Окна открыты настежь, двери открыты настежь,ты снова играешь в это, и ты ни за что не заплачешь,

ты падаешь в это снова, там глубоко и жарко, другие дадут все, что хочешь, кому здесь нужны подарки.

Всё, что ты догоняешь, точно не уцелеет, кто здесь охотник, добыча, кто здесь оказался смелее,

кто здесь оказался быстрее, сильнее и просто умнее... Ей было бы проще сдаться. Да, но она не умеет.

Она уведет тебя полем, петляя по новому снегу, лесом, глухими тропами, до самого дикого берега,

и ты не собьешься с дыхания, ты не собьешься с ритма, и ты проглотишь свой стон и все эти новые рифмы.

Все эти новые сны, дрожь и приливы истерик, ты можешь оставить себе - она все равно не поверит,

что ты ее слишком помнишь, что можешь идти по следу. Ты - славный домашний зверек, ты спишь под уютным пледом.

Ты точишь длинные когти, ты пьешь молоко, ешь творог, у тебя растут новые зубы, ты их вырастишь очень скоро,

по ночам каменеют мышцы, по утрам прорезается слух. Ты скоро прыгнешь и бросишься по этому следу. Вдруг.

Вдруг станет темно и жарко, быстро, и, может, больно. Кто здесь домашний зверек и кто тосковал по воле,

кто ждал, убегал, догонял, кто сможет развить эту скорость, кто знает все повороты, и не знает, что нужен тормоз.

Совершенный охотник, как тень, как дыхание за спиной, он так удивится, что ты оказалась совсем иной.

Кто догонял, кто догнал, кто и кому сдавался, кто зарывался в листву, дрожал и в снегу просыпался,

кто здесь охотник, добыча, кто здесь оказался быстрее... Она не умеет сдаваться? Да ладно. Она умеет.

След обрывается резко, никто понять не успеет. Славный домашний зверек. Губами. Впивается. В шею.

(с) В Засаде

Юля

Сегодня ночью пошел дождь. Просто разверзлись небеса, то ли устав от своего безразличия, то ли поймав сентиментальную волну нашей версии Санта-Барбары в стиле хардкор. Потоки воды бились в гладь стеклопакетов, минуя решетки, а я смотрела на эти разводы, рисовавшие свои гротескные секундные картины, и казалось, что ничего важнее истерики стихии в мире вроде бы как и нет. Не держи меня в заточении этот мир замкнутой темницы, я бы шагнула навстречу этим косым ударам дождя, пусть смоют все воспоминания и отрезвят от апатии. Пусть закроют более непробиваемыми стенами от одного только его присутствия.

Моя психика любила меня. Далеко не взаимной любовью, фанатичной, оберегающей, на которую раньше мне было плевать... Особенно, когда я послала ее в компании Ангела-Хранителя с сачком на хутор, ибо нефиг мне диктовать было, какой мужчина тигр, а который так, суслик в полете. Как она тогда не свалила с чемоданами. Наверное, что-то знала.

"Я не мог позволить тебе упасть..." Что было основополагающим в этом обрывке здравого смысла его губами? Не дать свалиться со скамьи-качели посредством наручников... или что-то иное? Мысли путались. Но одна из этих гребаных пилюль сделала свое дело на какой-то миг. Лазурь неба и морской глади заколебалась, ласковое солнце погасло, вернув кошмар каких-то размытых воспоминаний. У кошмара тоже были его глаза. Я не смогла даже кричать. Смотрела на цепь, сковавшую мои руки, не замечая его присутствия, мне казалось, что, сними я ее одну - весь кошмар прекратится. Он еле успел удержать меня от неосознанного автоматического порыва - перегрызть ее зубами... Подумал, что кисть. Вены. Зубами. Он оказался слишком е..нутым.

Осознание произошедшего кошмара ударило захлестами ужаса, настолько сильно, что я ощутила спазм в горле и головокружение. Я не хотела возвращаться в этот безумный ад. Кто-то, чьего лица я не разобрала - закрыл проем в этот безумный портал, латая стены вновь и вновь, прогоняя из крови отраву транквилизатора. Реинкарнированная гордость? Осознавшее свою вину сознание? Получивший пиз..лей на небесах психически нестабильный Ангел?

- Зачем? - выдохнув последние обрывки паники, с пофигистическим любопытством спросила я, показывая на цепь. Вернее, спросил мой взгляд. Говорить я не хотела и даже не вспомнила, как это делать.

Тогда и прозвучал этот ответ. Логично, подумала куда-то мимо цели, закрывая глаза и даже не заметив, что мои запястья получили свободу. Здесь было хорошо. И спокойно. Пролежать почти до вечера, насчитать шесть яхт/пароходов/катеров/белых танкеров на горизонте, моргать, прогоняя темные круги перед глазами, когда солнце медленно опустилось, задев макушку Кошки, испытать подобие счастья, когда огромная бабочка кофейно-шоколадного окраса села мне на грудь и долго не торопилась улетать. Когда он снова подхватил меня на руки, моя кожа на миг ощетинилась тысячей воображаемых игл протеста, его тело, ощутив эту ментальную акупунктуру, напряглось, и я уловила скрежет зубов вместе с прерывистым вздохом. Хотя, наверное, мне это просто показалось.

Апатия, защитный саркофаг, непробиваемый кевлар спасительного равнодушия - кто подарил мне эти охренительные тюнингованные доспехи и не дал сойти с ума окончательно? Иногда транквилизаторы выбивали из меня панику и содрогание нервов, кратковременно, больно... и мимолетно. В остальном, они работали более мягко. Вернули мне вкус, и я бездумно смаковала горячий кофе и вкусные рулетики, приготовленные его руками. Вызвали подобие легкого любопытства без каких-либо эмоций, сопутствующих ему. Я так и не находила ответов на возникающие вопросы - почему у него такой взгляд, которого раньше не было и близко? Что у него случилось? Почему он как-то осторожно ко мне прикасается, чуть ли не с заискивающим выражением на лице, словно к фарфоровой статуэтке? Наверное, потому, что недавно произошло что-то ужасное. Любопытство тотчас разбивалось о гранитную табличку с надписью "не влезай - убьет", и я оставляла эти попытки. Что бы ни произошло в прошлом, сейчас мне было хорошо от этого вынужденного неведения. Его руки больше ничего плохого не делали. Его слова - тоже. Наоборот, я ловила кварки чужих эмоций, и ничего угрожающего они вроде как не несли. На данный момент мне этого было достаточно.

... Сок нектарина течет по моим губам, заливая подбородок. Я в растерянности, не понимаю, что лучше - стереть его руками или ощущать, как сладкая капля стекает на шею. Как далеко она зайдет? За отворот кораллового шелка? До александрита в штанге пирсинга?.. Или еще ниже? Вряд ли до самого сосредоточения женского естества, хотя, как знать, может, это живительная влага, которая сметет мою апатию? Тень закрывает вселенную размахом острых крыльев, почти отчаянная попытка пробить мои крепостные стены. Но ему это вряд ли удастся, поэтому я не паникую и не сопротивляюсь. Пальцы вновь касаются моих губ, очерчивая их по кругу, в этот раз не находя блуждающей эрогенной точки. Подушечки его пальцев теплые. Немного шероховатые. Странное ощущение. Такие чужие и инородные и такие близкие, почти горячие, с едва ощутимой пульсацией крови. Они любят контролировать все и вся. Так происходит и сейчас. У янтарной капли сладкого сока никаких шансов - не то что сбежать на шею, но даже сорваться с обрыва моего подбородка в свободный полет... Но он не спешит прерывать ее медленный бег, дань закону всемирного тяготения. Мне интересно, что дальше. Пальцы поглаживают контур моего лица. Эта нежность может обмануть кого угодно, это не ласка, это фундамент мнимо безопасного барьера, за которым не ждет ничего хорошего. Осколки памяти не врут. Глаза больше не темные, любопытная игра света и тени, Я просто отстраненно наблюдаю за ними, не считывая никаких сигналов, не замечая в них ни малейшей эмоции. Вроде как они там есть... Но мне просто лень заморачиваться их прочтением.

