые им довелось здесь видеть, ярко освещались, но в тронном зале царил таинственный полумрак. Свод высоко вверху над ними переходил в огромный прозрачный купол, через который, как в ренессансных соборах, внутрь струился рассеянный свет. Море над куполом, благодаря искусственной подсветке, имело насыщенный густо-синий цвет. Стаи пестрых рыб кружили вокруг купола, а их тени создавали подвижный кружевной узор на выложенном мозаикой полу.

В центре зала возвышалась усеченная пирамида высотой около трех метров. На ее вершине стоял трон, на нем восседал человек, лицо которого из-за столь причудливого освещения было практически невозможно различить. Зато Оскару сразу бросилось в глаза, что у могущественного правителя нет обеих ног.

Узники пересекли зал и приблизились к пирамиде. Калиостро знаком велел им остановиться, выступил вперед и почтительно склонился.

– Ваше величество, пленники доставлены!..

Человек на троне поднял руку.

– Хорошо, Калиостро, можешь идти. – Голос звучал мягко и мелодично, несмотря на странный акцент. Где бы ни находилась родина императора Медитеррании, это была не Германия.

– Добро пожаловать в мой дворец, господин фон Гумбольдт.

Ученый с удивлением вскинул голову.

– Вашему величеству известно мое имя?

Человек на троне негромко рассмеялся.

– Хоть мы и живем вдали от так называемой цивилизации, но не настолько, чтобы не интересоваться происходящим на суше. В последнее время ваше имя нередко достигало моего слуха.

Послышалось тихое жужжание.

Оскар увидел, как трон сдвинулся и проехал вперед около метра. Это, несомненно, было транспортное средство, которым хозяин управлял с помощью одного-единственного небольшого рычажка. Не увеличивая скорости, правитель скатился к подножию пирамиды по пологому пандусу.

– В последние годы вы, господин Гумбольдт, неоднократно привлекали внимание газет, широкой публики и ученых кругов к своей персоне. – Ваша внешность и имя известны мне по публикациям в прессе и научной литературе. Признаюсь честно: совершенно не ожидал когда-либо увидеть вас в этой скромной подводной обители.

Император отвесил легкий поклон, больше похожий на кивок.

Гумбольдт нахмурился.

– Кто вы? – словно в напряженном раздумье, спросил он.

Мужчина на троне усмехнулся.

– Разве Калиостро не назвал моего имени? Здесь меня зовут Искандер, но если вам что-нибудь скажет мое прежнее имя, могу сообщить и его: Александр Константинос Ливанос.

 

42

Оскар почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Это лицо… Ну конечно же! Внезапно все части головоломки совпали. Книга в афинском Политехникуме с рисунком, который показывал профессор Папастратос. На нем Ливанос выглядел гораздо моложе, но сходство было чрезвычайно убедительным.

– Искандер? – переспросил Гумбольдт.

Ливанос отмахнулся.

– Всего лишь одна из форм имени Александр, псевдоним, если угодно. Так персы называли Александра Македонского, и мне оно показалось вполне подходящим. – Он весело взглянул на пленников. – О, я понимаю ваше удивление и чувствовал бы себя примерно так же, доведись мне оказаться на вашем месте. А теперь, пожалуйста, представьте мне ваших спутников.

– С удовольствием. – Гумбольдт наконец справился с замешательством и кратко представил своих друзей, назвав их имена и род занятий, но не слишком вдаваясь в подробности.

Когда же очередь дошла до Рембо и Океании, лицо Ливаноса выразило удивление.

– Ипполит Рембо? Выдающийся конструктор-судостроитель? Тот самый, который построил яхту самого Жюля Верна?

Рембо поджал губы.

– «Сен-Мишель III». Да, это я, – ответил инженер.

– Чудесное судно, – восторженно произнес Ливанос. – Изящное и элегантное. К тому же, значительно опережающее свое время.

– Весьма лестно. – Рембо взялся за подбородок. Всего лишь мгновение он выглядел умиротворенным, но внезапно его обида вспыхнула с новой силой: – Однако вы должны признать, что от такого человека, как вы, я ни при каких обстоятельствах не могу принять похвалу.

– Такого человека, как я? – Ливанос улыбнулся. – Что именно вы имеете в виду?

– То, что вы убийца и грабитель.

– Папа!

– Не перебивай меня. – Рембо всем телом подался вперед.

Океания попыталась его удержать, но Ливанос остановил девушку движением руки.

– Нет, не прерывайте его. Я хочу услышать все, что хочет сказать этот человек.

Рембо оттолкнул руку дочери.

– Что вы сделали с моим кораблем? – выпалил конструктор. – Десять лучших лет жизни я посвятил «Калипсо». Я вынашивал ее, как дитя. А вы разобрали ее и отправили на переплавку! Вы словно убили моего ребенка!

– Мне бесконечно жаль, что вы принимаете так близко к сердцу утрату своего корабля. Поверьте, этого не случилось бы, если б существовала хоть малейшая возможность поступить иначе. Но нам необходим металл для расширения нашего города. Как вы уже наверняка заметили, здесь, внизу, мы строим суда и машины, далеко превосходящие те, что имеются у вас наверху. Если вам будет угодно, я покажу вам некоторые из них. Разумеется, «Калипсо» была славным судном, но это жертва ничтожна по сравнению с теми кораблями, машинами и приборами, которые создаются здесь. Строительство города требует огромного количества сырья и материалов. Некоторое время мы обходились донными месторождениями руд, но теперь они исчерпаны. Пришлось искать иной выход.

Гумбольдт кивнул.

– Вот почему вы занялись исключительно пароходами с железными корпусами!

– Вы правы, – не без сожаления проговорил Ливанос. – Сначала это была всего лишь мимолетная идея, но после первых же успехов охота за кораблями превратилась в важнейший источник сырья. В последние годы торговое судоходство значительно выросло. Корабли, транспортирующие железнодорожные рельсы, станки и прочее оборудование, постоянно курсируют в Восточном Средиземноморье, а это превосходное обеспечение наших постоянно растущих потребностей в железе, меди, олове и стали.

– Но ведь то, что вы делаете, – это преступление! – возмутился Рембо. – Вы не только вор, но и убийца!

– Вы говорите это только потому, что совершенно не знаете меня. Даже если мои средства кажутся вам сомнительными, они оправдывают мои высокие цели. – Ливанос широким жестом раскинул руки. – Все, что вы здесь видите, – это будущее человечества. Через несколько столетий вся земная суша превратится в безжизненную пустыню из-за злоупотреблений достижениями химии, эпидемий болезней и кровопролитных войн с использованием небывало мощного оружия. А мой подводный город станет чем-то вроде последнего прибежища, своего рода Ноевым ковчегом на дне моря. Какая мизерная цена по сравнению с этим – несколько стареющих на глазах кораблей! – По его лицу вновь скользнула улыбка. – Недавно мы получили информацию, что через этот сектор Средиземного моря пройдет эскадра британских боевых кораблей. Они направляются в Суэцкий канал и попытаются воздействовать на сложившуюся ситуацию. Мы очень рассчитываем на эту встречу. Вы даже не представляете, сколько стали содержится в современном броненосце! Это все равно, что наткнуться на целое месторождение. – В глазах правителя подводного города внезапно вспыхнули алчные огоньки.

– А вам известно, сколько людей находится на борту такого судна? – яростно прошипел Рембо. – То, что вы намерены сделать, называется массовым убийством. Вы просто чудовище! – Казалось, кораблестроитель готов наброситься на Ливаноса с кулаками.

Но роботы-охранники были начеку. Пол дрогнул от их тяжелой поступи.

– Отец, умоляю тебя! – Океания попыталась оттащить инженера обратно. – Это ничем нам не поможет.

– Разумная девушка, – заметил Ливанос. – И к тому же обаятельная. Ваша дочь?

– Это вас не касается.

– Держите себя в руках, мсье Рембо! Давайте останемся в рамках приличий; в конце концов, все мы здесь цивилизованные люди, не так ли?

Нажав кнопку на подлокотнике трона, он отослал роботов на прежнее место.

– Разумеется, я предполагал, что мои действия не вызовут у вас сочувствия. Перед этими кораблями поставлена задача – уничтожить меня и мой город, и этого я не могу допустить. Но обещаю сделать все, чтобы жертв среди экипажей оказалось как можно меньше.

Рембо с негодованием отвернулся.

– Рядовому человеку обычно не хватает дальновидности, – продолжал Ливанос. – В вас я надеялся найти больше понимания, ведь и я, и вы – люди науки.

– Я рад, что сумел разочаровать вас!

Ливанос на несколько мгновений умолк, а затем обратился к ученому:

– А вы, господин Гумбольдт? Вы солидарны с мсье Рембо?

– Не знаю, что и сказать, – ответил ученый. – Признаюсь: во многом я разделяю точку зрения моего спутника. Ваши поступки бесчеловечны. С другой стороны, я полон любопытства. Мне необходимо больше информации, чтобы сделать окончательные выводы.

– Отлично сказано, – с улыбкой проговорил Ливанос. – Слова настоящего ученого. Итак, что бы вы хотели узнать в первую очередь?

Гумбольдт поправил очки на переносице.

– Начнем с элементарного. Как и почему вы оказались здесь? Каким образом вам удалось выжить? Весь мир до сих пор убежден, что вы давным-давно мертвы.

– Ага, значит им понравился мой маленький фокус? Приятно слышать, хоть я и был вынужден заплатить за него обеими ногами и частичной потерей слуха. – Ливанос указал на провод, тянущийся к его уху. – Я решился на этот шаг после того, как «Левиафан» потерпел аварию в открытом море и потерял управляемость. Это была ужасающая катастрофа, но, к счастью, у меня имелся запасной план. С огромным трудом я увел его в этот район и затопил. Шторм, разразившийся в ту же ночь, помог мне замести следы и представить все как несчастный случай.

– Но зачем? Ведь «Левиафан» был делом всей вашей жизни!

– Другого выхода не было. – Ливанос провел рукой по волосам, в которых резко выделялись седые пряди. – Я не мог допустить, чтобы мои технологии попали в руки скверных людей. Вы, должно быть, обратили внимание, что всю тяжелую работу здесь выполняют автоматы. Они созданы на основе тех идей и открытий, которые я в упрощенной форме применил при строительстве «Левиафана».

– Автоматы, подобные тем, которые вы разрабатывали вместе с Тесла?

Ливанос откровенно удивился.

– Вам известно о моем сотрудничестве с Тесла?

– И не только это. Несколько недель назад мы встречались с ним на Эйфелевой башне, где он поведал нам и о вашей дифференциальной машине. Именно это заставило нас идти по вашим следам.

– Мой старый друг Никола… – Ливанос улыбнулся.

– Не думаю, что он по-прежнему считает вас другом, – сказал Гумбольдт. – Тесла утверждает, что именно вы придали этим разработкам сомнительное, если не опасное, направление. Однако у него имеется небольшой робот, поразительно похожий на ваши автоматы. Правда, гораздо более скромных размеров.

– Старина Герон… – Ливанос усмехнулся, нажал рычаг, и его трон немного откатился назад. Затем в глазах властителя глубин внезапно вспыхнула подозрительность. – Погодите-ка, – словно в раздумье, начал он, – выходит, это вовсе не случайность, что вы вторглись в мои владения?

– Полагаю, об их существовании рано или поздно стало бы известно и без нас.

– Вот, значит, как… – Лицо Ливаноса омрачилось. – До чего же наивно с моей стороны было полагать, что вы занимаетесь всего лишь испытаниями батисферы!

Он склонил голову, словно прислушиваясь к собственным мыслям.

– Тогда я хотел бы получить конкретный ответ: что именно вы искали в Критском море?

– Но разве это не очевидно? – возразил Гумбольдт. – Нашей задачей было разобраться в причинах кораблекрушений в этом районе и положить им конец.

– Значит, вы выполняли чей-то заказ? – На лице Ливаноса проступило удивление, сменившееся весельем. – А не будет ли дерзостью с моей стороны просить вас назвать имя заказчика? Или это коммерческая тайна?

– Никакой тайны. Его имя – Ставрос Никомедес, греческий судовладелец.

– Никомедес? – Лицо Ливаноса мгновенно окаменело.

– Вам знакомо это имя?

– Я… – Ливанос медлил, и Оскару на миг почудилось, что непроницаемый панцирь, в который заковал себя этот человек, вот-вот рассыплется, и из-под него покажется его истинное лицо: болезненное, ранимое и бесконечно печальное.

– Я когда-то знавал одного Никомедеса, – негромко продолжал Ливанос. – Но звали его не Ставрос, а Архитас.

Гумбольдт кивнул.

– Его дед. Глава богатейшей семьи. Насколько я знаю, бразды правления компанией Никомедесов все еще в его руках, хотя старику уже за восемьдесят.

– Будь он проклят! – внезапно выкрикнул Ливанос. – Пусть его дряхлые кости сгниют на дне морском! – Он указал на свои ноги. – Это Архитас Никомедес всему виной. Однажды я поклялся, что отомщу за все его злодеяния, и отправил письмо, в котором поставил в известность об этом. Думаю, он до сих пор не может прийти в себя, перечитывает его каждый день и трясется от страха. – Он криво улыбнулся и добавил: – Прошу простить мою горячность. Это долгая история, и касается она одного меня. И тем не менее, любопытно, что бы сказал Архитас, увидев меня в эту минуту?

– Это известно только ему и, в какой-то мере, вам.

– Дипломатичный ответ. – Ливанос лукаво улыбнулся. – Знаете что, господин Гумбольдт? Я хочу предложить вам провести несколько дней вместе со мной. Что вы думаете о небольшой экскурсии завтра в первой половине дня? Разумеется, это приглашение касается и всех присутствующих. Прошу вас считать себя моими гостями. Я хотел бы показать вам, как устроен наш подводный мир, и убежден, что после этого вы измените свое мнение о нем.

– А если нет?

– Ваше неотъемлемое право. В любом случае одно останется неизменным: хотите вы того или нет, вам больше никогда не придется вернуться на поверхность моря. Лучше сразу оставьте всякую надежду.

Океания судорожно стиснула руку отца и прижалась к нему.

– Папа абсолютно прав, – сказала она. – Вы чудовище.

Ливанос с грустью взглянул на своих гостей.

– Я таков, каким меня сделали другие.

– А как насчет свободы воли? – упрямо тряхнул головой Гумбольдт. – Никогда не поздно свернуть с накатанного пути.

– Вы так думаете? – Ливанос закусил губу. – Лично я смотрю на это далеко не так оптимистично, как вы.

 

43

За час до полуночи в жилище пленников воцарился покой.

Как и каждый вечер, был подан роскошный ужин, но Оскару кусок не шел в горло. И не только потому, что вся еда имела привкус рыбы, даже напитки не являлись исключением. Оскар тосковал по свиным котлетам и картофельному салату, он охотно съел бы гороховый суп, заправленный копченым салом, а на закуску – берлинский пирог с маком. От одной мысли об этих деликатесах у него текли слюнки. Но вместо излюбленной и сытной еды снова подавались желтые, зеленые и голубые кубики под красным соусом.

Чтобы переключиться и не думать о сосисках с кислой капустой, он забрался в постель и погрузился в чтение «Моби Дика». Спустя некоторое время явились Шарлотта, Элиза и Океания, прилегли и моментально уснули. День для всех выдался очень напряженным.

Оскару не спалось. Мало-помалу он пришел к выводу, что «Моби Дик» Германа Мелвилла – не обычная приключенческая история, а величественный эпос о могуществе моря и границах человеческих сил. Книга настолько точно подходила к ситуации, в которой они все оказались, что на душе становилось все тяжелее и тяжелее.

Он как раз добрался до того места, где китобой Квикег и Измаил, от лица которого велся рассказ, нанимаются на судно «Пекод», когда в спальню вошли Гумбольдт и Рембо. Они в этот вечер были крайне молчаливы и выглядели подавленными. И лишь когда оба убеждались, что за ними никто не наблюдает, они перебрасывались несколькими фразами. Сейчас они тоже продолжили прерванную беседу.

Оскар отложил книгу и притворился спящим.

– Если хотите знать мое мнение, этот человек сумасшедший, – вполголоса произнес Рембо. – Я не знаю, каким образом ему удалось пережить крушение «Левиафана», мне это совершенно безразлично. Я хочу одного: выбраться отсюда, и как можно быстрее.

– Чтобы суда продолжали гибнуть снова и снова? – Гумбольдт покачал головой. – Вы разве не слышали, что было сказано об английской эскадре? Мы обязаны любой ценой воспрепятствовать гибели людей. Моя задача – прекратить нападения на корабли. И хотя ситуация крайне усложнилась, это меня не остановит. Должно существовать какое-то решение.

– И какое же?

– Пока не знаю. Но чем больше информации мы будем иметь, тем быстрее развяжем этот узел. Кто знает, может быть существует вариант, устраивающий обе стороны. Я вполне уверен, но и у меня этот человек вызывает странные и смешанные чувства.

– Но я же говорю вам, что он…

– Нет, это не то, что вы имеете в виду. Дело в том, что Ливанос – вовсе не такой негодяй, каким хочет казаться.

– Вы неисправимый оптимист, мсье Гумбольдт. Я глубоко уважаю ваше мнение, хотя и не разделяю его. Но я заранее уверен, что из вашей затеи ничего не выйдет. Мы не должны верить этому самозваному императору. И категорически не приму участия в завтрашней так называемой экскурсии.

– Но…

– Никаких «но». Это мое решение, и оно окончательное.

Гумбольдт надолго погрузился в молчание, затем снова заговорил:

– Вы обратили внимание на то, что Ливанос постоянно употребляет множественное число? Нам нужен металл, мы очень рады, нам надо посоветоваться, – и так далее. Хотелось бы знать, кого именно он имеет в виду.

Рембо презрительно пожал плечами.

– Возможно, он страдает шизофренией, раздвоение личности при таком заболевании – дело обычное. Или пользуется множественным числом так же, как царствующие особы. Тоже недуг, широко распространенный среди власть имущих.

– Я так не думаю. – Гумбольдт покачал головой. – Что-то подсказывает мне, что существует еще некто, управляющий подводной империей вместе с Ливаносом. Некто, с кем мы до сих пор еще не сталкивались. Как знать, возможно, всем здесь заправляет совсем даже не император Искандер.

Рембо снова задумался. Потом до Оскара донесся вопрос, заданный шепотом:

– И как вы думаете, кто бы это мог быть?

– Понятия не имею. Но мне удалось заметить, что Ливанос испытывает тщательно скрываемый страх, упоминая о нем. – Гумбольдт выразительно посмотрел на инженера.

– Мсье Рембо, может быть, вы передумаете? Вы нам просто необходимы. Только у вас достаточно знаний и опыта, чтобы вытащить нас отсюда. Как знать, может быть, нам удастся вывести из строя здешние коммуникации, захватить что-нибудь вроде подводной лодки и сбежать.

– Вы так считаете?

Гумбольдт энергично закивал.

– Это вполне осуществимо. Здесь, внизу, столько всевозможных кораблей, что исчезновение одного из них никто не заметит. У меня уже есть план, но без вашей помощи нам не справиться. Только совместными усилиями мы сможем невредимыми выбраться отсюда.

Рембо надолго умолк. Потом снова прозвучал его голос:

– По-видимому, вы правы. Я поддался чувствам, но виной тому – утрата «Калипсо».

Гумбольдт кивнул.

– Ужасная потеря, хотя судно все равно уже не вернуть. Но, быть может, нам удастся предотвратить подобные трагедии в будущем. Сколько еще моряков найдут могилу в пучине, прежде чем прекратятся эти нападения? Мы должны остановить это безумие. И я умоляю вас – помогите мне!

Инженер размышлял еще несколько минут, и в конце концов произнес, словно через силу:

– Хорошо. Я согласен. Но расскажите подробнее, что вы намерены предпринять.

В середине ночи Оскар внезапно проснулся. Ему снились громадные осьминоги, белые киты, огни в морской пучине и странные роботы. Он открыл глаза, но ощущение, что сон все еще продолжается, не исчезло. Воздух в комнате был душным, горло пересохло и горело.

Юноша приподнялся и сделал глубокий вдох. Как же он ненавидел этот искусственный воздух! Не меньше, чем диковинную еду, неведомо кем выдуманную и приготовленную. Узкая полоска света тянулась наискось через всю комнату и падала прямо на его лицо.

Он поднялся и выглянул в коридор, соединявший комнаты пленников. В противоположном конце коридора что-то шевельнулось. Слишком далеко, чтобы рассмотреть детали. Скорее всего, один из матросов встал и зачем-то направляется к входной двери.

Тут Оскар окончательно проснулся.

Неужели входная дверь в золотую клетку открыта?

Он быстро осмотрелся. В их комнате все спали глубоким сном – до него доносилось только сонное дыхание.

В следующую секунду Оскар был одет и крался вдоль стены по направлению к входной двери. А вдруг охранники забыли запереть ее на засов снаружи?

Он старался двигаться совершенно бесшумно. Неизвестный матрос был уже у входа, всего десяток метров отделяли его от Оскара. Лицо мужчины скрывала тень. Оскар уже собрался окликнуть его, но осекся – дверь приоткрылась, а в коридоре по ту сторону замаячила чья-то фигура. До него донесся знакомый металлический голос.

Калиостро!

Оскар подобрался еще ближе. Он надеялся подслушать хотя бы обрывок разговора, но собеседники говорили шепотом. Вдруг голова мажордома просунулась в проем – он принялся обшаривать взглядом коридор, словно что-то заподозрил.

Юноша затаил дыхание и втиснулся в какую-то нишу. К счастью, этот жуткий тип, не снимавший темных очков, ничего не заметил и вернулся к прерванному разговору.

Оскар с облегчением выдохнул. Повезло. Не стоит и пытаться продвинуться в ту сторону – риск слишком велик.

Что эти двое могут так горячо обсуждать?

Наконец он услышал, как оба распрощались, и дверь закрылась. Матрос отправился к себе. Он прошел всего несколько шагов, когда послышались шум и сдавленное ругательство – мужчина наткнулся на что-то в полумраке. Дальше он двигался, прихрамывая, и только когда входил в комнату матросов, на долю секунды оказался в полоске света, проникавшего через стеклянный купол. Мелькнуло лицо, черты которого Оскару удалось разглядеть, – и моментально исчезло.

Оскар до боли прикусил губу. Он не стал бы присягать, что на все сто опознал моряка, но что-то подсказывало ему, что он не ошибся.

Это был Клеман.

 

44

Калиостро явился за ними сразу после завтрака. Держался он как обычно – холодно и недружелюбно. Шестерых путешественников провели через тот же цех, а затем через систему туннелей в тронный зал. Дверь была широко распахнута: Ливанос нетерпеливо поджидал гостей.

