#img_6.jpeg
В. Ильин
ОДНА, КАК ЖИЗНЬ
Впервые услышал я о капитане Белодворцеве еще в 1943 году. Ранней весной того военного года меня вместе с еще двумя курсантами речного училища направили для прохождения практики на буксирный пароход «Лось». Пароход даже для того времени был неказист: плицы гребного колеса деревянные, мощность всего около сотни лошадиных сил, тяговое усилие, как говорится, аховое. Но шла война, и наш «Лось» в ту весну выполнял весьма важное задание: мы буксировали до Рыбинска баржу с военным грузом. Выполнив задание, «Лось» двинулся во Владимировку с возом порожних барж, предназначенных для баскунчакской соли.
Этот рейс проходил через три месяца после разгрома фашистов у Сталинграда. И хотя война ушла от берегов Волги, опасность все еще подстерегала водников: фашисты накидали в реку с самолетов множество магнитных мин.
В тот майский день Волгу у Сталинграда штормило. От качки и близких взрывов наше состояние не было особенно бодрым, но мы крепились и пытались шутить, не забывая держаться поближе к ходовой рубке, поближе к капитану. Когда он был рядом, никому и в голову не могла даже прийти мысль, что с нами может что-то случиться.
Капитан Белов не был громаден ростом, не обладал он и зычным голосом. Но казался он каким-то надежным, внушающим уверенность, прибавляющим силы. В любой самой критической обстановке он оставался спокойным и немногословным. И в нужный момент в его голосе появлялась такая властность, такая воля, что он понуждал к немедленному и беспрекословному повиновению, выполнению его приказов.
Одним словом, проплавав с ним несколько месяцев, мы оказались влюбленными в нашего капитана так, как влюбляются в ранней юности в свою мечту, в свой идеал.
Вернувшись с практики в училище, я повстречал приятеля со штурманского отделения Алексея Голубева, парня крепкой кости, плечистого, окающего, как и положено волгарю. Он в то лето плавал практикантом-рулевым на одном из пассажирских судов линии Горький — Астрахань. Алексей выслушал мои восхищенные ахи по поводу Белова и сказал:
— Это что! Вот на «Гончарове» капитан — это да! Фамилия его Белодворцев, зовут Андрей Иванович. Представляешь, немцы бомбят город. Самолеты за каждым катером на Волге охотятся, а он на своем пароходе раненых возит. На тентовой палубе красный крест нарисован, а фашисты все равно норовят либо бомбу кинуть, либо из пулеметов судно прошить. Да не больно-то! Зенитчики из счетверенных установок как дадут им! А тут капитан еще маневром обхитрит стервятника… За две навигации, представляешь, почти восемь с половиной тысяч раненых перевез!
Алексей долго ахал в адрес капитана Белодворцева, а я стоял и злился — мне было обидно за «моего» капитана Белова. С Алексеем мы, помнится, тогда поругались, не «поделили» капитанов. Но фамилию Белодворцева я запомнил, тем более Алексей сказал, что он тоже закончил наше училище.
Прошло еще много лет, и вот я наконец встретился с капитаном Белодворцевым на теплоходе, который шел из Саратова в Горький. Третьим штурманом на этом теплоходе, как говорят волгари, ходил мой знакомый по речному училищу. Он попросил капитана, чтобы мне разрешили подниматься на тентовую палубу. И я каждый вечер поднимался наверх и слушал неторопливую беседу капитана, вахтенного штурмана и рулевого.
Помнится, конец лета в том году выдался жарким и сухим. А по ночам небо заволакивали тучи. И в этой темноте ярче, чем обычно, горели цветные огни бакенов, створных знаков и перевальных столбов. Духота не проходила даже с наступлением ночи. Когда теплоход, повинуясь изгибам русла, шел возле берега, с лугов наносило пересохшим разнотравьем и лицо ощущало порывы теплого, сухого воздуха.
