Прохладно в кратере туманном, В садах блуждает горный дух, И звуком вязким, хриплым, странным Клокочет поутру петух. Из чашки пар витиевато Плывёт с террасы под навес, И смотрит мокрой серой ватой Пустое облако с небес. Стрясает влагу куст инжира, Топорща синие пупки, А на дорожке жёлтой сыро, И в кольца свились червяки. На крыше голубь чистит крылья И стонет над судьбой своей, А капли влаги звёздной пылью Сияют, солнечных лучей Коснувшись. Робкое дыханье Неслышный ветер превозмог, И только ветки колыханье Мне сливу бросило у ног.

Не синева, но робкое свеченье, Намёк на синь, линялая шпинель, — Цветёт цикорий, с августовской ленью Его ласкает ветер. Аппарель Тропы, покрытой каменною плиткой, Желтеет разногранно. Виноград Сияет сердоликовым напитком, И на просвет плоды его горят. Устало лето за садами прячет Журчащие потоки льдяных вод, И конь каурый с бочкой резво скачет, Плеща на землю бледный небосвод.

В механе 5 вянут низки перца, На дворе суетится дождь, Я под стуки дождя и сердца В помидоры вонзаю нож. Круглой ягоды щёки алы, Сок течёт кровяной струёй, Этой жертвы мне слишком мало, Я покончу с ещё одной. А потом доберусь до глянца Зеленющего огурца, Распилю его в ритме танца, Раскрошу его до конца. Белый сыр, что белее снега, Будет липнуть к ножу, как воск, Но его не близка мне нега, Отливающий глянцем лоск. Поломаю его, как должно, На молекулы развалю, Сожаленье на кухне ложно, Я в салате его люблю. Лук, — отъявленный саботажник, — Будет долго давить слезу, После кольцами эпатажно Он в салатном замрёт тазу. А маслины глазами серны Из-под зелени сверк, да сверк, Масло тонкою струйкой мерной Потечёт по ним всем поверх. Ну, и главное, — соли пястка, Ей солировать не впервой. Вот и вилка — моя оснастка, Вот салат, что красив собой. У тарелки — бокал старинный, В нём вишнёвый настой вина, Красных перцев задор картинный, И, конечно же, — я сама.

Шопеновские звуки у дождя, Литавры грома вторят клавесину, И скрипки ветра, в резонанс войдя С листвяным шумом, строят половину Симфонии, летящей над землёй. Как слаженны и сыгранны сегодня В природе исполнители! Струной Звенит стекло от дрожи преисподней, Что разверзает неба немоту, Застёгнутую наглухо жарою, А молнии, ломаясь на лету, Огнями Эльма лунки в тучах роют. И свет, и блеск, и музыка, и тьма, — Всё смешано до первобытной мощи… Вдруг пауза… и вот уже сама Прошла гроза, растаяв в синей толще. Озон парит, дрожит омытый лист, Спустилась нежность на дворы столицы. Замысловатый соловьиный свист Хрустальной нотой над Москвой струится…

Он плачет, лёгок на помине, Его сосуд — Святая ночь. Он в человеческой пустыне Кропить без устали охоч. Его встречает «аллилуйя», Хоругви пробуют на вес… Он, лица бледные линуя, Навзрыд поёт: «Христос Воскрес». Священство в красном облаченье Вкруг храма водит крестный ход, И Благодатное свеченье Он с рук причастников крадёт. Перенимая радость мира, Мешаясь со водой святой, Он от небесного порфира И сам весь будто золотой. Качаясь с колоколом вместе И залетая под навес, Притвор пасхальной ночью крестит Весенний дождь. Христос Воскрес!

Скоро ветер сказывает сказки, Да не споро разгоняет хмарь. Неприметны, тусклы, серы краски, Cолнца еле теплится янтарь. Льдистые тропинки плачут влажно, Сохраняя тёмные следы, Прошлогодний лист шуршит бумажно, Распадаясь в лужице воды. В чаше из апрельского фарфора Воздух прячет нежную печаль, Открывает дремлющие поры Тополей и пахнет, как миндаль…

Капля за каплей — легка вода, Радостен водный путь. Верится — дождь это навсегда, В дождь хорошо уснуть. Стук метронома звучит извне, Вкрадчив, нерезок стук… Сердце дождя ли живёт во мне, — Неуловимый звук Мягко толкает меня в висок, В ритме его — закат… Льётся по стёклам небесный сок, Гаснет небесный взгляд…

Была бы милостыня дня Чуть-чуть щедрее на улыбку, А ветра солнечного гон Поспешней мысли о тепле, Плыла бы снежная броня, Сползала б на дорогу хлипко, А так лежит, со всех сторон Сжимая улицу в петле Сугробов, савана белей. В своей упрямой чёрной стыни Деревья, ветви заломив, Стоят угрюмо на посту Несчётно мимолётных дней И ждут, и ждут весну поныне, А март, о радости забыв, Их поощряет наготу.

