Kapitel 1

Das Jahr 1947

Не стоило слушать Эльжбету и сдаваться англичанам. Сжечь форму, сжечь военный билет, сжечь свою память и прошлое и остаться дома — такие правильные решения приходят в голову только когда оглядываешься назад и ничего нельзя вернуть.

Милостивый король Георг VI, сообразно его предкам, погрузил нас на корабли и вывез как африканских негров в одну из своих колоний. Все его корабли, к слову, гордо именуются "его величества корабль".

— Его величества корабль! — сказал я как-то матросам в бескозырках, — А эта ржавчина повсюду тоже "его величества"?

Я ожидал что в ответ меня заставят пройтись по доске, под которой будут плескаться зубастые акулы — старая пиратская забава. Но меня обыкновенно избили ногами в трюме.

Кажется, Вера когда-то хотела, чтобы я с ней выехал заграницу на отдых в удивительные страны. Что ж, я наконец и оказался в одной из таких.

Морской круиз оказался, конечно, не ахти: серый океан, тучи да шторма. Канадский порт Галифакс остался в наших воспоминаниях лишь как металлические конструкции кранов, загородившие небеса, и мокрая от дождя бетонная площадка на которой нас разделили на всё ещё живых — их погрузили в товарные вагоны и повезли на запад, и на умерших на корабле от цинги — этих освятили ритуалом бюрократической процедуры и, вероятно, сожгли.

По пути на железной дороге нам всё-таки удалось увидеть здешние горы со снежными шапками, хвойные леса, озёра, распаханные поля пшеницы и стада рогатой скотины величиной с дивизию. Однако, нас не привезли сюда любоваться красотой природы английской империи.

Где-то в Британской Колумбии нас выпихнули из поезда, вывезли в открытое поле и заставили рыть себе землянки. Вокруг тут же появился забор из колючей проволоки и вооружённый караул.

Кормили очень плохо и голод занимал все наши мысли. Как-то раз смогли поймать бродячего пса и сварили из него суп. Охранникам пришлось пожать плечами, увидев обглоданные нами кости. Убийство же коровы они нам с рук не спустили. Один лихой парень из нашего лагеря додумался прибить отбившуюся от стада тёлку булыжником по голове. За это его расстреляли. Тогда мы решили, что корова — священное животное Канады.

Нас использовали обычно как земляных рабочих. Прокладывали дороги из большого города в города поменьше. Выковыряв ещё один кубометр земли с глиной, я вспомнил как давным-давно строил с Карлом автомагистрали и как точно так же орудовал лопатой. Я понял, что потерял всё за эти годы и мне придётся начинать с начала, с полного нуля.

Не все мирились со нашим положением. Был среди нас панцергренадер Ганс Шустер, всё время порывался бежать. Молодой был очень, лет восемнадцати всего.

— Они же там поднимают восстание! — говорил он, — Нам надо срочно возвращаться! Отвоюем всё назад!

— Ты задрал уже, Шустер — крикнули ему издалека, — Ты вообще только фаустпатроны взрослым дядям в Берлине подносил! По земле волок, наверное, на руки поднять не мог!

Прокатился всеобщий громкий смех. Шустер подошёл ко мне, схватил за шиворот и взглянул из широких зрачков в мои глаза.

— Да как вы не понимаете, старые тюфяки! — сказал он мне — Они же сгноят вас всех здесь! А вы просто сидите и ждёте своей смерти! Надо что-то изменить! Побег, революция! А вы...

Шустер отпустил меня, забился в угол и заревел.

— Фаустпатроны, — замычал он вполголоса, — я ведь три "шермана" подбил. А они...

Я хотел обнять его и приободрить, но он толкнул меня и отошёл подальше.

Через пару месяцев нас согнали возводить ферму неподалёку.

— Это земля английского лорда Сесила — сплетничал кто-то из нас, — здесь куда ни посмотри, всё до горизонта — его земля. Он родственник лейтенант-губернатора провинции, одолжил у него нас, его рабов.

Когда мы выкапывали землю под фундамент для коровника, подъехал американский рыдван и из него вылез мужчина пятидесяти лет, в ношенной куртке, штанах и резиновых сапогах. Перед тем как он подошёл к нам, охранники схватили каждого и посыпали белым порошком с запахом ромашки. Отгоняли наших вшей от уважаемого человека, изволившего посетить нас.

— С вами здесь хорошо обращаются? — скромно спросил мужчина на нашем языке.

— Да! — в один голос сказали все мы. Охранники лагеря очень не любили, когда на них жалуются.

— Вам что-нибудь принести? — снова спросил он.

Тут мы почесали головы и каждый попросил для себя что-нибудь. Сигареты, граммофон, остатки обеда. Я попросил новые сапоги, потому что мои уже разваливались.

На следующий день он привёз всё — и наши охранники забрали почти всё. Сапоги я всё же получил.

— Они что, для конной езды? — спросил я у нашего добродетели.

— Остались от моей бывшей жены — сказал он, — любила она лошадей. Теперь весь табун на мыло отправлю.

— Погляди-ка, Золушка с туфельками! — сказал кто-то из наших, завидев меня с женскими сапогами в руках.

— А кто это был? — спросил я, глядя в след исчезающему в дорожной пыли американскому рыдвану.

— Как кто? Лорд Сесил! — ответили мне.

Шустер отказывался возводить коровник, постоянно увиливал и притворялся больным. Ему претила сама мысль что благодоря ему потомки британских колонистов будут наслаждаться говядиной в своих отапливаемых домах, в то время как его армия должна была уже разбомбить и завоевать все их города.

А может, он не притворялся. Или наконец поверил, что болен. Мы нашли его тело в поле, съедаемое вшами.

Тут вдруг проснулось наше чувство воинского братства — устроили ему похороны и сложили у коровника могилку из битых кирпичей.

— Панцергренадер Ганс Шустер, — произносил я, — наш друг и боевой товарищ, пал смертью храбрых на вражеской земле...

— ...из-за своего дурного нрава, — заметил кто-то из нашей собравшейся толпы.

— Его молодость души и отчаянная жажда свободы, — продолжил я, — останутся примером для нас...

—...и поводом для шуток, — заметил кто-то опять.

Я не выдержал и попытался ударить этого "кого-то" в лицо, но охранники выстрелили в воздух.

Нас посетили ещё двое граждан процветающей Северной Америки. Прекрасная молодая американка и её друг-фотограф в солнцезащитных очках — мы решили, что он её и любовник.

— Меня зовут Джудит Энн Флинн, я журналистка и член Красного Креста.

— А нас зовут Безымянные Пленники Войны, — заголосили мы. — Бесконечно рады такому знакомству! Что вас занесло сюда, такую красотку?

Мы загоготали. Нас, в отличие от Джудит, не интересовала политика. Явление женщины, спустившейся с пьедестала победы и благополучия к нам, сирым и убогим солдатам поверженной армии — затуманило нам мозги.

— Я считаю, что здесь с вами обходятся несправедливо. — сказала она, — Вас лишили многих прав.

— Несправедливо — не то слово, детка!

— Твой немецкий такой мягкий и так сладко звучит!

— Например, вас здесь определяют, как Disarmed Enemy Forces, Разоружённые Силы Противника. А не как Prisoners of War, военнопленных. Если бы вас определили, как военнопленных, то вы бы попали под Женевскую конвенцию и получили такое же питание как американские военнослужащие: четыре тысячи калорий в день.

— Да-а, хреновая здесь кормёжка!

— Пусть твой дружок тебя пофотографирует, оставь нам свои фотографии!

— Вы можете составить мне список вещей, которых вам не хватает. — сказала Джудит, — Я постараюсь вас всем обеспечить.

— О да, это мы быстро!

Наш список выглядел так:

• Еда (побольше мяса!)

• Сигареты

• Выпивка

• Ботинки

• Одежда

• Средства для гигиены

• Развлечения

• Уважение

• Сочувствие

• Любовь женщины

• Родной дом

Не всё мы получили. Но Джудит постаралась, много сделала для нас. Не знаю, почему. В её стране и так негров на деревьях вешают, а тут ещё мы — немцы, убивавшие их солдат. Не хочется верить в чистоту помыслов. Захотела выделиться? Получить внимание? Женщины ведь это любят.

Может мы ужасные люди, и заслужили себе страдание. А если она действительно жаждет свободы и прав для каждого на планете — то какая же это будет свобода без тюрем и лагерей?

В качестве пункта 7 (Развлечения) нас повели смотреть очень странную народную игру. Похоже на футбол, или хоккей, только поле меньше и мяч в ворота гонят какими-то рыбными сачками. Джудит называла это "lacrosse".

— Белые её у индейцев переняли — говорила она.

— А зачем?

— Наверное крикет с крокетом надоели, — ответила Джудит. — Потянуло на диковинку.

Мы достроили коровник "имени Ганса Шустера" и нас повезли обратно на восток.

Надеюсь, лорд Сесил позаботился о могилке.

***

Das Jahr 1948

Я с моим маленьким Карлом шёл к кинотеатру. Шёл между облупленных стен разрушенных домов, с чёрными от сажи проёмами для окон, которых давным-давно повыбивало взрывами.

— Пап, а где все мужчины? — спросил Карл, — Мужчины умирают? Мы с тобой тоже скоро умрём?

— Нет, мы с тобой ещё очень долго проживём. А мужчины все, которые на войне выжили, сейчас в других странах работают: в России, в Англии... Я уже своё отработал.

— А ты другой, не такой как тот мой папа, Джон — сказал Карл.

— А какой был Джон?

— Он говорил, что я индейских кровей, как он. Папа его папы был индейцем, из племени чокто. Он тоже на войне умер.

Мальчик и вправду смуглый получился.

— Он на маму кричал иногда, а ты не кричишь — сказал Карл.

— А зачем на маму кричать?

— Джон говорил, что мужчина главный. И что мама глупости иногда говорит.

— А кто тебе больше нравится: я или Джон?

— Не знаю. Ты... просто другой. И у меня другого папы больше нету.

— Не унывай, сынок. Всё у нас впереди.

Мы подошли к кинотеатру. Толпа голодных немецких людей и вооружённые английские солдаты — я словно и не уезжал из Канады.

Кинофильм "Ужасы лагеря Треблинка".

"Смотри, немец! Что делала твоя армия в Польше..."

— Папа, а ты тоже убивал людей? — спросил Карл.

— Да, но по-честному. У них, как и у меня было оружие, и они тоже хотели меня убить.

— Значит ты хотел убить Джона и убить меня?

— Ну что ты такое говоришь, Карл...

— Мама просила тебе передать, чтобы ты сходил к тёте Агнессе, ей помочь нужно.

— Давай сходим к тёте Агнессе.

Тётя Агнесса жила одна, в бесконечном ожидании мужа из плена. Я помогал провести в её комнату водопровод.

— Смотри, Карл, я тут тебе книжку нашла, хочешь посмотреть?

— А она с цветными картинками?

— Конечно!

Мальчуган стал бойко перелистывать страницы своего подарка, а Агнесса повела меня в другую комнату. Там я сел на заправленную кровать.

— Ну что на этот раз, Агнесса? В твоём доме газ проводят? За этим позвала?

— Не надо сегодня ничего чинить — сказала она и села рядом со мной.

Затем подсела ещё ближе. Агнесса запустила пальцы в волосы на моей голове. Я ощутил её дыхание.

— Что ты делаешь? — опешил я.

— Я устала... устала быть одна — сказала она.

Агнесса прижалась ко мне и поцеловалась. Положила голову мне на плечо. Несколько слёз прилетело на мою шею.

— Извини, но мы с Карлом лучше пойдём — сказал я и выпутался из её объятий. — Карл, скажи спасибо тёте Агнессе за книжку!

— Спа-си-бо!

Агнесса вытерла слёзы и воскликнула:

— Заходи ещё, Карл! Я тебя всегда рада видеть!

***

Дома нас ожидал сюрприз.

— Ура-а-а-а! — кричал Карл, — шоколад!

