Не принадлежать самому себе - круто. Освободиться от условностей - еще круче. Поставить совесть и проблески ненужной человечности, отравляющие мысли о том, что есть хорошо, а что плохо, на свое законное место - цитируя популярный хит, вообще, Выше Неба. Достаточно того, что я никогда не теряю контроль. Все остальное - не играет роли.
Моя девочка прекратила плакать и биться в истерике. Рано или поздно это проходит. Что толку в слезах и хаотичном сердечном танце, когда выбора нет, и быть не может? Ты будешь идти, стирая ступни в кровь, только по тому пути, который для тебя избрал я. Ты не виновата. Какие бы поводы я не находил, твоя сомнительная вина лишь в одном - ты добралась так глубоко, как мало кому удавалось, и куда не мог никто добраться в принципе. Кто дал тебе право даже предположить, что я это позволю? Что ты будешь ломать, крушить в щепки мой прежний мир, устанавливая в нем свои флагштоки и свой диктат? Так было раньше. Я каждый раз одергиваю себя, когда воспаленное сознание пытается воспроизвести в воображении всю экспозицию твоих завоеваний. Мне не хочется знать, сколько их у тебя было, тех, кто жил спокойной жизнью, о чем-то мечтал, видел цветные сны и светлое будущее, на котором зажегся сигнал запрещенных поворотов, стоило с ними случиться... тебе. Верю, не мало. Наверняка не меньше, чем у меня в твоем возрасте, с той лишь разницей, что нормы социальной морали не позволили тебе протащить их через койку. Да и ты вряд ли этого хотела. Те, кто удостоился, получал твое тело и вакуум вместо иной отдачи. Как это знакомо.
Я не мститель за расколотые сердца своих братьев, мне на них наплевать. Они были слабыми. И, по сути, у них не было выбора и шанса сбежать от твоего обволакивающего рокового обаяния. Этого не смог сделать даже я.
Двум Хищникам не ужиться на одной территории. Кто-то должен одержать верх, рано или поздно. Твои методы - перекрыть кислород, стать моей вселенной и завладеть моим сознанием в угоду собственному эгоцентризму, сущность играющего в хитросплетения лабиринтов суккуба. Меня это восхищает. Мне это близко, как никому. Мои методы - приручить твою необузданную энергию, подчинить своей воле. Мои истребители в твоем воздушном коридоре. Мои шаги в твоем оазисе черных орхидей. Пламя моего безумия - в твоих сосудах, и оно сожжет твою кровь, наполнив их моим персональным резусом отрицательным. Безжалостно, неотвратимо, жестоко - но никогда твое сердце не перестанет биться, сгорая вновь и вновь и возрождаясь из пепла, пока я рядом.Я говорил, что мне не жаль. Я заставил себя не испытывать к тебе жалости. Именно здесь, именно в этот момент. Тебе лучше не знать, как накроет меня совсем скоро, если я не смогу перешагнуть через собственный ад, созданный ради твоего абсолютного порабощения. Как вновь сойдутся в беспощадном поединке жажда власти и желание закрыть тебя стеной от моей тьмы, вдохнуть волю к прежней жизни в твои приоткрытые в застывшем крике искусанные губы, - шаг вперед и шаг назад, и никто не сумеет победить, потому что никто не пожелает проиграть. Я думал, ДомДроп - это просто слова. Вымысел психологии БДСМ для шаткого паритета. Я со всей ответственностью готов заявить: нет, не вымысел. Это такая же часть моих дней с недавних пор, как уносящая на запредельную высоту эйфория от безумной обратки в ходе... Больше не будет игр. Мы перешагнули эту грань.
Мерцание серых светодиодов на почти зеркальном полотне натяжного потолка. Оттенки серого - это романтика. То, что сегодня происходит с тобой, достойно, как минимум, черно-красной игры света и тени. Тогда бы выбора не было изначально, сейчас же противоречие между тьмой моих воздействий и приглушенным светом, под которым ты еще вчера ночью извивалась в моих руках, теряя голову, сводит тебя с ума. Я это чувствую всеми своими рецепторами. Как бы ни было тяжело прогнать прочь из воображения эту картину, я просто закрываю ее на замок со всеми сопутствующими атрибутами... С кириллицей твоих ногтей на моей спине. Отчаянным росчерком never give up стилусом струн твоего уставшего сознания. С попыткой добраться до самого сердца с помощью своих острых коготков, оставивших эти надрезы. С криком освобождения, который, придави я сильнее, определил бы твою капитуляцию и избавил от боли. Я едва не завершил путь твоего падения тогда. Мои сомнения стоили тебе сегодняшнего вечера. Прости. Без права надежды. Без права на жалость. Без права меня остановить... Ты не пытаешься. И я режу твое сознание хромированным скальпелем, изрубив на части результат прошлой ночи. Это моя безоговорочная победа, хотя, есть то, о чем я стараюсь не думать. Ведь ты не проиграла. Мы оба в чем-то победили. Это грозит взрывом моей политики, вместе с попсовой растиражированной цитатой. Когда мы вместе - никто не круче. Но это в прошлом.Сжигай свои мосты. Взрывай свои города, спаси их от неминуемого разграбления. Отдай мне руины своего сознания, которые подвергнутся более ужасному разрушению, но пройдет совсем немного времени, прежде чем с хаотичной скоростью будут возведены иные. Ты примешь это, чтобы не сойти с ума, я более чем уверен.
Дрожь твоего тела неуловимой вибрацией сотрясает холодный паркет. Ты дрожишь не от холода, наверняка тебе даже жарко от моего безжалостного вердикта. Зачем излишний ужас, ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе физическую боль. Хотя, будем честны друг с другом, даже самую сильную боль от ударов ты бы пережила с более легким сердцем.
Я останавливаюсь рядом. Кажется, что кнут в моей ладони - продолжение моих нервных окончаний. Что одно только его прикосновение снимет гриф "Top Secret" с фейкового образа безжалостного доминанта, что истинные мои мысли, переживания и чувства к тебе вольются в твою кровь с его почти ласкающим ударом.Твое тело напрягается еще сильнее, дыхания почти не слышно. Ожидание - более страшная мука, чем само воздействие. Я не знаю, чего мне в этот момент хочется больше - дать тебе обещанные десять ударов, или же ощутить губами каждый бугорок твоих выгибающихся позвонков через натянутую нежную кожу, чтобы согреть и ненавязчиво заставить расслабиться. Но какое бы из желаний не пересилило, я не намерен сбиваться с заданного курса.
Говорить с ней легко. Потому что ласка голоса и нежность смысла сказанных слов не могут повлиять на мои решения, но этот самообман взрывает эйфорию зажигательным фейерверком.