Так вот и осталось на всю жизнь воспоминание об этих ночах, да пуще того врезались в память рассказы капитана Андрея Ивановича Белодворцева. О чем мы говорили в те грозовые августовские ночи? Будь я в ту пору литератором, непременно сохранился бы блокнот с какими-то заметками и было бы легко восстановить суть наших разговоров. Но я был тогда студентом четвертого курса института, собирался стать инженером-судостроителем, и мне в голову не приходило, что надо записывать всякий разговор. Впрочем, может быть, это даже и лучше, что я не вел никаких записей. Мелкие детали тут не нужны, а главное и так живет в моей памяти.
В рубке темно и тихо. Лишь изредка негромко погромыхивает сервомотор рулевой машинки, когда вахтенный повернет штурвал, да затем донесется с кормы шум воды, вспаханной пером руля. В Жигулях, которые мы прошли днем, нам повстречался теплоход «Память тов. Маркина». Вечером Белодворцев вспомнил об этом, завел разговор о легендарном комиссаре Волжской военной флотилии Николае Маркине. Совсем юнцом Андрей Иванович видел корабли флотилии, когда летом девятнадцатого года они шли на помощь осажденному Царицыну. Он рассказывал о лихом отряде десантников, которым командовал Кожанов, говорил о том, что речники создали целый добровольческий экипаж канонерки и назвали судно «Волгарь-доброволец». От него впервые услышал я, что Иван Сергеевич Мореходов, который преподавал в нашем речном училище, участвовал в боевых действиях флотилии.
Я слушал капитана, и передо мной словно оживала история Волги. Не было в его словах патетических восклицаний, он не клялся в любви к реке. Он посмеивался, когда говорил, что знакомый боцман с «Радищева» чуть не на каждой стоянке сходит с парохода на берег и непременно макает ладонь в реку — здоровается. И также с улыбкой замечал, что, конечно, это чудачество, но что и сам весной, когда из затона уходят, непременно велит рулевому дать свисток, знает, что такие свистки всем, кто живет на Волге, радость приносят.
Он знал массу присловий и поговорок про каждый город или село, стоящие на берегу: «Стоит Балахна, полы распахня», «Татинец — всем ворам кормилец», «От Решмы до Кинешмы палкой докинешь ли?» А почему горы Жигулями называются? Потому, что бурлаки там костры жгли. Почему астраханцев нарекли чилимниками? Потому, что любили лакомиться водяным орехом — чилимом.
Я пишу сейчас о той встрече с капитаном Белодворцевым и чувствую, что главное, пожалуй, было в том, что он сумел показать мне Волгу какой-то новой. За те пятеро суток, что шли мы из Саратова до Горького, он как бы укрепил меня в любви к реке. И остается только жалеть о том, что понадобилось немало лет, чтобы состоялась следующая встреча…
Дизель-электроход «Советский Союз» стоял в Горьком, выражаясь высоким стилем, под парами: через несколько часов он подойдет к пассажирскому причалу и возьмет первых туристов в рейс до Астрахани. Вахтенные матросы и проводницы наводили последний лоск: драили поручни, полировали двери и стенки в коридоре. В каюте у Андрея Ивановича хозяйничала жена, поэтому мы расположились в носовом салоне. Беседа, как всегда вначале, не клеилась. Напоминать ему о нашей встрече я не стал: вряд ли он меня помнит.
Я знал кое-что о жизни Белодворцева в эти годы. Уже десять лет отплавал Андрей Иванович капитаном дизель-электрохода «Советский Союз». Два ордена Ленина украсили его грудь. Стал капитаном трехпалубного судна «Г. В. Плеханов» сын Борис. Второй сын, Александр, работает заместителем начальника Волго-Донского пароходства. Дочь Нина успешно трудится в конструкторском бюро «Вымпел».
Неожиданно вспоминаю, что за эти годы у нас с Андреем Ивановичем была еще одна встреча, в июне 1960 года. Сормовичи в ту пору построили «Метеор» — судно на подводных крыльях. Один из создателей этого судна, советский инженер Николай Алексеевич Зайцев со своими товарищами отправился на нем из Горького в Москву. В числе пассажиров был и я.