— Тут не только шоколад — сказала Эльжбета, — здесь и немного индейки есть. У них есть такой праздник "день благодарения", они на него пекут мясо.

Эльжбета работала служанкой в доме канадского полковника.

— Так им же едой делиться с нами запрещено — сказал я, — На одной американской базе, говорят, сотню литров горячего шоколада прямо в канаву вылили, чтобы нам не досталось.

— Миссис Андерсон сегодня расщедрилась. Посочувствовала мне, бедняжке такой!

Хромуша проковыляла ко мне и положила руки мне на плечи.

— Как там Агнесса? — спросила она.

Я посмотрел ей в глаза.

— Плохо ей совсем.

— А кому легко сейчас? Давай вы у меня ешьте уже.

***

Das Jahr 1848

Где-то в Северной Америке

По сотне здоровых мужчин-воинов из двух великих племён чокто и чероки сошлись на одной из равнин. Племена спорили о размерах пастбищ для своих лошадей, и решить этот спор они условились не войной — а священной игрой в деревянный мяч, дарованной людям их Создателем. Мужчины держали в руках деревянные палки с сетками на концах, ими они должны были загнать мяч в ворота своего врага.

— Да прибудет с вами воинский дух! — напутствовал вождь Павлинье Перо. — Сегодня те из вас что победят, станут великими воинами своего племени. Начинайте игру!

Воин чокто по имени Персиковая Косточка не отличался умением играть, поэтому соплеменники ставили его защищать ворота. И в защите он делал большие успехи. Иной раз он мог поймать мяч, зажав его между своими коленями. Персиковая Косточка даже подумывал изменить себе имя на Тот-кто-смог-поймать-мяч-одними-коленями.

Разъярённый нападающий чероки мчался вперёд, ведя мяч на сетке. Персиковая Косточка отбивался как умел, надеясь на возвращение собственных игроков из нападения.

Злые духи вселились в игрока чероки. Жажда победы затуманила его разум. Он дал волю своим нечестивым мыслям и ударил Персиковую Косточку по голове. Бедняга чокто упал на траву с разбитой головой.

Его жена, Чувствительная Женщина, вместе с сыном Маленьким Медведем подбежали к телу главы своего семейства. Чувствительная Женщина так сильно скорбела, что сложила из своей горечи пронзительную песню. За это её прозвали Хорошей Певицей.

Чероки, опорочивший священную игру, был изгнан из своего племени в тот же день.

 

Kapitel 2

Das Jahr 1953

Мировые войны и тоталитарные режимы нам не грозили тем вечером, поэтому мы решили спокойно поужинать.

—Тебе наложу... — сказала Эльжбета и положила Карлу кашу.

—И себе наложу... — положила она в тарелку себе.

Кастрюлю она поставила обратно на газовую плиту.

—А папе? — спросил Карл, переглянувшись.

—А папе — шиш с маслом! Вот так вот!

Она хлопнула ладонью по столу, так что аж хлебные крошки подлетели.

Карл звонко засмеялся и начал есть.

—Ты чего? — спросил я.

—А ничего! — сказала Эльжбета. —В том и дело что ни-че-го!

—Чего ты взъелась? — спросил я опять.

—Папа наш зарабатывать не хочет.

На этот раз она глядела мне в глаза.

—Который год кирпичи таскает. Когда все кирпичи в городе закончатся что мы делать будем?

—Да я же... — начал оправдываться я.

—Все занялись делом, все куда-то спешат, — её уже было не остановить. —А он приходит домой и лежит. Просила хоть приберись. А он? Что он? Где жрём там и срём...

Мне стало обидно. От того, что меня унизили перед собственным сыном.

***

На следующий день Эльжбета всё-таки сжалилась и накормила нас всех. Мы съели куриные ножки из духовки. Но напряжение дома всё равно не спадало и я решил пройтись.

Замотав куриные кости в грубую бумагу свежего выпуска Гамбургер Моргенпост, я вышел с Карлом во двор. Надо было сначала проведать Генри.

Генри был овчаркой. Облезлым и старым псом. Он верно отслужил своему хозяину герру Бауману, оператору радиолокатора во Флактурме IV что на улице Хайлигенгайстфельд. Герру Бауману расцарапали глаза осколки и бетонные крошки во время бомбардировок, он стал плохо видеть и решил сделать Генри своим поводырём. Для этого он провёл пса несколько раз от дома до Флактурма, указывая ему на телеграфные столбы и углы домов. После очередного авианалёта англичан все столбы на улице свалились. Пёс однако не растерялся и привёл герра Баумана куда нужно: обратно домой, потому что в Гамбург вошли англичане, а офицеров Люфтваффе из Флактурма взяли в плен. Хотя Гамбург сдался без единого выстрела, герр Бауман не переставал с гордостью утверждать что Генри отгрыз причиндалы одному британскому офицеру.

Я построил для Генри Хундтурм из битых кирпичей. Он сидел в нём и смотрел прямо перед собой.

Все эти годы я собирал битые кирпичи в городе, в составе бригады каменщиков. Иногда делал из старых кирпичей кладку для новых домов. Мы разъезжали по городу на тракторе, которым управлял герр Кёниг. Кёниг нам говорил что на войне он водил Королевский Тигр, был танковым асом и что для его ликвидации американский президент нанял лучших убийц из итальянской мафии. Но судя по рассказам знакомых, он водил тот же самый трактор и возил урожай, который собирали в полях остарбайтеры.

— Зачем ты его кормишь, папа? — спросил вдруг Карл. — Пусть умирает, старая псина!

В сплющенную под гусеницами танка каску перед Генри я положил кости, раскрыв газетый лист.

— За тем что люди только тогда преуспеют, когда начнут заботиться друг о друге и окружающем мире, — сказал я. — Генри добрый, верный пёс. Его ведь как служебную собаку хотели взять в Нойенгамме, чтобы заключённых травить. Забраковали, за слишком добрый нрав. Генри и мухи не обидел, он это всё заслужил теперь.

Генри зевнул, широко раскрыв пасть. Туда ему залетела муха и он её ненароком проглотил.

— Я никому ничего не должен, тем более этому псу блохастому! — заявил Карл, указывая пальцем в обитателя Хундтурма.

— Плохо что ты так думаешь, — сказал я. — Мы вот тоже думали что есть люди хорошие, а есть нежеланные, которых надо бросить на верную смерть. Из-за этого мы и проиграли.

Генри с любопытством рассмотрел кости подле себя, шумно лизнул промокшую жиром газетную бумагу и снова уставился в даль.

— Тебе, может, в школе читали про такую страну как Спарта, — говорил я Карлу. — Где люди бросали слабых детей со скалы. Ну и где же теперь эта Спарта, сынок?

***

Мы с Карлом отправились в бар "Миннесота", бывшем давным-давно "Горящей саламандрой".

Заведением единолично владела Ассумпта Мёрфи.

В поле на её родной ферме в Ольстере боевики ИРА устроили тайник и спрятали оружие. В 1942-м году на День Святого Патрика её младший брат напился и достал оттуда автомат, сел на мотоцикл и расстрелял дом констебля в соседней деревне. Так как он был пьян в стельку то ни в кого не попал и разбил одни лишь окна. Через день его нашли мёртвым на том же поле, с простреленным затылком. Никто так и не узнал кто и зачем его убил: ИРА или королевская полиция, но этого хватило Ассумпте сполна чтобы решиться уехать с острова в Лондон. Шла война и она не могла найти в Лондоне подходящую работу. Стоять сутками за станком и вытачивать пулемёты ей не хотелось. Ей хотелось из них стрелять. В пехоту женщин не брали, не брали и во флот. Зато брали во Вспомогательные Авиаперевозки — организацию гражданских лётчиков, выполнявших небоевые задания на боевых самолётах. Ассумпта перегоняла повреждённые самолёты на ремонтные базы и новые самолёты с заводов на военные аэродромы. Обычно это были бомбардировщики "Мародёр" и полностью деревянный "Москито". Небоевые задания часто превращались в боевые, так как Люфтваффе было всё равно куда летят английские самолёты. Ассумпта клялась своими рыжими веснушками на скулах что в одном вылете сбила "Мессершмит" из зенитного орудия на борту. Победу в том бое, по её словам, присвоил себе Джонни Джонсон, летевший в сопровождении.

Запасную лопасть винта "Москито" она повесила над входом в бар.

Увидев нас Ассумпта налила стакан тёмного пива, поставила его и свои натруженные руки на стойку. Рукава рубахи она засучила за локти, на руках её виднелись рыжеватые волосы.

— Добрый день, фрау Мёрфи, ты это мне налила? — спросил я, подойдя к стойке.

— Нет, но можешь выпить. Если заплатишь, конечно, — сказала она и взглянула на моего сына. — Привет, коротышка!

— Фрау Мёрфи, а почему вы не уехали со всеми англичанами? — спросил Карл.

— Потому что когда ты вырастешь, ты себе найдёшь работу и платить тебе будут хорошо, — сказала Ассумпта. — А вот у девочек которые с тобой растут так не выйдет. Когда была война работы было много, брали всех. Сейчас всё по-старому. Здесь мне досталось это место. В Лондоне меня бы обложили налогами на каждую бутылку в витрине, а тут ваш министр экономики развязал людям руки.

Пока она говорила я сглотнул пиво.

— Пап, дай попробовать!

Карл протянул ко мне свои руки.

— Ну давай попробуй, — я протянул ему стакан.

— Буэ-э, оно же горькое!

Только отхлебнув, Карл вернул стакан и плюнул на пол.

— Как вы его пьёте? — спросил Карл.

— Не плюй-ка на мой пол! — воскликнула Ассумпта.

— Фрау Мёрфи, а вы пьёте? — спросил Карл как ни в чём ни бывало.

— Иногда, — сказала Ассумпта. — В Ирландии женщина может выпить стакан виски перед первыми родами. Больше женщинам пить не позволяется.

— А у вас есть дети? — спросил снова Карл.

Ассумпта стала тереть стойку и отвела глаза в сторону.

— Я пока об этом не думала... — сказала она.

Все посетители и мы вместе с ними обратили взор на девушку в лёгком цветочном платье. Она неуклюже прошла между столиками к пианино и села за него.

Нас всех привлекло не её платье, её молодость или старость пианино. Она прошла по полу босыми ногами.

— А ты плюнул, сынок, — сказал я Карлу. — Больше так не делай.

Хрустнув пальцами, девушка приготовилась играть.

— Может ты бы с ней парой ботинок поделилась? — спросил я с изрядной долей ехидства.

— Нет, только так она чувствует музыку, — сказала Ассумпта. — Её зовут Блаженка. Беженка с Востока.

Девушка заиграла и запела:

Она не попадала в нужные интонации, хотя мелодия ложилась складно.

— Почему она в интонации не попадает? — спросил я.

— Она глухая, — ответила Ассумпта.

— Русский солдат случайно бросил в её дом гранату, — сказала Ассумпта. — От взрыва ей разорвало перепонки в ушах. Солдат потом плакал и пытался извиниться, он хотел взять её замуж и увезти к себе в сибирскую деревню. Но, что-то не сложилось.

— А сбежала сюда она зачем? — спросил я.

— Говорит ей надоело стоять в очередях за продуктами. Когда она хотела встать в очередь она не слышала кто последний.

— Как вы с ней говорите если она ничего не слышит? — спросил Карл.

— Языком жестов, — сказала Ассумпта.

— Жестов? — удивился Карл. — Где вы ему научились, фрау Мёрфи?

— В самолёте мы на нём часто перегорваривались.

— А как можно показать жестами слово scheisse? — спросил Карл.

— Сейчас покажу.

Ассумпта вытянулась из-за стойки, дотянулась рукой до маленькой головы Карла и больно хлопнула его по макушке.

— Вот так вот оно произносится, сынок! — сказала Ассумпта. — Чтоб я такого больше не слышала!

Она оторопела и взглянула мне в глаза.

— Ничего что я стукнула твоего сына?

