Художнику неба иной не назначен приют. Певцу, что на клиросе славит Спасителя — тоже. В пустыне души голоса не осанну поют, А лишь темноту волчьим воем нещадно тревожат. Давно человечество бесится, сходит с ума, Содом и Гоморра свои поменяли названья. В предзимье живём, скоро-скоро наступит зима, Не смогут спасти ни казна, ни знакомства, ни званья. А кто-то надеется вечную жизнь на Земле Обрящить, вкушая на золоте, политом кровью… Нет денег у Бога, но яства на Божьем столе Гостям приготовлены Им с неподкупной любовью. Вновь жадность торопит кого-то на подлую брань — Детей убивать и беременных женщин бесчестить… История вспомнит с проклятьями, в ад эту рвань Потащит нечистый, взыскуя им огненной мести! Пусть радость кровавая светит в глазах палачей, Недолог их век и позорна их ложная слава. Никто не прочтёт им акафистов, пламя свечей Не будет светить им, — поглотит их адова лава. Нельзя сговориться с чертями, крестясь образам. Служить разом двум господам на Земле невозможно. Ведь сказано было недаром Творцом «Аз Воздам!», Свершится Его обещанье для всех непреложно. Надейтесь и плачьте, у малых надежда одна — Лишь Бог-Вседержитель их примет, омыв от печалей… Живые, завидуйте мертвым, геенна видна, На Суд нас деяния наши земные призвали!