Давным-давно жил царь, а с ним бояре, Прислуга, нянек-мамок полон двор, Три дочери — три яхонта в тиаре — И шут, что пьян, да разумом востёр. Царица тож была, она, кажися, Жила, собой одной удручена. Как в царстве том просторы ни зовися, Земля для всех людей всего одна. Вот дочери царёвы вышли в павы, И старшей — восемнадцатый годок. Другие чуть помладше, — для Державы Наследника царю не подал Бог. Как, стало быть, исполнилось семнадцать, Испрашивает старшая сестра Возможности по саду прогуляться. Пойдёт она, конечно, не одна. Ей в тереме и скучно и постыло, А на дворе вовсю цветёт весна… Царь согласился, мол, часок от силы, Смотрите, мамки-няньки! И она Накидку на себя надела, пояс Под грудью подвязала и пошла С десятком слуг, а царь, не беспокоясь, Свои продолжил царские дела. Гуляет дева, нюхает цветочки, Щебечут птицы, свищет соловей… Глаза что синь-сапфир у царской дочки И кожа снега белого белей. Прислуга подле скачет и резвится, Готовая девице угодить, Журчит в ручье студёная водица. Решила дворня той воды испить. Все заняты кто шуткой, кто нуждою… Уже пора вернуться во дворец, Глядь, нет царевны, и они гурьбою Её по саду рыщут. Царь-отец Навстречь им вышел, чувствуя тревогу, А дворня плачет, — кто рубаху рвёт, Кто указует с криком на дорогу, Где вихрь внезапный по полю метёт. Металась долго дворня и прислуга, Обшаривая каждый куст вокруг, Трясясь и плача больше от испуга Наказанными быть царём на круг, Но ни следа, ни тряпки, ни намёка На то, что вообще она жила. Пришлось признать, хоть это и жестоко, Царевна наша словно умерла. Двор погрузился в траур и рыданья, Царь вмиг забросил царские дела, Царица принялася за гаданье, Поскольку дурой, в общем-то, была.

Проходит год, а вместе с ним и слухи Попеременно стали утихать. Царёвы дочки, что к ученью глухи, То теребят отца, то просят мать Позволить им по воле прогуляться. Царь снял корону, лысину поскрёб И молвил, дескать, средней уж семнадцать, Пускай идёт, но ненадолго чтоб. С ней снарядил он челяди до чёрта, Велел от дочки той не отходить. И вот в саду гуляет вся когорта И глаз не сводит с девы, стало быть. Она порхает бабочкой по саду, То цвет сорвёт, то соловья спугнёт… Прислуга той прогулке очень рада, Поскольку в тесноте она живёт. И бабки-няньки хоть с радикулитом, Но прыгают, как козы, по траве. Вдруг дождь закапал, словно через сито, А дождь бывает всех стихий правей. Кто с визгом, кто смеясь, метнулись в терем, Подхватывая юбки на бегу, И каждый, без сомнений, был уверен, Что не оставил девушку в саду. Влетели во дворец, мокры немного, Глядь, а царевны нет уже меж них… Царь вышел и сказал: «Молитесь Богу!» И смех мгновенно меж прислуги стих. Пошли искать, кто с фонарём, кто с гиком, До ночи прочесали весь удел, А царь мрачнел, почти безумел ликом, Поверить в горе снова — не хотел. Но ни следочка, ни одной приметы Никто найти царевниной не смог, И все рыдали в голос, и при этом Всяк думал: «Царь казнит, помилуй Бог!» Вот в новый траур погрузилось царство, Глядели лики скорбные с икон, Царь вопрошал у них, за что мытарства Ему достались, под набатный звон. Он в страшном сне не мог себе дать волю Помыслить о несчастии таком, — Двух дочек потерять. Наказан что ли… Царь плакал перед образом молчком. Приди сейчас враги на землю эту, Он вряд ли смог бы одолеть врагов… Да, не найти несчастнее по свету Отца во власти. Адовых кругов Прошёл он много через две потери, Одна надежда — третья дочь его. Царь все велел законопатить двери И не пускать в свой терем никого. Царица ж только хлопала глазами, Да свой пасьянс раскладывала вновь… Давайте скажем, только между нами, Какая штука странная — любовь.

