Песня

Законопослушные граждане живут по закону, братки — по понятиям, а солдаты… солдаты — по Уставу. «А Устав… Устав — ЭТО…» — сказал однажды в прекрасном фильме «А зори здесь тихие» симпатичный пышноусый старшина, и этим все было сказано: боевая и политическая подготовка, распорядок дня и т. д. и т. п. А в соответствии с распорядком дня и исключительно с целью окончательного оздоровления всего поголовья защитников Отечества положено было им перед отбоем погулять. И не просто так, умиротворенно глядя на луну и загадывая желания, а пренепременно строем, да с удалой песней, и в дождь, и в зной, в слякоть и метель, положено так…

А петь-то как не хочется после тяжкого трудового солдатского дня, шлепая двумя сотнями подкованных сапог по периметру военного городка. Но наш бравый старшина, а в простонародье «макаронник», большой любитель хорового пения, имел на сей предмет свою мысль и оттого ее все время думал. А додумав, смачно командовал: «Рота! Запевай!» Рота, сумрачно колотя сапожищами по асфальту, угрюмо безмолвствовала. «Рядовой Ильиных, запевай!» — «Не могу, товарищ старшина, горло болит». Следовал немедленный вердикт: «Два наряда вне очереди! Ефрейтор Тимофеев! Запевай!» — «Не могу, товарищ старшина, нога болит». Неумолимый повтор наказания с усугублением: «Три наряда вне очереди!» И сразу же: «Рота — бегом»! Тяжелое топанье и пыхтенье испуганного стада потревоженных бегемотов, затем новая команда: «РОТА!!!» После чего солдаты обязаны перейти на строевой шаг, а затем, промолчав и на этот раз, вновь пару раз совершают пробежку с последующим отбиванием пяток. И вот вконец испуганный дискант откуда-то из середины строя тонюсенькой струйкой заводит: «Вьется, вьется знамя полковое, командиры впереди…» Угрюмо-злые хриплые голоса вразнобой подхватывают всем знакомый припев и тянут-потянут его до самой долгожданной команды: «Разойдись!»

На службе

Как-то под вечер, перед началом очередного выгула, сидючи в красном уголке, ротные неформальные лидеры порешили приобщиться к истокам высокой поэзии и вмиг сочинили, благо земля русская не оскудевает талантами, новый текст любимой старшинской песни, но с такими купюрами и словосочетаниями, что вмиг заинтересовали сим произведением всю роту. И она, всего за десяток минут, постанывая от смеха и в изнеможении приседая, изучила его в совершенстве. И уже скопом решили так, что те, кто идет по периметру строя, поют любимую старшинскую, а вот середина — середина озвучивает исключительно новый вариант оной.

Удивлению «макаронника» не было предела, когда рота сама и без команды, с первого же шага взревела сотней луженых глоток, да не просто так, а еще и с залихватским присвистом. В тихом вечернем воздухе гремела и стократилась удалая и донельзя патриотическая песня, причем при подходе к Дому офицеров, когда оттуда потянулась жиденькая цепочка офицеров с женами после просмотра очередного сопливого индийского сериала, рота перешла на строевой и резко добавила децибел:

Только, вот беда, те уроды, что шли по периметру строя, вдруг неожиданно замолкли, и над притихшим гарнизоном залихватски звучала только новая интерпретация произведения. До предела гордый старшина, лихо оттопырив локоть и выпучив от натуги глаза, отдавал честь вышестоящему начальству с подобострастной улыбкой на широкой харе. А начальство, в лице замполита полка, спешно бросив на произвол судьбы свою дебелую половину, в диком бешенстве уже подлетало мухой к старшине с диким воплем: «Что это у тебя, старшина Поляков, рота поет? <…> мать твою!» — «Песню, товарищ подполковник!» — радостно ответствовал виновник торжества. «Мудак!» — это старшине. «Ма-а-л-ча-а-ть!» — это уже роте. Сбившаяся со строя, топчущаяся на одном месте толпа, ничегошеньки не понимающий и вмиг вспотевший старшина, взбешенный, плюющийся, как перекипевший чайник, подполковник, приседающая от хохота за ближайшими кустиками парочка молоденьких лейтенантиков завершали эту потрясающую по силе картину.

