– Что за мужики нынче пошли? Одна водка на уме. Тьфу, – сплюнула им вслед Виолетта Матвеевна, про которую мы все почему-то забыли. Все, включая пана Костенко, еще пару минут назад считавшегося ее штатным ухажером.

– Эх… мужики, мужики, – не скрывая разочарования, повторила мадемуазель Маленькая и, махнув рукой, направилась к выходу из бара.

– Да, не повезло ей. Опять, – констатировала Жанна, проводив взглядом подругу. – Опять ее… одну бросили.

– Ну, не бросили пока, – попытался я заступиться за Ивана Семёновича. – Просто… э-э…

– Ага. Именно что э-э, – передразнила меня жена. – И вообще твой Иван Семёнович мышей не ловит. Такую женщину на выпивку променял. Дурак, одним словом.

– Ну-у, – протянул я, прикидывая, что бы ответить, но Жанна опять не дала мне и слова сказать:

– Нечего за него заступаться. Не стоит он того. Тем более, что опять врет.

– Врет? О чем? – удивился я.

– А помнишь тату у него на груди?

– Ну да, есть такое.

– Так вот. Никакая это не «ошибка молодости». Он ее совсем недавно «нарисовал». И не удивлюсь, если через неделю-другую он ее вообще смоет.

– Да? – почесал я затылок. – Об этом я как-то и не подумал.

– А о чем ты вообще думаешь? – неожиданно накинулась на меня жена. – Деньги какие-то собрался отдавать. Ты что, миллионер, чтоб так деньгами швыряться? Ладно бы эти придурки, коль драку затеяли, так пусть теперь и расплачиваются. А ты-то, ты-то здесь каким боком?

– Да я ведь там тоже это… отметился.

– Ну отметился? И что? – тут же задала риторический вопрос Жанна, уперев ладони в бока. Однако уже через пару секунд, видимо, поняв, что внятного ответа не будет, просто махнула рукой, один в один копируя Виолетту Матвеевну. – Эх, мужики, мужики. Ну прямо как дети малые, ей-богу.

– Ерунда, – улыбнулся я, заключая супругу в объятия. – Главное, что я тебя люблю.

А вот тут она мне возразить не смогла. Сил хватило лишь на «поворчать немножко». Да и то по инерции и чисто для проформы:

– Ага, любит он. Видела я, как ты эту… шалаву грудастую… защищал…

Последние слова она произнесла уже совсем тихо, почти шепотом, поскольку всё вдруг стало не важно. Совершенно не важно. Почему? Да потому что сначала я поцеловал ее в ушко, потом в глазик, потом в носик, потом… а потом ее губы сами нашли мои, и мы попросту отключились. Отключились от мира. На какой срок? Не знаю. Точнее, не помню, поскольку очнулся, лишь когда ощутил прерывистое дыхание любимой. Возле самого уха. И шепот:

– Ужин… в семь?

– Кажется… да… через двадцать минут, – так же шепотом ответил я.

– И… в номер мы уже… не успеем?

– Не-а… не успеем.

– Жаль, – разочарованно пробормотала супруга. – Ну… тогда пойдем что ли, по территории прогуляемся. Посмотрим, где что.

– Пойдем, – многозначительно усмехнулся я. – Найдем какую-нибудь аллейку тенистую и…

Закончить эту мысль Жанна мне не дала, лукаво улыбнувшись и прикрыв мои губы ладошкой. Затем вновь прижалась ко мне и ласково прошептала. Опять на ухо, но очень и очень многообещающе:

– После, милый. Всё после.

Что ж, тут я с женой согласен, поспешишь, как говорится, людей насмешишь. Наверное, и впрямь, лучше нам спокойно дождаться вечера, вернуться в номер, и вот там-то… Ух, что там будет, что буде-е-ет! М-м-м-м!..

«В общем, я всё понял, любимая! К черту ненужные мысли. Идем знакомиться с отелем».

Впрочем, от одной дурацкой мысли я так и не смог избавиться. По крайней мере, сразу. От мысли про татуировку пана Костенко. «Не забуду родную мать и духа-отца» – ведь это же полный бред. Особенно «дух-отец». Тень, понимаешь, отца Гамлета. Словно бы не русслиец эту «наколку» мастырил, а кто-то из местных. Или вообще – мериндос-глиничанин какой. «Да уж. Вот так, блин, и вспомнишь поневоле товарища подполковника. А потом как начнешь подозревать всех и каждого и… Ну да, тут и до психушки недалеко – паранойя в чистом виде…»

Короче, поразмышляв немного, я заставил-таки себя плюнуть в итоге и на Ивана Семёновича, и на все проблемы, с ним связанные. «В конце концов он же не мной интересуется, а Виолеттой. Так что пускай она и думает о нем. А я… О! У меня есть о ком думать! А все остальные… Да пошли они все нафиг… остальные… Блин!»

Территория у отеля оказалась немаленькая. Совсем немаленькая. Чтобы обойти ее, нам не то что двадцати, нам и сорока минут хватило едва-едва.