Прошла весна, и лето миновало, За ним и осень вылилась дождём, А в царстве том гостей бывало мало, Царь и царица мучились вдвоём. Их третья дочь скучала без сестрёнок, Читала книжки, вышивала плат, Забывшись, двух сестёр звала спросонок, Вертая время прошлое назад. Однако после зим бывают вёсны, Замкнулся год, как прежней жизни круг, И память заткала узором кросно, — Жасмином и цветами лес и луг. Царевне больше дома не сидится, К ней пенье птиц доносится в окно. Она была послушная девица, Но взаперти ей тошно всё равно. Она спешит к отцу, а тот на троне Свои решает царские дела, — Сидит в хламиде, золотой короне, Царица тут же — лепа и мила. К ним вопрошает дитятко с надеждой, Дозвольте, мол, по саду погулять. Царь, пред послами не прослыть невеждой Желая, молвит: «Пусть решает мать!» Царица щёки надувает важно, Горжетку поправляет на плечах И говорит: «Я испугалась ажно, Что ты попросишь, дочь, увы и ах! Вот если б ты хотела бриллианты Или меха, помочь бы я смогла. Но не хватает моего таланта На что другое. Время, как игла, Под сердце колет, ты у нас осталась Всего одна, могу ли я сама Решить, чтоб ты с возможностью рассталась Французский нынче дочитать роман? Царь на жену взирает без упрёка, Хоть путанна её больная речь, А третью дочку потерять жестоко, И он её надеется сберечь. Но тут послы заморские вступились, Мол, отчего девице выйти в сад Нельзя, скорей скажите-ка на милость, Об этом уж в Европах говорят. А, как известно, прорубив в Европу Широкое и светлое окно, Мы получили хоженые тропы Туда, куда не ходим всё равно. Но мы впригляд живём, боимся сплетен Про то, как наши улицы тесны, Печалимся, что ум наш не заметен, Что наши девки ликом не красны. Стараемся понравиться французам, С восторгом англичанам в рот глядим, Хотя овсянкой не терзаем пузо И, отродясь, лягушек не едим. Царёва дочь тут сбрендила немножко, Хотя и сумасбродкой не слыла, Но на отца вдруг топотнула ножкой И на мамашу голос подняла, Мол, вы со мной мягки при посторонних, Однако в заточении меня Держали долго. Чести не уроним, Но и свободы не дадим ни дня? Вот прыгну я сейчас через окошко, Послы хоть заколдобятся пускай! Царица: «Что ж, пойди, пройдись немножко, Но руку няньки ты не отпускай!» Что делать нам, родителям, не в курсе, Когда умна до жути молодёжь. Увы, при нашем пожилом ресурсе На всех ума уже не напасёшь. Царь пред послами выглядел сурово, А в сердце кошки дикие скребли. Царица дура, но ведь, право слово, С царевной что б поделать мы могли? Она бежит гулять, задравши юбки, Её стучат по полу каблучки… Стоит солдат с ружьём у каждой будки, В саду вокруг развешены значки — Сюда нельзя, туда ходить негоже, Вон там овраг, а там, возможно, враг… С принцессою толпой идут вельможи И даже шут — пройдоха и дурак. Царёва дочь, довольная победой, Вертит головкой, рассыпает смех, И не скучает дворня за беседой, Весны хватает нонеча на всех… Вдруг потемнело небо, мрак сгустился, И закрутился ветер вкруг столбом, Мгновенно на принцессу опустился Холодным необъятным помелом, Как будто чьи-то крылья сильным взмахом, Её в свои объятья заключив, Нагнали мигом на придворных страху И унеслись, с девицей в небо взмыв. Все так и встали, рты поразевали, На няньку пал царевнину столбняк, И даже шут опомнился едва ли, Ведь потерять царевну — не пустяк.

Стенает двор. Враги, увы, не дремлют, Летят послы, несут «благую» весть, Мол, нам пора напасть на енту землю, Поскольку горя там не перечесть. Нет у царя наследника, и даже Царица дочек больше не родит. И надо было б ситуаций гаже, Но и от этой войнами смердит. А тут ещё полезли сумасброды — Защитники неподтверждённых прав. Они всегда и всюду мутят воду, И много курят всяких нужных трав. Они плакаты красками рисуют, Им царь — сатрап, царевны — жертвы зла, Они и Бога поминают в суе, И чёрта тож, рогатого козла. Царь всю золу из царских печек вымел, Посыпал плешь, решив уйти в запой, Но лишь пол литра он от горя принял, Да забросал посудою покой. И гнев, и слёзы унялись не сразу. Царица надушила все платки, Надела траур и, отрадна глазу, Пошла свои проведывать полки. Её любили шибко генералы, Сверкая златом пышных эполет, Они все были страшные нахалы, Но ведь храбрее генералов нет! Им говорит прекрасная царица, Вы, дескать, все доверенны вполне, Но лучше вам тут разом удавиться, Коль службу не сослужите вы мне. Вперёд два шага, кто из вас надёжней Идти искать по свету трёх сестриц. Но генералы девок осторожней… И все перед царицей пали ниц, Мол, не губи, нам лучше в чистом поле Искать врага, а хошь, и не найти… Но уж такая генералья доля, — Прикажут, — надо. В чине не расти, Однако и зарплата — не помеха, У генеральш запросы ого-го! Шагнул один три шага. Кроме смеха, Из добровольцев боле — никого. «Проси, что хочешь», — молвила царица, — «Пойду тебя в дорогу собирать…» А генерал ей: «Полк солдат сгодится И деньги тоже, — тысяч двадцать пять». Всё получил, оделся понарядней, Труба трубит, солдаты держат строй, Царица машет ручкой, подокладней Благословив их Матерью святой. Прошли весь город, — топоту и песен! А за ворота вышли, глядь, — кабак. Тут генерал без генеральской спеси Решил солдат попотчевать за так. Расселись чинно, всем едва хватило Столов и лавок, водки и еды, Кабатчик — турок, ипетская сила, Сам ликом чёрен и без бороды. Подсел он тотчас к нашему герою И предложил в картишки поиграть, А генерал гулёной был, не скрою, Как вся на свете воинская рать. Однако же продул деньгу под утро, Себя и полк (далёко ль до беды!), А турок посмотрел на дело мудро: Солдаты — в поле, генерал — туды, Где у него скотина проживает, Раз сам себя он на кон положил, И генерал теперь ему стирает, Посуду моет из последних жил… Проходит время, слуху нет и духу, Как в воду канул ентот генерал. А царь бранится так, что тошно уху, Мол, я его в поход не посылал! Царица хнычет, бедная растяпа, Но вновь идёт проведывать полки… Царь занят шибко, он народу — папа, Ему от дел отлынить не с руки. Царица снова в приказном порядке Всех генералов строит пред собой, Вооружает новый полк, в догадки Однако не впадая головой. Как в прошлый раз, она их снаряжает, Кубышку колет, деньги достаёт, Поскольку хорошо соображает, — Узнает царь, и тотчас же прибьёт. Вот новый полк под избранным началом Шагает в ногу прямо до ворот… А там кабак. И с этим генералом Такой же приключился оборот. Солдат — в поля, на скотный двор — вояку Колоть дрова, да выгребать навоз… Ну что ж, судьба играет нами всяко, Пусть генерал ты. Вот такой курьёз. Два генерала, встренувшись у турка, Раздеты, босы, — проигрались в прах. Но более всего их обмишурка На них обоих нагоняет страх По той причине, что пропали даром, Козе под хвост их жёны и чины. Как царь узнает, смажет скипидаром И на суках повесит без войны.

