В «Безымянном» баре (так он и назывался) на выходе из стыковочного узла Агнешка выделялась среди всех остальных: из всего потока безымянных работяг и шахтёров в штанах, клетчатых рубахах и комбинезонах. Одета она была как столичная штучка, прибывшая на роскошный морской круиз. Вот только на красной планете, вокруг которой вертелась станция Беляев, не было ни одного настоящего моря. На Агнешку невольно обращали взгляды.

За барной стойкой она жевала золотыми зубами шоколадные конфеты, запивая газировкой, и украдкой нюхала в обе ноздри ганимедский порошок, надеясь укротить своё волнение и перебить кислый запах пота и отчаяния, исходивший от прохожих.

Рядом к ней подсел молодой человек, тоже выделяющийся из толпы, и заказал стакан виски со льдом. Агнешка взглянула на него из‑за тёмных очков в роговой оправе. На нём был мятый дождевой плащ. Воротник его рубашки был мокрый от пота. Из‑под шляпы-федоры торчали нечёсаные рыжие волосы. Лицо сухое и женственное, очень бледное, как у актёра японского театра. На руках — белые хлопчатобумажные перчатки. Человек, работающий руками, так одеваться не станет. Впрочем, это могло сыграть на руку: они могли сойти за парочку любовников, в случае чего.

Человек поднял стакан виски и пока он пил, его острый кадык ходил вверх и вниз.

— Так это Вас нужно отвезти на Фобос? — спросил он и разгрыз кусочек льда во рту.

— Да, — ответила Агнешка.

Бледный незнакомец положил пару бумажных долларов под пустой стакан.

— Челнок отходит через пятнадцать минут. Посидите здесь минут пять. Наши места будут рядом, — сказал он, завязал ремень на плаще и ушёл.

Бармен поднял стакан и деньги. Под ними лежал билет.

На борту незнакомец появился перед самым вылетом и сел рядом с Агнешкой, как и обещал. Свою шляпу он снял и закинул на место для багажа. В пути они не разговаривали пока в иллюминаторе наконец не появился Фобос: булыжник неправильной формы, избитый метеоритами и освещённый отражённым от Марса светом. Это успокоило Агнешку.

— Почему вы, простите, Вы именно здесь? — спросила она.

— Вокруг Фобоса нельзя запустить искусственный спутник, — спокойно сказал незнакомец. — Всё из‑за его орбиты. Здесь за нами не могут следить со спутников и самолётов, как на Марсе. Ещё внутри много полостей, в которых можно прятаться.

Говорил он, глядя грустными, подведёнными тушью глазами в иллюминатор.

— Вы же знаете, что всех Вас рано или поздно найдут и перебьют, — сказала Агнешка. — Ваш предводитель — большой мечтатель.

Незнакомец улыбнулся, не отрывая взгляда от звёзд за стеклом.

— Так мы его и зовём: «Мечтатель». Он когда‑то работал космическим монтажником на земных станциях. Из‑за аварии его выбросило на орбиту, и он провисел там один несколько дней, медленно приближаясь к радиационному поясу. Тогда, в полном одиночестве, он увидел истину. Позже он подарил нам Мечту. Это намного больше чем такие мелочи как права рабочих, полезные ископаемые или независимость Марса. Всё это лишь попытки приспособиться к миру корпораций, извративших человеческую сущность. Мечта — это намного большее.

Агнешку впечатлило, с каким глубоким одухотворением он это произносил. Ей захотелось расположить его к себе, чтобы выведать побольше. Она положила свою ладонь на его ладонь в белой перчатке, от чего он смущённо поёжился, но руки не убрал.

— А кто же ты? — спросила Агнешка. — Ты тоже мечтатель? Как зовут тебя?

— Моё имя Ален Готье, но оно осталось там, в Новом Пакистане, откуда я родом. За мной же навечно осталась кличка le Samouraï, что значит «служить». Я служил всю свою жизнь разным боссам на разных планетах. Убивал, грабил, вымогал деньги, выбивал долги. Слепо исполнял чужую волю и дурные поступки. Теперь же, я контролирую свою жизнь, и честен с собой. Те качества, которые я развил в служении, помогают мне. И мне нравится эта кличка, ведь я продолжаю служить, но на этот раз добродетелям и самому себе.

— Я понимаю, что это значит, — сказала Агнешка и запустила свои пальцы между его пальцами.

* * *

Розовый порошок с Ганимеда сильно подкосил Трейси.

