Путешествие «Пачакутека» проходило благополучно. Попутный ветер помог дирижаблю быстро преодолеть альпийские хребты и понес его дальше на юг. Справа осталась Монте Лимидарио, слева - Монте Тамаро. Обе вершины достигали высоты более двух тысяч метров. Между ними тянулась синяя лента озера Лаго Маджоре. Впереди уже можно было разглядеть полноводную По, самую длинную реку Италии, а дальше голубело Адриатическое море.

Хотя светило солнце и небо было чистым, воздух все еще оставался холодным. Оскар стоял, укутавшись в толстую зимнюю куртку, в носовой части воздушного корабля и наблюдал за Гумбольдтом, который возился с измерительными приборами.

- Рад, что хотя бы ты составляешь мне компанию, - проговорил ученый. - На остальных рассчитывать не приходится. Сегодня я их даже не видел.

- Кажется, наши дамы уютно устроились в кают-компании с чашечкой чаю, - ответил Оскар. - Если не ошибаюсь, они изучают дневник Беллхайма. Шарлотта говорит, что поднимется на палубу гондолы только тогда, когда температура достигнет десяти градусов.

- Ждать придется недолго, - заметил исследователь. - Мы уже в Италии. Впереди Милан, а там и до Итальянской Ривьеры рукой подать.

- А мне нравится здесь, на большой высоте, - сказал Оскар. - Солнце и совершенно чистый воздух. Эти берлинские туманы кого угодно сведут с ума.

Юноша машинально потер предплечье. После схватки с Беллхаймом там постоянно чувствовался какой-то зуд.

- Если хочешь, можешь помочь мне с измерениями, - предложил Гумбольдт. - Хотелось бы точно определить, с какой скоростью мы сейчас движемся.

- И что мне делать?

- Возьми хронометр с секундомером. Он лежит в деревянном футляре. И поосторожнее - это очень ценный прибор. А я займусь теодолитом.

- Но каким образом мы определим скорость «Пачакутека»?

- Примерно следующим образом, - пояснил ученый. - Я выбираю две точки на карте и отмечаю их. Вот, например, соборы в городках Луино и Вальтавалия. Согласно карте, колокольни обоих расположены на расстоянии 5,4 километра одна от другой. Как только мы окажемся точно над первой колокольней, ты нажмешь кнопку секундомера и остановишь стрелку над второй. Зная время и расстояние, мы легко вычислим нашу скорость. Но поторопись, мы уже приближаемся до Луино.

Оскар направился к рундуку, в котором Гумбольдт хранил измерительные приборы. Шкатулка с хронометром оказалась на самом верху. Он открыл ее и достал инструмент - восхитительный образец мастерства швейцарских часовщиков, сверкающий золотом и бронзой. На пестром циферблате располагались дюжины стрелок, двигавшихся с различной скоростью и отсчитывавшие время в разных точках мира. Прибор жужжал и подрагивал, как живой.

- Готов?

- Готов!

- Начинаем, - Гумбольдт поднял указательный палец. - Три… два… один… Нажимай!

Оскар надавил на кнопку и стал сосредоточенно следить за тем, как секундная стрелка медленно описала полную окружность. Затем еще одну, и еще. Когда почти истекла четвертая минута, ученый вскинул руку, помедлил и скомандовал:

- Стоп!

Оскар снова нажал кнопку.

- Четыре минуты пять секунд, - доложил он.

Гумбольдт взялся за карандаш и принялся вычислять. Получив результат, он улыбнулся.

- Восемьдесят километров в час, - произнес он. - Неплохо, а?

- Как это нам удается развивать такую скорость, если моторы выключены?

- Дело в том, что сейчас мы движемся вместе с воздушным течением. Оседлали ветер, так сказать. И до того, как стихнуть, это течение доставит нас к самому морскому побережью. Потом мы запустим двигатели. В остальном погода продолжает нам благоприятствовать.

- И сколько еще осталось до нашей цели?

Гумбольдт бросил взгляд на карту.

- Всего нам необходимо пролететь около четырех тысяч километров. Восемьсот уже позади. Разделим три тысячи двести на нашу скорость… - Он черкнул на листке блокнота несколько цифр и удовлетворенно кивнул. - Почти два дня. Но не похоже, чтобы мы могли держать такую скорость на протяжении всего полета, поэтому - дня три. И это очень неплохой темп, скажу я тебе.

- Три дня! - Оскар просто не мог поверить своим ушам.

Всего три дня, чтобы попасть из Берлина в самое сердце Африки! Невероятно! От одного только слова «Африка» по спине начинают бегать мурашки. Колыбель человечества, край миллионов диких животных и сотен тайн, остающихся неразгаданными. События, описанные в одной из самых любимых им книг - романе «Копи царя Соломона», вышедшем из-под пера Генри Райдера Хаггарда, разворачивались именно здесь. В романе отважный и хитроумный Алан Квотермейн обнаруживал легендарные алмазные россыпи и счастливо избегал всевозможных опасностей.

А что ждет впереди их экспедицию?

Тем временем Гумбольдт аккуратно сложил навигационные инструменты и спрятал в рундук. Вернувшись, он уселся рядом с Оскаром, раскурил трубку и выпустил в воздух облачко синеватого дыма.

- Хочу потолковать с тобой кое о чем, Оскар.

- Слушаю, отец.

Гумбольдт бросил быстрый взгляд в сторону кают-компании, чтобы удостовериться, что их никто не слышит.

