Колокол звонит, удара — два. Перерыв, и снова два удара. Звуковая в уши бьёт волна. Кто-то умер… Колокольне старой Приходилось вести разносить О войне, пожарах и рожденьях, Довелось столетие прожить Ей, в окрестных будучи селеньях Голосом изменчивой судьбы. Три удара — муж ушёл на небо, Два удара — больше нет жены, А один — ребёнок будто не был… Колокольня сердца моего, Ты звонишь по Родине устало, Я в России — пария, изгой, Колоколу в сердце места мало. Сколько бить, ударами звеня, Хороня твой лик во тьме кровавой? Ты давно забыла про меня, Ну, а я полна твоей отравой. Я по капле из себя твой стыд Исторгаю без особой боли, Только сердце всё ещё скорбит По твоей распахнутой неволе. Там по мне не бьют колокола. Ни по ком не бьют они в России. Рождена, но словно не была. Смоют все следы дожди косые…

Вдох нежности и тихий выдох грусти… Погас последний лучик золотой. Я думала, — любовь меня отпустит И даст забыться в праздности святой. Чем утолить неясные желанья, От созерцанья мига день длинён. Храню в душе заветные преданья, Как невозвратный, невозможный сон. Я не тоскую, Бог меня помилуй, Но предзакатный так заманчив свет… Когда встречались мы с тобою, милый, Казалось, чувств надёжней в мире нет. Тебе другая пропоёт романсы, И будет сладок самый первый час, Когда ещё возможны реверансы, А ты сравнить не пожелаешь нас. Но ведь потом наступит отрезвленье, А не наступит, грош тебе цена. Приму, как данность, Божье вразумленье, И пусть меня наследует она. Припев: Закат кровавый в сердце будит пламень, Его вражду ничем не остудить. В своих несчастьях виноваты сами, Когда мы чувства силимся убить.

Я любила, но не обоюдно. Родина, как страшен твой оскал! Мне с тобой не просто было трудно, Так же как и всем, кто выживал В этом царстве коллективной жути. Бабки, деды — Родине враги. До сих пор в водовороте крутит Лжи, и всё расходятся круги. Помню номер на ладошке синий, — Дед слюнил «химический» графит, Помню у пекарни снег, да иней, Да народ, что до свету стоит За мукой, тревожный бабкин шёпот Помню: «Все сидели, кто за что! Как за дверью позаслышу топот, Сердце обрывается. Мечтой Был спокойный сон, поймёшь однажды, Как мы жили, — голод и война… Был шпионом если и не каждый, То соседи знали имена, На кого донос писать, не глядя, Что детишек малых полон двор… Знай, родная, люди — это *ляди, Самый близкий — самый алчный вор». На Руси породу выводили Быдла, стукачей и палачей, Бабы на Руси истошно выли От царя Гороха, и ничьей Становилась ширь земли недаром, — Честь и совесть покидали Русь. Жизнь моя мне кажется кошмаром, Только полистать её возьмусь. Бабушка, ты слышишь ли, всё то же Здесь творится каждый Божий день, Но народ всего одно тревожит: Как души утешить блажь и лень. Не стряхнуть мне это наважденье, Не избавить ум от тошноты, Ты, Россия, — умопомраченье, Вправленное в раму красоты! Ты, Россия, горестное место, Где Господня святость — не пример. Нам с тобой, Россия, вместе тесно, Что-то много зла в тебе и вер. Без меня тебе добычи хватит, Скромность — это имя не твоё. Ты была мне мачеха — не матерь, Смертное, горчичное жнивьё. Я тебя бросаю, хватит грезить, На надежды нету больше сил. Мне в твоей безумной антитезе Белый свет становится не мил! Мне дышать отравой стало больно, Хочешь, прокляни меня навек. Только спать в земле твоей раздольно, Только в ней свободен человек!

