В очередь, сукины дети, в очередь, Только не делайте вид, что забыли, Как апельсины грузятся бочками, И как воруют без шума и пыли. Новый год, говорите, по-старому? Что ж вы хотели, чего-то другого? Хлеба купите, зрелища — дарово, Прыгайте вверх, пролетарии слова! Вот вам обычное в ярких обёртках, Как обещание обнищания. Не касается лишь тупых и вёртких, Остальным же — напрасное тщание. Кто сказал, что фальшивки не к радости? Кто заметил подлог, — сумасшедшие… Узурпаторство — без сроков давности, Всё измельчится или истешется… В очередь, сукины дети, в очередь! Вы за славою? Притормозите! Ну?! Не разбирает пока что оторопь? Милости просим, милые, на войну! Был ли восход невредим от печали? Было до нас, будет после и между: Не устоять мотыльку против стали, Стали никак не разрушить надежду…

Виски пьём, — напиток крепкий И похож на самогон. Он весьма, замечу, меткий, Но не сваливает в сон. Десять лет ему от роду, Он — весёлый старичок, И душистей год от году. Всё, поехали. Молчок. Вот теперь закусим сыром С виноградом, бастурмой… Что ещё там к нашим дырам Вновь прибавится зимой? Мы не можем экономить, Есть кой-как, и пить «шмурдяк», Из ботвы себе готовить Не получится никак. Не приму альтернативу, Незачем на свете жить, Коли есть одну крапиву, Но на «книжках» сор копить. Пусть детишкам постараться И придётся для себя, Главное, людьми остаться, Нас с наследством не гнобя. Наливай вторую, что же Ты так медлишь, ангел мой? Как тепло ползёт по коже! Кушай, кушай, мой родной. Ты доехал, слава Богу, Как же я тебя люблю! Жаль, что времени немного, Ладно, третью я налью!

С динамикой последнего прыжка Иду, пружиню шаг по коридору. Мне завтра «на свободу», а пока Наслушаюсь нелестных разговоров. Сидят старухи, как солдаты, в ряд, — Не языки — шпицрутены в занозах, — И обо мне вполсилы говорят, Чтоб слышно было этакой «стервозе»: «Идёт, как пишет!» «Знать, из королев!» «Глянь, нацепила на себя корсеты!» «Вишь, говорят, она из старых дев!» «Нет, под подушкой прячет пистолеты!» «Связала шаль из разных лоскутков!» «На целую-то ниток не хватило!» Старухин приговор всегда суров, Пусть даже завтра ждёт её могила! Ей о душе б поплакать, но она Свой кислый бок двумя перстами чешет И, гнева «справедливого» полна, Язык на ком-то непохожем тешет: «Не встанет рано — очередь занять На процедуры!» «Экая гордячка!» «Всё б ей по лесу бегать и снимать!» «Небось в кармане папиросок пачка!» «Гляди, гляди, как бровью повела!» «Ах, как она нам, сёстры, надоела!» «Туда-сюда всё ходит!» «Есть „дела“!» «А мы-то с вами маемся „без дела“!» «Не сядет с нами посмотреть кино!» «И мужики к ней липнут, вот придурки!» «Да ей самой как будто всё равно!?» «Она бы с ними выпила „микстурки“!» «Откуда что берётся, вот чума!?» «Не молодая, а бежит, как кошка!» «Я бы под глаз ей стукнула сама!» «Да что ты, сразу выбросит в окошко!» Я слушаю невольно этот бред И думаю, ну, чем же не Стихира? Но настаёт спасительный обед, И глохнут языки. Тепло и сыро На улице. Оранжевый кобель — Цепной бедняга — сторожит ворота, И падает, звенит вовсю капель, И мне домой до ужаса охота!

Стукач совсем не ровня стукачу: Один стучит с оглядкой, хоть и много, Другой башкой стучит по кирпичу, А третий редко, но зато — на Бога…

Золотоглаво и серебромудро Иные сразу в вечность вознеслись. Им повернуться лишний раз не трудно, Трудней на смертных глянуть сверху вниз. Они стоят, и велики и прямы, А мимо проплывают облака… Зачали их не папы и не мамы, И в гении их вывела строка. Как дальше жить, когда такое рядом Величие? Захватывает дух! Живём мы все как раз у них под задом, Что тешит обоняние и слух.