Наморозила изморозь звёздную чёрная ночь, Сумасшествие властного часа, как омут, бездонно. Полететь в глубину иль остаться здесь воду толочь Мне, чей голос дрожит в необъятной пустыне безродно? Свой огарок сияющий тычет в пространство луна, Месяц кончился, словно бездомный голодный покойный. Безнадёжно отравлена явь, выпив осень до дна, И качается ветер на ветке, как бражник запойный. Перестань меня дёргать, моя беспокойная плоть, Ты сегодня способна ли бегать по вечному кругу? Видишь, в душу глядит, не мигая, всевластный Господь, И скользят херувимы тенями по снежному лугу…

Убивая во мне любовь, становился ли сам бессмертен? От небрежности до вранья всё испробовав до конца, Ты зачем мне теперь звонишь? Спор о канувшем беспредметен, Ты сыграл свою злую роль недалёкого подлеца. Просто вычеркну из судьбы. Показалось. Грустить не стоит. Ты — не тот, на кого свой пыл я потратить была должна. А тебя суета твоя пусть нечаянно успокоит, Ведь любовь для тебя — ничто, и без этого жизнь сложна. Если думаешь, попадусь на уловки твои как прежде, — Просчитался, не стану вновь я надеяться, всё не так. Ведь досада от наших встреч заступила пути надежде, Можешь смело сказать себе — «у меня появился враг». Благодарности в сердце нет, ничего не осталось ныне, В чём найти бы один глоток от великого волшебства. Никого не хочу любить, кто вот так же мне душу вынет, Погрузившись в мои глаза и пустые шепча слова. Сколько их, потерявших всё в этой пустоши безвозмездной? Будто кто-то однажды нас подстрелил не до смерти влёт Над открывшейся, словно пасть, беспросветной бездонной бездной, Где недвижно стоят часы, как не тающий чёрный лёд.

Ты не был первой моей любовью, Ты жил на облаке, — член семьи. Привычней азбуки, хлеба с солью Повсюду были глаза Твои… Мне бабка пела про Божье Око И про страданья, — «терпи, не плачь!» И говорила, — «коль одиноко, Читай молитву — вот Божий плащ. Покровом этим тебя укроет От зла, наветов и колдовства, А зависть в сердце носить не стоит, Ведь жизнь короткая так проста! Смотри и слушай, не будь пустышкой, Вещей без надобы не копи… Мы все здесь гости, про это книжки Давненько писаны… Ладно, спи». Ах, как же часто я поминаю, Моя бабуля, твой мудрый слог! Ты, не предвидя за гробом рая, Всегда шептала, — «помилуй Бог!» Теперь и я за тобою следом Перед иконой клоню главу, Прося о том, чтоб отринул беды От тех, с кем я на Земле живу. И, часто думая о заветном, О тайных знаках земных путей, Почти безропотно-безответно От Бога жду я благих вестей. Смотрю и слушаю, — драки, войны, — И временами вскипает кровь… Тебя мы, грешные, не достойны, Творец, принесший свою любовь На плаху грязи, разврата, брани, Где честь утрачена, разум спит, Где ищут истину лишь в стакане, И совесть мира, скорбя, молчит. В моём затворе тепло и тихо, Лишь Божье Око следит за мной, Да ходит поодаль чьё-то лихо, Чтоб стать незримо моей судьбой…

Три периода времени. Числа не ведают лжи. Знаки Бога веками горят на далёких орбитах. От неверия верят у нас на Земле в миражи, Настоящее — в прошлом, грядущее вовсе размыто. Нет случайностей в мире, всему есть назначенный срок. Неразгаданность формул заложена в каверзность смысла. Но неведомым знанием бьётся догадка в висок, — Не материя правит людьми — бесконечные числа. От задумки Господней земляне ушли далеко. В чёрной бездне лететь синей каплей — высокая данность, Но покинули разум свой, вышли за рамки рывком И презрели все нормы, лелея пустую парадность. От инверсий, подмен, неопрятности много ль греха? Человечеству будет ли стыдно за грязь и подлоги? Не войдёт молодое вино в испитые меха, Для величия истинных знаний мы слишком убоги. Три периода времени. Где мы застряли теперь? От пещер до коллайдера путь оказался не долог. Чья же мы ипостась, не разумней ли кажется зверь, Из планеты не рвущийся сделать неровный осколок? Если числа просты, то и действия наши просты, Нам ли смерть обмануть, возносясь над безвременьем духом? Только вечность права, все иные расклады пусты. А в умах недалёких по-прежнему мрак и разруха…