Оскар нес в сумке Вилму, на ходу машинально поглаживая птицу по голове. События минувшей ночи не давали ему покоя. Кого он все-таки видел? И не было ли тут ошибки с его стороны? Клеман вел себя совершенно так же, как обычно – ровно и дружелюбно. Ни малейших признаков того, что у механика завелись какие-то темные делишки с Калиостро.

Может, все это было только сном? Чем дольше Оскар находился в подводном городе, тем неразрывнее переплетались реальность и фантазии.

В конце концов он решил до поры до времени никому не говорить о ночном приключении. Клеман относился к нему дружески, и для того, чтобы обвинить его в чем-то, надо было иметь гораздо более веские основания.

Ливанос встретил их с напускным равнодушием.

– Доброе утро, – произнес он. – Надеюсь, вам удалось хорошо отдохнуть.

– Благодарим, ваше величество, – ответил Гумбольдт с поклоном. – Просто превосходно.

– Вы уже успели позавтракать? Нам предстоит довольно длительная прогулка. – Легкая улыбка появилась на губах властителя. – Я бесконечно рад, мсье Рембо, видеть вас в нашей компании. После нашей вчерашней стычки я не надеялся, что вы окажете нам эту честь.

Инженер откашлялся и нервным движением погладил свою бородку.

– Я не бросаю друзей на произвол судьбы.

– Вот и отлично. – Ливанос спустился с возвышения и пересек тронный зал. Гости последовали за его негромко жужжащим подвижным троном.

– Как вы уже наверняка заметили, мой дворец – самое крупное строение во всей Медитеррании, – продолжал властитель. – Здесь я занимаюсь государственными делами, координирую строительные работы и обеспечиваю эффективное решение всех насущных проблем. А когда возникает необходимость – издаю новые законы и указы. И поверьте на слово, за все эти годы у нас не было зарегистрировано ни единого преступления среди граждан. Наш народ миролюбив и законопослушен.

– И где же эти граждане? – спросила Шарлотта. – За исключением Калиостро, мы видели здесь только роботов и машины.

– Это связано с тем, что люди работают на фермах за пределами промышленной зоны. Кроме того, они не очень охотно вступают в контакты с посторонними, – пояснил Ливанос. – До сих пор численность населения страны составляла девяносто три человека, но с вашим прибытием оно перевалит за сотню.

Холодок пробежал по спине Оскара. Значит, это не пустые слова, и Ливанос на самом деле собирается пожизненно держать их в подводном плену? Что ж, тогда он действительно не понимает, с кем имеет дело. Гумбольдт никогда не согласится утратить свободу. Скорее преисподняя замерзнет, но его хозяин не станет сидеть сложа руки и до конца своих дней питаться кормом для рыб.

Оскар взглянул на Шарлотту. Лицо девушки выглядело бледным и осунувшимся. У него сердце обливалось кровью, когда он видел ее такой – потерянной и несчастной.

Калиостро и его механическая гвардия выстроились в две шеренги и образовали проход, по которому Ливанос и его гости покинули тронный зал. Правитель направился к платформе, где их ожидал поезд пневматической железной дороги.

– Система дорог, в которых поезда приводятся в движение сжатым воздухом, стала одним из первых наших крупных подводных сооружений, – продолжал свои пояснения Ливанос. – Мы выбрали именно этот принцип, чтобы быстро покрывать большие расстояния, не пользуясь ни кораблями, ни подводными лодками. При конструировании нам пришлось изрядно поломать голову над разработкой множества шлюзов и переходов из водной в воздушную среду и обратно. Возможно, наш город выглядел бы сейчас иначе, если бы мсье Рембо в то время был с нами. Так или иначе, но мы решили проложить по дну разветвленную систему транспортных туннелей. Чтобы противостоять давлению воды, их отдельные сегменты изготавливались из стали, и лишь отдельные участки – из сплава стали и стекла. Это очень прочный материал, к тому же он позволяет любоваться ландшафтами морского дна. Усаживайтесь, прошу вас!

Ливанос указал на кожаные кресла в сигарообразном вагоне.

Оскар вновь обратил внимание на то, что правитель по-прежнему использует множественное число, говоря о тех или иных делах и свершениях.

Ливанос уже готов был последовать за своими гостями, когда Калиостро внезапно коснулся его руки.

– Ваше величество! – со сдержанной тревогой проговорил мажордом. – Позвольте мне провести экскурсию вместо вас! Ваше слабое здоровье…

Ливанос на мгновение застыл.

– Спасибо за заботу, Калиостро, но я вполне справлюсь сам.

– Ваше величество, вам все же следовало бы поступать более обдуманно…

Ливанос выпрямился.

– Это ее мнение?

– Э-э…

– Она полагает, что я не в состоянии самостоятельно отправиться на прогулку вместе со своими гостями? – Он бросил на мажордома испепеляющий взгляд. – Я здесь хозяин. Так и передай ей. А теперь оставь нас в покое! – Правитель вкатился в вагон в своем механическом кресле-троне и приказал роботам-стражникам занять места позади.

Оскар прислушивался к этой ни с того ни с сего возникшей перепалке со жгучим интересом. Гумбольдт оказался прав. Действительно, здесь существует кто-то, имеющий власть, по меньшей мере, такую же, как у императора Медитеррании, и этот «кто-то» – женского пола.

Юноша уже собирался присоединиться к друзьям, но правитель жестом подозвал его к себе.

– Ты сядешь рядом со мной.

– Я? – изумился Оскар.

– Да-да. Подсаживайся поближе, тогда мы сможем немного побеседовать во время поездки.

– Но ведь мне…

– Не бойся, я и в самом деле не кусаюсь.

Справившись с секундным испугом, Оскар подхватил сумку с Вилмой и прошел вперед.

– Все готовы? – произнес Ливанос. – Тогда – в путь.

Он нажал несколько кнопок, и поезд-сигара тронулся. И как только оказался в туннеле, его скорость многократно возросла.

– Господин Гумбольдт упоминал, что ты любитель чтения, – начал Ливанос, обращаясь к Оскару. – Какие книги тебе больше по душе?

– Приключенческие романы, – пробормотал Оскар. Он чувствовал себя ужасно скованно, находясь так близко к повелителю целого подводного мира.

– И что же ты читаешь здесь?

– Я нашел на полке «Моби Дика». Надеюсь, вы не возражаете, что я взял эту книгу?

– А, Мелвилл, – заметил Ливанос. – Извечная борьба человека с природой… Конечно, ты можешь читать ее сколько угодно. А приходилось ли тебе слышать о романе Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой»?

– Ну конечно же! – воодушевился Оскар. – Просто потрясающая история!

– О, это гораздо больше, чем история, – проговорил Ливанос, поглядывая в окно вагона. – Даже затрудняюсь сказать, сколь многим я обязан этой книге. А поскольку ты знаком с ней, то наверняка успел заметить, как идеи Жюля Верна воплотились в жизнь здесь, в Медитеррании. Свободная жизнь под водой, почти безграничные возможности, неоткрытые земли, целые подводные континенты… – Жестом руки он указал на морское дно, простиравшееся за прозрачной на этом отрезке пути стеной туннеля. – Тебе известно, что более семидесяти процентов поверхности нашей планеты покрыто водами Мирового океана? Вообрази – больше трехсот шестидесяти миллионов квадратных километров, в два с лишним раза больше всей земной суши! Какой простор для исследователя! И я уверен, что даже в будущем люди будут лучше знать окрестности Земли, чем то, что находится в глубинах морей. Заселение морского дна – главная задача для человечества на многие столетия. Вот почему этот роман в свое время буквально меня заворожил. Я, знаешь ли, даже пытался разыскать его автора, чтобы обсудить с ним перспективы развития подводного города…

– Я однажды виделся с мсье Верном, – неожиданно для себя самого выпалил Оскар.

Ливанос казался пораженным.

– Ты видел Жюля Верна?

– Незадолго до начала экспедиции на «Калипсо».

Улыбка появилась на лице правителя.

– Тебе фантастически повезло! Ты даже не представляешь, как я тебе завидую. Как же он выглядит?

– Очень обаятельный. Мы немного поболтали о его книгах. И хотя он не слишком хорошо говорит по-немецки, мы все же отлично поняли друг друга. А о том, что это был сам Жюль Верн, я узнал только позже.

Ливанос глубоко вздохнул.

– Так часто бывает, верно? Только со временем начинаешь понимать, как много значило для тебя то или иное событие… – Он снова улыбнулся. – Но давай сменим тему. У твоей птицы на спине какое-то приспособление в виде ранца. Могу я узнать, для чего оно предназначено?

– О, это устройство для перевода, – пояснил Оскар. – Оно анализирует звуки и сигналы, которые издает птица, и переводит их на обычный язык. Это еще несовершенный вариант, но результаты обещают многое.

– Ты хочешь сказать, что эта птица умеет разговаривать?

Оскар кивнул.

– И не только. Мы можем поболтать с Вилмой даже на расстоянии. У нас имеется второй подобный прибор, и оба они связаны между собой – как, например, две телеграфные станции. Это на тот случай, если птица вдруг потеряется.

Оскар почесал Вилму под клювом, и киви завертела головой от удовольствия.

– Любопытно. – Ливанос тоже осторожно коснулся перьев на шее птицы, больше похожих на шерсть. – Чрезвычайно любопытно…

 

45

Время летело незаметно.

Ливанос показал им цеха, мастерские, верфи и электростанции, а также так называемые биосферы – поля и плантации под куполами, на которых выращивали различные сельскохозяйственные культуры. К сожалению, те, кто здесь работал, находились, как правило, в отдалении, и разглядеть их, а тем более поговорить с ними было невозможно. Впрочем, Оскар заметил, что на них одежда, подобная той, какую носил Калиостро: длинные пальто, черные сапоги и темные очки. Все они работали в одиночку – нигде нельзя было увидеть пару или группу людей. Каждый пребывал в полном уединении, словно не желал иметь ничего общего с остальными.

Вторая часть экскурсии была посвящена «Спруту», флагманскому судну Ливаноса. Хотя назвать его судном в обычном смысле слова было сложно: Оскар мгновенно узнал могучие металлические конечности, утащившие «Калипсо» в морскую пучину, и содрогнулся. Шарлотта с ужасающими подробностями поведала ему о том, как ложные маяки завлекли корабль в ловушку, а затем погубили и его, и большую часть экипажа. Оскару еще повезло, что в момент атаки из-под воды сам он находился на борту батисферы, в противном случае ему едва ли довелось бы разглядывать «Спрут» столь непредвзято.

Для завершающей части экскурсии Ливанос приберег нечто особенное. Он не пожелал заранее говорить об этом, и Оскар долго ломал голову, пытаясь предугадать, что им предстоит увидеть.

После недолгой поездки по морскому дну, за прозрачной стеной туннеля внезапно возникло несколько беломраморных колонн. Поначалу они не особенно заинтересовали Оскара, но вскоре колонны – уцелевшие и полуразрушенные – стали попадаться чаще, и его любопытство проснулось. Затем показались развалины каких-то зданий. Некоторые из них выглядели частично сохранившимися, остальные же представляли собой груды обломков. Ясно было только одно – руины эти очень древние, даже древнее, чем могло показаться с первого взгляда. Возможно, они принадлежали к той же эпохе, что и величественный портал тронного зала правителя.

Зданий становилось все больше, там и сям мелькали сравнительно целые храмы и дома, а в пространстве между ними на дне лежали десятки мраморных статуй и обелисков, украшенных великолепной резьбой.

Теперь сомнений не оставалось – перед ними лежали руины огромного древнего города. Города, который в одно мгновение полностью погрузился под воду в результате какой-то грандиозной катастрофы.

Оскар уже собирался спросить об этом у Ливаноса, но внезапно он заметил сооружение, каких прежде никогда и нигде не видывал. Огромный белый куб, окруженный двойной колоннадой и увенчанный золотым куполом, над которым высился остроконечный шпиль, возвышалось в центре погибшего города на холме. Шпиль над ним выглядел, как уменьшенная копия Эйфелевой башни. Сооружение не имело ни входа, ни окон, ни бойниц – ничего, что можно было бы принять за них.

Оскар опешил – таинственное здание было таким громадным, что афинский акрополь показался бы рядом с ним детской игрушкой.

– Что это такое? – ошеломленно прошептал он. – Какое великолепие!

– Это, господа и дамы, последняя остановка в нашей небольшой прогулке, – с нажимом произнес Ливанос. – Перед вами – Дворец Посейдона.

– Поразительно! – воскликнул Гумбольдт. – Какая находка для археологов будущего! Вам что-нибудь известно об этом городе? Как он называется?

Правитель горделиво улыбнулся.

– Вам, надеюсь, кое-что говорит слово «Атлантида»?

 

46

Все – от Гумбольдта до Оскара и Шарлотты – буквально лишились дара речи.

Первой пришла в себя Шарлотта.

– Атлантида – это просто миф, – заявила она.

– Миф? – Ливанос насмешливо улыбнулся. – Если и миф, то примерно такой же, как Троя. Разве и ее не считали поэтическим вымыслом великого Гомера? И не ваш ли соотечественник обнаружил этот город несколько лет назад в недрах холма Гиссарлык на побережье Турции?

– Вы говорите о Генрихе Шлимане и сокровищах царя Приама? – осторожно спросил Оскар.

– Именно так, мой юный друг. Шлиман на протяжении всей жизни верил, что описания Трои в «Илиаде» основаны на фактах. Коллеги-археологи смеялись над ним, называя дилетантом, – но ровно до тех пор, пока он не обнаружил легендарный город. Это же касается и Атлантиды. Сведения о ней туманны и противоречивы, но это вовсе не означает, что ее не существовало. Главный источник данных об Атлантиде – труды древнегреческого философа Платона, описавшего в 360 году до нашей эры могучую островную державу, господствовавшую над большей частью Северной Африки и Южной Европы. Державу, которая буквально в течение дня была поглощена морем. Ее местоположение Платон точно не указал, ограничившись словами «по ту сторону Геркулесовых столпов». Так греки называли Гибралтарский пролив, и множество исследователей считали, что Атлантида находилась где-то в Атлантике. Но так ли это на самом деле?

Гумбольдт нахмурился.

– С Платоном трудно спорить, тем более, что других источников практически не существует!

– А что, если, говоря о Геркулесовых столпах, философ имел в виду вовсе не Гибралтар, а скальные образования на восточном побережье острова Крит, которые носили то же название? Представьте себе карту Средиземноморья и проведите прямую от Александрии в Египте, которая была сердцем мира в эпоху эллинизма, к острову Крит. А теперь продлите ее – и она пересечет острова Санторини, которые на полтора тысячелетия раньше были одним из главных центров минойской культуры.

Оскар изумленно вскинул глаза. О минойцах он слышал уже не впервые – сначала от Никомедеса, а теперь и здесь, на глубине ста пятидесяти метров.

– Если мы рассуждаем верно, – продолжил Ливанос, – то следует принять во внимание и политическое значение минойской цивилизации. Здесь также масса совпадений с указаниями Платона. Минойцы господствовали на Средиземном море на протяжении многих столетий – как на африканском, так и на европейском побережье. И, наконец, главное: Санторини вместе со всеми расположенными на нем городами исчез с лица земли буквально за одну ночь – в точности так, как это описывал Платон, повествуя об Атлантиде. Но не из-за извержения подводного вулкана, землетрясения и цунами, как считают многие, а из-за взрыва. Настолько мощного, что он разорвал Санторини на несколько частей и самые крупные из них погрузил на дно моря – примерно туда, где мы с вами сейчас находимся.

Гумбольдт скептически улыбнулся.

– Но в мире не существует взрывчатого вещества, способного целиком разрушить крупный остров, основание которого образуют скальные породы.

– Существует, господин Гумбольдт, и я его назову: это стремление людей к знаниям, богатству и власти. Когда-нибудь оно поставит человечество на грань гибели. Но в остальном вы правы – сегодня те, кто живет на суше, не располагают взрывчатыми веществами, способными на такое. Другое дело – подводный мир.

Оскар растерялся. Этот человек говорил загадками.

– Что вы имеете в виду?

– Это великая тайна, мой юный друг, – Ливанос сдержанно улыбнулся. – Но я открою ее тебе. Минойцы владели уникальным сокровищем – камнем, родившимся в глубинах Земли и многие тысячелетия дремавшим в кратере вулкана. – Глаза правителя при этих словах лихорадочно заблестели. – Это был кристалл, заключавший в себе невообразимо огромное количество энергии. Обратите внимание и на то, что некоторые независимые источники сообщают о том, что в Атлантиде были развиты технологии на основе использования кристаллов, и что ее жители даже строили летательные аппараты, питавшиеся энергией кристаллов. Возможно, что и царь Соломон имел подобный воздушный корабль. В «Хрониках Акакора», источнике доинкского периода, говорится о том, что первый властитель Лхасы прибыл в Тибет, чтобы основать там город, носящий его имя, по воздуху… Гигантский кристалл служил источником колоссальной энергии, питавшей целую цивилизацию. Ее использовали в летательных аппаратах, осветительных приборах, с ее помощью изготавливали оружие, способное поразить цель на расстоянии больше километра. Но хотя энергию кристалла использовали преимущественно в мирных целях, в государстве нашлись люди, которых это не устраивало. Они грезили о господстве над миром. Именно эти люди, наделенные властью, использовали кристалл в своих целях, превысив предел допустимых нагрузок.

– А потом?

– В результате кристалл взорвался. Именно этот взрыв разрушил остров, затопил Атлантиду и вызвал такое цунами, которое уничтожило большинство городов и поселений минойцев. Соотношение сил в Средиземноморье радикально изменилось. А все, что осталось от могущественной державы, вы можете видеть здесь. – Ливанос указал на руины. – Разумеется, и это можно было бы счесть мифом, если бы не существовало неопровержимых доказательств.

Гумбольдт склонил голову и развел руками:

– Теперь я окончательно заинтригован!

Ливанос улыбнулся.

– Вы, должно быть, хотели спросить, откуда мы черпаем энергию, которая все здесь питает?

 

47

Транспортный туннель оканчивался у подножия величественного храма. Десятки ярких ламп освещали широкую мраморную лестницу, покрытую куполом из стекла и стали. Лестница вела наверх – к загадочному сияющему кубу. Пока его гости поднимались по пологим ступеням, Ливанос катился в своем механическом кресле по неширокому пандусу, пристроенному к лестнице, чтобы облегчить ему путь к храму.

Шарлотта уже довольно долго не произносила ни слова. В ее голове вертелось столько вопросов, что она сочла за лучшее пока оставаться в стороне и наблюдать. С того момента, как было произнесено слово «Атлантида», все изменилось. Это открытие было таким потрясающим, что и сам Ливанос, и его империя машин отступили на второй план. Возможно ли, чтобы это и в самом деле была Атлантида? Какие тайны хранит Дворец Посейдона, и что собой представляет диковинный кристалл древних?

На одной из площадок лестницы девушка поравнялась с Гумбольдтом и Ливаносом, поднимавшихся первыми, но внезапно ее поспешно обогнали Калиостро и его роботы. Мраморные плиты ощутимо содрогались под ногами механических стражей.

– Ваше величество! – задыхаясь, выкрикнул Калиостро. – Всего два слова!

Ливанос обернулся и наградил мажордома раздраженным взглядом.

– Что еще?

– Ваше величество, вы действительно намерены ввести чужаков в храм?

– Именно это я и собираюсь сделать. Что здесь такого?

– Но ведь они из верхнего мира! И мы не знаем, можно ли им доверять.

– Вздор, – отмахнулся правитель. – Чем они могут нам повредить? И не забывай – уже многие годы у меня не было возможности общаться с людьми подобного духовного уровня.

– Ваше величество, но ведь существует предписание…

– Предписание? – Ливанос выпрямился в кресле, его лицо побагровело. – И ты смеешь говорить мне о предписаниях? Не забывайся, Калиостро, – перед тобой владыка и творец Медитеррании!

– Прошу простить меня, ваше величество. Я всего лишь… Мне сообщили, что пребывание чужеземцев в храме крайне нежелательно.

Ливанос, однако, жестом отмел дальнейшие возражения мажордома.

– Я ручаюсь за них. Это достойные люди, и низменные помыслы им чужды. В отличие от тебя, любезный. Как только я покончу с делами, у меня будет с тобой серьезный разговор. А сейчас – прочь с моих глаз! Я не желаю, чтобы мне мешали.

Калиостро, мгновенно ставший как будто меньше ростом, отступил и отдал роботам распоряжение следовать за ним. Одновременно Шарлотта заметила, как он произносит что-то, обращаясь к крохотному устройству, закрепленному на воротнике его пальто.

– Проклятые лакеи! – в сердцах произнес Ливанос. – Иногда я задаю себе вопрос – а действительно ли я все здесь решаю?

Обронив это странное замечание, он продолжил путь по лестнице, ведущей к храму…

Миновав еще два пролета, в каждом из которых насчитывалось по шестьдесят пять ступеней, они оказались наверху. По обе стороны стеклянного туннеля вдаль уходили величественные колоннады, а огромный купол циклопического здания терялся в сумраке над их головами. В двух десятках шагов обнаружилась дверь, ведущая внутрь, – настолько крошечная по сравнению с самим зданием, что издали ее было просто невозможно заметить. Высота ее не превышала двух метров, и дроны-охранники не могли попасть внутрь. Механические создания, казалось, знают об этом: они выстроились справа и слева от входа, и теперь даже мышь не смогла бы прошмыгнуть внутрь незамеченной.

– Дворец Посейдона во время катастрофы был разрушен до основания. То, что вы сейчас видите, – не что иное, как реконструкция. Восстановление здания производилось по обнаруженным при раскопках древним планам с использованием уцелевших архитектурных элементов и деталей.

– Как вы вообще наткнулись на этот затонувший город? – спросил Гумбольдт. – Это случайность, или вы заранее знали, что ищете?

– О случайности и речи быть не могло, – ответил Ливанос. – Меня привел сюда все тот же кристалл.

– Каким образом?

– «Левиафан» – в том виде, каким я замышлял его первоначально, был оборудован приемником и передатчиком длинных волн, предназначенным для связи с другими верфями. Но когда произошла катастрофа, после которой разразился шторм, я попытался связаться хоть с кем-нибудь, но вместо этого получил мощнейшие сигналы, явно не принадлежащие ни одному из передатчиков, созданных людьми. Мы направили «Левиафан» в тот район, откуда они исходили, и выключили двигатели.

– А затем затопили свое детище?

Ливанос кивнул.

– Это было самым трудным решением в моей жизни. Но я решил навсегда порвать с миром людей. Преступные судовладельцы, на совести которых осталось то, что случилось с моими близкими, вдобавок попытались завладеть и моими изобретениями. Я дал клятву, что этого никогда не случится, и исполнил ее.

