Водяные знаки

Тимофеева Наталья

Россия, мать наша

 

 

«Мясорубка, кровавый Молох…»

Мясорубка, кровавый Молох, Большевистское царство грёз. Плоть народа горит, как порох, Обратившись в сухой навоз. Под кремлёвское ликованье, Под мельканье кровавых лет, Всё мне чудится отпеванье Золотых твоих эполет. Предок мой, неизвестный ныне, Как народа заклятый враг, Я ведь тоже в людской пустыне Твой под сердцем лелею стяг! Как была здесь твоим «отродьем», Так ушла, — сожалений нет. Благородное благородье, Вижу блеск твоих эполет! Над Россией всё те же тати, Ей прощение — судный час. Сколько будет ещё проклятий, Боже правый, помилуй нас!

 

«Мелькают меноры недель в благозвучие жизни…»

Мелькают меноры недель в благозвучие жизни, Своими огнями смущая и теша народ. Мы все припадаем однажды душою к Отчизне, Да только не всем, как известно, с Отчизной везёт. До боли сжимается печень «ура» -патриота, Когда он услышит, что кто-то покинул предел, Где ни за понюх табака подыхать неохота Тому, кто о Родине бывшей всем сердцем радел. «Ура» -патриот начинает завидовать страшно, Ведь он индивидуум явный, а тот — жидовня. Неважно, что «тот» был когда-то его однокашник В советской России, по духу и строю — родня. И тут начинаются козни словесного бреда, Мол, вы-то, жиды, где теплее, найдёте всегда. Вот мы друг у друга обычно сосём до обеда, А вы даже после едите как люди. Беда! А кто революцию в наших широтах измыслил? А кто обобрал нас до нитки? Кто денежки спёр? У нас даже мысли от горя, как сопли, повисли, — Эх, взять бы жидов, да из сук этих сделать костёр! Ребята, ведь вы же «арийцы», вы хлопцы лихие И вас не заставишь державный вылизывать зад! Как жаль, что обычно вы в массе безбожно бухие, За вами приставить бы нужно конкретный   пригляд. Со свечкою в храме стоите, грехами распяты, И плачете, слёзы не пряча, в горенье святом, Чтоб завтра наутро опять, поднимаясь на брата, Искать себя в проклятом мире и в мозге пустом. Ищите — обрящете, только не стало бы поздно. Когда-то и вы были — мудрый и смелый народ. Но что-то сейчас с вами сталось, — еврейские козни? Иль с разумом в жизни вам что-то не очень везёт?

 

«Кто-то должен сказать королю о его наготе…»

Кто-то должен сказать королю о его наготе, Ведь персоне такой дефилировать голой негоже! Пусть бы тыкали пальцами эти, и эти, и те, Но, осклабясь, не трогали тело монарха ничтоже. Ну, ошибся властитель, поверил, на лести сгорел, Что ж теперь, попенять ему тотчас газеты горазды! И остался б любой борзописец весьма не у дел, Кабы все короли были голы, неумны и праздны. А монарх наш — добряк, он себя на посмешище вёл С самой юности, кучу штанов и мундиров отринув… У него, извиняюсь, стручок от восторга зацвёл, Лишь узнал он про то, как держать пред собратьями спину. И пошёл он честить достославных друзей и подруг, У которых нахальства хватило хвалить без устатка Каждый вывих его и весьма предприимчивых слуг, Разодравших страну, поделивших её без остатка. Перестаньте кричать из толпы, говорите рядком, Ну, стоит перед вами, ну, голый, что вам ещё надо? Но зато не грозит импотентом прослыть, игроком, Только сукой немного и то до другого подряда. Даст вам хлеба и зрелищ, чего-то добавит ещё, Он для вас же старается, чтоб не закисли от скуки. Полагается смердам любить королей горячо, Ведь желают любви даже голые подлые суки!