Обычные суда тратят на этот путь около трех суток. «Метеор» должен был успеть в Москву за тринадцать часов. Впереди нас шел в столицу дизель-электроход «Советский Союз», ушедший из Горького на сутки раньше. К девяти часам вечера мы нагнали дизель-электроход.
— Обрати внимание на нашего капитана, — сказал мне Зайцев, находящийся в рубке «Метеора». — Видишь, как ликует? А знаешь почему? На «Советском Союзе» у нашего Евгения дядя служит капитаном.
И тут я вспомнил, что действительно фамилия у нашего капитана тоже Белодворцев. И еще мне подумалось, что в этой мимолетной встрече есть нечто большее, чем случайность. Может, это закономерность ускорения темпа нынешней жизни Большой Волги и ее людей.
Я напомнил Андрею Ивановичу об этой «встрече». Он ответил, что такой эпизод и впрямь был, но он не успел даже выйти из каюты, чтобы полюбоваться «Метеором», — так быстро пронесся крылатый корабль мимо дизель-электрохода.
— И то, — Андрей Иванович вздохнул, — наш идет двадцать семь километров в час, а «Метеор» почти семьдесят… Не хотелось ли мне командовать таким судном? Нет уж, как говорится, каждому свое. Я ведь еще помню время, когда в учебниках утверждали, будто гребные винты на реке дают настолько малый коэффициент полезного действия, что не могут конкурировать с гребными колесами.
Заметив, видимо, мою недоверчивую усмешку, он спросил:
— Не верите? У меня такие книги хранятся, специально держу… Большие специалисты были в 20-е годы — профессора Близняк, Акулов, Орлов, но и они боялись загадывать, какой наша Волга будет. О чисто пассажирских судах даже и не упоминали. Это уж потом профессор Керичев такой проект сделал, по которому и наше судно построили. Знавал я Керичева… Сейчас под его именем сухогрузный теплоход ходит. Как увижу, непременно профессора вспоминаю. Смелой мысли был человек, далеко вперед смотрел.
Я смотрю на капитана и думаю: больше полувека отдал человек реке. Перевез десятки тысяч людей, целые горы грузов. Если подсчитать, проплыл столько, что это составит более пятидесяти кругосветных путешествий. Но, несмотря на возраст, Андрей Иванович по-прежнему энергичен, собран. Его мысли по-прежнему о Волге, о ее людях…
И здесь, очевидно, уместно будет вспомнить об Алексее Голубеве — том моем приятеле по речному училищу, от которого я впервые услышал про капитана Белодворцева. После училища Алексей Голубев стал штурманом. Казалось, мечта его осуществилась. Но нет, пошел парень в вуз, окончил его и стал первым на Волге судоводителем с высшим образованием. Начал заниматься внедрением на речных судах радиолокации, работой, за которой следил министр речного флота. Родилась тема для научного исследования. Пошел Голубев в аспирантуру, написал и защитил диссертацию.
Зовут теперь его по имени-отчеству. Научные работы Алексея Ивановича нередко встречаются в технических журналах и трудах института. Увидела свет и книга «Использование радиолокаторов на реке», написанная им в содружестве еще с одним ученым. Книга, как сказано в аннотации, предназначается прежде всего для судоводителей-речников, и главная цель ее — помочь капитанам и штурманам освоить современные судовые радиолокационные станции и грамотно применять их на практике.
Я не удивился бы, увидев эту книгу в руках капитана Белодворцева. Он уже не первый год пользуется судовой радиолокационной станцией, с помощью которой дизель-электроход может идти и в тумане, и в самую глухую полночь. Она помогает обнаруживать любой объект, будь то плывущее судно, берег, остров, лодка, буй. Мало того, почти мгновенно определяется расстояние и направление.