- Что такое? Ты знала, когда согласилась уехать со мной, что рано или поздно тебе это предстоит. У тебя было время принять это.
Снова слезы. Впрочем, они никуда и не уходили. На исходе ночи я возьму ее рыдающую, поставлю на ней метку утверждения своей власти. Но еще очень рано, ночь только началась.
С первым ударом ни с чем несравнимое ощущение бессмертия едва не сносит крышу. Я не слышу ее крик, любуясь отпечатанной на коже спины отметкой. В призрачно-сером свете спальни она кажется яркой до невозможности. Я никогда не теряю контроль. Это просто прилив крови к коже. Прости, не было времени разогреть тебя флоггером, да и особого желания тоже. Мой текст готическим шрифтом, в отличие от твоего курсива страсти, он не проникает под кожу, его дизайнерский принт на ней, сверху. Почему ты кричишь, я знаю, что это не та боль, которая будет вызывать подобные срывы голосовых связок. Расслабь мышцы, будут просто острые поцелуи. Но она меня не слышит.
Взмах кисти, прежде чем я это осознаю - орудие порабощения в моей ладони обретает жизнь, независимую от воли. Вторая полоса крест-накрест плетет свой узор. Моя эйфория не от ее отчаянных криков, с которыми уходит последняя женская гордость. Ты раздавлена, кончилась эра твоей чарующей власти, заставившая меня прибегнуть к таким безжалостным методам. Ты больше не управляешь ни одной из сфер моего сознания. Еще два удара ложатся одновременно практически, параллельно друг другу. Слова слетают с губ раньше, чем я успеваю их осмыслить.
- Ничтожная сука. Больше никогда не смей трясти мою душу. Играть со мной.
Десять. Помни об этом. Пока только пять.
На седьмом приходится поставить ногу в черном кожаном luigi ferrari на ее шею. Это сводит меня с ума, на миг забываю, что такой садистский жест был продиктован исключительно благими намерениями - передать, пусть даже через подошву туфель, извращенное подобие поддержки, шаткий канат, чтобы удержать на пороге безумия. Обратная сторона медали - непревзойденный восторг победителя. Она больше не нежная желанная рабыня в шелках у моих ног. Она именно вещь.Восемь. Вновь попытка спарринга нежности и удовольствия от проделанной работы в сознании - ее рыдания меняют свою тональность, но не под силу ей сегодня пробить кевлар моей черной сущности.
- Ты думала, рабыня только лежит в шелках у ног своего господина, в ожидании обоюдного удовольствия?
Девять.
- Ты хорошая девочка. Только мне этого мало. Мне нужно твое беспрекословное послушание, и очень жаль, что ты не смогла сама этого дать. Сейчас было бы гораздо легче.
Ее уничтожает не боль. Ее добивают мои слова. Так и должно быть. Мир делится на господ и рабов, иначе не бывает. Против воли, в десятый удар вкладываю дополнительную силу, прежде чем это осознаю. Наверное, острее боль, но все равно недостаточно для рассечения кожи. Достаточно для излишнего смирения, которое приходит через боль.
От ее горьких слез рушатся стены. Все так, как я и предполагал. Я мог осыпать ее тело поцелуями вместо ударов, и произносить те же самые слова, эффект бы был идентичным. И непонятно, что бы больше разрушило барьеры агонизирующего сознания.Двумя пальцами бокал, в котором плещется янтарная жидкость, согретая совсем недавно моими ладонями. Наверное, стоило сделать с ней это раньше. Ее голова у моих ног. Останавливаюсь, намеренно подойдя ближе, давая благосклонный повод вспомнить, чего я от нее хочу, и прекратить свои страдания на сегодняшний вечер.Не понимает. Это вызывает даже подобие легкой растерянности. Д/с не подчиняется правилам, наверное, мы уникальны в этом замкнутом мире, каждый по-своему. После того, что я ей устроил, должна была поцеловать мои туфли без разговоров. Вслед за этим, смахнуть языком собственные слезы с черной кожи. Развязать зубами шнурки. Нет, мы даже в граничной степени унижения пытаемся бороться. Это хорошо. Жаль было заканчивать вечер столь примитивно.
Нежно поднимаю за плечи, вглядываюсь в заплаканное лицо. Мой взгляд - очередной удар. Я знаю, что в нем любопытство и удовлетворение от того, что я увидел, никакого сожаления или сострадания. Ее зеленые глаза почти потеряли свой цвет. Генетически обусловленный самой природой окрас радужки самых опасных хищников, слабые отголоски древнего воинственного женского племени, которое проводило свою жизнь, прячась в лесах, сливаясь изумрудом взгляда с листвой, и роскошным черным оттенком волос - со стволами деревьев, чтобы, не раскрывая себя, поразить цель. Память предков сильна. Только сколько вас, таких несгибаемых красавиц, уволокли за волосы в пещеру древние мужчины-охотники?
Зубы стучат о тонкое стекло бокала. Усталость берет свое. Нет сил сопротивляться, сильно слабая, чтобы отшатнуться, чересчур уязвимая, чтобы оттолкнуть ласку тех самых рук, которые только что причиняли ей боль. Судорожный глоток вызывает приступ кашля. Мне мало. Я усиливаю ее боль именно сейчас, бережно обнимая, массируя зажатые плечи, крепко прижимая к груди. Почувствуй. Мое сердце тоже бьется. Сходит с ума от одного твоего присутствия. Отмеряет чуть ли не бескрайние мили до инфаркта от твоей дерзости. Ты его вымотала. Заставила работать в ненормальном режиме, отключив прямую функцию. И все же, оно бьется. Так как и твое. Как и сердца других людей. Это вроде должно тебя успокоить. Убедить, что я не монстр, которым ты меня рисуешь в своем воображении, что в груди не осколок льда и не холодный расчетливый процессор. Убеждай себя. Заставь себя поверить в это. Сердце настоящее. Только оно закрыто таким щитом, который тебе никогда не пробить.
Рубашка в области груди промокла от ее слез. Проходит не так уж и мало времени, прежде чем рыдания утихают, остается лишь надрывное дыхание и неосознанная попытка прижаться ближе. Хочешь моего садистского утешения? Лови, пока я выровняю дыхание перед новым этапом твоей неизбежной ломки.
- Ты успокоилась? - риторический вопрос.
Она кивает, прикусывая пальцы. Но зря ты расслабилась и убедила себя, что все закончилось, все только начинается. Оставляю ее в том же положении, в которое поставил. На коленях. Даже не нужны слова, она будет послушной. Выбора нет. Карабин и цепь с кожаной петлей. Пора поменять дислокацию.