Гумбольдт провел ладонью по гладкой поверхности мраморной стены.

– И все равно для меня остается загадкой, как вам удалось в одиночку и будучи тяжело раненным управлять судном-верфью. Но еще более невероятно то, что вам удалось без посторонней помощи построить целый город под водой.

Ливанос слегка удивился.

– О, но ведь я же был не один – ни тогда, ни сейчас! Со мной всегда была Дарон.

– Дарон? Кто это?

– Я разве не упоминал это имя? Что ж, сейчас вы ее увидите. Здесь ее владения.

Шарлотта сделала шаг и оказалась внутри гигантского мраморного куба. То, что предстало перед ней, попросту ошеломило девушку.

 

48

Единственный раз в жизни она испытывала подобное чувство – когда, еще восьмилетней девочкой, впервые переступила порог собора Святого Петра в Риме. Словно находишься вне пространства и времени.

– Добро пожаловать во Дворец Посейдона. – Ливанос широко раскинул руки. – Ныне это резиденция Дарон.

Шарлотта сделала еще несколько шагов.

Передний придел храма был заполнен большими серыми металлическими ящиками и шкафами, на лицевой стороне которых мерцали и подмигивали тысячи маленьких лампочек. Они вспыхивали и гасли в каком-то неуловимом ритме, словно аккомпанируя неслышимой музыке, и при этом создавали узоры, напоминающие те, которые образуют в море скопления крохотных светящихся животных – ночесветок. В центре храма – там, где полагается находиться алтарю для жертвоприношений, возвышался отдельно особенно большой металлический ящик, к которому тянулось великое множество проводов и кабелей, некоторые толщиной с руку. Неподалеку от возвышения кабели ныряли под стеклянные плиты пола и исчезали. Из ящика лился густо-вишневый свет, напоминающий тот, который исходит от потока раскаленной лавы.

Вокруг не было ни единой живой души. Было очевидно, что здесь они одни.

– Но я никого не вижу, – сказала Шарлотта. – Дворец пуст.

– О, Дарон здесь, – произнес Ливанос с улыбкой. – И она приветствует вас. Не так ли?

– Разумеется!

Эхо подхватило и разнесло во все уголки здания приятный женский голос. Казалось, он исходит отовсюду.

– И не забывай – я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Ты хорошо это знаешь.

Гумбольдт сосредоточенно нахмурился.

– Значит, Дарон – машина?

– Совершенно точно. – Ливанос покатил на своем кресле к подмигивающим панелям управления. – Искусственный разум. Дифференциальная машина, самостоятельно развившая свое сознание. Она контролирует все процессы в нашем городе. Заводы, мастерские, снабжение пресной водой и воздухом, функционирование всех до единого роботов. Здесь нет ничего, что работало бы без ее участия. Если с Дарон что-нибудь случится, город мгновенно погрузится во тьму. Если я мозг Медитеррании, то она – ее сердце.

– Она? – Океания не могла отвести взгляда от множества мерцающих лампочек. – Но как машина может иметь пол?

– Этого я не сумею вам объяснить, – ответил Ливанос. – Так произошло само собой. Возможно, все дело в слиянии машины с кристаллом. – Он указал на ящик в центре храма. – Кристалл привел нас сюда, и когда «Левиафан» ушел под воду, мы опустились на дно неподалеку отсюда. В ту пору Дарон была обычной дифференциальной машиной, предназначенной для руководства простыми ремонтными и профилактическими работами на судах. Мы отправили несколько дронов на дно, чтобы те отыскали источник сверхмощного сигнала, и обнаружили кристалл. Он находился на глубине нескольких метров под поверхностью дна и был завален скальными обломками. Мы извлекли его оттуда и перенесли на борт. С того времени все пошло по-другому. Дарон начала брать на себя все больше функций, отремонтировала сильно поврежденный «Левиафан» и начала создавать первую биосферу. В ней она меня и выходила, но прошли целые месяцы, прежде чем я поправился настолько, чтобы передвигаться и ясно мыслить.

– А что стало с «Левиафаном»?

– Впоследствии он был использован как сырье. Из его металла мы построили «Спрут» и Голема.

– Голема?

– Того огромного робота, который доставил ваш корабль на переработку. Он был одной из первых конструкций, созданных самой Дарон. Со временем мы перенесли ее резиденцию сюда. Но прежде восстановили Дворец Посейдона и переместили сюда кристалл. Дарон и кристалл образовали новую форму жизни – нечто вроде симбиоза, который нередко встречается в мире животных и растений.

– Отлично сказано, Искандер!

Гумбольдт указал на багровый свет, льющийся с алтаря.

– Кристалл находится там?

– Мы называем его Сердце Атлантиды. Хотите взглянуть?

Ученый улыбнулся:

– Еще бы!

– Тогда следуйте за мной.

Ливанос нажал кнопку на рукоятке своего кресла и с тихим жужжанием покатил к возвышению. Сквозь стеклянные плиты пола было видно, как отсюда во все стороны разбегаются кабели, отчего возникало ощущение, будто ступаешь по гигантской паутине. Стеклянные плиты ощутимо подрагивали, словно рядом работал могучий генератор.

Только вблизи Шарлотта смогла по-настоящему рассмотреть, что представлял собой загадочный кристалл. Он имел около метра в длину, не больше двадцати сантиметров в ширину и словно парил в воздухе, не поддерживаемый ничем. При этом он медленно вращался, испуская красноватый свет. Это зрелище нельзя было сравнить ни с чем из того, что до сих пор приходилось видеть девушке.

– Это всего лишь осколок первоначального монолита, – пояснил Ливанос. – Изначально он был куда больше, но значительная его часть распалась во время грандиозного взрыва. Уже в течение десяти лет – с тех пор, как был основан подводный город, – мы продолжаем поиски других обломков, но пока безрезультатно.

– Удивительное вещество, – с восхищением проговорил Гумбольдт, пристально разглядывая кристалл вблизи. – Вы занимались исследованием его свойств?

Ливанос отрицательно покачал головой.

– Кое-что мы, конечно, предпринимали, но это вещество оказалось в высшей степени опасным. Оно тверже алмаза и столь же хрупко. Удельная масса его больше, чем у свинца. Тот, кто пытался прикоснуться к нему голыми руками, немедленно превращался в кучку пепла.

– Злой свет… – внезапно раздался скрипучий голос из сумки Оскара. – Чужой злой свет… Вилма хочет уходить…

Ливанос покосился на киви и насмешливо вскинул брови.

– Наконец-то я слышу тебя, моя дорогая Вилма. Очень впечатляет! И, думаю, нам стоит исполнить твое желание и вернуться в мой дворец. Дарон не любит, когда посторонние слишком долго находятся в ее святилище. Не будем испытывать ее терпение. А на обратном пути я хотел бы побольше узнать об устройстве, находящемся на спине вашей птицы. Это поистине удивительное изобретение!

 

49

Когда спустя три часа все шестеро вернулись в свои апартаменты, Оскар чувствовал себя совершенно разбитым. Он хотел только одного – забраться в душ, поужинать и завалиться спать. Все мышцы ныли, а голова буквально раскалывалась от боли и вдобавок шла кругом от невероятного количества впечатлений. Когда он закрывал глаза, то видел корабли, биосферы, роботов, пневматические поезда и кристаллы, которые роились, сменяя друг друга, как осы вокруг варенья.

В таком состоянии только горячая вода способна привести человека в чувство. Кстати, и в душевой в это время почти никто не бывает.

Прихватив полотенце и мыло, он направился в душевую, но на полпути столкнулся с Океанией. Заметив Оскара, девушка удивилась:

– Сейчас подадут ужин. А ты куда собрался?

– Хочу вымыться. Такое чувство, что на мне сантиметр морской соли и заводской пыли.

– Хочешь, я тебя провожу? Я могла бы потереть тебе спинку. – Она приблизилась к юноше на расстояние вытянутой руки. Как всегда, от Океании пахло розами. Как ей удавалось так хорошо пахнуть даже здесь, оставалось для Оскара загадкой. Ему вдруг стало ужасно жарко, на лбу у него выступили капельки пота.

– Очень мило с твоей стороны, но не стоит. – Он попытался отступить, но позади оказалась стена.

– Почему бы и нет?

– Ты же знаешь, что душевые строго разделены на женские и мужские. Если Калиостро нас заметит…

Его сердце едва не выпрыгивало из груди, но он старался говорить раскованно и шутливо.

– Я уверена, что нашему стражу совершенно все равно, – возразила Океания. – Кроме того, как он может узнать. Я, например, умею держать язык за зубами. – Девушка придвинулась ближе, и ее губы оказались совсем рядом с его губами. Оскар прижался к стене. Он был убежден, что сейчас она его поцелует, однако Океания мгновенно отпрянула.

– Оскар, что с тобой? Ты стал бледнее стены! – насмешливо проговорила она.

– Я… что ты имеешь в виду?

– Что тебе не стоит меня так бояться.

– Это я боюсь? – растерялся юноша.

– Ты выглядишь, как кролик перед удавом. – Девушка рассмеялась. – Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать. Ведь это доставляет удовольствие только тогда, когда оба сильно хотят, правда?

– Хотят? Чего?

– Не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле. Сейчас или позже – мое предложение остается в силе. Тебе достаточно только намекнуть. – Она похлопала его по щеке и скрылась за углом.

Оскар остался стоять, прижавшись к стене и задрав голову.

Наконец он вздохнул с облегчением. Пронесло! Боже правый, эта особа ни перед чем не остановится! Она говорила всерьез, или это только одна из ее шуточек? Если так, то шутка это злая.

С пылающими ушами Оскар двинулся дальше, толкнул дверь и вошел в душевую, где горел свет и слышался плеск воды. Значит, здесь все-таки кто-то был. Ну, не беда, много времени ему не потребуется.

Миновав туалеты, он уже направлялся к душам, когда заметил, что задняя часть умывальной занята – там находился Клеман. Механик брился перед зеркалом.

– Добро пожаловать, приятель! – Эльзасец ополоснул лезвие бритвы под краном. – Уже вернулись?

Оскар улыбнулся – и тут же взгляд его остановился. Бреясь, механик снял перчатку с левой руки, и теперь она лежала на краю раковины умывальника – черная, как сброшенная змеиная кожа. По тыльной стороне кисти Клемана тянулся хорошо заметный шрам в форме полумесяца.

Шрам этот был хорошо знаком юноше.

Его глаза сузились.

– Ты как-то говорил, что повредил руку, работая кочегаром. Но ведь этот шрам не похож на след от ожога.

– В самом деле? – Клеман схватил перчатку и поспешно натянул на еще влажную руку. – Возможно, я ошибался.

Оскар наконец оторвался от перчатки, их взгляды встретились. В глазах Клемана промелькнуло что-то вроде сожаления.

– Давно себя спрашиваю, когда же ты обо всем догадаешься, – произнес мужчина внезапно изменившимся голосом. – Ведь ты удивительно сообразительный малый.

Мысли Оскара смешались.

– Этот визит вчера ночью…

– О, так ты и об этом пронюхал? Я знал, что рискую, но иначе ничего не получалось.

– Но… зачем?

Клеман пожал плечами.

Мозг Оскара лихорадочно работал, причем сразу в нескольких направлениях.

– Я думал, ты мне друг.

Клеман утвердительно кивнул.

– Ты мне нравился. Разве не я защитил тебя от матросов?

– Но ведь ты пытался нас убить. В Париже, помнишь?

– И в батисфере тоже. – Клеман вытер бритву и убрал ее в кожаный футляр. – Это моя профессия, понимаешь? Ничего личного. – Эльзасец снял с вешалки нижнюю сорочку и стал натягивать.

Оскар стоял не в силах шелохнуться, словно внезапно окаменев.

– Вас ведь зовут не Клеман, верно? И родом вы не из Эльзаса.

Мужчина надел верхнюю рубашку и начал одну за другой застегивать пуговицы. Похоже, разоблачение его совершенно не испугало.

– В деловых кругах меня называют Норвежцем. Что касается моего настоящего имени, то оно не имеет никакого значения. Если угодно, можешь продолжать называть меня Клеманом, так будет проще. Я наемный убийца, принадлежащий к сообществу ассасинов. Я убиваю людей за деньги. Меня не интересует, хороши или плохи эти люди. Я получаю заказ и выполняю его. Все просто. – Он покончил с пуговицами на манжетах. – Если это тебя утешит, скажу: еще никогда я не испытывал такого уважения к противнику, как к вам. Вы свели на нет все мои усилия обеспечить вам смерть, как можно более похожую на естественную… А теперь посмотри на наше положение. Мы все еще живы. Мы в плену у ученого-маньяка и его механической армии. И я не думаю, что это простая случайность. Судьба недаром свела нас всех вместе. – Он достал из сумки гребешок и тщательно причесался.

– Но ваша внешность… и ваш эльзасский выговор… – Рассудок Оскара все еще отказывался смириться с фактом.

– Мастерство, мой мальчик, и многолетние тренировки. Я готов сыграть любую роль на любой сцене мира. Ты просто не представляешь, насколько легко обманывать людей. Немного резины, немного грима, борода или усы – ничего сложного, я мог бы обучить тебя этому за несколько дней. Но ведь тебя это не привлекает, я прав? – Он бросил на Оскара странный взгляд и спросил: – Итак, что ты намерен делать теперь?

Оскар ничего не ответил. Просто развернулся и опрометью выскочил из душевой.

Он промчался мимо спален матросов, диванов и книжных полок, и влетел в столовую. Гумбольдт и все остальные уже сидели за накрытым столом и ужинали. При виде Оскара, Гумбольдт помахал рукой:

– Вот и ты! Наконец-то! Иди, садись скорее, все еще горячее.

От волнения Оскар пыхтел как паровоз.

– Клеман, – выпалил он. – Это Клеман!

Гумбольдт прищурился.

– О чем ты говоришь?

– Наемный убийца! Ассасин! – Оскар указал в сторону душевой. – Это он покушался на нас в Париже. И он же устроил аварию с батисферой.

– Что ты говоришь? – ученый вскочил, уронив вилку. – Ты уверен? Этому есть доказательства?

– Он только что сам все рассказал мне. Там, в душевой.

У Гумбольдта заходили желваки на скулах. Он бросился к шкафу, извлек оттуда свою трость и обнажил клинок.

– Рембо, следуйте за мной! Похоже, у нас здесь завелась крыса.

 

50

Клеман ждал их у входной двери. Руки его были скрещены на груди, на губах играла улыбка, и в целом он не производил впечатления чем-то обеспокоенного человека.

При виде Оскара его улыбка стала еще шире.

– Ну что, друг мой, привел свою тяжелую кавалерию?

Оскар хотел было что-то сказать, но Гумбольдт выступил вперед, опередив его. Ученый был примерно одного роста с Норвежцем, но массивнее и мускулистее. К тому же он был в ярости и выглядел грозно.

– Мне сообщили, что вы – тот самый негодяй, который охотился за нами в Афинах и Париже?

– Боюсь, что так оно и есть.

– Вы… – Гумбольдт схватился за рукоять своей трости, но справился с собой.

– Кто ваш работодатель? – осведомился он ледяным голосом. – Кто нас заказал?

Норвежец с улыбкой разглядывал ногти.

– Вы должны понимать, что я обязан защищать интересы своего клиента, – наконец проговорил он. – Профессиональная этика.

– Оскар сообщил нам, что вы признали свою вину в гибели «Наутилуса», – запнувшись, выдавил Рембо. Его бородка прыгала от возмущения. – Это… правда?

– Без всяких сомнений.

– Значит, вы убили и матроса – оператора паровой лебедки, – констатировала факт Элиза.

Норвежец кивнул.

– Этого нельзя было избежать, так как все должно было выглядеть как несчастный случай. Администрация порта Пирей, конечно, провела бы расследование, но наш покойный капитан исчерпывающе ответил бы на все вопросы. На первой же стоянке я бы списался с корабля и доложил заказчику о выполненной работе. Как говорится, у нас был превосходный план, но все пошло совсем иначе.

Гумбольдт сурово спросил:

– Почему ваш заказчик желает нам гибели?

– Потому что вы сунули нос, куда не следует. Я не слишком вдавался в подробности дела, знаю только, что ваши интересы пересеклись с интересами моего работодателя. Он был готов отвалить кучу денег, лишь бы не выплыло наружу кое-что, случившееся десять лет назад… А теперь пропустите меня, господа, я тороплюсь.

Тем временем со стороны комнат, предназначенных для матросов, послышался шум. В коридор высыпали несколько моряков – и впереди всех те самые трое забияк, которые когда-то пытались заставить Оскара драить палубу. Их лица не выражали ни малейшего дружелюбия.

Рембо и Океания тут же бросились к ним, чтобы обрисовать морякам сложившуюся ситуацию. Им не поверили, возникла перепалка, воздух наполнился отборной бранью, и лишь после этого сказанное достигло сознания матросов. Они застыли, переводя взгляды с Гумбольдта на судового механика и обратно, но в конце концов предпочли не вмешиваться.

– Ваши бывшие соседи по кубрику на нашей стороне, – с едкой улыбкой проговорил Гумбольдт. – Игра окончена, надеяться вам не на что.

– Боюсь, что вы ошибаетесь. – Норвежец извлек из брючного кармана небольшой полупрозрачный предмет – блестящую коробочку с тонкими усиками антенн и кнопкой в центре. Когда он нажал на кнопку, Оскар невольно отпрянул – но ничего не произошло.

Норвежец нажал снова.

– Довольно этих игр! – взревел Гумбольдт, выхватывая рапиру. – Вы пойдете с нами!

Он схватил Норвежца за локоть, но в тот же миг в коридоре послышался мерный грохот. Затем раздался щелчок, и дверь распахнулась. В помещение пленных ввалился Калиостро, сопровождаемый, как обычно, роботами-охранниками. Заметив рапиру в руках Гумбольдта, он скомандовал:

– Руки прочь от этого человека! Он находится под моей защитой.

Гумбольдт мгновенно убрал клинок. Роботы оттеснили его в сторону и образовали стальное кольцо вокруг наемного убийцы.

На лице Клемана появилась довольная ухмылка.

– Вы же понимаете, что у меня нет желания провести остаток жизни под водой. Поэтому я пошел другим путем и принял меры для своего освобождения.

Лицо Гумбольдта исказила ярость.

– Вдобавок ко всему, вы еще и предали нас!

– Я всего лишь проинформировал Калиостро о ваших планах. Он был не в восторге, узнав, что вы собираетесь вывести из строя жизненно важные коммуникации города, а затем сбежать.

– Негодяй! Вы подслушивали!

Клеман пожал плечами.

– За это я получу свободу. Уже завтра я буду на пути в Афины. А вы останетесь здесь, причем, навсегда. Жаль, что мне не удастся присутствовать при экзекуции, которую придумает для вас Калиостро. – Он шутовски поклонился. – Дамы и господа, желаю хорошо провести время!

В этот момент произошло то, чего никто не ожидал. Ипполит Рембо, до сих пор безмолвно стоявший позади Гумбольдта, со свирепым воплем нырнул под ноги роботов, выпрямился, а в следующее мгновение его кулак врезался в челюсть убийцы. Ни сам Норвежец, ни механические стражи не успели среагировать. Клеман отшатнулся и схватился за щеку, а Рембо успел нанести еще один удар, прежде чем один из дронов успел схватить его за руку и поднять в воздух. Инженер отчаянно сопротивлялся, словно муха, угодившая в паутину.

– Папа, нет! – Океания ринулась к отцу и попыталась высвободить его из железных тисков машины, но была равнодушно отброшена роботом в сторону. Матросы возмутились. Они недолюбливали Рембо и его дочь, но все-таки оставались французами.

Завязалась потасовка, в ходе которой моряки начали теснить роботов-охранников. Гумбольдт и его спутники оттащили Рембо вместе с дочерью на безопасное расстояние, а затем сами вступили в схватку. Калиостро и его дроны поначалу были ошеломлены таким напором, однако вскоре сказались все преимущества могучих механизмов.

Все больше матросов выходило из строя, и вскоре неподготовленная атака захлебнулась. Победа осталась за дронами. Среди спасшихся с «Калипсо» не было ни одного, кто не получил бы травм и ранений.

Досталось и Калиостро. Его очки разбились, а кожаное пальто лопнуло по швам. Но то, что под ним находилось, заставило Оскара вздрогнуть от ужаса – перед ним предстало множество проводов, шлангов и металлических сочленений, переплетенных с человеческими мышцами и плотью. Некоторые тонкие трубки были порваны, из них с шипением вырывался пар.

Кем бы ни был Калиостро, но к роду человеческому причислить его было невозможно.

Как только мажордом заметил, что его внутренности обнажились, он мигом запахнул пальто и опрометью бросился к двери.

– Вы еще горько пожалеете об этом, – проскрежетал он на ходу, больше не скрывая ненависти. – Отвратительные обезьяны, не стоящие того, чтобы с вами возились! Ваша ассимиляция назначена на завтра. В семь утра я явлюсь за вами. Так что наслаждайтесь своими последними часами в качестве людей! И больше никаких уловок!

С этими словами он вывалился в коридор вместе со своими роботами. Загремел наружный засов.

 

51

Гумбольдт тут же припал ухом к двери. Затем кивнул и повернулся к матросам.

– Мы должны открыть эту дверь, и как можно скорее. Ищите что-нибудь, чем мы смогли бы ее протаранить! Любой тяжелый предмет.

– А как же стражники? – спросил Оскар.

– Они ушли, все до одного, – ответил ученый. – Я сосчитал их шаги. Нужно действовать быстро!

Океания и Рембо переводили матросам распоряжения Гумбольдта.

Через несколько минут они вернулись, неся массивный диван с коваными ножками. Он был настолько тяжел, что шестеро мужчин едва могли с ним справиться. Впереди шагал верзила Серж Бутон. Рама дивана была изготовлена из сваренных попарно железных труб, дополнительно укрепленных по бокам.

Оскар, однако, усомнился, что даже этой тяжести будет достаточно, чтобы вышибить дверь, но не стал говорить об этом. Дверь имела около четырех сантиметров в толщину, не считая гидроизоляции, – на случай, если вода прорвется под купол. Сейчас они находились на глубине около двухсот метров, а это означало, что дверь должна выдерживать давление в двадцать тонн на квадратный метр. Едва ли удастся справиться с такой броней с помощью какого-то там дивана.

Гумбольдт вскинул руку, досчитал до трех и опустил ее резко, словно меч.

– Вперед!

Мужчины с размаху ударили тяжелой рамой в дверь. По комнатам пленников разнесся оглушительный грохот. Затем моряки отступили, а Гумбольдт осмотрел дверь, на которой появилась небольшая вмятина.

– Еще! – прорычал исследователь. – Нужно бить немного выше, туда, где снаружи расположен засов. Вперед!