Его губы совсем близко. Язык снимает каплю сладкого сока за мгновение до того, как накрыть мои губы. Непривычно. Осторожно. Без прикуса кожи и беспощадной экспансии языка. Вроде бы как это должно что-то значить? Следуя бездушной логике - да. За такими поцелуями всегда следует что-то большее. И это безумно логично. Слабый грохот в долине ожидания, он сотрясает шатер моего сознания веерным ударом с грифом "фенозепам" (этим меня тоже кормили...) Секс - это круто. Это даже было классно в той, прошлой жизни... Предполагается удовольствие, но почему-то я его не получала в последние дни... А ведь было же, да? Эта мысль ускользает, но я хватаю ее ослабшими пальчиками, словно крокодильчика за хвост. У меня сейчас состояние ребенка, привет, Эрик Берн. И нетленные строки Паоло Коэльо.

"Иногда надо воскресить в себе ребенка, которым ты был когда-то, и который до сих пор живет внутри тебя. Взглянуть на мир с его воодушевлением и непосредственностью... Иначе смысла в нашем существовании не будет..."

Ребенок любознателен. Это как будто ему подарили самую крутую игрушку, а она вдруг перестала работать. После того, как с ней поигрался ребенок постарше. Или долбанный взрослый. И вроде как не сломал, не разобрал на винтики-кубики, но уже совсем не то. Не приносит удовольствия долгожданная цацка. Этот вопрос не дает мне покоя. Но я терпеливо жду, когда он закончит накрывать мои губы своими. Когда ему это надоест.

У меня сейчас нет никакого скрытого мотива. Чистый лист детской искренности и любопытства. Как "почему люди не летают?" или "а почему зебры полосатые?". Мой голос не дрожит, я не успела отвыкнуть им пользоваться. Но он вздрагивает, когда я произношу свои слова с ненамеренно леденящим спокойствием.

- Я ничего не чувствую, - ни упрека, ни грусти, ни обвинения. И, проведя уже своими пальцами по губам, с обезоруживающим любопытством: - А что ты сделал, что я ничего не чувствую?..

Теперь боль имеет образ. Яркий фотооттиск на сетчатке его глаз. Фотокадр судороги, пробежавшей по его лицу. Чужая боль пытается непроизвольно накрыть и меня ударной волной, но мои стены нерушимы, и она легким рикошетом возвращается к нему. Прямо в уязвимый янтарно-серый мир этих глаз. Отчего-то мне кажется, что она не погаснет в них очень долго...

...Холодный, мокрый дождь. Забери меня с собой, я буду рядом...

В саду, за пределами комнаты... целого дома, ставшего местом моего заточения, светло. Фонари. Они горели всегда, раньше я просто этого не замечала. Поэтому так приятно наблюдать за акварелью дождя, подсвеченного электрическим потоком. Мне хочется открыть окно и просунуть руки в решетку, чтобы ощутить на себе эти рваные стрелы небесной истерики. Но что-то меня останавливает. Символы на стекле.

Три шестерки, число Дьявола. Это тоже логично. Как и 3,14здец. В этой обители зла не может быть иных чисел. Я спокойно смотрю на эту символику... Она даже похожа на тот знак, что автоматом замечала у него на шее. Инь-янь на три сектора. Это если их соединить...

Иллюзия не уходит. Достоверная как никогда. И вот две из этих шестерок переворачиваются. И уже не на стекле. Уже в сознании. В осколках памяти. И они не сами по себе... Они в ряду из...1, 2, 3... Десяти чисел!

*9***6***9... Что этот набор цифр, часть которых мелькает и ускользает, хочет мне сказать?.. Я пытаюсь понять. Ухватиться за обрывки этой важной информации... Но стоит моя стена, охраняя покой моих же сонных не завоеванных городов. В этот закрытый социум имеет доступ только логика на правах гостя-парламентера. Она не сухая, бездушная и расчетливая. Она похожа на кого-то харизмой своей уверенности и незыблемости. Ее сухие версии пока неубедительны.

Экзамены. Теория вероятности? История Украины? Свот-анализ курсовика? Ни то, ни другое, ни третье. И к чему образ маршрутного такси, единственного в городе, где стоит маленький плазменный экран, на котором помимо рекламы крутят диснеевские мультики?..

...Окно я все-таки открываю. Сила привычки, рука сама тянется к сигаретам на прикроватном столике... Щедрость Дьявола вместе с шелковым халатом и сорванным с шеи ошейником. Забираюсь с ногами на подоконник. Почти ледяная свежесть воды, усиленная кондиционированной прохладой помещения. Мое тело так долго было без какой-либо одежды, кроме цепей и гребаной кожаной полоски, что перестало остро реагировать на холод. Тонкая сигаретка со вкусом яблока несколько раз гаснет от капель дождя, я прикуриваю ее снова. Не замечаю ничего, даже того, что капли воды стекают по лицу, халат намок и прилип к телу, а кондиционер может добить этот безумный набор до пневмонии. Словно интуиция что-то хочет мне сказать.. Словно в этом ливне - огни маяков спасения.

Порыв ветра с оглушительным грохотом швыряет стеклопакет о стену. Неожиданно, но даже не пугаюсь. Просто сознание отмечает это с каким-то радостным спокойствием. Стихия искренна и не всегда жестока. Она более миролюбиво настроена ко многим из нас...

Поворачиваю голову на резкий хлопок входной двери. И с удивлением - да, простите за тавтологию! - понимаю, что меня настигла... эмоция удивления!

Он не должен был здесь появиться. После того, что я прочитала в его глазах. За что он, прежний, должен был исхлестать меня по лицу с оттяжкой - не за слова, нет, ведь я даже не осознавала, что они могут ударить. За то, что вызвала в нем эмоции, граничащие с одержимостью, а может, и перевалившие за эту грань. Чего я, разбитая и доведенная до подобного состояния, не могла в нем вызвать в принципе. Ведь не было даже такой цели. Но это было... любопытно, да. Вот лишилась я в теперешнем состоянии полного спектра эмоций - злорадства, удовлетворенности, эйфории от того, что отголосок моей боли задел его осколком.

- Пусти! - этот резкий захват рук мне знаком, знаком настолько, что может сравнять с землей мои оборонительные сооружения в один миг. Паника нашла лазейку в мой мир. Разведка доложила точно, каким ударом бить, чтобы пошатнулись эти стены. И тут капроновой удавкой горло перетягивает ужас. Кажется, я даже кричу, отчаянно колотя руками по его груди... Слишком тяжело вспоминать о том, что недавно сделали со мной эти сильные руки, которым предполагалось защищать, а не причинять боль.. Еще и тем, кто оказался слабее. А потом все резко обрывается. Лишь недоумение. Что это было только что? И только учащенное дыхание непонятным отголоском.

- Ты могла заболеть! Ты понимаешь, что творишь?! Да не будь ты в таком состоянии... Я бы всыпал тебе посильнее!

В каком состоянии?.. Плохо соображаю. Пассивно отмечаю, как его руки срывают с меня насквозь промокший халат, со смешными ругательствами пытается поймать пульт от климат-контроля, в итоге отбросив его прочь, шелк простыни временно стал полотенцем. Я смотрю на его суетливую панику и выдавливаю улыбку.

- А это вылечит, да?