- Подними голову! - мне даже не приходиться добавлять к своим словам кубики льда. Ласка произношения бьет сильнее. Робкая попытка поймать мой взгляд. Что ты там ищешь? Ты это давно потеряла. Не будет сочувствия сегодня ночью, оставим это первым лучам солнца... если хватит соображения принять мои правила. Щелчок, несильный рывок за цепь. Вот и все. Ты больше не коварная соблазнительница, намотавшая на изящные тонкие пальчики мои нервы и инстинкты, ты мое животное на привязи. Моя вещь. Ошейник без поводка - деньги на ветер. Я тебя недооценил. У тебя есть еще силы сопротивляться неизбежному. Рывок в сторону, в глазах новый пожар униженной паники.
- Нет!
- Да. Ты с самого начала это знала, так ведь? Внимательно читала, или от тупого смеха на пару с подругой перелистнула страницу, как страшный кошмар?
Руки к горлу, отчаянная попытка сорвать эту моральную удавку с шеи. Попытка двумя руками разомкнуть тугую сталь крепления цепи, конец которой в моих руках. Это может получиться. Сколько слабым девичьим ладоням бороться с металлом и жесткой кожей?
Звук пощечины разрывает сгустившуюся тишину с привкусом отчаяния. Пресекает даже призрачную попытку сбежать в осмысление того, откуда мне известно про вечер больших приколов. Жду новых приступов слез, но полу шоковое состояние захватывает. Это может длиться долго. Мне нужны ее эмоции. Если не доходит через боль, дойдет через слова.
- Ты спрашивала, помнится, вчера, что же я буду делать, если это когда-нибудь случится с моей дочерью? Как бы ты этого не хотела... как бы ты ни рисовала у себя в голове эту картину, сука... Как бы не взывала к своим святым чертям с требованием проклятия через поколение, этого никогда не произойдет. Во-первых, за свою дочь я убью. Закатаю в бетон вместе с семейством того, кто посмеет о ней даже подумать в таком ключе. Во-вторых, с ней такого просто не сможет произойти. Ее мать будет думать головой, а не пятой точкой, бросая вызов таким, как я. Поэтому с ней в принципе не будут происходить те вещи, которые я делаю с тобой.
Слова просто падают тяжелыми каплями дождя, без стука и грохота. И, вопреки всем ожиданиям, не вызывают рыданий. Казалось, погружают в шок еще сильнее. Усвой это. Осознай. Ты рабыня. У тебя нет права рассчитывать на то, что однажды ты станешь для хозяина кем-то большим, чем сосуд для спермы и холст для отработки ударов. Это то, во что я могу тебя превратить не дрогнувшей рукой.
Я никогда этого не сделаю. Видит бог, меня ужасает сама мысль об этом. Ты терпишь это потому, что твои пределы выносливости запредельно высоки - будь по-иному, ты стала бы для меня одной из многих, кто ломается слишком скоро, и с кем у меня предельно короткий разговор. Пробудила чувства в сильном мужчине - имей смелость отвечать за свои поступки...
Что-то вырывает меня из задумчивости с резкостью порыва ледяного ветра. Она улыбается сквозь слезы. Сердце пропускает глухой удар. Это неправильно. Так не должно быть. Она должна плакать и дальше. Или сделать то, что я потребовал, и спустя миг после этой капитуляции уснуть в моих руках, пусть потерявшей саму себя, но с чистой душой, на которой я напишу новую историю наших отношений. После этого твои слезы навсегда утратят привкус обреченности. Они будут сладкими, ты их даже не захочешь от меня скрывать. А я, со своей стороны, сделаю все, чтобы рыдания этой ночи стали последними.Ее голова запрокидывается назад, натягивая цепь в моей ладони. Стараюсь не замечать, как от этой улыбки кровь застывает льдом. Рано ей еще кристаллизироваться. Это не конец.
Она сама произносит слова, которые просто не оставляют мне выбора:
- У моральных уродов дочери не рождаются...
...Наверное, классика жанра - сомкнуть руки на ее хрупкой шее. Дернуть поводок цепи со всей дури, до хруста шейных позвонков. Разбить эти пухлые губы одним движением руки, смотреть на кровавые слезы этого не знающего тормоза язычка... Стандартная, казалось бы, схема... Мерзкий отрицательный герой при таком ударе по психике должен уложить обидчика на лопатки веерным обстрелом от бедра и сделать потерянное выражение лица... Но меня не бьют эти слова. Совсем-совсем. Потому что это не голливудская кинолента, это жизнь, детка. Тут все по-иному. Плохие мальчики доживают до старости, оставаясь любимчиками фортуны, забывая уже на следующий день о жертвах своего эгоизма. Дети рождаются даже у тиранов-диктаторов, и этих детей любят безмерно, и их жизнь никогда не омрачается расплатой за грехи родителей. И за пределами этого дома я не кидаюсь на молодых и дерзких девчонок с кнутом, мне ничего не стоит провести с ними время и забыть о своем темном вожделении совсем. Не повезло тебе. Думай, почему. Окружающий мир ничего плохого мне пока не сделал.
- Зачем ты так? - любопытство. Ничего больше. Пожалуй, я проявлю великодушие, дам тебе право вписать разрыв вселенной в общепринятые шаблоны. Так тебе будет легче. Легче считать, что пострадала за дело, а не потому, что я так захотел. Долгожданное логическое пояснение.В ответ молчание. Это твой максимум, ты сказала все, что могла сказать. Сама не знаешь, что сняла с меня отголосок последующей вины и сомнений. Дергаю поводок. Попытка встать с колен пресечена на корню.
- Ползком, родная. Я не разрешал тебе вставать.
Запомни это. Последнее свое сопротивление. Последний вопль гордости, который ты завтра забудешь. Я его распылю на микрочастицы... У тебя просто потрясающая воля к жизни. Ты на коленях, но не двигаешься. Рывок поощутимее. Я контролирую, с шеей ничего не случится - но эта имитация тебя не пугает совсем. Хорошо же. Посмотрим, как ты выстоишь следующий раунд, и молись, чтобы он стал последним. Потому что... потому что все, что за гранью, лежит выше уровня моих допустимых воздействий.
Отбрасываю цепь в сторону. В твоих заплаканных глазах искорка торжества. Наслаждайся секундной победой... Пользуйся тем, что за беспокойство о твоем здоровье, я готов перегрызть себе глотку. Ничего. От того, что тебя ждет, пока еще никто не умер. Она следит за моими действиями из-под полуопущенных ресниц. Смотри, мне не жаль. Совсем легкая цепь, размах, со свистом рассекает воздух. Наверное, моя девочка даже вздрогнула. От этого я хочу ее наказать еще сильнее. Меня можно считать кем угодно, и ожидать тоже, чего угодно, кроме нанесения телесных повреждений и иных действий, несовместимых со здоровьем. Корректирую длину. Классическая фиксация. Было бы интересно заставить тебя стоять на кончиках пальцев, но я помню о твоих проблемах с суставами и судорогами.