Аллегория чувства? Бравада? Намёк на взаимность? Невозможно, — туман, наваждение, давешний бред… От смятения сердце впадает в святую наивность, От смятения разуму вовсе спасения нет. Неопознанность мыслей, неясная смутность желаний, Озабоченность временем, замкнутость в собственный круг… Лишь вибрации жизни латают разрыв расстояний, Лишь вибрации жизни врачуют разомкнутость рук. Как опасный полёт, как тревожная песня овсянки, Как касанье луча после бури, унесшей рассвет, Будит сердце любовь. Ей одной, неприступной беглянке, Так непросто на тайны души дать однажды ответ.

Сегодня солнце, иней и мечты! Калитка скрипнет, затрещит сорока? Меж нами дней воздушные мосты И тьма ночей, бессонно-волоока. Накручивает время колесо На ступицы обыденности смертной. Как жаль потратить на еду и сон Сиянье красок и дыханье ветра! Там, в памяти бездонной, утонул Невнятный оттиск радостного звука… Мне трон не нужен, — только старый стул И плед, да чтобы кончилась разлука. Нам не играть словами, как впервой, Не улыбаться вскользь, неловкость пряча, А просто быть нам мужем и женой. Скучаю сильно. Но совсем не плачу. Крылечко жизни — лесенка из лет — Не заскрипела, не покрылась пеплом… Сейчас на ней мой одинокий след, Протоптанный в разлуке этим летом. А нынче иней выпал на порог, Да забелил осоку под оградой. Я знаю, нам с тобой не вышел срок, Что ж, подожду, раз так кому-то надо. Встарь не была условностей врагом, Теперь же я их просто ненавижу. А осень ходит по двору кругом И месяцы свои на прясла нижет…

Пока в глазах твоих огонь не полонило равнодушье, Пока, скривившись, абрис губ ещё проклятий не исторг, Пока горючая тоска не давит грудь мою удушьем, Давай навеки сохраним наш первый пламенный восторг. Ещё дымятся от снегов полей безликие пустыни, Ещё скупится на тепло весенний воздух надо мной… Любви неведомая грань ещё не пройдена доныне, В глубинах сердца не избыть высокой радости земной. Давай не будем торопить весны дурманящей капели, Давай оставим все слова и все безумства на потом… Ах, как же трудно убежать от чувства нежности в апреле, Ах, как же сложно уличить любовь в беспамятстве святом. Пока в глазах твоих огонь не полонило равнодушье, Пока, скривившись, абрис губ ещё проклятий не исторг, Пока горючая тоска не давит грудь мою удушьем, Давай навеки сохраним наш первый пламенный восторг! Апрельский воздух погрузит в похмелье запахов и звуков Весь мир, сияющий весной, забывший снега кутерьму… А мне не видеть глаз твоих хотя бы день — такая мука, — Не пожелаю никому, не пожелаю никому!

Весь бешеный ритм её в скважине скрылся замочной, Заглянешь туда, эта бездна поглотит тебя. Любить её можно, однако любить лишь заочно, По полной бессмыслице сути московской скорбя. Железо и скорость, бетон и истерзанность звуков, — Вот чёртово зелье, которое выпьешь с утра, Шагнув в подземелье, как в вечную с жизнью разлуку, И станешь едва различим ты, — почти мошкара. В потоках незримого горя, стеснённости, пота, Безумия глаз и поступков, в потоке людском (?) Едва ли отыщешь себе в утешенье кого-то, Улыбку его, промелькнувшую в море пустом. Держи кошелёк, береги свои руки и ноги, Не будь озабочен мечтаньями, будь начеку! В цепи электрической жизни молекул двуногих Ты — лишь дуновение страха на этом веку… А есть города, что проснувшись, не знают волнений, Их красные крыши вдоль рек по туманам текут, Там воздух от птичьих весёлых звенит песнопений, Там люди красивы, а горы покой стерегут. И вольная воля входящему в мир этот тонкий С хрустальными снами и чистой живою водой, На розу похожий, на смех и открытость ребёнка, Где можно, омывшись свободой, вновь стать молодой. Но ты не поверишь, но ты побоишься расстаться С рекламой пустой буффонады и грохотом лет, Где столько пришлось, чтобы живу остаться, стараться Бежать в никуда и к Москве сохранять пиетет.