Вся деревня собралась поглядеть на чужеземцев. Мужчины, женщины и дети тесным кольцом обступили тогуну, - так называлось помещение для собраний, - и напряженно ожидали решения старейшин. Никто не произносил ни слова. Над площадью висела тишина, лишь где-то плакал младенец.
Гумбольдт и Шарлотта минут двадцать лихорадочно провозились с портативным лингафоном Вилмы. У них не было никаких инструментов, кроме перочинного ножа. Не слишком благоприятные условия, чтобы перенастроить тонкий и чувствительный аппарат. По лбу ученого градом катился пот.
Лингафон, которым они обычно пользовались во время экспедиций, остался на борту «Пачакутека» и сейчас валялся где-нибудь в пустыне. Все, чем они располагали, - маленький переводчик Вилмы, и весьма сомнительно, что с его помощью им удастся договориться с догонами.
Вилма, между прочим, обиделась на то, что у нее отобрали устройство, позволявшее ей «говорить». Она сердито затопала лапами и спряталась в рюкзаке, явно намереваясь провести там весь остаток дня.
Шарлотта не удержалась от улыбки.
- Наша капризная птичка так привыкла к переводчику, что не желает с ним расставаться, - заметила она.
- Не обращай внимания - это ненадолго, - сказала Элиза. - Как только проголодается, снова выйдет.
Ученый очистил рулон магнитной пленки и заново вставил его в аппарат. Теперь придется все начинать с нуля. Язык догонов не похож ни на один из известных языков. Чтобы произнести некоторые особо сложные догонские слова, язык приходится чуть ли не узлом завязывать.
Как обычно, Гумбольдт начал с того, что зафиксировал соответствующие понятия для чисел, цветов и оттенков цвета. Затем последовали такие понятия, как «огонь» и «вода», «свет» и «тьма», «да» и «нет». Он предпринимал все новые и новые попытки, сравнивал и фиксировал, одновременно регулируя точный механизм. Лишь через четверть часа он наконец-то вздохнул с облегчением. Догоны, которые поначалу следили за его манипуляциями с острым любопытством, к этому времени начали выказывать нетерпение.
- Более-менее, - сказал Гумбольдт. - Лучше в таких условиях не выйдет.
- А если не заработает? - встревожилась Шарлотта.
Гумбольдт защелкнул крышку прибора и, не отвечая племяннице, включил его.
Раздалось легкое гудение, вспыхнула красная лампочка. Ученый наклонился и произнес в аппарат:
- Меня зовут Карл Фридрих фон Гумбольдт. Рад с вами познакомиться!
Устройство обработало его слова и выдало перевод. То, что прозвучало в результате, особого доверия не внушало. Какая-то тарабарщина.
Догоны удивленно переглянулись и наперебой заговорили, обращаясь к старейшинам.
- Не похоже, чтобы у нас получилось, - сказала Шарлотта. - Может, ты что-то упустил?
- Не торопись, - ответил ученый. - Давай сначала подождем, что они на это ответят.
Догоны продолжали говорить, перебивая друг друга. Слишком много слов, чтобы лингафон мог справиться с ними. Наконец старейшина, очевидно, считавшийся главным в совете, поднял руку и велел всем замолчать. Потом откашлялся, наклонил голову к аппарату и произнес:
- Я… Меня зовут Убире.
Шарлотта удивленно вскинула брови. Голос из аппарата звучал ясно и отчетливо. У Гумбольдта гора с плеч свалилась. Широко улыбаясь, он поклонился и отчетливо произнес:
- Здравствуйте!
Старик ответил с улыбкой:
- Иве по!
«Приветствую тебя!» - донеслось из раструба лингафона.
Члены совета прислушивались, разинув рты. Жители поселения взволнованно шептались.
Старик довольно долго думал, а потом спросил:
- Как твои дела?
- Спасибо, хорошо.
- А у твоей жены?
- Тоже. Правда, Элиза?
Элиза кивнула.
- А у второй жены?
Гумбольдт иронически кашлянул и покосился на Шарлотту:
- Тоже. Мы пришли сюда для того, чтобы…
- А у твоего сына? - Убире указал на Оскара.