Стальные браслеты с защелкой на тонкий стержень. Такие не снимешь сама, без помощи тонкой иглы. Подхожу к Юльке. Ее снова начала бить крупная дрожь.
- Руки.
- Я не хочу!
- Напоминаю, у тебя нет выбора.
Две сущности теперь сражаются в кратковременных раундах. Вижу в ее глазах проблеск надежды - может, если я буду сейчас послушной, ничего плохого не случится? Поздно, девочка моя. Защелкиваю стальные оковы на ее вытянутых запястьях. Пристально смотрю в глаза, прямо в душу, до самой сути. Призрачный шанс все переиграть. Потом не сможешь, как бы ни старалась, даже при желании облизать мои туфли до миллиметра, цепи не позволят. Нет. Не дождусь. Дашь мне знать потом, стоила ли такая тупая гордость того, что я с тобой сделал. Поднимаю на ноги своей любимой хваткой за волосы. Даже не встречаю сопротивления, фиксируя руки за кольца браслетов на натянувшейся цепи. Выше. Вот так. Теперь не вырвешься. Можешь только извиваться, но не советую, будет очень больно.
Без предварительной ласки вполне можно обойтись, но не отказываю себе в этом удовольствии. Ее идеальная маленькая грудь доверчиво умещается в моих ладонях. Захваты цепи сделали ее более округлой. Такой совершенной каплевидной формы некоторые знакомые девчонки добились исключительно под скальпелем пластического хирурга. Причинять ей боль сейчас не входит в мои намерения, поэтому забываю напрочь о японских зажимах, соединенных цепочкой. Тишина. Даже спустя пять минут такой ласки. Не порядок, мне нужна твоя реакция. Перемещаю руки ниже, ломая сопротивление сомкнутых бедер. Ты не течешь. Это должно меня насторожить, но в принципе, я сегодня не собирался доставлять тебе удовольствие. В моих планах всего лишь тебя расслабить и подготовить, так легче. Пальцы скользят внутри по сухому, ее слабый стон - от дискомфорта такого вторжения. Но природа все предусмотрела, легкий массаж точки G, и в ответ участившееся дыхание вместе с влагой на моих пальцах. Совсем немного, нет попытки податься навстречу, прижаться в немом призыве довести эту пытку до логического завершения. Очень хорошо. Сегодня будет только мое удовольствие, ты лишилась этого права. Молчишь? Пора услышать песни твоих криков. Отстраняюсь вместе с несильным ударом по промежности. Лучше не оборачивайся.Она меня слышит. Никакой попытки повернуть голову. Выдавливаю смазку из тюбика на пальцы, одновременно расстегивая ремень. Достаточно одного прикосновения, чтобы услышать ее шипение и сдавленный всхлип. Догадалась? Это только твой выбор. Тугие мышцы сфинктера отказываются пропускать мои пальцы. Только меня это никак не остановит.
- Расслабься и прекрати дергаться, - ласково шепчу ей в затылок. - Ты же хочешь, чтобы обошлось без разрывов?
Крик стынет на ее губах, когда я прорываю оборону зажатых мышц. Такая узкая, я долго не продержусь. Уже два пальца, беспощадно, невзирая на оцепенение и сдавленные всхлипы, легко скользят посредством лубриканта с обезболивающим эффектом. Она считает, что я над ней издеваюсь, и никогда не узнает в мелочах, как я упростил для нее этот момент. Будь больше времени до того момента, как она довела меня до крайних мер, я бы ее постепенно подготовил к этому так, чтобы исключить любую боль. Меня возбуждает ее беспомощность. Когда я в попытке погладить ее искусанные губы ощущаю на ладони слезы, мир взрывается. Этого не отнять, возбуждение при виде ее слез сносит крышу, и попробуй мне только кто-нибудь сказать, что это ненормально. Ширинку до упора вниз. Пока еще работают тормоза. Если я заведусь сильнее, просто растерзаю в четыре глубокие фрикции.
- Значит, я первый... - констатация факта возносит эйфорию на запредельную высоту. Растираю лубрикант по всей длине члена, добавив еще немного на сжатое колечко мышц. - Можешь кричать. Будет больно.
Медленное вторжение первопроходца ни с чем не сравнить. От тысячи острых игл запредельного удовольствия глаза застит красная пелена, под непревзойденный аккомпанемент ее стонов и криков. От восхитительного сжатия тисками никем ранее не разработанной дырочки самоконтроль грозиться пуститься во все тяжкие, с трудом удерживаю его на месте. Медленно. Осторожно. Спешить некуда. Без боли, увы, не обойтись. Пройдет спустя какое-то время.
Пальцы впиваются в кожу ее подрагивающих бедер, оставляя безжалостные отметины, но это единственная возможность удержать ее на месте, чтобы не дергалась и не пыталась вырваться. Время прекращает свой хаотичный бег, застывая безмолвным и циничным наблюдателем. В какой-то момент мне приходится обнять ее покрепче, чтобы удержать на ногах, моя девочка просто повисла на цепях. Вместе с этим прекратились надрывные стоны и содрогания тела. Расслабилась, хорошо. Теперь боль должна уйти. Ничто больше не сдерживает. Когда яркий оргазм накрывает с головой, в глазах темнеет, настолько яркие ощущения. С трудом заставляю себя удержаться на ногах, разжимаю кольцо рук, обхвативших ее ребра. Звон цепей. Ее ноги отказались служить точкой опоры.Забыв про приятную слабость, приподнимаю ее вверх, одной рукой расстегивая карабины крепления на запястьях. Бережно укладываю на пол. Я переиграл свою слабость сегодня. Безоговорочная победа абсолютной власти во всем. Очень осторожно переворачиваю ее на спину, чтобы увидеть взгляд и зачитать очередную порцию слов утешения.
Это не ее глаза. Больше не ее. Абсолютно пустые.
Трясу головой, надеясь, что мне это только показалось. Картина не меняется. Абсолютный вакуум вместо двух глубоких изумрудов, в которых раньше с космической скоростью сменялся атмосферный фронт самых разных эмоций, от откровенной радости до горечи поражения. И в этот момент понимаю, что жажда власти лишилась головы.
Позвоночник прошибает тысяча ледяных игл неотвратимости, прежде чем я понимаю, что именно произошло.
