Жара… Равнодушно палящее солнце уже неделю нещадно трамбует своими лучами желтую траву аэропорта Кырен. Целый городок разноцветных палаток на краю летного поля оцепенело таращится глазами своих обитателей на белые тучи, зацепившиеся за вершины Китойских гольцов. Нелетная погода для шустрых тружеников таежного края — АН-2.

Саян

Туристы и летчики изнывают от тоски и бездействия, а время утекает неумолимо. Еще день-два и наша группа уже не сможет уложиться в жесткий график сплава по одной из саянских рек, берущей свое начало как раз за этой белой непробиваемой преградой. И наш капитан по кличке «Красавец» отлично это понимает. Летит коту под хвост выцыганенный у начальства отпуск, и даже страшно подумать, с какими рожами мы будем несолоно хлебавши трястись в общем вагоне до родного Свердловска. Но реальная жизнь преподносит иногда такие сюрпризы…

Когда рухнул окончательно дефицит времени и толпа приготовилась к худшему, невесть откуда выпавший Кэп, размахивая какой-то бумаженцией, радостно объявил, что все мы завербованы до конца отпуска на сбор кедрового ореха, а посему — вытереть сопли и готовиться к геройству на ниве борьбы за урожай! Муравейник разворошился мгновенно, кто-то рванул за оцинкованным железом, кто-то потащил на хранение ненужное сплавное барахло, кто-то за спирт уже точил набор пробойников, словом, «процесс пошел, товарищи». Ранним утром следующего дня варварское средство передвижения под названием «волокуша» под грохот и вонь отечественного дизеля взяло свой курс на отроги Китойских гольцов, и к исходу дня мы оказались на типичной таежной фактории, то бишь заготовительном пункте.

Хитро-шустрый хозяин, бурят Вася, враз уразумев, что у этой братии «чтой-то в рюкзаках булькает», уже готовит к погрузке неприхотливых бурятских лошадок, вызвавшись проводить нас до самого места и дать ценные указания кодле дилетантов, так как процесс сбора ореха довольно трудоемок и дюже оригинален. Неторопливые лохматые клячи медленно поднимались крутой, переплетенной замысловатой вязью столетних корней тропинкой, чтобы в конце пути упереться в поляну, окруженную кедрами, так непохожими на наши, уральские. Стройные, намного тоньше, чем мы привыкли их видеть, они были усыпаны крупными, четко видимыми на фоне закатного солнца шишками, и у каждого ствола на уровне двух метров прослеживалась плоская проплешина, истекающая желтоватой смолой. Ее происхождение вскоре выяснилось, когда радостный Вася ознакомил нас с основным трудовым инструментом, а именно с «балдой». Представьте себе двухметровую киянку весом в 35 кг, коей со всех силов лупят по стволу, прячась под ней после каждого удара, дабы не получить по какой-нибудь выступающей части туловища «мичуринской» шишкой, прилетевшей с высоты тридцати метров. Техпроцесс сбора, переработки и хранения был нам преподнесен во всех тонкостях и на понятном для всех языке, после чего наш наставник, хватив полкружки божественного напитка, взгромоздился на заглавную кобылу и убыл восвояси, волоча за собой связку безропотных лохматых созданий.

Обработка ореха

Шишка должна была пойти после первого же заморозка, и весь следующий день мы усиленно обустраивали лагерь, строили лабаз для хранения «продукта» и изготавливали «грохота», полный комплект ударного «струмента» и кучи всякой всячины и мелочевки. Ранним утром лагерь судорожно встрепенулся от дикого крика «Красавца» — ПОШЛА!!! И начался трудовой семестр — две бригады по три человека, один с «балдой» и двое с кучей мешков, завертелись в такой карусели, что, когда закатное солнце касалось близлежащих гольцов, обессиленные бедолаги почти на карачках доползали до вожделенного костра. Суровая Галка с винтовкой за плечами и половником в руке мыла их испачканные смолой трясущиеся руки, вставляла в оные по миске божественно пахнувшего варева и, ласково приговаривая, вынуждала каждого донести хотя бы одну ложечку до рта. А далее, согласно великому учению Павлова, все уже осуществлялось рефлекторно.

Процесс шел непрерывно, мы с «Красавцом» балдили, остальные выколупывали из-подо мха упавшую шишку, таскали мешки, и все вместе дружно уничтожали продукты со страшной силой. Когда приступили ко второй технологической операции, а именно к «плющению» шишки в доморощенных валках, выяснилось, что наш непомерный аппетит перекрыл все допустимые нормы потребления, и перед «экономом», кстати, самой заглавной фигурой в любом походе, встала проблема прокорма ненасытной оравы.