Самболь несколько раз наведывалась к Умнику, сыпала угрозами устроить «облавы» на него и его барыг если они не перестанут снабжать Трейси в таком большом количестве. Но она сама в конце концов поняла, что борется со следствием, а не с причиной. Самболь и сама постоянно нюхала, однако могла себя контролировать.

Они ходили в кино, на последний фильм с Патрисией Шарман. Она играла женщину-шахтёра на спутнике Юпитера Ио, которая была поражена радиацией в шахте. Из‑за её радиоактивности от неё ушёл муж, её оставили подруги, и сама она в конце концов умерла при невыясненных обстоятельствах в аварии: транспортный челнок «случайно» столкнулся с куском космического мусора. В фильме прозрачно намекали, что это дело рук горнодобывающей компании — руководство не желало, чтобы героиня разболтала о тяжёлых условиях труда на Ио.

Самболь находила историю интересной, тогда как Трейси всё время бегала в туалет «пудрить нос».

— Правда, забавно? — сказала Самболь. — Она умерла, а мы видим её сейчас на экране. Я проезжала мимо того ресторана, когда его...

Когда она повернулась к Трейси, та уже заснула, и проспала так до самого конца фильма.

* * *

Простыня липла к ней, когда она пыталась пошевелиться. Тканевая повязка над левым глазом набухла, впитав в себя пот, стекавший со лба. На внутренней стороне бёдер она ощущала прохладные щёки Трейси и её освежающее дыхание. Трейси натёрла себе губы и дёсны порошком, и Самболь теперь тоже начала чувствовать его действие.

На её живот закапала горячая кровь и холодные слёзы.

— Прости, чёрт побери, — сказала Трейси.

Прикрывая ладонью нос, она поднялась с кровати и убежала в ванную.

— Хотела сделать тебе хорошо, а тут такое, — говорила Трейси оттуда.

Кожа в её носу между ноздрями окончательно отслоилась. Трейси залезла ногтями и вытащила наружу окровавленный хрящ носовой перегородки, бросила его в раковину перед зеркалом.

— Каждый день хочу сделать тебе хорошо. Стараюсь подбирать слова, — сказала она и захныкала. — Боюсь сказать слово лишнее, чтобы снова не увидеть поганое выражение на твоём лице.

Поток крови она заткнула кусочками ваты, вырванных из ватных дисков, и уже произносила слова в нос.

— Сколько раз я тебя просила не надевать эту повязку дома... Иногда мне кажется, что ты не только слепая на один глаз, но и глухая на одно ухо. Слышишь только то, что хочешь услышать, а всё остальное мимо ушей... Я хотя бы признаю, что я облажалась. Да, я скатилась на самое дно. Но я хотя бы говорю это! А ты... Ты всё сидишь, молчишь. Делаешь вид что всё так и должно быть. На Европе, на острове Надежды, есть клиника где лечат всё на свете. Тебе бы поставили новый глаз, а мне, теперь, новый нос. И вывели бы из меня эту дрянь. Конечно, у нас с тобой нет денег. Но разве это повод считать, что всё и так хорошо и прекрасно? Сидеть здесь, в этой дыре с подонками, которые собираются нас с тобой порешить, и считать при этом гроши...

Трейси вытащила кровавую вату. Её нос просел и уже не был так вздёрнут, как раньше. Она приложила хрящ перегородки по линии носа, сверяясь с отражением в зеркале.

— Прости, накипело у меня, — сказала она, уставившись в зеркало. — Забудь это всё. Ведь я теперь такая же уродина, как и ты.

Самболь села на кровати, подогнув ноги под себя, закурила. Затянувшись, она сняла мокрую повязку и бросила её на пол. Левый глаз хоть и не видел, но был очень чувствителен к яркому свету. От света лампы на потолке больно забрезжило в нервах. Самболь терпела это и курила.

Она молча вспоминала время, когда видела двумя глазами.

* * *

Когда‑то Самболь видела двумя глазами.

— Сначала Дьенбьенфу, затем Сайгон, а теперь — пояс астероидов! — гордо произносил речь адмирал Нгуен Кхак Лонг, капитан единственного военного корабля Вьетнама «Хошимин». Второй корабль «Ханой» заложили на лунных верфях, но не успели достроить к началу войны.

— Как и тогда, американцы превосходят нас во всём, — продолжал он. — У них больше людей, больше оружия, больше кораблей. Но они так и остались жадными лентяями. Когда нашему космонавту для победы нужны всего лишь один тюбик жидкого риса, один кубометр кислорода и один патрон, американскому астронавту нужны журнал с голыми пышногрудыми девками, гамбургер, бутылка «Кока-Колы», рулон туалетной бумаги и две смены белья — это им понадобится после первого боя и чтения журнала...