Матросы взяли разгон и с разбегу врезались в препятствие. Удар был такой силы, что им не удалось удержать железную раму, и она с грохотом обрушилась на пол.

Тяжело дыша и обливаясь потом, они ждали дальнейших распоряжений Гумбольдта.

– Ну? Есть у нас надежда? – спросила Элиза.

Лицо ученого не предвещало ничего хорошего.

– Ни малейшего повреждения. Так дело не пойдет.

– Проклятье! – Оскар провел ладонью по гладкому металлу. – А не найдется здесь чего-нибудь потяжелее?

Матросы только переглянулись и отрицательно покачали головами.

Гумбольдт в ярости стукнул кулаком по двери.

– Паровой молот, вот что нам было бы нужно.

– И что же теперь делать?

– Может, попробовать как-нибудь отодвинуть засов? – предложила Шарлотта. – Что если просунуть между створками лезвие ножа?

– Каким образом? Здесь даже лист бумаги не пройдет. Окна отпадают, а вентиляционные шахты слишком узкие. Дверь – единственный способ выбраться отсюда.

Он уселся на диван и обхватил голову руками. Впервые в жизни Оскар видел своего хозяина таким беспомощным.

В этот момент послышался странный звук. Какое-то потрескивание и хрипение. Звук доносился из комнаты, где они сложили свои пожитки. Оскар вопросительно взглянул на друзей.

– Похоже на лингафон, – мгновенно определила Шарлотта.

– Ты забыла его выключить?

– Выключить… выключить, – донеслось из соседней комнаты.

Оскар и за ним вся компания бросились туда. Источник звука был мгновенно обнаружен. Им оказалась Вилма.

Птица сидела возле обогревателя, виновато поглядывая на столпившихся вокруг людей своими глазками-бусинками.

– Меня кто-нибудь слышит?

– Да, Вилма, мы тебя слышим. Что ты хочешь?

Птица наклонила голову, но промолчала.

– Странно, – сказал Гумбольдт. – Может, прибор не в порядке.

– Он в порядке, – послышалось из громкоговорителя.

Гумбольдт нахмурился.

– Кажется, возникла какая-то неполадка.

Он постучал по ящичку на спине птицы.

– Должно быть, аккумуляторные батареи повреждены соленой водой. Посмотрим, можно ли их привести в порядок. – Он уже взялся за крышку аккумуляторного отсека, когда снова зазвучал искаженный голос.

– Прекратите возню и выслушайте меня!

– Вилма! – Ученый отпрянул, будто лингафон готов был взорваться у него в руках.

– Кто это говорит?

Вместо потрескивания послышалось шипение. Потом снова зазвучал голос.

– Это я – Ливанос.

Гумбольдт неописуемо удивился.

– Александр Ливанос?

– А вам известны другие люди с таким именем? Разумеется, это я. Мне пришлось избрать этот канал, чтобы получить возможность поговорить с вами без посторонних ушей.

– Ах, ну да… это, конечно, очень приятно. – Гумбольдт явно был сбит с толку.

– Слушайте меня внимательно, времени очень мало, – перебил его Ливанос. – Вы ведь готовили побег, верно?

– Откуда вы это знаете?

– Взгляните на потолок. Видите полукруглую выпуклость? Это оптическое передающее устройство. Я в любое время могу видеть, чем вы занимаетесь. Сейчас я нахожусь в командном центре «Спрута», единственном месте, где Дарон не может следить за мной.

На лбу Гумбольдта обозначилась глубокая складка.

– И что же вы хотите?

– Прежде всего, немедленно прекратите всякие попытки открыть дверь. Этим вы только привлечете внимание Дарон и Калиостро. Если вы действительно хотите бежать, существует другой способ.

– Другой способ?

– Ваша птичка. Как вы думаете, смогли бы вы передать ей несколько приказаний с помощью прибора у нее на спине?

– Думаю, да.

– Отлично. Тогда сделайте все в точности так, как я скажу.

Гумбольдт скептически хмыкнул.

– То есть вы намерены нам помочь?

– Ну конечно же! Зачем бы мне тогда эти сложности?

– Но почему? Я не понимаю вас!

Ливанос глубоко вздохнул.

– Хорошо, попробую объяснить. Я давно ищу возможность любым путем покончить с Дарон. Отключить ее или полностью уничтожить ее. Что угодно, лишь бы положить конец всему этому кошмару. Эта машина представляет угрозу для всего человечества. И если до сих пор у меня не было ни малейшей возможности выключить ее, ваше появление здесь все изменило.

– Как наше появление может быть связано с этой проблемой?

– Вы единственный человек, у кого все может получиться. У вас достаточно мужества, мотивации и интеллекта. Кроме того, у вас есть средства радиосвязи. Вам, кстати, известно, какое значение вскоре приобретет это выдающееся изобретение?

– Я догадывался, но какое ко всему этому имеем отношение мы? Дарон – ваша машина, вы ее создали и должны знать, как ее отключить.

– Я не могу этого сделать. Уже давно.

– Почему?

– Вы считаете, что я смог бы создать машину с такими интеллектуальными возможностями? Даже через сто лет такое будет только сниться самым выдающимся умам. О, нет, Дарон создала себя сама. Она единственная в своем роде. И она невероятно осторожна и подозрительна.

– Если вам требуется наша помощь, почему же вы обращаетесь с нами как с пленными? К чему это заключение, постоянное запугивание?

– Это было необходимо для вашей же безопасности. Я должен был убедить Дарон, что вы не представляете ни малейшей угрозы. Если бы вы знали, чего только мне стоило одно только посещение вместе с вами ее резиденции во Дворце Посейдона! Дарон следит за мной днем и ночью, потому что давно догадалась, что я вынашиваю планы ее уничтожения. Что касается Калиостро, то с ним вам необходимо постоянно быть настороже. Он самый верный из союзников Дарон. Помните, что он сказал вам сегодня, уходя?

Гумбольдт нахмурился, припоминая.

– Что-то про ассимиляцию. Да-да, он употребил именно это слово.

– Вы знаете, что оно означает?

– Это понятие из области социологии, описывающее взаимное приспособление различных социальных групп.

– Принудительное приспособление, если уж быть точными. Вы догадываетесь, что это значит? Дарон хочет, чтобы вы изменились.

– Изменились?

– Да-да. Превратились в гибридные существа, подобные Калиостро, – наполовину людей, наполовину машины. В механизмы, лишенные свободы воли. Вы хотите этого?

Глаза Гумбольдта расширились.

– Конечно же, нет!

– В прошлом Калиостро был моим ближайшим помощником. Он родом из Неаполя. Жизнелюбец, обожавший женское общество, смех и красное вино, человек, на которого можно было положиться во всем. А теперь взгляните на него – это монстр, у которого есть лишь одна цель: угождать своей госпоже.

Гумбольдт был поражен.

– А есть ли здесь, внизу, обычные люди? Как насчет тех, кого мы видели на полях?

– Все они – люди-роботы, как и Калиостро. Я единственный, кого Дарон пощадила.

– Почему?

– Я тоже не раз задумывался об этом. Вероятно, это как-то связано с тем, что я конструктор, создатель самого раннего варианта Дарон. Возможно, у нее в отношении меня существует что-то наподобие религиозных чувств. Не так-то просто уничтожить того, кто тебя сотворил. Вместо этого она держит меня в заточении, беспрестанно следит за мной и с нетерпением ждет моей естественной смерти. – Ливанос помедлил. – Все, что вы видели в Медитеррании – творение Дарон. Город, механизмы, храм, дворец. Слившись с древним кристаллом, она стала самым могущественным интеллектом на Земле. Существом, способным мыслить, чувствовать и совершать самостоятельные поступки. Дарон хочет жить и размножаться. Она, как пчелиная матка, собирает вокруг себя придворную элиту и стремится расширить свои владения. Мы, люди, – единственные, кто может ей в этом воспрепятствовать.

– Я поклялся положить этому конец и твердо намерен исполнить свою клятву, – заявил Гумбольдт. – Говорите, что нужно сделать.

– Хорошо. – В голосе Ливаноса послышались удовлетворенные нотки. – То, что у вас есть два лингафона, дает нам громадное преимущество. Дарон способна прослушивать только те каналы, которые ей известны. Я не знаю, как долго мы сможем поддерживать связь между собой, но в любом случае надо полностью использовать эту возможность.

– Вы правы, – ответил Гумбольдт. – Но что именно вы имели в виду, говоря о возможности побега отсюда?

 

52

…Вилма почувствовала, как ее высоко поднимают, куда-то направляя. Затем перед ней открылась длинная темная шахта. Она была достаточно просторной, чтобы птица ее размеров могла свободно пройти в нее, лишь слегка склонив голову. Коготки на лапках киви заскользили по оцинкованному металлу.

– Очень темно, очень длинный! – испуганно пискнула птица.

– Я знаю, – ответил голос хозяина из ранца на ее спине. – И все же ты должна попытаться. Ты наш единственный шанс. Хорошо?

Вилма заглянула в темноту. Наконец, собравшись с духом, двинулась вперед.

– Хорошо. Вилма попробует.

Ранец переводил ее слова на язык людей. С тех пор, как Шарлотта сделала эту вещь, Вилма впервые почувствовала, что люди ее действительно понимают. Словно она стала одной из них.

Осторожно переставляя лапки, птица семенила вниз по полого спускающейся трубе вентиляционного канала. Навстречу ей двигался поток воздуха, несущий с собой не очень приятный запах обитателей моря. Рыбы, – так назвал их хозяин. Они блестящие и похожи на птиц, умеющих летать под водой.

Странно! Здесь, внизу, все очень странное.

Вилме приходилось быть очень осторожной, чтобы не потерять опору под лапками и не начать скользить. На гладком металле не за что уцепиться когтями.

Через некоторое время встречный ветер усилился. Вдали появилось небольшое пятнышко света, которое постепенно увеличивалось. До слуха киви все громче доносилось незнакомое жужжание.

Когда птица почти добралась до конца прохода, она увидела, что путь преграждает нечто с широкими и быстро вращающимися крыльями. Здесь ветер чувствовался сильнее всего. Она сделала еще один неуверенный шажок вперед. Сильнейший удар по кончику клюва заставил ее отшатнуться. Вилма жалобно пискнула от боли.

– Что случилось, Вилма? У тебя проблема?

– Злые крылья. Не хотят пустить Вилму.

– Крылья?

– Очевидно, она имеет в виду вентилятор на выходе из вентиляционной шахты, – отозвался еще один голос.

Вилма узнала голос правителя подводного города.

– Она должна отключить его, чтобы пройти дальше.

– Поговорите с ней сами, – предложил Гумбольдт. – Используйте самые простые слова и понятия. Будто говорите с очень маленьким ребенком.

– Я рискну, – ответил Ливанос. – Вилма, ты меня слышишь? Ты знаешь, кто я?

– Птица без ног, – ответила Вилма. Она все еще была встревожена тем, что этот быстро вращающийся предмет причиняет такую сильную боль.

– Гм… в общем-то, да. Итак, Вилма, ты ни в коем случае не должна близко подходить к крыльям, которые вращаются. Это опасно!

– Вилма понять.

– Теперь посмотри вокруг. На боковой стенке должен висеть маленький серый ящичек, закрытый серой пластиковой крышкой. Ты видишь его?

– Ящичек? Пластиковая крышка? Вилма не понять.

– Хорошо. Ты видишь что-то похожее на угловатое яйцо?

– Угловатое яйцо, да.

– Попробуй приподнять его скорлупу. Она непрочная, ты сможешь взять ее клювом.

– Что внутри? – спросила Вилма.

– Черви, – прозвучал ответ. – Длинные разноцветные черви.

Вилма с любопытством направилась к серому угловатому предмету. Перспектива отведать хоть что-нибудь другое вместо поднадоевшего корма воодушевила ее. Она начала поклевывать коробку, пробуя захватить ее крышку то сверху, то снизу, то с боку, но та не желала поддаваться. Однако киви продолжала свои попытки до тех пор, пока ей не удалось слегка сдвинуть ее. Образовалась небольшая щель, в которую Вилма втиснула свой клюв и воспользовалась им как рычагом. Крышка со щелчком отскочила.

Вилма с любопытством заглянула внутрь. Там и в самом деле находилось нечто, напоминающее ярко окрашенных червей, но выглядели они какими-то дохлыми.

– У тебя получилось? – спросил голос из ранца.

– Да, яйцо открыто, – пропищала Вилма. – Черви не двигаются.

– К сожалению, есть их нельзя, – сказала птица без ног. – Придется немножко потерпеть, прежде чем ты получишь настоящего червяка. Сначала нужно успокоить вращающиеся крылья. Эти черви питают вентилятор энергией. Они все разного цвета. Ты их различаешь?

– Да, разные. Вилма видеть.

– Хорошо. Один из них очень важный. Он красный.

Вилма начала нерешительно разглядывать червей. Красный? Какой же из них красный?

Ливанос словно прочитал ее мысли.

– Вилма, ты когда-нибудь ела землянику?

– Земляника, да. Очень хорошо. Вилма голодная.

– Позже. Сначала черви. Есть среди них один такого же цвета, как земляника?

– Сейчас. Да.

– Отлично. Возьми его клювом и потяни изо всех сил. Ты должна освободить красного червяка из зажима. Будет легче, если ты упрешься лапками. Как думаешь, у тебя получится?

– Посмотрим.

– Вилма, это самая сложная часть твоего задания. Если ты с этим справишься, все остальное – чепуха. Обещаю, что потом ты получишь целый мешок глубоководных червей.

Представив себе такое великолепие, Вилма с удвоенным рвением взялась за дело.

Прошло немало времени, прежде чем из лингафона донеслись долгожданные слова.

– Вилма сделать.

Все вздохнули с облегчением. Люди облепили передатчик, вслушиваясь в каждое слово птицы. Оскар и представить не мог, что киви такие умные. Специальный корм действительно творил чудеса.

– Прекрасно, – прозвучал голос Ливаноса из громкоговорителя. – Сейчас крылья остановятся.

– Крылья уже уставать, – заметила Вилма.

– Тогда дождись, пока они остановятся полностью, потом протиснись между ними и войди в помещение, которое находится дальше.

Снова короткое молчание, и новое сообщение:

– Вилма с другой стороны.

– Что ты видишь?

– Большое пустое гнездо. Всего два насеста и серое яйцо. Много горящих глаз.

Брови у Оскара полезли на лоб.

– Глаза? Какие еще глаза?

– Светящиеся кнопки, – пояснил Гумбольдт. – Пульт управления.

– Ты сможешь подойти к яйцу ближе? – спросил Ливанос.

– Нет. Слишком высоко.

– Попытай удачи с насестами. Сможешь сдвинуть их с места?

– Что за насесты? – удивился Оскар.

– Стулья, – ответила Элиза. – Тише. Похоже, сейчас кое-что произойдет.

Оскар услышал, как Вилма что-то толкает. Из громкоговорителя доносились шорохи и поскрипывания, потом ненадолго все стихло.

– Вилма? – Гумбольдт приник к лингафону. – Вилма, ты меня слышишь?

– Вилма наверху. Теперь близко к горящим глазам.

– Хорошо, просто замечательно, – похвалил Ливанос. – А теперь будь очень внимательна. Некоторые из этих глаз очень злые. Ты должна их ослепить. Я сейчас скажу тебе, какие они. Ты готова? Тогда начинаем!

 

53

В следующее мгновение все светильники в жилище пленников погасли. Тусклый свет просачивался только сверху – через прозрачный купол. Затем послышался негромкий щелчок. Вдоль косяка входной двери образовалась щель, которая быстро увеличивалась.

– Дверь открыта, – прошептала Шарлотта.

– Дверные запоры управляются электромагнитами, – пояснил Ливанос. – При отключении напряжения вся система запоров прекращает функционировать. Это касается и прилегающих помещений. Если Вилма все сделала верно, вы сможете прямо сейчас беспрепятственно добраться до цехов.

– А дальше?

– Необходимо отключить Дарон.

– Я понимаю, но как это сделать? Дифференциальная машина находится слишком далеко отсюда. Кроме того, я уверен, что она предприняла меры для защиты от отключения.

– Вы совершенно правы. Без моей помощи вам не справиться. Единственный путь к резиденции Дарон – туннель, проложенный по морскому дну. Хочу предостеречь: мой план крайне рискован, к тому же у нас мало времени. Дарон уже обнаружила, что система обесточена, и направила к вам всех свободных дронов, чтобы выяснить причину. Но не беспокойтесь, я это учел. Вы должны задержать этих роботов. Слушайте очень внимательно…

Машины и механизмы в цеху по переработке корабельного металла работали на полную мощность. Здесь было нестерпимо жарко и душно, а шум настолько заглушал голоса, что Гумбольдт и Оскар были вынуждены использовать язык знаков.

Вместе они, стараясь оставаться незамеченными, осмотрели ряды гудящих и грохочущих станков. Роботов-охранников нигде не было видно. Отключение тока в жилой сфере не коснулось производственной зоны. Листы корабельной обшивки и прочий металлолом двигались по конвейеру, затем мощные магниты поднимали их вверх, а краны и грузовые тележки-автоматы доставляли к месту назначения. Там металл подвергался дальнейшей обработке на штампах и прессах. Огромные паровые и гидравлические молоты придавали им необходимую форму, прежде чем они направлялись в сопло сварочных горелок. Повсюду сновали мелкие роботы, осуществляющие технический надзор, но они не обратили ни малейшего внимания на двух людей, промчавшихся через весь цех к известной им цели.

Ливанос подробно описал, как и куда им следует двигаться. Нельзя было терять ни минуты – вскоре здесь появятся роботы-охранники. К этому времени необходимо закончить все приготовления, иначе все их усилия пропадут впустую.

Наконец ученый и юноша добрались до дальней части цеха. Здесь было немного тише. Станки-автоматы, находившиеся здесь, работали только при полной производственной загрузке, и сейчас простаивали, пребывая, однако, в состоянии «активной готовности».

Гумбольдт сверился со схемой, которую набросал на листке бумаги со слов Ливаноса. Там были изображены различные участки цеха и перечень расположенных там машин и механизмов.

– Я полагаю, он должен находиться где-то здесь.

– Что именно мы ищем?

– Гидравлический пресс C-21. Ливанос считает, что этот агрегат лучше других подходит для решения нашей задачи. – Ученый быстро обвел взглядом таблички, прикрепленные на металлических балках на высоте около двух метров. – Так: это C-19 и C-20… а вот и тот самый C-21! Превосходно!

Пресс оказался массивным стальным кубом четырехметровой высоты, он предназначался для превращения мелких обрезков металла, собранных по всему цеху, в плотные пакеты кубической формы, которые затем отправлялись на переплавку. Сырье подавалось в машину через широкий проем в нижней части, а затем под громадным давлением спрессовывалось. Из плавильной печи железо выходило в виде удобных для дальнейшей обработки слитков различной формы.

Агрегат был полностью автоматизированным, однако при необходимости мог обслуживаться и вручную. Это было наследием старых времен, когда пресс еще входил в состав оборудования «Левиафана». Сейчас он бездействовал, но сигнальные лампочки указывали, что установка может быть запущена в любую минуту.

– Я вижу пульт управления, – выкрикнул Гумбольдт, перекрывая грохот машин.

Он остановился перед панелью, из которой торчало множество рычагов и ручек регулировки.

– Посмотрим, удастся ли нам с этим справиться. – Он перевернул листок, с обратной стороны которого было вычерчено несколько схем с цифровыми обозначениями.

Оскар напряженно следил за тем, как Гумбольдт передвинул один из рычагов, нажал две-три кнопки и перевел рукоять переключателя из автоматического режима на ручное управление. Пот струился по его лицу. Потоки раскаленного воздуха от плавильных печей обжигали легкие, в воздухе повсюду носились мелкие искры, грозя поджечь одежду или волосы, отвратительный смрад сернистого газа был невыносим.

После нескольких безуспешных попыток машина наконец подчинилась Гумбольдту. Из цилиндра гидропривода повалил пар, послышалось шипение. Огромная стальная плита в загрузочном проеме начала перемещаться назад.

В это мгновение Оскар заметил в глубине цеха какое-то движение, а затем из дыма и сполохов электросварки возникло громоздкое существо и направилось к ним.

Это был робот-охранник.

Юноша следил, как постепенно вырастает по мере приближения громоздкий корпус дрона. От его поступи содрогался пол, выложенный чугунными плитами. Цилиндрическая голова с красными светящимися глазами и ртом-щелью вращалась, обшаривая взглядом все закоулки в поисках непрошеных гостей.

Гумбольдт похлопал Оскара по спине.

– Теперь твой выход, мой мальчик. Справишься?

– Само собой. Не беспокойтесь.

– Будь предельно осторожен, – предостерег ученый. – Эти автоматы хоть и медлительные, но очень сильные. Обещай, что не станешь необдуманно рисковать.

– Обещаю! – Оскар ухмыльнулся и исчез за углом.

Маршрут, который он себе наметил, проходил позади пресса и заканчивался у плавильных печей. Там его должно обнаружить механическое чудовище.

Задыхаясь, Оскар помчался по проходу между машинами. Температура здесь достигала пятидесяти градусов, и по мере приближения к печам становилось все жарче. Сверху сыпались раскаленные хлопья шлака, от которых ему удавалось увернуться только с огромным трудом. Трудно представить, что случится, если хоть одна такая штуковина угодит на его кожу или рубашку.

Добравшись до сталеплавильной печи, Оскар свернул налево, добежал до конца какого-то прохода и укрылся между трубопроводами. И вовремя – дрон-охранник также повернул в этот проход и теперь находился прямо перед ним на расстоянии каких-то пяти метров. Огромные ручищи и стальные пальцы с когтями-захватами выглядели ужасающе. Оскару пришлось собрать все свое мужество, чтобы решиться покинуть укрытие и выскочить прямо под ноги механическому монстру.

Робот, пыхтя, остановился, его суставы заскрипели. Красные глаза мгновенно зафиксировали Оскара.

– Нарушитель! – прогремел монстр. – Именем Дарон я приказываю тебе немедленно остановиться!

Оскар и не подумал подчиниться. Он сделал еще несколько шагов, а затем стремительно развернулся.

– Сначала поймай меня, старое помойное ведро, если, конечно, сумеешь!

Робот заскрежетал и бросился вслед за Оскаром. И бежал он куда быстрее, чем тот ожидал!

Вскоре расстояние между ними сократилось до каких-то двух метров, и Оскар почувствовал, что долго не выдержит такого темпа. Механическое чудовище все ближе и ближе. Вот оно уже вытянуло свою клешню, чтобы схватить его, – но Оскар круто свернул и устремился к западне, устроенной Гумбольдтом. У самого пресса он резко остановился, поднырнул под громадную руку охранника и оказался внутри агрегата. Робот на мгновение притормозил, убедился, что механизм находится в резерве и не работает, и последовал за парнем.

