«Во метет! — пробормотал невнятно Стас, откусывая кусок дратвы от чиненых-перечиненых стареньких бродней. — Ежели так пойдет, то сидеть нам с тобой дня два как минимум». А ситуация эта меня никак не устраивала, так как конец отпуска уже приближался, а душа еще не насытилась теми положительными эмоциями, коих хватает на полгода при одном только воспоминании о захватывающей охоте на пушного зверя в заповедных Стасовых охотничьих угодьях.
А набегались здесь уже прилично, белки было много, соболюшка попадался частенько, а один старый кот увел нас с собаками аж за двадцать пять километров от избушки, и пришлось коротать ночь на трескучем морозе, рядом с огромной елкой, на которую и загнали его наши собаки. Вечером взять его по темноте не удалось, а поутру выяснилось, что, обманув собак, сумел он перемахнуть огромное расстояние до соседней сосны и уйти верхами черт знает куда. Пришлось несолоно хлебавши кандыбать обратно к избе по извилистой ленте заснеженной реки. Собаки крутились где-то поблизости, идти было тяжеловато, и, проходя мимо очередного притока, Стас промолвил: «Да бог с ним, с этим капканом, что стоит на притоке, опосля проверю его уже лыжами», и только прошли мимо, как где-то позади раздался жалобный, на одной тонкой ноте, собачий визг. «Вот сволочь! — в сердцах охнул Стас, — ведь капкан-то с подтягом, вот и попался наконец-то этот сучий потрох, давай, поворачивай, Тимоха, пойдем вызволять этого засранца!»
Повертев по сторонам своей башкой, я обнаружил отсутствие самого шустрого и блудливого кобелька Митьки, отличавшегося мгновенной реакцией и изобретательностью при проведении очередных гнусных акций. Пришлось брести по глубокому снегу метров триста до бедного прохвоста. А капкан-то стоял по-хитрому, при прикосновении к наживке срабатывало незатейливое устройство и вздергивало попавшегося соболя высоко вверх под прикрытие густых пихтовых ветвей, скрывающих жертву от поползновений охочих до халявы ворон и сорок.
Комичная картина предстала перед нами — Митяня, обычно удачно выдергивающий запашистый кусочек мяса, на сей раз окарался, и мелкий капканчик первого номера успел уцепить его за нижнюю губу, а согнутый, как тетива у лука, гибкий ствол вздернул бедолагу вверх, поставив на задние лапы. Увидев подходящего хозяина, мелкий паскудник перестал выть и, кося глазом, задергал в воздухе передними лапами, отлично понимая, что очередное гадство заканчивается для него весьма печально. Стас не спеша выбирал подходящий для экзекуции инструмент: «Нет! Этим дрыном я тебе хребтину перебью, а этот шибко тонок. Во! В самый раз!» И с этими словами, отстегнув капкан и взяв паршивца за шкварник, с энтузиазмом отхлестал его по горбине. Отпущенный на волю, Митька наддал ходу, и вскоре вдалеке быстро растворилась его темная фигурка. «Да, — вздохнул Стас, — нам еще пехать да пыхать, а этот… уже наверняка в своей любимой норе зализывает боевые раны».
Когда в сумерках добрели до избы, из дыры в снегу высунулась радостная Митькина рожа и с восторгом оповестила окружающую среду о нашем возвращении. Ну а к вечеру началась пурга, вот и сидим взаперти, предаваясь воспоминаниям. А вспомнить есть что, ведь не далее как четвертого дня мои длинные ходули во сне столкнули подсыхающее сиденье от «Бурана» на раскаленную печку. Благо что умудрились вовремя проснуться и, высадив лбами двери, вылетели на четвереньках на трескучий мороз в одном исподнем, матерясь и выплевывая из легких сладковатую, коричневую фенольную копоть. Несмотря на неоднократные проветривания, до сих пор в избе висит это приторное амбре, которое не может перебить чудный запах свежих оладушек, а сиденье украсилось очаровательной дырищей прямиком под задницей потенциального наездника. Потягивая из огромной кружки горячий чаек на чаге и уминая оладьи, Стас поведал пару неизвестных мне историй.
Белый бобр
(рассказ Стаса)
Привезенные нами из Шали бобры быстренько расселились по Черной и ушли вверх по притокам. Так как первые годы их никто не беспокоил, они плодились и размножались, строили плотины, заготавливали осинник и постепенно перестали обращать на нас с Валерой внимание. Занятно было наблюдать за ними в их реальной жизни, удивляясь работоспособности и искусству созидания.