С колотухой

После военного совета было решено после обеда освободить от рабского труда вашего покорного слугу и отправить его в свободный полет, то бишь за мясом. Рассчитывая к вечеру вернуться на стоянку, я легко поскакал вниз по руслу весело журчащего ручейка, перепрыгнул на противоположный берег и стал медленно подниматься вверх по одному из притоков, благо что ветер дул мне прямо в нос. Пряный запах подпревающей листвы, неописуемая красота предосенней тайги и стоящая передо мной сверхзадача притащить к костру кучу мяса вновь погрузили меня в то состояние, кое может испытывать человек, с тринадцати лет ползающий по лесам с ружьецом, когда просыпаются все первобытные инстинкты, обостряются зрение и обоняние и ты превращаешься в рабочую машину из жил и мускулов, нацеленную на выполнение только одной задачи — добыть!

Однако хорошо только сказка сказывается, к этому времени все зверюшки уже отводопоились и разбрелись по своим тайным делам, свежие лосиные и кабарожьи следы встречались часто, а в одном месте вся поляна была покурочена стадом диких хрюшек, но самих обитателей сих мест обетованных в поле зрения не прослеживалось. Сжимая в руке свой безотказный «Зауэр» с двумя круглыми пулями в стволах, я забирался все выше и выше в гору, где уже чудилось холодное дыхание близких гольцов. Сложное состояние души старого таежника, когда спокойствие, хладнокровие и уверенность в своих силах соседствуют с азартом и жаждой удачи, внезапно было нарушено… Холодный, бездушный и всепроникающий взгляд уперся мне прямо в затылок. Мгновенное оцепенение, охватившее все туловище и поднявшее дыбом волосы на всех местах, не остановило рефлекторного движения моих конечностей. Легкое движение перезарядки, когда две «эсмеральды» скользнули в стволы, слабый щелчок предохранителя и резкий прыжок с пируэтом в воздухе слились воедино. Взгляд тотчас же уперся в лоб; безжалостный и бездуховный, он как бы вжимал меня в моховую подушку, плюща сознание. Все тело покрылось противнейшей испариной, слабость, накатившаяся невесть откуда, вызывала легкую дрожь во всем теле, но глаза, глаза сканировали и сканировали тот кусок тайги, откуда исходил этот взгляд.

Тайга как тайга, видимость метров шестьдесят от силы, ни одна веточка не колышется, ни один листочек не дрожит, и нигде из-под кустов или веток не виден пятнисто-полосатый или лохматый недруг. А взгляд уже физически давит в лоб, заставляя медленно пятиться назад, отнимая волю и сковывая движения. Пересилив себя, поворачиваюсь спиной, ощущая затылком все то же беспощадное и бездушное давление. Несколько прыжков в стороны, кувырки и переползания эффекта не дают, враг невидим, а воздействие его все возрастает. Впервые в моей, наполненной всяческими хохмами жизни я ощутил полнейшую беспомощность, неспособность активно сопротивляться, когда все твое тело выворачивает наизнанку неведомая и неподвластная тебе сила. Она невидима и жестока, она отнимает у тебя главное, что свойственно любому человеку, — способность защищаться. Голова шла кругом и медленно тупела, оцепенелое тело совершало ошибку за ошибкой, и вдруг… все пропало. Звон в ушах ушел. Отсутствие тяжести в руках и ногах вдруг повернуло и толкнуло меня обратно шагов на пять, где я вновь уперся лбом в ЭТО! Заплетающимися ногами, раком, раком попятился назад, и вновь резко, без переходов все снова пропало. Медленно опустившись на поваленное дерево, долго трясу непослушной головой, а поднявши ее, вдруг обнаруживаю, что нахожусь в каком-то страшном заповедном лесу, в этакой Берендеевой чаще, где кривые раскоряченные деревья, покрытые ниспадающими лишайниками, и громадные валуны в моховом узоре как бы плывут в сумеречном тумане.

Оказывается, уже наступал вечер, тьма накатывала неумолимо, и надо было срочно мотать отсюда. Холодок, ощущаемый левой щекой, говорил о близости гольцов, направление движения определялось с достаточной точностью, и я ПОПЕР! В кромешной темноте, карабкаясь по крутому склону, скользя по полегшей мокрой траве, выбираюсь на вершину увала: полнейшая темень, и только тайга угрюмо шевелится, издавая какие-то звуки и запахи, — в ней идет своя жизнь. Скатываюсь вновь, перебредаю ручеек, опять поднимаюсь, скатываюсь — и так раз шесть. Оказавшись на вершине очередного увала, вижу на небе неясные всполохи, отраженные от горящего где-то костра, ориентируюсь и минут через двадцать, спустившись к очередному ручью, упираюсь физиономией в чье-то развешанное на кустах полотенце. Рывок вперед, и вот передо мною, в свете ярко горящего костра, весь растревоженный муравейник нашего табора, ребята, схватившие меня в объятия, адресный мат любимого «Красавца», и дикая слабость во всем теле, заставившая медленно осесть на землю.