Финал же был страшен. Красный, как вареный рак, бешено вращающий зенками, только что получивший полновесную плюху от замполита старшина, построив роту и скомандовав: «Фыр-р-р-но!» — произнес звенящим от негодования фальцетом самую пламенную, рвущуюся из самой глубины заскорузлого сердца и единственную в своем роде речь, а именно: «Солдаты, мать вашу …!!!! чтоб с нонешнего дня …!!! в роте …!!!! трах-перетрах!!! больше никогда …!!! чтоб …!!! …вашу мать!!! больше не слыхивал! а не то …!!! я вас …!!! всех!!! поименно и поочередно …!!! за этот самый мат …!!! вольно, разойдись!» Но рота разойтись не имела сил, медленно оседая прямо рядами, в судорогах держась за животы, захлебываясь от хохота, вытирая сопли и слезы, переваривая информацию, только что донесенную до ее сознания старым служакой, который и мог-то донести оную лишь в таких выражениях и словосочетаниях. Да что он, вся наша доблестная российская армия, от величайших полководцев и до самого задрипанного стройбатовца, общается, командует и идет в смертельный бой с <…> словами на устах!

И в этом наша сила! Ни один вражина, услыхавший , не устоит перед нашим геройским напором! Ура!

 

Капитан Вася

Одиознейшая фигура коменданта нашего равноудаленного от всех прелестей цивилизации гарнизона капитана Мироненко, проходящего под кликухой «капитан Вася», вызывала брезгливое дистанцирование всей приличной части офицерства и неподдельные страх и ненависть у всех нижних чинов, то бишь солдат срочной службы. Тупой и безграмотный служака с генетически запрограммированными садистскими пристрастиями, досконально зазубривший все существующие в природе положения, указы и уставы, касающиеся службы в подведомственной ему части, он изощренно применял их на практике, буквально понимая каждое написанное в сих документах слово. А уж страшнее дурака с инициативой может быть только вселенский мор. Переполненная «губа» являлась критерием оценки его плодотворной деятельности, обеспечивающей дармовой рабочей силой в лице пойманных на местах «преступления» бедолаг выполнение всех самых грязных гарнизонных работ, от чистки общественных туалетов до сбора «бычков» по всей территории и окраски газонов зеленой краской перед прилетом высокого начальства. О, боги! И нет спасенья в ненавидимом нами гарнизоне от иезуитски вездесущего капитана Васи, по всей вероятности, испытывающего очередной острейший оргазм от удачно проведенной «операции» по искоренению любого инакомыслия на вверенной ему территории.

А служило у нас в роте «чудо в перьях», этакая внесистемная единица по имени Веня Фортанов с приклеившимся к нему прозвищем «Гриша Добросклонов». Нелепейшая долговязая фигура с торчащими из коротких рукавов жилистыми и красными пудовыми кулаками, с сапогами сорок седьмого размера на тонких, обтянутых застиранными солдатскими галифе конечностях, изумленно созерцала окружающий мир огромными детскими голубыми глазами с длинными, пушистыми и чуть загнутыми, как у классной кинозвезды, ресницами. Добродушный, безобидный и наивный до неприличия тракторист из богом забытой саратовской деревеньки был объектом постоянных нападок от всяческих глумливых паскудников, коими была богата земля русская испокон веков. Особливо доставалось ему от капитана Васи, которому он частенько попадался на глаза, как будто бы нарочно, то с расстегнутым воротничком, а то с опущенными и не завязанными ушами солдатского треуха.

Словом, не выползал бедный Веня из бесчисленных нарядов и с «губы», безропотно снося все тяготы своей нелепой солдатской жизни. А шел уже третий год его службы, автоматически переводящей в разряд «стариков» с причитающимися по статусу привилегиями. Одной из них была заманчивая возможность при заступлении в караул нести службу по охране социалистической законности на вожделенном двухсменном посту, то бишь сохраняя ее исключительно в ночное время. Функции же начкара в этом случае исполнял дежурный по роте, что открывало огромнейшие возможности для различного рода манипуляций, от заступления на пост без разводящего и последующего бдения на оном целых четыре часа заместо положенных по Уставу двух до появления на посту без личного оружия, с приемом из рук только что разбуженного напарника его тепленького калашникова. Капитан Вася, располагая оперативной информацией от своих соглядатаев, оченно обожал производить лихие налеты глубокой ночью на охраняемые «старичками» объекты, следствием чего частенько являлось длительное заточение в гарнизонный замок Иф.

Заступив на пост в ноль-ноль часов и забравшись с ногами под толстую попону, укрывающую передвижной компрессор, Венечка унесся мыслями в свою родную деревню, к теплым шанежкам, пышным девкам и милой его сердцу МТС. Умиротворенно подремывая и сладко причмокивая губами, он чуть не прозевал легкий перезвон пустых консервных банок, подвешенных на протянутых по периметру охраняемого объекта ниточках. Мгновенно приведя себя в боевую готовность, Веня занял исходную позицию в затемненной гаражной нише, обозревая освещенную киловаттной лампой территорию. Медленно крадущуюся по периметру стоянки темную фигуру выдала блеснувшая на миг «капуста» на летной фуражке, которую с гордостью любил надевать в особо торжественных случаях капитан Вася. С огромным интересом наблюдая за перемещением новоявленного ниндзи, Веня с трудом сдерживал вдруг проснувшийся в нем охотничий азарт, судорожно сжимая во вмиг вспотевших руках безотказный автомат.