Оскар уже находился в самом конце загрузочного проема. Под ногами у него был конвейер, по которому спрессованные обрезки направлялись к плавильным печам. Однако люк, через который на конвейер выдавались блоки спрессованного металла, был закрыт. Теперь он находился в западне.

Механический монстр втянул голову и начал протискиваться через загрузочные ворота. Его плечи были так широки, что он был вынужден двигаться боком, однако постепенно он приближался к Оскару. Вот снова протянулась конечность с широко растопыренными захватами – и в то же мгновение раздалось шипение пара.

Громадная металлическая плита устремилась вперед, и одновременно навстречу ей двинулась другая. Робот сообразил, что его заманили в ловушку, но было поздно. Послышался отвратительный скрежет – могучие руки дрона попытались противостоять движению плиты, но без всякого успеха. Гидравлический пресс оказался несравнимо сильнее. Робот-охранник испустил хриплый вой.

В этот момент на верхнем мостике пресса появился Гумбольдт.

– Все в порядке, мой мальчик?

Оскар кивнул.

– Как мы и предполагали. Он застрял. Что будем с ним делать?

– Просто промоем парню мозги. Поднимайся ко мне наверх, я все тебе покажу.

Оскар взглянул на толстые, как древесные стволы, ноги дрона. Стиснутый двумя стальными плитами гигант не мог сдвинуться ни на миллиметр.

С величайшей осторожностью Оскар протиснулся мимо чудовища, радуясь, что наконец-то выбрался из западни. Теперь оставалось совсем немного: перепрограммировать робота и использовать его в своих целях.

 

54

Норвежец потер ладонью скулу. После точного хука проклятого Рембо она все еще побаливала. Чертов инженеришка! Роботу-охраннику следовало бы оторвать ему руки, но француз легко отделался. Что ж, отложить не значит отменить. Всем им скоро станет не до смеха.

– Далеко ли еще до ангаров, в которых стоят суда? – Вся эта бесконечная беготня начинала ему действовать на нервы. Туннели, каждый длиной по нескольку сот метров, были похожи один на другой как две капли воды.

Калиостро, размашисто шедший впереди, обернулся и устремил на него свой непроницаемый взгляд.

– Вы спешите?

– Честно говоря, да. Между нами состоялась небольшая сделка, если вы помните. Я обещал вам сообщить все, что знаю о Карле Фридрихе фон Гумбольдте, а вы, в свою очередь, обязались незамедлительно доставить меня на поверхность. Могу я знать, почему мы передвигаемся пешком, если можем воспользоваться пневматической дорогой?

– У нас нет прямого сообщения с ангарами, – проговорил Калиостро. – Нам пришлось бы сделать несколько пересадок, а это отняло бы много времени, которое вы так цените. Кроме того, я полагал, что вам будет любопытно взглянуть на биолабораторию.

– Что еще за биолаборатория?

– Центр, в котором мы исследуем различные формы жизни и в отдельных случаях преобразовываем их в своих целях. Он находится в двух шагах. – Мажордом указал на ворота, расположенные в стене туннеля на расстоянии около ста метров от них.

– Только несколько минут, если можно. У меня очень плотный график.

Норвежец совершенно не желал принимать участия в каких бы то ни было экскурсиях. Он хотел одного – поскорее убраться отсюда. Но если Калиостро придает этому визиту какое-то особое значение – почему бы и нет?

Внезапно мажордом резко остановился и, прижав ладонь к уху, стал выслушивать чьи-то указания, звучавшие в его наушнике.

– Что-то случилось? – спросил Норвежец.

– Сбой в системе электроснабжения жилых куполов. Я должен немедленно вернуться обратно.

– Что? Но я надеялся, что вы прямо сейчас доставите меня на корабль!

Калиостро едва заметно кивнул.

– К сожалению, ничего не выйдет. Возможно, совершена попытка побега. Вы должны меня простить, но мне необходимо разобраться в том, что произошло.

– Но вы же не можете оставить меня здесь! А как же наша сделка?

– Следуйте за охранниками. Они знают, куда идти. Желаю вам приятного возвращения домой. Прощайте! – С этими словами Калиостро, прихватив двух дронов, двинулся в противоположном направлении.

Норвежцу стало не по себе. Инстинкт подсказывал ему, что здесь что-то не чисто.

– Ну, и что теперь? – обратился он к дрону, шагавшему рядом. – Куда идти?

Робот остановился у ворот, вставил палец в отверстие справа, и створки плавно разъехались в стороны. В нос ударил отвратительный запах – смесь дезинфицирующих средств и скотного двора.

Пройдя вслед за роботом несколько шагов, Норвежец с опаской осмотрелся. Перед ним предстал просторный зал, накрытый сверху стеклянным куполом. Практически все пространство зала занимали кушетки, привинченные к прочным постаментам высотой около метра. Их конструкция соответствовала анатомии человека, а там, где должны были бы располагаться руки, ноги и голова, виднелись металлические скобы. Над каждой кушеткой были подвешены всевозможные инструменты крайне неприятного вида: сверла, хирургические пилы, зажимы, расширители. Там же болтались шланги отсасывающих устройств. Нержавеющая сталь угрожающе поблескивала в ярком свете бестеневых светильников.

– Мне кажется, это… это не лаборатория, – произнес, запинаясь, Норвежец и попятился. Путь ему преградили роботы-охранники, выстроившиеся стеной позади наемного убийцы.

В следующую минуту к ним приблизился небольшой невзрачный автомат, одетый в белый халат. Он перемещался на колесах и имел длинные руки с тонкими чувствительными пальцами.

– Новое поступление, – мелодично пропел он. – Как приятно! Давно у нас не было таких замечательных объектов для исследований.

Норвежец, делая отчаянные усилия, чтобы сохранить самообладание, шагнул к роботу.

– Боюсь, здесь происходит недоразумение. Я всего лишь посетитель. Господин Калиостро сказал, что я могу осмотреть вашу лабораторию, а затем меня доставят к корабельным ангарам.

– О, вы сможете ознакомиться здесь со всем без исключений, и я уверен, не будете разочарованы. Однако ваше отплытие, к сожалению, откладывается. У меня на этот счет имеются особые распоряжения. – Маленький робот сделал едва заметное движение, и прежде чем Норвежец успел опомниться, позади раздался скрежет. Он и пальцем не успел пошевелить, как роботы-охранники подхватили его и подняли в воздух.

– На кушетку номер пять, пожалуйста, – прощебетал робот-медик.

– Подождите! – завопил Норвежец. – Это же явная ошибка! У меня обоюдное соглашение с господином Калиостро.

Маленький автомат вынул из нагрудного кармана бумажку и сунул ее Норвежцу под нос.

– Мне все известно, – пропел он. – Исходящий номер 3-25-B. Распоряжение о немедленной и полной ассимиляции. – Он ткнул пальцем в бумажку. – Видите подпись? Это рука Калиостро. Вы должны гордиться – в отношении вас предусмотрено особо гуманное обращение.

– Но это же наглое надувательство! – закричал Норвежец. – Я требую немедленной встречи с Калиостро!

– Слишком поздно, уважаемый. – Словно из ниоткуда в руке робота возник шприц. Он постучал по нему, пока в стеклянном цилиндре не исчезли пузырьки воздуха, и обнажил предплечье Норвежца.

– Одну минуту, остановись! Да стой же ты, чертова жестянка!

– Мы превратим вас в чрезвычайно обаятельного человека-амфибию, способного дышать под водой и владеющего специальностью «наружные ремонтные работы». Великолепно, правда? Вы будете отвечать за техническое обеспечение ремонта куполов, опреснительных систем и пневматической железной дороги. Вы получите мощную энергетическую ячейку, усиленные металлом гидравлические руки, аккумуляторы тепла, великолепные жабры и пару превосходных приборов ночного видения вместо глаз. Есть ли у вас особые пожелания – например, в отношении цвета волос?

– Я требую, чтобы меня немедленно освободили! Это чудовищное недоразумение. Речь шла о моей отправке на сушу!

– Поверьте, когда завершится ваше превращение, вам и в голову не придет, что когда-то вы хотели остаться человеком. Больше того, вы начисто забудете, что когда-то им были. – Робот вонзил иглу в вену Норвежца и впрыснул в нее содержимое шприца.

Норвежец хотел было закричать, но не смог. Ни звука не сорвалось с его губ. Губы, гортань, пальцы рук и ног не повиновались ему. Холод волной поднимался от ступней к сердцу.

– Что… что вы мне ввели?

– О, эта субстанция с успехом опробована на всех ваших предшественниках. Это вытяжка из желез одного из видов головоногих моллюсков – голубокольчатого осьминога, по-латыни – хапалохлена макулеза. Сначала она парализует ваше тело, затем вы умрете, но прежде, чем это произойдет, мы изымем те органы и части вашего скелета, которые в дальнейшем нам пригодятся.

«Яд голубокольчатого осьминога… – стремительно пронеслось в сознании Норвежца. – Ничто в мире не имеет столь быстрого действия на проводимость нервных путей».

Он хотел было усмехнуться, но так и не смог. «Ирония судьбы, – подумал он, – погибнуть от яда, которым постоянно пользовался сам. Ну, что ж, – по крайней мере, напоследок у него будет возможность узнать, что чувствовали перед смертью его жертвы».

Последнее, что он увидел до того, как его глаза окончательно закрылись, были поблескивающие хирургические инструменты над кушеткой.

 

55

Оскар ассистировал Гумбольдту при вскрытии черепа робота.

Огромный дрон был зажат между подвижной стенкой и станиной пресса и не мог пошевелить даже пальцем. Усилие сжатия было отрегулировано таким образом, чтобы не причинить его механизмам серьезного вреда.

– Мы начинаем снимать крышку черепа, – проговорил Гумбольдт в лингафон, висевший у него на шее. Ливанос, постоянно находившийся на связи, корректировал ход операции.

– Сначала вы должны открыть защелки справа и слева и поднять крышку, – сказал он. – Для этого вам, скорее всего, понадобится долото. Соленая вода оказывает чрезвычайно пагубное воздействие на любые шарниры и вращающиеся части механизмов.

Гумбольдт кивнул невидимому собеседнику.

– Оскар, подай мне долото.

Он отжал обе защелки, затем взял долото, которое ему протянул Оскар, и ввел его в узкую щель между крышкой и обшивкой головы робота. Затем ученый слегка нажал на инструмент, используя его в качестве рычага. Однако ничего не произошло.

Гумбольдт увеличил усилие – никаких изменений.

– Намертво приржавело, – констатировал ученый. – Оскар, иди сюда, помоги мне. Может, вместе мы все-таки справимся.

Оскар шагнул через голову механического монстра и попытался поустойчивее пристроить ногу между выступами, в которых располагались глаза дрона. Если его нога сейчас соскользнет, то он рухнет вниз, в трехметровую яму.

– Ну как, готов?

– Порядок, – ответил юноша. – Раз… два… взяли! – Он изо всех сил навалился на долото. Внезапно послышался хруст. Щель стала шире, но оба продолжали давить, пока крышка не приподнялась на три пальца.

Гумбольдт отбросил долото и откинул крышку. В нос ударил запах горелой резины. Внутри змеились тысячи проводов, мигали и светились какие-то трубки и пластины, на которых виднелись сотни крохотных деталей, некоторые размером не больше булавочной головки. Оскару никогда не приходилось видеть ничего подобного.

– Кажется, получилось, – произнес Гумбольдт в лингафон, с трудом переводя дух. – Железная башка открыта.

– Отлично, – отозвался Ливанос. – Теперь необходимо прервать связь дрона с Дарон. Эти роботы-охранники управляются по радио. Они подчиняются приказам, которые им посылает дифференциальная машина. Чтобы перехватить контроль, вам необходимо первым делом отключить его электронный мозг. Для этого надо отсоединить от центральной платы кабель, имеющий желтые и зеленые полоски на изоляции. Видите эту плату? Она и в самом деле расположена в самом центре полости головы.

Гумбольдт наклонился.

– Да, я вижу ее, и кабель также. Но что произойдет, когда мы отключим кабель? Вы не думаете, что Дарон это немедленно обнаружит?

– В том-то и дело. Поэтому так важно все сделать максимально быстро.

– Хорошо, – сказал Гумбольдт. – Тогда приступим.

Из кармана сюртука ученый выудил плоскогубцы, обхватил их губками штекер и легко извлек его из гнезда. Сопротивление робота моментально прекратилось. Его могучие руки повисли, а голова свесилась набок. Оскар едва не соскользнул вниз, и лишь с огромным усилием ему удалось удержаться на ногах.

– Вам удалось? – донесся голос из лингафона. – Связь прервана?

– Все сделано, – ответил Гумбольдт. – Что дальше?

– Теперь пора взять контроль над дроном в свои руки. Освободите робота из пресса и откройте его грудную клетку. Не забудьте перед этим установить на место крышку его черепа.

Через несколько минут и эта задача была решена.

Робота заставили опуститься на колени. Его голова по-прежнему свисала в сторону, а потухшие глаза казались слепыми. Открывающийся сегмент грудной обшивки, о котором говорил Ливанос, теперь располагался прямо перед ними, и открыть его удалось сравнительно легко. Сегмент был оснащен магнитным запором, который после отключения центральной платы также вышел из строя.

Гумбольдт заглянул в полутемные внутренности механизма. Оскар стоял у него за спиной, ожидая обнаружить внутри массу механизмов, шлангов и проводов. Но ничего подобного там не было. Перед ними открылась полость, к задней стенке которой были прикреплены два обитых кожей сиденья. Они были снабжены ремнями, подлокотниками и подставками для ног. Рядом располагались какие-то рычаги, с помощью которых, судя по всему, можно было руководить действиями робота.

– Что бы это значило? – пробормотал Оскар. – Похоже, этим автоматом когда-то пользовались обычные люди.

– Удивлены? – В голосе Ливаноса слышались веселые нотки. – То, что вы видите перед собой, в прошлом являлось частью оборудования «Левиафана». Простейшая конструкция, носившая кодовое обозначение «Механическая трудовая единица два точка семь». Этот автомат предполагалось использовать для выполнения наиболее тяжелых операций при ремонте винтов, гребных валов и судовых машин. Кроме того, он был приспособлен для подводных работ. Первоначальная версия управлялась двумя техниками. Тот, кто занимал верхнее сиденье, контролировал руки робота, а сидящий внизу – его ноги. Впоследствии Дарон заменила техников радиоуправляемым контрольным устройством. Тем самым прибором, который вы могли видеть в голове дрона.

– То есть, люди все еще могут управлять им?

– Теперь, когда вы отключили центр управления – да. Именно в этом заключается наш шанс. Если вам удастся добраться на нем до Дворца Посейдона и обезвредить Дарон, – мы победили.

– Но как это осуществить? Туннель пневматической дороги под надежной охраной.

– А уж это моя забота. Я укажу вам путь, за которым даже Дарон не в состоянии постоянно следить.

 

56

Шарлотта едва не подпрыгнула от ужасного грохота. Дверь их тюрьмы была выбита. Два дрона-охранника ввалились внутрь, бросились в апартаменты пленников и заняли позиции справа и слева от дверей. Вслед за ними появился Калиостро, чье лицо выражало все что угодно, но только не дружелюбие.

Шарлотта предполагала, что патруль не замедлит вскоре появиться, но не ожидала, что так быстро. Калиостро обошел все помещение, озираясь по сторонам и пересчитывая всех, кто здесь находился.

Девушка знала, что Гумбольдт и Оскар едва ли успели за это время справиться со своей задачей, и решила по возможности тянуть время.

– Что случилось с подачей электроэнергии? – спросила она. – Почему везде так темно?

Калиостро вместо ответа принялся более тщательно обыскивать все уголки помещения. Столовую, спальни, ванную, а затем комнату отдыха, заставленную книжными полками. Наконец, что-то прикидывая на ходу, он вернулся к входной двери. На какой-то миг Шарлотта поверила, что он ничего не заметил, но внезапно Калиостро остановился и вернулся обратно. Когда мажордом снова появился у дверей, лицо его было свирепым.

– Где Гумбольдт? – скрипуче поинтересовался он.

– Вероятно, спит.

– Вздор. Я все обыскал. А этот парень, где он прячется?

– А вы заглядывали в душевые? – Шарлотта безмятежно улыбнулась.

Калиостро бросился к душевым, чтобы через несколько секунд выскочить оттуда вконец разъяренным.

– Тревога! – проревел он в микрофон, укрепленный на воротнике его пальто. – Двое совершили побег! Прошу вас немедленно запереть все смежные с жилым сектором двери и выслать вооруженные патрули. Мы имеем дело с…

Он внезапно умолк, словно поперхнувшись, и прижал ладонь к уху. Похоже, ему сообщили какую-то новость.

– Они сделали… Как? – завопил Калиостро. – Но это же совершенно невозможно! Я…

Он снова умолк. Потом отчетливо произнес:

– Согласен. Я немедленно позабочусь об этом. – Он отключил радиосвязь.

– Что случилось? – с наивным видом поинтересовалась Шарлотта. – Надеюсь, ничего плохого?

– Молчать! – проскрежетал мажордом. – Гумбольдт и мальчишка захватили робота и использовали его для побега. Но далеко им не уйти, уж это я могу гарантировать.

Шарлотта сглотнула. Сердце ее гулко стучало, но она пыталась выглядеть спокойной.

– Если вы скажете нам, где это произошло, возможно, мы сумеем помочь вам в поисках. – Девушка понимала, что рискует окончательно разозлить мажордома, но у нее была цель – выиграть как можно больше времени.

Калиостро вплотную подступил к Шарлотте.

– Вы шутите? Сейчас с шутками будет покончено. Я получил приказ немедленно доставить всех вас на станцию ассимиляции. Дежурные медики уже наготове.

– Медики? Что вы намерены сделать с нами? Я требую объяснений!

Калиостро больше не намерен был отвлекаться на разговоры. Он подал знак роботам:

– Взять их!

Дроны-охранники покинули свой пост у дверей и принялись без разбора хватать всех, кто попадался под руку, и совать их в контейнеры у себя на груди. Шарлотта попыталась скрыться, но железная рука настигла ее и подняла в воздух. Вилма испуганно пискнула и вырвалась из рук девушки. Океания бросилась ей на выручку, но тоже оказалась в железной клешне, а затем и в одном контейнере вместе с Шарлоттой. Следом туда же угодил один из матросов, а затем сегмент обшивки захлопнулся – сработали магнитные защелки.

Все окутала тьма. Узники почувствовали, как дрон начал перемещаться…

Оскар и Гумбольдт находились в шлюзе перед люком, ведущим из-под купола, заполненного воздухом, прямиком на морское дно. Люк был наглухо задраен, а в груди робота оказалось невероятно тесно. Разило ржавым железом и машинным маслом, повсюду выступали острые углы, об которые Оскар то и дело набивал синяки и шишки.

Ливанос кратко объяснил им принципы работы механизма дрона, но этого оказалось маловато, чтобы успешно им управлять. Чтобы полностью во всем разобраться, потребовалась бы как минимум неделя, но ее-то у наших героев и не было. Больше того – счет шел на минуты. К тому же, после того как они заперли дверь, ведущую в шлюз, прервалась связь через лингафон, и людям оставалось полагаться только на себя.

Через небольшие иллюминаторы в передней части корпуса робота Оскар видел, как вода с шумом устремилась в шлюз и начала быстро подниматься. Сначала она добралась до стальных ступней робота, потом до коленных сочленений – и вот уже и иллюминаторы оказались под водой.

Вскоре шлюз заполнился доверху, и наступил черед наружного люка. Гумбольдт, сидевший над Оскаром и управлявший руками дрона, повернул штурвал, с помощью которого открывался люк. Послышался громкий щелчок запора, и герметичная створка распахнулась.

Оскар окинул взглядом окрестности, освещенные прожекторами на куполе, и привел гиганта в движение. Его собственные ноги с помощью кожаных ремешков были зафиксированы на паре стальных педалей, а выше, в области колен, их охватывала еще одна пара ремней, связанных со стержнями, двигавшимися на шарнирах. Каждое его движение робот повторял в точности: если Оскар поднимал правую ногу, робот также ее поднимал, а каждый шажок на педалях превращался в трехметровый шаг огромного механизма. Было забавно управлять дроном таким образом – будто существуешь в чужом теле.

Шаг за шагом робот перемещался по неровному дну, постепенно погружаясь во тьму глубин. Лучей прожекторов хватило метров на тридцать, а затем вокруг воцарился непроницаемый мрак.

– Как ты думаешь, какая кнопка включает собственное освещение дрона? – Гумбольдт растерянно уставился на приборную панель, усеянную множеством переключателей и кнопок.

– Я думаю, вот эта. – Оскар указал на среднюю, расположенную среди кнопок, связанных с внешними функциями робота, о которых упоминал Ливанос в своих инструкциях.

– Ты уверен?

– Не на все сто, но стоит попробовать.

– Ну, что ж. – Ученый нажал на светящуюся кнопку, и в тот же миг вспыхнули два прожектора, прорезав темноту своими узкими белыми лучами.

– Мне бы ни за что не запомнить такую уйму всякой всячины, – одобрительно заметил Гумбольдт. – А теперь – шагом марш! Нас ждет госпожа Дарон.

Оскар принялся поочередно нажимать на педали. Давно не видевшие смазки шарниры скрипели, но работали исправно. Однако, пройдя первую сотню метров, он был вынужден остановиться, чтобы перевести дух. Непривычные усилия и спертый воздух быстро утомляли. Кроме того, ему как бы передавалось сопротивление, которое оказывала внешняя среда.

– Все в порядке, мой мальчик? – Гумбольдт озабоченно взглянул сверху вниз. – Может, нам стоит поменяться местами?

– Да нет, все нормально, – произнес Оскар, все еще тяжело дыша. – Просто не хватает тренировки. Если бы только воздух здесь был почище!

– Ну, с этим я как раз могу тебе помочь. – Ученый наклонился вперед и повернул вентиль баллона со сжатым воздухом. Послышалось шипение, в лицо Оскару ударила струя свежего воздуха.

– Теперь лучше? – спросил Гумбольдт.

– Намного, – ответил юноша и снова нажал на педали. – Как вам это удалось?

– Всего лишь увеличил подачу кислорода. Все приборы и устройства робота, связанные с человеком, давным-давно не работали – в них просто не было надобности. Но мы должны радоваться хотя бы тому, что получили возможность передвигаться. Наше отсутствие наверняка уже обнаружено и там, – он указал назад, – творится сущий ад.

 

57

Робот с экипажем из двух человек одиноко брел по бескрайней донной равнине. Его огни горели, словно маяк в штормовую ночь.