Опять, без подтекста и издевки, но его прошибает. Зря. Я не хочу его присутствия. Я не хочу никаких его эмоций, потому как они будят во мне мои собственные, о которых я бы хотела забыть и не вспоминать. Ледяная стена дала трещину. Страх подкрался белым и пушистым зверьком. Песец. Чтобы его не показать, я просто закусываю губы, прогоняя из памяти пугающие образы. Цепи. Захват моих рук. Черная кожа туфель...

Какой не показать? Когда он возвращается... А я даже не заметила, что он куда-то уходил! - меня уже трясет. Во рту привкус крови. Боже мой, я не хочу. Я хочу обратно. Там было хорошо, никаких страданий и эмоций. Там, что бы он не делал, я этого не замечала, этот холод его давления, жар его ненависти и обволакивающую теплом безысходность. Я почти сбежала. Почему нельзя было оставить меня в покое в том мире, ведь я даже не стала бы сопротивляться?..

Он ничего не замечает... Вернее, думает, что это от холода. Не буду его разочаровывать или, наоборот, радовать раньше времени. Доверчиво прижимаюсь к его плечу в кольце сильных рук, любое ухищрение, только бы не догадался! Только бы... Насколько мне может уже быть хуже? Где эта грань? Теплая вода обволакивает ласковыми объятиями. А я из последних сил гашу в горле вопль отчаяния. Я вернулась. Мои стены пали под натиском его боли. Может, сознание, как утопающий за соломинку, ухватилось за этот шаткий мираж - тот, кто испытал боль, не сможет причинить ее снова... Его руки держат меня в захвате, а я кусаю губы и язык до крови, чтобы из последних сил нарисовать фальшивый баннер poHer Face. Чтобы он не догадался, что моя душа сейчас сама пришла в его тиски, протяни руку, - и можешь снова играть в свои жестокие игры. Мне нужно больше времени. Больше времени ничего не чувствовать, пусть правит пассивный холодный расчет, а не истерзанная уязвимость. Я больше не могу смотреть ему в глаза, и не потому, что он лишил меня этого права. Потому что он в них все прочтет, даже психологом быть не надо. Проще играть свою роль сломанной куклы и дальше, не встречаясь с ним глазами. Я чудом перестаю дрожать минут через пять, когда вода накрывает меня с головой, вернее, сама в нее погружаюсь, чтобы смыть слезы и остановить их поток таким экстремальным способом.

Если б он забрался в джакузи вместе со мной, было бы проще. Так бы у него не было возможности ловить мой взгляд. Но он свалил куда-то, обеспокоенно закатив глаза, как оказалось, за горячим чаем, и куда уж, по традиции, не без коньяка... Мля, я реально вернулась - раз сарказм на время нокаутировал ужас. Надежды на обратное погружение нет... Как же быстро, вашу мать! Вернулось все. Наверняка все, вместе с жестью - я же не могу за него расписываться. Нет уж, мысли и мотивы поступков ЕС пусть читает очередной адвокат дьявола или гениальный аффтар любовно-вампирских романов, если не побоится тронуться башкой. Потому что ею тронусь я. От того, что прикосновения ладоней, размазывающих по моим плечам гель для душа, сейчас вызвали реакцию.

И да, б..дь, не отшатнуться! Не с..баться с воплями! Не выцарапать ему глаза, чтобы не смел трогать! Вполне определенную и шокировавшую своей нелогичностью. Я е..нулась окончательно, а у меня даже микро-разрывы еще не восстановились!

Юля, твою мать, сидеть. Ничего не замечать. Вон, коньячку выпей. И думай, твою мать, как обернуть ситуацию в свою пользу, а не вспоминать в деталях, как он драл тебя на цепях... Именно драл, иначе и не скажешь. Что ты сейчас можешь этому противопоставить, кроме слез, на которые у него встает? Только закрыть эту боль глубоко внутри... Анна Ахматова с тобой в одной упряжке.

А завтра опять мне играть свою роль.

И смеяться опять невпопад.

Помнишь, ты говорил что любовь - это боль?

Ты ошибся, любовь - это ад...

С известной поэтессой меня в данный момент роднило все, кроме любви, которой не было в помине и не могло быть. Даже не потому, что он растерзал ее своей одержимостью. Будем честными, он с самого начала был для меня еще одним бриллиантом в коллекции шикарных мужчин, о которых можно было бы с легким сердцем рассказать дочери на совершеннолетие или подругам за бокалом мартини. Только вот бриллиант оказался черным. Редким. Беспощадным. На его фоне померкла крутая огранка белых, и он отравил свою обладательницу своими черными невидимыми излучениями... Перед тем, как отомстить за то, что посмела даже предположить, что он удовлетворится ролью драгоценного экспоната в сейфе ее побед. Кем для него теперь стала я? Подобной редкой драгоценностью в весьма осязаемой камере хранения?..

Мне удалось в тот вечер взять себя в руки. Сообразительность и придавленное шоком мышление получило необходимый отдых, чтобы уже совсем скоро сплести свои пути отхода и выхода. Подготовительные работы начались, только я этого еще не понимала. Успех первого этапа зависел только от меня. Остаться хладнокровной и невозмутимой, чтобы получить ответы на свои вопросы и удержать его внутренний зоопарк от повторения последней ночи, едва не стоившей мне потери рассудка.

Играть в апатию-меланхолию не сложно. Главное, не видеть его глаза и расслаблять мышцы тела, когда он к тебе прикасается. Никаких эмоций в голос, во взгляд и в изгиб губ. Даже при виде его беспокойства и чего-то еще, похожего на раскаяние. Рано еще до настоящей боли, и не тебе сейчас лечить его сознание. Ни сейчас, ни потом. Я закрывала глаза, когда он пытался заглянуть мне в лицо. Две девятки и шестерка прочно отпечатались в сознании, об этих числах я решила поразмыслить наедине с собой. Титанических усилий мне стоило справиться с дрожью страха... И иной дрожью, рядом с которой даже ужас сваливал в стопроцентном, скьюз майн дойч, а..е. Когда он подхватывал меня на руки - за этот вечер это случилось не менее четырех раз, - я расслабляла мускулатуру и устремляла взгляд в потолок. А потом просекла очень интересную фишку со взглядом в глаза. Смотри в переносицу. Расфокусируй зрение. Все гениальное - просто. Пока страх держал за глотку, я банально молчала. А потом под действием горячительных напитков (чтобы малышка не простудилась... Ведь с ней еще не наигрались...) пришло состояние покоя. Тяжело было гнать прочь воспоминания - тело помнило боль вторжения, холод цепей и поцелуи кнута, пусть не такие болезненные, скорее, унизительные до предела - но я из последних сил их гасила, убегая в более приятные моменты, вспоминая те периоды, когда мне было хорошо. Не с ним. И даже не с мужчинами.

Он пытался меня поцеловать... погладить шею... Прикоснуться к эрогенным точкам... Я до одури насиловала память, вспоминая даты исторических событий или вычитая в уме произвольно заданный интеграл с факториалом. Срабатывало. Весь мой с таким трудом возведенный покер фэйс был готов вылететь в трубу, когда я ловила его взгляд и убеждалась, что это не игра воображения и не желаемое за действительное. Именно боль. Я достала его. Вскрыла саркофаг, в котором, предположительно, так же стучало настоящее сердце, ценой своих жестоких страданий.

Было ли мне его хоть немного жаль? Народ, сожгите до пепла свои попытки увидеть во мне альтруизм, сочувствие, ванильно-розовый стокгольмский синдром, я не мать Тереза. Мне было хорошо. Я видела его боль и гасила торжествующую улыбку, жалея, что не могу замедлить пульс... Мне казалось, от мстительного злорадства сердечко шарахало так, что его слышали отдыхающие на побережье. Было что-то, что мне надо было выяснить. Его слова, которые во многом стоили мне погружения в безумие.