— Ничего, мне самому стоило влепить ему за такое! — сказал я. — И в кого ты только такой растёшь...

— Уж точно не в тебя, названый папаша! — сказал Карл, глядя исподлобья.

Я захотел его ударить, но остановился.

***

В Фолькспарке мы с Карлом встретили Макса и его сына Питера. Уже вечерело. Это был один из тех летних вечеров: не жарких, но и не холодных. Словом, была прекрасная погода для проголки.

За годы войны у Макса исчез круглый живот.

— В этом году нас на чемпионат мира ведь так и не взяли, — сказал Макс. Мы шли рядом со строившимся тогда Фолькспаркстадионом. — Раньше была одна Германия, теперь их целых три. Непонятно кто из них должен представлять немецкий народ.

— Да, это беда, — сетовал и я. — Как Хильда поживает?

Хильдегард была его новой женой. Она работала надзирательницей в Равенсбрюке и Макс сделал для неё документы: согласно им она все годы войны была его женой и домохозяйкой. Её бы давно повесил Альберт Пирпойнт, если б они до этого не догадались. Я уже спрашивал у него: не гоняет ли она его по дому? Ведь наверняка она занималась гнусными вещами на работе. Макс ответил что Хильда добрейшая душа. Она одна из всех охранниц лагеря не носила с собой пистолет и кожаный кнут.

— И готовить она любит, — говорил Макс тогда. — Не то что Вера, сам помнишь её готовку.

— Неплохо поживает, — сказал Макс сейчас.

***

Моему Карлу должен был исполниться девятый год. Питеру уже было шестнадцать.

— Карл меня совсем не уважает, — говорил я.

Я и Макс сели на скамейку у детской площадки в парке.

— Его настоящий отец, Джон, для него герой, — продолжал я. — Он летал в облаках на самолёте, он американец... А я, что я? Я таскаю кирпичи.

— Да-а, но он сломал себе шею, свалившись с барной стойки пьяным, — Макс хлопнул меня по плечу в знак поддержки. — А ты прошёл войну и всё ещё здоров, можешь прокормить свою семью. Остаться в живых это по-мужски. Тебя можно уважать хотя бы за это.

— Поди объясни это ему... — я вздохнул. — У него на уме одни самолёты.

— Питер тоже не подарок, — начал Макс. — Я в его годы только так за девчонками бегал, а ему всё это будто неинтересно. В школе дерётся, назвал на днях Хильдегард "нацистской швалью", когда она попросила его прибраться. Ночью он тайком выходит из дома, сидит и смотрит на Луну — я за ним однажды проследил. Вера мне рассказывала про эти лисьи дела, скоро должно настать его время.

— Может, он просто боится? — спросил я.

Макс тяжело вздохнул в ответ.

Питер задирал Карла на площадке, трепал его за волосы. Карл бегал за ним, никак за ним поспеть и дотянуться до его головы.

— А у Эльжбеты как дела? — спросил Макс.

— У Эльжбеты хорошо, — ответил я. — Избирается в правление нашего района. Ну, как избирается. Её попросили занять должность, выборы это больше формальность. Всех ведь кто был в партии согнали с постов, а заменить их некем. Эльжбета конечно была во Фрауенварте, но не была в партии. Теперь и она меня совсем не уважает...

— Я всё думаю что бы такого сделать, — сказал Макс. Он будто бы вежливо подождал пока я выскажусь, а потом начал сам. — С женой хотели съездить куда-нибудь за границу, а вещи положить некуда. Ни сумок, ни чемоданов не продают нигде поблизости. Я бы наверное открыл такой магазин здесь, на нашей улице. У тебя есть сбержения какие-нибудь?

— Есть, какие-нибудь.

— И у меня есть. Этого хватит!

Карл повалил Питера на песок. Или скорее Питер дал себя повалить. Карл стал дёргать его за волосы и нащупал в них два лисьих уха. Карл удивился, а Питер захихикал. Глаза Питера заблестели. Когда он угрожающе оскалил клыки Карл сначала попятился, а потом с визгом побежал ко мне. Питер лежал на песке и хохотал.

***

В городе стояло лето. В голове и в душе стояла, скорее, уже осень, полная сырости, сомнения и грусти.

— Чемоданы это дело благородное, — говорил Макс. Все вместе, со своими сыновьями, мы шли по аллее. — Знаешь, кто мастерил чемоданы? Дмитрий Менделеев!

— А кто это? — спросил я.

— Русский химик, который придумал водку, — ответил он.

Питер остановился. Ему показалось что он услышал давно знакомый голос.

Он прошёл к кустам и снова услышал зов.

— Идём ко мне, сынок, — звала его женщина.

На языке он почувствовал едкую горечь, в лёгких будто снова оказался табачный дым, отчего захотелось вдруг кашлять. Чувства, которые были когда-то очень давно. Ещё тогда, когда он был в утробе своей матери. Он чувствовал, когда она курила сигареты и выпивала.

Это была его мама.

Она стояла перед ним, голая. Её скрывали листья.

— Люди сделали страшную бомбу, — говорила она. — Снова будет война и от людей останутся только тени на стенах. Идём жить в лес к своей маме, сынок. Ты уже готов.

— Чёрт возьми, Вера! — заорал Макс, подойдя к Питеру. — Господи, это ты!

— Идём ко мне, иначе умрёшь как твой отец и как все люди вокруг! — сказала Вера и отвернулась.

— Никуда он не пойдёт! — крикнул Макс.

Питер тянулся к Вере, Макс обхватил его со спины и держал. Слёзы падали с лица Питера.

— Где ты была, когда была так нужна нам? — завопил Макс, едва удерживая Питера. — Ты бросила, нас Вера! Ты уже бросила нас!

— Я... Я... — молвила она.

Вера закрыла лицо ладонями и убежала в лес.

Я побежал за ней, но не догнал. Лишь заметил лисий хвост вдалеке между деревьями.

 

Kapitel 3

Das Jahr 1972

Двадцать лет назад ни за что бы не подумал что буду заправлять лавкой. Я думал что ни на что не гожусь, кроме как строить дороги и разгребать кирпичи. Открыл дело не я, а Макс. Он и вправду пытался делать чемоданы и сумки. Пока в стране не восстановилось массовое производство. Затем был продуктовый магазин. Пока на соседней улице не расположила своё отделение торговая сеть. Последней стала лавка сливочного масла. Старое-доброе сливочное масло по старым-добрым традициям, не тот маргарин из универмага. Пока Макса и Хильдегард не смыло в Эльбу в шестьдесят втором году, когда они ехали на машине по набережной, он завещал распоряжаться здесь мне, пока их Питер не вырастет и не станет совершеннолетним. Питер вырос и стал совершеннолетним, но сказал что блага капитализма совсем не для него и что у него какой-то другой, особый путь в жизни. Эльжбета сразу вцепилась в такую возможность заработать денег. Её жалование государственного служащего было не таким уж и большим. Иногда её чуть не подкупал соблазн брать взятки от левых партий, связанных с Востоком.

А я уже постарел. Говорят, с возрастом мозги становятся деревянные. Нужно время от времени учиться чему-то новому, какому-нибудь новому делу. Кроссворды разгадывать или учиться играть на гитаре. Мне достался бизнес.

Теперь я закупал молоко на фермах в пригороде и делал из него масло. Заодно продавал сливки и пахту: их брали больше всего. Приходилось что-то изобретать чтобы брали всё-таки и масло тоже.

Нужна была вторая пара рук и я нанял Ахмеда. Парень он был вроде бы хороший. Работящий. Утирал себе нос при разговоре и делал вид что у него насморк когда он волновался.

Эльжбета была против того чтобы я взял его на работу. Не знаю почему. Она сказала что он и сорок разбойников увезут всё отсюда в одну ночь. Не доверяет она смуглым иммигрантам.

Прошли пара месяцев и ничего Ахмед не своровал. Сейчас он заливал молоко в сепаратор — традиции конечно традициями, а без сепаратора на электрической тяге сегодня никуда.

Человек он был религиозный и молился ровно пять раз в день в одно и то же время. Правда, не нашему, европейскому протестантскому богу, а какому-то другому.

Наверное, его бог тоже запрещает людям воровать.

***

В лавку зашла Блаженка и попросила пахты. Воздух в нашем небольшом помещении сразу заполнился утончённым, тонким ароматом спелой земляники, согретой на лугу жарким летним солнцем. Тогда как на дворе стоял декабрь и шёл снег. Элегантным движением тонкой бледной руки она заправила волосы за ухо, обнажив наушник слухового аппарата. На запястье сверкнула золотая цепочка. Одета она была в пальто из тёмного меха шиншиллы.

Только если сильно к ней приглядеться, можно разглядеть на лице морщины. Стоя поодаль лишь можно было сказать, что она нисколько не постарела. Но безусловно заматерела и возмужала — если так можно выразиться о женщине. Своей жизнью она правила так же, как грациозная наездница правит лошадью в конкуре. Глухая певица и пианистка пришлась по душе во всём мире. Блаженка разбогатела и объездила весь свет на гастролях. На её концертах я никогда не был, но слышал что она вынимает слуховые аппараты на выступлениях.

— Может ещё что-нибудь? — попытался я. — Сегодня мы пробуем новый рецепт, добавили в масло цедру грейпфрута и апельсина. Аромат очень приятный. Попробуешь?

— Нет, спасибо, — коротко сказала она, глядя не на меня, а на блестящие золотые часы на левой руке. — Мне надо торопиться.

— Ну хорошо, — я поставил банку пахты на прилавок. — Что сегодня печёшь?

— Печенье для Ассумпты, — ответила Блаженка.

— Как она поживает, кстати? — спросил я.

— Не очень. Лежит целыми днями в загородном доме и пьёт чистый виски.

— Что так?

— Я не знаю. Она просила чтобы я купила ей самолёт.

Я не удержался и расхохотался. Блаженка поёжилась и отвела взгляд в сторону. Мне стало стыдно.

— Извини, — промолвил я.

— А я и вправду купила ей самолёт, — Блаженка сдержанно улыбнулась и подняла глаза. — Поршневой и одномоторный, конечно. Но она заявила что хотела реактивный. Чтобы разогнаться как следует и расшибиться прямо о лондонский Биг-Бен. И ещё там должен обязательно стоять пулемёт.

Приготовившись рассказать некую вселенскую истину, я начал разводить руками.

— Что ж, человеку не хватает в жизни риска, азарта. Надрыва. Не нашла это в жизни после войны, вот и пьёт, видимо, — торжественно заключил я.

Мне нравилось говорить наставления, нечто поучительное. Мне казалось что на старости лет из меня как вода будут струиться замечания от самого господа Бога от там как надо или не надо жить. Я почувствовал себя глупо, от того что в который раз претендовал на звание мудреца. В то время как передо мной стояла Блаженка с настоящем горем.

— Да-а, — тяжёло вздохнула она. Расплатилась и молча ушла, запихнув банку в раскрытую маленькую сумочку.

***

Следующим к нам зашёл старый мужчина в чёрном костюме, словно вернувшийся с похорон. А может наоборот, только собиравшийся на них. Он снял широкую шляпу и заботливо положил её на прилавок передо мной. На макушке головы виднелась плешь среди седых волос. На его руках были чёрные кожаные перчатки и он их не снимал. Глаза этого сухого, бледного старика живо вцепились в меня и не отпускали из виду. Как только я начал чувствовать напряжение он вдруг улыбнулся.

— Я бы хотел... — начал добродушно старик, но тут зазвонил телефон на стене. — Простите, но мне нужно ответить, — сказал я.

— Ничего, я подожду, — ответил старик. — Мы все подождём...

Разве что Эльжбета могла позвонить в такое время, наверняка по очень срочному делу.

Я взял трубку.

— Ты в курсе где сейчас наш Карл? — строго спросила Эльжбета.

— Нет, — честно ответил я. — То есть, он же должен быть на экзамене в университете?