Отпала нужда прокладывать курс по приметным кустам, устьям оврагов, церквушкам и прочим ориентирам. Это вчерашний день. Сегодня радиоэлектроника придала труду речников приметы второй половины двадцатого века. Это новь Большой Волги, ее ускорение. Но ее не было бы, этой нови, не будь на Волге таких капитанов, как Белодворцев, как Голубев.
Есть еще одно, что роднит между собой капитана Белодворцева и ученого-волгаря Голубева. Они пронесли и несут своей преданностью Волге эстафету ускорения перемен. Напомню: Белодворцев первую свою навигацию начал в 1919 году, когда судоводители на Волге ориентировались по кустам, колокольням и прочим береговым предметам. Суда еще ходили на дровах. А вот Голубев стал капитаном с инженерным дипломом в пятидесятые годы. Он плавал на теплоходе «Гастелло» и первым в стране внедрял на реке способ вождения судов с помощью радиолокационной установки. Благодаря его методу, речные суда стали совершать плавания в Каспийском и Балтийском морях, между портами Ирана и Швеции.
И как эстафету этого ускорения встречаешь новость о том, что в Горьковском институте инженеров водного транспорта начали готовить инженеров-судоводителей для судов смешанного плавания. Все они будут работать третьими и вторыми штурманами на судах смешанного плавания в бассейнах Средиземного и Балтийского морей, а также на соединяющих их речных магистралях. Речник в море… Конечно, поначалу это звучало непривычно.
— А что тут особенного? — пожимает плечами капитан теплохода «Волго-Балт-22» В. Мельников. — Ведь каждый из нас прошел специальную подготовку. У всех капитанов судов смешанного плавания два диплома судоводителя — речной и морской. Например, сам я закончил Ростовское речное училище. Плавал по рекам, опыта набирался, а когда встал вопрос о море, пошел учиться в Ленинградскую мореходку. Старпом наш Михаил Дубиков не только мореходку окончил, но и Ленинградский институт инженеров водного транспорта. Второй штурман Виктор Сазонов в этом году тоже получил морской диплом. Собирается на учебу и штурман Юрий Шагаров. Словом, новые условия работы заставляют каждого учиться, приобретать новые знания и навыки. В прошлую навигацию мы ходили в шведский порт Лулео, побывали в Гдыне, Гданьске, Ростоке и в Хельсинки.
Волга-матушка, становая жила России, стала супермагистралью международного класса. Перевозки грузов судами смешанного «река — море» плавания наше министерство осуществляет девять лет.
А теперь вновь вернемся к капитану Белодворцеву. Помните, он командовал дизель-электроходом «Советский Союз», когда мы обогнали его на «Метеоре»? Так вот, «Советский Союз», одно из крупнейших в нашей стране и за рубежом речное трехдечное пассажирское судно, построен в 1959 году на заводе «Красное Сормово». Его строительство — яркая страница в развитии технического прогресса не только волжского судоходства, но и всего отечественного судостроения.
Сейчас уже редко употребляют слова «экспресс Большой Волги» применительно к дизель-электроходу «Советский Союз». Времена не те. А в пятидесятые годы, когда проектировали и строили эти речные суда, подобное словосочетание имело широкое хождение не только среди волгарей, но и среди судостроителей. На первый из них, на головной, и был назначен капитаном Андрей Иванович.
С чего начинает вновь назначенный капитан знакомство с будущим судном? С просмотра документации: чертежей, пояснительных записок, сметы. Начал с этого и Белодворцев. Чертежами и пояснительными записками, в общем, остался доволен, а вот знакомство со сметой радости не доставило. Тем более по смете значилось, что мастику для шпаклевки нужно ставить такой-то марки, соответственно и такой-то стоимости, а фактически использовали другую мастику, качеством похуже. Когда Белодворцев взялся, как говорится, «разматывать» этот факт, ему стали доказывать, что подобную мастику ставить можно (и ставят!), и он согласился бы с этим, но только пусть уважаемые строители поймут: что годится на другие суда, никак нельзя ставить на это судно. Почему? Да потому, что это «Советский Союз»!
