Мчится вьюга белой кобылицей, Хаотичной гривой вьётся снег. Лунная дорога серебрится… Всё быстрей, безудержнее бег. То она взбрыкнёт под ветром хлёстким, То на миг замрёт — и вновь летит… Бьют копыта, небо сыплет блёстки, Вьюжный ветер душу веселит…

Там, где в лунном луче раздеваются тени, Обнажая рисунки продрогших стволов, Там танцуют снега, заметая колени Старых лип в необхват, патриархов-дубов. В их молчанье слышна грусть по давешней неге, По весёлому шуму зелёной листвы… Но ничто не сравнится со временем в беге, Если только досужие сплетни молвы. А молва, как обычно, бывает богата На нехитрую ложь недалёких умов… Вот и я молодой побывала когда-то, А теперь обхожусь большей частью без слов. Я молчу и внимаю простору послушно, Словно пойманный миг тишины вековой, И стоят дерева вкруг меня равнодушно, Охраняя таинственный хладный покой. У избы на снегу золотое сиянье С крестовиною тени от рамы окна… Пусть у каждой зимы есть своё обаянье, Но приходит всегда после стужи весна.

Ненастный вечер, сыплется труха, — С небес её сдувает резкий ветер. Пытаются раздуть его меха Огонь, да холод гасит всё на свете. Нигде в разрывах не мелькнёт укол Звезды стальной, за тучами сокрытой, И лес плывёт сквозь мглу, как ледокол, И рвёт пространство массой монолитной. Стихии мощь объемлет всё вокруг, В её объятьях замирают звуки, И лишь фонарь в свой сиротливый круг Включает пляску снега, будто руки Со скрюченными пальцами ветвей Ломают тени в горестном полёте, И всё быстрее, яростней и злей Роятся пчёлы белые. На ноте Одной безумно ветер гомонит, Стремглав катясь по деревенским крышам, И ритм его чечёточный сбоит, Как будто великан неровно дышит…

Скудный свет на мёртвую равнину Сеет ветер солнечный, окрест Распушает снежную перину Ветра юго-западного перст. На дворе капели влагой поят Красногрудых толстых снегирей… Оттепели нынче много ль стоят, Если налетит к утру Борей? Скрутит из капелей он сосульки, Закуёт в броню пушистый снег И сорвёт еловых шишек шпульки, Свой морозный празднуя разбег. А пока, предчувствием томимый, Нежится, туманится простор, И плывут растрёпанные мимо Облака, вступая с солнцем в спор. А пока к лесному окоёму Тонкой нитью движется лыжня, И звучит приветно и знакомо Громкая сорочья трескотня.

На пяльцах света — чёрная канва, Зима по ней крестом прошлась и гладью. На чёрной ветке вышита сова, Крылатой тьме раскрывшая объятья. Её глаза внимательно-пусты, И загнут клюв, вкусивший тёплой плоти… Лучистой пряжей Млечный Путь застыл И замер в ослепительном полёте. Как вечер тих! Он кружит вдоль дорог, Пушистой гривой задевая лица, А лунный свет ложится подле ног, И ветер дивной музыкой струится. Но капля крови — бусиной в снегу, Она пронзила белизну уколом, Как поцелуй смертельный вражьих губ, Чей вкус нежданный так кроваво-солон.

Небо, как бархат, чернеет, Звёзды дрожат, как вода, Ветер над избами веет, Окон мерцает слюда. Пахнет дымами и снегом, Где-то пекут пироги, Спят воробьишки под слегой, Спрятавшись днём от пурги. В этом молчанье великом, В этой безмерной тиши Смотрит тревожно и дико Месяц. Касаясь души, Ночь, перевитая снами, Входит ко мне на порог. Звёзд разноцветное пламя Снежный затеплило стог. Столько в округе восторга, — Мне ль красоту превозмочь! Пусть, невозвратная, долго Длится волшебная ночь. Пусть оплывают свечами Ели в бессонном окне, Пусть за моими плечами Ангел мой чудится мне.