— Я звонила в университет, его там нет! Опять он шляется со своими дружками где-то! Иди разыщи его и приведи за шкирку в университет! Ты же его отец в конце концов!

— Хотя и не родной... — подумал я.

В магазин зашла мама с мальчиком лет пяти. Мать видимо тоже пришла за пахтой для рождественских пирогов. Старик присел перед мальчиком и стал показывать фокус, который старше любого фокусника — исчезновение монетки за ухом. Мальчик был в восторге, а его мать оторопела и одёрнула сына к себе за капюшон от незнакомца, напоминавшего гробовщика. Я смотрел на них всех и едва слышал брань из трубки.

Эльжбета сильно изменилась после войны. Ещё бы, ведь ей через многое пришлось пройти чтобы выжить вместе с ребёнком. Но она изменилась ещё больше когда стала работать в правительстве. Подковёрные действа судя по всем превращают человека в жестокого интригана, готового загрызть кого угодно если этот кто-то посягает на них.

— Надеюсь, сгожусь не только на то чтобы мною пугали маленьких детей, — как бы между делом сказал старик, пытаясь обратить на себя моё внимание.

— Что желаете? Быть может, пахты? То есть, сливочного масла? — сказал я.

Я с трудом положил трубку, физически чувствуя сопротивление голоса моей жены.

— Нет, я совсем по другому делу, — сказал незнакомец.

— Так по какому же? И как мне вас величать?

— Можете звать меня, например, Экхарт. Можете звать меня Ульрих. Можете звать меня — Майстер. Как вам угодно так и называйте, но я люблю когда меня называют Волшебником.

— А что, вы и правда Волшебник?

— Почти. Я добрые дела делаю, почти что чудеса. Для нашей страны. Вы страну нашу любите?

— Люблю. Я за неё кровь на войне проливал.

— Это я знаю. И что работник ваш по имени Ахмед деньги ваши, заработанные у вас, отправляет в Рабочую Партию Курдистана — тоже знаю. И не туда ведь отправляет, в этот самый Курдистан, а своим подельникам прямо здесь, в Гамбурге. Вдруг они себе на эти деньги автоматы понакупают и разборки на наших улицах устроят? Нам здесь Чёрный Декабрь не нужен!

Я взглянул одним глазом в подсобку — стёганный коврик для молитв был расстелен, однако Ахмеда на нём не оказалось. Его и след простыл.

— Молодым людям в наше время некуда деть своё недовольство, кроме как учиняя разгром и пальбу, — начал Волшебник-Экхарт. — На Ближнем Востоке с этим намного хуже: рожают много детей мужского пола, делают им обрезание и устраивают для них религиозные войны. Нам такие игрища не нужны. Наши дети к сожалению тоже любят поиграть в партизанщину время от времени, поэтому я и здесь.

— С моим сыном всё в порядке, — заявил я. — Ну, то есть, не совсем. Но он не собирается свергать наше правительство, в котором его мать работает.

Что-то я засомневался в собственных словах и оттого фальшиво улыбнулся.

— Ваш сын праздный лентяй и разгильдяй. Если хотите бесплатный курс семейной психологии — то это случилось из-за отсутствия должного воспитания с вашей стороны. Никакой опасности и никакого интереса ваш сын для нас не представляет. Однако, вы отвлекли меня от моих рассуждений. Я хотел поделиться своей надеждой на то что возможно, в будущем мы себе сможем позволить больше прав, свобод и участия в государственном управлении для широкого круга лиц, в том числе и молодёжи, и людей-лис. Но пока советские танки стоят у наших границ нам придётся обходиться старыми добрыми способами.

— Ваша надежда на будущее меня проняла, но я так и не понял о чём вы говорите.

— Хорошо. Сын вашего знакомого Макса Клейста Питер Клейст облился бензином на въезде у базы Рамштайн и грозится сжечь себя. Всё может вылиться в международный инцидент, американцы могут быть недовольны — а нам без них не выстоять против русских. Я хочу чтобы вы отправились со мной и уговорили его сдаться.

Я не видел Питера много лет.

— Я не виделся с ним много лет, — сказал я. — Разве он меня послушает?

— У него не осталось родных, — сказал Экхарт. — Вы были близки с его отцом, он вас послушает, я уверен. В конце концов, вы служили в армии и были на войне — вы сможете его обезвредить. Главное подойти достаточно близко.

Много всяких мыслей пришло мне тогда в голову, а в сердце забило беспокойство. Вот так себе живёшь и думаешь что сидишь в стороне и никого не трогаешь. Считаешь, что мировое зло ну никак тебя не коснётся, потому что ты не просишь многого. Всегда кажется что если с твоим знакомым что-то случится — ему помогут его друзья, которые знают его гораздо лучше тебя. Но почему-то иной раз случается так, что помочь можешь один лишь ты. Лучшие друзья всегда куда-то деваются в такие моменты.

Скрепя сердце, я согласился ехать.

***

Мы пролетали через городской траффик как сквозь воды Красного моря перед Моиссеем. У Моисея была прямая связь с богом Яхве, а у нас была мигалка на крыше полицейского автомобиля. Как только я подумал что время уже вечернее — вдоль улиц зажглись фонари.

Я вспомнил о своём нерадивом сыне. Эльжбете было бы всё равно какие кругом были обстоятельства и что там происходило с Питером — если бы я не проведал нашего Карла. Она бы сказала что так и надо этому лису-коммунисту, разрушающему страну изнутри, и что надо воспитывать своих детей, а не чужих. Надо было что-то придумать.

— Мы можем сделать одну остановку? — осторожно поинтересовался я.

— В такую минуту решается судьба страны, — сказал Экхарт. — А вы хотите купить сигарет?

— Нет, я бы хотел взять с собой своего сына.

Старик Экхарт ехидно улыбнулся.

— Похоже, мои слова о семейной психологии вас задели, — сказал он. — Хорошо, можем сделать одну остановку. Клуб "Убежище", ведь так?

— Вы всё знаете обо мне и моей семье?

— К сожалению, нет. Я не знаю где там можно найти вашего сына и в какой он группе играет.

— Я слышал они называют себя MG42, как пулемёт. Они... металлисты, или милитаристы, я точно не помню.

— Что ж, прекрасно. Интересное место. Раньше мы думали что там находится ячейка RAF, но выпить пива и трясти гривой с красной книгой хунвейбина в руке ещё не значит устроить революцию. Те ребята учились стрелять из минометов в лагерях в Палестине, они понимают что не надо светиться лишний раз.

— Вполне разумно, — ответил я.

***

Клуб находился в бомбоубежище в старом Флактурме. Назывался ли он так из-за того что действительно располагался в бомбоубежище я не знаю. Мне больше нравилась мысль что молодые люди скрываются там от взрослой жизни.

Пока мы спускались по лестнице, из глубины доносилась бодрая речь и скрежетали электронные искажения:

Ребята сидели и на лестнице по которой мы спускались и вокруг сцены. Мало кто обращал внимание что там играют на этой сцене. Разглядеть что-то было тяжело из-за густого дыма. И курили, судя по запаху, не только табак. Некоторые боязливо озирались встретив полицейских.

Песня сменилась на нечто более лирическое:

Солист — худой как молодое дерево парнишка. Напялил на себя армейский мундир с бесчисленным множеством значков, которые звенели когда он стучал ногой. А стучал он часто и с усердием, в такт музыке. Мундир висел на нём как на вешалке.

За ним на сцене стояли трое остальных.

Голый по пояс гитарист начал вдруг быстро-быстро водить рукой по струнам, как иглой в швейной машинке. Здоровый барабанщик сидел за установкой, едва умещаясь, и тоже ни с того ни с сего стал колотить палками по тарелкам и натянутым мембранам. Казалось что вот-вот и он сомнёт барабаны в своих объятиях. На его широкой шее подпрыгивала цепочка: пустая пулемётная лента без патронов, блестящая позолотой.

Солист закричал и завизжал, насколько ему позволяли его маленькие лёгкие:

Когда внезапное напряжение спало, я разглядел четвёртого паренька, тоже в военной форме, видимо американской — облепленной шевронами и знаками отличий с ног до головы. Он играл на такой же гитаре что у гитариста, только побольше размером и издавала она тихие и низкие звуки.

У парня на голове была такая же как у всей группы мочалка нестриженых и блестящих от жира и пота волос.

Это был мой сын Карл.

Гитарист вместе с солистом обратно ударились в лирическое настроение:

На этом их выступление кончилось, потому что полицейские выдернули их оборудование из электросети.

— Проклятые шпики, они наконец добрались до меня! — воскликнул солист и манерно направил указательный палец в нас, будто пистолет. — Давайте, вяжите славного борца революции! Я всего лишь помогал итальянскому народу восстать против эксплуататоров!

Зрители завыли крайне неодобрительно — то ли на нас, то ли на группу на сцене и их выступление.

— Да ладно тебе, Флориан, — заговорил барабанщик. — Бригады в Милане поручили тебе печатать листовки, а ты пропитывал их кислотой и продавал. Хорошо что они тебя просто исключили, а не убили. У полиции ничего на тебя нет.

— Заткнись, Матиас! Не называй меня по имени! — Флориан резко повернулся к барабанщику и точно так же направил в него палец.

— Да это мой папаша пришёл... — вздохнул Карл и снял с себя гитару.

Он спустился ко мне.

— Я столько раз уже говорил что университет это не моё... — сказал он мне. — Там оболванивают молодёжь и прививают традиционные христианские ценности. Говорят что счастье будет на небесах, что здесь надо всю жизнь работать на капиталистов... Я не хочу так жить.

— Я здесь не за этим, сынок, — сказал я. — Помнишь Питера? Вы играли с ним в детстве. Он в большой беде, ему нужно помочь.

— Что? В какой беде?

— Он грозится себя сжечь, — сказал я.

— Ну и что? Может он так самовыражается? — сказал Карл. — Ваше полицейское государство не оставило ему выбора!

— Не говори чепухи, сынок! — сказал я, хватая его за шиворот. — Побудь моим сыном хотя бы раз в год и послушайся меня! А я... побуду твоим отцом, наконец. Научу тебя жить.

***

Наш вертолёт приземлился не в Аду вьетнамских джунглей, и не на самой базе, а рядом с ней. Потому что база это территория американцев. На въезде стояли наши полицейские, за их спинами в кожаных куртках я не видел кого они там оцепили. Между их высокими фигурами в кожаных куртках ворошились туда-сюда несколько журналистов. Никаких посторонних и зевак не было: кто станет тащиться в такую даль к американской военной базе? Подойдя ближе я всё-таки увидел стоявших рядом охотников с ружьями на вскидку. У каждого из них на патронташ вокруг пояса были прицеплены рыжие лисьи хвосты, у кого по одному — у кого по два и по три. Небо затянуло тучами, последний проблеск дневного света закрылся когда сомкнулись серые глыбы небесной ваты. Шёл лёгкий снежок.

Приятно оказаться наконец за городом. Жаль только что при таких обстоятельствах. Мы подошли к оцеплению. Напротив полицейских со стороны базы стояли строем вооружённые американские солдаты. Их возглавлял седой офицер с пистолетом в руке. Оцепили они все мужчину в мокрой одежде, сидящего на снегу. Рядом с ним лежала канистра. А от него сильно пахло бензином.

Карл нашарил в кармане своей куртки, точной такой же как на американских солдатах, пачку сигарет и взял сигарету в рот. Я выхватил его сигарету пальцами и выбросил. Забеспокоился что центральный персонаж происходящего ненароком загорится — в нём я едва узнал Питера.

— Узнаёте Питера Клейста? — спросил тут же Экхарт.

— Едва, — ответил я.

— Это он, — развеял мои сомнения Экхарт.

— Чего же он хочет? — спросил я.

— Вывезти ядерное оружие из Европы. Что там ещё было... — Экхарт полез в свою записную книжку. — Дать избирательное право людям-лисам. Иначе он сожжёт себя.

— Ну так сделайте же что он просит, — я сказал первое что пришло мне в голову.

