Скучно Мише одному в пустом доме. За окном туман и, словно просеиваясь сквозь сито, моросит и нагоняет тоску серый, унылый дождик. Да если бы только дождик! Едва он кончится, идёт снег. Идёт и идёт, идёт и идёт, тихо-тихо, медленно-медленно, нудно-нудно, словно всё время думая: идти или остановиться, остановиться или идти. Побелели крыши и завалинки, заборы и деревья. Всё кругом белым-бело, как в тетрадке. Только одна лишь дорога темнеет и вьётся до самого леса. А куда она уходит потом? Не знает этого Миша. И откуда знать, если не разрешают ему выходить из дому в такую непогодь. Впрочем, и самому-то ему не хочется выходить. Что там делать, раз нет никого!

Подсел Миша к окну, смотрит на улицу, ждёт, не появится ли что-нибудь интересное. А что и кто может появиться в такую сырую и холодную погоду? Вот женщина прошла под окном. Торопливо прошла, чтобы поскорее уйти от снега и дождя. И снова нет ни души.

Ива стоит одиноко. С сиреневого куста облетели все листья. А вот за плетнём — там рябина, а на её макушке — оранжево-красные ягоды. Увидел их Миша и как-то теплее стало на душе: лето вспомнил. Ах, лето, лето, зачем же ты ушло! Как хорошо было, радостно, весело! Бегай, играй сколько хочешь. Весь день. А дни летом длинные-предлинные, как удочки…

Когда ещё вернётся лето! За этим снегом и дождём не видно красного лета. Кажется, всегда будет холод и слякоть и всегда придётся дома сидеть.

Старшая сестрёнка Аня в школу ходит. Ей не скучно. Правда, вставать надо рано. Миша видит, как она утром завтракает наспех, выбегает из дому, на ходу застёгивая пальто. А он может спать сколько хочет. Но, несмотря на это, он очень завидует Ане. Конечно, ей в школе весело, раз она так туда спешит.

Нынешней осенью Миша тоже просился в школу, да не приняли его. Мал, сказали, и здоровьем слабоват.

Вот и сидит Миша один.

У соседского мальчика Вовки хоть брат есть. Вовке кроликов принёс. Беленькие такие, пушистенькие.

А глаза красные. Вовка говорит, это для того, чтобы машина их не сбила, когда они на улице травку щиплют. А у кошки — ещё лучше: её машина даже ночью заметит — у неё глаза и ночью светятся, как жучки-светлячки.

Поймать бы много-много светлячков и пустить их по всему дому. Вот стало бы светло!

Мама рассказывала, что в тёплых странах светлячков полным-полно. Как у нас воробьёв.

Воробышки! Вот они. Нахохлились. Холодно и им. Хотя они все друг на дружку похожи, а всё-таки разные. Вон тот, что справа, — самый большой и, наверно, самый сильный. А рядом с ним — совсем маленький. Кем он большому приходится? Сыном или внуком? У него силёнок маловато. Так же, как у Миши. А где живут воробышки? Под стрехой сарая. Там их гнёзда. Там они спят. Можно было бы их поймать. Только высоко, рукой не достанешь. Да и зачем? Пусть живут себе на здоровье. Не было бы им только холодно. И голодно.

Эх, в самый раз бы вынести воробышкам на крыльцо миску пшена. И крикнуть: «Эх вы, воробышки, умные головушки, вот вам еда, скорее сюда!» Да ведь нельзя на улицу-то…

И время словно на месте стоит. Как на картине. Тикают на стене часы, движутся стрелки. А у Миши всё как было, так и есть. Скорее бы Аня из школы вернулась.

Но бывает же в жизни, как в сказке. Только подумал так Миша, как сразу, в то же мгновение, появились на улице сперва Анины подруги, а следом за ними — и сама Аня. Вот уж она и во дворе. Бежит, портфелем размахивает.

Миша вскочил и побежал открывать сестрёнке дверь.

Ещё она и в дом-то не вошла, а Мише уже весело. Теперь он больше не один.

… — Будет у тебя теперь новый товарищ, — сказала вечером Мише мама. — Сегодня к нам семья из совхоза приехала. У них мальчик есть, тебе ровесник.

— А как его зовут? — оживился Миша.

— Об этом ты сам его спросишь. Увидишь его — выходи на улицу.