Ровный строй людей в форме перед трибуной дружно захохотал.

— …..список можно продолжать бесконечно, — говорил адмирал. — Нам чтобы победить вся эта ерунда не нужна! У нас уже есть всё необходимое. Наша выносливость, наше трудолюбие, наша хитрость и наша воля. Американский президент считает себя хозяйкой Вселенной, но мы пришли сюда хорошенько потеснить её толстую задницу со звёздного неба!

Самболь тоже стояла в том строю и видела, как адмирал сиял. Не только благодаря пламенным речам, но и целой куче украшений и наград, по большей части незаслуженных и ничего не значащих, на своём кителе. Солдаты между собой нарекли его другим именем: Ким Ван, «Золотое Облако». Его вдохновляющие слова всегда блестели словно драгоценность, но на поверку оказывались пустыми. Люди гибли из‑за его ошибок и жадности. Он был падок на деньги и звания. Адмирал приходился зятем секретарю партии.

Рядовой Нгуен Анх Самболь (чьё имя являлось смесью кхмерского и вьетнамского, и означало «выражение лица, светящееся ярким умом») служила в диверсионно-разведывательном отряде «Чёрные Гекконы» 5-го десантного батальона, который базировался на корабле «Хошимин». «Гекконы» носили элитную чёрную форму. Их скафандры были очень лёгкими, с небольшим запасом кислорода, и также были полностью выкрашены в чёрный цвет. Даже стекло шлема могло затемняться, чтобы не отражать свет.

Перед самым началом войны ходили слухи, что «Гекконов» могут отправить на взятие главного объекта тылового обеспечения американцев — корабля «Тарава». Это был настоящий автоматический завод, производящий оружие и снаряжение. Построить его рядом с фронтом оказалась выгоднее, чем прокладывать пути снабжения до ближайших планет.

Самболь отчаянно хотела попасть добровольцем на это задание, и всё свободное время проводила в тренировочном отсеке, где была создана невесомость.

Однажды за этим занятием её застал сержант Нгуен Кван Сампхан. От её яростных кульбитов между препятствиями он по-отечески улыбнулся и засмеялся.

В магнитофон у стены он всунул аудиокассету и нажал кнопку воспроизведения. Заиграл один из вальсов Штрауса.

— Ты же не на летней олимпиаде, в самом деле! — сказал сержант, оттолкнувшись от стены в направлении Самболь.

Самболь уже было оттолкнулась от препятствия и подплывала к следующему. Услышав сержанта, по привычке она быстро выхватила пистолет из кобуры на поясе и развернулась, прицелившись. Сампхан долетел до неё, упёрся грудью в дуло пистолета и схватил Самболь за талию.

— Попалась! — воскликнул он.

— Вы мертвы, товарищ сержант, — сказала Самболь.

— Ничего подобного! И оружие тебе не поможет.

Вместе они упёрлись ногами в следующее препятствие и оттолкнулись от него.

— Я же чувствую, — говорил сержант ей под ухом, — как твои худенькие ножки напрягаются, дрожат. Чем больше ты напрягаешься, тем больше расходуешь кислород. Это космос, Самболь: здесь важна не сила, а плавность и точность движения. Видишь, какой я дядя здоровый? А двигаюсь получше тебя. Ты меня бы запросто обскакала на соревновании по художественной гимнастике, будь мы на Земле. Но здесь — нет. Слышишь музыку, рядовой Нгуен?

Могучими ладонями он держал её за талию и водил за собой по пространству отсека, толкаясь вместе с ней от стен и препятствий. Себе под нос он напевал игравший вальс и шептал ей на ухо «вот так... вот так...» когда она всё делала правильно.

* * *

Самболь докурила свою сигарету и легла набок, обняв ноги и прижав их к груди. Кончиком мизинца она подобрала немножко порошка с тумбочки и вынюхала его.

В её мыслях заиграл один из вальсов Штрауса. Она представляла, как некий мужественный сержант ведёт её и направляет по жизни, обняв могучими руками. Он учил её как справляться с трудностями, быть счастливой и говорил: «Вот так».

* * *

Агнешка постучала ногтем по стеклу аквариума. В мутной воде по другую сторону длинные усатые сомы посмотрели на неё, раскрывая свою молчаливые рты.

