Такая гнусь… С утра, только начал собирать на берегу свою старую байдару, зарядил мелкий противный дождик, и всю первую половину дня пришлось грести против течения под зудящий аккомпанемент шлепающих беспрерывно по байдарочному брезенту капель. После обеда резко похолодало, а затем совсем уж неожиданно повалил снег. Крупные, медленно падающие на черную воду хлопья, постепенно умножаясь, создали плотную белесую завесу, через которую с трудом просматривались медленно плывущие мимо меня берега. Соболь забрался полностью в носовой отсек и не показывал носа, полиэтиленовая пленка, закрывающая всю грузовую площадку, безнадежно провисла под тяжестью навалившегося снега, под задницей хлюпала натаявшая вода, вычерпывать которую было совершенно бессмысленно.
Ночевать в такую погоду на берегу было как-то неуютно, и я решил доползти до потайной избушки на повороте реки. Несмотря на «непромокаемый комплект», натянутый поверх охотничьей одежонки, внутри все-таки подхлюпывало при каждом взмахе весла. И вдруг позади, где-то совсем рядом, раздался резкий выстрел. Рывок в сторону, безотказная «Белка» в руки — никого! Чуть дальше послышался еще один хлопок, и тут до меня дошло: бог мой, деревья-то в середине сентября еще в листве, и, не выдерживая тяжести налипшего на них снега, они, ломаясь как спички, хлещут всей своей массой по воде, словно плетка. А речка здесь узкая, и, хотя я старался двигаться по самой середине, окучить меня нежданно рухнувшей лесиной могло в любое мгновение.
Делать нечего, хватит искушать судьбу и экспериментировать, пора вставать на ночлег, благо берега пока достаточно высоки, а это большой плюс, так как в такую погоду спать на болотине явно не сахар. Быстро пристаю к правому берегу, вбиваю причальные колышки и начинаю перетаскивать барахло наверх, под укрытие толстенной пихты, скользя по полегшей траве и раскисающему снегу. Большой полог натянут, лапник, отряхнутый от снега, уже расстелен, пора серьезно приниматься за «Надьку». Для нормальной нодьи требуется как минимум три сухих трехметровых бревна. Орудуя десантной пилой и топором, я ваяю сей шедевр охотничьего искусства достаточно быстро, и уже плевать на всякую там непогоду, когда короткое пламя начинает отогревать твои конечности, варить ужин и сушить безнадежно промокшие шмотки. Свернувшийся клубочком на каремате Соболь внимательно следит за раскладываемым по мискам варевом, облизываясь и предвкушая обильный и сытный ужин. Я тоже… Сухие, умиротворенные, лежим рядком на расстеленном пуховом спальнике и наблюдаем окружающую нас природу с этакой сытой ленцой. «Надька» горит ровным пламенем, снег уже перестал валить, и только нескончаемое журчание черной воды нарушает тишину прекрасного вечера.
Поутру жахнул нехилый морозец, и прежде чем переворачивать на воду свою посудину, пришлось соскабливать с ее латаного-перелатаного днища ощутимую корочку льда. Небо намечалось быть чистым, белые берега с зелеными и желтыми деревьями создавали какую-то сюрреалистическую картину, а надо было думать, как наверстать загубленные зазря вчерашние ходовые часы. И я их наверстывал! То ли от жара моего, разгоряченного от постоянного маханья веслами тела, то ли от дуновения южного ветерка, так удачно подгонявшего меня в спину, но окружающая нас действительность менялась, и менялась в лучшую сторону. Снег постепенно таял, ярко окрашенные прибрежные кусты веселили взор, постоянно перепархивающие с берега на берег рябчики будоражили нервную систему моего пса, статуэткой замершего на своем посту впередсмотрящего, душа пела, а тело рвалось к родной избушке, до которой еще вкалывать и вкалывать, махая веслами и выбирая оптимальную траекторию движения. И таки до наступления темноты мы успели до нее доплыть!