Экхарт в ответ широко улыбнулся.

— Исполните хотя бы один раз чьё-то желание, — сказал я и я бы тоже улыбнулся, если бы Питер не был облит бензином. — Потом какой-нибудь чудак попросит отдать русским весь Берлин, — философски сказал Экхарт. — А потом ещё чего-нибудь. А потом я останусь без работы... Мы отвлеклись от самого главного. Ступайте же к нему и отговорите его калечить себя.

— Хорошо, — сказал я. Экхарт махнул руками и полицейские расступились передо мной. Питер пригляделся ко мне и тоже не сразу меня узнал.

Карл стоял и смотрел как садятся на базе военные самолёты и бормотал их названия. Судьба Питера его не очень заботила.

— Дядя! — воскликнул Питер и оживился.

Американцы целились в меня когда я шёл к нему. Стоявшие в стороне охотники подбежали скорее к оцеплению. Это были "егери" — ненавистники людей-лис в нашей стране.

Как быстро Питер оживился — так же быстро он и поник.

— Они прислали тебя чтобы на меня надавить... — тяжело вздохнул он. Лицо его было небрито и выглядел он смертельно уставшим и потрёпанным.

— Ты извини что втянул тебя в эту историю, — сказал Питер. — Закурить есть? А, чёрт, я же весь в бензине...

— Ничего, Питер, я по своей воле здесь, — сказал я и присел перед ним. — Как ты тут?

— Да так, не очень, как видишь, — сказал он.

Егери выстрелили по лисам, вышедшим из леса. Я вздрогнул от грохота. Лисы разбежались и скрылись среди деревьев.

— Чёрт побери, отберите у них ружья! — скомандовал Экхарт. Несколько отрядов полицейских побежали к ним.

— Дайте нам застрелить и его тоже! — доносились из толпы егерей отдельные возгласы. — Видали, дружков своих позвал! Мы не дадим страну на растерзание диким зверям!

Из оцепления под шумок выскочили двое журналистов и одновременно представились как Герман Кораблёв из газеты "Правда" и Кидни Стоун из "Вашингтон пост". Они оба недовольно переглянулись.

С рябого лица Кораблёва, мужчины в бежевом плаще и с прилизанными волосами на голове, не сходила ехидная ухмылка. Он достал папиросу длинными как у хорошего пианиста пальцами и мягко ей постукивал о крышку серебряного портсигара.

Кидни Стоун, блондинка с накрученными локонами в сером пальте, ярко накрашенная — даже чересчур, видно сильно торопилась перед отъездом — отхлебнула из фляжки и громко откашлялась. Мне запомнился этот момент потому что он странным образом сочетался с именем и фамилией этой журналистки, они означают нечто вроде "камень в почке" в переводе с английского языка.

— Это военный объект, здесь вам нечего вынюхивать, стервятники! — окрикнул их седой американский офицер, оказавшийся генералом.

— Мы все окажемся в будущем, — забормотал Питер. — И люди, и лисы. Единственный вопрос — на каких правах? Сейчас у нас нет никаких прав. Нам нельзя избирать, нельзя избираться в парламент... Пока не закончится исследование — говорят они. Пока учёные не признают что мы не безмозглые животные. Из года в год они затягивают со своими результатами... Да и живём мы все вместе вот с этим складом бомб. Разве это не то же самое, что облиться бензином и готовить еду на газовой плите на кухне своим детям?

— Я о вас наслышан, генерал Патерсон! — сказал Кораблёв, не обращая на нас внимания. — Во время войны в Корее вы служили на истребителе "Сейбр" и вас сбил наш лётчик. Да так метко сбил что ничего не повредил и мы подобрали новейший американский самолёт в целости и сохранности. А вы прыгнули с парашютом, спаслись и получили за потерю самолёта позорную кличку Жестяной Орёл, став кабинетным военачальником!

Генерал засмеялся.

— Так всё-таки русские были в Корее? Вы это признаёте? — спросил он.

— Нет, советских войск там никогда не было! — Кораблёв покраснел.

От смущения он раздавил папиросу о портсигар.

Увидев его красное лицо, генерал ответил:

— То-то же.

— У вас нет никакой этики, мистер Кораблёв! — воскликнула Кидни Стоун.

— И что же ты делать предлагаешь всем, таким как ты? — спросил я у Питера. — Дружно себя сжечь, или разбежаться обратно по лесам, как твоя мать?

Питер улыбнулся дрожащей улыбкой.

— Я спрашивал тех, лесных обитателей, — сказал он. — Я искал её, никто не знает где она. Хорошо притаилась... А что делать остальным? Остальные выйдут из леса, это неизбежно. Невозможно жить там, когда здесь есть хотя бы прививки от предотвращаемых болезней, от которых теперь можно и не умирать. Однако, для чего нам быть здоровыми и долго жить? Чтобы прожить долгую счастливую жизнь вместе с людьми, или стать здоровыми и выносливыми рабами для человеческого прогресса?

— А вот в нашей стране все равны: рабочие, крестьяне и лисы, — заявил Кораблёв. — Наши рыжие товарищи осваивают таёжные сибирские леса, чтобы строить там дороги и заводы...

— Под штыками и дулами пулемётов — вы хотели сказать? — вставила Кидни. — Индустриализация насильственными методами, как это по-русски!

— Не вам об этом говорить, дамочка! — заявил в ответ Кораблёв. — Поселение фокси в штате Оклахома раскатали танки Национальной Гвардии! Так обходится с людьми-лисами американский президент и его империалистическая клика олигархов!

Кидни закатила глаза и фыркнула на этот выпад, отчего подпрыгнул упавший на её лицо локон волос.

Питер оглянул в очередной раз журналистов, полицейских, военных, взглянул мне в глаза и сказал:

— Мне надоел этот балаган.

Он достал из кармана припасённую зажигалку и отщёлкнул её крышку.

Я пнул ногой по запястью его руки, он разжал пальцы и бросил зажигалку в сторону. Он потянулся за ней в снег и я дёрнул его за лисьи уши под волосами к себе. Заломил его руку и повалил вниз лицом, прижав к снегу.

Со всех сторон налетели полицейские вместе с американцами и чуть не сдавили мне все рёбра.

Прежде чем я начал задыхаться они поставили меня ноги. Карла стремительно укутали как ребёнка в несколько шерстяных пледов, понесли на руках в машину скорой помощи и увезли под вой сирен. Я видел, как он обливается слезами.

— Выражаю вам благодарность, — протянул мне руку Экхарт. — Вы спасли республику! По крайней мере, её лицо...

— Я спас Питера, — сказал я.

Жать его руку мне не захотелось.

— А я ждал представления, — сказал Кораблёв, закуривая наконец одну из своих папирос. — Или как вы это называете: "шоу". Люблю бывать на Западе, здесь всегда что-то происходит. А у нас почти наступил коммунизм, скоро писать будет решительно не о чем...

Кидни отхлебнула из своей фляжке и крякнула, взглянув на Кораблёва.

— Куда вы теперь, дорогая миссис? — спросил он.

— За очередным "шоу", — сказала она.

Оцепление рассеялось, солдаты вернулись за ворота своей базы. Журналисты садились в свои автомобили, а егерям вернули их ружья.

Карл подошёл ко мне, вдыхая в нос зимний воздух.

— Так чему же ты хотел научить меня, отец? — спросил он, глядя в облака, а не в мои глаза. — Как же нужно жить?

— Не знаю, сынок, — честно ответил я. — Но я знаю что не стоит выпускать жизнь из своих рук, не стоит умирать.

— Ну, я если я захочу себя сжечь, то теперь я знаю что ты меня свалишь на землю, — сказал он. — Я чего подошёл-то... дай закурить, а? Ты мою последнюю сигарету тогда выбросил.

— Ладно, держи.

Я дал ему закурить и закурил сам.

 

Kapitel 4

Das Jahr 1992

Всё, что мне оставалось делать теперь — так это сидеть и смотреть на мир в своё маленькое окно и в экран телевизора. Я редко выхожу на улицу. Боюсь что меня собьёт какой-нибудь велосипедист, несущийся из прошлого в будущее. Всех хотят посадить на велосипеды. Я слышал что в городах большие автомобильные пробки, что слишком много автомобилей на улицах. Да, это неприятно когда тебе сигналят, кричат на тебя, высунувшись через окно — чтоб я переходил быстрее через дорогу. Ведь я к тому же старый совсем, иду очень медленно. Ещё кто-то говорит что выхлопные газы разъедают верхние слои атмосферы, отчего появляются дыры и через них на нас падает солнечная радиация.

Но я не верю. В то, что не могу увидеть своими глазами.

Лично я не против такого засилья автомобилей. Это значит что все мы разбогатели, раз каждый может себе позволить четыре колеса. Мой отец и мой дед всегда хотели себе металлическую самодвижущуюся повозку, но у нас не было денег из-за войны и разрухи. Я тоже хотел машину. Однако, я всё время откладывал из года в год, хотел накопить на учёбу Карла в университете. А он, дурак такой, не стал там учиться, всё время прогуливал пока его наконец не выгнали. Ладно хоть он позже взялся за голову. То что он вертелся в подпольных музыкальных кругах в 70-х помогло ему открыть модный магазин пластинок, где он торговал последними новинками. Заведение быстро переросло в звукозаписывающую компанию. Тогда-то я и отдал ему все свои накопления. Правда, пришлось ещё и заложить квартиру тайком от Эльжбеты — она бы не позволила это сделать. А я видел что мой парнишка справляется и надо ему подсобить. В конце концов, дело того стоило.

Компанию он продал во время кризиса 1987-го года и купил пакеты акций у железнодорожных перевозок и местной авиалинии, которые тогда тоже упали в цене. Экономическое образование он получил потом самостоятельно, без моей помощи.

Я решил включить телевизор.

Раньше приходилось смотреть ровно один канал, потому что я не мог всё время подходить к панели чтобы переключить, у меня болит спина когда я наклоняюсь.Теперь Карл поставил новый, японский ящик из чёрной пластмассы с экраном. К нему прилагался пульт, с помощью которого можно переключать каналы на расстоянии. Я очень удивился когда увидел столько всего разного обо всей жизни и всех уголках мира, ещё и в цвете и с хорошим звуком.

Я включил новости.

— Бундесканцлер Питер Клейст решил не баллотироваться на второй срок. Об этом он заявил в интервью корреспонденту телерадиокомпании Дойче Велле, — сказала диктор.

Мне нравилась эта ведущая, в цветном пиджаке с широкими плечами, с пышными закрученными волосами на голове.

— Так почему же, герр Клейст? — спрашивал докучливый корреспондент. — Вы боитесь? Вы же слышали что есть целое движение людей, которые хотят чтобы вы остались на посту?

Питер, ставший бундесканцлером и герром Клейстом, выглядел прекрасно в строгом костюме несмотря на свои года. Мне было всегда очень приятно видеть его таким, по сравнению с тем что я видел на въезде у базы Рамштайн в 1972-м году. Из юного получеловека-полулиса, который нервно озирался в мире людей и боялся начать бороться за свою жизнь — он превратился в лидера, который боролся за жизни нас всех, лидера нашей страны. При нём объединились Восточная и Западная части и люди-лисы стали избираться в органы власти, включая его самого.

— С тех пор как я возглавил Рыжую партию на волне протестов в начале восьмидесятых, прошёл в бундестаг и занял там большинство, — говорил Питер. — я представлялся всеми как эдакий революционер и спаситель всех, борец за права новых и молодых против старых и угрюмых. Видимо, меня и сейчас считают таким. Позавчера в мой рабочий кабинет залетел камень, обёрнутый в письмо с требованием остаться канцлером, с таким аргументом что иначе Германии без меня придёт конец, её сметут неонацисты, консерваторы, мусульмане, иммигранты и так далее.

— То есть, вы боитесь не оправдать надежд людей? — спросил корреспондент.