- Это несколько щекотливый вопрос. Дома, в Берлине, творилась такая суматоха, и вечно кто-то вертелся рядом. Но здесь нам ничто не помешает.

- Интригующее начало.

Гумбольдт потер подбородок:

- Даже не знаю, как начать. Дипломат из меня посредственный, поэтому сразу перейду к главному.

Оскар удивленно вскинул брови. Он еще никогда не видел отца в таком замешательстве.

- Это касается твоей кузины… и тебя.

- Шарлотты и меня?

- Возможно, тебе не слишком приятно касаться этой темы, - продолжал ученый. - Скорее всего, так оно и есть. Но я считаю своим долгом поговорить с тобой об этом. Как старший друг, но прежде всего - как твой отец.

- И… и в чем же дело? - Оскару внезапно стало жарко.

- От меня не укрылось, что вы с Шарлоттой испытываете друг к другу известные чувства. Более, чем дружеские. Я заметил это еще в Перу и во время нашего путешествия ко Дворцу Посейдона. Но во время инцидента с Беллхаймом это проявилось особенно явно. - Он откашлялся. - Я не обсуждал этого с Элизой, потому что она смотрит на некоторые вещи совсем иначе, чем я.

У Оскара пересохло горло.

- Очевидно, что вас тянет друг к другу, - продолжал Гумбольдт. - Я долго думал, стоит ли вмешиваться, но после новогодней ночи считаю своим долгом…

- Что ты имеешь в виду?

Лицо ученого скрылось за очередным облаком табачного дыма.

- Да ладно, ты ведь и сам знаешь, о чем я говорю. Танцы, прикосновения, обмен взглядами… Видел бы ты лицо Шарлотты, когда она смотрела на твою схватку с Беллхаймом! Еще немного, и она сама бросилась бы в бой.

У Оскара слегка закружилась голова. Зачем отцу понадобилось вмешиваться? Ведь он и сам до конца не понимает, что происходит между ним и Шарлоттой. В том, что он влюблен, сомнений быть не могло, а вот в чувствах Шарлотте он вовсе не был уверен. Она гораздо лучше умела скрывать свои чувства.

- При всем уважении к тебе… - негромко проговорил он. - Знаешь, мне кажется, что это касается только меня и Шарлотты.

- Теперь уже не совсем, - Гумбольдт печально улыбнулся. - Пока ее мать в санатории и девушка находится под моей опекой, я несу за нее ответственность. Это касается и тебя, и всех наших домашних. И как ответственное лицо, я считаю своим долгом предотвращать любые глупости.

«Вот, значит, как, - подумал Оскар. - Теперь, официально став моим отцом, он будет диктовать мне, с кем мне любезничать, а с кем нет!». Нужна ли ему такая жесткая опека? И если таковы последствия его усыновления, то - извините, и до свиданья!

Похоже, Гумбольдт прочитал его мысли.

- Тебе, конечно, непросто с этим смириться, - мягко проговорил он. - Но я желаю вам обоим только добра. Я совершенно не представляю, как должен вести себя отец. Долгие годы я жил сам по себе, занимаясь своими исследованиями и изобретениями и не подозревая о твоем существовании. А теперь у меня появились не только сын, но и дочь. Думаю, ты понимаешь, что ситуация непростая, даже для меня, но мы не должны ее запутывать еще больше.

- Не знаю даже, что сказать, - кровь бросилась в лицо Оскару, горло перехватил спазм, и стало невероятно трудно говорить. - Думаю, Шарлотте я не очень-то и нравлюсь, - пробормотал он. - После новогодней ночи она меня просто избегает. Без конца торчит на чердаке, а если я хочу поговорить с ней, отмалчивается и уходит.

- В самом деле? - удивился Гумбольдт. - А я и не знал. Жаль, конечно, но это меняет дело. Но что ей понадобилось на чердаке?

- Даже не представляю, - с трудом выдавил Оскар. - Возможно, это связано с письмом, которое она недавно получила. Однажды я застал ее с заплаканными глазами. - У него самого на глазах стояли слезы - попытка справиться со своими чувствами ничем не кончилась. - Короче, в последнее время мы почти не говорили и не виделись с глазу на глаз, - закончил он.

Ученый снова потер подбородок.

- Весьма странно. Ну да ладно, разберемся с этим по возвращении в Берлин. - Он с облегчением перевел дух. - Значит, я могу быть спокоен, что дело не зашло слишком далеко. За вами, молодыми, не уследить, и путь от заинтересованных взглядов до страстных поцелуев и объятий часто оказывается очень коротким… - Он смущенно прочистил горло. - Я, как ты понимаешь, не специалист в подобных вопросах, но хорошо знаю, чем это может закончиться. И не смотри на меня с таким разочарованием - существуют и другие девушки. Ты хорош собой и неглуп. Тебе будет легко найти другую, - он с видом заговорщика покосился на Оскара. - А как насчет Лены? Мне кажется, ты ей нравишься. И она то и дело тебе улыбается.

- Лена… - пренебрежительно обронил Оскар. - Но ведь она еще совсем ребенок!

Черт побери, неужели отец и в самом деле считает, что он способен включать и выключать свои чувства, как какой-нибудь электрический прибор в лаборатории? Упоминание Лены прозвучало просто насмешкой. Но как бы там ни было, у него нет ни малейшего желания продолжать эту беседу.

- Это и все, что ты хотел мне сказать? - спросил юноша.

- Все, - Гумбольдт глубоко затянулся напоследок и подошел к краю палубы, чтобы выколотить пепел из трубки.

Оскар поднялся и молча поспешил на корму.