В сияние искристое погружен, Проснулся мир заснеженный. Окрест Ни ветерка. Насуплен лес, остужен, Лишь слышится синичий анапест. Лобастый холм с былинкой на макушке Горит огнём, облитый серебром. Ольховых шишек высыпала смушка, То тут, то там чернея, и пером Жар-птицы луч скользит, щекочет воздух, Смущая тёплой ласковой волной, Давая от мороза лёгкий роздых И кроя дали светочью чермной.

Старый месяц трясёт бородою, Ореол его бледен и свят. Ковш, пробитый Полярной звездою, Млечный плещет на Землю обрат. На Весах, чуть заметно качаясь, Блещет полночи чёрная гроздь. Осыпается звёздная завязь, Пронизав собой время насквозь. В глубине пустоты несусветной, Там, куда не дострелет Стрелец, Зарождается каплей рассветной Миг, когда наступает конец Всем видениям, страхам и звукам… Светел месяц в рассветном дыму… Сам Стрелец, подпоясавшись луком, Ищет счастья в небесном дому…

С утра тоска тяжёлым одеялом И горизонт накрыла, и сады. Росой белёсой травы обметало, И льдышкой стало зеркало воды. Тягуче время на колки пространства Мотало за минутами часы, Но всё заметней было постоянство И ледяная холодность росы. Крещендо дня расплавом полудённым Плеснуло солнца яростную медь На луг седой, покоем опоённый, Да так, что больно выдалось смотреть… Через мгновенье вновь схлестнулись тучи, Сомкнув свои унылые ряды. Мгла, пятясь со сноровкою паучьей, И горизонт настигла, и сады.

Мастихином ветра смешивая краски И кромсая тучи ветхое тряпьё, День со светотенью затевает пляски. Солнца застревает тонкое копьё В ветках старой груши, где сидит сорока, Дятел разноцветный долбит чёрный клён, И рыжеет в поле жухлая осока, И плывёт синичий по-над речкой звон. Всё сегодня ладно, всё кипит и блещет, Лишь у горизонта чуть сгустилась мгла. Где-то там, за лесом, небо в землю мечет Хлопья снеговые, дождик из стекла…

Мой верный враг, мой друг заклятый, Безмолвный абсолютный круг, Пронзая облаков заплаты, Сердечный пестуешь испуг Своей пронзительностью ровной, Своею бледностью святой, Когда с улыбкою бескровной Ты свет на землю сеешь свой. В росе купаешь сребротканой Клинки отточенных лучей И в душу лезешь, окаянный Радетель пагубных ночей. Беззвучно купол полотняный Ты огибаешь, не спеша, И режешь горизонт кровяный С железной правдой палаша. И лишь тогда к подушке мягкой Моя склонится голова, Когда рассвет взойдёт украдкой, Перенимая все права У полнолуния. Бесцельно Мой сон наведает чертог, Где правит бездна безраздельно, А бездной правит Святый Бог.

Вселенная вздыхает, ветром лунным Заполоняя замерший простор, Мерцает бездны даль сереброрунно, И чудится сквозь бездну Божий взор. Петлёю время захлестнуло полночь, В стальных сетях запутав стаи звёзд. Вертиго света, — бред безумцу в помощь, — Рождает тени в необъятный рост. Мне шёпот мысли не даёт покоя, Что в этом мире тот безумец — я, И что не много мы с подругой стоим (Она — судьба безумная моя). Мы с ней срослись, как близнецы в Сиаме, Но заводила всё-таки судьба. Я благодарна этой вздорной даме, Что жизнь моя — постылая борьба, Что отнято всё то, что было мило, Что всякий мусор лезет на глаза, И что давно бы я дышать забыла, Когда бы было нечего сказать. Однако ночь, опять меня смущая Роскошным блеском, увлекает в суть Пока ещё неведомого рая И не даёт, и не даёт уснуть.

