Вечно я выпрыгиваю из штанов… Еще в ранней молодости моя любимая бабуля частенько приговаривала, что, мол, у меня в заднице шило. Вот и на сей раз: ну что тихохонько не сидеть, не гоношась, на должности главного конструктора товаров народного потребления крупного оборонного НПО, в котором начинал свою трудовую карьеру еще фрезеровщиком, под надежным крылом прекрасного гендиректора, умницы, властолюбца и честнейшего мужика? Ан нет! Засвербило у меня в одном месте — уж больно отменный коллектив в нашем подразделении организовался: несколько отличных дизайнеров, не тех, кого этим словом зачастую сейчас называют, а тех, которые, окромя художественных выкрутасов, способны мыслить и работать как заправские конструктора, вышколенный конструкторский состав и отлично оборудованная макетная мастерская. Тесновато чтой-то стало душе, и предложил я своему «генералу» попытаться создать на базе ЗИКа отраслевой дизайнерский центр. Одобрение получил — и началось! Кто знаком с деятельностью согласователя, тот знает, чего стоят подписи под твоими бумагами, а уж когда я сорвал «добро» замминистра, тут-то и понял, что наша мечта близка к реализации. Вот только одна закавыка имелась: все это могло работать только на условиях хозрасчета. Номинально подчиняясь «генералу», имея возможность самостоятельно заключать договора с любым предприятием авиационной промышленности, самофинансируясь, можно было запустить самодостаточную, гибкую и мобильную дизайнерскую организацию. Вот на этом все и крякнуло…
Генеральный наотрез отказался отпускать нас на свободу, а мотивация была одна: «Ты один уйдешь, а служб-то у меня море, всем захочется сладенького, нет, строй свою структуру, но в рамках существующей на предприятии системы». А я-то уже и губешку раскатал, в радужных мечтах улетая в поднебесье. Мгновенно слетев оттуда и шлепнувшись задницей об реальность, я понял, что далее так работать не смогу, и подал заявление об уходе, дико удивив всех своих друзей, сослуживцев, да и генерального тоже. После открытого разговора с ним мы расстались по-человечески, сохранив уважение и расположение друг к другу. И когда тот загремел в «Матросскую тишину», я не задумываясь, от чистого сердца послал на его 65-летие поздравительную телеграмму прямиком на адрес отсидки.
Желчная мымра в каких-то доисторических кудряшках, сидящая, как на шестке, в одном из окошечек Главпочтамта, ознакомившись с текстом телеграммы, вдруг напыжилась и менторским этаким голосом, сверля меня орлиным, как ей казалось, взглядом, прогнусавила: «А вы отдаете себе отчет, куда и кому вы отсылаете корреспонденцию?» Опыт общения с подобными клизмами за время работы в различных организациях был накоплен огромадный, а посему и ответ был как Керзону: «Мадам! Ваше дело — скрупулезно, упаси боже не ошибаясь, пересчитать количество слов и знаков препинания, перемножить на соответствующий коэффициент, выписать квитанцию и получить отшелушенные мною денежные знаки, не забыв вернуть сдачу, и на этом ваши функции заканчиваются, а далее процесс передачи информации произойдет уже без вашей помощи». Как она подпрыгнула в своей конуре, аж побагровела вся, налилась злобной слезой, но вовремя очухалась, сникла как-то и, уже рефлекторно и без энтузиазма, проделала причитающуюся ей механическую работу.
А позднее, уже в наши сучьи времена, думалось мне неоднократно: а жаль ведь, что они, ГКЧПисты, не победили. Зная крутой характер шефа, его честность и порядочность, представляю, какой шорох он навел бы на месте премьера. Не срослось, однако, а жалко!