Все! Я дома, все разговоры и расспросы завтра, но Кэп неумолим: «Колись, сокол!» Поэтому и каюсь прилюдно за свою глупость, за неумение ориентироваться на местности, за хреновую охоту и за все, все, что только возможно придумать. А в голове все время скворчит мысль — ЧТО это было? Вот только чтой-то не спится, ворочаюсь у костра, стыдобушка одолевает, что не накормил ненасытную братию, и часика в три созрело решение — пробежаться вверх, поближе к гольцам, где неделю назад видел кабарожьи следочки. А так как кабарга шлендает по тайге преимущественно в темноте — вперед и с песней! Другого такого случая не подвернется уж точно, работа не позволит.

Берендеева чаща

Через час был уже у заветного места и в нарождающихся сумерках занимаю позицию с учетом слабого ветерка, дующего в лицо. Замираю. Слабо светает, глаза, правда, слипаются, но уши улавливают тихий прерывающийся топоточек. Вскидываю ружье и жду, жду… Метрах в полста на мгновение возникает расплывчатый силуэт — выстрел, и вот она, красавица-кабарожка, вернее, кабарог, с маленькими клычочками. Взваливаю его на плечи и буквально лечу к становищу. Толпа, продирая заспанные глаза, дружно взвыла: «Зебра!!!» Быстренько свежуем, кишки и требуху тырим, закапывая в землю подальше, струю, как инициатор, зажимаю себе, разделываем и оставляем изгаляться над мясом красавицу Галку. А вечером каждому достается по огромной отбивной, и, сыто урча, толпа меня дружно реабилитирует.

Кабарга

Через день опять приезжает Васька, уж больно понравилось ему на халяву трескать дармовой спирт. Осоловевший и умиротворенный, он карабкается на свою кобылу, умащивается и уже собирается уплыть восвояси, как тут подруливаю я и начинаю рассказ о моем приключении. Остекленевшие глаза и отпавшая челюсть совершенно протрезвевшей Васькиной рожи заставляют меня молча присесть на пенек. Тихим голосом он начинает уточнять маршрут моего движения, иногда потряхивая головой и повторяя знакомые всем русским словосочетания. Опустив голову, он дожидается окончания моего рассказа, обронив в конце: «Шибко худой место, моя туда не ходит, да и никто не ходит. А если ходит, то не приходит, а если приходит, то помирай, однако, скоро». Мурашки, прокатившиеся по моему телу, не остановили моего любопытства, и вскоре я выдавил из него всю необходимую информацию. Испокон веков, оказывается, то место имело дурную славу, и местный люд обходил его стороной, передавая из поколения в поколение всяческие ужастики. Мое предложение вместе сползать в этот район подействовало на него как прикосновение прокаженного. Он резво влез на лошадь и, прежде чем исчезнуть за поворотом тропинки, несколько раз оглянулся на меня с неприкрытым ужасом. После этого я долго ощупывал свое тело, внимательно прислушиваясь к каждому его шевелению, судорожно гася мысль о его бренности.

Джигит

Минули годы, долго никому не говорил о происшедшем, я пока жив, но одно только воспоминание о том саянском инциденте выражается в бурном топорщении всего моего волосяного покрова. Старый друг, физик-теоретик, выслушав однажды мой рассказ, заставил скрупулезно воспроизвести на бумаге маршрут и рельеф местности. Поизучав все это, он изрек, что, по всей вероятности, я попал в зону какого-то жесткого излучения, причем излучатель находился на одном из склонов гольца, и мое счастье, что я преодолел эту зону по касательной, находясь в ней минимальное время, а посему сумел выйти из нее довольно быстро. Как знать, возможно, это и так, а возможно… Одно могу сказать, что тот УЖАС, который пришлось испытать в саянской тайге, время от времени все-таки посещает меня.

А шишки тогда мы набили много, прилично подзаработали, и наши родные долго щелкали каленые сибирские орешки, усыпая окружающую среду ровным слоем качественной кедровой шелухи.

No сomment. Забавная книжка попала мне в руки — «Энциклопедия загадочных мест земли» (Чернобров В. А., 2000 г., изд. «Вече»), и на странице 435 читаю: «Священная долина Кырэн — геоактивная зона, находящаяся на юго-западе Бурятии, в 170 км от Иркутска. Буряты почитают эту местность, считая ее религиозной святыней, существует множество свидетельств, подтверждающих, что здесь могут происходить самые невероятные „чудеса“ и малопонятные явления. А совсем недавно появилась информация о сверхспособностях йети, описаны случаи телепатического воздействия оных на людей, сопровождающиеся вспышками беспричинного ужаса…»