- У него все просто отлично. У нас у всех полный порядок в делах. По крайней мере, я на это надеюсь. Я хотел сказать…
- А у твоей матери?
- У моей матери? Она… - Гумбольдт на секунду задумался, потом покачал головой. - Думаю, что там, где она сейчас, ей хорошо.
- А у твоего отца?
- Тоже.
- А у остальных жен твоего отца?
- Благодарю вас за заботу, - в голосе исследователя послышалось легкое раздражение.
Убире кивнул с удовлетворенным видом. Он сложил руки и склонил голову, жестом показывая, что теперь должен говорить чужеземец.
Ученый оглянулся в поисках поддержки.
- Что мне сказать старейшине?
Элиза поднялась и что-то шепнула ему на ухо. Гумбольдт удивился.
- Думаешь, стоит?
- А ты попробуй!
- Ладно. Все равно хуже не будет.
Он тут же обратился к старику:
- Приветствую вас!
- Спасибо.
- Как ваши дела?
- Сэва (Очень хорошо).
- А у вашей матушки?
- Сэва.
- А у вашего отца?
- Сэва.
Похоже, старик был доволен. Он прикрыл глаза и слегка кивал при каждом ответе.
Шарлотта начала догадываться. Эта странная и совершенно бессодержательная беседа была частью ритуала, который имел какое-то особое значение для догонов. При этом не важно, соответствуют ли ответы действительности. Главное, чтобы все условности были соблюдены.
- А у вашей семьи?
- Сэва.
Гумбольдт сложил ладони перед грудью:
- Большое спасибо.
Убире открыл глаза и просиял.
- Благодарю тебя. Ты приветствовал меня, как догон. Теперь я могу тебе доверять. Мы можем говорить как люди одной крови. - Он снова сложил руки перед грудью: - Добро пожаловать в наш город!
- Сэва!
Убире повернул голову, словно пытаясь кого-то отыскать взглядом:
- Йатиме!
Из толпы вынырнула девочка. Рядом с ней, как всегда, вертелся пес.
- Я хочу задать тебе вопрос. Подойди ко мне.
Темнокожая малышка подошла, опустив голову.
- Ты видела, как за этими людьми гнались?
Йатиме кивнула.
- Кто?
Девочка произнесла слово, которое лингафон не смог перевести. Но старик хорошо знал, о ком идет речь. С озабоченным видом он повернулся к путешественникам:
- Вы побывали у христиан?
Гумбольдт кивнул.
- Мы останавливались у них. Они помогли нам после того, как с нами случилась беда.
- Но почему они преследовали вас?
Гумбольдт помолчал.
- Это сложно объяснить.
- Они ваши друзья?
- Миссионеры? Нет. Они нас приютили, но потом…
Старик внимательно следил за лицом ученого.
- Что случилось потом?
Гумбольдт перевел взгляд на Оскара:
- Может быть, ты попытаешься объяснить?
Оскар склонился к лингафону, подыскивая нужные слова.
- Потом они начали вести себя очень странно, - начал он. - Когда они думали, что мы их не видим, они совершали бессмысленные поступки.
- Какие именно? - в глазах старика вспыхнул загадочный огонек.
- Например, останавливались и смотрели в небо, хотя там ничего не было видно. Или неправильно держали книги. А некоторые поднимали руки к небу и заводили странные песни, не похожие на обычные церковные песнопения. Звучали они скорее как жалобы. Все это мелочи, если смотреть на каждую в отдельности, но если собрать все вместе, выходит что-то очень и очень странное. Но самое странное - их глаза. Они у всех миссионеров зеленые.
При упоминании цвета глаз монахов-миссионеров, многие догонские женщины испуганно вскрикнули, а некоторые спрятали лица в ладонях. Убире мгновенно стал серьезным и печальным.
- Значит, это произошло, - веско проговорил он.
- Что? Что произошло? - спросил Гумбольдт.
- То, о чем предупреждали наши предки. Древние звездочеты оказались правы. Зло все-таки спустилось к нам.
Шарлотта взглянула на спутников. Те растерянно молчали. Кажется, никто не понял, что означают эти слова. Ясно было только одно: ничего хорошего они не сулили.