Царица ждёт хоть весточки, хоть слуха, День ото дня печальней и мрачней… Царь спросит, а она: «В компоте муха!», Иль «Не найду от горницы ключей!» Шут прыгает вокруг, да строит рожи, Царица только морщится кисло, А у самой мороз ползёт по коже, Едва про войско вспомнит. Как на зло, Соседи снова затевают шухер, И царь решил ревизию провесть — Военный смотр. Он сам давно не ухарь, Но защитить готов царёву честь. Царица шасть к нему под одеяло И ну шептать любезные слова… А царь про войско думает немало, Его другим забита голова. Царица в плач, такого не бывало От самой свадьбы. Царь её жалеть… Так что оттяжка вышла от скандала, А их царица не любила — смерть… Наутро кто-то у царёвой спальни Поскрёбся, а царица тут как тут. Один солдатик ей в исповедальне Всё рассказал, вот беглый баламут! А повесть кончил тем про генералов, Что он готов их вызволить, но всё ж, Он просит три рубля, ведь предстояло В кабак идти, а в кабаки он вхож. Хоть три рубля, нам кажется, не деньги, Да у царицы больше денег нет. Сняла кольцо, солдат его надел и Пошёл за генералов брать ответ… Кабатчика на месте не сказалось, Тут дочь его несёт солдату штоф. Он говорит ей, — выпей тоже малость, Не одному мне напиваться чтоб. Весёлою девчонкой оказалась Кабацкая дочурка. Вишь, она Подтурчена была всего лишь малость, Была у турка русская жена. Что наших баб влечёт к немытым рожам, Бог весть, какие нынче времена. Весь мир изъезжен, вытоптан, исхожен, Смешались в кучу речи, племена, Но русский дух и в помеси заметен, И полукровок тянет отчий край. Он холоден, да дюже благолепен, Из коих мест его ни выбирай… Ну, выпили, немного поболтали, Солдат её за талию и — мять, Но девка та с характером, мол, али Жениться вздумал? Ну его шпынять. Солдат и закраснелся, дескать, полно, Я пошутил, прости, да извини… Тут генерал из кухни — полуголый, Потом — второй… Неприбраны они, Глаза чумные, руки, словно клешни, И шаровары, будто пузыри, Один так весь лохматый, чисто леший, Второй его лохматей раза в три. Солдат за стол сажает их любезно И наливает чарки подзавяз. Тут генералы заревели слезно И просят у солдата, абы спас. Девчонка их бранит, не церемонясь, Мол, петухи, попали в ощип здесь, Но ваша скоро завершится повесть, Хотя вам не мешало сбавить спесь. Солдату наказала сесть на стуло И не сходить с него ни при каких. Тут турка будто ветерком надуло, Вбежал и смотрит, щурясь. На двоих Он предложил солдату бросить карты, Мол, выиграть сумеешь, будет фарт. Да пересядь, любезен будь, с азартом Играю лишь на этом стуле, факт. Солдат лениво эдак потянулся И говорит, не хочешь, не берись. Но про себя ехидно ухмыльнулся… И вот в игре картёжники сошлись. Иван то мечет, то пушит колоду, Проигрывает турок раз и два, Не знает он солдатскую природу, Ивану что, всё в жизни трын-трава. Вот выиграл кабак он и поместье, Полки солдат и всех турецких слуг, И генералов с их одёжей вместе, И даже дочь кабатчика на круг. Сказал: «Ну вот, она теперь хозяйка, А ты ступай в туретчину свою, Сюда не суйся более и знай-ка, Что я на турок, в общем-то, плюю. Велел он вымыть рожи генералам, Надеть штаны с лампасами, и вот Они при эполетах. Всем кагалом — Втроём от городских идут ворот. Солдат купил фонарь, верёвку длинну, Харчей в мешок заплечный напихал И строго речь перед походом двинул, Мол, он теперь тут главный генерал. А полководцы молча уклонились От восклицаний, — нечего сказать, Они бы без Ивана удавились, Им больше было нечего терять. И долго ли, иль коротко по свету Три путника усталые брели, Но мы продолжим дале сказку эту, Когда они придут на край земли.