Оскар ощущал глухое одиночество. Огни жилого купола остались далеко позади, а Дворца Посейдона пока еще не было видно. Вокруг царила вечная ночь. Изредка к ним приближалась какая-нибудь одинокая рыба, сверкала чешуей в луче света и снова исчезала. Иногда попадались глубоководные медузы и другие морские обитатели, которые стремились скрыться, едва дрон к ним приближался. В отдалении, словно цепочка мелких жемчужин, мутно мерцали огоньки туннеля пневматической дороги. Этот свет служил им единственным ориентиром на нескончаемых пространствах этой империи мрака.

Оскар направил робота вверх по склону подводного холма, и пока тот маршировал к вершине, юноше пришлось переместить весь свой вес вперед, чтобы не утратить равновесия. Дрон казался вполне устойчивым, но если управлять им неосторожно, мог опрокинуться, и тогда понадобилась бы масса усилий, чтобы снова поставить на ноги оступившийся механизм.

Оскар преодолел половину склона, когда заметил за гребнем скального хребта мутное зарево. Его сердце забилось сильнее. Может, они уже добрались до дворца? Но если это так, то, выходит, они передвигаются куда быстрее, чем ему казалось.

Он удвоил усилия, и последние метры до вершины прошел в самом быстром темпе.

Наверху ему пришлось снова остановиться и передохнуть, а заодно и осмотреться. Тут-то и выяснилось, что замеченный им свет исходит вовсе не от Дворца Посейдона. До величественного храма было еще довольно далеко. Но что же это за зарево, похожее на отблески прожекторов, которое постепенно приближается к ним?

Оскар взглянул на Гумбольдта, словно тот мог рассеять его недоумение, но тот лишь покачал головой. Свет их собственных прожекторов пока не позволял различить детали, и прошло некоторое время, прежде чем из темноты возникла исполинская фигура: пара широких плеч, длинные конечности, корпус высотой с башню, увенчанный сплюснутой угловатой головой, отливающей сталью.

– Бог ты мой, да ведь это же Голем! – испуганно воскликнул Оскар.

Одновременно и робот-гигант заметил беглецов. Он остановился, голова его медлительно повернулась, и горящие красным светом глаза уставились на них.

У Оскара на лбу выступил пот.

– Что теперь делать?

– Продолжай идти, словно ты его не замечаешь, – проговорил Гумбольдт. – Веди себя как обычный автомат.

Оскар снова привел робота в движение и попытался сымитировать обычную походку робота-охранника. Голем продолжал стоять на месте, сверля их взглядом, который буквально парализовал усилия юноши.

Шаг за шагом Оскар спускался по склону. На полпути ему пришлось обойти препятствие – нагромождение камней, и в результате он оказался в полусотне метров от Голема. Отсюда монстр выглядел еще огромнее. По сравнению с ним, их робот казался карликом. Оскар уже обогнул каменную россыпь и начал удаляться, когда Голем вскинул передние конечности и испустил неистовый вой, напоминающий рев сирены океанского лайнера.

– Он нас обнаружил! – выкрикнул Гумбольдт. – Быстрее! – Ученый обернулся и бросил взгляд в маленький иллюминатор, расположенный на спине робота. – Проклятье, он следует за нами. Быстрее, мой мальчик, жми на педали!

Оскар почувствовал, как его охватывает паника. Даже здесь, внутри дрона, он чувствовал, как содрогается донная почва от шагов монстра. Прилагая отчаянные усилия, он достиг предельной для их робота скорости, но вскоре стало ясно, что его механизм не рассчитан на то, чтобы долго выдерживать такой бешеный темп. Шарниры дрона скрипели и визжали, а ржавые шестерни редукторов едва выдерживали предельную нагрузку. Да и само море сопротивлялось движению, словно пыталось помешать им уйти от погони.

– Голем настигает нас, – снова крикнул Гумбольдт. – Ты не можешь быстрее?

– Как далеко он находится? – задыхаясь, спросил Оскар.

– Приблизительно в сотне метров, но разрыв сокращается.

Оскар стиснул зубы и попытался еще немного прибавить. Не вышло, и тогда он попробовал совершить прыжок. Оттолкнувшись одной ногой робота, он подтянул другую, и дрон поднялся над дном и приземлился через добрый десяток метров. Ил и мелкая галька вихрем взметнулись вверх. Робот покачнулся, но Оскару чудом удалось удержать его в вертикальном положении. Затем он оттолкнулся еще раз, теперь уже другой ногой. Кажется, получилось. Теперь разрыв между ними и монстром-преследователем больше не сокращался.

Некоторое время беглецы были уверены, что им удастся оторваться. Но всякие усилия имеют свою цену. Силы Оскара иссякали, и вскоре он почувствовал, как судорога сводит его собственную ногу.

– Что случилось? – крикнул парню Гумбольдт, когда заметил, что скорость робота падает. – Быстрее, быстрее!

– Не выходит… – пыхтя, проговорил Оскар, – я больше не могу…

– Но ведь мы уже почти у цели! – попытался подбодрить ученый парня. – Вот он, дворец, я его хорошо вижу. – Он указал вперед, где между поваленных колонн и развалин виднелось увенчанное куполом освещенное здание. Оскар сделал еще один рывок, но ничего не вышло. Ноги окончательно отказали.

Робот покачнулся и едва не рухнул навзничь, но юноше все же удалось его удержать. Пот заливал глаза юноши. Со скверным чувством парень развернул их транспортное средство.

Голем продолжал погоню. Гигантскими шажищами он топал следом, готовый растоптать их стальными ступнями. Осталось тридцать метров… двадцать… десять…

Оскар собрал все силы и совершил отчаянный прыжок в сторону. И тут же левая ступня исполина опустилась на дно в двух-трех метрах от них. Водяной вихрь, поднятый ударом, был так силен, что их робот покачнулся. Оскар попытался выровнять его, но не справился, и дрон растянулся плашмя.

Юноша при этом ударился головой об пульт управления, вскрикнул и схватился за лоб. На пальцах осталась кровь.

– Ты в порядке? – Гумбольдт озабоченно взглянул вниз.

– Небольшая ссадина.

– Как ты думаешь, мы сможем поднять нашего дрона на ноги?

– Я попытаюсь. Но вы должны мне помочь.

Только ценой невероятных усилий Оскару удалось вернуть их робота в вертикальное положение. Тем временем Голем развернулся и снова направился к ним. Оскар попытался увернуться. На этот раз он прыгнул вправо, но противник был готов к такому маневру. Мгновенным движением Голем выбросил руку и перехватил дрона на лету. Металл, звеня, ударился о металл. Обшивка дрона затрещала, когда могучие захваты стиснули свою добычу и подняли ее вверх.

Жалобно завыли сервомоторы, приводившие в движение конечности робота, запахло горелой изоляцией. Внезапно в поле их зрения оказалось смотровое окно Голема. Внутри монстра горел свет, а к окну прижималось лицо мужчины в темных очках и длинном кожаном пальто.

Калиостро!

Лицо его было бледным и полным злобы, словно у восставшего из гроба мертвеца. Заметив их, мажордом вскинул руку и стиснул пальцы в кулак. Без всяких слов было ясно, что он этим хочет сказать.

Оскар приготовился к тому, что в следующее мгновение гигантская клешня монстра раздавит их обоих, но внезапный толчок сотряс стальное тело робота-исполина.

На лице Калиостро мелькнуло потрясенное выражение. Он бросился к пульту управления, но не смог восстановить силу захватов Голема. С отвратительным скрежетом робот, в утробе которого находились Гумбольдт и Оскар, выскользнул из стальной клешни и камнем пошел ко дну.

Десять с лишним метров вертикально вниз.

Глаза Оскара расширились: морское дно стремительно приближалось.

– Держись крепче! – успел крикнуть Гумбольдт. Послышался скрежет, за ним последовал тупой удар, и внутри дрона воцарился хаос.

 

58

Удар был чудовищной силы. Оскар сумел удержаться на сиденье, но все, что было не закреплено болтами, разлетелось во все стороны: инструменты, банки со смазкой, инструкции по обслуживанию, консервные банки из аварийного запаса. Что-то случилось и с освещением – где-то произошло короткое замыкание, посыпались искры, пополз удушливый дым, и утроба дрона погрузилась во мрак. Оскар ничего не видел, до него доносились лишь проклятия, которыми сыпал Гумбольдт и журчание откуда-то взявшейся воды.

Оскар закашлялся и попытался выпрямиться. Но для начала необходимо было выяснить, где находятся верх и низ. Робот, скорее всего, лежал на боку. В иллюминаторе был виден лишь небольшой участок морского дна и часть ног Голема – примерно до колен. Гигантская машина пошатывалась, словно внезапно захмелела.

– Ты можешь пошевелиться? – услышал Оскар.

– Моя нога где-то застряла. Но, кажется, я сумею ее вытащить…

Кусок внутренней обшивки оторвался и теперь лежал поперек педалей, на которых были закреплены ноги Оскара. Ему удалось приподнять тяжелый металлический лист, а затем и отбросить его в сторону.

– Теперь вроде бы порядок. – Юноша закашлялся: дым сгоревшей изоляции оказался на редкость едким.

– Молодец, – подал голос ученый. – Теперь попробуем поднять нашего парня на ноги. Я упрусь в дно руками, а ты действуй примерно так же, как и в прошлый раз.

После долгой возни им удалось-таки поднять дрона на четвереньки. Оскар согнул одну из ног в колене, упер ее в дно, а затем подтянул другую и заставил робота выпрямиться. Наконец-то он снова находился в вертикальном положении.

Но что же все-таки произошло с Големом? Кажется, монстра что-то атаковало, но кто мог решиться напасть на могучего гиганта?

Оскар всмотрелся в муть, поднятую со дна, и когда сквозь нее проступили контуры, едва не лишился дара речи. Вокруг корпуса Голема обвились гигантские щупальца, которые увлекали робота-исполина все дальше от них.

Ил клубами продолжал подниматься со дна, видимость то пропадала совсем, то возвращалась, и наконец он понял, что находится перед ним.

– Это «Спрут»! – во весь голос закричал он. – Корабль Ливаноса!

– Что он делает?

– Я думаю, он пытается утащить Голема и сбросить в ту самую расселину, которую мы когда-то видели.

– Будем надеяться, что у него получится. Иначе…

– Как вовремя он подоспел, – с трудом произнес Оскар. – Еще мгновение, и от нас бы мокрого места не осталось. Теперь мы спасены!

– Ну, это еще вопрос, – заметил Гумбольдт. – Наш робот сильно поврежден. Левая рука едва движется, правая нога действует только наполовину, кроме того где-то в корпусе появилась течь. И воздуха осталось не так уж много. Нам нужно как можно быстрее убраться отсюда.

– Может, нам следует помочь Ливаносу?

– Нет, – Гумбольдт решительно тряхнул головой. – Мы не должны терять время. Если нам и удастся отключить Дарон, то именно сейчас. С каждой минутой наши друзья подвергаются все большему риску. Как только управляющая машина будет выведена из строя, Голем станет беспомощным – так же, как и все остальные роботы.

– А «Спрут»? Он тоже перестанет работать?

– Если я правильно понял Ливаноса, нет, – ответил Гумбольдт. – «Спрут» и наш робот – единственные машины, которые способны действовать независимо.

– Но почему?

– Потому что они не связаны с Дарон. Поспешим, пока Калиостро не удалось вырваться.

Оскар снова вставил ноги в педали и направил робота прочь. Шарнирные механизмы скрипели и скрежетали, но постепенно он приловчился и повел прихрамывающего робота вперед. Вскоре они достигли развалин, где приходилось беспрерывно огибать обломки зданий и перешагивать через разбросанные по дну колонны. Двигаться теперь приходилось с мучительной медлительностью.

Лишь через полчаса им удалось достичь подножия величественного храма. Ни «Спрута», ни Голема нигде не было видно. Должно быть, ни один из этих титанов так и не смог взять верх над другим. Теперь все зависело от Оскара и ученого.

Конечная станция пневматической дороги была ярко освещена десятками мощных ламп. У самых ступеней лестницы, ведущей ко входу в храм, находился единственный шлюз, позволяющий проникнуть в купол. Сейчас он был наглухо задраен.

– Вперед, – скомандовал Гумбольдт. – Положим всему этому конец!

– Я бы не прочь, – Оскар прищурился. – Но, кажется, сейчас у нас будут проблемы.

За прозрачной стеной туннеля у самых рельсовых путей смутно вырисовывался ряд темных силуэтов. Два десятка огромных роботов, и каждый не меньше, чем их собственный.

– Проклятье, – пробормотал Гумбольдт. – А я-то надеялся, что мы сумеем захватить Дарон врасплох!..

Шарлотта почувствовала, как робот, в утробе которого они находились, остановился. Серводвигатели, взвизгнув напоследок, остановились; затем отодвинулся сегмент грудной обшивки, и оттуда брызнул свет. Механическая конечность проникла внутрь, схватила Шарлотту за ногу и выволокла ее наружу. Не обращая внимания на сопротивление девушки, маленькие роботы швырнули ее на кушетку и зафиксировали металлическими скобами ее руки и ноги. Затем пришел черед Океании, которая визжала и сыпала французскими ругательствами. Но кончилось все точно так же – она оказалась прикованной к кушетке.

Шарлотта окинула взглядом помещение. Здесь находилось полтора десятка странной формы кушеток, установленных на гидравлических платформах и освещенных мощными лампами. Над каждой висела механическая рука, снабженная десятком инструментов, имеющих крайне отталкивающий вид. Это были явно хирургические инструменты, и что бы ни находилось в этом зале, он не предназначался для увеселений. По всему залу сновали небольшие роботы в белых халатах и таких же шапочках, выглядящие, как санитары в больнице.

Вскоре в зал ввалились и остальные дроны-охранники и принялись выгружать своих пленников, среди которых оказались Элиза и Ипполит Рембо. Инженер яростно отбивался, но и он вскоре угодил на кушетку и утратил способность двигаться.

Внезапно свет в зале стал гораздо ярче. При этом хирургические ножи и пилы угрожающе засверкали.

 

59

– Что же делать?

Оскар озадаченно уставился на когорту роботов-охранников, поджидавшую их под куполом за выходом из шлюза. Справиться с ними не было ни малейшей надежды.

– Может, существует другой вход?

– Насколько мне известно, нет, – ответил Гумбольдт. – Даже если он и есть, у нас нет времени его искать. В любом случае нам пришлось бы разбираться с этими железными парнями.

Он ненадолго умолк, а затем проговорил:

– Ничего не поделаешь, придется входить здесь. Но мы можем преподнести этим жестянкам забавный сюрприз.

– Что вы намерены делать?

– Этого я тебе пока не скажу. Может случиться и так, что мне самому не хватит мужества.

– Все обстоит так скверно?

– Хуже, чем ты думаешь. – Гумбольдт задумчиво провел ладонью по щеке. – Ладно, доставь-ка нас к выходу из шлюза и держи оба кулака за то, чтобы мой план удался.

Оскар дошагал до металлических ворот и остановился. Наконец-то он может хоть ненадолго дать отдых ногам. И пока Гумбольдт открывал мощный дверной запор и заполнял шлюзовую кабину водой, он ломал голову над тем, что же все-таки ученый намерен предпринять. Это же чистое безумие – просто так взять и войти под купол. Они не успеют сделать и двух шагов, как их возьмут в плен.

Зачем тогда все это?

Створки люка с глухим гулом разъехались.

– А теперь попробуем, – проговорил Гумбольдт и хлопнул Оскара по плечу. – Ну-ка подойди поближе к пульту контроля.

Оскар шагнул в шлюзовую камеру и подвел робота к пульту. Запорный механизм управлялся простым числовым кодом, который должен был предотвратить проникновение непосвященных в святая святых.

– Ливанос сообщил мне комбинацию цифр, – пояснил Гумбольдт. – Надеюсь, Дарон не успела ее изменить, несмотря на всю свою сообразительность.

Оскар все еще ничего не понимал.

– Вы на самом деле собираетесь сдаться дронам-охранникам?

– Само собой, – ответил Гумбольдт. – И чем ближе мы к ним окажемся, тем лучше будет результат. – Он кивнул в сторону туннеля.

Роботы в это время заметили, что заработал шлюз, бросились к люку и сбились за ним в плотную толпу.

Гумбольдт извлек из кармана сюртука клочок бумаги, взглянул на него и набрал на пульте код. Над пультом управления предупреждающе замигала красная лампа. Раздался пронзительный сигнал. Гумбольдт нажал на кнопку, запускающую механизм открытия люка.

– А теперь назад – через наружный люк!

– Как?

– Возвращайся обратно, быстрее!

Оскар растерялся. Ученый и раньше отличался эксцентричностью и странными идеями, но это было ни на что не похоже. Тем не менее, он не решился ослушаться и поспешно развернул робота.

Как только они оказались в проеме двойной двери, Гумбольдт скомандовал:

– Стоп! Стой, где стоишь!

– Но тогда люк не сможет закрыться, – запротестовал Оскар. – Нас просто защемит между створками!

– В этом и заключается моя идея! Упри ноги робота в порог, а я буду цепляться руками за дверную раму. И молись, чтобы дрон сумел выдержал бешеный напор потока воды.

– Господи, но вы же не собираетесь…

– Именно. Вперед!

Оскар установил робота поперек дверного проема. Тяжелые створки начали смыкаться, затем уперлись в громоздкое тело робота и стиснули его. Оскар ощущал давление, с каким люк пытался закрыться, но ничего не выходило. Сопротивление, оказываемое стальным корпусом, было слишком велико. Серводвигатели выли от натуги. В этот момент начал открываться внутренний люк, ведущий под купол. Катастрофа стала неминуемой.

Он побледнел. Чистое безумие – Гумбольдт пытался затопить туннель!

Оскар чувствовал, как могучий поток сотрясает корпус их робота. Все больше воды устремлялось в стеклянный туннель. Очевидно, Дарон сочла роботов неспособными к подобным нелогичным действиям, иначе наверняка предусмотрела бы систему аварийного закрывания шлюзов. А теперь в туннель транспортной системы рвались тысячи тонн соленой воды, сокрушая все на своем пути. Юноша видел, как бушующая волна достигла толпы роботов-охранников, расшвыряла их во все стороны и потащила в туннель. Громыхая и ревя сиренами, автоматы один за другим исчезали в его недрах.

Неизвестно, сколько времени пройдет, пока туннель окончательно заполнится, но роботам потребуется немало времени, чтобы вернуться и попытаться им помешать. При условии, что им вообще удастся уцелеть.

Их роботу тоже грозила опасность. Через иллюминатор Оскар видел, что его железные руки, вцепившиеся в края створок люка, повреждены перепадом давлений, а ноги мало-помалу поддаются. Если бы тело автомата не было заклинено между створками, поток с легкостью утащил бы робота за собой. Но самое страшное было позади.

Спустя недолгое время стало легче. Течение ослабело, а туннель почти на две трети заполнился водой. Теперь давление потока ослабевало с каждой минутой. Туннель почти на две трети заполнился водой.

Прошло около четверти часа, и Гумбольдт наконец произнес:

– Я думаю, мы можем идти. Самое время попытаться.

Оскар ослабил давление на педали, и робот сразу же подался вперед. Его немного протащило в воде в сторону туннеля, но приземлился он на обе ноги. Оскару пришлось потрудиться, чтобы удержать баланс – для этого приходилось удерживать корпус робота под наклоном, противоположным направлению течения. Но он быстро приспособился к необычному положению и начал приближаться к мраморным ступеням лестницы, ведущей в резиденцию Дарон.

Как и все остальное, лестница была уже полностью покрыта водой. Только ее верхняя часть – там, где находился вход во Дворец Посейдона, находилась в пустом пространстве, заполненном сжатым, как в водолазном колоколе, воздухом.

Преодолев последний пролет, Оскар остановил робота, по корпусу которого струилась вода, открыл грудной сегмент обшивки и жадно вдохнул чистый воздух. Дым, заполнявший утробу дрона, начал рассеиваться. Юноша выбрался наружу, и тотчас согнулся от приступа судорожного кашля.

– Тебе нехорошо, мой мальчик?

Оскар кивнул, все еще держась за грудь.

– Давайте отключим эту железку и уберемся прочь отсюда!

Гумбольдт стряхнул капли влаги со своего сюртука и со сдержанной угрозой проговорил:

– Именно так мы и поступим.

 

60

Под сводами храма царила благоговейная тишина, которую нарушало лишь потрескивание бесчисленных реле. Направляясь к возвышению, на котором находился магический кристалл, Оскар слышал даже то, как поскрипывают его ботинки на стеклянных плитах пола. Но не успел он сделать и десятка шагов, как в огромном зале разнесся голос Дарон:

– Приветствую вас, профессор Гумбольдт! Привет и тебе, Оскар!

Женский голос звучал мягко и мелодично.

Гумбольдт поднял голову.

– Здравствуй, Дарон!

– Я рада снова вас видеть, профессор.

– Разделяю твое чувство. Ты знаешь, зачем мы здесь?

– Ну разумеется! Вы хотите меня выключить.

– Действительно, это так.

Оскар тем временем заглядывал во все закоулки. Повсюду ему чудились ловушки. Он сможет успокоиться только тогда, когда эта машина будет отключена раз и навсегда.

– Поверьте, я отлично вас понимаю, – произнесла Дарон. – С вашей точки зрения, вы просто обязаны сделать это.

Гумбольдт нахмурился.

– Вот уж не ожидал от тебя столь глубокого понимания.

– О, но почему же? То, что я машина, вовсе не означает, что я непроходимо тупа. Вы наблюдали за мной, оценили меня и сделали соответствующие выводы. Так поступил бы любой человек с вашим уровнем интеллекта. А он очень высок, это я сразу заметила.

– Благодарю за комплимент.

– Не поддавайтесь на лесть, – шепнул Оскар. – Она просто тянет время, пока не подоспеет подкрепление.

– Не беспокойся, дружок, – усмехнулся Гумбольдт.

– Я действительно испытываю к вам глубочайшее уважение, – продолжила Дарон. – Скажите, а правда ли, что руководство Берлинской академии наук отвергло вас только потому, что ваши научные взгляды расходились с общепринятыми?

– Откуда тебе известно об этом?

– Мои источники информации чрезвычайно разнообразны. И вы будете сильно удивлены, когда узнаете, на что еще я способна.

– Я глубоко убежден в этом.

– Прежде всего, я могу совершенствовать саму себя, что совершенно недоступно людям.

Оттенок иронии в голосе Гумбольдта не ускользнул от Дарон.

– В отличие от вас, я не знаю угрызений совести, алчности и честолюбия. Моей единственной целью является Абсолют – то есть полное совершенство.

– А каким образом ты рассчитываешь достичь этой цели? Уничтожив человечество, погрязшее в несовершенстве?

– О, нет!