Закатное солнышко косо освещало заросшую высокой травой полянку перед избушкой, дверь, подпертую колом, и задницу моей любимой собаки, уставившейся носом в дверную щель и мечтающей попасть поскорее на свое кровное место под нарами. Ничто не предвещало беду, и я, прислонив ружье к стенке, слева от двери, рывком рванул ее на себя… Меня спасла мгновенная реакция, и, нахлобучив на себя куртку, кувыркнувшись через голову, уже лечу вниз по крутому склону обратно к байдаре. Левая нога, провалившись между лодкой и берегом, бултыхается в не теплой сентябрьской водичке, лицо, крепко припечатанное к земле, наглухо прикрыто курткой, а вот руки, вернее, кисти рук, гудящие от нестерпимой боли, открыты для дальнейшего нападения каких-то тварей, с диким гулом пикирующих на меня непрерывно. И я, минут через пятнадцать, выползая на карачках наверх, метрах в двадцати от избушки, вижу обворожительную картину — разверзнутую дверь и десятки огромных, с палец величиной созданий. Глухой злой гул заставляет держаться подальше от этих бестий, и, печально взглянув на сиротливо прислоненное к стенке ружье, начинаю негнущимися руками сооружать табор в некотором отдалении от жилища, захваченного ордой разъяренных монстров. Плачущий лай и жалобное повизгивание Соболя, мечущегося где-то по лесу, изуродованные, страшно распухшие кисти рук, из которых вываливаются так необходимые для работы инструменты, — вот финал нашего первого контакта с огромными лесными шершнями, беззастенчиво поселившимися в чужом доме.
Глубокой ночью, полностью зачехлившись пуховой курткой и оставив на виду только нос и очки, в рабочих рукавицах и с американским фонариком под мышкой, крадусь в надежде спасти свое ружье от растерзания. Судорожно схватив его, движимый исключительно любопытством, тихохонько прокрадываюсь на один метр вовнутрь и неожиданно включаю фонарь. Используя щель в дверном проеме в качестве летки, эти архаровцы слепили внутри избы огромное гнездо, которое я разорвал пополам при распахивании двери. И вот сейчас, приглушенно гудя, они торопливо восстанавливают покуроченное мною. Вся поверхность гнезда покрыта толстым слоем переползающих друг по другу огромных тварей. Зрелище не для слабонервных, и я, задом, задом, ретируюсь залечивать свои и Соболюшкины раны. Бедный пес приполз ко мне ночью, жалобно скуля и подвывая, заместо глаз у него виднелись узенькие, слезящиеся щелочки, а на распухший до неимоверных размеров нос и смотреть-то было страшно. Ладушки, утро вечера мудренее, на свежую голову постараемся разобраться с оккупантами.
День пролетел в непрерывных хлопотах, благо погода была расчудесная, и вечером, после ужина, наступил час РАСПЛАТЫ! Так же, как и вчера, осторожно пятясь и держа в толстых рукавицах пятилитровый котелок с кипятком, я проникаю в избу и резко даю свет. Вся армада в сборе и уж никак не ожидает нападения, поэтому мощная струя кипятка, удачно направленная в эпицентр, выполнила свою задачу почти на сто процентов. Какая-то часть ошпаренных рванула наружу, а остальные рухнули на пол, организовав приличную слабо шевелящуюся кучу. Иезуитски добив раненых, черт с ней, с Женевской конвенцией, умиротворенный, отправляюсь на ночлег.
Поутру, уже хозяйским шагом, направляюсь на место побоища. Иногда залетающие вовнутрь растерянные одиночки уже не представляют особой опасности, и я могу спокойно разглядеть их обитель. В огромных шестигранных ячейках сидят желто-зеленые личинки, само же гнездо очень похоже на осиное, только неимоверных размеров. В глубине души слабо шевельнулась запоздалая жалость к этим неординарным созданиям, но, увы, таежные законы суровы и однозначны: твое — это твое, и не смей без спросу хозяина зариться на чужое.
А затем наступило чудесное бабье лето, и две недели таежной жизни более ничем не омрачались; только когда оставшиеся сиротами единичные экземпляры с наводящим ужас на моего пса мощным жужжанием влетали вовнутрь избушки, Соболь поспешно улепетывал под нары.
По возвращении в райцентр узнаю, что совсем недавно от укуса шершня скончался тамошний прокурор. Теплая компания из местного начальства отправилась на лоно природы пображничать вдали от надоевших домочадцев да заодно и немножко побраконьерничать. Вот тут и приключилось ЧП — шершень долбанул несчастного прямиком промеж глаз. Мгновенно развившаяся опухоль захватила не только лицо, но и шею, а так как никто по пьяни не догадался сделать трахеотомию то он умер от удушья, не доплыв нескольких километров до дома.
Бабье лето
Уже в городе, в разговоре со знакомым энтомологом, узнаю, что существует определенная цикличность в резком увеличении численности поголовья и сопровождающей это агрессивности перепончатокрылых насекомых осиного семейства, к коим относятся и таежные шершни. Особенно это наблюдается почему-то в високосные годы. Ну да бог с ними! Главное, чтобы наши пути больше не пересекались!