«Каждый рыбак мечтает поймать большую, а еще лучше — гигантскую рыбу. А некоторые рыбы мечтают поймать рыбака. Такие хищники обитают не только в морских глубинах и тропических реках, но и у нас на Севере. Ханты считают, что в гигантских щук превращается водяной дух Сарт-лунг. Рыба-оборотень живет в глубоких омутах и легко может перекусить лодку», — Антон Нелихов, «Джуутку-наен — кошмар севера» («Охота и рыбалка», 2008, №12).

А вот и предпоследний крутой поворот речки перед долгожданной избой. Чтой-то я на сей раз разрезвился — иду с опережением графика часа на два. А причиной тому — прекрасная осенняя погода, попутный ветерок в спину, великолепное настроение, вызванное созерцанием всей этой прелести — ярко-голубого, без единого облачка неба, красно-желто-зеленого разноцветья разнообразнейшей растительности по берегам и остро ощущаемое хребтом чувство полнейшей раскрепощенности утомившегося от городской жизни человека. Только что по правому берегу исчезла за поворотом газочурка, от которой осталась лишь обветшалая и уже давным-давно обрушившаяся крыша, а ведь в сталинские времена, когда в верхах реки, в самом комарином царстве, тяжко стеная, жила своей угрюмой и страшной жизнью огромная политическая зона, по реке ходили допотопные катера с огромными, вертикально поставленными и густо чадящими бочками газогенераторов, для подпитки которых и заготавливались здесь так называемые деревянные «чурки».

Прямо передо мной, на крутой излучине и на самом берегу, торчит огромнейшая сосна, в корнях которой поколения глухарей вырыли глубокую «закопушку», и не было года, чтобы она пустовала. Вот и сейчас, предварительно высунув из норы длинную черную шею и обалдев от увиденного, стартанул оттуда прямо над кружащимся «уловом» гигантских размеров глухарище. Место-то они облюбовали для себя идеальное: по обе стороны речка просматривается метров на сто и подкрасться к «закопушке» по воде практически невозможно. Но зрелище улепетывающего за пределом выстрела над самой водой красавца заставляет резко трепыхнуться охотничье сердце. Притормозив перед «уловом», размахиваюсь под ехидным взглядом Соболя своим старым спиннингом и шлепаю самодельный «шторлинг» в самый эпицентр ямищи. Страшенных размеров «борода» и завершила этот гениальный заброс. Соболь, перебравшись через грузовую площадку, с паскуднейшей улыбочкой иезуитски наблюдает за моими потугами распутать оную.

Обычно он азартно болеет, когда на блесенку садится очередная щука, громким лаем, типа «тащи-тащи», сопровождая добычу до самого борта, а затем, после заточения ее на кукане, брезгливо так отворачивает в сторону свой кирзовый шнобель. Но сейчас он с огромным любопытством разглядывает исчезающие под непрерывные и идущие от самого сердца матерки распутанные кольца толстенной немецкой лески.

Фу-у-у!!! Наконец-то распустил все, и пора уже спасать наверняка зацепившуюся за какую-нибудь коряжину, любовно сделанную собственными руками блесну. Так и есть — зацеп! Непрерывные подергивания и маневрирование байдарой дают свой результат, и подрагивающий от тяжести зацепившейся коряги мой восьмигранный спиннинг, самолично фрезерованный из прутка бронированного алюминия марки В95, начинает тащить эту мерзость наверх. Молча отпавшая от неожиданности чушка моего верного пса, а затем и мои вывалившиеся из орбит глаза отреагировали на медленно, как на лежащей в проявочной кювете фотобумаге, формирующуюся из ничего огромную зубастую пасть всплывающего совершенно вертикально монстра. Медленно-медленно из воды торчком появилась чудовищных размеров голова донной щуки! Блесна, зацепившись за нижнюю челюсть и временно парализовав это чудо своим попаданием в некую болевую точку, позволила мне дрожащими от нетерпения руками просунуть «колобашку» кукана через мерно шевелящуюся жаберную щель. И только отцепил ножом блесну, как туша рухнула в воду, все и началось!

Младшая внучка Люськи

Черпанув бортом, байдара развернулась лагом, и если бы не отчаянное дерганье рулем, все могло бы закончиться весьма плачевно, а так мы устроили подобие ипподромных бегов по всему окружающему нас водному пространству. Грамотно подныривая под днище, эта хабазина несколько раз попыталась нас перевернуть, но крепко привязанный к правому борту короткий стальной плетеный тросик не давал ей, на наше счастье, должной свободы. Нелепейшие галсы, закладываемые хлипким суденышком, могли бы изумить любого стороннего наблюдателя, но, увы, окромя судорожно вцепившихся в борта двух придурков, никогошеньки в окрестностях больше не прослеживалось. А уже вечерело, и вместе с подступающими сумерками наконец-то начал угасать энтузиазм нашего скакуна. Медленно подтянув к борту то, что находилось в воде, я содрогнулся от увиденного — огромная, почти моего роста, слабо шевелящаяся глыба ненавистно упялилась на меня желтыми, широко посаженными на плоской и покрытой болотной зеленью башке, злыми и холодными глазищами. Развернувшись на пятачке, я тяжело поволок за собой так неожиданно свалившийся нам на голову трофей. Выбравшись на берег, перво-наперво вколачиваю топором у самой воды толстенный кол и закрепляю на нем петлю кукана. Уже после ужина, прислушиваясь к тяжелым всплескам и размеренному бултыханию в черной как смоль воде, порешили мы с Соболюшкой окрестить это страшилище Люськой.

На следующий день, при ярком солнечном свете, внимательно, присев на корточки у самого берегового среза, рассматриваю в подробностях свою добычу. Необычные пропорции торпедоподобного тулова, около четверти занятого приплюснутой башкой, на коей мерцали злющие глаза, мощный лопатообразный хвостина, темно-зеленая, со слабо просматривающимися бледно-желтыми пятнами туша, слабо шевелящая плавниками и жаберными крышками, предстала передо мной. Зрелище незабываемое — и не для слабонервных. Сколько разнообразной рыбы отловил я в своей жизни, но ничего подобного мне ранее не перепадало. И еще последующие два вечера, после ужина, приняв наркомовскую чарку, я спускался к воде и вел долгие разговоры с безмолвной Люськой о жизни, судьбе и карме. Она сосредоточенно внимала моим разглагольствованиям и думала какую-то свою думу, не мигая таращась на меня своими холодными зенками. Соболь же так ни разу и не составил мне компанию и даже, как-то презрительно поглядывая в мою сторону, подозреваю, подумывал, а не поехала ли крыша у его хозяина?

На третий день я пассатижами перекусил тросик и выдернул деревяшку кукана… Люська зевнула и медленно-медленно, слегка пошевеливая грудными плавниками и хвостищем, сносимая легким течением, стала растворяться в темной воде. Еще миг — и она окончательно и безмолвно исчезла в глубине. Долго-долго еще сидел я на корточках, вглядываясь в хитросплетение струй, шевеление водорослей, прислушиваясь к журчанию холодной воды и шелесту осыпающихся с деревьев желтых листьев, умиротворенный и задумчивый. На душе было благостно и покойно…

Старшая внучка Люськи