— Хотите одного? — тут же спросил торговец Свен. — Прямо из океана на Европе!

— Кому ты заливаешь, mon tabarnac?

Удерживая шляпу длинными пальцами, le Samouraï ударил краем полы в лоб Свену, и вернул её на свою голову.

— Да они выращивают их прямо здесь, в тяжёлой воде из реакторов! Что, не так? Le tabarnac de salaud!

— Пошёл ты, идиот... — сказал Свен прикрывая лоб, хотя тот и не болел. — Tabarnac у него то, tabarnac сё... Иди вымой рот с мылом, паскуда!

Le Samouraï взял Агнешку под руку. Они зашагали вперёд, оставив за собой Свена посреди кусков пенопласта и колотого льда, окружённого противным водяным запахом и сильно озадаченного.

— Я вообще‑то хотела попробовать здешние суши из сюрстрёмминга, — сказала Агнешка.

— Суши из сюрстрёмминга? — спросил le Samouraï. — Ха!

На одной стороне улицы женщины предлагали себя первому встречному, тогда как на другой католический священник читал проповедь и раздавал беднякам по горсти сухого молока.

— Когда король Густав VII сделал Фобос свободным портом, отменил налоги и убрал таможню, сюда сразу съехались все подонки галактики, — сказал le Samouraï. — После восстаний король и свою стражу отсюда увёз. Каждый теперь норовит здесь продать награбленное и обобрать всех по пути на Марс или спутники Юпитера.

— Если Фобос свободен, то от чего собрались освобождать его Вы? — спросила Агнешка.

— Э-хе, это Вы узнаете у Мечтателя, — сказал le Samouraï.

— Дурь‑то тебя, смотри, раззадорила. А в челноке как мумия сидел.

— Поэтому я редко нюхаю. В моём деле нужно быть сосредоточенным.

Город располагался в гигантской полости внутри Фобоса.

— Одни считают, что пришельцы давным-давно добыли здесь всё золото и улетели, — сказал le Samouraï. — Другие считают, что это какой‑нибудь зверь пролетал через Солнечную систему и хорошенько нагадил возле Марса.

— А как думаешь ты?

— Я лично не знаю, как там было на самом деле, но то что мы сейчас в дерьме — я не сомневаюсь.

В ушах у Агнешки стоял ровный гул и дребезжание люминесцентных ламп, тускло освещавших тёмные, узкие улочки между жилыми зданиями — нагромождениями коробчатых комнат друг на друга, которые упирались в самый «потолок» спутника Марса. Духота, сырость, свисающие провода и капли из подтекающих труб, падающие на голову словно небольшой дождь... У Агнешки начинала болеть голова.

— Я смотрю в чёрные окна домов, и представляю что всё это сплошная чёрная дыра, — сказал le Samouraï. — Это место все силы высасывает из людей. Их надежды, мечты. Души, в конце-концов.

— Куда ты меня ведёшь, в конце-концов? — спросил Агнешка и остановилась.

— Мы идём в «Зарядник». На Фобосе кроме лавок дельцов только одно предприятие — пушка «Колумбиада». Воплощение идеи одного древнего писателя-фантаста. Корабли привозят грузы в здешний космопорт, оттуда они загружаются в «снаряды», которые затем поднимаются вверх в «Заряднике» и заряжаются в «Ствол».

Le Samouraï говорил и одновременно складывал пальцы правой руки, выставляя большой и указательный.

— «Ствол» — это электромагнитная катапульта в кратере Стикни на поверхности. Снаряды с грузом разгоняются в катапульте и ими «стреляют» в Юпитер, в его спутники и дальше за пояс астероидов.

В Агнешку он прицелился указательным пальцем, и ткнул им в её лоб пару раз.

— Вращение Фобоса вокруг Марса придаёт снарядам дополнительное ускорение, — тем же указательным пальцем le Samouraï описал круги в воздухе.

— Выйдем на поверхность?

— Да, именно. Наши люди снаружи. Сядем в одну из «болванок», там напялим скафандры.

* * *

Первым делом они стали готовить скафандры к выходу в открытый космос. Поменяли патроны для поглощения углекислого газа, сверили уровень кислорода, проверили заряд в аккумуляторах, замерили протечки и удивились знанию подготовки друг друга.

Покончив с техникой, Агнешка разделась до белья и аккуратно сложила одежду, рассовала её внутрь скафандра в специальные карманы.

— До поверхности будем подниматься ещё час, ты чего? — спросил le Samouraï.