Аксиома осени. Как часты И бездоказательны дожди! В окна им без устали стучаться Нравится, отчаянно гвоздить Этот мир калиново-огнистый И охряно-клёновый, срывать Золотые блёсткие мониста И берёзы в роще раздевать. Нравится ночами тихо плакать И шагами мерить плоскость крыш… Под ногами — стынущая слякоть, Что же, дождь, ты сутками не спишь? Аксиома осени… Ужели Этих листьев невозвратна смерть? Сосны зеленеют, блещут ели, Изумрудна жизни круговерть, Невозможны вечные печали, — Будет вешней радости глоток. Дождь и я — мы до смерти устали, Но куда нам сырости поток Подевать? Приходится кудесить, Притворяться темой бытия… Форте — горизонт дождём завесить, Пьяно — быть дождю пьяней, чем я.

Как укус под сердце — лунный луч, Ядовито-жёлтый и тревожный. Змей пернатый выполз из-за туч И повис над ниточкой дорожной. Крылья у него из серебра, Сполохи ночные — из-под рёбер… Как черна в ночи его нора! Заглянувший внутрь от страха б обмер. Не смотри прохожий, пусть летит, Не встречайся с аспидом глазами. Свет его пронзительный горчит И стеклянно над дорогой замер.

Река бликует, как бликует сталь, Клинком взрезая берег и осоку, И облачный полощется миткаль В её земном величии глубоком. Она в раздумьях движется вперёд, Не всколыхнутся, не заплещут воды, И вместе с ней струится небосвод, Подсинивая омуты и броды. Паучьих ив скривлённые тела Купают ветви гибкие в протоке, Где лилия цветёт, белым-бела, Под солнцем раскрываясь волооким.

Вползая в сени скользкою змеёй И оставляя на пороге влагу, Туман клубы свивает над землёй, Осеннюю предвосхищая сагу, Когда утопит в пенном молоке Все контуры знакомых очертаний И похоронит в стынущей реке Дрожащие пунктиры расстояний. Когда приблизят звёзды колкий свет К колодцу жизни, где трепещут звуки, Не различат они иных примет, — Лишь лунный ветер, да печаль разлуки.

Деревья утонули в синей толще Студёного зеркального пруда. Молчунья горностаевая роща Едва с себя стряхнула холода, А уж серёжки долгие надела И, веток тонких распрямляя вязь, В зелёном ореоле полетела И над водой застывшей поднялась. И так, двоясь в стихиях, вешним соком Напоена, в дурмане вещих снов, В своём земном величие высоком Она парит, и соловьиный зов С неё остатки зимнего стоянья Снимает, словно схиму. Пробил час! Весна пришла, как первое свиданье, Что трепет и надежды будит в нас.

День горчит, как корень имбиря, Снег взметает ветер непогоды, Словно март — наместник ноября, А не юный баловень природы. Не черкнёт по небу яркий луч, Не утонет в лужах взор небесный, — Синевы не видно из-за туч, Не слыхать синичьей звонкой песни. Вьюжит мысли. Оторопь берёт, Как морозец щиплется настырно. Вновь снежинок мчится хоровод, Вновь белёсо, слепо и рутинно День колышет варево зимы. Над речной проталиной клубятся Сизые туманные дымы, Да пластины льдистые родятся. Там чугунный чёрный парапет Вдаль скользит виньеткою графитной, От весенних призрачных примет Отделяя север монолитный.

Пруда фарфоровая чаша Полна жасмина до краёв. Там хаотично мошки пляшут Над пенной кипенью цветов. Там дух стоит густой и сладкий, Недвижный воздух свеж и прян, И шмель, до ароматов падкий, Гудит, закатным солнцем пьян. Там, полонив округу звуком, Надув на щёчках пузыри, Лягушки, разгоняя скуку, Камлают с ночи до зари. Там шёпот ветра еле слышен В вершинах лиственниц и лип, В тенистой тёплой сонной нише Сорочий стрёкот эхо длит…

