Я летаю во сне, и кульбиты мои невесомы, Словно груз одиночества выпал сегодня не мне. Я пронзаю пространство вдали от родимого дома И сгораю, как бабочка, в звёздном холодном огне. Это гордость моя стережёт мои сонные очи, Только смежу — и в путь, в фантастический странный полёт… Жизнь, как якорь, на цепь мою душу к земному торочит, До земного охоча, всё мимо и мимо снуёт. Что ты медлишь, Господь, оболочка моя обветшала, Небезгрешную плоть, будто кокон, пора разломать. Я надеюсь, Твоя мне не вечною будет опала. Лучше Бога никто не умеет любить и прощать.

Как лилия, чиста и холодна, как снег, Грядущего закрытая страница. Смотрю на горизонт из-под усталых век И думаю, что жизнь мне только снится. Доиграна судьба по нотам бытия, Одно и то же действо по спирали… Да разве это ты? И разве это я? А, может, чьи-то роли мы стяжали? Ищу в своей душе оправданность утрат, Наивную отверженность наитий, А нахожу лишь дней растраченных закат, И невозвратность давешних событий. Был тихий час ночной, и чей-то голос пел О невозможном счастье и разлуке, И бледный лунный лик над пропастью летел, Исполнен неземной щемящей муки. Ты помнишь этот час — предвестник новых бед, Расхожих слов обманное звучанье? Был на двоих у нас лишь зыбкий лунный свет В короткие минуты обладанья. Всё было и прошло, на розы грянул град, И до весны теперь дожить бы надо… А скорбная луна сочит свой горький яд И смотрит сверху равнодушным взглядом.

Зачем опять несносные снега Своей прохладой белой полонили И остудили эти берега, Где я живу, где все меня забыли? Навзрыд заплачу и заголошу В погибшем сердце — горько и безмолвно. Я Бога ни о чём не попрошу, Лишь губ замкну соитие бескровно. Что эта жизнь, — расплата или бред Заблудших душ, восторг неутолённый? Мне до других сегодня дела нет, Душа кричит, как колокол сто звонный. Откликнись, ширь, ты вся — моя земля, Но там за мглой ты ближе и роднее… Опять зима, опять пришла зима, Дорог извивы с каждым днём ровнее. Куда ведёт вот эта борозда, Прочерченная для меня не мною? О, Боже, я на всё отвечу «да», Лишь дай остаться грешницей земною! Спасибо свет, что ты пока со мной, Спасибо снег, что ты мой угол кроешь От бед людских, что минут стороной, Пока ты хлопья ледяные соришь…

Стеклянный дождь звенел, не умолкая, Свивались струи, правя в водосток. День бесприютно жался у сарая, И продохнуть от сырости не мог. За пеленой промозглого пространства Теснилась гор озябшая гряда, И только дождь был смыслом постоянства, Как будто он явился навсегда.

Пунцовых роз прохладные шелка Покрыты капель игристою влагой, Бегут ветра, качая облака, Шурша листвяной сорванной ватагой. Твой каждый звук душою уловим, Осенний день, придуманный не мною, И в буйстве красок снова различим Извечный знак — прощание земное. Как призрак лета здесь цветенье роз — Невыразимо сладкий миг обмана… А ночью будет разрушитель грёз — Осенний дождь стучать по крышам рьяно. Мой одинокий, бесприютный год, Ты вновь уйдёшь под зиму, словно канешь В пустую ячею небесных сот, И лишь меня цветеньем роз обманешь. Исчезла жизнь, которой я жила, Умолкла ширь, которой я дышала, Разбилось сердце, будто из стекла Его когда-то вечность изваяла.

Как нищенка просит хлеба, Просила любви у неба, Но чёрт мне тебя послал. Ты — мёртвое наважденье, В тебе ни огня, ни жженья, Любви ты вовек не знал. Я бьюсь, словно птица в стёкла, От крови душа намокла, Но нем ты, как истукан. За что мне такое счастье — Быть в низменной, стыдной власти? Вновь сердце болит от ран. Ты словно в себе не волен И хворью моей доволен, Ах, это ли не напасть? Пытаюсь с собой смириться, Любовь твоя только снится, — Ни выменять, ни украсть. Я лгу себе, — всё в порядке, Мы оба играем в прятки, Условности, как ножи. Они заставляют разум Боятся людского сглаза И прятать любовь во лжи. Но эта игра — с просчётом, Когда обмануть кого-то Так просто, но не себя. А смерть постоянно рядом И сверлит настырным взглядом, Мол, так и уйдёшь, любя? Вернись же в свой ад, изыди, Я лишь на себя в обиде, Ты боли моей не множь. Я стану просит у неба Не чувств, а вина и хлеба. Да проклята будет ложь!