— В общем-то, я их уже не оправдываю, — сказал Питер с милейшей улыбкой на лице. — Когда произошло объединение два года назад я предлагал проект конфедерации Востока и Запада, чтобы две страны развивались и дальше, используя преимущества обеих систем: социалистической и капиталистической. Парламент и даже моя собственная партия оказались против. Они захотели полностью поглотить Восток, сломать их промышленность с экономикой и распустить армию. Закономерный итог в том что все бегут на Запад и города и даже целые регионы пустеют. Я не злорадствую, но говорю как есть. Революционный герой у власти это хорошо — однажды ты победил дракона и завоевал сердца всех на какой-то момент. Но чтобы люди не переставали в тебя верить — надо побеждать дракона каждую неделю. Теперь всё пошло к тому что мой новый дракон это бундестаг. Я верю в нашу систему и не хочу идти против парламента.

Он почувствовал что обстановка немножко накалялись и решил вставить немного юмора.

— И знаете, хлопотное дело быть оборотнем и главой государства. Мне нужно было превращаться во время саммита об изменении климата. Может быть, если бы я пришёл на заседание диким зверем — я бы выторговал для Германии поменьше квот на воздушные фильтры для фабрик?

Карл засмеялся, а корреспондент натужно улыбнулся.

— Чем займётесь теперь? — спросил корреспондент.

— Отправлюсь в буддистский монастырь в Гималаях: достигать просветления и постичь наконец свою двойственную, полуживотную природу, — сказал Питер на полном серьёзе.

Корреспондент не стал разбираться былали это очереднаяискромётная шуткаили настоящеенамерение. Интервью и выпуск новостей на этом закончились.

Эльжбета при была избрана при Карле бундеспрезидентом от Христианско-Демократического Союза. Хорошо, что полномочия нашего президента это только ставить чернильные подписи на указы парламента. Иначе она бы устроила нам всем здесь Четвёртый Рейх.

Наш сын состоялся как человек и как мужчина, обеспечивает себя, своих детей и своих родителей, поэтому мы тихо разошлись с Эльжбетой. Пусть живёт в охраняемом доме в компании со своими натренированными спецагентами — она же важный государственный чиновник. Из-за этого она перестала быть мягкой и простой, как когда-то давно.

Я переключился на канал общественного телевидения ZDF.

—...прошлой ночью в своём загородном доме была найдена мёртвой певица Блаженка Пфайфер вместе со своей сожительницей Ассумптой Мёрфи. По предварительной версии она скончалась от передозировки барбитуратами. Ассумпта Мёрфи скончалась на два дня раньше от остановки сердца и лежала всё это время в постели. Блаженка за неделю до своей смерти уволила всю прислугу из своего дома. В руке она держала своё завещание, в котором она просит снести свой дом до основания, сбросить всё её имущество в Северное море, обналичить все денежные сбережения и сжечь их вместе с ней в крематории. "Чтобы не вызвать в людях лишней жажды наживы, ведь её и так полно в этом мире. На ней построена вся западная цивилизация. Я хочу чтобы меня помнили только за мои песни" — так сказано в её завещании. На обратной стороне документа было выведено авторучкой:

— По словам прислуги, Блаженка последние пару месяцев не надевала слуховые аппараты...

***

Карл нанял сиделку, чтобы ухаживала за мной. Её звали Хайке Лухс и она позвонила в мою дверь.

Еле добрался до двери, опираясь о стену и полки шкафов. Открыл ей.

Я всегда радуюсь, когда вижу её на пороге. Ведь она приносит мне еду.

— Вот и я, — сказала она.

В одной руке она держала пакет с моим обедом, в другой руке пакет с продуктами.

Хайке была молода и одета в лёгкое летнее платье, расшитое разными цветами и бабочками. У неё были стриженые чёрные волосы, из-под которых выглядывали кисточки на рысьих ушах.

Когда она заходила в квартиру всё преображалось. Где-то что-то подправит, поставит вазу, повесит новые шторы, разложит еду на столике перед моим креслом.

Так она сделала и сегодня.

— Я ненадолго к вам, — сказала Хайке, открывая крышку у горшка с куриным бульоном. — Меня ждёт ещё один страждущий. Ему хуже чем вам, поэтому я поспешу.

— Кто же этот счастливчик, которого ты удостоишь вниманием больше, чем меня? — спросил я.

— Он не стар, он молод, но он болен. Это всё новая болезнь: синдром иммунодефицита.

— Что, всё так плохо?

— Организм не может справится даже с простудой, высыхает и умирает, — сказала Хайке. Она намазала мёд на пару хлебцов и положила их на блюдце.

Мне на колени она расстелила полотенце, присев и подобрав платье.

— Может быть, расскажешь про то как ты оказалась здесь, в мире людей? — спросил я, в надежде что она задержится.

Хайке отвела взгляд в сторону и спросила:

— Почему вы каждый раз просите рассказать эту историю?

— А я уже просил? — искренне удивился я.

Память стала совсем как решето. Я действительно время от времени забывал кто она и зачем она здесь. Однако моё сердце всегда чувствовало и ожидало от неё только доброту и заботу.

— Да, много раз, — Хайке вздохнула и отправилась на кухню заливать воду в электрический чайник. — Но так и быть...

Чайник начал шуршать, согреваясь.

— В лесах все знают, что лисы вышли к человечеству, но все продолжают не доверять этому опыту. В Восточной Германии пустеют города и сёла, закрываются заводы и дикая природа возвращает себе землю. Так же и мы, рыси. Я удивилась когда вошла в человеческой дом, удивилась почему люди покинули это место. Есть дороги и водопровод, канализация. Больницы и школы. В школах остались учебники и книги с картинками букв и того что они значат: по ним я изучала язык и письмо. Я много бродила по городу и пыталась понять: почему люди ушли? Бросили столько полезных и удобных вещей, облегчающих и продлевающих жизнь. Я взяла себе имя Хайке — хозяйка брошенного дома.

Чайник вскипел и Хайке принялась заваривать чай.

— Потом я посмотрела на асфальтированные дороги и транспортные маршруты. Я поняла, что города людей были построены так, чтобы человек лишь ездил на работу и обратно в своё жилище на окраине. Не видел при этом своих соседей и того кто и что живёт рядом с ним. Иногда ему мог приглянуться кто-то на его работе и они создавали семью. Рожали ребёнка, который наследовал их жилище и всё повторялось заново.

Она оставила налила чай в чашку и оставила её на подоконнике чтобы чай остыл. Мне нельзя пить горячую жидкость, только тёплую. Плохо для моих старых внутренностей.

— Человек жил лишь для того чтобы работать. Когда не стало работы — не стало и людей. Но люди никуда не исчезли, просто сегодняшние города не рассчитаны на то чтобы жить в них вместе, сообща. Никто ведь не захочет жить с сотней человек в одном большом, многоквартирном доме на постоянной основе. Ведь ты не знаешь всех этих людей, скорее всего они тебе не по душе. Работников на заводах заменят роботы. Люди станут жить не для того чтобы работать, а чтобы быть счастливыми. Больше всего для счастья не хватает заботы и внимания. Это и станет главной профессией в будущем: забота и внимание. Поэтому я поняла почему женщины с востока едут сюда, на запад — в поисках такой работы. Я последовала за ними и вот я здесь.

Зазвонил телефон и от испуга я сплюнул ложку супа обратно в тарелку. Карл купил мне новый, беспроводной аппарат, который ловит радиоволны в атмосфере и отсылает их обратно. Я так и не научился им пользоваться. Звонок вызывает во мне страх и беспокойство, не только потому что что-то могло случиться с родными и близкими, но ещё и потому что я не могу выбрать между зелёной и красной кнопкой. Зелёный цвет обычно означает что-то хорошее и приятное в отличие от красного, однако телефонный разговор может вызывать обратное. Я часто путаюсь.

— Хайке, нажми пожалуйста нужную кнопку! — дрожащей рукой я протянул ей трубку.

Он подбежала, взяла его и раскрыла крышку, закрывающую кнопки с цифрами.

— Это же очень просто, нажимайте зелёную кнопку! — Хайке вздохнула и ответила на звонок. — Ваш сын Карл, просит вас.

Хайке протянула мне трубку.

— Здравствуй, папаша! — произнёс Карл из Берлина. Когда страна объединилась он первым делом скупил за бесценок несколько квартир в самом центре вновь обретённой столицы. Там он женился на матери моей внучки Клары. С моей снохой он развёлся три года назад.

— Привет, сын, — сказал я.

— Клара со своим парнем хочет приехать в Гамбург на концерт, — говорил Карл. — Ты их примешь у себя?

— Конечно, но...

— Я пошла, мне пора! — помахала ручкой Хайке.

Я расстерялся к кому из них обратиться первым: Карлу или Хайке. Мне хотелось сказать Хайке что когда она моргает то её глаза открываются не одновременно, а сначала правый и потом левый. Прямо как у моей жены очень давно. И когда Хайке закрыла за собой дверь, я вдруг вспомнил что говорил ей это много раз.

— Алло, отец, ты слышишь? — допытывался Карл. — Оглох совсем? Может тебе слуховой аппарат нужен? Если надо — я закажу.

— Нет, сынок. Я всё слышу.

— Отлично. Я хотел сказать что она привезёт с собой свою дочь. Ой, да это же твоя правнучка получается!

Я оторопел от такого заявления.

— Что? Она родила? — всполошился я. — Впервые об этом слышу? А отец у ребёнка есть? Зачем мне правнук, если он не рождён в браке?

— Ну вот заодно и познакомишься, — утешал Карл. — Парень её и есть отец, а рожать детей в браке уже не модно, время другое сегодня.

— Хорошо, пусть приходят, но... — я не успел договорить.

— Вот и отлично. Будут вечером, жди! — воскликнул Карл и бросил трубку.

Я хотел лишь спросить как зовут мою правнучку.

***

Сильно беспокоясь, я кое-как дел суп, варёную морскую капусту и приступил было к пшённому пудингу со смородиной — как в дверь стали настойчиво звонить и колотить костяшками пальцев.

Пудинг я выронил на пол и он расплылся по ковролину.

— Открывай, дед, шевелись! — доносился резкий девичий голос. То была Карла. Видел я её редко, но голос запомнил. Чем-то он напоминал Эльжбету, когда я её видел по телевизору на выступлениях в Бундестаге.

Я в страхе доковылял до двери и открыл.

Передо мной стояла моя новая семья.

Клара в широких спортивных штанах с блестящими лампасами и коротенькой маечке от купальника, светящейся в сумраке коридора едким зелёным оттенком. Свои светлые волосы она прибрала широким пластмассовым ободком.

— Ну что, деда, поночует у тебя? — спросила Клара, деловито положив голову на плечо и хлопнув надутый пузырь жевательной резинки.

Коленкой она подтолкнула девочку лет трёх-пяти через порог ко мне.

— Пливет, — сказала девочка и сразу затопала в гостиную прямо в обуви.

— Йоу, старик! — сказал парень Клары.

Оден он был в яркие, кислотных цветов шорты с рубашкой. На голове у него было аж по две бейсболки — козырьками в разные стороны. Сам он постоянно дёргался и непрерывно находился навеселе.

— В твоём городе сегодня улётная вечеринка, сюда приехали НЬЮ ДЖЕТ СИТИ! — закричал он так, что я чуть не оглох. — Они делают самый крутой хаус, старик! Ты слышал хаус? Ай, это не важно, я просто обожаю звуки пианино, заимствованные из итальянского диско: тяжёлые, неуклюжие...

Парень ушёл вместе с Кларой, напевая и пританцовывая:

***

Девочка с шумом сгрызла хлебцы, намазанные мёдом.

— Деда, у тебя "Сникелс" есть? — спросила она с набитыми щёчками, лениво пережёвывая.

— Нет, — ответил я. — Шоколад вреден для твоих и моих зубов... У тебя они ещё растут, а у меня уже выпадают. А родители твои что едят, тоже "Сникеслы" одни?

— Они едят налкотики.