На том краю пустынно холодеет, Стоит скала, а понизу — овраг. В овраге дырка чёрная темнеет, Не подобраться сверху к ней никак. Иван вокруг верёвкой обвязался, Велел он генералам взять конец, А сам полез, чуть было не сорвался, Но всё ж в дыру спустился молодец. Пещерный воздух, чистый и покойный, Его своим дыханием объял, Но он, ничуть не мешкая, достойно В тот лаз подземный бодро зашагал… Вдруг смотрит Ваня, — замок оловянный, А в нём царевну видит у окна. Он машет ей, кричит, мол, хоть не званный, А гость пришёл, теперь ты не одна. Она — рыдать от радости, но вскоре Сказала, спохватившись, что сейчас Явиться должен им двоим на горе Змей трёхголовый. «Он задушит нас! Ты спрячься, Ваня, в замке много места, Я слышу гул подземный, он летит. Я не жена ему и не невеста, Мне мерзок змея непотребный вид. Боюсь его я, пышет он огнями, На лапах когти, что твои мечи, Трясёт он шибко в гневе головами И громче грома страшно он рычит». Она в покой солдата проводила, Потом две склянки в шкапчике взяла И вмиг местами их переменила. С улыбкой змея в замке приняла. Он зарычал, глазами начал зыркать, Орёт: «Я чую дома русских дух! И ну метаться, ну реветь и фыркать, Свой не боясь испортить чуткий нюх. Принцесса: «Ах, почто меня позоришь, Я не таю негаданных гостей…» Змей: «Выходи, пришлец, ты тут, не скроешь, Червяк, свой облик от моих когтей!» Иван явился пред змеёвы очи, Чего бояться, смерть бывает раз. А змей довольно лапы камнем точит, И три башки горят, как керогаз. «Устал сегодня, я пожёг три града, Мне надо выпить, силы поддержать, А ты пришёл, — мне сладкого не надо, Вот съем тебя и можно ночевать. Налил два кубка из заветных склянок, Одну солдату лапой протянул…. Иван хлебнул — и будто спозаранок Он солнца луч сияющий вдохнул. А змей поник и съёжился как будто, И стал совсем на курицу похож, То колдовское зелье почему-то Ему вонзилось в сердце, словно нож. Иван схватил, что под руку попалось, И три башки у змея отхватил. А самому ни раны не досталось, Наоборот — прибыло новых сил. Он змея сжёг и по ветру развеял. Царевна оловянное яйцо С ладони на ладонь, от счастья млея, Прокинула, и вот не пред дворцом Они с Иваном стали, а в пещере. Дворец исчез по воле волшебства. «Клади яйцо в суму свою скорее, Дворец построим мы, как дважды два, Но ты иди к сестре моей, томится Она недалеко, рукой подать. Там тоже змей, он людоед, не птица, Однако надо нечисть обротать!» Иван котомку вскинул плечевую И зашагал, насвистывая, прочь. Он был готов пуститься в плясовую, Когда б не средней барышне помочь… Дворец сиял серебряною крышей, Всё повторилось, словно в зеркалах. Но змей другой, — шестью главами дышит, А тоже сдох, как тот, увы и ах. Царевна то смеётся, то рыдает, Аж намочила в платьице подол. Дворец в яйце, змей тихо догорает, Иван простился и к сестре пошёл. А младшая, строптивая зараза, Жила в хоромах змея золотых. Ивана приняла она не сразу, Пришлось ей два яйца достать других. Тогда она не стала сумлеваться, Приветом от сестёр своих сильна, Ивана накормила и остаться Ему велела в спаленке она. А змей её был девятиголовый, Умён не по годам, хитёр и зол. И плюхнулся он тушей стопудовой На свой златой сияющий престол. Царевна тоже склянки заменила На всякий случай, думала она, Что змей без волшебства такая сила, Что, хоть бы с кем, а справится одна. Солдат победой был весьма утешен, Двоих чудовищ взял, как ни крути. Его поход и начался, успешен, И бой последний встренул на пути. Но вот он смотрит — змей-то, слава Богу! Сидит и пышет, хоть беги и плачь. Солдат дрожит, но день идёт к итогу, Он либо жертва, либо он — палач. Змей пропыхтел: «Ну что, спужалась, мошка, Поди, не видел стольких-то голов!» Иван промолвил: «Погоди немножко, Двоих я шлёпнул и тебя — готов!» Взъярился змей, хвостом швыряет мебель, От злости люстру оторвал с цепей… Но всё по плану в сказках, — быль и небыль, — И надо всё писать, как у людей. Про русский дух змей просто рвёт и мечет, Ивану гнёт, как шкуру будет драть, А наш солдат ему про чёт и нечет, Мол, неча, змей, заране душу рвать. Царевна кубок змею нацедила И белой ручкой смело подаёт, А змей её, ипическая сила, Хвостом обнял, да к сердцу так и жмёт! Иван стоит, смотреть нет сил, ярится, Как выпил змей свой расчудесный яд, Солдат отнял из лап его девицу И кочергой сбил бошки все подряд. Царевна плачет, ирода жалеет, Мол, он святой, меня не обижал, Однако же солдату душу греет, Что он совсем всех девок доспасал. Дворец законопатили в яичко, Потом пошли и вывели сестёр. А генералы этим милым птичкам Уж наверху затеплили костёр. Но вот одна загвоздка приключилась, Царевен-то достали, а Иван, Оставшись напоследок, эту милость В дырявый, видно, положил карман. Как вытащили младшую принцессу, Никто верёвку Ване не всучил. Все генералы — гады без подмесу. Герой-то наш совсем наивный был. Он слышал лишь приказы, да команды, Служил весь век с семнадцати годков, А потому от генеральской банды Наполучал затрещин и пинков. Но всё же он считал, что и принцессы На этих повлияют подлецов, Однако после эдакого стресса Им трудно было сохранить лицо. А генералы взяли с них подписку, Чтоб рядом духу не было солдат. Так генералы без большого риска Пошли на подлость. Кто в том виноват?