- Два года? Ты меня не отпустишь? - расслабленный взгляд в переносицу, в глазах любопытство ребенка. И оно должно там остаться, даже если ответ будет утвердительным.

Почему именно два года? Он что-то такое упоминал. Что через два года я... Нет, не думать! Забыть! Держать свою маску до конца.

- Юля... - с трудом не отшатываюсь от прикосновения его рук, прячу острые иглы неприятия, чтобы не ощутил и не понял, что я вернулась. - Вообще забудь думать о том, что я тогда сказал. Все неправда. От первого до последнего слова.

- Хорошо, - изображаю улыбку одними губами, стараясь не выдохнуть от облегчения. Почему-то абсолютная уверенность в том, что не врет. От кратковременной эйфории мысли уходят куда-то вдаль, снова перед глазами эти цифры... Что-то важное. Их 10...10... Вроде я близка к разгадке ребуса подсознания... Но его руки снова не дают мне сосредоточиться. Я помню, чем заканчиваются эти якобы утешительные поглаживания... Девятки и еще одна цифра отлетают на второй план. Я должна остановить его. Без боя. Без слез. Без просьб. У меня никто не отнимал женского оружия.

- А мы были вместе, да? - скулы сводит от идиотской улыбки ушедшей в себя безумицы, очень тяжело медленно обводить взглядом потолок, а не смотреть в его глаза. Он увидит там мрак, этого допустить нельзя. - Сколько раз?

Он пытается выиграть секунды, делая вид, что не понял, о чем я. Я ощущаю все. Боль. Растерянность. Сожаление. Хаотичный поиск выхода из ситуации. Мне не жаль, это бальзам на срезы моего окровавленного Я. Мне нужен ответ. Я помню с ужасающей правдоподобностью один раз, насчет остальных не уверена. Игра разбитого воображения? Иллюзия?

- Я не знал, что делать. Ты... Просто не разговаривала. Смотрела в одну точку. Я должен был попробовать все методы.

- Несколько раз, да? - скольжу расслабленным взглядом по спасительной точке на его переносице, а внутри сущность скручивается в тугой ледяной узел. Твою ж мать. Культ лечебного фаллоса прям. Такой симбиоз из двух расхожих анекдотов - "ну и сиди, как дура, без подарка" вместе с "е.у и плачу". Еле сдерживаюсь, чтобы не сжать кулаки. Интересно, что он еще мне начнет чесать в ответ, пользуясь моим неадекватным состоянием? Про волшебную палочку, сорри за пошлость?!

- Я думал, ты вспомнишь... Тебе же никогда не было со мной плохо? Вспомнишь ту ночь, когда забыла обо всем в моих руках...

- Не сработало, да? - ребенок констатирует факт. - Совсем-совсем?

Как же мне в тот момент хотелось сорвать с себя эту маску прибитой горем апатичной жертвы! Выплеснуть всю свою боль в отчаянном вопле, всего на миг, хватит слабости! - и сжать свои ладони на его шее, давить, сжимать до кровавых пузырей, и при этом смотреть в глаза, а не в гребаную переносицу! Возможно, у меня бы хватило на это сил, и да, после пережитого я теперь знала - меня не остановит слово Совесть. Теперь у меня были основания это сделать! Меня остановила его боль. Да... но не в том смысле, о котором вы все подумали! Нет! Я не насмотрелась на эту моральную агонию ЕС, мне хотелось снова и снова, пить этот коктейль адского раскаяния каждой чакрой, и становиться все сильнее... Я даже понимала все мотивы его поступков в тот момент - власть и осознание того, что ты держишь чьи-то эмоции в кулаке, не могла не вскружить голову! Понимала. Но, какого хрена, он решил воплотить ее в жизнь, не спросив меня?!

- Юля... - ментально ощущаю, как он пытается прогнать собственную боль, переключив внимание на что-то отвлеченное. - Ты никогда не думала о собственном бизнесе? Что бы ты хотела иметь?

...Тебя, тварь, страпоном размера XXL. Камеру пыток, нахрен. Мужской бордель. Кунсткамеру моральных уродов. И в каждой этой бизнес-сфере ты был бы вип-экспонатом.

- Спать, - отстраненно выдыхаю с растяжкой, чтобы не озвучить свои мысли ему в лицо. Моя мини-пьеса достигла цели. Усугубила его терзания на несколько пунктов. А мне действительно нужен сон. Хоть адреналин от успеха предприятия и бурлит в крови, титанические усилия, которые нужны были, чтобы сохранить лицо, не прошли бесследно. И я засыпаю. Сны лишены кошмаров, и впервые я вижу их красочными. Говорят, они черно-белые у нормальных людей, а цветные у тех, кто страдает отклонениями. Вот у него, наверняка цифровое с передачей оттенков. Это у меня пока еще аналоговое телевидение, но уже скоро...

Я просыпаюсь среди ночи от прикосновения его руки. Мое запястье в осторожном, нежном, но все же захвате. Крик гасит холодный расчет, и я, скрепя сердце, фиксирую эмоции осязаемыми цепями, надевая покер фейс даже в темноте. В его действиях дохрена настоящей, неигровой ласки. Она отличается от прежней - за ней не последуют издевательства. Я очень на это надеюсь.

Тьма мой союзник. Все, "Ад стал союзником рая в ту ночь, против тебя одного". В темноте я могу смотреть в его глаза и не заливать свои пассивно-сломанным тупизмом. Все равно ничего не увидит. А в силу своего застега в мире страдания - тем более. Come into my world, сладкий, и никакого вопля "красный".

Его слова долетают до меня, словно в тумане, но аналитический центр мозга включается в работу, цинично фильтруя этот звуковой ряд и подготавливая контрудар, фишка которого в том, что он не должен таким казаться. Его ладонь нежно разгибает мои пальцы, не встречая сопротивления.

- Это вернется. У тебя просто нервный срыв. - От его шепота сводит горло. Твою ж мать. - Совсем скоро, моя девочка. Совсем... - рука, обхватившая мою ладонь, уверенным движением перемещает ее.

Я мысленно прикусываю язык, ощутив сталь мышц его груди под теплой кожей. Его ладонь ведет меня давно забытым маршрутом, и я едва успеваю выровнять дыхание. Б..дь. Да что этот уе..к должен со мной сделать, чтобы я перестала на него реагировать?! Только лоботомию, вашу мать. Трогать такое тело и не испытывать ничего невозможно. Совсем. В принципе.

- Юля? - его губы совсем рядом.

Черт, я задержала дыхание. Ты палишься, детка. А он прав в одном. Все вернулось. От этого мне хочется уснуть и не проснуться. Из последних сил беру под контроль взбесившийся пульс, гашу ужас от осознания очевидности своего желания, ловлю спасительную точку на его переносице.

- Нет... Снова ничего. Это плохо, да?

Кажется, комната вспыхивает сотней мощных прожекторов. Это только мое воображение, но я до основания разглядела надлом в его глазах. Они снова неопределенного цвета... И он скоро погаснет, когда я напьюсь твоего отчаяния по самую глотку.

Тяжелее всего было вовсе не избегать его взгляда. Не симулировать ненормальность. Не бороться с желанием проснуться ночью и задушить его, спящего, подушкой. Тяжело было просыпаться в кольце его рук. Когда оковы сна только размыкаются, мир на миг кажется идеальным. Шелк постельного белья - самым ласковым и родным. Ощущение тепла чужого тела - закономерным, и волнующе приятным. Наверное, я неосознанно прижималась ближе, без всякого эротического подтекста, в необоснованном стремлении согреться после того арктического холода, который стал моим постоянным спутником с первого дня, как я переступила порог этого дома. Было несколько сладких минут неведения... Когда шаткий корсет прежних крыльев начинал расти со световой скоростью, подпитанный чувством безопасности и защиты, сонные глаза не хотели открываться, а губы изгибались в счастливой улыбке... А потом... Потом я просыпалась окончательно, и хрупкие сваи не успевшего стать железобетонным корсета рассыпались в пыль, черным пеплом накрывая сознание. Паника сдавливала горло, я с трудом успевала выровнять дыхание и предотвратить отчаянный рывок из его объятий. Видимо, получалось плохо, но он списывал все это на отголоски кошмарных снов.  