Как эту жизнь с достоинством принять? В себе не полагая эталона, Не опаскудить ни земного лона, Ни дьяволову не принять печать? Как быть счастливой посреди огня, В чьих языках горят людские души, Когда им злоба, алчность горла душат, О, Господи, спаси, спаси меня! Спаси меня и тех, других, спаси, Не ведающих ни стыда, ни чести! Мы раз единый здесь живём все вместе, Разменивая сердце в меру сил. Мне павших жаль, но за живых страшней. Безвременьем отмечен век кровавый. Овеяны мы все недоброй славой Перед уснувшей совестью своей. Пусть будет смерть оплакана моя Лишь пустотой полночного сиянья, Где нет тоски, есть грозное молчанье И неподкупный вечный Судия..

Как ветер скор на выдумки и шкоды, — То веткой стукнет, то в окно толкнёт, А то из листьев скрутит хороводы И пошвыряет их в седой осот. Осенний день тревожен и ненастен. Перемежая солнце и дожди, Он тоже то по-своему несчастен, И от него хорошего не жди, То снова светел радостью земною И неогляден, и неповторим… А ветер рвёт и мечет надо мною Холодный, вздорный, не поспоришь с ним.

Не надо мне ни лавров, ни цветов, Молчите трубы, выдыхая воздух. Как много в этой жизни было слов! А нынче им звучать грешно и поздно! Кого любила, были так горды Своей внезапной, абсолютной властью… Но брал Господь над разумом бразды, И отводил от сердца все напасти. Как человек в величии смешон! Не одолеть ему величья Божья. Вся слава мира — это только сон, Пропитанный незнанием и ложью. Инферно жизни — морок колдовской. Какое счастье, что недолог век сей. Пусть одинок мой нынешний покой, Мне хорошо у алтаря погреться И светом правды душу напитать. В тиши родятся все мои знаменья. Толпятся тени прошлого опять, Как мыслей перепутанные звенья, Как бабочек ночных у лампы рой, Но я давно их прелести не внемлю… Кончается мой тяжкий путь земной, Чтоб внуки унаследовали землю.

Фантазии мои идут вразрез С непобедимым мнением пиитов, Мол, думаешь иначе, значит, бес Вселился в мозг твой, жизнью не добитый. Смотри-ка мы уж лысы от забот, Не знаем, как на Родине нам выжить… А ты — ловкачка, минула щедрот, Когда Россия ими так и брызжет. Смешно, ей Богу, им не по зубам Бороться вместе с мерзостным режимом, Но наезжают сворою на дам, Что не хотят остаться под нажимом Босяцкой власти, сдохнуть не хотят. Они, как зомби, дуют в эту дудку, И на все корки «бабку» костерят, Забвение ей проча, или «дурку». Описывают лоб её, смеясь, Мол, слишком умный, не для нашей братьи… И так, кривляясь, правды убоясь, Сжимают пустоту в своих объятьях. Борьба за жизнь? Легенда, сказка, ложь, Вы засиделись под селёдку с водкой. И то сказать, где мужика найдёшь С мужицкой, а не с бабьею походкой? Рябина черноплодная, — ура! Огурчик консервированный — в банке! Да вам тут не помогут доктора Или шептушки-знахарки и бабки. Привыкли грызться дома, в Интернет Макеты проецируете сплетен? Да, совести и чести больше нет, Как нет на вас сермяжной барской плети! Но будет вам и плеть, лишь дайте срок, Склоните ниже ваши шеи долу. И спустит власть бандитская курок Во лбы «пророков», выпивших рассолу.