Иван один остался в подземелье. Прикинул так и так возможный шанс… Он выпил бы сейчас какого зелья, Но не имел в котомке даже шнапс. И тут он вспомнил про змеиный замок, Достал одно царевнино яйцо, Всё, как она, исполнил без помарок, И вот пред ним и замок, и крыльцо. Взошёл наверх, а там и стол, и яства, Поел солдат и, рюмочку приняв, Закончил тут же вмиг свои мытарства, Спать завалившись, сытый, как удав. Наутро встал в принцессиной постели, Весь оловянный замок обошёл, Но змеи, видно, лестниц не имели, Им и без лестниц, знамо, хорошо. Чего там только не было, диковин Заморских разных просто пруд пруди… «Попил, собака-аспид русской крови!» Иван подумал, — «ну же, погоди!», Собрал он оловянный дом в яичко, Открыл второе, что из серебра, А там узорны были даже спички, И всяко-разно досыти добра. «Вот так живут, подчас, иные люди, Увешают все стены, потолки, Но ничего полезного не будет У них в дому, раз дело не с руки. Мастеровых всё мене, бар всё боле, А особливо в чине, да писак, Но наша суетная злая доля Из нас князей не сделает никак. Мы то воюем, то ружьишки чистим, То строим генералам терема… Но сами так об ентом деле мыслим: Не от большого, стало быть, ума Живут в подобной роскоши бояре. Вот, доведись попасть им в переплёт…» С утра солдат был, кажется, в ударе, Как гаркнет: «Чёрт богатых разберёт!» Тут сразу чёрт и, этак, смотрит боком, Копытом бьёт, как иноходец, он, И хвост торчком… к нему солдат с наскока, Мол, ну, попался мне, держись, долдон! И хвать за рог нечистую-ту силу, И ну вертеть её и так и сяк… А чёрту уж ничто вокруг не мило, Кричит: «Пусти, рог оторвёшь, босяк! Проси, что хочешь, с этакой-то дури И душу мне не надобно в залог…» Солдат Иван лишь брови грозно хмурит, Да чёрту молча скручивает рог. Но, наконец, натешился детина, Вскочил нечистой силе на плеча, А чёрт лишь гнёт податливую спину, Да скачет по пещере сгоряча. Взнуздал его солдат, дворец упрятав В яйца глубоком сказочном нутре, И говорит чертяке: «Хватит прядать, Скачи наверх, нечистый, поскорей!». Тот только охнул, вздыбился и мигом Ивана вынес из дыры на свет. Солдат при том держал в кармане фигу, — Креста и фиги средства лучше нет От чёрных сил, ещё чеснок годится, Ведь ведьмы все боятся чеснока. Но ведьмы есть — страшней чертей девицы, Вы все встречали их наверняка. Да ладно бабы, но мужчины тоже Приноровились излучать гипноз. Посмотришь, ни хрена на ентой роже Нет ни ума, ни смысла, только нос По ветру держит, из пелёнок — в маги И, что ни маг, — обманщик и альфонс, — Рисует складно знаки на бумаге, Как будто с чёртом знается всерьёз. Спросил солдат нечистого: «Как ваши Относятся к гадателям земным?» «На них в аду свои наделы пашем», — Ответил чёрт, — «а ты неутомим, Гляжу, слезай, пора мне в преисподню, Да отцепись уже, неровен час, Мы оба челядь прогневим Господню, Катанье на чертях срамно у вас». Расстались мирно, ускакал нечистый, Иван котомку вскинул на плечо И по дороге зашагал с присвистом, — Она бродяг неведомым влечёт. Он коротко ли, долго возвращался Из стран далёких к русским берегам, Днём спал в лесу, а ночью полем крался, Чтоб замки в яйцах не дались врагам. Разбойников в ту пору было много, Их и сейчас по свету перечесть Едва ль возможно. Сколько нас у Бога, А не у всех есть совесть, ум и честь. Охотников несчётно до чужого, Иной берёт из зависти топор… Но у солдата с этим делом строго, Не мыслил о богатстве с детских пор И в генералы выйти не стремился, На них смотрел жалеючи, подчас. Он в бедах сильно духом закалился, Ещё колечко царское припас…

Солдат Иван, до кабака дошедши, Что у царёва города стоял, В нём заложил кольцо, чтоб жить полегше, Поесть и выпить в нумер заказал, Да расспросил кабатчицу, что прежде Ему дала один простой совет, Как генералов вызволить в одежде, Чтоб не оставить их без эполет. Она была сдобна, умна, красива, Честна и царских дочек посмелей, Что, в общем-то, совсем у нас не диво, И хорошо салоп сидел на ней. Короче, наш солдат в неё влюбился. Всех Акулин она была складней. Что говорить, он так бы и женился, Да денег нет, ведь всё, как у людей. Он шельмовать не стал, сказал ей сразу, Мол, так и так, кола нет и двора, А на тебя смотреть отрадно глазу, Да вот в кармане — грешная дыра. Есть, правда, три яйца, а в них хоромы, Но не привык я, вишь, чужое брать. Давай с тобой устроим по-простому, Как если б был я царский сын иль зять. Пообещаем верно ждать друг дружку, Пока написан вилами