       Что делала я? Я играла свою роль. Роль поломанной игрушки, которую сильно любили, чтобы выбросить на помойку, и поэтому больше не откручивали ей руки-ноги и не выдергивали волосы. Это все можно было делать потом, когда она восстановится. А сейчас же имитировали детскую игру в больничку. Не стоило разочаровывать этого зверя. Двойственность утреннего пробуждения сводила меня с ума. С одной стороны, мне хотелось поскорее сбросить его руки собственника и смыть эти прикосновения под секущими струями контрастного душа. С другой - в этих объятиях, реально было что-то от безопасности. Пока я якобы сплю, меня не тронут. Запланированный отдых перед тем, как надеть свои доспехи и держать очередные удары.

       Пока я размышляла о том, выдавать ли свои карты, или насладиться... Скорее, воспользоваться мнимой передышкой, он проснулся сам. И гребаный самоконтроль оказался под ударом. Шелковая простыня поползла вниз, остановившись на талии... Я прикусила припухшие губы, чтобы не закричать, но мышцы тела превратились в гранит, который едва не отбросил его ладонь. Или мне так показалось?

       - Ты проснулась?

       Проснулась. И я все еще ненормальная. Как та девочка со стройки, что надела каску, когда на нее и мальчика летела плита. Мальчика размазало по стройплощадке, а девочка только улыбнулась. Теперь всю жизнь бегает и улыбается. Весь мир театр, и люди в нем актеры. Поднимаюсь, из последних сил приказывая заткнуться бешено колотящемуся сердцу и встречаю его взгляд... Черта с два. Острый эротический импульс захватывает сознание, водружая там свои пиратские флаги. Какая нахрен мишень между глаз, если я не могу оторвать взгляд от его губ... Которые... Да! Я в неадеквате! И мне это сейчас простят! Спишут на безумие или застег в моем мире боли! Если я с таким же отсутствующим видом запущу свои пальцы в его волосы и, изобразив потустороннюю улыбку, сожму что есть силы, чтобы эти самые губы оказались там, где... Где не надо будет выдерживать его взгляд, в общем! На той высоте, с которой он не сможет рассмотреть во мне возвращение прежней Юльки. Перепуганной. Почти убитой. И сексуально озабоченной по самое мама не горюй. Ловкость языка и пять минут... а может и больше... только бы не меньше! Долгожданной тишины. От его языка можно реально перестать симулировать ненормальность, можно запросто в нее вернуться. 

       Что это было? Подсознательная попытка доминирования? Требование сатисфакции за шокирующее изнасилование на цепях? Стремление доказать себе, что мужчина, выписывающий жаркие иероглифы языком на складках моей киски и внутри нее, практически не опасен? Или просто не самая изощренная подмена сознания, которая позволит ненадолго вырваться из безрадостных дней моего существования?

       Прикосновение пальцев к подбородку шарахает током. Совсем  не грубо, но я в ужасе. Меня раскрыли. Это конец.

       - Что с тобой?

       Играть в молчанку сегодня не выйдет. Из последних сил мысленно призываю - "poHer face, приди!" - вместе с улыбочкой годовалого ребенка.

       - А что со мной, - тяну эту тугоплавкую резину без какой-либо интонации. Стараюсь не замечать испытывающего взгляда. Догадался! Вот хрень. Или все же... 50 на 50? Охотник осторожен. Он вообще не торопится в свете последних событий делать поспешных выводов. Не хвататься обеими руками за любой из тех сигналов, который дал понять, что я пришла в себя. Так ему было бы проще. Так ему было бы привычнее. Но не живет мир по твоим законам. Самая незыблемая константа ломается, если передавить. Приходится анализировать и включать разум, пряча излишнюю эмоциональность и эгоизм. Идти путем наибольшего сопротивления. 

       "Что за...!" - на миг холодная волна липкого ужаса сковывает позвоночник, прежде чем я понимаю, что ничего ужасного не произошло. Просто поцелуй. Краш-тест моего Я. Внезапно, настойчиво, но нежно. Для меня шок, что он может так целовать. Не пить из губ мою волю, зажав в захвате неизбежности, не отбирать мой кислород, насилуя языком до чувства горького опустошения. Наоборот, снимать всю тревогу, запечатывать ее скрытые чакры на моих губах. Мне так хочется поверить в это в данный момент, но я прогоняю прочь эту недостойную слабость. Заморозив внутри мгновенно выступившие слезы от осознания несовершенства этого мира в целом и его отдельных индивидуумов. Ведь ты можешь по-другому! Ты можешь прожить не час и не два без своей потребности ломать, крушить, причинять боль, доказывая себе... что доказывая? В последнее время мне все чаще кажется, что своим поведением он что-то пытается доказать только мне... Сегодня его губы будут целовать мои, так и не произнесшие отчаянные слова, успокаивая, деактивируя их непривычной нежностью, а завтра будут пить из губ жизнь посредством грубого прикуса. Я так устала от неопределенности. Боже мой, пусть будет что-то одно. И мне даже все равно, что. Только не эти безжалостные качели из света в темноту...

       Сколько времени нужно ослабленному нервным стрессом сознанию, чтобы принять неизбежность и отключить все защитные экраны? Совсем немного. Я с какой-то апатичной обреченностью осознала, что мои губы начали отвечать на этот поцелуй. Мне никогда его не переиграть. Он был победителем изначально. А я подписала пакт о собственной капитуляции, помогая ему брать свои крепостные стены, и практически расстреливать на месте защитников моего же обреченного государства... Горло сжало беспощадными тисками, дрожь страха и безысходности, зародившись внутри уставшего сердца, атаковала каждую клеточку тела, когда я с мучительным стоном вырвалась из сладкой и ужасающей одновременно атаки губ. Я боялась встретить его взгляд, почему-то решив, что ничего, кроме злорадного превосходства и издевательского триумфа победителя, в нем не увижу.

       - Юля!.. - донесся до меня его отчаянный шепот. - Девочка моя...

       Я ненормальная. Я такая же, как и он сам. Ненадолго хватило моего самоконтроля. Да и был ли он, этот самоконтроль?.. Меня трясло, не разрыдалась я только чудом, когда Дима подхватил меня на руки, легко, словно я больше ничего не весила. В его руках было тепло. Вот такие объятия в последнее время даже не вызывали отторжения.

       ...Черно-песочная плитка в ванной не успела прогреться горячим паром воды. Этот холод проникает в позвоночник, он вроде как должен отрезвить, но ничего не происходит... Почему?! Наверное, он меня уничтожил. Как бы я не сопротивлялась, это произошло. Теплые брызги душа-распылителя стекают по моему лицу, маскируя слезы беспощадной капитуляции, но мне уже все равно, пусть видит. Наслаждается. Мне уже не помочь. Я знаю, что не должна верить тому, что происходит. Это ничего не меняет. Его боль отпустит сразу, как только он убедится, что я в порядке. Уйдет, исчезнет, соберет себя по кусочкам и вернется уже моей болью... К черту реванш. Мое кодовое слово. У меня есть выбор... Кажется... Будь осторожна с желаниями, твою мать. Они имеют коварное свойство сбываться, и иногда овсем не так, как тебе хочется. Эта мысль пролетает на световой скорости в задворках сознания... Перед тем, как я понимаю, что мои сигналы считаны и расшифрованы. Мы, сами того не желая, стали неотъемлемой частью друг друга. Пусть я по-настоящему хотела его смерти, так же сильно, как и он моей окончательной капитуляции, ничто уже этого не изменит. Мы, сами того не осознавая, создали утонченно-инновационную телепатическую связь, сеть тонких ментальных объединений. Дар небес или троянский конь епархии Дьявола?

