Мать Аладдина думала о сыне, Что не сносить бедняге головы, Ведь в мира неразгаданной картине Не всем места находятся, увы. Она решила, что прикончит бредни Его о дочке царской как-нибудь, Ведь не вельможи он сынок наследний, Пора б ему достойный выбрать путь И мастерству учиться или пенью, Или в Багдаде водоносом стать… Но матери не занимать терпенья, На то она не мачеха, а мать. Тут я открыла ветхую калитку, Смотрю, старушка медный раритет Решила довести до блеска, плитку Взяла засохшей глины и в момент Тереть бока старинной лампы стала… Тут дым из этой банки повалил И тусклый блеск помятого металла В руках старухи в тот же миг затмил. Огромный джинн из дыма воплотился, Его ступня была в мой цельный рост… Он потянулся, в небо распрямился, Чихнул, рукой потёр свой сизый нос. Тут Аладдин из дома показался, Взглянул на чудо, как бы ни при чём, Потрогал джинна, нервно рассмеялся И мать подпёр осевшую плечом, — Старушка чуть со страху не упала, Услышав голос джинна над собой: «Сидел я в этой лампе лет немало!» Был звук иерихонскою трубой. Продолжил джинн, мол, раб я лампы медной, Могу исполнить каждый ваш каприз, Вы заживёте все теперь безбедно, Считайте, вам достался главный приз. На что меня не ввергнешь в изумленье, Но тут и я струхнула сгоряча. Сказала: «Вот же чёртово творенье!» Но главное, никто не стал кричать, Мол, караул, спасите, помогите, Всё вышло чинно, джинн достал харчей, И Аладдин к своей невольной свите Поток цветистых обратил речей: «Забудь, что раб ты, будь мне верным другом, Живи, как хочешь, добрый великан. А мы уже не задрожим с испуга, Давай-ка выпьем, вот, возьми стакан». Налил вина страдальцу полведёрка, И джинн, довольный, выпил сей нектар. Да, у меня случилась оговорка, Стакан был мал для дядечки с гектар. Итак, мы за день сдвинулись немного В своих трудах, мечтаньях и словах. А мне от них опять пора в дорогу, Я их оставлю вновь, увы, и ах. В моём краю реальность ждёт другая, Мне там от дел насущных не уйти, Ведь только ночь закончится, мигая Огнями фонарей, как я в пути.