Однажды, проплывая по речке между Устьем-Меж и газочуркой, узрел я чудо природы — на берегу сидел абсолютно белый бобр, никак не отреагировавший на мое появление, и перегрызал со вкусом очередную осинку. Совершенно обалдевший от увиденного, на очередном сеансе радиосвязи передал эту новость в госпромхоз. А ровняком через неделю до меня добрался научный сотрудник из НИИ охоты, поведавший мне, что в природе на текущий период зарегистрирована только ОДНА аналогичная особь, да и то в далекой Канаде, так что поимка данного индивида есть научный подвиг во благо Отечества! Вот мы и геройствовали дней десять, расставляя хитроумные западни, привезенные из Новосибирска, в ареале обитания «инопланетянина», да все без толку — он как сквозь землю провалился. Уезжая, ученый подарил мне одну из западенок, так, на всякий случай, и изумлению моему не было предела, когда через пару дней я узрел это чудо, даже не покрасневшее при моем появлении, на прежнем месте, привычно и безмятежно жующим осиновый прутик. Ловушка была тотчас же водружена на «выползе», и на следующий день в ней уже ворочался ужасно возмущенный этим виновник торжества!
Ослепленный своим служением благому делу, я совершил беспросветную глупость — бездумно выхватил его из плена, мгновенно пожалев о содеянном. Плотное мускулистое тело, продемонстрировав совершенно неведомый боевой прием, сумело мгновенно перевернуться в моих руках башкой вниз, при этом упираясь всеми лапами в мое брюхо, отталкиваясь и паскудно пыхтя. Бог мой! — дошло до меня. Ведь его железные зубы оказались как раз напротив ЭТОГО… ну, сам понимаешь, и их разделяла только тонюсенькая ткань тренировочного костюма! Лишаться ЭТОГО, даже для торжества отечественной науки, мне смертельно не хотелось, и я, резко отпрянув назад своей натренированной задницей, несколько ослабил хватку. Тимоха, тебя когда-нибудь лупили по харе совковой лопатой? То-то! Этот подлец, мгновенно оттянув свой мощный мускулистый хвост, резко, как Кассиус Клей, долбанул меня по роже! В глазах почернело, из разбитых губ брызнула кровь, завертелись какие-то красно-зеленые огоньки, и, резко шлепнувшись на землю, я выпустил противника из рук. Но бескорыстное чувство служения родной науке тотчас же бросило мое тело вслед за улепетывающим беглецом. Практически одновременно мы плюхнулись в воду, и я вновь ухватил его мертвой хваткой. Но не тут-то было, он, вновь оказавшись в родной стихии и не оставив мне ни единого шанса, еще раз огрев меня хвостом, рванул одному ему ведомым маршрутом.
Слышал бы ты тот идиотский смех, который неожиданно поразил меня, когда, сидя на берегу, я ржал, утирая кровь, слюну и сопли! Поделом тебе, дубина, подумал я, не суйся никогда туда, куда тебя не просят! А через недельку обнаружил этого героя на том же самом месте, радостно грызущим любимую веточку и с откровенным паскудством в маленьких глазках разглядывающим мою изумленную физиономию. Я, конфузливо отвернувшись, предпочел молча проплыть место моего позора и уже более никогда не встречал своего поединщика. Скорее всего, зимой офицеры-браконьеры из зоны, прочесав речку до самых моих границ, сумели выловить и этого бедолагу. А жаль…
Нахал
(рассказ Стаса)
Привычка бегать по тайге без ружья, когда не надо было что-либо добывать, сформировалась за годы моего отшельничества. Да и чего было бояться — оседлым зверям я уже успел примелькаться, старый мишка, который являлся смотрящим в моем районе, давно перестал реагировать, как и я на него, временами «когтя», то есть подновляя свои метки на деревьях, вставая на задние лапы и скребя своими когтищами кору, мол, знай наших, здеся я хозяин, и попробуй-ка «закогтить» выше меня — слабо вам…
Так и жили, мирно, тихо, до тех пор, пока я не обнаружил новые поскребы, гораздо выше прежних. А это означало, что появился более сильный зверь, заявивший претензии на эту территорию и недвусмысленно рекомендовавший прежнему хозяину срочно покинуть захваченную местность. Паритет был нарушен, пришлось таскать при себе карабин, а то, не ровен час, нарвешься неожиданно на огромного хозяина тайги.
Однажды, уже возвращаясь к избе, я все-таки случайно столкнулся с ним. Благо ветер был на меня, в тайге было шумно от ветра, и я сумел разглядеть это «страшилище». Небольшой и какой-то весь задумчивый мишутка шустро семенил на трех лапах, а четвертой… четвертой крепко прижимал к себе здоровенную колоду! Добравшись до очередной метки, он быстренько прислонил ее к стволу, мгновенно забрался на нее и, встав на дыбки, с величайшим энтузиазмом изобразил «страшные» поскребы поверх прежних. Затем, как-то по-деловому примастырив под мышку свой инструмент, двинул дальше с умным видом, торопясь уведомить прежнего хозяина о своем присутствии. Как я не уписался от увиденного, я не знаю, помню только, что смертельно закусил рукав старенькой телогрейки, дабы своим ржанием не усугубить обстановку.
Старый мишка смылся от греха подальше, нахал время от времени подновлял следы своего пребывания, я забросил на нары ствол, и все встало на свои места. Нахал постепенно привык ко мне, но все-таки старался пореже попадаться мне на глаза. Вот так мы и жили.