       Бриллиантовые струйки воды обволакивают, они смывают не только слезы. С ними уходят предрассудки, и приходит осознание. Вслух я об этом не просила. У меня не может быть комплекса вины. Мысли... Это реакция на стресс. И желание увидеть его на коленях. Пусть так. Пусть это подмена понятий и сознания. Он мог бы приказать мне это сделать. Расслабиться и не изображать вселенскую печаль. Но не это было бы самым ужасным. Ужасно было, если бы он предоставил мне именно сейчас право какого-либо выбора, заставив потом гореть от чувства неисчезающей вины за подобное желание. Этого бы я точно не вынесла. Мне опять не оставили выбора. Как легко было обманывать себя и таять под лавиной его осторожных поцелуев, прикосновений языка к ничем не скрытой сейчас шее. Его язык плавно скользил по поверхности кожи, изучая, словно в первый раз, уязвимую впадинку, теплые струйки воды усиливали ласкающее скольжение, приумножив ощущения в десятки раз. Осознание того, что я, по сути, опять лишена права протеста, внезапно высушило подступившие слезы. Мои руки никто не сжимал в тисках, впечатывая над головой в быстро принимающий тепло испанский кафель, никто не пил мою капитуляцию взглядом, проникающим внутрь самой души, и даже не напоминал мне о моем истинном положении. Могла ли я дальше скрывать свое возвращение? Больше нет. Пульс отсчитывал свои тысячи ударов в минуту, тараня барьер его языка, участившееся дыхание выдавало с головой, но я с шокирующей уверенностью понимала, что даже апокалипсис не заставит меня сейчас молить о пощаде. И никакой Тьме больше не скрыть моих настоящих ощущений. Не испепелить вырвавшихся вновь в мир живых искрометных эмоций.

       Стена, вобравшая тепло моего тела, была на тот момент единственной опорой. Так легко было сползти вниз, но гордость не позволила. Она вернулась. Ее ранения оказались не смертельными, клиническая смерть - кратковременной. Они недавно рука об руку вышли из переговорной комнаты моего рассудка вместе с сознанием, заключив соглашение о прощении и перемирии. Сознание с легким сердцем поставило свою подпись, обязующую закрыть недавние ужасные воспоминания на своих задворках. Не хватало только шампанского. Но еще не вечер. 

       Губы, исследовав каждый микрон кожи моей шеи, уверенно переместились на грудь. Кажется, перед этим был быстрый вопросительный взгляд снизу вверх, словно негласное ожидание моего разрешения... Что, скорее, было всего лишь игрой фантазии. Капсулы сладчайшего яда растворились в крови в одно мгновение от такого положения вещей, хотя смысл вспыхнувшей эйфории я осознала только потом - Дима был там, где ему и полагалось быть с начала нашего знакомства. Без двадцати минут - почти у моих ног.Нах.. самоконтроль и игры. Когда горячие губы сомкнулись вокруг ареолы соска, вакуумным зажимом втягивая его в горячую полость рта, я спалилась окончательно. Хоть бы постаралась изобразить стон боли, а не удовольствия, не так хреново было бы потом, спустя чуть больше суток... Я привыкла жить настоящим в последнее время и не заглядывать в будущее. Но сознание соблюдало условия договора. Держало меня в неведении.       Как это возможно? Поцелуй груди, а отзывается чуть ли не в сердце. В эпицентре, скоплении галактик моей вселенной, горячими вспышками рождения новых звезд, в бесконечном пространстве четкой 3D-панорамы. И гаснут факелы на всех баррикадах обороны, нет больше "стоять до конца", есть "жить настоящим днем"... Жаркие поцелуи не успевают смыть потоки воды, они расцветают заново - яркими вспышками сверхновых, и в этом ярком сиянии любая боль кажется самой желанной и востребованной лаской, необходимой, как кислород... Его пальцы чертят знакомый и понятный без любого навигатора маршрут, вниз, легкими прочувствованными прикосновениями... За миг до того, как заменить их языком по указанной трассе навстречу своей цели. Моему возвращению... и скорой капитуляции... Мне надо это остановить... сомкнуть ноги... Этой ласки я не выдержу, он владеет ею в совершенстве. Но ни сил, ни желания нет сопротивляться его горячему языку на лепестках нижних губ. Это конец света в отдельно взятом масштабе. Ногти скользят по шершавой плитке, я могу упасть, но мне этого не намерены позволять. Его правила. Его игра. Даже если на коленях сейчас не я... Реально, не я... он! Прикосновение пальцев к моим бедрам удерживает на месте, не позволяя упасть и остановить свое тело и душу от последующего унизительного разгрома. Тебе так необходимо во всем быть первым!!! Все контролировать! Даже в этот момент ты не упускаешь возможности напомнить, кто тут главный... От этого умозаключения меня прошибает радужным током, поток чистейшего желания и вожделения, разложенный гранями призмы на цветной спектр, который поглотит меня полностью... Бл... кажется, уже поглотил!

       Добрая фея, твою мать, как так получилось, что, пролетая над нами, ты услышала из всех моих желаний только это?! Где ты бухала нектар, в то время как я задыхалась от боли, сходила с ума от унижения и отчаяния, за шаг до безумия и суицидального порыва? Что тебе мешало наколдовать мне свободу от этого Монстра? Ну, хотя бы нафеячить пофигизма?..

       Обрывки мыслей, осколки памяти... всю эту возвышенную поэтическую ассоциацию накрывает приливной волной вместе с настойчивыми прикосновениями его языка. Вашу мать. За что мне это?.. Такое нереальное удовольствие после всего пережитого? В венах вместо крови пляшут искры фейерверка, обжигая изнутри до невозможности интимными и сладкими разрядами. Неумолимо. Быстро. И я убью его прямо сейчас без сожаления, если он остановится...

       Скрывать дальше невозможно, да я и не думаю об этом в тот момент. Поглаживания, потом удары настойчивого языка, прямо по сосредоточению всех нервных окончаний... Мой мир вырывается за просторы вселенной мощным цунами черно-красного калейдоскопа. Сил держаться на ногах все меньше, и его руки уже не смогут меня остановить, если я сползу по стене. В какой-то момент меня выгибает предоргазменной судорогой, пальцы непроизвольно впиваются в его волосы... Тогда мне это простили. Или не заметили. Или забыли. Его голос меня не останавливает. Не обдает пожар моей чувственности холодно-расчетливым "что ты себе позволяешь?" или "после получишь 10 за свою выходку". Холода больше нет... Опять так быстро стерлись грани между тьмой... и тьмой черно-красного оттенка. Его шепот способен перекричать шум льющейся воды, грохот моего пульса, он словно акустически усилен кафельными плитками, такими же чужими и инородными там, где я не согрела их теплом своего прижатого тела.

       - Хватит... Отпусти себя... 

       Еще немного, и меня не надо будет об этом просить. Я вообще не понимаю. Говорит он что-то или это плод моего разгулявшегося, перевозбужденного воображения.

       - Я обещал... Все вернется... Моя непокорная мятежница...

       Мне не хватает этих слов. Я буду взлетать еще выше, даже если он мне сейчас зачитает раздел из учебника по квантовой физике. От одного только голоса. От необходимой, как кислород, иллюзии временной безопасности. От того, что происходящее сейчас не ради моего унижения или доказательства его превосходства, а лишь ради моего спасения, даже если я больше не на краю. В таком состоянии все нервы обнажены, открыты все каналы ментального восприятия, и, как бы я не хотела убедить себя в обратном - сейчас все, что не делается, только для моего спасения. От раскаяния, страха или от планомерного внедрения в жизнь просчитанной наперед партии по моему порабощению - не имеет значения.