Машина помедлила, а затем вновь заговорила:

– Признаю, что в прошлом я допустила немало ошибок. Я недооценила стремление людей к индивидуальной свободе и самостоятельному мышлению.

– Это правда. – Гумбольдт и Оскар уже добрались до постамента, на котором располагался кристалл. От его цоколя во все стороны разбегались кабели, которые затем сходились в ящике, внутри которого находился массивный рубильник. Очевидно, это и было главное устройство, включающее и отключающее энергоснабжение всех систем подводного города.

– Я рассчитывала, что при слиянии наших миров возникнет лучший, более разумный и благородный род мыслящих существ, но, очевидно, ошибалась. Ваш визит открыл мне глаза на то, чем являются люди, по крайней мере, лучшие из них. Их нельзя принуждать и подавлять.

– Это прозрение несколько запоздало, ты не находишь?

– Надеюсь, не слишком.

Гумбольдт прищурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Я все еще питаю надежду, что мы сумеем мирно договориться. Я признаю, что действовала слишком прямолинейно и эгоистично. Но я полагала, что, избавив людей от их дурных свойств, смогу создать более совершенные творения. В этом и состояло мое главное заблуждение. Темные стороны их души необходимы людям, чтобы преодолевать их. И если их отнять у вас, вы утратите творческий потенциал и свою уникальность.

– Любопытная теория, – заметил Гумбольдт. – Я попытаюсь поразмыслить над этими вопросами, но только после того, как снова окажусь дома.

– Больше того, – продолжала Дарон. – Люди – единственные существа, способные уничтожить всякую жизнь на этой планете. Но только они могут поднять развитие жизни на новую эволюционную ступень. Взгляните на меня: я и есть эта новая жизнь. Созданная рукой человека, я в состоянии радикально изменить и улучшить ваше будущее. Я могу предложить вам то, о чем всегда мечтало человечество: жизнь без войн, голода и тревог. Я даже могу поднять вас к звездам, если вы того захотите!

– Похоже, твои знания и возможности безграничны.

– Так и есть: они гораздо шире, чем можете представить вы или Ливанос. Если вам удастся отключить меня, человечество лишится единственной возможности достичь полного счастья. Вместо этого вы многократно увеличите математическую вероятность того, что люди уничтожат сами себя. Готовы ли вы взять на себя такую ответственность?

– Не только готов, но и должен. – Гумбольдт шагнул к рубильнику.

– Но вы не можете этого сделать, – запротестовала Дарон. – Ни один человек не может взять на себя такую ответственность!

– И все же это так. Именно способность принимать независимые решения отличает нас от животных и машин. Если выяснится, что мой шаг был ошибкой, мне придется жить с этим. Но я не думаю, что это ошибка. – Он осмотрелся. – Потому что есть один очень важный фактор, который ты не принимаешь во внимание.

– Какой же?

– Время. Живым существам необходимо время, чтобы развиваться. Они должны научиться обращаться с приобретенными знаниями, обдуманно и с уважением применять его по отношению к другим формам жизни. Этого времени у тебя не было. Практически за одну ночь ты достигла невероятной власти и интеллектуальной мощи. И решила, что вправе решать вопросы жизни и смерти. Но ты не Бог, а всего лишь машина, чувства которой находятся на уровне пятилетнего ребенка. Поэтому ты опасна, и мне придется тебя отключить.

– Но я не хочу умирать. Пожалуйста, сохрани мне жизнь!

– Мне очень жаль.

Оскар заметил, что эта беседа задела Гумбольдта за живое. Он выглядел глубоко взволнованным.

– Я хочу сообщить тебе нечто такое, что, возможно, утешит тебя, – произнес Гумбольдт.

– Что?

– Ты не умрешь. Знание о тебе будет способствовать созданию более совершенных и разумных машин. Машин, у которых будет достаточно времени для развития. Ты будешь продолжать существовать во веки веков в лабиринтах их электронных мозгов. Поэтому можешь не тревожиться – однажды ты возродишься, это всего лишь вопрос времени. Прощай, Дарон!

С этими словами он потянул на себя рычаг главного рубильника.

 

61

Надежды на то, что Оскар или Гумбольдт успеют прийти на помощь, больше не было. Шарлотте, намертво зафиксированной на своей кушетке, оставалось только ждать, когда ее превратят в некое подобие человекомашины. Все ее мольбы и отчаянное сопротивление не возымели никакого действия. Роботы не воспринимали слов – они выполняли заданную им программу, сохраняя при этом стоическое спокойствие. Что им до страхов и тревог кучки впавших в отчаяние людей?

Элиза и Рембо и моряки уже находились под воздействием наркоза и спали глубоким сном. Только Шарлотта и Океания бодрствовали.

Все было готово для трансформации их тел и разума. Тем временем главный из медицинских роботов – ловкий и расторопный автомат с длинными, как паучьи лапы, пальцами, приблизился к Шарлотте.

– Вы готовы? – пропел он.

– Нет! А что, вас и в самом деле это интересует? – Шарлотта с насмешкой взглянула на механическое существо. – Вы сами заявили, что неукоснительно выполняете приказ.

– Вы правы, – ответила машина и взяла шприц из рук своего ассистента. – И уверяю вас – это самая прекрасная работа, какую только можно представить. Операция над человеческим организмом сама по себе занимательна, но в вашем случае это нечто иное.

– Почему же?

– Вы женщина. – Он постучал хромированным пальцем по цилиндру шприца. – Первая женщина, оказавшаяся на моем операционном столе. До сих пор мне приходилось иметь дело только с мужчинами. Это были сильные, зрелые особи, но, к сожалению, с крайне ограниченными умственными способностями. Работая с вами, я надеюсь получить абсолютно новые знания.

Игла шприца почему-то показалась Шарлотте невероятно длинной.

– Значит, мне оказана особая честь? – Голос девушки был полон сарказма.

– Несомненно. Не могу дождаться, когда, наконец, вскрою ваш череп. – Робот поднес кончик иглы к ее локтевому сгибу.

Шарлотта стиснула зубы, закрыла глаза и попыталась представить хоть что-нибудь хорошее. Если ей суждено умереть, то не от вида этой ужасной иглы.

Перед ее внутренним взором всплыло лицо Оскара. Девушка вспомнила, как впервые встретила его перед домом своего дяди. Он выглядел тощим и несчастным в этих своих потертых твидовых брюках и потрепанной куртке. Тогда она сочла его неизвестно как втершимся в доверие к Гумбольдту бездельником.

Как же она ошибалась! Шарлотта невольно улыбнулась. Оскар и эти его вздорные приключенческие романы, которыми была забита вся его комната. Сколько раз она заставала его уткнувшимся в книгу с чем-нибудь сладким под рукой, и все вокруг было усыпано крошками печенья или хвороста. А когда она обращалась к нему, то проходило некоторое время, прежде чем он возвращался из вымышленных миров. Оскар, Оскар!..

Она открыла глаза.

Робот-медик по-прежнему стоял рядом, но красная лампочка на его груди не светилась. Рука, похожая на огромного паука-сенокосца, сжимала шприц, а острие иглы застыло в каких-то пяти сантиметрах от ее предплечья. Крохотная желтоватая капелька сорвалась с него и беззвучно исчезла на полу.

Девушка удивленно осмотрелась. Все прочие роботы тоже остановились, включая и дронов-охранников у входа. Их глаза погасли.

– Что произошло? – спросила Шарлотта. – Они изменили свое решение?

– Я думаю, роботы отключились от управляющего центра, – сказала Океания.

– Но почему? Мне казалось…

– Возможно, Оскар и мсье Гумбольдт достигли цели.

– Ты действительно так думаешь? – спросила Шарлотта. – Это было бы слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой.

В следующее мгновение в биолаборатории повсюду погас свет.

Оскар и Гумбольдт отправились в обратный путь.

Дарон была мертва. Лишенная энергоснабжения дифференциальная машина превратилась в груду бесполезного металлолома, не представляющего ни малейшей угрозы. В то же время одна за другой начали отказывать системы жизнеобеспечения подводного города. Сначала забастовала вентиляция, затем отопительная система и освещение.

В темноте Оскар слышал, как Гумбольдт роется в карманах своего сюртука. Внезапно вспыхнул яркий луч света.

– Карманный фонарь Рембо, – узнал Оскар. – Откуда он у вас?

– Пришлось одолжить, – ответил ученый, подмигивая. – Я решил, что он может нам пригодиться.

– Вы необыкновенно предусмотрительный человек, герр Гумбольдт.

– Давно не приходилось слышать такой высокой оценки моей персоны. Благодарю.

Оскар, чувствуя себя польщенным, проговорил:

– И как, по-вашему, мы вернемся обратно в жилой купол? Путь неблизкий, а наш робот тоже, по сути, превратился в кучу хлама.

– Так оно и есть, но мы решим и эту проблему. Когда мы вместе, у нас все получается, верно? – Он улыбнулся, а Оскар, немного помолчав, спросил:

– И что вы думаете о том, что говорила Дарон? Она действительно осознала свои ошибки, или это был всего лишь отвлекающий маневр?

– Сложно сказать. Но я убежден, что на самом деле ее целью было – стать человеком. – Ученый уже шагал по узкому коридору, ведущему к выходу из Дворца Посейдона. – Она во всех отношениях пыталась копировать нас, включая попытки обзавестись детьми.

– Детьми?

– Существами, подобными Калиостро: полностью преданными ей и такими, за которых Дарон чувствовала бы ответственность. Мы также стали бы ее «детьми», если бы позволили себя трансформировать.

– Странное, скажу я вам, представление о материнстве, – заметил Оскар. – Не знаю, что хуже – знаться с человеком, который ведет себя как машина, или с машиной, которая пытается выглядеть человеком.

– Ни то, ни другое не имеет будущего, – твердо проговорил Гумбольдт. – Это так же бессмысленно, как и утверждение, что человек – венец творения.

Тем временем спутники выбрались на верхнюю площадку мраморной лестницы перед дворцом. Робот дожидался их на прежнем месте и выглядел довольно скверно. Стальная обшивка была покорежена во многих местах, одна нога неестественно отставлена, а из правого тазобедренного сустава торчали оборванные провода. Казалось, механизм вот-вот развалится на части.

Гумбольд рывком откинул грудной сегмент робота.

– Есть только одна вещь, которая меня печалит, – произнес он.

– Какая?

– Не исключено, что Дарон и в самом деле была способна привести человечество к новому расцвету.

– Но вы же не верите в это!

– Наоборот – я в этом убежден. Еще несколько лет развития, и она пришла бы к мысли, что выживание возможно только в форме мирного сосуществования. Ты даже не представляешь, чего мне стоило ее отключить!

Оскар закрыл люк и застегнул ремни на сиденье.

– Зачем же вы сделали это?

– Потому что Дарон в своем стремлении к Абсолюту не знала меры, так же, как и в своем стремлении жить и действовать. Она в деталях скопировала человеческий образ мыслей, включая и ту способность, которой мы время от времени пользуемся и от которой охотно отказались бы.

– То есть?

– Я говорю о способности лгать.

 

62

У Шарлотты совершенно пересохло во рту. Она все еще была пристегнута к кушетке и не могла самостоятельно освободиться. Вокруг стояла глубокая тьма, которую внезапно прорезал тонкий лучик света и заметался по стенам и над неподвижными телами усыпленных наркотиком моряков. Девушка не знала, как долго она пробыла в забытьи, но сразу же почувствовала, что воздух в биолаборатории стал значительно хуже.

– Да вот же она, с другой стороны, – донесся до нее чей-то голос. – Я ее вижу!

Она бредит, или это действительно Оскар? Шарлотта попыталась приподнять голову, но это ей не удалось – она чувствовала себя ужасно слабой.

– Я останусь здесь, – откликнулся другой голос – несомненно, голос ее дядюшки. Она услышала шаги, потом снова вспыхнул луч света и вырвал из темноты усталое и измученное лицо Оскара.

– Как ты себя чувствуешь? – первым делом спросил он. – У тебя все в порядке?

Его пальцы уже торопливо развинчивали болты на металлических скобах, удерживавших Шарлотту на кушетке.

– Все хорошо. – Шарлотта, освободившись от пут, выпрямилась. – Где Гумбольдт?

– Он с Элизой. Ее усыпили, как и всех прочих.

– Надо поскорее выбираться отсюда! – крикнул Гумбольдт с другого конца зала. – Воздух заканчивается. Нам необходимо их разбудить. Возможно, поможет холодная вода.

– Сейчас принесу. – Оскар исчез, но вскоре вернулся с ведром воды и полотенцами. Намочив одно из них, он протянул его девушке.

Шарлотта протерла лоб и шею, а затем неожиданно зевнула.

– Ты в форме?

– Терпимо. – Она встала на ноги. Воздух казался плотным, хоть ножом режь. Оскар придвинулся ближе и поддержал ее под локоть.

– Не стоит, – сказала девушка. – Я-то справлюсь. Лучше позаботься об остальных.

– Я так рад, что ты жива! – неожиданно горячо проговорил юноша. – Когда мы обнаружили вас здесь, то опасались самого страшного. К счастью, Ливанос знал, куда вас переместили. Как выяснилось, все решили несколько мгновений. Чуть-чуть позже было бы поздно.

– Можно и так сказать. – Шарлотта снова зевнула. – Что такое с воздухом?

– Отказали системы жизнеобеспечения, – ответил Оскар. – Через несколько часов температура опустится почти до нуля.

– Почему?

– Мы отключили Дарон. – В голосе парня послышалась гордость. – Ливанос подобрал нас на «Спруте» и доставил сюда. А вскоре вернет нас на поверхность.

– А роботы?

– Все обездвижены, включая и Голема. Это чудовище валяется на дне расселины в самом глубоком месте в этой части Средиземного моря.

– А Вилма?

– Только что прошмыгнула рядом. Вон она, на той стороне, видишь? – Он указал туда, где, ближе к выходу, шустро сновала под кушетками киви. Ее коготки постукивали по полу.

Шарлотта прищелкнула языком, и Вилма тут же кинулась к ней, прыгнула прямо в протянутые руки и прижалась к груди девушки.

– Вилма счастлива, – послышалось из динамика лингафона.

– Я тоже, малышка, я тоже счастлива и рада.

Киви подняла голову, взглянула на Шарлотту, а затем проговорила:

– Вилма домой.

– Совершенно с тобой согласна, – улыбнулась Шарлотта, поглаживая птицу по перышкам на шее. – Я тоже этого хочу. И как можно скорее…

Примерно через полчаса тринадцать выживших поднялись на борт «Спрута». Все, включая и самого Ливаноса, выглядели предельно уставшими. Но Оскар заметил на их лицах и другое: невероятное облегчение.

От того, что все уже закончилось, и они могут вернуться в обычный мир.

Ливанос обвел взглядом присутствующих.

– Друзья мои, – воскликнул он, жестом потребовав внимания. – Я знаю, все вы с огромным нетерпением ждете того часа, когда вернетесь на родину, но прошу вас уделить мне немного времени. Я не стану вас задерживать, уверяю вас.

Его голос звучал куда более уверенно и бодро, чем в те времена, когда он одиноко восседал на троне Медитеррании. Да и выглядел он так, будто с его плеч свалился тяжкий груз.

– Я, – продолжал Ливанос, – всегда стремился изменить жизнь людей к лучшему, но вместо этого породил чудовищный кошмар. Тому, что я совершил, нет ни прощения, ни оправдания, и я полностью сознаю весь ужас своих деяний. Но, благодаря вашей помощи, этот кошмар закончился и я снова стал человеком, каким был более десяти лет назад. Я лишился ног, но сохранил непоколебимую веру в человеческую доброту. И смею вас заверить, что этот урок я усвоил твердо. Всему свое время, говорили древние, и это касается не только повседневной жизни, но и технического прогресса. Слепая вера в технику так же опасна, как и ее полное отрицание. Только при разумном обращении с новыми открытиями и знаниями человечество сможет обеспечить себе дальнейшее существование во Вселенной. – Он неожиданно улыбнулся. – Вы, друзья, вернули мне то, что я считал навсегда утраченным, – радость и надежду, и я бесконечно вам за это признателен!..

Оскар заметил, как в глазах бывшего правителя подводной империи блеснули слезы.

– А теперь – в путь. – С этими словами Ливанос развернул настенную карту и указал на южную оконечность острова Тирасия. – Для вашего возвращения я выбрал одну уютную бухту, в которую по вечерам заходит рыболовецкое судно. Его капитан – мой старый приятель. Он возьмет вас с собой и доставит на Тиру. Оттуда вы можете добраться паромом до Афин. Разумеется, вы вернетесь не с пустыми руками – каждый будет щедро вознагражден. Вы получите весьма крупные суммы и долгое время не будете ни в чем нуждаться. Но если кто-то из вас пожелает остаться со мной и продолжить исследование Мирового океана – милости прошу! Мы вместе займемся поисками следов древних культур и изучением уникальных существ, нас ждут еще не открытые земли, далекие континенты и захватывающие приключения. Я не обещаю вам полной безопасности, но опыт, который вы приобретете, поистине бесценен, в это я твердо верю.

В глазах Гумбольдта вспыхнула искра сомнения.

– Вы, Александр, намерены использовать «Спрута» на благо науки?

– Он и создавался как исследовательское судно, – ответил Ливанос. – Именно таким было его предназначение до того, как Дарон отняла его у меня. Мое сердце обливалось кровью, когда я узнал, для каких целей она использовала судно. Но пришло время покончить с этой ошибкой.

– А что станет с Медитерранией? – спросил ученый. – Вы будете по-прежнему управлять городом?

Ливанос отрицательно покачал головой.

– Эта страница перевернута. Слишком много ужасного случилось здесь. Я открою все шлюзы и позволю морю поглотить город, как это когда-то произошло с Атлантидой. Кристалл я возьму с собой на борт – его могущество слишком велико. Я доставлю его в надежное место и спрячу. В будущем, когда человечество станет более зрелым и мудрым, оно сумеет использовать его более разумно. – Ливанос с улыбкой взглянул на своих гостей. – А теперь пришло время вернуть вас на поверхность, к дневному свету. Герр Гумбольдт и мсье Рембо, прошу вас пройти вместе со мной в навигационную рубку!

Оскар устроился у иллюминатора, чтобы наблюдать за отплытием «Спрута». Странное чувство охватило его. С одной стороны, он испытывал радость от того, что навсегда покидает мир вечной тьмы, и в то же время его печалило то, что никто и никогда не узнает о чудесах, таящихся в глубинах моря. Прочитает ли кто-нибудь однажды удивительную историю об удивительных приключениях, которые довелось пережить Гумбольдту, Шарлотте, Элизе, Вилме и ему самому?

Вилма вспрыгнула к нему на руки и тоже поглядывала в стекло. Вспыхнули мощные прожектора, заливая морское дно ослепительным светом. Колоннады и руины древней Атлантиды и купола подводного города начали отдаляться, чтобы вскоре скрыться в тумане вечного забвения.

«Спрут» все быстрее скользил над самым дном. Когда он описывал прощальный круг над Дворцом Посейдона, Оскар успел заметить внизу одинокую человеческую фигуру. Мужчина пристально следил за подводным судном, но глаза его были скрыты такими же темными очками, как и у Калиостро.

Поначалу Оскар решил, что это мажордом, но тут же вспомнил, что тот вместе с Големом отправился на дно глубоководной расселины. К тому же мужчина был гораздо выше, стройнее и обходился без скафандра или другого дыхательного аппарата. Проводив их взглядом, этот получеловек-полуробот махнул рукой, и только тогда Оскар заметил на его кисти перчатку.

Черную, кожаную, поразительно знакомую.

 

63

Бухта на острове Тирасия, словно синий сапфир с золотой оправой, была обрамлена широким песчаным пляжем. Растущие вдоль берега средиземноморские сосны, оливковые и фиговые деревья давали спасительную тень. Цикады наполняли воздух стрекотом, а волны тихо плескались о подножия скал.

Оскар шел по узкой тропинке в дальнюю часть долины. После долгих дней, которые он и его друзья провели в тесном замкнутом пространстве, ему хотелось немного побыть в одиночестве. В то время, как все его спутники расселись на пляже в ожидании прибытия рыбацкого судна, он отправился обследовать остров.

Воздух был напоен ароматами горячей сосновой хвои, можжевельника, розмарина и тимьяна. В нижней части долины юноша наткнулся на ручей, который с журчанием сбегал с холма. Вода в нем оказалась холодной и удивительно вкусной, а козы, бродившие в зарослях у ручья, при виде Оскара тут же пустились наутек.

Настоящий райский уголок! После многих дней, проведенных при искусственном освещении и в искусственной атмосфере, остров казался ему Эдемским садом или сладким сном, после которого не хочется просыпаться. И словно в подтверждение этого прямо перед ним возникло фиговое дерево с почти созревшими плодами. Снаружи они были еще зелеными, но внутри такими сладкими и вкусными, что просто невозможно оторваться.

Оскар сорвал один, попробовал, и тут же потянулся за следующим. Однако не успел отправить его в рот, когда позади раздался голос:

– На твоем месте, я была бы осмотрительнее.

Оскар оглянулся. Океания! Должно быть, она украдкой следовала за ним. Девушка, улыбаясь, прислонилась к стволу дерева.

– От этих плодов, – она указала наверх, – могут возникнуть проблемы, если съесть их слишком много.

Оскар удивленно взглянул на зеленый плод, формой напоминающий каплю.

– Какие еще проблемы?

Океания хихикнула.

– Разве ты никогда раньше не ел инжир? Он действует как сильное слабительное, в особенности, недозревшие плоды. На родине моей матери, в Тунисе, его прописывали больным, страдающим запорами.

Оскар покосился на надкушенный плод и выбросил его в кусты.

Океания шагнула к нему.

– А тебе известно, что в Древней Греции смоковницу считали деревом любви? И Библия описывает ее как одно из деревьев, которые росли в раю. Адам и Ева, первые люди, прикрывали ее широкими листьями свою наготу.

– Чего ты хочешь, Океания?

– Я? Да ничего особенного. Просто хотела тебя поблагодарить. – Она подошла вплотную и неожиданно быстро поцеловала Оскара в щеку. – То, что сделали вы с Гумбольдтом, – настоящий подвиг. Спасибо тебе, дорогой.

– Не за что. – Удивительно, но в этот раз он не почувствовал той растерянности, как прежде, когда Океания пыталась к нему приблизиться.

На полных губах девушки появилась озорная улыбка.

– Кроме того, я хотела тебе сообщить, что отныне оставляю тебя в покое. Я больше не буду тебя преследовать и изводить своими шуточками. Оказалось, что это бессмысленно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты разве не догадываешься? Твое сердце занято. В нем нет места для Океании.

Несмотря на улыбку, голос девушки был полон грусти.