Мастер из малярного цеха, с которым объяснялся Белодворцев, вспылил: неужели непонятно, что если из-за шпаклевки они сорвут фронт работ для других бригад, им, да и Белодворцеву тоже попадет? Нельзя же доводить дело до такого положения! Все верно, согласился Белодворцев, нельзя. Но почему можно вместо одного делать другое? Мастер ушел, пригрозив, что приведет главного строителя С. П. Волкова, и тот все объяснит настырному капитану.
И вот они встретились: строитель и капитан. Белодворцев к тому часу успел облазить судно, как говорят, от киля до клотика. Капитанское дело — проследить, чтобы отделка снаружи и внутри была произведена качественно, как главный конструктор Керичев утвердил. Он так и сказал Волкову: если, мол, так дела и дальше пойдут, он, капитан, и до самого верха дойдет. Пугать его простоями из-за отсутствия фронта работ не стоит. Он в этом не виноват, а халтуру поощрять не намерен. Кстати, продолжал капитан, ему не нравится, как поставлены плинтусы в салоне, как заделаны полы в душевых кабинах. Вода будет попадать под мастику, будет ржаветь палуба, и судно выйдет из строя раньше времени. И из-за чего? Из-за мелочи, из-за самой элементарной халтуры.
Главный строитель возражать не стал. Да и что возразишь, если капитан прав? Больше того, Волков осадил малярного мастера, который рассчитывал, что главный строитель «поддержит честь» сормовичей. И Волков поддержал. На первом же производственном совещании руководителей достроечно-монтажных цехов мастера освободили от должности. Вскоре снабженцы достали нужную мастику, плотники переделали плинтусы в салоне, а стены и пол в душевых были состыкованы и заделаны в соответствии с нормой.
Мелочь? Придирчивость? Ничего подобного. За все годы эксплуатации судна не было потрачено ни одних суток на простои из-за этих «мелочей». А ведь сутки простоя у дизель-электрохода стоят почти две с половиной тысячи рублей. Поэтому-то капитан Белодворцев был пунктуален и щепетилен, когда наблюдал за постройкой и сдачей дизель-электрохода. Его хозяйское рачительное сердце не могло мириться с тем, что красавец корабль, в котором воплощено все самое лучшее и передовое из многих областей советской техники, будет «прихрамывать», как это бывает, когда неряшливый сапожник неточно вобьет гвоздь в отличную подметку.
— Да, попортил, говорили, капитан Белодворцев крови строителям, — вспоминает Андрей Иванович. — Зато теперь руку жмут при встрече. Вот взять хотя бы бывшего главного строителя Волкова. Как-то раз он на нашем дизель-электроходе отпуск со своей семьей проводил. Встретили честь честью, устроился в каюте. «Ну-ка, говорит, пойдем, покажи, как все оно в натуре выглядит». Пошли. Облазили все до последнего трюма. «Помнишь, спрашиваю, как из-за мастики чуть не поссорились?» Улыбается Волков, он нынче директором Навашинского судостроительного завода «Ока» работает, отвечает: «Помню, Андрей Иванович! На всю жизнь запомнил: нет в работе мелочей».
Как-то недавно один из пассажиров, перед которыми довелось выступать Белодворцеву, спросил: «Товарищ капитан, а не скучно всю жизнь по Волге одной-единственной плавать? Мы, — говорит, — три недели всего тут, и то примелькалось». Спросил он, и другие заинтересовались, ждут, что ответит капитан.
Стоит капитан, молчит, думает. Чувств полно, а слов подходящих никак не подберет. Но подобрал.
«Вот вы сказали — всю жизнь. Правильно, она у человека одна. И Волга одна тоже. Как же ее не любить, если она одна, как жизнь?»
А. Гаевский
ПОДПИСЬ ПОД РАПОРТОМ