 

«В головах всё больше каша…»

В головах всё больше каша, А в сердцах и в душах — дурь. Ах, Россия, радость наша, Ты рождала столько бурь! Что б тебе родить гиганта Вроде Стеньки и сейчас? Почему одни мутанты По тебе пустились в пляс? Всяка сволочь ищет гущи, На себе рубаху рвёт, Но тебя лишь топит пуще И очнуться не даёт. За деньгой не видно воли, А за блудом нет любви. От твоей кровавой доли, Хоть все жилочки порви, А не будет, видно, проку, — Только враки, да разброд. Посмотри хоть в лоб, хоть сбоку, Ну, и подлый же народ! Героизма и отваги У тебя не занимать, Но всё больше на бумаге… А тобою правит тать. Ты довольна ли, Россия, — От ворья затмился свет, И кругом одно насилье, Но тебе и горя нет! Что ж, напейся до отвала, Погуляй до синяков, Ты и прежде не скучала От своих же дураков.

 

«Не переспорить нашего страдальца…»

Не переспорить нашего страдальца, Готового судьбу перетерпеть, Когда она берёт его за яйца, — Тут либо скрючься вдвое, либо смерть. Он с пеной на губах тебе залупит, Мол, раз терпеть не хочешь, сдохни тут (Для нас и коммунизм ещё наступит, — Придёт герой — ослобонит от пут!). В России враг, — кто от рожденья честен И не умеет гнуться, пить и врать. Такого надо застрелить на месте, Иль скопом на кусочки разорвать. Люблю я соотечественный признак, — Дурак дорогу силится пройти, Сизифов труд свой ставя выше жизни И лбом сшибая камни на пути. О, патриот, ты светоч и надёжа! Ты от рожденья свят до похорон! Патриотизм твой светится на роже, Как Ильича октябрьский лампион. Особо много в тюрьмах патриотов, Кто пишет на себе: «Россия-мать!» И: «Не забуду мать родную!» пота Не пожалев, чтоб это написать. И то сказать, рождённому в неволе Не объяснить, как чуден Божий свет, Не втолковать, что есть иная доля, — Есть просто мир, а поцреотов нет!

 

«Творения одних и тех же рук…»

Творения одних и тех же рук, Одни других здесь с наслажденьем топчут. Но сколько б ни случилось в жизни мук, Страдальцы лишь на кухнях тихо ропщут. Морокают, что царь и мудр и добр, Однако же министры злы и гадки. А царь красив, спортивен и хоробр… Министров разогнать — и всё в порядке. Когда бы царь узнал про их дела, Когда б узрел министровы проделки! Вот жизнь тогда б чудесная была, Все ели б яства с золотой тарелки. С колен поднять Россию царь сумел, Рванув её из рук лихих злодеев. Он даже сам от потуг окосел, Запасы, недра по ветру развеяв. Что говорить, здесь правят голь и моль, Кто был ничем, тот и остался тем же. Горька в России испокон юдоль, Здесь пьют с утра, а ночью глотки режут. Здесь вор на воре, что ни лжец — пророк, Здесь всё и вся готово на продажу. Но и для этих мест наступит срок, Когда и надо б, — невозможно гаже. Как матрица из адовых начал, Как наважденье смертного томленья, Россия, путь твой предо мной предстал, Овеян, как и прежде, духом тленья. Когда же крови верных сыновей Ты, наконец-то, досыта напьёшься? Когда уймёшь властительных *лядей И к своему народу развернёшься? Но выжжена огнём твоя душа, Она в страстях невежества таится. Насколько, Русь, ты ликом хороша, Настолько внешность с сущностью разнится.