На следующее утро Миша снова уселся у окна и стал смотреть, не появится ли этот новенький мальчик. Но никто не появлялся час, другой. Тогда Миша отчаялся и снова заскучал. Достал кубики и принялся строить домик. Домик получился маленький. Для игрушечных людей не годится. Разве только для игрушечной собаки конура. Вот и принёс Миша глиняную собачку, поставил её возле домика и зачем-то надел ей верёвочный ошейник.

Настоящей собаки у Миши не было. Правда, он иногда играл с Вовкиной. Но чужая собака — всё-таки не то. Своя — она своя и есть, а чужая — чужая. Но на худой конец сейчас и с Вовкиной поиграл бы. Глянул на всякий случай в окно — а вдруг она окажется там. Но нет, собаки не было. Зато возле липы увидел Миша мальчика, который держался рукой за ветку и раскачивал дерево.

Миша оделся, взял санки и вышел.

И зачем было так долго дома сидеть? На улице, оказывается, не так уж и холодно. Снег идёт. Мягкий, мокрый.

— Не надо дерево ломать, — сказал Миша мальчику. — Это наша липа, мы её сами посадили.

— А зачем вы её посадили? — спросил мальчик.

Миша не ждал такого вопроса и не знал, как ответить.

Он шмыгнул носом и сказал то, что говорят все люди, когда не знают, что сказать:

— Так надо.

И вместо настоящего ответа сам задал вопрос, потому что спрашивать всегда легче, чем отвечать:

— А ты зачем ломаешь?

— Я не ломаю, только семена с макушки стряхиваю.

— Какие такие семена? И зачем?

— Съем их, вкусные.

— Их не едят.

— Кто не ест, а я съем. Я всё ем, потому вот и толстый такой. Видишь, какой?

— Вижу. Только не толстый ты. Я знаю одного толстого, вот он — толстый.

— Ну и пусть. Зато я сильный.

Тут Миша спорить не стал. Чтобы узнать, сильный этот мальчик или нет, надо бы с ним побороться.

А бороться Миша не умел. Поэтому он поспешил переменить тему разговора.

— А ты откуда приехал?

— Из совхоза.

— А-а-а… — Миша догадался, что это тот самый мальчик, о котором говорила мама.

— А где ваш совхоз?

— Там, — и мальчик махнул рукой куда-то в сторону леса. — Знаешь, какие у нас горки! На твоих санках и не скатишься.

— Почему?

— Сломаются.

— Так ведь они железные.

— Всё равно. Там однажды даже тракторные сани сломались.

— Неужели вы на тракторных катались? — удивился Миша.

— Да нет, что ты! — дружелюбно усмехнулся мальчик. — На них кирпичи с силикатного завода везли. Трос оборвался, сани под гору скатились и прямо в яму угодили. Эх, видел бы ты, сколько потом из ямы этой кирпича вытащили! Целый дом можно построить. Большой-большой, в сто этажей! — и мальчик высоко поднял руки в чёрных шерстяных варежках.

— Стоэтажных домов не бывает, — сказал Миша. — Я с папой в Москве был, так даже там таких нет.

— Там нет, а у нас в совхозе были.

— Были да сплыли.

— Никуда они не сплыли, а на месте стоят. У-у какие! Залезешь на крышу, и всё видно — далеко-далеко.

— Неужели? — удивился Миша, уже поверив мальчику. — И наш город видно?

— А как же!

— И наш дом?

— Конечно. Только с высоты ваш дом покажется вот такусеньким, — и мальчик, сняв варежку, показал Мише самый-самый кончик самого-самого маленького пальчика, который называется мизинцем. — Да что дом! И тебя видно, когда ты на санках катаешься.

— Я… катаюсь… — Миша смутился и опустил глаза: ему стало ясно, что мальчик говорит неправду: ведь Миша вышел сегодня с санками впервые за эту зиму. И неожиданно для себя самого сказал:

— А у меня собака есть.

— Где же она? — обрадовался мальчик.

— У соседей.

— А говоришь — у тебя.

— А я всё равно с ней играю.

— Играть — это мало. Вот если бы твоя…

— Захочу — будет моя. Вот пойду и позову.

И он подошёл к Вовкиному двору и свистнул, нисколько не надеясь, что собака явится на его зов. Но она явилась!

И тогда Миша схватил её за ошейник и сказал мальчику:

— Вот видишь: не моя, а моя!