Юля
Где-то там, над нами, кто-то есть? Он все видит? Я всегда была долбаной атеисткой, мне было проще поверить в навязанный кинематографом мир, в котором управляет Высший Разум. Однажды я посмотрела фильм, названия которого даже не вспомню. Фильм, между нами, на троечку. Начало апокалипсиса. Горстка людей то ли в бункере, то ли в хижине, и с какого-то перепугу на этом last party оказался Ангел, который всех достал в раю. С таким-то торсом и проникновенным взглядом, ничего удивительного. По-моему, они там прятались от чертей и прочей шушеры... Во всем этом, кроме харизмы Пола Беттани, был еще один сильный момент. Когда группа затерянных в общерелигиозном кошмаре синхронно упала на колени, воздевая руки к небу, умоляя Бога сжалиться над ними, Пол, он же Ангел, недрогнувшим голосом похоронил их последнюю надежду одной хлесткой фразой... "Вы думаете, это Дьявол спустился на землю? Опомнитесь, это богу вы настолько поперек горла, что он решил стереть этот мир с лица земли..."
Бог вместе с моим Ангелом-Хранителем в этот момент, видимо, так и сочли нужным. Пришел сценический дебют темных сил.
На каком ударе я перестала чувствовать боль? Да на первом. Ничего. Ни боли, ни пожара в изнасилованном горле, ни привкуса его спермы. Ничего. Он, кажется, и не бил меня по-настоящему - или же физическую боль вытеснила иная. Я плохо помню сейчас этот кошмар, чтобы пересказать его в деталях, даже ценой ваших шокированных глаз и осязаемого пламени праведного гнева. Помню только, что до последнего верила, что игра прекратится над самым высоким обрывом с острыми бивнями прибрежных скал, на которые, если я упаду, никогда больше не встану. Что делал он? Он меня в этом не разубеждал. Он подпитывал эту шаткую надежду ядовитой лаской голоса, от тембра которого еще совсем недавно я превращалась в податливый воск. Когда сознание, не выдерживая боли, готово было подбитой птицей рухнуть к его ногам, к носкам этих черных туфель, поцелуя которых он так от меня и не добился... Тогда в ход шло одно из самых страшных человеческих оружий. Ласка и фальшивое ощущение безопасности, вопреки всякой логике, заставляющее поверить, что все хорошо, больно больше не будет, теперь все закончится. Душа рыдала кровавыми слезами облегчения, избитая гордость из последних сил держала глаза широко распахнутыми, кривила избитые губы в подобии улыбки - ну что, Юлька, "героям слава?" Выстояли? А я не успевала ей ответить, потому как, вслед за этим, мой личный фатум наносил очередной удар Его руками.
Больно не было от цепи к кольцу этой черной моральной удавки, которая за эти недолгие дни истерла мою шею, о чем я молчала, сжимала зубы, чтобы униженно не просить избавить от нее, хотя бы на время сна. Казалось бы, что такое - щелчок карабина? Просто звук. Никому, наверное, кроме меня не понять, как кроит сознание острым лезвием на "до" и "после" ощущение того, что ты на привязи. Действительно, продолжение воли и рук того, кто заграбастал себе право назваться твоим Хозяином. Сердце просто падает вниз, и гаснет свет в холле ЦРУ моего сознания. Край пропасти все ближе, как бы ты не замедляла шаг, твой оживший кошмар неумолимо толкает в спину, не позволяя свернуть с пути. Тебе не нужно знать, что он при этом думает, но дар чтения чужих мыслей, хренова дьявольская благодать, снизошел именно сейчас, зацепив рикошетом его. Такая малость, цена не допустить безоговорочного падения, казалось бы... Но не знаешь, что убьет тебя вернее. Прикосновение губ к черной бездушной коже этих крутых туфель или последующий полет его безумной фантазии.
Немного больно, когда руки вытягивают цепи, боль в суставах слабая и почти незаметная с высоты... или кратера сознания, приговоренного сегодня к смерти. Это не наказание. Это вынесение приговора. Есть шанс на унизительную апелляцию у его ног, на поводке... Шанс есть всегда... Но не тогда, когда ты защелкнута в тисках кошмара и думаешь, почему сердце все еще бьется. Почему не устает так колотиться?!
А финальное выступление... Я мало что о нем помню, кроме того, что это был даже не шаг, а парашютный прыжок в бездну. Только парашют не раскрылся, как в том анекдоте. Как накрыл волной мерзкий ужас, когда пришло понимание того, что именно он собирается со мной делать. Как сознание, вступив в тандем с инстинктом самосохранения, призывало тебя расслабиться, но ты не прислушалась к их доводам, рвалась из безжалостной хватки цепей, стирая в кровь многострадальные запястья, кричала от неизвестной ранее разламывающей боли. Именно кричала... орала... Надрывно и громко, чтобы не просить. И сильнее этой боли была другая - агония гордости, в которую медленно впивались раскаленные стрелы, выжигая изнутри, как она билась в предсмертных судорогах... надрывно. Страшно. Выбивая из меня все больше слез. Я думала, обжигающие слезы - это только слова. Нет. С ними уходил мой свет. Когда предсмертная судорога сотрясла мою гордость, я уже не чувствовала физической боли, и не слышала его слов.
У моей гордости - мои глаза. Такие же глубоко зеленые, когда я злюсь или возбуждена. Такие же светлые, с осколками янтаря, когда я спокойна и мне хорошо. Распахнув их напоследок, она из последних сил протянула мне руку. Она одна была верна мне до последнего. Я терпела боль, она укрепляла оборону. Я сходила с ума, она шептала мне слова утешения - мы никогда не сдадимся. И сегодня она умирала, покидая мой мир до скончания века, оставляя его на волю дьявола в человеческом обличье. И при этом, не забыв обо мне, тянула свою руку.
Пойдем со мной. Пойдем туда, где не будет боли. Его там тоже не будет. Встань и иди, забей на сознание и желание, это они привели тебя в свое время на сегодняшний костер. Не оглядывайся на них, смотри, они заняли места в первых рядах, наблюдая за вашим противостоянием, в котором ты проиграешь. Хоть бы попкорном подавились, предатели хреновы. Ангел-хранитель? Как, ты не заметила? Тебя еще не успели зафиксировать на цепи, как он, покрутив пальцем у виска, удалился восвояси, философски бубня себе под нос - да ну вас нахрен, ребята, пора у...вать с вашей вечеринки. Наслаждайтесь, короче.
Спокойной ночи, моя девочка. Этой ночью 3600 человек, согласно статистике, умрет во сне. Спи сладко, и ничего не бойся.
Рука легко выскользнула из оков, тело - из его грубого захвата, когда я, осознав правоту своей гордости, сделала шаг вперед, протягивая ладонь. Спазм горла отпустил, слезы, передумав бежать, молниеносно улеглись, и все вокруг перестало иметь значение. Боль еще ощущалась, но как-то по иному, словно полыхала где-то в пространстве, а я издалека наблюдала за ней.