сюжет, Ну, а теперь налей мне пива в кружку, Других у нищих предложений нет… А слухи все стекаются поспешно И расцветают в кущах кабаков. Пока Иван пьёт пиво не безгрешно, На девку пялясь, без обиняков Царь дочерей спасителям сосватал. (Один с женой развёлся генерал, Вторая генеральша с местным хватом Сошлась — с министром). Чтобы не страдал Из них никто, царь с радостной царицей Решили двух героев улестить И так сказали: «Нашим двум девицам За генералов выйти, стало быть, А третья, коль отыщется солдатик, Что генералам вызвался помочь, Наденет тоже свадебное платье, На то она — меньшая наша дочь!» Девицы в рёв, но царь уверен твёрдо, Что поступает правильно как раз. Царица горностаев носит гордо И, чуть минутка выдастся, пасьянс Выкладывает, сходится всё ладно, Всё превосходно. Лишь одна печаль: Царевен выдать замуж всё ж накладно, А за военных разведённых — жаль. Но генералы врут и не краснеют, Мол, мы спасли их, жизни не щадя… На то она и есть страна-Рассея, Лжецам поверит, правде — погодя. Царевны стали думать, как постылых Им навсегда отвадить женихов. Недаром их по свету поносило Промеж разноплемённых берегов. Они к себе позвали генералов И говорят любезно при царе, Мол, мы теперь, приготовляясь к балу, Надеть решили платья при дворе Те самые, что во дворцах остались, Когда вы нас от аспидов спасли, Тогда-то мы немного растерялись И ни один наряд не сберегли, Но раз вы те дворцы с собой забрали, Мы думаем, и платья тоже в них… Лжецы им головами покивали, Пошли делить проблему на двоих В кабак знакомый, выпили, конечно, И плакаться кабатчице давай. Она всё повторила безупречно Ивану. «Больше им не наливай, Скажи придти наутро и с деньгами, Пусть принесут за платья тысяч пять!» Такие деньги можно, между нами, Сейчас бы миллионами назвать. Иван ночной порой — мешок на плечи И в чистом поле выстроил дворцы. Собрал одёжу, — мелочиться неча, — Чтобы не делать лишние концы, Принёс весь ворох, — платья, туфли, ленты, Сложил на месте, вся и недолга. Назавтра золотые эполеты С утра у двери. Вынес им слуга Три платья и кошель с деньгами принял… И генералы мчат во весь опор К царёвым дочкам. Час расплаты минул, В глазах у них опять горит задор. Не думают отпетые вояки, Откуда платья девичьи взялись, Они царевнам повторяют враки, А те, их видя, плакать принялись…

Царь думал думу, как ему отбиться От доброхотов. Много их, подчас, Жужжало в уши, мол, твои девицы От женихов рыдают каждый раз. Смотри, хлыщи они, каких немало! Что за уроды, вишь, один хромой, Второго рядом с первым не стояло, Не хром, так точно скорбен головой. Царь уж и сам в сумленьях заметался, Почёсывая скипетром бока, Но ведь отдать он дочек обещался, Как отбодаться, чтоб наверняка? Царица ищет в будущем приметы, На снах гадает, кутаясь в меха, Что толку с ней искать на всё ответы, Когда она к реальности глуха. Ей что петух, что курица — едино, А царь за всю Державу хлопотун… Вот, если б родила царица сына… Да уж давно на языке типун, Но всё с царицей сладу нет и ладу. Опять же, внуков хочется царю… А тут министры мутят до упаду… «Отстаньте все, я что вам говорю! Пущай хучь кто мне жалуется ноне, А свадьбе быть, назначу день и час!» Царь от себя своих министров гонит, И даже шут словил державу в глаз. А дочки затеваются по новой И генералам свой наказ дают, Мол, принесите нам тотчас обновы, Что во дворцах принцессы одиют. Нам даже змеи в этом не пеняли И были в моде нонешней сильны… Опять в кабак вояки побежали, Куда ж ещё, коль нет нигде войны. За туфли, да за ленты, да за шляпки Пришлось им снова выложить кошель. На этот раз у них горели пятки, — Брешь в капиталах выбита, не щель. Иван спросил с них денег ровно втрое, Обчистил генералов до трусов. И то сказать, где видано такое, — Отдали сами всё без лишних слов. Царевны-то давно уже смекнули, Что выбрался солдат из передряг, Но, как сказать родне, что их надули, Когда у всех границ топочет враг! И разве же цари когда поверят, Что лишь солдаты могут их спасти? Для генералов нараспашку двери, А для солдат — обойма хворостин. Опять царевны думу коллективно Ночной порой жужукают во тьме… Им всем обидно, больно и противно, Что не солдат — герой меж царских стен. Однако замуж тоже им не сладко Идти за тех, кто подлостью богат. Решили всё царю поведать кратко, А там, что будет. Выручит солдат. Они его сыскать решили сами, Уговорить явиться во дворец, Единогласно трями голосами. И пусть на них рассердится отец!