Но мальчик искоса глянул на Вовкину собаку и пробормотал:

— Разве это собака? Вот в совхозе была собака так собака — с лошадь! Катала она нас.

— Верхом?

— Почему верхом? В сани её впрягали, и всё. Ух, катались, го-го!

— Когда моя вырастет, я её тоже запрягу.

— Эта не вырастет. Никогда. Маленькая собачка — до старости щенок, — с видом знатока проговорил мальчик. — Та в этом возрасте с меня ростом была.

— Знаешь что? — закричал Миша. — Вот что! Неправду ты говоришь. Неправду, понял? — И он повернулся, чтобы уйти.

— Постой! — мальчик схватил его за рукав. — Это я, я неправду говорю, да?

— Ты, ты, ты! — сердито кричал Миша.

Говорить больше было не о чем.

Мальчики, словно петушки, встали друг против друга, нахохлившись. Ещё секунда, и началась бы настоящая битва.

Но тут вмешалась Вовкина собака. Она схватила новичка зубами за полу пальто и, угрожающе урча, попятилась назад.

— Пусти! — замахнулся на собаку мальчик.

Но она и не подумала его отпустить.

Тогда мальчик пнул её ногой, и она, взвизгнув, отлетела в сторону.

— Эх, ты, — укоризненно произнёс Миша. — Нашёл кому силу свою показывать.

Он взял собаку на руки и пошёл домой.

В этот день он уже не выходил больше на улицу. Никакой охоты не было теперь не только играть, но даже встречаться с этим хвастунишкой.

Но дети недолго помнят обиду.

Уже на следующее утро Миша и новичок снова были вместе. И опять повторял на каждом шагу новый Мишин знакомый:

— Это что! Вот у нас в совхозе…

Однажды рано утром разбудил Мишу какой-то странный, негромкий стук. Мальчик повернулся на другой бок и попытался снова уснуть, но стук не прекращался. Миша открыл глаза.

Что это? Мышь, что ли? А о чём думает кот? Протянул руку — кота Васьки в ногах не было, уже убежал.

Миша сел на постели, спустил на пол босые ноги. Потёр глаза и только тут догадался, что стучат в окно.

Подошёл к окну, раздвинул занавески, прижался своим широким лбом к стеклу. И только тут увидел птичку, которая тоже заметила его, подняла свою пушистую головку со взъерошенными жёлто-синими пёрышками и стала не мигая, очень внимательно и настороженно смотреть на мальчика.

— Сини-и-ичка! — обрадовался Миша. — Это ты! Фить-фить-фить! — И Миша постучал пальцем по стеклу.

Синичка испугалась, вспорхнула и, отлетев в сторону, уселась на балкон соседнего дома. А оттуда продолжала смотреть на Мишу.

— Что смотришь? — спросил её Миша. — Ну что? Почему не стучишь в соседское окно, как стучала в моё? Неужели знаешь, что дядя Саша и тётя Оля на работе и что нет у них такого мальчика, как я, и тебе не с кем поиграть? Ах ты, хитренькая! Но ведь и у меня нет времени с тобой баловаться. Вот поем сейчас и пойду на санках кататься.

Произнеся такую длинную речь, Миша вернулся к своей постели, убрал её, умылся и пошёл на кухню. Но едва взялся за сковороду с жареной картошкой, услышал снова: тук! Тук-тук-тук! Тук-тук-тук! Тук!

— Опять ты! — засмеялся мальчик. — Ты уже, наверно, позавтракала. А я вот только собираюсь. Или дразнишь меня? — Миша открыл форточку и свистнул: — Фить!

— Ах, ты уже здесь! — услышал он голос сестрички Ани. — А я на цыпочках хожу, боюсь тебя разбудить. С кем ты тут разговариваешь?

— Тише! Вон, видишь, синичка!

— Ага! Ой, какая хорошенькая! Она замёрзла, бедненькая. Знаешь, как сегодня на улице холодно! Птичка голодная, даже на лету замёрзнуть может. Давай-ка мы с тобой отыщем пшено и накормим её!

Птичка словно поняла, что сказала девочка. Она взмыла к самому верху оконной рамы и радостно летала так, чтобы дети всё время видели её, а время от времени приближалась к окну и два-три раза ударяла клювом в форточку.

Только и слышалось: тррр! Тук-тук-тук! Тррр! Тук-тук-тук!