Вызвездило инеем пороги, Забелило сорго у забора… Время подвело свои итоги, Сединой покрыв поля и горы. Стылого эфира колокольцы Распахнули праздничным звучаньем Утреннюю скованность околиц, Даль воловьим наводнив мычаньем. И, дрожа от зябкости рассвета, Голос петушиный взвился звонко, Отзываясь в сердце эхом лета — Трепетною песней жаворонка.

Из тайной власти темноты, из паутинного бездумья, Из неоглядного «ничто» она рождается на свет. Она выходит из слепой, открытой раны новолунья И поселяется в груди, и ничего нежнее нет. Она касается едва виска, где тоненькая вена Пурпурной силой бытия плоть наполняет, и тайфун Из белых бабочек страстей несёт сознание из плена Людских запретов и табу в тот край, где каждый смел и юн. Она не просит ничего взамен своей былой свободы, Она с готовностью стократ свои объятия дарит Лишь за один счастливый миг, который длится словно годы, И не боится, что её огнём до смерти опалит. Она готова к маете и каждый день летит с откоса, Как с неба падает звезда, сжигая голубую кровь… И в полнолунии беды она свои таит вопросы, Не докучая никому, — моя последняя любовь. Припев: Разлука столько раз приговорила сердце, Что страха не таю жить дальше, не любя, Лишь знаю, в пустоту, как в зеркало, смотреться, До боли руки сжав, придётся без тебя.

Распоясало утро пояс тьмы и тумана, Понасыпало жгучей холодной росы… Как сегодня сияют, искрятся поляны, А воскресшее небо синей бирюзы. Где-то там за горою, где бушует цветенье, Где от райского солнца не слепнут глаза, Взявшись за руки, бродят усталые тени, Позабывшие что-то друг другу сказать. Не саднят, кровоточа, застарелые раны, Не трепещет в догадках, волнуясь, душа, Но безудержно-пылко, томительно-странно Рвётся сердце наружу, разбиться спеша. Накаляется ветер вихрем птичьего звона, Ароматами полон, летит сквозь года… Я вернулась в свой сад из чужого полона И хочу быть забыта тобой навсегда. Припев: Время стирает следы, как морщины С древних барханов пустыни… Камень иль сердце в груди у мужчины, Мне неизвестно доныне.

Взором странно-тревожным в глубокой ночи Смотрит с неба луна, предвещая ненастье. Сумрак пахнет геранью, полынно горчит, И охвачена я ночи призрачной властью. Притупляется боль от недавних обид, Свет далёкой звезды — словно призрак надежды… Только птица ночная о чём-то скорбит, Неутешный рефрен повторяя прилежно. От калитки туман тянет тонкую бязь, Плети роз белоснежных в неё заплетая, А в душе моей тает непрочная связь, — С миром лжи расстаётся наивность святая. Я решила, начав с перепутья судьбы, Быть сродни этой мгле тёплой ночи бездонной, Я устала давно от постылой борьбы, Распалившей земное прекрасное лоно. Так неспешно-вольготно вдали от щедрот, Мне обещанных пламенем, жегшим предсердье, Знать, что больше со мною не произойдёт Ни стыда, ни любви, — эта станет последней.

Не прошу у любви подаянья И пощады себе не прошу. Пусть меня настигают страданья, Пусть неровно в волненье дышу, Но, как ты, не могу равнодушно Сохранять свой сердечный покой И с тобой соглашаться послушно, Под твоею разнежась рукой. Ты не жди от меня послушанья, Вышла я из разряда девиц, От меня не услышишь стенанья Под дрожание влажных ресниц. Есть и гордость во мне и прозренье, Что любви ты во мне не искал, Только тешился мной, в нетерпенье Чувств моих пробуждая накал… Но теперь всё прошло, ты уверуй, Не тянись ко мне, жаждой томим, — Я твоею отмеряю мерой. Будь отныне другою любим. Пусть она свои нежные ласки Дарит пылко, не ведая зла, Пусть она твои слушает сказки, Выгорая от страсти дотла. Попрощались с тобой мы навеки, Я обид на тебя не таю. Солнце щурит тяжёлые веки На пропащую душу мою. Зацветает, синея, цикорий, Плавит воздух жарою июнь… Я не верю ни в счастье, ни в горе, И седею, седею, как лунь…