 

«Меч дождя сечёт изображенье…»

Меч дождя сечёт изображенье Рощицы берёзовой в пруду. Лезвия дрожащего скольженье Я видоискателем краду. Натяженье тоненького шёлка, Лист кувшинки, лягушачий скрип И осоки глянцевая чёлка — Вот готовый сельский русский клип. Лавочка, на лавочке дремуче, Чуть живые, люди пьют вино. Рядом с ними мусорная куча, С кучей рядом чьё-то гуано. Широка страна моя родная, Много в ней того-сего вовек. Я другой такой страны не знаю, Где бы был свиньёю человек! Но зато он горд и горд немало, Вырожденцем став и алкашом… Дождь свой меч суёт ему в орало, И лягушки скачут нагишом…

 

ООО Россияния

Огрызки, обмылки, осколки, Могильщики светлой мечты, Мы больше не братья, мы — волки, Желания наши просты: Набить свои брюхи до горла, Побольше деньжонок урвать И, чтобы от счастья распёрло И чтобы о горе не знать. Но горе давно подступило К воротам огромной страны. Здесь будто бы время застыло, Здесь, словно хлебнув белены, Все пляшут, смеясь и толкаясь, И лгут даже сами себе, А жизнь, вновь и вновь нарождаясь, Уже не стремится к борьбе. Сердцам бунтарей-одиночек В застенках не биться сильней. Из скудных коротеньких строчек Их судеб не вычленить дней Безоблачной святости буден, Удел их один — нищета. Лишь вор и палач неподсуден В России. Причина проста: Держа компромат наготове, Останется тот невредим, Кто выпил немерено крови Под сенью вованов и дим. Бандитское тёмное царство, Будь проклято ты на века С твоим лицемерным коварством, Чья власть над тобой велика. Будь прокляты глупость и дикость! С разбоем скрестив бытиё, Россия забыла великость И честное имя своё. От пьянок распухшие лица Я вижу средь новых чудес. Сверкает огнями столица, Где, правя, куражится бес. В границах фатального царства, Как в зеркале, множится блуд. Народ принимает мытарства, И Страшный приблизился Суд.

 

«Насыщение телом — ещё не касание душ…»

Насыщение телом — ещё не касание душ, Ведь любовь — это песня вселенская, радость и горе… Если пусто на сердце, в крови не горение — сушь, И рассудочность с чувствами часто бессмысленно спорит. Кто-то скажет: «Природа!», а кто-то добавит: «Инстинкт!» И о сексе начнёт говорить: «Вот источник здоровья!» Ухмыльнувшись, промолвит, что к гайке приложится винт, И, сощурив скабрезно лицо, этак выстрелит бровью. Выхолащивать жизнь — это проще, чем жизнь созидать, В душах — кладбища дней, что прошли без особого смысла. Вновь Содом и Гоморра восстали, чтоб чести не знать, И грядут в скором будущем вечности скорбные числа. Без любви этот мир устоять не сумеет в веках, Он утонет в грязи и падёт, ничего не оставив, Кроме язв на земле, вызывающих подлинный страх, И светящийся воздух пустой после ядерных зарев.

***

Мне просторы её не наскучат,

От красот не замылится глаз,

Но сограждане сучат и сучат,

А в Москве поселился Кавказ.

Песнопения слышатся в храмах,

Говорят, возрожденье грядёт,

Только много ли совести в хамах,

Что без устали грабят народ?

Бога нынче и в храмах забыли, —

Лишь коммерция движет прогресс.

Меньше в войнах людей перебили,

Чем корыстный сразил интерес.

Сталось нынче неладное что-то

С нашей некогда славной страной,

Наш чиновник страшнее Пол-Пота

И силён он не только казной,

Но хранит круговая порука

Воровское его естество.

Может запросто каждая сука

Жить в России одним воровством.

Труд у нас много лет не в почёте,

Говорильня браваде сродни,

Наши думские дяди и тёти

Вновь считают свои трудодни.

Наплевать им на честь и на совесть, —

Саранчой обескровили Русь.

Это старая-старая повесть,

Я бояр обсуждать не берусь,

Только мне бы ружьё или яду…

Как просторы у нас хороши!

Здесь и вправду иного не надо,

Лишь покоя для грешной души!