Крылом паутинным печаль Коснулась меня осторожно, Промозглая серая мгла Нависла декабрьской тоской. И роз леденелый хрусталь Звенел под ветрами тревожно, И жизнь где-то рядом текла Отдельно, без связи со мной. А я не желала её Хоть чем-то своим потревожить, Смотрела на замерший день С далёкой своей высоты… И было молчанье моё Кому-то обидно, быть может, Но лишь одинокая тень Касалась моей наготы. Из пришлых — лишь дождь, да туман, Из званых — лишь чувства, да память. Зачем мне чужое быльё, Зачем мне чужие слова… Всё было — любовь и обман, — Не стану хитрить и лукавить, — Кто слёзы о прошлом не льёт, Тот вовсе живым не бывал. А ветер игрой увертюр Никак не разгонит сомнений. В прелюдии этой зимы Звучания чувств не слыхать… Декабрь по-осеннему хмур, Как мною не признанный гений — Поборник услужливой тьмы, Готовый ночами не спать…

В вечерней мгле вставали исполины Далёких гор атлантами небес. Подставив облакам кривые спины, В них окунали жёлто-синий лес. Полоска горизонта жгла карминно, И сургучом кипящим лился свет. Вдруг медь запела гулко и недлинно, О том, чего в подлунном мире нет. Колокола раскачивали ветер, И он кружился, сумерки сгустив, Листву срывал и в охряном балете Звук уносил… А я, за всё простив Своё «вчера», стремилась к совершенству. И без усилий, не ломая рук, На целый миг нашла своё блаженство, Как этот медный невозвратный звук.

Дробилась ночь на тысячи осколков Среди миров далёких и планет, И лунный лик, — хоть собирай иголки, — Ронял на мир безумный жёлтый свет. Стояла тишь. Симфония молчанья Была сродни прозрачности стекла. Я вновь шептать пыталась оправданья За жизнь, что вдаль бесцельно утекла. Бесценной правдой полнилось пространство, И звёздный дым дрожал над головой, А мне до слёз хотелось постоянства В любви моей, непрочной и земной…

День догорел, как белая свеча, И вязкий сумрак с гор пополз в долину, Где заискрилась золотом парча Огней домов, и звёздную лавину С небес просыпал вечный Млечный Путь, И лик лукавый выкатила важно Луна, неверным светом обернуть Пытаясь мир, как ширмою бумажной, И в тишине повисла каплей сна. Недвижный воздух выстудил пространство, И ночь взошла, собой поглощена, В своё глухое, мертвенное царство…

Есть берег веры, а другой — неверия, Людской поток скользит меж берегов. Вся наша жизнь — недолгая мистерия — Лишь смертный сон, бездонный страшный ров. Трубит архангел, меди голос праведный Давно поёт над нивой бытия… И мне погибшим за Отчизну завидно, А в каждом павшем будто есть и я. Бросает жребий нам судьба негаданно, — Кому-то быть людьми, а не скотом, Кому-то ползать по планете гадами За собственным виляющим хвостом. Смотрю на лица — мало человеческих, Читаю мыслей выморочных бред И не мечтаю о краях отеческих, Принесших мне немало разных бед. Но всей душой потерянной и совестной Желаю я родимой стороне Вписать в скрижали радостные повести, Погубленной не будучи извне. Желаю ей не быть своими преданной И в омуте бесчестья не пропасть, А мне самой — от горечи изведанной Не кануть равнодушию во власть. Труби, архангел, пусть проснутся спящие, Пусть честь и совесть пробудят народ. Пусть вера в Бога лавою горящею Меж берегами жизни потечёт!

Искристый день туманом без остатка Был выпит, словно белое вино. Он прозвучал взволнованно и кратко, И стало вдруг темно и всё равно. От жёлтых роз неяркое свеченье Пробилось, как вселенская душа, И все мои исчезли огорченья, И жизнь застыла, будто не дыша… Не страшно мне скользнуть неяркой тенью, Сойдя с крыльца в росистый окоём… Пошли мне, Бог, раздумий и терпенья, И быть не лишней в царствие Твоём. Прошу Тебя не о богатстве бренном И не о славе в ойкумене дней, Но лишь о духе вечном и нетленном В великой мудрой вотчине Твоей! А там, где кружит Млечная дорога Веретеном торёного пути, Дай хоть чуть-чуть мне постоять немного, И всем сказать прощальное «прости»…

Всего на свете зная понемногу, Одно могу сказать я, не чинясь: Добро творящий, сам подобен Богу, Беду творящий, — под ногтями грязь. Гораздо симпатичней атеисты, Чем те, кто, верой прикрываясь, лжёт. Мы с вами все с рождения статисты, А счастлив только полный идиот. Здесь, на войне, нельзя быть тепло-хладным. Библейских истин воплотился срок. В своём безумном алчном рвенье стадном Все тупо ищут шкурный личный прок. Души вселенской заблудилось эго, От биомассы толку нет как нет. И жду я, словно летошнего снега, Людей не потребителей, — планет! Но солнце меркнет, и теченья стынут, И мир ветшает в шуме напускном. И царства минут, и надежды минут, Растаяв праздно в дыме золотом.