Я слышу твой голос, и сердце становится чайкой, Кричащею чайкой с размахом невиданным крыл… Блажен ли, безумен ли тот, кто под небом случайно Неузнанный ход в преисподнюю чувства открыл? Там тесно и душно, там страшно и нервно живётся, От каждого шороха в тело вонзается нож. Там в чёрное марево страсти утоплено солнце, Восходит оно, иль садится, — никак не поймёшь. Оттуда не выбраться просто усилием воли, Как будто бы разум, волшебной травой опоён, Запродал в невольницы душу, заложницей боли Он сделал её, погрузив в перевёрнутый сон. Добром ли закончится этот полёт наважденья, Когда от отчаянья воздух сгорает в груди? Есть грань между жизнью и смертью, но нет исцеленья. Есть только «сейчас и сегодня», но нет «впереди».

Я — пуста, словно гулкая комната старого дома, — Паутина на стенах, и давит плитой потолок. Не заполню её, хоть все двери закрою. Знакомо Будут тени густиться в углах, — сон души одинок. Синий ветер зимы не взметнёт над землёй ароматы Прелых листьев осенних, что скрылись под снегом вчера. Я одна провожаю морозные эти закаты И одна коротаю, забыв обо всём, вечера. Что же делать, когда в свой черёд заступает разлука, И всему, что имеет начало, приходит конец. Небывалая роскошь сердец — одинокая скука… Мне студёная мгла выплетает терновый венец. Опоил меня зельем декабрь ненадёжный и мглистый, Как в замедленной ленте, спрямил мой извилистый путь… Только ворон кричит с нарочитой бравадой артиста С голой ветки в саду, под луною подвижной, как ртуть…

Я сама согласилась на должность поэта При дворе Господаря, — при Божьем дворе. И сполна получаю по жизни за это, Понаслышке ли зная о зле и добре!? Понаслышке ли это сдирание кожи, — Если нервы снаружи, а слёзы — внутри!? Дай мне силы, Всевышний, прими меня, Боже, Самой худшей из грешниц, но смерть подари Без томительной боли, без паники, гнева, Дай мне сил упокоиться мирно в ночи. Не терплю гороскопы, но всё же я — Дева. Пусть нечистого вид мой хоть тем огорчит, Что боролась с собой. Нет, не слишком удачно, Но старалась уйти от греха, как могла. Я давно поняла и, вполне однозначно, Что за смертью не ждёт нас забвенье и мгла. Там — сияние истин, что сердцу дороже, Выше значимых чувств на планете Земля. Самой блудной из смертных прими меня, Боже, Не отринь меня, Святый, безгрешных хваля. Верю, я пригожусь Тебе словом и делом, Пусть скудна моя жизнь на молитву и плач. Отбери же, Всевышний, грешившее тело, У которого разум — судья и палач! Отбери его, дай мне свободы и воли В торжестве славопения видеть Твой свет! Мне хватило с рождения брани и боли, От которых без веры спасения нет. Знаю я, не даёшь непосильного горя, Но однажды все тяготы встанут стеной. Я с тобою, мой Боже, вовеки не спорю, Но и Ты будь поласковей, что ли, со мной. Если жизни моей для терзаний не хватит, Вновь приму её в сердце — вместилище бед… Столько мною написано! Смертные, нате — Мой нечаянный бренный и дерзостный бред!

Луна, ты бестия из бестий, Но я такая же, поверь. Давай грустить над миром вместе, Ты только слёз сюда не лей. Одних моих, наверно, хватит, — Что ни погибель, то слеза. Иной своё безумье хвалит, А я — ругаю за глаза. Прости, Луна, мой дерзкий облик, Мне старость тела  только в плюс. Есть Божье око, Божий окрик… Ах, на тебя взглянув, напьюсь. Лети, Луна, орбиты наши Круглее всех иных орбит. Ты много ликом чище, краше, — Но сердце лишь моё болит. Молчишь, туманишься за тучей, А что ты можешь мне сказать! Ты словно морок неминучий Мне нынче выела глаза.

Фарфоровое личико луны Мелькнуло, словно призрак, и исчезло. Мрак навалился тенью тишины И закачался, и поплыл нетрезво, Плеща то тут, то там обрывки грёз, Клочки тумана, сполохи ночные… А светляки метались меж берёз, Где сны в ветвях таились кружевные…