А Вася, осторожно обследовав окрестности объекта и не обнаружив признаков часового, окончательно потеряв нюх, начал нахально совать свой нос то в кабину спецмашины, то под попону покинутого Веней компрессора, а то и в кучу загаженного тряпья, предназначенного на выброс. Убедившись, что постового нигде нет, он опрометчиво двинул по диагонали площадки, брезгливо обходя по-осеннему холодную лужу с отблескивающими на свету пятнами машинного масла. Выждав, когда «нарушитель» попытается перепрыгнуть через нее, Веня вскрикнул звенящим от волнения голосом: «Стой! Стоять на месте!» Подпрыгнув от неожиданности, капитан Вася взвизгнул: «Сука! Проснулся! Попался! Сдай оружие!» — и попытался рвануть на окрик. Резкое лязганье затвора мгновенно остудило боевой пыл нападавшего, а новая команда «Стой! Стрелять буду!» пригвоздила его к асфальту. «Ты че? Не видишь, че ли? Да это я, комендант гарнизона капитан Мироненко!!!» — взвыл он от такого хамства, на что последовала произнесенная уже ледяным голосом команда: «Лежать! Буду стрелять без предупреждения»! Дурак дураком, а понял бедолага, что часовому пристрелить его на месте, как «два пальца об асфальт», так как он нарушил все каноны Устава караульной службы, где четко прописано, что часовой есть лицо неприкосновенное со всеми вытекающими и нежелательными, мягко говоря, для него, капитана, последствиями. Медленно оседая в грязную лужу, капитан жалобно взмолился: «Парень! Да я тебе… ну, че хошь, ну, отпусти, пожалуйста, а»? Но Веня, подрагивая от только что совершенного геройства, был неумолим: «Лежать! Стреляю без предупреждения»! Вася вздрогнул и распластался вялым червяком посередь загаженного бензином и маслом озерца. Душераздирающее зрелище, в удовольствие созерцаемое трясущимся от волнения Веней, было внезапно прервано дико ворвавшейся в его охмелевшую от содеянного башку: « <…> твою мать! Ведь мне же еще ТРИ часа на посту стоять! А это уж наверняка трибунал»! Медленно, раком, раком он добрался до заветного ящика полевого телефона и, яростно крутанув пару раз рукоятку, не выпуская тем временем из поля зрения капитана, истошно проорал в бакелитовую трубку про всю случившуюся с ним оказию!!!

Час ночи, безлунное небо, слабо побрехивающие в отдаленной деревеньке собаки, жалобное подвывание замерзающего в ледяной няше коменданта и нарушившие эту идиллию, изначально слабые, а затем грохочущие звуки бегом приближающегося наряда. «Стой! Кто идет? — по всем правилам караульной службы радостно взвыл часовой. — Разводящий ко мне! Остальные на месте!» А дальше все как по нотам: звонок начкару караула номер один, группа захвата, вой «дежурки» и трясущаяся от холода в мощном свете фары искателя фигура пойманного на месте преступления бедолаги. Старший наряда был неумолим и, не вступая в словесный контакт с нарушителем, мгновенно препроводил потерпенца в караулку. Солдатское радио действует безотказно, и когда завывающий сиреной «газон» подъехал к тщательно охраняемому помещению, отдыхающая и бодрствующая смены с иезуитской радостью пялили глаза на редкостное и какое-то диковатое в своей простоте действо — перемещение чумазого и дрожащего нарушителя, то бишь КОМЕНДАНТА ГАРНИЗОНА, в комнату начкара.

Беды обалдевшего от всего происходящего с ним капитана Васи на этом не закончились, ибо начальником караула на сей раз был майор-летун, порядочнейший мужик и настоящий вояка, прошедший несколько заграничных «командировок». Свободные от службы солдатушки, радостно повизгивая при каждом громовом раскате майорского баса, толпились в тесном коридорчике караулки, жадно ловя каждое неприличное слово в адрес незадачливого «экскурсанта». А уж обстрелянный не раз в недалеком прошлом вражескими ракетами комэск умел виртуозно излагать свои мысли, тем более что повод-то был просто уникальный.