Мой верный враг, мой друг заклятый, Безмолвный абсолютный круг, Пронзая облаков заплаты, Сердечный пестуешь испуг Своей пронзительностью ровной, Своею бледностью святой, Когда с улыбкою бескровной Ты свет на землю сеешь свой. В росе купаешь сребротканой Клинки отточенных лучей И в душу лезешь, окаянный Радетель пагубных ночей. Беззвучно купол полотняный Ты огибаешь, не спеша, И режешь горизонт кровяный С железной правдой палаша. И лишь тогда к подушке мягкой Моя склонится голова, Когда рассвет взойдёт украдкой, Перенимая все права У полнолуния. Бесцельно Мой сон наведает чертог, Где правит бездна безраздельно, А бездной управляет Бог…

Петлёю время захлестнуло полночь, В стальных сетях запутав стаи звёзд. Вертиго света, — бред безумцу в помощь, — Рождает тени в необъятный рост. Вселенная вздыхает, ветром лунным Заполоняя замерший простор, Мерцает бездны глубь сереброрунно, И чудится сквозь бездну Божий взор. Мне шёпот мысли не даёт покоя, Что в этом мире тот безумец — я, И, что не много мы с подругой стоим (Она — судьба безумная моя). Мы с ней срослись, как близнецы в Сиаме, Но заводила всё-таки — судьба. Я благодарна этой вздорной даме, Что жизнь моя — постылая борьба, Что отнято всё то, что было мило, Что всякий мусор лезет на глаза И, что давно бы я дышать забыла, Когда бы было нечего сказать. Однако ночь, опять меня смущая Роскошным блеском, увлекает в суть Пока ещё неведомого рая И не даёт, и не даёт уснуть.

Я уже умерла, отчего вы не плакали раньше? Отчего не несли мне, живой, белоснежных цветов? А теперь я в иной ипостаси бытую, — не дальше, — Много ближе к вам, — слышу не только звучание слов. Вашу фальшь, вашу ложь, как зловоние, чувствую сразу, Вам себя изменить — слишком мало осталось времён… Изживите хоть трусость из ваших сердец, как заразу, Не позорьте имён своих вы, кто людьми наречён. Всё сказали до нас, мы не новое счастье вселенной, Не венец естества, не могучая слава ума. Мы — навоз для земли, мы — процесс её тела обменный, Раз — выходим на свет, два — она нас приемлет сама. Что осталось со мной, кроме этой негодной скорлупки? Кучка тряпок, амбиций? Да нет же, душа, она — вот. Ей так странно, бедняге, запутаться в кофтах и юбках, Словно шарику с гелием, чей неизбежен полёт… Копошитесь и дальше, грызите, сжигайте друг друга, Добежите до кромки, поймёте, как были «смелы». Вы — цветные лошадки, снующие резво по кругу, От которых останется горсточка серой золы. И ни славы, ни пафоса, и ни гранитного бюста, Только крест или камень, кому интересно — смотри… Летом солнечный жар, а зимою морозы до хруста, Но вокруг не глаза-зеркала, но вокруг — пустыри.

Над пристанью моей последней Пропел прощально соловей. В слезах стояла я обедню, Вздыхая о судьбе своей. Сгорали свечи без остатка, Сияя, плыли образа В тумане ладана, и кратко Звук замирал, наполнив зал. О, бытия скупая доля, Ты на подарки не щедра. Одна стерпела б я неволю, Да соловей пропел с утра, Разбередив больную душу И сердце вынув из груди… Как клятву данную нарушу, Ты, Боже правый, рассуди. Дьяк наторел в речитативе, И хор выводит кондаки. От тела грешного в отрыве Слова блаженные легки. Не так страшна вдали геенна, Как одиночества тоска — Молвы сопутница и тлена, Собой пронзившая века. Как птице певчей, жившей в клетке, Мне волю вольную объять И привкус лет, от горя едкий, Забыть и заново начать? Покоя дайте хоть немного, Небесных судей словеса, — Я не прошу от жизни много, А слёз иссушится роса.

Всё ниже, пасмурнее небо, Всё громче плачет Вечный Жид, Всё горше вкус простого хлеба, Плотнее слой гранитных плит, И нету святости в помине Под куполами над Москвой, И рёбра жёсткие гордыни Взмывают ввысь над головой. Так почему так мало света? Отпущен день, как на постой, Его серозные приметы В мокроте слякоти густой. Его разорванные стрелки Нанизаны на ржавый вал, И круговые посиделки Из цифер чёрт заколдовал. Но Агасфер дождётся Бога. Крылатый ангел вострубит, И встанет вечность у порога, Посереди развёрстых плит.

На улице старинной, Где время не бежит, И мирно, паутинно Лишь вечность сторожит, Когда шаги утихнут, Умолкнут голоса, — Тогда свои раздвинут Заслонки небеса. И спустится в сиянье, И ступит в тишину Тот, кто своим молчаньем Напутствовал страну. Кто слышал все и видел, И ведал наперед, Ни разу не обидел Вниманием народ. И только упованье Он бережно копил И всё его в сиянье И славу обратил. На улице старинной Крыжовник продают, Стоят дома картинно И вечность стерегут. А в кружеве оконном Тускло стекло глазниц, И в царстве этом сонном Лишь звук плывет звонниц… Но тот, кто это слышит В высоких небесах, Довольно, ровно дышит С улыбкой на устах: Пока играют дети, Не стоит им мешать, А чем и кто ответит, Заране вредно знать! Пущай едят крыжовник Под звон колоколов, — Грядёт, придёт любовник — Заветный крысолов В лучах, в сиянье славы, И будет плач и Cуд… И призрачны державы… И ангелы поют…