— А где ты прячешь свою le Katana, le Samouraï? — жарко задышала Агнешка ему в правое ухо, подойдя вплотную.

— Вот, значит, как? Если уж так неймётся, то сделаем по-моему.

— Что значит «по-твоему»?

— …..снимай всё остальное и давай мне.

Агнешка протянула ему свои трусы, майку и чулки с обеих ног.

— …..сигареты у тебя есть? — спросил le Samouraï.

Зубами он вытянул одну из вежливо предоставленной пачки «Halāl-Harām Tobacco». Агнешка дала ему подкурить.

Пропустив дым в свои лёгкие, le Samouraï погрузился в себя, сидя на ящике с запасными патронами для вентиляции скафандров, и насладился теплом чужого тела c чужой одежды на своей коже. Его влечение к Агнешке заметно увеличивалось.

— Садись ко мне, — попросил он.

— Мне что теперь, твой плащ надеть?

Агнешка села на него, лицом к лицу.

— Да, и мою шляпу конечно, — он улыбнулся, накинув ей на голову свою федору. — Тебе это всё зачем?

— Так можно быстро понять кто ты такой: мягкий ты или жестокий, сильный или слабый. Можно тобой крутить и вертеть, или нет.

— Ну, и что скажешь? «Слабак», наверное?

— Ну, пока ты ведёшь сам. И не просишь на тебя помочиться, например.

— Что, многие просят? Сколько же их было?

— Достаточно.

— Может, и мне стоит попросить?

— Уже не выйдет. Я облегчилась в порту.

— Жаль. А что же до жестокости, или мягкости?

— Меня ты вряд ли сможешь обидеть.

— Почему это? Сейчас достану кастет из кармана плаща, и все зубки золотые вытащу пассатижами.

— Да ну?

— У меня остался знакомый скупщик-ювелир на Луне. Переплавит их мне в кольца, или запонки. Многим хорошим людям было нечем отдавать долги, я знаю о чём говорю.

— Я же себе серебряные поставлю потом.

— Ладно, хватит этой пустой болтовни...

* * *

С полчаса они брели пешком по серому грунту под чёрными небесами в полнейшей тишине. Агнешка слышала только собственные выдохи и вдохи в скафандре. По радиосвязи они не переговаривались — их могли прослушивать. Можно было только ощутить ногами вибрации от разгона гружёных снарядов в Колумбиаде, чья рельсовая дорога с кольцами обмоток была протянута по склону кратера Стикни.

Le Samouraï вдруг остановился, повернулся к Агнешке и указал пальцем в грунт. Через пару минут со всех сторон вокруг открылись люки, из которых вылезли люди в скафандрах с винтовками Армалайт, прицепленными к поясам. Люди встали в ровное построение и вскинули оружие.

Из их рядов вышел человек с двумя красными флажками в руках и встал перед всеми. В тряпки флажков были продеты проволоки, чтобы они не спадали из‑за отсутствия всякого ветра и атмосферы. Человек стал командовать сигналами семафорной азбуки: размахивая флажками в определённом положении. Все они тоже не пользовались радиосвязью.

Ровный строй космонавтов с красными повязками на рукавах вскинул руки в приветствии: приложив кулак к стеклу шлема, пальцами от себя. Не такой угрожающий жест, как если показать кулак пришедшим людям.

Стёкла их шлемов отражали взошедший Марс, но Агнешка могла догадаться, что за лица скрываются за отражением. То были лица людей, твёрдо убеждённых в том, что в жизни стоит что‑то изменить — но абсолютно не понимающих как это сделать. Они прошли через непонимание своих родных, близких и знакомых, своего начальства, коллег и просто всего мира. Они не нашли себе место в нормальной жизни и оказались здесь, в партизанском лагере на краю Вселенной.

Космонавты прицелились и выстрелили залпом в Марс. Понять, что они действительно выстрелили, можно было только по упавшим гильзам и лёгкой дрожи в земле после залпа.

Как ни старалась Агнешка усмехнуться над наивностью происходящего, её это растрогало. Только что будто бы торжественно почтили память по её душе, надеждам и устремлениям.

Фидаины были невежами. В борьбе с несправедливостью они не придумали ничего лучше, чем пытаться построить древний халифат в галактике — срубая головы и закидывая космическим мусором корабли «неверных». Не понимая, что справедливей во Вселенной от этого не станет никому. Эмиры же на Венере сражались друг с другом лишь за верховенство в правлении Зухарой. Тренировка их наёмников не делала чести.