Крутой разворот перед пропастью - или шаг веред, расправив воображаемые крылья? И кто сказал, что острие скал... может, прибрежные ледяные воды, холод которых скует посильнее цепи?..
Я этого так и не узнала.
******
...час Х.
Неизвестно, сколько прошло времени с того момента, как я потеряла себя в этом безумном мире страдания. Сколько раз сменились закаты и рассветы за окнами моей импровизированной камеры. Сколько раз я ощущала его присутствие рядом, вес его тела на своем, щекочущие поцелуи, а может, даже удары - сейчас все воспринималось мной одинаково. Точнее, никак.
Непонятно, какой был нынче день с того момента, как я утратила над собой всякий контроль. Как поставила самопроизвольно твердую точку в этих затянувшихся многоточиях. Я не отмечала ничего из того, что это е..нутое подобие Кристиана Грея делало с моим телом во время своих визитов. Мне было все равно. Даже когда я ловила его взгляд... В них теперь постоянно, с хаотичной скоростью сменялись самые разнообразные эмоции, а я не узнавала ни одной из них... Что из этих чувств было злостью, яростью, желанием, жалостью, нежностью? Не было сил и желания даже задумываться. Совсем.
Окончание той самой ночи я не помню. Иногда сознание, словно психанув, подкидывает мне какие-то кусочки паззла, совсем мелкие, разбросанные во времени и пространстве.
Привкус горячего чая, в котором наверняка десять, не меньше, ложек сахара. Крик, режущий струной по барабанным перепонкам, не мой собственный, чужой, его интонация мне вроде бы как знакома, но откуда? Голова из стороны в сторону с глухими вспышками боли по щекам, боль отдается даже в затылке, но больше не действует на меня именно так, как должна. Я за ней наблюдаю... И только. Горячая вода, она вроде бы должна снимать усталость, а разве я устала? Нет, абсолютно. Тихий шелест слов, опять не понимаю их тональности и окраски, его руки на каждом миллиметре моего тела - такая малость, что перестаю их замечать... Что-то глотаю, не могу с первого раза, кажется, такое вероятно с таблетками. Легче дышать, шею больше ничего не сжимает, мне все равно. Я еще не понимаю главного, и слава богу.
Что меня больше нет.
Утро следующего дня... или этого же... Доведено до автоматизма, подчинено шаблонным алгоритмам. Контрастный душ... будь он холодным, я бы этого не заметила, пальцы безучастно переключают регулировку температуры... Как-то я все это делаю, вопрос "зачем" даже не возникает. Зубная щетка соскальзывает несколько раз, разбивая губы, а я не могу даже злиться на эти проявления боли, они как будто не со мной. На что это похоже? Точно. Я же недавно пересматривала. То ли ради сюжета, который не мог не впечатлить, то ли ради того, чтобы еще раз убедиться, как эти двое похожи внешне. Пыталась представить, что это такое - уничтожить в себе слабость вместе с человеческими чувствами, остаться лишь исполнителем воли системы, бездушной машиной, искусственным интеллектом, лишенным права не то что на любовь и счастье, но даже не имеющим возможности оценить всю прелесть восхождения яркой радуги в утреннем предгрозовом небе. Представила. Ужаснулась. А сейчас.. Что же в этом страшного? С самого рождения стоило вшпилить в свою артерию вековую дозировку прозиума, чтобы не испытывать боли, зависти, не страдать, и, черт с ним, даже не радоваться. Эмоции - это от Дьявола. Как хорошо сейчас, без них. Я ведь даже не понимаю, что со мной происходит.
На столике у кровати чашка с кофе. Суши? В прежней жизни я их обожала до судорог в монгольских скулах. Разноцветные кисти винограда. Его я тоже, кажется, люблю? На кровати коралловый шелк. Ах да, мой халат. Движения - до автоматизма. Делаю глоток кофе, отставляю назад. Не нравится. Просто не хочу. Виноград? Что-то искоркой мелькает в сознании, стоит раскусить ягоду. Тоже не хочется. Поднимаю кисть перед собой. Смотрела б на нее, не отрываясь. Словно впервые увидела. Сбегаю куда-то в долину своей жемчужно-серой апатии, а, вернувшись, понимаю, что от кисти осталась только веточка. Я посбивала щелчками пальцев все ягоды.
Шелк халата приятен коже. Так было всегда. А глаза сами собой закрываются, когда спокойно, сон тоже будет таким. Кажется, этой ночью я летала во сне. Может, даже с обрыва...
Его появление не позволяет мне заснуть. Не от страха или напряжения. Люди же засыпают в тишине, не так ли? Или, если к ним не прикасаются... Такое странное ощущение... тактильные рецепторы обострены, ощущают каждое поглаживание и сжатие... но никакой реакции в ответ.
Я не помню... вроде бы, мне нельзя смотреть в эти глаза? А зачем они тогда? Рассматриваю. Эта платиновая сталь иногда приобретает оттенок кофе. Они меняются в зависимости от его настроения. Как и мои. Я это редко вижу, подруги говорили, что-то мелькает в их глубине, но мне даже не любопытно - все это лишь констатация факта. Я даже не знаю, что это. Логично было бы предположить, что эта эмоция мне не знакома - или же я ее видела настолько редко, что на уровне рефлекса не могла запомнить.
Он что-то говорит. Разбираю только слово "боль". Наверное, даже пожимаю плечами в ответ. Ну и что? Даже она надо мной в этот момент не властна. Ничего не имеет значения. Словно кадры, потерянные странички из киноленты, которая меня не напугала, не впечатлила, не возбудила, а вызвала лишь усиленную сонливость. Так я всегда реагировала на ужастики. Безразлично наблюдаю за его руками, развязывающими пояс моего халата. На ладони у него дельта Амазонки, это я точно помню, а еще моя ручка легко умещается в ней. Еще они умеют делать что-то плохое. Только я сбежала за грань добра и зла, поэтому не строю никаких предположений, без каких-либо эмоций отмечаю, что халат соскальзывает с моих плеч. Под его пристальным взглядом, который больше не задевает ни одной струны души-пофигистки. Неразборчивый шепот, легкие объятия... зачем на живот? Так хорошо лежала, в удобной позе...