Уже апрель, и Пасха скоро, Но дождик снега не прибил. Капель вкруг дома лупит споро, И дятел песню зарядил. Весна туманная ненастна, Но радостна благая весть. Сугробы тают ежечасно, Белёсая повисла взвесь Меж сосен мокрыми стволами, По колее бегут ручьи, И смотрят мутными глазами Избёнки, до лета ничьи. Им зимний сон навеял муку Мечтать о топленых печах, Мешках с картохой, вязках луку, Да самодельных куличах…

Индиго неба в каплях серебра, И лунный абрис в бледном ореоле, А над землёй колышутся ветра И мириады блёсток в чистом поле. Горя, искрясь, они грунтуют даль — Основу под великие картины, Где белизны крахмаленый миткаль Укутал нежно зябкие рябины. Вздымая ветви с гроздьями в рассвет И над снегами ровными алея, Они пунцовый глянцевый багет Развесили вдоль стынущей аллеи. Зарозовели пышные холмы, И лунный диск растаял в одночасье, И в хрустком, жгучем воздухе зимы Мелькнуло солнца тонкое запястье — Блескучий, словно сабля, долгий луч. Он выбрал цель, он заиграл над нею… В синичьем свисте, ясен и певуч, Январский день затеплился полнее, Чем чаша запотевшая вина, Где жизнь лозы пузырится подспудно. И стала даль сиянием пьяна, Ветрами распотешена простудно.

Стекло и хрусталь на деревьях Мерцают в медовых огнях, И птицы в заснеженных перьях Кружат в этих скудных краях. Дыхание ночи студёно, Мороз, что ни час, то сильней, И с тонким серебряным звоном Сосульки слетают с ветвей. А парк нереально прозрачен, Искрится опаловый наст, И месяц смотрящим назначен Зимою, что спуску не даст, Пока не истратит запасы Мертвящей своей белизны. И всё выразительней стансы Февральского ветра слышны. Свила одиночества кокон Вкруг мира небесная тьма, И месяца тоненький локон Опять его сводит с ума.

Шум дождя — чеканный перепев, Над землёй остывшей плач осенний. Хлябь небес распяливает зев Над последней красотой растений. Меркнет в струях золото берёз, Лиственница клонит ветви долу, Под холодной влагой этих слёз Лес грустит, предчувствий зимних полон. И, ныряя в омут серебра, Что хранит лесное отраженье, Дождь его поверхность бьёт, поправ Тонкое речное натяженье: Вся в осколках веток и стволов Движется река меж берегами И несёт небесный свой улов, Что шумит-поёт под облаками.

На веточке тонкой рябины Застыла багровая гроздь, Где пегой ноябрьской равнины Грустит индевелая ость. Ледок, как стекло, под ногами Скользит и, ломаясь, звенит, И ходит тропинка кругами, И в роще капель шелестит. А в речке свинцово-тягуче, Замедлив свой призрачный бег, Купаются низкие тучи, Несущие к северу снег. И словно в неловком испуге, Едва прикоснувшись к руке, Садятся-взлетают пичуги И подле кружат налегке.

Неверный свет, дрожащий в синеве Неровной мглы, таинственно-тягучей, Нет-нет сверкнёт в росинке на траве, Пробившись через байховые тучи. И то ли морось, то ли капли тьмы Повисли мелкой сеткой над равниной, Но горизонт до чёрточки размыт, Лишён своей сферичности картинной. Свистит, как оголтелый, коростель, И тонкий этот свист плывёт, отчаясь, Как из подвала, выбраться отсель, В густом настое медленно качаясь Из аромата мяты и гвоздик, Что вышивал июнь крестом и гладью, И только света крошечный родник Скользит к земле небесной правды ради.

Молоком заливая пустоты Серых улиц, густится туман. Тонут эха несмелые ноты, Угасают, попавшись в капкан Зыбкой мокряди. Вязкою мглою И идти, и дышать тяжело… Мы плывём, будто рыбы с тобою. И куда только нас понесло В это утро воскресное?! Молча, Полусонно минуем рассвет, И шаги наши слышатся звонче, И тумана уж вроде бы нет, Но весенняя кажется слякоть Нескончаемой каторгой мне, И безудержно хочется плакать По затоптанной в грязь белизне…