"...и готовит на ужин наркотики" — вознкила вдруг фраза из глубин моей памяти.

— Ладно. Как же тебя зовут, детка? — спросил я.

— Никак...Мне имя не дали.

— Как же это? — возмутился я.

— Они забыли...

— Вот ведь нерадивые... — я вздохнул. — Может, спать пойдёшь? За окном уже темнеет. Я тоже спать лягу.

— Я не сплю, деда. Спать не модно. Включи MTV в телевизоле.

Я долго пытался найти канал, пока девочка не взяла пульт из моих рук своими маленькими, но крепкими ручонками.

***

Она смотрелателевизор не отрываясь всю ночь, а я проснулся от телефонного звонка. Девчонка сидела на коленях всё это время и мои ноги онемели. Я бы подпрыгнул от испуга, если бы не такое обстоятельство.

На дрожащей телефонной трубке я так и не нашёл нужную кнопку. Наверное, я нажал что-то не то и звонок прекратился сам собой.

— Ты на длугую кнопку нажал, деда, — сказала правнучка.

Тогда мне показалось что прошла пара дней, а не пара часов. Её родители так и не объявились и мне срочно захотелось их разыскать. Одному мне было бы тяжело на улице да и в такое тёмное время суток. Но беспокоить Хайке я постеснялся, ведь ей нужно было ухаживать за кем-то, кому гораздо хуже чем мне.

И я не помнил её номер телефона.

— Нам надо найти твоих родителей, — сказал я.

— Они потелялись?

— Да, их уже нет столько времени!

— Они плападают.... Но плиходят потом.

— Надо их найти!

— Ну халашо. Я люблю гулять.

***

Водители всех мастей как стервятники начали останавливаться вокруг меня, завидев старика с маленькой девочкой на пустынной улице посреди ночи.

Мы сели в первую машину: Опель "Омега" неизвестного в темноте цвета.

— Куда же вы собрались в такое время? — спросил водитель с русским акцентом.

Я понял это ещё и по красному советскому вымпелу, болтавшемуся на зеркале заднего вида.

— А ведь правда, куда мы собрались? — я растерялся и вопрошающе посмотрел на правнучку. — Куда твои мама с папой пошли?

— В "Западню"... — ответила она, вытирая глаза тыльной стороной ладошки. Всё-таки ей хотелось поспать, как бы модно или не модно это ни было.

— Вот туда и поезжайте! — воскликнул я. — Вы знаете, где это?

— Знаю, конечно же! — сказал водитель. — Сейчас там вся молодёжь со всего города, наелись всяких... э-э, лекарств, или как будет правильно? В любом случае, что вам там делать? Вы же сердечный приступ получите!

— А вам что понадобилось делать в МОЕЙ стране? — сказал я потому что уже вышел из себя. — У вас сердечный приступ от капитализма не случился, нет?

— Едем!

Водитель быстро выбрал передачу и поддал газу. Шины завизжали и нас прижало к сиденьям.

— Да я просто в армию пошёл в девяностом году... — начал водитель. — Последний год в Германии служил, на Востоке. Дома страна развалилась, работы нет, я остался здесь.

Я молчал и делал вид что мне неинтересно. Хоть мне и стало неловко от того, что я накричал на него — я считал что мой гнев был справедлив, ведь моя внучка пропала и её надо было срочно разыскать.

Как всегда неожиданно, зазвонил телефон. Правнучка захватила его с собой. Она умело отщёлкнула крышку над кнопками с цифрами, вытянула антенну и заговорила в трубку:

— Алло!

Наверное, звонила Хайке. Скорее всего, она сильно распереживалась. Девочка ответила ей и сказала что мы едем в "Западню".

— Это Хайке... — сказала правнучка. — Она лугает тебя, деда. Но она плидёт в клуб.

***

"Западня" оказалась клубом "Убежище", в котором когда-то давно бывал мой сын.

Водитель не соврал и перед входом действительно было огромное множество молодых людей. Я не мог протолкнуться сквозь них. Кое-как посадил правнучку себе на плечи, чтобы увидела что-нибудь вокруг.

— Там плиехала длинная машина... — сказала она. — Пошли, деда.

Девчонка показывала пальцем куда нужно идти.

Я почти было успел подойти к людям, выходящим из длинного лимузина, но мне преградили путь тележурналисты того самого канала MTV. Яедва мог разглядеть кому они протягивают свои микрофоны.

—...музыка это всемирный язык, его понимают все на Земле, — говорила высоченная негритянка, ростом под два метра. — Через него мы можем говорить с людьми на наших концертах. О том, что надо заботиться об окружающей среде, о безопасном сексе и о многом другом, что важно сегодня...

Она была в сверкающем обтягивающем костюме с блестящими металлическими вставками на причинных местах. Своим ростом и воинственным выражением лица она напоминала вождя племени амазонок из Южной Америки.

Однако, её звали Азия.

— Азия своим голосом может донести наше послание о мире даже до самого прожжённого консерватора, — сказал низкорослый паренёк в очках с широкой чёрной оправой. Рядом с Азией он казался её младшим братом.

— Раньше она работала фотомоделью и когда её попросили надеть наряд из натурального меха — она облиласьсвиной кровью и прошлась по подиуму! — сказал парень и рассмеялся.

— Это же Супер Диджей Алёша! — с этими словами всё обратились к нему. — Эмигрант из азиатской провинции Советского Союза. Как тебе на Западе?

— Я вырос в городе Семипалатинск, рядом со мной взрывали ядерные бомбы на испытаниях, — ответил он. — Радиация перемешала всё в моей голове из-за чего я начал записывать треки с однообразными повторяющимися мелодиями и когда я попал в Нью-Йорк оказалось что это весьма популярно и называется "хаус".

Супер Диджей Алёша взял под руку и прижал к себестоящего рядом третьего члена их коллектива — загадочного мужчину в непроницаемых тёмных очках.

— Вот кто делает нам нашу музыку: Ларри Наклз собственной персоной! — Алёша представил его журналистам. — В его студии стоит настоящая машина времени, он берёт музыку прямо из 2060-го года и приносит сюда!

— Я немного подустал от мирового тура, — вздохнул Ларри. Он ничего не видел в своих очках и потому невольно отворачивал лицо от камер. — Хочу поехать в отпуск, записывать новые семплы...

— Куда же? — спросили у него, ткнув микрофоном.

— В Камерун.

— Да ну?

— Вы слышали, как поют дети пигмеев? — спросил Ларри. — Это прекрасно. Когда я услышал запись, я слушал её целую неделю...

— Ну всё, нам пора, расходитесь! — скомандовал Алёша.

Охранники оттолкнули журналистов и я протиснулся к этой троице музыкантов.

— Вы не видели мою внучку? — спросил я с правнучкой на плечах. — Она, кажется, в этом клубе. Как мне пройти туда?

— Ну ты и даёшь, старик! — сказал Алёша. — Ты достаточно сумасшедший чтобы придти сюда!

— Наша музыка для всех. Идля дряхлых стариков, как ты. — сказала Азия. — Пропустите его, пусть поживёт ещё немного на этом свете!

Она развела длинные, могучие руки и охранники расступились. Вместе с толпой меня затянуло внутрь.

Внутри был сумрак. Свет начал бить по глазам — то включаясь, то выключаясь. В уши начал отбивать ритм, к которому вскоре добавились тяжёлые, неуклюжие звуки пианино. Все вокруг начали трястись и дёргаться, крутить и вертеть руками, иной раз стукая меня по голове. Некоторые свистели в свистки, висевшие на их шеях. Кто-то взял правнучку с моих плеч и пересадил её к себе.

Сцена где-то вдалеке за головами людей засияла яркими вспышкамии туда вышла троица из лимузина. Певица запела так, что её голос добрался до каждой и самой больной моей кости.

Я не успел восхититься тому, что сборища молодёжи теперь проходят не на факельных шествиях чтобы сжечь книги и не на пункте сбора на мировую войну или революцию. Мне нужно было найти мою внучку. Я пробирался к островку света у тёмной стены.

Там находился туалет.

У потолка скопился чад дыма, который выдыхали ребятана передышке между песнями. Я открывал двери кабинок одну за одной, встречал в них целующихся и совокупляющихся парочек разных и одних и тех же полов и возрастов.

Наконец, я нашёл их. Они лежали вдвоём, обняв унитаз.

— Я нашла вас! — сказала Хайке, появившись за моей спиной. Она держала за ручку правнучку. — Почему вы не послушались меня и не подождали?

— Ты здесь! — я обрадовался ей. — А я... я боялся не успеть и не найти их.

— Они мёлтвые? — спросила правнучка.

— Вроде живы, — сказала Хайке, когда присела к ним и оглядела. — Просто спят.

— Да, забота это будущее... — сказал я. — Надо только воспитать наших детей так, чтобы они и вправду заботились друг о друге.

 

Kapitel 5

Das Jahr 2021

Стояло лето и наступил мой 111-й день рождения. Совсем не круглое, простое число. В прошлом году мне было 110 лет — поэтому отпраздновали юбилей. Карл решил отпраздновать снова и теперь, в честь такой забавной даты. Скорее всего, он просто боялся что каждый мой день рождения может оказаться для меня последним.

Не помню, чтобы кто-то из моих знакомых жил так долго. Люди редко живут столько. Уж не знаю, помогли ли мне те таблетки, сделанные из морских огурцов, и синтетические гормоны роста — ими меня напичкал Карл. Сам он тоже далеко не молод: ему семьдесят шесть лет. Он не гнушается достижениями технического прогресса — поставил себе искусственную печень и селезёнку, а ноги обвязал резиновыми мышцами и сервомоторами. С ними он бодро рассекает на своих двоих. А я опасаюсь, что моё дряхлое тело развалится, как только в него попытаются запихнуть железо и пластмассу. Согласился только на таблетки и гормоны.

Меня Карл привёз снова в наш старый дом в Шверине, где я вырос.Город после войны оказался на Востоке, а когда страна объединилась дом был заброшен. Мы вернули его себе. Почти ничего теперь не напоминало мне здесь о детстве. Разве что, вид из окна во двор. Деревья в загородном лесу, освещённые вечерним солнцем и светом прошлого.

Мы приехали с ним на общественном автомобиле. Сначала Карл хотел чтобы машина доехала сама, но я настоял чтобы он вёл её сам — слава Богу ещё есть такая возможность. Машины сегодня, видите ли, могут рулить прекрасно сами и ими может пользоваться кто угодно. Залезай в любую — их полно вдоль тротуара стоит. Замок открывается только когда заплатишь виртуальные деньги через приложение в мобильном телефоне.

Очень напоминает коммунизм, с которым мы вроде бы боролись столько лет.

***

На руках у Карла тоже были надеты искусственные мышцы. Меня он вытащил из машины и понёс на руках, как какую-то невестку: я больше не мог ходить на своих ногах. Входная дверь раскрылась сама перед нами. Дома нас уже ждали вся выпивка и угощения, разложенные на столе.

— Откуда это всё? — спросил я. — Ты ведь приехал со мной. Когда ты успел всё притащить?

— Всё приготовили заранее, — ответил он, усаживая меня в кресло.

— Кто? — спросил снова я.

— Домашние повара.

— Как они сюда вошли? — возмутился я.

— Я отправил код от замка перед заказом. Чего ты возмущаешься?

— Ты не думал что они здесь могут всё обнести?

Карл фыркнул и заглянул под пищевую плёнку на тарелках с едой, принюхиваясь.

— Зачем им что-то воровать? — искренне удивился Карл. — Это же их работа: готовить еду дома.

— С каких пор домой пускают незнакомцев чтобы приготовить еду? — не унимался я.

— Десять лет назад была кампания в прессе и Интернете о здоровой еде, здоровом питании и о том что надо готовить дома из натуральных продуктов, — начал Карл. — Дети, рождённые в конце двадцатого века стали питаться в основном вне дома: в кафе и ресторанах, в которых подают еду на вынос. И стали часто пользоваться доставкой еды на дом или в офис. Сети супермаркетов стали банкротиться, в результате придумали такой вариант, новую профессию домашнего повара. К тому же, феминизм поднял голову и домохозяйкам стали платить из государственного бюджета за то, что они готовят дома здоровую пищу.