Вскоре после ухода создали мы вдвоем с главным дизайнером, ушедшим мне вослед, дизайнерскую организацию «Эко-Дизайн», быстро раскрутились, обросли заказами, поимели хорошую прибыль и удумали при нашей конторе сваять параллельно школу-студию «Юного дизайнера». Сказано — сделано! Пробили аренду пустующего детсада, набрали коллектив единомышленников, сам я прослушал полный курс вальдорфской педагогики, то бишь Штайнер-педагогики, программу и идеологию взяла на себя моя любимая жена, по первому высшему образованию искусствовед, и понеслось! Детишек набирали за символическую плату, в основном из малообеспеченных семей, и балдели от их успехов. Не видевшие в своей унылой повседневности ничего светлого, раскрывались они, как бутончики дивных диких цветов, поражая своих учителей искренностью, открытостью и неиспорченным видением прекрасного. А уж какие выставки их работ устраивались! Родители умилялись рисункам своих, как они считали, «неумех», происходила переоценка ценностей, да и сами они менялись на глазах, так как зачастую напрашивались посидеть тихохонько на занятиях, остолбенело слушая своих отпрысков, на равных с педагогами ведущих серьезные споры об этике и эстетике, о жанрах в искусстве, цветопередаче, светотени и композиции…
А дальше начался этот содом и геморрой. Дикая приватизация, ваучеры и прочая хренотень, когда ловкие и гибкие, а иногда и просто хамло, шустро хапали по дешевке бесхозное народное добро. Надо было выживать, или, как принято сейчас, искать «крышу». Вот и свела меня вскоре судьба с одним из «новых», молодым грамотнейшим юристом, бывшим ярым комсомольцем, музыкантом, аранжировщиком, а заодно и владельцем крутой преуспевающей фирмы. Вышел он на меня сам, неожиданно для меня, и все началось с сердечных разговоров ни о чем, а так, о жизни, музыке, книгах и живописи. Интереснейший человек, скажу я вам, очаровал он меня, однако. И однажды он предложил: а не попробовать ли нам совместно какой-либо инновационный проект провернуть, благо деньги свободные есть, ну а головы-то у нас вроде бы на месте. Вот так нежданно и вышли мы на проект создания новейшей, пятого поколения, цифровой телефонной станции в центре Екатеринбурга. Благо пустующее и незавершенное здание АТС, брошенное ГТС по причине отсутствия финансирования, хирело, постепенно разрушаясь. Создали дочернюю структуру, я стал гендиректором, и закрутилось. Бесконечные командировки в Москву и Питер, сложнейшие переговоры с первыми лицами ГТС, МТС, министерства связи, потенциальными зарубежными поставщиками оборудования и администрацией города увенчались письмом замминистра связи с одобрением данного проекта и протоколом совещания у главы города, где наша организация значилась ответственной за создание нового связевого консорциума. Все бы хорошо, но неуемный характер моего напарника привел его к острому конфликту с главой уралмашевского ОПС.
Вот тут-то и случился полный абзац! Напарник срочно дернул за границу, оставив меня наедине с уралмашевскими орлами и генеральной доверенностью на управление его империей. Бесконечные стрелки и переговоры, благо не переходящие границ интеллигентности, и, в довершение, визит старого знакомца по спорту, крайне удивившегося моей физиономии: «Ну и дела, тебя, что ли, плющить-то приехали? Во докатились!» (Неоднократно затем сводила меня судьба с ребятами из нашей первой команды по каратэ, когда мы тырились от ментов по подвалам, потом, по прошествии времени, легализовались и получили свои первые желтые пояса из рук легендарного Александра Танюшкина, и разбрелись ребятки кто куда, кто в депутаты, кто в силовые структуры, а кто и в братки, сохранив корпоративный дух и клятву помогать друг другу в любой беде. И всегда прежняя дружба брала верх над ситуацией, какой бы хилой она ни была. Мужики они и есть мужики!) Разошлись мы миром, по-дружески, правда, лишился я абсолютно всего, что было оставлено мне на хозяйствование. Попытки объяснить братве, что, мол, режут они курицу, способную нести золотые яйца, ни к чему не привели — связь им, на том этапе, была не нужна. И остался я с наработанным материалом в кейсе, прекрасными связями (пардон за тавтологию) в связевых структурах и без копейки на реализацию проекта. С таким трудом созданная школа рухнула из-за отсутствия средств, детсадик приглянулся еще кое-кому, и, под плач детишек и родителей, пришлось резать по живому. (Однако, встречаясь через годы со своими подопечными, мы с гордостью осознавали, что семена те пали на здоровую почву, и, кем бы ни стали наши детки, на всю оставшуюся жизнь они сохранили любовь к искусству, порядочность и интеллигентность.) Хоть что-то в этом броуновском бульоне мы сделали светлое, и это тепло осталось в душе навсегда.