Я сношу все манипуляции его пальцев, даже не кривясь от боли. Боль стала второстепенной и не заслуживающей внимания. К тому же, уходит вскоре совсем, оставляя вместо себя ментоловый холод. Те же ощущения на спине, хотя ей вообще не больно. В душе пустота. Ни благодарности, ни злости, ни протеста. Барабанные перепонки режет повышенный тон голоса. Пальцы впиваются в мои безвольные плечи, переворачивая обратно на спину. Глаза снова темные. Такой слабый, разбавленный кофе, я бы его точно пить не стала. Не тряси меня, голова кружится, не успеваю за тобой. Вспышка глухой второстепенной боли попеременно с левой и правой стороны лица. Крик сменяется шепотом, рваными поцелуями на месте, предположительно, ударов, трудно дышать - он сдавил нечаянно мою грудную клетку, а остановить его, то ли банально лень, то ли скрытое любопытство не позволяет. Я не узнаю на тот момент в интонации его голоса отчаяние, беспощадную панику в надломанном шепоте, не понимаю в упор значения несвойственного этим глазам влажного блеска. В некоторой степени... Мне вообще кажется, что мы не знакомы. И что это ожившая голограмма, какая разница, что за эмоции приписал ей программный код, и что такого в том, что продолжение десятичной системы якобы прикасается к моему телу? Просто наблюдаю, словно из-за стекла, как будто он не рядом, и ничьи руки меня не касаются. Наконец, с усталым вздохом, он отстраняется. Закрывает лицо руками. Солнечный свет, наверное, такой яркий. Режет глаза.
Вкус сочного винограда на языке. Тоже, наверное, логично? И что с того, что с его рук? И так много? Отстраняю, переждав вслед за этим новую вспышку сотрясения за плечи, закрытых ладонями глаз и биополя чего-то непонятного. Кажется, так, в прошлой жизни, выглядела тревога. Наблюдать легко, как за привычными декорациями, которые однажды просто перестаешь замечать.
Мне хочется спать. Настолько сильно, что его срывающийся голос сейчас этому не мешает. Просто закрываю глаза, не замечая, как скользят по телу его руки, как изменяется тональность голоса, в непривычно-просящей манере, потом уже знакомые нотки злости... Сон тянет в свой черный омут, воздвигает высокие крепостные стены вокруг, хотя он сейчас и через частокол из прутьев не пробьется. Кошмары мне не снятся. Совсем. Сны спокойные, я их смотрю, как киноленты. Кажется, только там мои эмоции обретают свои крылья, способность чувствовать и переживать (как хорошо, что только приятное). Ничего, наверное, не сгорело и не поломалось внутри, просто взяло запланированный отпуск раньше срока. Я должна хотеть, чтобы после каждого такого погружения в сон просыпалась окончательно овладевшая собой... Но не хочу. И этого не происходит. Мне комфортно в тот момент в долине расколотых снов.
Я его вижу слишком часто, раньше было не так. Он словно решил провести этот день, и, забегая вперед, последующие тоже, в этой комнате. Сознание отмечает это, как сухой факт, оно не вмешивается, это комплекс вины от гребаного принципа невмешательства. Мне плевать на свое сознание. На то, как его там колбасит за гранью моего защитного скафандра, как бьется оно в эту наглухо заваренную стеклянную дверь, как сбивает в кровь костяшки пальцев. Как вопит, что, не открой я замок, от которого даже потерян код... Что, родимое мое? Что ты мне сделаешь? Правильно, ничего. Все, что могло, ты допустило. Попытки ласковых уговоров тоже не спасут, я даже догадываюсь, от кого ты это переняло. Да вы, по сути, уже разбили свои походные палатки вместе с ним перед прозрачно-неприступной стеной моей апатии.
Переступаю через шелковый пояс на полу, даже не понимая, что он что-то говорит. Мне нужно плеснуть ледяной водой в лицо, чтобы не хлопать сонными глазами. Мне нужно в контрастный душ... зачем? Нужно, и все. Раньше ж я это зачем-то делала? Даже не закрываю дверь в ванную, раньше в этом не было необходимости. Рваный апатичный автоматизм. А струи воды приятно обволакивают... Разряд в тысячу вольт на секунду, вибрация непробиваемого плексигласа обороны... Горло на неопределенное мгновение сжимает паника, и я мысленно отбегаю от этого сосредоточия угрозы. Выходит. Просто держаться от стены подальше и не вестись на провокации сознания...
Я возвращаюсь в комнату, забыв, что он там. А вспомнив, даже не удивляюсь, вообще никаких эмоций по этому поводу. Что-то говорит, схватив меня за руку, мне мешает этот захват, спокойно разжимаю его пальцы. Губы разучились говорить. Сознания нет, а то, что осталось, не умеет понимать сказанного, и не видит смысла в том, чтобы отвечать. Чужие слова падают набором букв, интонация - сухой терминологией самых разнообразных эмоций, в этом тандеме нет сейчас никакого смысла. Его пальцы медленно перемещаются на мои губы. Легкое поглаживание по контуру. Задевают микроскопическую метку эрогенной зоны, пульсация вокруг губ приятно щекочет. Рассудок принимает ее, как еще один свершившийся факт. Когда я задеваю этот нервный узелок кисточкой блеска для губ, зубками, пальцами, соломинкой коктейля, краем чашки, это же не вызывает во мне эмоций эротического плана? Приятно, прикольно, и только. Он что-то настойчиво ловит в моих глазах. Видимо, не находит, подобие слабой улыбки моментально гаснет. Пальцы протискиваются сквозь неплотно сжатые губы, язык царапает чужеродный предмет. Таблетка? Их надо пить. Тогда болеть не будешь. Будешь здоровая, веселая и хорошо учиться.
В этот раз ее проглотить легко, инстинктивно запиваю водой из стакана. Выбора нет, ее вливают мне в рот. А дальше его слова льются умиротворяющим ручейком, чуть взрезая слух какими-то названиями, наверное, фармацевтических препаратов. Доктор прописал. Ко мне приходил доктор? Наверное, я все-таки заболела. Болеть не хорошо. Это потому, что я в тонких колготках зимой ходила и без шапки. И целовалась на холоде с кем ни попадя. И теперь мама расстроена, конечно, лекарства стоят, как 40 буханок хлеба, и я нанесла непоправимый урон семейному бюджету. А он тоже расстроился? Да. Точно. Узнаю эту эмоцию из прошлой жизни. Это же... наверное, несколько десятков литров бензина, да? У него крутая машина. И теперь она не поедет, потому что таблетки пришлось купить. Он сначала злился, а теперь расстроен. И может сделать что-то плохое. Плохого не надо. Что бы это ни было. Я хочу спросить, сильно ли эти лекарства дорогие, но на самом деле мне все равно, чувство вины/благодарности/любопытства/страха отсутствует.