— Вот времена пошли... — с досадой сказал я. — Не знают себя чем занять, деньги ни за что себе получают...

— Ну а что тут такого? — спросил Карл. — Это такая же работа, просто раньше за неё не платили.

Нам позвонили в дверь.

***

Вошла Хайке, тоже давно уже не молодая, но бодрая. В её походке и движениях ощущалась жизненная сила и крепкая хватка. Она на всё живо реагировала с непременным спокойствием, толком и расстановкой.

Кисточки на её ушах всегда был подняты вверх.

Карл проводил Хайке в гостиную, а сам вышел в задний двор расставлять стол со стульями.

— Вот и я, — произнесла она и уселась в кресло рядом со мной. — Держи, старичок!

Хайке протянула мне подарок: маленький свёрток в блестящей бумаге, умещавшийся в ладони. Я раскрыл его и там лежал кусок мыла. В нос ударил резкий, обжигающий ноздри запах.

— Отмой грехи, перед тем как отправиться на тот свет, — сказала Хайке и захихикала.

В прошлом году она подарила мне сто десять пачек анальгина в большой подарочной коробке.

Мыло с кусками блестящей упаковки я положил на тумбочку рядом с креслом. Сжатая бумага разжалась и разгладилась сама собой.

— А сама чего, не собираешься со мной туда? — спросил я. — Ты здесь не засиделась?

Я не знал зачем она так цинично говорит. То ли в шутку, то ли всерьёз. В любом случае — мне было неприятно.

— Я-то? Не-е-ет, у меня ещё есть работа, — Хайке смахнула невидимую пыль со своих бёдер.

— Всё чужих детей кормишь? — присмотрелся я к ней.

Хайке в последние годы кормила грудью новорождённый детей, чьи матери не могли делать этого сами. Её услуги ценились высоко — рысье молоко быстро поднимало малышей на ноги и заметно ускоряло их развитие.

— Кормлю, как же, кормлю, — улыбнулась она, оглядывая комнату.

— А своих не думала завести? — смотрел я на неё, ожидая что мои слова её затронут.

— У меня и так детей полно, — невозмутимо взглянула Хайке на меня. — Все, которых я выходила — онии мои в том числе.

— Но ты же долго не задерживаешься, да? — допытывался я.

— Месяц обычно, иногда больше на пару дней. Иногда приходится разгребать проблемы в семьях. Не хочется оставлять ребёнка в поломанной семье, которая на пути в пропасть.

— Как же ты решаешь их проблемы?

— Да, пустяки. Проблемы у всех одни и те же. За пять минут можно определить, слушая как разговаривают супруги. Жена говорит одно, а муж этого не слышит. И наоборот.

В дверь опять позвонили.

— Сходи пожалуйста и открой, — попросил я Хайке. — Будь так добра.

— Конечно, старичок! — она встала и зашагала к двери. — Анальгин небось закончился? Это больно — стукатьсялоктями и коленями о стены перехода из мира живых в мир мёртвых.

— У меня осталась последняя пачка из твоего подарка, — ответил я ей вслед.

***

В доме показался Питер Клейст. Одет он был как нездешний турист: в походной панамке с резинкой, с рюкзаком на спине. Глядел он отрешённо, озадаченно.

Питер положил свой рюкзак у стены, снял панаму и уселся на полу, подобрав ноги.

Его лисьи уши поникли.

— Ничего, что я на полу? — поинтересовался он. — Просто, я долго был в Азии...

— Ты уже присел, — сказал я. — А полы чистые, не переживай.

Карл зашёл в дом с заднего двора.

— Питер, какими судьбами! — воскликнул он, увидев Питера.

— Ищу Веру здесь, в окрестных лесах, — мрачно ответил Питер.

В тибетском монастыре он так и не нашёл ответов на свои вопросы. После нескольких лет безуспешных духовных практик монахи посоветовали ему искать их вовне — в мире. Сказали, что он не найдёт спокойствия, пока не завершит поиски своей матери.

— Успехи-то есть? — вернулась в креслоХайке. — Столько говорите о ней, а так и не нашли за столько лет...

— Я просил министра обороны и бывшего министра внутренних дел прочесать леса. И ничего это не дало, — Питер опустил голову.

— Оставил бы ты это, — Карл подошёл к нему и хлопнул по плечу. Хлопок оказался сильным благодаря искусственным мышцам, отчего Карл вздрогнул. — Ты же руководил целой страной и привёл её к процветанию. Ты не знаешь где твоя мать и почему она покинула тебя, но мы знаем что ты хороший сын. Лучше встань и помоги вынести еду во двор.

Питер улыбнулся и встал, опираясь о могучую руку Карла.

— Ах да! — Питер открыл свой рюкзак и достал небольшой предмет. — Это мой подарок.

Он протянул мне зажигалку.

— Помнишь, ты выбил её у меня из рук тогда, на базе Рамштайн? — сказал Питер. — Ты не дал мне сжечь себя. Когда мне было плохо, больно и одиноко — я открывал её и смотрел на пламя. Теперь я дарю её тебе.

Я взял зажигалку и принялся рассматривать. Вряд ли она была той самой и хотя бы той самой модели.

— Я не курю уже сорок лет, — я поднял взгляд с зажигалки на Питера. — Зачем она мне? Но, всё равно спасибо...

Когда Питер с Карлом собрались перетаскивать тарелки в дверь позвонили ещё раз.

— Идите, я открою! — поднялась Хайке с кресла.

***

Хайке привела мою правнучку и кого я совсем не ожидал — Эльжбету.

Правнучка получила имя Вера после того приключения в девяносто втором году. Теперь ей уже за тридцать, на ней пиджак и брюки тёмно-зелёного цвета и белая футболка под пиджаком. Выглядело она аккуратно и стильно, не вызывающе.

Её мать, моя внучка Клара, умерла в 2011-м году от рака. Не дожила до того момента когда изобрели лекарство — из масла особых пальм, которые стали расти на острове Диего-Гарсия после ядерных испытаний.

Эльжбета стала такой же дряхлой как и я. Она еле держалась за Веру когда входила в комнату.

— Мама! — подбежал Карл к ней.

Эльжбета обняла его голову и поцеловала в плешь на макушке.

— Добрый день! С праздником! — развеселилась Вера и набросилась на меня со своими объятиями.

Чуть не сломала мне все истончившиеся рёбра.

— Я пришла потому что мы с тобой одной ногой в могиле, — начала Эльжбета. — Хочу помириться перед смертью. Мы с тобой разошлись и не разговаривали друг с другом...

— Ты очерствела! — указал я на неё пальцем. — Всё твоя государственная служба!

— Об этом я и говорю, — вздохнула Эльжбета. — Пора нам оставить все неурядицы в прошлом.

Я понял что она сказала, но сначала мне надо было освободиться от Веры.

— Хорошо, — сказал я. — Вера, слезь с меня, пожалуйста, я задыхаюсь!

— Ой, прости! — спрыгнула она. — Вот, кстати, подарок.

Она протянула маленький золотой будильник.

— Чтобы поднимался рано и делал свои процедуры вовремя, — сказала она с ослепительной улыбкой на лице. Её зубы отдавали удивительной белизной. Как у самого тонкого и дорогого фарфора.

— В Китае считается оскорблением дарить часы старикам, — Питер отвлёкся от перетаскивания тарелок. — Часы напоминают что их дни сочтены.

Вера покраснела при этих словах. Лицо налилось ярким цветом, отчего зубы стали ещё сильнее сиять белизной.

— Ничего-ничего! — успокоил я Веру и положил будильник к очищающему от грехов мылу на тубочке. — Ничего эти китайцы не понимают! Спасибо, внученька!

Питер с Карлом закончили расставлять еду на столе во дворе. Эльжбета и Хайке направились к ним.

— А твой подарок где? — спросил я Эльжбету.

Она обернулась, чуть не подкосившись в ногах.

— Я помирилась с тобой, — сказала она. — Разве этого не достаточно?

***

Мы расселись за столом и начали есть салат из курицы с ананасами.

— А у тебя, Вера, дети уже есть? — спросил я у правнучки.

— Да нет, — пережёвывала она кусок куриного филе. — Зачем они?

— Тебе уже тридцать лет, пора бы уже, по-хорошему так, — ответил я, рассматривая кусок ананаса на своей вилке. Думал и гадал: переварит мой желудок его или нет.

— Хочу жить для себя, — сказала Вера.

— А чем ты занимаешься? — спросил я снова.

— Играю на бирже, покупаю и продаю акции, — глотнула она пиво. — Вернее, играла раньше. Сейчас я себе робота купила, отдала ему все активы под доверительное управление. А так изучаю айкидо: получила жёлтый пояс на прошлой неделе. Путешествую. На Земле уже всё объездила. Хочу на Луну, когда туда космических туристов начнут пускать.

— Привела бы сюда своего робота, познакомила нас, — засмеялся я.

— У него переговоры с Дойче Банком,— засмеялась Вера в ответ. — Шучу! Это же программа! Как я его приведу? Он может тебе только текстовое приветствие на экран вывести.

— Для чего же ещё жить, кроме как не для своих детей? — спросил я. — Роботы эти...

— У тебя-то нет своих детей, — отрезала Эльжбета. — Карл не твой сын, а боцмана Штойфеля.

Я не стал отвечать, вспомнив о нашем перемирии.

— Вы же помирились! — встрял Карл. — Так не пререкайтесь же больше.

Он выразил мои мысли.

Из кустов к нам вышла голая женщина с очень длинными волосами: до самых бёдер.

Это была Вера, но другая Вера — Вера Фукс.

Питер выпал со стула и припал к её ногам. Он рыдал, упёршись носом в её пушистый рыжий хвост.

Мы все удивились её появлению.

— Мне донесли что ты искал меня, — Вера взяла Питера за лисье ухо и приподняла.

— Столько лет, столько лет! — плакал Питер.

— Я думала что ты и так уже вырос, — глядела она в его глаза. — И что я тебе больше не потребуюсь. Ты освоился в мире людей. Живи своей жизнью.

Питер всё равно обрушился на землю и обнял себя.

— Может, присядешь, Вера? — сказал я ей. — У меня день рождения.

— Меня, кстати, тоже Вера зовут, — вставила Вера-правнучка.

— Что ж, приятно познакомиться! Я давно не ела хорошей человеческой еды, — задумалась она и всё же села на место Питера.

Она брала руками салат из тарелки и съела его.

— Как вкусно! — облизывала она пальцы. — Тяжело вкусную еду найти. Лисы больше не воруют кур. Нелегко пробраться на автоматическую ферму через заграждения. Да и куры все напичканы химией и гормонами. Лисы уходят в горы. И я тоже уйду. Среда обитания не земле изменилась: здесь может жить только человек.

— Ты так и не научилась есть вилкой, — заметил я.

— Я оборотень, но во мне всё же больше звериного чем человеческого, — Вера утёрла лицо уголком скатерти. — Я не гожусь для вашего мира.

— Все для него годятся, — сказала Хайке. — С людьми жить весело и интересно, хотя и непросто бывает, конечно. Но всегда можно договориться. Звери до такого не додумались: договариваться друг с другом.

— Мы здесь жили и умирали, рожали и воспитывали детей, радовались и грустили, были счастливы и наоборот — пока ты скрывалась в лесах, — сказал я. — Глупо было убегать, испугавшись сложностей и трудностей.

— Да, но... уже слишком поздно начинать заново, — посмотрела на меня Вера. — Прощайте.

Она встала из-за стола и скрылась в кустах, а затем и в лесу. Питер протянул руку в её сторону, сидя на земле. Карл взял тарелку, из которой ела Вера, и отнёс её в дом чтобы вымыть.

Больше мы никогда не видели Веру Фукс.