А однажды старый знакомый, один из руководителей банка «Северная Казна», с которым мы по утрам бултыхались в зиковском бассейне, свел меня с, как он выразился, «надежными мужиками», которых данный проект мог бы заинтересовать. Мужиками оказались два брата, один из которых уже имел за пазухой огромную территорию с отменной инфраструктурой металлобазы, а другой — гипсовый заводик и недвижимость в уютной части города: глава мощной охранной структуры и гендиректор стремительно набиравшей обороты строительной компании, постепенно охватившей строительством самые лакомые кусочки в центральных районах города. Финансовая стабильность этих людей не вызывала сомнений, и я огласил им суть проекта. Идея была воспринята, было создано ООО, я был назначен директором с 1% в уставном капитале, и было отпущено три месяца на раскрутку первоначальной фазы проекта.
Вот это была работа! Я до сих пор вспоминаю, как восстанавливались старые связи, как, в темпе, проводились различные переговоры, согласования и утверждения. Живая работа, черт побери! В далекой Талице, по наводке моего бывшего зама, обнаружил и пригласил на работу главным инженером, преодолев сопротивление своего куратора, потрясающе грамотного связиста, имеющего большой опыт хозяйствования и руководства, динамично думающую симпатичную женщину. Вдвоем дело пошло намного живее, так как я-то в связи оказался сущим бараном, как выяснилось из общения с ней! Но постепенно опыт набирался, здание строилось, совместно с директором охранной структуры, классным мужиком, к которому до сих пор сохранил уважение, сгоняли в Загреб, где и заключили контракт на закупку суперсовременного оборудования фирмы «Эрикссон Никола Тесла».
Все бы хорошо, но с младшим из братьев никак не налаживался контакт, а что служило причиной тому — длительное время все не мог понять. Но когда произошла реорганизация и мы превратились в ОАО с гендиректором в его лице, замом по техническим вопросам в лице нашей милой дамы и мной в шкуре зама по общим вопросам, ясность-то и появилась! Первая стадия работы подходила к концу, здание стояло, монтаж оборудования шел лихими темпами, и появившееся на ровном месте холодное отчуждение, переросшее нежданно в неприкрытое хамство со стороны милой дамы, приняло необратимый характер, и до меня тут-то дошло! Первая разгонная ступень любой ракеты по достижении необходимой скорости ОБЯЗАТЕЛЬНО отстреливается как отработанный материал. Что и произошло. В день моего шестидесятилетия младшенький с улыбочкой предложил подать заявление по собственному желанию.
Против ветра… сами понимаете, и я ушел. Ушел с горечью в сердце, так как прикипел уже к этому всему навороченному, к тому, как пробивал абсолютно непробиваемую задачу размещения нашего оптоволоконного кабеля по тоннелям метрополитена (а тот не пускал туда даже ГТС), согласовывал несогласуемое, жил одной жизнью с новым прекрасным коллективом, а впереди были уже новые задумки и перспективы. Горечь прошла, работа в новой структуре, возглавляемой шустрыми тридцатилетними, доставляла удовольствие, занятия каратэ достигли уровня сдачи нормы на черный пояс, осенние вылазки в одиночку на Север Урала, в затерявшуюся в глуши родную избушку грели душу — и вдруг… Нелепейшая врачебная ошибка в одночасье превратила меня в инвалида второй группы. Нетрудоспособного. Мои жизненные кувырки перешли на другой уровень, но это уже иная песня…
А в 2006 году, благодаря моим старым друзьям, я вернулся в свое старое ОКБ, правда, на укороченный до четырех часов рабочий день, причем на рядовую работу, но зато заново окунулся в мир чертежей, конкретных изделий и знакомых аж полсотни лет товарищей. Однако через полгода колено меня добило, и пришлось выпасть из коллектива аж на четыре месяца. Зато сейчас щеголяю со стальным коленом и титановым тазобедренным суставом фирмы «Джонсон энд Джонсон», практически перестал прихрамывать и даже иногда захожу в спортзал к своим ребятам и колочу руками по макиваре. А куда деваться — оченно хочется не выпасть из обоймы и хотя бы в укороченном варианте чувствовать себя необходимым обществу. И желательно затянуть это мероприятие подольше. Жизнь, однако, покажет…