В его судорожном вздохе разочарование и что-то еще... Что, согласно писку нокаутированной интуиции, могло бы в прежней жизни вызвать у меня злорадство или удовлетворение. Сейчас же нет даже удивления. Как и любого маломальского протеста. Его объятия, когда он притягивает меня к своей широкой груди, которую я ощущаю спиной, для меня не объятия вовсе. Лишились своей смысловой нагрузки. Просто удобный предмет интерьера, можно облокотится. И вроде как тепло. Этого достаточно. Время потеряло свои рамки и ограничения. Реальность устала вращаться вокруг на космической скорости. Иначе быть не могло - я ушла в иную. Поглаживаю свои кисти. Саднящая боль при сжатии. Наверное, так и должно быть в моем новом мире. Когда его пальцы снова обхватывают кисть, спустя миг красноватые полосы накрывает ощущение прикосновения губ и языка, на секунду пытаюсь уловить в этих действиях логику, но по пятам преследует бесконечная усталость, поэтому прекращаю делать это. Безумно долго... И безумно никак.
Я вывела остатками, кластерами, temporary files сознания основную аксиому своего теперешнего состояния.
Мне не хорошо и не плохо. Мне никак.
Дерганые переливы его голоса снова убаюкивают. Мне никогда не будет много сна. Снова открываю глаза лишь к вечеру, за окном золотисто-кофейные сумерки, шея затекла от неудобной позы. В клетке его рук не так уж и удобно. Клетка... клетка? Что-то важное снова ускользает от сознания. Даже тогда, когда меня молниеносно и грубовато хватают за плечи, снова впечатывая в матрас. Зачем? Я не хочу больше спать. Его глаза блестят в полумраке комнаты. Оттенок крепкого эспрессо, это игра света и тени, днем они светлые... Что-то важное вновь пытается пробить ледяной панцирь апатии, но не удается... Это что-то из того что надо потерпеть, часть обязательной программы. Снова эти хаотичные касания губ, за ними хорошо отстраненно наблюдать, и только. Я, наверное, даже не понимаю, что происходит. Ощутив на себе вес его тела, между расслабленных ног - чужеродное вторжение, просто закрываю глаза. Нет даже любопытства. Открываю их снова - кто знает, сколько времени спустя, и то, от ощущения какого-то дискомфорта. Щеки влажные. Шелк покрывала под моей головой, пряди волос - тоже.
Потом я узнаю, что так было бесконечно долго. Что каждый раз, когда он брал меня, каким бы способом это не происходило, нежно, грубо, быстро, медленно - я либо закрывала глаза, либо смотрела в одну точку, а слезы лились сплошным потоком, механическое очищение слезовыводящих протоков без намека на эмоции, утихая лишь тогда, когда он останавливался. То ли получив разрядку, то ли устав кантовать подобие резиновой куклы, то ли вообще утратив эрекцию от подобной реакции. Сейчас я понимала, что происходит, но, ни капли на этом не акцентировалась...
После так же, не думая ни о чем и ничего не чувствуя, позволяла ему кормить меня таблетками и завтраками-обедами-ужинами, лупить по щекам в обреченной на провал попытке привести в чувство, целовать, гладить, говорить бессмысленные слова... Насиловать послушное и лишенное воли тело. Много чего. Я просто разучилась дышать.
...Утром нашла на прикроватном столике красивую зелененькую с белым тонкую коробочку, пыталась вспомнить, что такое Kiss. Глаза не помнят - руки делают. Пальцы уверенно снимают тонкий целлофан, зеленую фольгу, выбивают щелчком тоненькую сигарету - внешне до одури красивый жест, никого не мог оставить равнодушным. Зажигалка рядом. Быстрый всплеск чего-то, похожего на положительную эмоцию, гаснет так же искрометно. Я знаю, что одно окно открывается, там удобный подоконник, и еще решетка. За ней - другой мир. Светлый. Летний. Позитивный. Я ему не доверяю.
От первой затяжки что-то приятное царапает панцирь моего бункера, это обрывочные воспоминания... Красивый жест... И дым чуть ли не в лицо тому... Сошлись зачем-то грани остроконечной сатанинской пентаграммы, как и наши взгляды, и бездушное переплетение орнамента темных сил вспыхнуло ярким огнем безумия, который поглотил полностью спустя не столь много времени...
Я полностью ушла в себя, все так же отмечая его присутствие. Ловлю обрывки чужих и непонятных мыслей, точно знаю, что они не мои собственные - я такого не могу ощущать в принципе. Отголоски то ли вины, то ли паники, то ли страха...
Таблеток сегодня больше. Выпиваю все. И даже съедаю все, что дают его руки. Вкус давно перестала ощущать, все на уровне простых физических реакций... Прикосновения шелка к коже... Ощущение какой-то невесомости, поплывшей перед глазами комнаты, когда он подхватывает меня на руки, неприятное вздрагивание от его шагов, когда преодолевается лестничный пролет...
Яркое солнце режет глаза. Но легкий ветерок приносит аромат моря, цветов и хвои. На недалеком горизонте - голубая полоса морской глади и силуэт горы, похожей очертаниями на ласково скрутившегося котенка перед прыжком. Визуальный эффект потрясающий. Кошка. Так и называется. Свежесть моря переплетена со свежестью фонтанов и ароматом роз. Я их не люблю. Я люблю орхидеи. Но ведь они же хрупкие... Их так легко сломать. И после этого они представляют собой сомнительный интерес...
Скамья под навесом жесткая. Ребра обрели чувствительность? А еще она покачивается от любого движения. Вдалеке, на голубой глади моря, очертания чего-то белого. Яхта или пароход, отсюда не разобрать. Может, лайнер, как в киносериалах о красивой жизни...
Он снова рядом. Легкая искра раздражения - отойди, ты закрываешь обзор... Мелькнула и пропала, будто не было бреши в крепостной стене империи моей апатии. Мои руки послушны его рукам. Разум и эмоции не подвластны унизительному подтексту его действий. Запястья обдает мимолетным холодом, металл, но бег крови быстро согревает браслеты до температуры тела. Мне не понятно назначение этого предмета, ограничившего мою подвижность, как и то, почему цепь продета в стальное крепление спинки скамьи. Наверное, чтобы я не упала, если ее раскачает легкий бриз. Его слова шелестят извиняющимися колокольчиками, а я снова не понимаю их значения. Просто закидываю босые ступни на скамью, занимая комфортное положение - так даже красивая металлическая цепочка не мешает. И мне кажется, что, начни я чувствовать, этот момент был бы самым счастливым в моей жизни. Я не чувствую. Огненный Гольфстрим произиума сковывает бег крови, запирает клетку эмоциональности на тысячи замков. Кажется, я даже улыбаюсь. Но - теплу солнца, аромату роз и синему цвету моря. Просто хочется.
...Плохо станет завтра. Когда все те таблетки, что он мне заботливо скормил, заработают. Транквилизаторы... И их действительно прописал доктор с мировым именем в онлайн-режиме...