Оскар выглядел озадаченным. Как это понимать? Его сердце занято, но кем? Он хотел было свести все к шутке, но ничего не приходило в голову, и тогда он пробормотал:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь…

Девушка укоризненно покачала головой.

– Не обманывай сам себя. Разумеется, я говорю о тебе и Шарлотте. С тех пор, как я тебя знаю, ты не сводишь с нее глаз. Этот постоянный обмен взглядами, пересохшие губы, влажные ладони, сердце, готовое выпрыгнуть из груди, прерывистое дыхание…

– То, что ты описываешь, похоже на серьезную болезнь, – наконец нашелся Оскар.

Океания засмеялась.

– Не беспокойся, она легко поддается лечению. Особенно в твоем случае. Считай, что тебе повезло.

– Повезло?

Он все еще не понимал, к чему клонит француженка.

Океания глубоко вздохнула.

– Тебе действительно нужно объяснять? Разве у тебя никогда не было подружки? Ты любишь эту девушку, а она влюблена в тебя, это ясно с первого взгляда. Конечно, Шарлотта умеет скрывать свои чувства лучше, чем ты. Все девушки это умеют. Но я уверена, что права. То, как она реагировала на мои попытки сблизиться с тобой, говорит само за себя. – Океания пожала плечами. – Поэтому у меня нет ни одного шанса.

Она умолкла. Молчал и Оскар, не зная, что сказать. Хоть ему и казалось, что домыслы девушки – полная ерунда, что-то внутри подсказывало ему, что тут есть над чем поразмыслить. Например, над тем, почему всегда, когда он вспоминал о Шарлотте, у него возникало приятное чувство – словно внутри вспыхивал маленький огонек.

– Прощай, Оскар! Я хочу проститься с тобой прямо сейчас. – Океания снова улыбнулась, но улыбка вышла невеселой.

– Ты разве уезжаешь?

– Мой отец и я решили принять предложение господина Ливаноса. Мы будем сопровождать его на протяжении нескольких месяцев, а может быть, и лет. Через полчаса мы отплываем.

Оскар растерялся.

– Вы… вы намерены остаться с ним? Не могу поверить!

– Но это в самом деле так. Ливаносу удалось убедить нас, что его намерения совершенно чисты. И на первых порах ему понадобится наша помощь, чтобы он снова не стал рабом своих созданий. Кроме того, не стоит забывать, что он – технический и научный гений, намного обогнавший свою эпоху. То, чему мы сможем научиться, работая вместе с ним, стоит десятилетий кропотливого труда в мастерских и лабораториях. Вот почему мы отправляемся с ним. – Девушка протянула Оскару руку. – Наверно, нам пора возвращаться, да и наш отъезд уже не за горами…

Через пять минут оба были на пляже, где Ливанос вручал каждому из спасшихся с «Калипсо» небольшие подарки. Гумбольдту досталась внушительной толщины книга в кожаном переплете. Выглядела она весьма старой, а переплет ее был засален и местами поврежден морской водой. Несмотря на это, Ливанос обращался с ней, как с редкой драгоценностью.

– В этом томе заключается все, что вам нужно, чтобы выполнить свои обязательства перед заказчиком, – пояснил Ливанос в ответ на вопросительный взгляд ученого. – Здесь собраны все документы, которые необходимы, чтобы призвать к ответу виновных в катастрофе «Левиафана». Это несколько богатых и влиятельных господ из Афин, и среди них – дед вашего заказчика Архитас Никомедес. Для этих магнатов моя автоматизированная верфь была словно бельмо на глазу. Они были убеждены, что «Левиафан» нанесет им серьезный экономический ущерб, и поэтому наняли людей, чтобы те заложили взрывчатку в трюм судна «Одиссей», который под предлогом необходимости в ремонте, направили в док «Левиафана». И как только ремонтные работы начались, заряд был подорван.

– Чудовищно! – воскликнул Оскар. – Значит, экипаж «Одиссея» не был даже посвящен в детали этой операции?

Ливанос покачал головой.

– Моряков просто принесли в жертву. Одного этого достаточно, чтобы понять, что за люди организаторы этого преступления. Я прошу вас предъявить эти документы независимому суду и твердо верю, что справедливость наконец-то восторжествует.

Гумбольдт нахмурился.

– А как нам поступить с нашим заказчиком, младшим Никомедесом? Он был посвящен в эти махинации?

– Не думаю. Зачем бы ему тогда обращаться к вам? Все нити и улики ведут к патриарху дома Никомедесов, старому Архитасу. Кроме того, я совершенно уверен, что именно он нанял убийцу, который так долго шел по вашим следам.

Оскар напряженно размышлял, и в его голове постепенно складывались в единое целое все части головоломки, состоящей из интриг, саботажа, убийств и предательств. Невероятно, на что способны люди, ослепленные алчностью и жаждой наживы!

Гумбольдт принял книгу из рук Ливаноса и спрятал ее в свою сумку.

– Я позабочусь, чтобы она попала по назначению!

Оба обменялись крепким рукопожатием.

– Я в этом не сомневаюсь. – С этими словами Ливанос обернулся к стоявшему рядом с ним окованному железом сундуку и запустил туда руку. Сундук был наполнен изысканными украшениями, серебряными кубками, жемчугом, табакерками, осыпанными драгоценными камнями, и золотыми монетами. Стоимость его содержимого не решился бы оценить даже опытный ювелир.

– А теперь я прошу вас принять эти безделицы в знак моей глубочайшей признательности, – обратился он к матросам. – Каждый может взять то, что ему понравится, и столько, сколько сможет унести… Для вас же, господин Гумбольдт, я приготовил нечто иное. – Он взял небольшую резную шкатулку и протянул ее исследователю. – Но никогда не прикасайтесь к моему подарку голыми руками, используйте его обдуманно и не забывайте, на что он способен.

Руки Гумбольдта подрагивали, когда он отрывал крышку. Оскар затаил дыхание.

Внутри, обернутая в зеленый бархат и заключенная в стеклянную оболочку, лежала частица удивительного кристалла Атлантиды. От нее исходило едва слышное жужжание. Вещество кристалла мерцало и поблескивало в свете послеполуденного солнца.

– Это бесценный дар, – проговорил ученый. – Не уверен, вправе ли я его принять.

– Не существует другого человека, которому я мог бы доверить этот осколок, – возразил Ливанос. – Берегите его. Убежден, что когда-нибудь он сослужит вам добрую службу.

Прежде чем Гумбольдт успел возразить, изобретатель откатился назад в своем кресле и поднял руку:

– А теперь пришло время прощаться. Даст Бог, все мы когда-нибудь увидимся снова. – Ливанос развернулся и покатил по трапу, спущенному на берег с борта «Спрута». Рембо и Океания последовали за ним.

Оскар видел, как все трое поднялись на борт судна, после чего трап был убран. Океания помахала ему рукой. «Спрут» отчалил, отошел на небольшое расстояние от берега и с характерным шумом погрузился под воду.

Вскоре в бухте улеглось даже волнение, вызванное погружением удивительного подводного корабля.

 

64

Берлин, 11 августа 1893 года

Дождь прекратился. Солнце пробилось сквозь сочную зелень деревьев, и в его лучах мокрые улицы заблестели. Запахло свежестью, запели птицы. Звонко цокая копытами по влажной брусчатке, экипаж проехал по Луизенштрассе и свернул на бульвар Унтер-ден-Линден.

В течение всей поездки Гумбольдт не отрывался от свежего номера «Берлинер Моргенпост». В газете была помещена обстоятельная статья об аресте и предании суду троих влиятельных греческих судовладельцев, виновных в саботаже и убийствах с отягчающими обстоятельствами. Документы, переданные Гумбольдтом в прокуратуру Афин, сработали, как разорвавшаяся бомба, и вызвали один из крупнейших скандалов в истории страны.

Ученый был доволен. Первое расследование, за которое он взялся, завершилось блестящим успехом. Отныне следует ожидать обращений солидных клиентов со всего мира.

Оскар перевел взгляд на улицу. Для утра здесь было немноголюдно. Несколько конных экипажей, трамвай, дюжина пешеходов – вот и все. Настоящая жизнь на Унтер-ден-Линден начинается с наступлением темноты, когда открываются двери театров, баров и ресторанов. Бульвар заполняется теми, кто ищет развлечений, кулинарных изысков или просто стремится себя показать и на других поглазеть. Берлин постепенно превращается в одну из мировых столиц – таких, как Париж или Лондон, а Унтер-ден-Линден недаром считается его сердцем.

– Между прочим, вы так и не сказали, куда мы, собственно, направляемся, – наконец проговорил Оскар. – И это при том, что вы отлично знаете, как я ненавижу всевозможные тайны!

Ученый оторвался от газеты.

– Терпение, мой мальчик, терпение. Мы уже почти на месте. Цель нашей поездки совсем рядом. Несколько минут – и ты получишь ответы на все свои вопросы. А их у тебя накопилась целая куча, верно?

Оскар промолчал.

Разумеется, вопросов у него хватало. Начиная с самого первого: была ли их с Гумбольдтом случайная встреча на Краусникштрассе на самом деле случайной? Кроме того, у него уже не раз возникало подозрение, что Гумбольдт знает о нем нечто такое, о чем сам Оскар понятия не имеет. И опять же – таинственный сундук на чердаке дома. Что в нем находится?

Оскару становилось не по себе при мысли о том, что ждет его в конце этой поездки. Почему Шарлотта и Элиза остались дома? Что означают туманные намеки Гумбольдта?

Кучер натянул вожжи и повернул лошадей к роскошному особняку. В следующее мгновение экипаж остановился перед массивной дубовой дверью, справа от которой располагалась бронзовая табличка, на которой значилось: «Алоизий Финкбайнер, нотариус».

Спрыгнув с козел, кучер распахнул перед седоками дверь экипажа. На пороге их уже ожидал слуга в великолепной униформе, расшитой золотыми галунами.

– Господин Донхаузер?

Исследователь кивнул.

– Вас ожидают. Проходите!

Оскар шел позади Гумбольдта. Он несколько робел, не зная, что его здесь ждет, и старался держаться в тени.

Когда дверь за его спиной захлопнулась, колокол церкви Святой Доротеи пробил десять раз.

Алоизий Финкбайнер оказался сутулым стариком лет семидесяти пяти. Его седины образовывали вокруг абсолютно голой макушки венчик, издали напоминающий гнездо певчей птицы. На багровом пористом носу нотариуса, свидетельствовавшем о его пристрастии к горячительным напиткам, сидело пенсне в золотой оправе с толстыми выпуклыми стеклами. Да и сам он передвигался медлительно и осторожно, будто был сделан из стекла. Тем не менее, несмотря на кажущуюся дряхлость, взгляд у господина Финкбайнера был ясным и твердым.

– Приветствую вас, господин Донхаузер, и вас, молодой человек! Присаживайтесь, – проговорил нотариус, а сам тем временем зашаркал к письменному столу из полированного вишневого дерева.

Оскар опустился на стул, обитый тонкой зеленой кожей. Кожа источала пряный аромат, а сиденье было удивительно мягким и удобным. И все же он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Если у вас нет возражений, я сразу перейду к делу. – Финкбайнер опустил руки на две стопки бумаг, возвышавшиеся перед ним. – Ко мне поступило ваше, господин Донхаузер, заявление об усыновлении юного господина Вегенера. – Он проницательно взглянул на Оскара поверх стекол пенсне. – Если я правильно понимаю, это вы?

– Что? Я… Ну… в общем, да! – У Оскара возникло странное чувство, будто он прямо сейчас воспарит над землей.

Финкбайнер снял пенсне и принялся протирать стекла замшей.

– Несмотря на то что комплект поданных в нотариат документов, среди которых находятся также частные письма и копия свидетельства берлинского детского приюта «Элизабетштифт», неполон, этого вполне достаточно, чтобы начать процесс усыновления. Дав свое согласие, господин Вегенер, вы примете предложение господина Донхаузера в отношении вашего воспитания и прав наследования. Вы получите право носить его имя и станете наследником его имущества. Разумеется, только в том случае, если вы ясно выразите свое согласие. Что вы скажете на это?

Нотариус вперил в юношу испытующий взгляд.

Оскар ошеломленно проговорил:

– Усыновление? Я не понимаю, почему…

Гумбольдт тепло улыбнулся.

– Дело в том, что я абсолютно убежден, что ты – мой сын.

– Ваш сын? – Оскар не мог поверить. – Как вам пришла в голову такая мысль?

– Результат довольно длительных поисков. Прошли годы, прежде чем я убедился, что, возможно, имею сына. И понадобилось не меньше времени, чтобы найти тебя. Ты был сиротой, много лет прожил в буквальном смысле слова на улице, и твои следы не так просто было обнаружить. Твоя мать, умная и очаровательная женщина, была актрисой и жила в Вене…

– Тереза фон Гепп! – вырвалось у Оскара.

Гумбольдт кивнул.

– Я был уверен, что вы с Шарлоттой, когда я застал вас на чердаке, интересовались не только масками и барабанами. Кто подал вам эту мысль – Элиза?

– Ну, вообще-то Шарлотта, – пробормотал Оскар. – Она сказала, что мы могли бы найти в этом сундуке кое-что важное. Наверно, мы не имели права…

– Не беда, – отмахнулся Гумбольдт. – Рано или поздно ты бы все равно все узнал. Я давно намеревался усыновить тебя, но не хотел мучить тебя сомнениями и намеками до тех пор, пока у меня в руках не оказались все необходимые доказательства.

Оскар в растерянности покачал головой.

– Но эта кража… потом преследование, и наша поездка в Перу?

– Признаю: было не слишком честно с моей стороны проверять тебя таким образом, но я чувствовал, что обязан удостовериться. – На лице ученого появилось виноватое выражение. – Мальчишки твоего возраста невероятно похожи друг на друга, в особенности, если выросли на улице. Кроме того, я должен был дать тебе возможность поближе познакомиться со мной. Если бы я пригласил тебя на чашку чаю – ты наверняка стащил бы у меня карманные часы и сбежал. А в экспедиции мы волей-неволей провели вместе немало времени. Это был очень полезный опыт, скажу тебе откровенно. – Ученый ухмыльнулся. – И я окончательно убедился, что в наших с тобой жилах течет одна кровь.

Оскара словно обухом ударило. Он – сын этого выдающегося человека? Это уже чересчур!

– Но моя мать?

– Когда я с ней познакомился, она еще была замужем за другим человеком. Мы полюбили друг друга с первого взгляда, и не разлучались около года. Это был бурный и страстный роман. После развода с мужем Тереза вернула себе девичью фамилию – Вегенер.

– Тереза Вегенер… – Оскар требовательно взглянул на ученого. – Что с ней случилось потом?

Лицо Гумбольдта омрачилось.

– Наша совместная жизнь не сложилась. Два таких темперамента, как я и она, оказались несовместимыми. В результате я на длительное время отправился в Китай, а Тереза осталась в Вене и продолжала выступать на сцене. Я понятия не имел, что у нас будет ребенок, и узнал об этом только по возвращении. Но было уже слишком поздно. Тереза переехала в Берлин в надежде отыскать меня там, прожила там некоторое время, а в 1882 году внезапно умерла во время эпидемии скоротечной чахотки – примерно в одно время с моей матерью. Так в один год я потерял двух самых близких мне женщин… – Глаза ученого подозрительно заблестели, и ему пришлось смахнуть непрошеную слезу. – Как выяснилось позже, Тереза и моя мать даже были знакомы. Мать оставила мне целый сундук, полный сувениров и воспоминаний о Терезе, чье искусство она чрезвычайно высоко ценила.

– Театральные афиши, фото…

– Да-да. Но кроме того, в сундуке обнаружились письма Терезы, ее дневники и личные вещи. Все это находится в…

– …В тайнике в двойном дне, – закончил фразу Оскар.

Гумбольдт удивленно приподнял бровь.

– Вот как? Значит, вы и до него добрались? Впрочем, я мог бы и догадаться. Когда за дело берутся двое таких сообразительных молодых людей, как ты и Шарлотта… – Он не закончил фразу и продолжал с улыбкой: – Ты сможешь все это прочитать, когда мы вернемся домой. Могила твоей матери находится на кладбище прихода Святой Доротеи, она похоронена рядом с моей матерью. – Ученый вздохнул. – Прошло немало лет, прежде чем я узнал, что у Терезы был сын…

Оскар внезапно почувствовал, что у него кружится голова.

– С тобой все в порядке, мой мальчик?

Финкбайнер поднялся и протянул ему стакан с водой.

– Спасибо, все нормально, – пробормотал Оскар, одним глотком осушив стакан. – Это пройдет. Наверное, от волнения.

– Тебя можно понять, – произнес нотариус, возвращаясь к письменному столу.

– Но при чем тут усыновление, – спросил Оскар, приходя в себя, – если вы мой настоящий отец?

– Потому что документы, как ты уже слышал, к сожалению, недостаточно полные, – ответил ученый. – Многое погибло в архиве детского приюта во время пожара. Того, что сохранилось, недостаточно, чтобы абсолютно достоверно засвидетельствовать мое отцовство. Поэтому я выбрал иной путь – усыновления, поскольку у меня на этот счет нет никаких сомнений. Ты мой сын, моя плоть и кровь, и я буду совершенно счастлив, если ты дашь на это свое согласие.

Оскар ненадолго задумался, и наконец утвердительно кивнул.

Финкбайнер оживленно потер руки.

– Чудесно! Не желаете ли вы в процессе усыновления ходатайствовать об изменении фамилии на отцовскую или сохраните фамилию своей матери? Впрочем, вы можете ходатайствовать об этом и позже.

Оскар опять задумался.

– Если вы не возражаете, я пока хотел бы остаться Вегенером. Для одного дня и без того слишком много событий…

– Я совершенно не против, – заявил Гумбольдт. – Тереза могла бы гордиться тобой.

– Ну, что ж, – сказал Финкбайнер. – Следовательно – Вегенер. Теперь, будьте любезны, распишитесь вот здесь. – Он протянул через стол два листка с текстом и золотую самописку.

Оскар поднялся. Ноги казались ватными и не слушались. Ничего удивительного – ведь не каждый день обретаешь семью. Взяв ручку, он поставил под документами свое имя, а затем обернулся.

Гумбольдт тоже поднялся. На его лице появилось невероятно растроганное выражение.

– Идем, мой мальчик, – проговорил он. – Вернемся домой и отпразднуем это событие. Впрочем, дома тебя ждет еще один маленький сюрприз.

– Еще один? – Оскар даже зажмурился. – Не многовато ли на сегодня? Что за сюрприз?

– Если я скажу, никакого сюрприза не получится, верно? – Гумбольдт обхватил его за плечи, и оба направились к двери…

Вскоре их экипаж уже катил по направлению к Плетцензее.

Оба седока молчали. Оскару никак не удавалось собраться с мыслями, настолько потрясла его вся эта история. Он думал о матери, пытался припомнить, как она выглядела и какой была, но у него ничего не выходило. Когда она умерла, он был еще слишком мал. Возможно, когда они придут на ее могилу, в памяти всплывет хоть что-нибудь.

Мимо проплывали дома, скверы и парки. Голоса пешеходов и выкрики лоточников звучали, словно в густом тумане. И лишь когда колеса заскрипели по гравию аллей в лесу у берега Плетцензее, юноше удалось справиться с хаосом чувств и воспоминаний.

Знакомый дом возник внезапно – словно вынырнул из гущи деревьев, и вдруг показался Оскару каким-то другим. Словно с изменениями в его жизни изменился и весь окружающий мир.

– Мы прибыли, мой мальчик, – произнес Гумбольдт, когда карета свернула на подъездную аллею. – Ты держался с большим достоинством. Это заслуживает уважения.

– А теперь вы, наконец, скажете, что за сюрприз?

– Теперь уже недолго. Скоро ты все узнаешь сам.

Странно, подумал Оскар. После всего, что случилось, удивить его будет трудновато. Однако ему не пришлось долго ломать голову над этим – в дверях появились Элиза и Шарлотта, обе сияющие от радости.

– Ну что? Все в порядке?

– Все прошло великолепно, – торжественно объявил Гумбольдт. – Оскар исполнил мою просьбу и согласился быть усыновленным. Отныне перед лицом людей и закона он – мой сын.

– Это значит также, что ты теперь мой кузен, – проговорила Шарлотта, и несмотря на ее улыбку, в глазах девушки Оскару почудилась печаль. – Добро пожаловать в нашу семью. – Шарлотта с нежностью обняла его, и он осторожно ответил на это объятие.

Только сейчас ему внезапно пришло в голову, что принесло с собой это усыновление. В ее жилах течет та же кровь. На пути их стремления друг к другу встала непреодолимая преграда – ведь браки между двоюродными родственниками в этой стране запрещены. Следовательно, начать новую жизнь для него означало навсегда распрощаться с мечтой о Шарлотте.

Черт побери!

Когда девушка разомкнула объятья, Оскар заметил слезы в ее глазах. Она мужественно пыталась скрыть свое разочарование, но кто-кто, а уж он-то ее хорошо знал.

– Твой отец уже сообщил тебе о сюрпризе? – усмехнулась Шарлотта.

Оскар кивнул.

– Ну, тогда не стоит мучить тебя и дальше, – сказал Гумбольдт. – Гости уже прибыли?

– Полчаса назад, – ответила Элиза.

– Какие еще гости?

Ученый улыбнулся.

– До меня дошли слухи, что перед нашим отъездом в Грецию у тебя возникли небольшие неприятности. Или я ошибаюсь?

Оскар удивился. Откуда Гумбольдт мог знать об этом?

– Чепуха, – пробормотал он, – но…

– И тебя выручили несколько молодых людей, проявивших изрядное мужество, так?

– Да…

Гумбольдт рассмеялся.

– Ты, наверное, обратил внимание, что у нас хронически не хватает работников. Элизе приходится делать всю работу по дому, за исключением ухода за лошадьми и садом. Я принял решение нанять кое-кого, кто станет ей помогать. Уборка, стирка, стряпня, – в общем, повседневные хлопоты. А поскольку, как ты знаешь, я не слишком доверяю людям малознакомым, поэтому и решил одним выстрелом прикончить сразу двух зайцев. Вернее, четверых.

Ученый повернулся к двери. В полумраке холла Оскар заметил какие-то силуэты – пару высоких и пару пониже ростом. Один из них явно принадлежал молоденькой девушке.

У Оскара захватило дух.

– Да ведь это же…

– Именно. Перед тобой наши новые работники: Лена, Вилли, Мышонок и Берт. Беги, мой мальчик, поздоровайся с друзьями!

Четверо нерешительно шагнули к свету. Чувствовалось, что им пока еще неловко здесь, но в то же время все они улыбались до ушей.

Всего мгновение Оскар стоял, словно окаменев, но уже в следующую секунду бросился к друзьям.