Такого не скажешь о моем конкретном случае. Знать, опять не свезло… Но неистощимое любопытство к происходящим внутри тебя электрохимическим реакциям и физиологическим процессам, напрямую затрагивающим эмоциональную и сугубо физическую составляющие персонального организма, заставляло перелопачивать груды соответствующей нетипично протекающей болезни литературы и привело в конечном итоге в стационар одной из городских клиник, в отделение ревматологии.

Уже пару лет выслушивал дифирамбы в адрес заведующего сим богоугодным заведением, слывущим истиной в последней инстанции в деле диагностирования и лечения самых запутанных вариантов заболеваний костной системы. Сдерживало меня, однако, стойкое негативное отношение к сложившемуся в медицинской практике консервативно-совковому отношению к пациенту, чему способствовало неоднократное обращение к традиционным эскулапам, хотя параллельно судьба выводила и на единичные экземпляры неординарных, все время проводящих в поиске нового представителей армии врачевателей. И вновь, уже в который раз, наступил на грабли. Собственно говоря, все окружающее жизненное пространство в последнее время ровнехонько усыпано этими самыми долбаными граблями. И все же…

Светлые помещения, любезный медперсонал, удобная палата, не собачья кормежка, а вот и первый обход. Вальяжный и в меру ироничный мэтр, в сопровождении очаровательной лечащей врачихи, пресекающий на корню робкие попытки больного высказать свое мнение о причинно-следственных связях возникновения его болезни, профессионально ущупав все твои болячки, величаво так отдает распоряжение о назначениях и, не вступая в полемику, так же плавно удаляется далее. Как я понял из разговора промеж ними, лечение будет конкретным, типовым и крайне эффективным, несмотря на мое слабое вяканье по поводу нарушения энергетического баланса в моем бренном теле, стойкую неприязнь к стероидным препаратам и любому электровоздействию на организм. Да бог с ним, попытка не пытка, как говаривал Лаврентий Павлович, — еще одним экспериментом над собой больше, одним меньше. И доэкспериментировался, словом, как в том старом советском анекдоте: «Маш, а Маш! Я нонче в партию вступил!» — «Вечно ты, Федь, так: вчерась вот в говно ступил, а седни в партию!» Так и я! В общем, кеналог в колено, преднизолон в желудок, электрофорез на оба запястья — джентльменская схема для любого практикующего ревматолога, и никакой попытки разобраться в нестандартном течении болезни пациента.

Уже после первых физиопроцедур почувствовал поутру какое-то щемящее ощущение за грудиной — за всю предыдущую жизнь мое здоровое тренированное сердце не причиняло хлопот, лишь немного расширенная аорта да незначительные дистрофические изменения миокарда, что весьма типично для профессиональных спортсменов. Выданный горошек нитроглицерина с утверждением, что через десяток минут симптом сдавливания пройдет, не возымел действия, ощущение тяжести в груди сохранялось полтора часа, чему крайне удивилась лечащий врач: «Так не должно быть». Первый звоночек дринькнул понапрасну. Через сутки история повторилась — нитросорбит не помог, о чем и было доложено через час лечащему. И второй звонок пробрякал зазря, а назавтра на второй минуте электрофорезной процедуры меня стало колбасить — дикая тяжесть в голове, пот холодный на лбу, резкая боль за грудиной. Самовольно прервав процедуру, покачиваясь, я двинул в свою палату на третий этаж. Боль стремительно нарастала, становясь просто-напросто нестерпимой, о чем и поведал набежавшим, вкупе с заведующим, врачам. Толкотня вокруг, срочная кардиограмма, инъекция в вену, капельница и внимательные глаза присевшего рядышком заведующего реанимацией: «Мой пациент. Поехали!» И приехали — мелкоочаговый, искусственно вызванный инфаркт миокарда. Электрическая цепь, замкнутая через сердце, при подключенных к обеим рукам электродам, и мой, убитый энергетически пять лет тому назад СКЭНАРом организм сработали безотказно.

Вот только анализ произошедшего для мэтра, в силу его консерватизма, был по определению недоступен — как бы виной всему было мое слабое сердце. Бегая по паре раз на дню в реанимацию, отлично понимая, что в случае негативного исхода процесса можно и по балде схлопотать, он напрочь забыл о моем существовании сразу же по перемещении меня в другое отделение, то бишь в кардиологию. Совсем как в «Ревизоре»: подписано — и с плеч долой, отработанный материал, однако…

Правда, перед самой выпиской мэтр, по просьбе моего лечащего врача, соблаговолил уделить мне, как он выразился, «в телеграфном режиме», время для общения. Телеграфа не случилось, и я словил кайф от общения с умным, язвительным, с глубоким подтекстом, интеллигентом, ловко жонглирующим словами, которыми мы, как в пинг-понге, пасовались целых полчаса, при нулевом счете по окончании. Что ж, надежда умирает последней, и впереди будут еще попытки поиска того, кто, может быть, объяснит причину возникновения моей заразы, а зная причину…

Блажен кто верует!