Вначале мы гуляли возле бассейна. Здоровенного, прямо скажем, бассейна. С лагунами всякими, островками, фонтанчиками. Красиво, конечно, но неглубоко – от метра до полутора. Что ж, видимо, здесь нормы такие – боятся небось, вдруг кто потонет. Хотя зря, наверное, боятся: кому надо, тому и лужа – омут бездонный. Но всё равно – красиво. Пальмы кругом. Самые разные. Если честно, никогда не думал, что их столько видов бывает. Всегда полагал, что пальма – это просто длинная палка с листьями на конце, на фикус похожая. Н-да, ошибался, выходит.

А еще у самого края бассейна я горки водные углядел. Впрочем, их бы только слепой не увидел. Поскольку высокие они, две – с поворотами-виражами, а одна – прямая с крутым спуском. Толкнув жену, поинтересовался:

– Ну что, кататься будем?

– Прямо сейчас? – удивилась супруга.

– Да нет, завтра.

– Хм, – Жанна задумалась и через пять секунд резюмировала. – Нет, не буду. Дурь это всё.

– Эх ты, трусиха, – рассмеялся я, приобнимая ее за плечи.

– Да ну тебя, – отмахнулась моя благоверная. – Мне это просто неинтересно. Воды там чересчур много.

«Ага. Знаем-знаем, почему неинтересно». Не любит моя женушка в воду с головой окунаться. И нырять отчего-то не любит. Вот под душем – пожалуйста, сколько угодно, а под воду – ни-ни. Наверное, и впрямь боится. Зато я не боюсь. Мне вообще после того сахарильского трамплина подобные горки – так, детские игрушки. И потому решено – прокачусь завтра с самой высокой. Жаль только, что в одиночку. Честно скажу, зря супруга это дело не любит. В смысле, нырять. Ведь точно же знаю, что, например, с аквалангом и ластами она бы отлично смотрелась. А если на нее еще костюм специальный надеть, обтягивающий такой, то… у-у-у! Вот-вот, именно, что у-у-у. Но мысль, кстати, интересная. Купить такой костюмчик и кого-нибудь из друзей подговорить, чтобы Жанне его «подарили». Типа, на день рождения. Она ведь тогда точно не удержится – примерит. Дальше же, сами понимаете – дело техники. Маску там красивую приобрести, ласты, акваланг. Глядишь, и сподобится она… проверить обновку. В боевых, так сказать, условиях. И тогда через годик-другой вместе будем любоваться на красоты подводного мира. «Заманчиво… блин».

Минут через десять, обогнув бассейн, мы вышли на пляж. Шикарнейшее, скажу я вам, место. Песочек мелкий-мелкий, вода прозрачная, волны – рябью. А метрах в ста от берега островок имеется, и отмель к нему ведет, по которой даже сейчас под вечер прогуливаются разные парочки. Кто в шортах, кто в бикини, а кто и вообще, хм, топлесс (дамы конечно – у мужиков там смотреть, ха-ха, не на что). От подобного зрелища мне даже мысли всякие в голову полезли. Романтические. Хорошо бы, подумалось, и нам с Жанной вот так же, вечерком… впрочем, нет, лучше ночью… прийти сюда, поплескаться, поплавать, позагорать… Тьфу ты, черт, какое еще нафиг «позагорать» – ночь же! А потом… при свете звезд, на бережку, да под луной… Эх! Романтика… ядрен батон… Мечта!

Помечтав немного, я увлек жену туда, куда и хотел поначалу. В тенистую аллею, под склоненные ветви деревьев, и далее – к небольшому мыску, обрывающемуся в море скалистым уступом, вид с которого мне представлялся просто замечательным. На самой аллее, точнее, рядом, вдоль брусчатой дорожки, были расставлены лавочки. Уютные, манящие, словно бы приглашающие всех влюбленных… Хотя нет, как бы ни мечталось мне сейчас помиловаться с женой, но… Пусть всё идет как идет. А остальное – после, потом. Как и договаривались.

Пройдя сквозь образованный листвой коридор, мы выбрались на смотровую площадку.

Вид отсюда и, правда, открывался великолепный. Море с легкими бурунчиками волн, прозрачно-зеленое у берега и темно-синее у горизонта, и чем ближе к нему, тем синь всё гуще и гуще. Там вдали, где над сливающимися в гладь волнами клонилось к закату оранжево-желтое солнце. А еще небо. Высокое, ясное, но уже с пробивающимися сквозь вечерний полог звездами. Чистое небо цвета глаз красавицы. Той, что стояла сейчас рядом со мной. Такая близкая, такая родная и такая же, как усыпанная созвездиями высь, непостижимая. И неповторимая. Одна на весь мир. На всю Галактику. На всю Вселенную.

Минут пять или семь мы с ней просто стояли. Взявшись за руки, почти не дыша. Просто стояли и ждали. Ждали, когда солнечный диск коснется «края земли», а потом торжественно и плавно растворится, утонет в ласковом море, оставив после себя не только грусть, но и надежду. Надежду на то, что всё вернется и всё повторится снова. Завтра, послезавтра, через неделю, месяц, год, век. Надежду на то, что и через миллионы эпох двое таких же как мы будут стоять здесь и ждать. Верить в то единственное, во что только можно верить. Верить в счастье, верить в жизнь, верить в любовь. Ту, что как солнце растворяется в каждой из двух половинок одного целого. Чтобы соединить их. Вместе. И навсегда. И чтобы возродиться вновь. В них же. Новой зарей, новым солнцем. И новой надеждой.