Отправленный через пару часов восвояси капитан Вася был надолго деморализован и в дальнейшем, став гораздо потише и даже как-то поблекнув, перестал шастать ночами по «двухсменкам», так как даже в его железобетонной башке твердо утвердилась мысль: «А че, ежели оне все же стрельнут?» А «оне» после всего произошедшего уж пренепременно стрельнули бы, будьте любезны!

Венечка же, так и не получивший полагающийся ему внеочередной отпуск, автоматически переместился на иной, более высокий иерархический уровень, вмиг став предметом преклонения и обожания всех недотянувших пока до «стариков» сослуживцев. Кроме капитана Васи, естественно…

 

Разгром

Событие, к которому готовятся загодя, летняя спартакиада части собирала огромное количество зрителей, начиная от обалдевших от длительного бездействия офицерских жен, вольнонаемного состава, иноземных летчиков, стажирующихся на наших самолетах, до особливо приближенных представителей окружающей гарнизон сельской местности. А уж радости солдатской не было предела — естественное ослабление дисциплины на всей территории части на пару дней, концерты заезжих артистов и вожделенная продуктовая лавка из областного центра. Старались все, как могли, и выкладывались на соревнованиях на всю катушку.

Футбол, волейбол, солдатское троеборье, разнообразная стрельба, показательные рукопашные бои, забеги на всевозможные дистанции, штанга и многое-многое другое всегда традиционно завершалось соревнованием по подтягиванию на перекладине. А фаворитом здесь был ладно скроенный любимец всех окрестных женщин, красавец капитан-десантник. Обычно, наглядевшись на все попытки превзойти его личный рекорд, он, элегантно подпрыгнув, под вопли толпы и радостный женский визг легко подтягивался свои пятьдесят раз и, спрыгнув пружинисто на землю, долго купался затем в лучах славы, жмурясь на дам, как мартовский кот. Вот и сейчас, сидя на отдаленной скамейке, он терпеливо дожидался своего очередного триумфа, даже не предполагая и не догадываясь, какую плюху приготовила ему наша братия. А работа была проделана огромадная. Перво-наперво надо было уговорить Венечку Фортанова поучаствовать в этих играх, а затем, умаслив его целым килограммом шоколадных конфет, так как Веня не пил и не курил, опробовать и закрепить разработанный заранее сценарий.

И вот наступило ЭТО. Закончивший упражнение капитан, картинно раскланявшись, уже готов был получить заслуженный приз и гору цветов от ярых поклонниц, как неожиданно замер, обнаружив под перекладиной еще одного претендента. Душераздирающее зрелище представлял сей спортсмен: на длинном и худющем торсе обвисала складками линялая сиреневатая солдатская майка, а на уровне синих, по колено трусов висели на тонких руках огромные красные кулачищи, тонкие же белесые волосатые ноги утопали в раздолбанных кедах сорок седьмого размера. Стадион в недоумении замер, когда по-детски хлопающая голубыми глазищами, стриженная наголо башка испуганно уставилась на блестевшую под ярким июльским солнцем перекладину. Судорожно подпрыгнув и промахнувшись в этом идиотском прыжке, зацепившись одной рукой, это чучело немного повисело на ней, судорожно и нелепо суча и подергивая ногами, с грохотом рухнув затем на землю.

Хохот многочисленных зрителей, в экстазе бивших ногами по скамейкам, захлебывающийся визг женской половины общества и хлесткие комментарии мужской части ничуть не остудили геройского настроя спортсмена. Наконец, с помощью двух ассистентов, он ухватился за снаряд и начал медленное подтягивание. Зажав животы руками, потрясываясь от подступивших к горлу спазматических рыданий, весь стадион начал отсчет. Постепенно гул трибун стал стихать, когда счет дошел до сорока восьми. И уже в кромешной тишине Веня начал подтягиваться в пятидесятый раз. Извиваясь, как червяк, помогая себе болтающимися в разные стороны ногами, он неумолимо тянул свой подбородок к заветной перекладине. ПЯТЬДЕСЯТ! А затем, ровно и грациозно, он подтянулся еще десять раз и, обернувшись к толпе, застенчиво так спросил: «Хватит али еще?» Ответом ему была звенящая тишина…

Капитан не стал дожидаться окончания спектакля и, глядя на его удаляющуюся согбенную спину, стало мне неимоверно жалко этого в принципе-то неплохого парня, получившего жесточайший щелчок по носу за свое затянувшееся зазнайство. А Венечка… что Венечка — сожрав причитающиеся ему конфеты, он скромно продолжал свою нелегкую солдатскую службу, аккуратно отслюнявливая химическим карандашом в карманном календарике оставшиеся до дембеля дни.