Карета мчит по городу, в карете, Седалищами пробуя ухаб, Сидят, как на гвоздях, царёвы дети, — Чей дух досель в скитаньях не ослаб. Они вдали от дома помудрели И возмужали, — польза есть во всём. И, если посмотреть, на самом деле Они бы горы сдвинули втроём. Язык, как говорят, приводит в Киев, А тут всего-то надобно кабак Сыскать с солдатом. Кони, торбы выев, Скакали борзо. Ваня тайный знак Расположил над дверью заведенья, — Дракон три жестяные сплёл главы… И девушки, увидев оперенье Дракона, вожжи, словно тетивы, Враз натянули, кони тут же стали. Царевны в дом вбежали, торопясь. Иван в корчме прижился без печали И восседал за пивом, чисто князь. Его невеста всё смекнула быстро, Кабак — на ключ, а пироги — на стол. И самовар запел в своём регистре, И разговор волнующий пошёл. Иван никак царю не соглашался Предстать пред очи, он, мол, не дурак. Раз с полководцами так облажался, То уж царю не дастся он за так. Царевны в рёв, к нему и так, и эдак, Мол, не губи, солдатик, будет срам, Коль отдадут нас замуж в форме бреда За подлецов, и с горем пополам Не доживём до старости, как пить дать. Тут Акулина встряла, молвив так: «Тем генералам не мешает всыпать, Принцесс отдать за вралей — полный мрак!» Ивану просто некуда деваться От четырёх, прижавших к стенке, баб. С одной-то спорить нечего пытаться. Он после пива стал в коленках слаб И согласился, но с одним условьем, Чтоб не забрили в армию его. Решил сменить солдатское сословье Он на очаг семейный. Ничего Ему вдогон подруга не сказала, Лишь три яйца в котомке подала. Иван же, озадаченный немало, В карету сел. Такие, брат, дела. А младшая принцесса, ровно кучер, На облучок вспрыгнула и — вперёд. Над всеми ними вновь сгустились тучи, Не Бог, так чёрт их точно разберёт….

Как скачет шут, глумясь и кувыркаясь, Так время мчит по кругу хоровод Своих минут. Мы, счесть года пытаясь, Запомнили хотя б единый год? Людская память, как мешок бездонный, В него попрятав зрелища и хлеб, Подчас, ведёт себя, как тать безродный, Образчик тварный, милостью судеб. По Образу — подобие невзрачно И век от века жиже и наглей, Хотя живёт оно столь зло и смачно, Что уж не видит скорбности своей. Его прогресс — в полётах над планетой, Где в облаках ни смрада, ни плевков, Лишь части испоганенного света, Что столь прекрасны из-под облаков. И то сказать, как люди ненасытны, Всего им мало, жаль, что жизнь одна. Да и когда они звучали слитно, И были ли такие племена? Раздоры, сплетни, драки, неустройства И жалобы, и требованье благ, — Всё это человеческие свойства, — Всего побольше надо и за так. И лишь народ, что, как рыбёшка, бьётся Над пропитаньем и ученьем чад, За малость Богу благодарен, солнцу, И каждому мгновенью жизни рад. И наш Иван строптивиться не мыслил, Он не искал богатства или благ, Лишь думал, как бы щишки не прокисли, Пока к царю он едет, так-растак. Царёвы дочки весело щебечут, Его пинают, щиплют, мол, чудак, Всё будет замечательно, и неча Тебе заране думать, будто враг Тебе папаша наш. Он благодетель Народам, самый мудрый, щедрый царь, С утра до ночи детушкам радетель И наизусть чтёт сто один тропарь. И, если что случается плохого, То тут не царь в потравах виноват. Казнит министра одного-второго И вот уж снова мил и тароват. К нему крестьяне ходят с челобитной, Не все доходят, — не его вина. Он хлебушек предпочитает ситный, Стерлядку и бокал-другой вина… Он спортом бредит, жаль, замёрзли реки, А до Крещенья дюже далеко… Наш царь-отец лишь только сморщит веки, Как все ныряют хором глубоко. И так за восхвалением папаши Они достигли цели вдругорядь. Эх, грешные нас губят мысли наши… Как пред царём, да с мыслями стоять! Но вот и трон готовят в тронном зале, Корону чистят, — вся горит огнём… Царю зипун и мантию подали, Сапожки из сафьяна уж на нём, Держава, скипетр, — всё вложили в руки, Царь гордо вышел в зал, воссел на трон… Нет для Ивана наигоршей муки, Чем глаз огонь прицельный с двух сторон: Придворные сквозь строй его пускают. И вот уж он, колени преклонив, Стоит пред самодержцем и не знает, С чего начать. Коротенький мотив Из «бе» и «ме», а дальше три принцессы, Ивана отодвинув, молвят так: «Мы все живём, как семечки под прессом, Нам выйти замуж — вовсе не пустяк! Предателей зовите генералов, Пускай расскажут, как спасали нас. Их у драконьих замков не стояло, Нас этот парень от драконов спас!» Тут царь нахмурил царственные брови, Корону снял и лысину поскрёб. Со всей своей родительской любови Сказал царевнам, помолчали чтоб. А шут уже куражится и скачет, К солдату лезет, бубнами звенит… Иван от напряженья чуть не плачет И так царю-папаше говорит, Мол, ты хоть верь, а хоть не верь ничтоже, Есть у меня в котомке три яйца. Мне обмануть тебя, помилуй Боже, Хоть одного покличь ты подлеца! Я вмиг построю три дворца царевнам, И выдавай их замуж опосля…. Но царь Ивану отвечает гневно: «Ступай отсель!» И, скипетром тряся, Приказывает кликать и царицу, И генералов, и пошёл разбор… Такое даже ночью не приснится, Ивану повезло, что он ушёл. Всё выяснилось быстро и кроваво, — У женихов все синие бока. Царица плачет так, что жалко, право, Но тут её вина невелика. Двух полководцев в синяках державных Забрили в рядовые и — в тюрьму. Ивану — честь и слов немало славных, И даже что-то ценное — в суму. Царёвы дочки так на нём и виснут, И каждая хоть завтра под венец. Стоит Иван, царёвой дворней стиснут, И ждёт, когда отпустят, наконец. Но тут и пир, и танцы, и фанфары, Гулянка понеслась во весь опор… Ивану же другой не надо пары, Что в кабаке скучает до сих пор.