Здесь же она наконец увидела нечто искреннее и осмысленное, к чему стоило присоединиться. И за что стоило умереть вместе со всеми, если ничего всё‑таки не выйдет.

* * *

В казарме бойцы вели свой скромный, размеренный быт, направленный на поддержание тела, ума, духа, оружия и скафандра в чистоте и рабочем состоянии. Внимание Агнешки привлекли супруги Тимашёвы: Франсуаза и Гектор. Франсуаза осторожно водила опасной бритвой по лицу мужа. Жёсткие волоски хрустели под лезвием.

— Помогает мне сосредоточиться, — сказала она Агнешке. — Боюсь поранить его, и руки перестают дрожать.

— Наш брак зарегистрирован Народным Фронтом! — заявил Гектор, показывая Агнешке кольцо на безымянном пальце правой руки. — А не продажным правительством планет... Мы этим очень гордимся!

Le Samouraï повёл её, ничего не объясняя, в отдельный от всех кабинет, заставленный картами и глобусами звёздного неба. Он кротко сел на колени, опустив голову.

У маленького окна, смотрящего в чёрный космос, стоял седой мужчина и глядел в телескоп-рефрактор. Рядом стояли два рефлектора, тоже направленные в окно.

Мужчина поднял голову от телескопа и взглянул на Агнешку. Будто по его велению, le Samouraï встал на ноги и молча вышел из кабинета.

— Агнешка бин Шариф? — спросил мужчина. — Младшая дочь? Ты приехала учить нас?

— Вроде того, — ответила она.

— Знаешь, Агнешка, многие приезжают сюда, чтобы побороть свой страх, освободиться от него. И ведь как кстати, что эта планета называется «Страх». Но я говорю им, что страх — это ваша неотъемлемая часть. Я говорю им — это ваш друг, который хочет уберечь вас от неприятностей и несчастья. Но, как и всякий живой друг, он может и ошибаться, и из благих намерений завлечь вас туда, откуда собирался вытащить изначально.

Он пристально посмотрел в её глаза.

— Так чего ты боишься, Агнешка? И от чего бежала сюда?

— От... от...

Множество вещей пришло ей на ум из памяти, и её рассудок не смог с ними справиться. Изуродованные тела хоронили её под собой. Среди них были и нерождённые дети её любовника Кассама, убитые ею из ревности пинками по животам других его любовниц. Прохожие, случайно зашедшие в квартал Фидаинов — которым она разрезала глаза штык-ножом только чтобы посмотреть какого цвета жидкость из них выльется (она поспорила с подругами что он «голубой»). Агнешка отчаянно шарила рукой среди тел, надеясь выбраться наверх. Из мира, где с автоматом в руке можно делать всё что угодно, надеялась выбраться куда‑нибудь повыше, где ждёт любовь и забота отца, которого никогда не было.

Она лежала на полу, а в руке, вытянутой вверх, сжимала флакон с розовым порошком. Его тут же выхватил мужчина.

— Что это такое? Ага, костыли для души-инвалида, — сказал он.

Агнешка шипела, корчась на полу, и смогла внятно произнести два слова: «отдай» и «придурок». Руками она пыталась схватить мужчину за ноги, но руки её плохо слушались.

— А ведь нас постоянно упрекают в том, что нам нечего освобождать! — сказал мужчина. — Так работы непочатый край, оказывается!

Мужчина твёрдо взял её голову за макушку, чтобы не дёргалась. На мизинце второй руки он поднёс к её носу порошок. Агнешка судорожно втянула носом, повторяя слово «идиот».

— Приехала нас учить, хотя сама едва умеешь стоять на двух ногах, — съехидничал он.

— Напридумывал каких‑то бредней... привёз кучу людей на смерть... все подохнут... идиот... все! — залаяла Агнешка.

— Посмотри в телескоп, — сказал мужчина. — И скажи, что ты там видишь.

Она быстро посмотрела и стукнула по трубе. Телескоп провертелся со скрипом на штативе.

— Звёзды поганые твои... придурок!

— Звезды эти, скорее всего, давно мертвы. Ты видишь только их свет, который пока ещё доходит до нас. Этих звёзд больше нет, но мы их видим. И отчаявшийся путник всё ещё может найти дорогу по ним.

Агнешка забилась в угол, сыпая бранью и нюхая порошок с дрожащих пальцев.

— А в тебе ещё остался свет, Агнешка? — спросил мужчина.

— Да пошёл ты знаешь куда!

— Огонь ещё есть... значит, будет и свет.