       Пальцы внутри... G, предательница, у тебя не хватило ума скрыться. И как это здорово, что ты без мозгов, в отличие от своей обладательницы, которой надо все анализировать и искать повод отказаться от удовольствия. Я не понимаю, чего мое тело желает больше. Чтобы он продолжал говорить, или же чтобы его язык не останавливался, насилуя клитор и доводя до сладкой агонии. Легким касанием, словно ветерок... почти агрессивным нажимом, от которого прошибает каждый нерв, донося эндорфиновый поток до самого сердца. Медленно, словно все же решил выбить из меня униженные стоны и мольбы о пощаде... Резко. Ускоренно. Чтобы остановиться на самом пике подступающего взрыва... Я бы могла продержаться, но мои глаза предательски раскрываются, хватает доли секунды, чтобы оценить открывшуюся панораму. Мои пальцы, сомкнутые в кулачки, сжали его волосы в захвате, оттянув наверх, наверное, реально больно сейчас.. Тот, кто превратил мою жизнь в кошмар, на коленях у моих ног. Его руки, обхватившие мои ноги чуть выше колен в почти молитвенном экстазе. И, как финальный, разрывающий аккорд - внезапная атака языка внутрь моей киски, быстрыми движениями. На поражение. Без остатка. Сильнее и настойчивее. Снова и снова. Переплетение узора плиток плывет перед глазами, и простор ванной комнаты взрывается симфоническим оркестром моих стонов. Непревзойденная акустика словно подвешивает отголоски эха в пространстве, и лучше этой немеркнущей классики я еще ничего в своей жизни не слышала.

   Ты выиграл, Е..тый Садист. Остается только поблагодарить, что всем своим орудиям пыток, которые оставляют след не на теле, а в душе, ты в этот раз предпочел собственный язык.

       Капитуляция прошла относительно безболезненно. Я просто приказала себе - держать лицо. И сделать вид, что я сама приняла такое решение, а вовсе не он меня заставил. Да уж. Пошли два извращенца в душ... заодно и искупались. От его внимания сводит зубы и хочется закатить глаза. Как на том самом распространенном демативаторе с Дауни-младшим... Я вру себе снова. Мир расцвел для меня радужным спектром, пусть ненадолго, пусть именно сейчас, но уже за это я стала на десять процентов меньше его ненавидеть. Жить настоящим, сегодня мой осознанный выбор. Это было так неправильно с одной стороны, и так выбивалось из выстроенной системы... На ногах удержаться я не смогла. Но он не дал мне упасть. Подхватил на руки, что-то приговаривая и поглаживая по мокрым волосам . Ничего плохого, но моя реакция в последнее время была непредсказуема, я из последних сил сдерживала поток слез от его гипертрофированной нежности. Могло быть гораздо хуже, помни, кто твой враг. Мог потребовать свою порцию оральных ласк в ответ... Или не мог? Я запуталась в паутине его неадекватности.

       - А теперь за маму, - очередная умопомрачительно вкусная тарталетка касается моих губ. Шутки у нас тоже ипанутые. Можно было просто дать мне вилку с ножом, тем более, что я не кидаюсь на него в последнее время с подручными предметами. Правила игры негласно приняты.

       - Не хочу! Правда, хватит!

       - Не будешь слушаться... Я расскажу твоей маме, что ты отказываешься от еды!

       - Очень смешно. Не забудь ей рассказать, что ее предполагаемый зять не столь много времени тому...

       - Юля. - в его взгляде предупреждающий платиновый блеск. Да у тебя совсем фигово с чувством юмора, чувак. Мама, скорее, будет рада видеть зятем Ганнибала Лектора или же Усаму Бен Ладена в качестве еще одного моего мужа, чем тебя.

       - Расскажи, - беспечно отвечаю с набитым ртом. Ага, еще найди моего папу. Я его хз когда видела в последний раз.

       - Думаешь, не сделаю? Я умею быть убедительным. Особенно по скайпу.

       - По скайпу? - вовремя успела проглотить. Настроение грозит скатиться в минор от одной этой фразы. Это жестокая шутка. Хуже только - сказать, что он меня хотел отпустить, а, поскольку я не съела всю его кулинарную экспозицию, передумал.

       - По скайпу. Или ты уже не хочешь поговорить с родными?

       Мне бы безразлично выплюнуть ему в лицо слово "нет". Изобразить пофигизм. Но я не могу. После выступления в ванной моя душа обнажена до самой сути. И мысль о том, как беспокоются родные, отравляла мою лушу наравне с насилием все эти дни.

       - Я очень хочу.

       - Значит, пока не доешь десерт, никакого скайпа. Твоя мама и без того меня через монитор покусает, когда увидит, до чего я тебя довел.

       У моей матери, долб..б, слабое сердце. Нет крутых клиник, тепличных условий, косметических салонов и СПА курортов, как у твоей. И прикалываться над моими торчащими ключицами тупо, потому что еда здесь ни при чем. В этом виноват ты сам.

    Я ничего этого не говорю. Улыбаюсь показной улыбкой кошки при виде сметаны.

       - Не показывайся ей в монитор, хорошо? Она потом достанет меня расспросами.

       Когда за ним закрывается дверь, внезапный и быстропроходящий удар головной боли сдавливает виски. Скайп. Возможность. Шанс. Юля, думай! Но мыслей никаких. Потому что я прекрасно понимаю, что вряд ли мне позволят пообщаться с матерью наедине. Будет наблюдать. Ведь я могу спокойно отправить сообщение об истинном положении дел... Если Настя дома... Она б отнеслась к этому, как к веселому квесту...

       Он возвращается с ноутом последней модели. Конечно же, закономерно.       - Логин и пароль, скажи мне, - вопрос потрясает своей двусмысленностью. Словно меня просят сдать все замки от моего сердца. От души, которая еще пока выдерживает натиск обстоятельств. Может, так и было, мы вообще до одури тесно проросли друг в друга в последние дни. Надо сменить, мелькает быстрая мысль, когда я произношу свои данные.

       - Дай! - не выдерживаю, протягивая руки. Его улыбка шире. Не могу ничего понять.

       - Возьми, - он с трудом сдерживает смех. В его руках рубашка. Темно-синий шелк. Мой халат промок в ванной, и тело скрывает только плед. Я, наверное, уже привыкла быть раздетой, но это совсем не веселит. Он сделал из меня то, что хотел. Необратимый процесс в сознании запущен. Быстро продеваю дрожащие руки в рукава. Пальцы не слушаются, застегивая пуговицы. Косметичка черт знает где... надеюсь, никого не напугаю. Если я на отдыхе, согласно легенде, отсутствие боевого раскраса никого не удивит.

       - Юля, - возвращение прежнего ЕС. Сталь во взгляде и обещание чего-то ужасного. Мне полагается понимать его сейчас без слов. Никаких воплей "спасите меня". Никаких попыток что-то отправить при помощи смс-ки или жестов. 

       - Я все поняла, Хозяин, - за то, что он дал мне возможность успокоить моих близких, я могу называть его так, как он того захотел. Не время усугублять свое положение показушными понтами. Сейчас не время... Он садится рядом по ту сторону монитора. Руки на крышке дисплея. Мне пояснять не надо - что-то не так, одно неверное движение, и одним жестом экран будет сложен пополам. А я, скорее всего, тоже потом огребу по полной в позе сложенного вдвое ноутбука.

       Сердце, кажется, замирает, когда раздается сигнал. И подпрыгивает, заряжаясь почти счастьем, когда я вижу на экране бегающих чертиков в глазах Насти.