Про царский пир написано немало, Рискну и я об этом рассказать, Хотя меня там рядом не стояло, Но ведь из умных книжек можно знать, Как там гуляли, потчевали всяко, Как пели песни, гусельки щипля, Как кости грызла царская собака, А шут их отнимал у кобеля. Как гости пили квас, меды и брагу, Как чернь ждала поблажек, не со зла Кормя трудом всю царскую ватагу, Пождя доесть объедки со стола. Двенадцать смен: икра, уха стерляжья, Фазаны, сом, две пары лебедей, Свиная туша, задница говяжья, Бессчётно уток, рыбы, глухарей… Всё это естся, пьётся, рты и руки Мелькают над роскошеством земным… Царица точит крылышко со скуки Куриное прибором золотым. Царевны тоже скромничают дюже, Одну лещину зубками грызут, А наш Иван за яствами не тужит, Знай, уплетает, что ему дают. Тут царь подвинул стул к нему поближе, Хоть стул тот был дубовый и резной, И говорит, мол, будешь не обижен, Как у Христа за пазухой, — за мной. Смотри-ка, девки все мои красотки, Царица дура, правда, — полбеды. И подливает Ваньке в кубок водки, — Ты, парень, выпей и смотри сюды. Бери любую дочку у гаранта, Гарант тебя назначит, кем ты хошь. Тебе положит пенсию и гранты, Да хоть полцарства, если унесёшь. В зятья ко мне драконы, вишь, ломились, И генералы были на слуху… Ну, что ты скажешь? Вот же наша милость! А не согласен, вздёрну на суку! Иван взопрел тот час предсмертным потом И поперхнулся булкой с имбирём. Царю ответить надобно хоть что-то, А он застыл над блюдами дубьём. Царь подал знак всего двумя перстами, Ивана под микитки поднял страж И в башне над садовыми вратами Тот час же запер. Спи, соколик наш. Да, у царей доходчиво и просто, — Не станешь если голову клонить, Её тебе отрубят, будешь ростом С шута и даже меньше, может быть. Солдат взгрустнул, печалуясь немало, Кумекать стал, гадать на трёх рублях… Принцесс-то разных по свету навалом, А вот любовь одна, — увы и ах. Тут кто-то в дверь поскрёбся тише мыши, И ключ в замочной скважине запел. Иван шаги во тьме босые слышит, Ну, думает он, ангел залетел. Глядь, подошла царевна, рот закрыла Ладошкой белой, Ваньке говорит, Ты, дескать, брысь отседова, не мило Нам всем троим, да в нищебродский быт. Мы на пиру прикинулись публично, Чтобы от нас народ не отвратить, Теперь тебе я заявляю лично, — Нам за солдата замуж не иттить. Стирай тебе портянки-телогрейки, Нет, мы за прынцев с сёстрами пойдём! Но мы, к тому, совсем не лиходейки, Тебя от смерти, стало быть, спасём. На, надевай моё вот енто платье, Оно расшито камушками сплошь, Беги, пока здесь не приспела сватья, У этой сватьи жалости — на грош. Иван кой-как напялил кринолины И дёру дал от смерти в тот же миг. Царевна, проводив за дверь детину, Сестрицам свой явила ясный лик… Иван бежал, не чувствуя дороги, К утру приспел к кабатчице своей, И унесли они из царства ноги, Спаси нас Бог от милости царей! На платье-то царевнином и вправду Сияли бриллианты ярче звёзд. Солдат, однако, получил награду, А от кончины спас его Христос. И то сказать, что делать с царской дочкой, С ума сойдёшь с капризов и манер, Пусть генералы дарят ей цветочки… Иван теперь простой миллионер. Они с Акулькой в церкви обвенчались И нарожали множество детей, Поскольку в этом оченно старались И были впереди планеты всей. Любовь — она такая, что ни случай, Нуждается в проверке, как впервой. Среди Иванов нет папаши лучше, Кто за любовь ответил головой. А где живут, ей-Богу, я не в курсе, В заморских странах или у родни, Царь не везде у подданных откусит От воли вольной… Побежали дни В покое, счастье, щебете дитячьем, Скотина, пашня, сад и огород… И царь в своём семейном настоящем По-царски, а не впроголодь живёт. Принцесс давно по странам разобрали, — Царёвы дети не теряют спрос, Они бытуют вовсе без печали, И пишут папе письма. Но вопрос Один предвижу в сказки окончанье, Куда девались яйца из дворцов. Не думайте, что я пожму плечами, Мол, мне откуда знать, в конце концов. Скажу вам так: всё путалось на свете, Сменялись царства, таял вечный лёд, Над пропастью в траве играли дети — Солдата ли, царевен, кто поймёт. Они играли судьбами и кровью Плескали и своею, и чужой Со всей своей неистовой любовью, Сплетались, словно ветры над межой. Они ценили только хлеб и злато, И, может быть, состарились уже, Но, как и прежде, лезут брат на брата, Чтоб поделить те яйца Фаберже…