       - Систер!!! - едва не жмурюсь от ее пронзительного вопля. - Ни фига себе, ты куда пропала? Мы уже думали в розыск подавать!

       Просто шутка. Заезженный штамп. Знала ли малая, как близка была к правде? Дима внимательно наблюдал за мной. Вот только непонятно, за чем больше. За тем, чтобы я не сказала лишнего, или за отпечатком грусти на лице. 

       - Настена, все в порядке. Я в Египте, - улыбаться было несложно.

       - Не, а че бледная, как Белла после укуса Эдварда? Ты не загораешь? 

       - Загар не в тренде, - делаю над собой усилие, чтобы забыть о Димкином присутствии.- Что у тебя хорошего в жизни происходит?

       - Да фигня полная! - глубокомысленно изрекла в ответ сестренка. - Крапивко меня достал. Сил нет. Что делать, а?

    - Расскажи поподробнее, - общение с близкими расслабляет. Даже плечи уже не так напряжены. - Просто не общаться - разве не лучший выход?

       Кажется, Димка улыбается. Без издевки. Без подтекста. Обычной искренней улыбкой... Ему знакома эта ситуация. Забавляет. Он хочет создать этим некую зону комфорта для меня, но... я ему не верю. 

       - Я ему сказала, что не хочу с ним мутить... ну, встречаться в смысле. А вчера, когда шла с тренировки, он меня в переулке подкараулил...прижал к стене... я испугалась, а он мне на ухо - "ты попутала, чика, от таких как я не уходят!" У него знаешь, глаза такие при этом были...

       Мля, надо было между ног, тем приемом, что я тебя учила. Сразу. И не думать, что пройдет само, когда вырастет... Не пройдет! Станет хуже! Твоей сестре это известно... потому что некому было... за все это время... его остановить! Такого, как мать его, больной на всю голову старшеклассник Крапивко!

   Слезы сжимают горло. Вашу мать, я никогда так много не плакала, как сейчас, с ним!

       - Я завтра скажу этому дебилу...

       - Настя, слушай меня, - мне не хватает кислорода, я игнорирую обеспокоенный взгляд Димы. - Не перебивай и не спорь. Отчим не вернулся?

       - Нет, а с мамой смысла нет говорить, ты ее знаешь. Виновата я!

       - Вечером сбегаешь к Лене. Расскажешь ей все, как есть, и скажешь, Юля просила помочь. - Моей сестры это не коснется. Никаких задатков ЕС поблизости не будет. Кто-то из авторитетных друзей подруги обломает рога этому офигевшему школоло. - Договорились?

       - Ага, - звонок мобильного...то, чего я тоже лишена сейчас. - Оки, систер, я побежала, мы с Ксанкой на пляж собирались... О, маман шлепает... Мужайся!

       Я едва успела взять себя в руки. Улыбалась, но хаотично моргала ресницами.

       - Здравствуй, мама.

       - Юля, - мать в своем репертуаре. - Что ж я за эгоистку-то вырастила, поясни мне? Что одна, что вторая? Где тебя носит? Тетке даже записки не оставила. Лена как на работу ко мне бегает, спрашивает, где ты и что с тобой! Ты мать в гроб решила загнать?

       - Мама... все хорошо. - Миссия выполнена. Я хоть смогла решить Настину проблему. Только б пошла к Лене, а не проигнорила. Мама... Это мама.

       - Что на тебе? - ее глаза расширились настолько, что я подпрыгнула. Паук, что ли?!

       - Ты в мужской рубашке?! Почему я не удивлена? Совсем стыд потеряла? Вот, значит, в чем дело! Я с ума тут схожу, а она развлекается! Ты хоть бы причесалась!

       - Мама... я на море... Мама, все не так! Это женская блузка... Это Джон Варватос! Это шелк... - не понимаю, что несу. И она не понимает...возможно, сегодня наш последний разговор... После той ночи я не исключаю и такой возможности. Но тема неизменна. Дочь - шлюха. Дочь сама во всем виновата... так, по сути, и есть. Не будь я такой, ничего бы этого со мной не произошло... только шлюза могла пойти в бар и подепить неадеквата.

       "Тебя убедили в неотвратимости вымышленной вины", - скажет мне спустя не так уж много времени мужчина, который станет смыслом моей жизни... и Ангелом-Хранителем во всем. Но сейчас я застегнута этими обвинениями. 

       - Я с ума схожу, Юля! Когда ты приедешь?! Почему ты не звонишь?! У тебя совесть есть?!

       Потому, что мне этого не позволили. Потому, что я была шлюхой, а с такими случаются е..нутые садисты. Это с хорошими девочками такого не происходит...

       - Я приеду, мама. До встречи. Была рада тебя слышать! - нажимаю кнопку обрыва вызова прежде, чем он успевает перехватить мою руку. Мне все равно.

       - Что с тобой? - надо же, мы делаем вид, что нам жаль. 

       Понравилось, гребаный мажор? Увидел изнанку жизни? Да что ты об этом знаешь... У нас честью было штопать колготки, а когда я начала покупать новые, на меня навесили ярлык б...и. Ибо откуда лишние 50 гривен у красивой молодой девчонки? Каких бы успехов я не добивалась, никто не хвалил меня. На мне поставили крест с наступлением моих первых критических дней...

       - Я не знал. Прости, - он просто садится сзади, притягивая меня к себе. Вашу мать. Все закономерно. Мне хочется выговориться, но я сжимаю зубы. Надолго не хватает.

       - Что не знал? Как в школе мне ставили 2, потому что приходилось выбирать, взятка или ужин? Как я до октября бегала в школу в босоножках? Как мать убивала себя на трех работах, а отец, урод, даже алиментов платить не стал?! Как мать назвала меня тварью за первый дорогой подарок от мальчика?! Чего ты, мать твою, не знал?! Думал, аристократку королевской крови тут на цепях пялишь?!

       Давай, врежь и заставь меня заткнуться. Чего еще от тебя ожидать... Но его руки внезапно обнимают меня со спины... какое-то иное объятие. Или я стала очень мнительной...

       - Твоя мать очень любит тебя, - с задумчивой уверенностью произносит он. - Она просто не умеет проявлять свою любовь по-иному. Она прячет свою боль за безопасность дочери под маской нападения. Может, еще не сейчас, но пройдет всего несколько лет, и ты поймешь...

       - Ты не понимаешь... - горло предательски щиплет. - С таким детством... Ты ничего обо мне не знаешь!

       - Ты думаешь, с иным детством все радужно? - он не жалуется. В голосе мало эмоций. Констатация факта. - Когда от тебя откупаются дорогими подарками? Когда на твой выпускной предки с легким сердцем сваливают на прием в мэрию, забыв о тебе напрочь? Когда рады сплавить хоть в Колумбию, хоть на Бали, только бы под ногами не вертелся? Когда я им на полном серьезе говорю, что в Рио приобрел кокс, а мне спокойно отвечают - "веселись, сынок"? Когда между родителями... черт знает что происходит, а у тебя еще не хватает опыта и знаний, чтобы понять, в чем неправильность, и почему от тебя готовы просто отмахнуться? Ты пытаешься доказать что-то отцу, который видит в тебе лишь усовершенствованный станок по дальнейшему выколачиванию бабок... Приходишь к матери поделиться первыми поражениями, получить поддержку и банальное заверение в том, что дорогу осилит идущий, а в ответ - Димочка, закрой рот, ты и слово "не получилось" несовместимы, будь добр, американский смайл и no problem. За то, что сказала тебе твоя мать, пусть даже в такой манере... Было время, когда бы я отдал все. Деньги, авто в 17, тусовки и поездки... если б моя мать сказала бы мне хоть раз что-то подобное!