— Вот оно, пшено! — радостно воскликнула Аня. — Нашла! Но как его сыпать? Если прямо в снег, оно там затеряется.

— Сделаем кормушку, — решил Миша.

— А как?

— Как, не знаю… Но постой, постой, я, кажется, что-то придумал!

Он помчался в соседнюю комнату и принёс оттуда кусочек хлеба и верёвку. Верёвкой перевязал хлеб крест-накрест и, взобравшись на подоконник и держа верёвку за свободный конец, забросил хлеб в форточку.

— Слезай оттуда. И — тссс! Молчок! — прошептала Аня, боясь спугнуть птичку.

Затаив дыхание и не смея пошевелиться, наблюдали дети за синичкой. Птичка осторожно приближалась к хлебу. Прыгнет, остановится, посмотрит по сторонам. Потом снова короткий скачок. Очутившись рядом с хлебом, не сразу стала его клевать, а сперва осмотрела со всех сторон. И лишь убедившись, что всё в порядке, синичка принялась за еду. Клюнет раз, поднимет голову, посмотрит. Клюнет другой раз — и снова все предосторожности.

— Ешь, ешь, не бойся! — закричал Миша, у которого лопнуло терпение.

— Не шуми! — одёрнула его Аня. — Сейчас улетит!

Однако синичка не только не улетела, но даже и не тронулась с места. Она только зацинькала: «Цинь! Цинь! Цинь!»

Словно кого-то звала.

И в самом деле, спустя мгновение, прилетела ещё одна, только поменьше.

— Это её дочка! — прошептал Миша.

— Молчи!

Мама и дочка посмотрели друг на друга и дружно стали клевать хлеб с двух сторон.

Миша радостно рассмеялся. На этот раз Аня не стала шикать на него, а засмеялась вместе с ним.

А птички завтракали, не обращая ни малейшего внимания на своих добрых покровителей.

… После этого, едва заслышав стук в окно, Миша торопится к окну, чтобы забросить в форточку очередную порцию хлеба на верёвочке. И каждый день ему радостно: он ведь теперь не просто Миша, как был раньше, а друг пернатых!

Хорошо весной на берегах реки Мокши! Просторны заливные луга, а воздух такой, что дышишь и не надышишься тонким ароматом клейкой сосновой смолы и сочных лесных трав.

В мае здесь собирается так много разных птиц, что люди называют это скопище «птичьим базаром». Каких только голосов не услышишь на этом «базаре»! От зари до зари не смолкают соловьиные трели. Где-то вдали кукует кукушка. Жалобно кукует и грустно. Она ведь не вьёт гнёзд, птенцов своих подбрасывает в чужие, вот и прозвали её за это бездомной. Заметив приближающуюся опасность, громко и тревожно стрекочут сороки. Кричат грачи. Что там у них случилось? Ага, вот оно что! Один маленький грачёныш-несмышлёныш увидел, как высоко в небо поднялась его мама, и прыгнул следом за ней, да не полетел, а шлёпнулся на землю. Вот теперь и лежит он, растопырив свои слабенькие крылышки, прижался к высокой траве, дышит тяжело, натужно. А над ним, громко крича, летают старые грачи. Жалко грачёныша-несмышлёныша и людям. Вот какой-то мужчина взял его осторожно, чтобы не причинить ему боль, и хотел посадить на сосновый сук.

— На земле оставлять нельзя. Кошки съедят.

Но тут подоспел Миша:

— Дяденька, дяденька, не надо! Он оттуда свалится, упадёт, разобьётся. Лучше мне его отдайте. Я кормить его буду, ухаживать за ним.

— Что ж, коли правду говоришь и не обидишь, бери.

Взял Миша грачёнка. Забот поприбавилось, но ведь и радостей — тоже.

Вспомнил, что на днях выбросила мама сломанную пластмассовую тарелку. Пошёл, поискал на том месте, нашёл, домой принёс. Хлеба туда накрошил, печенья и поднёс своему приёмышу.

— Ешь, маленький, ешь! Есть будешь хорошо — поправишься быстро, окрепнешь.

Поднял, растопырил грачёныш свои пёрышки, чёрные как смоль. Не ест, молчит, будто ничего не видит и не слышит.

Прямо до слёз Мишу довёл. До вечера Миша с ним мучился. А вечером принёс ему макароны. Грачёныш их, видать, за червяков принял и от радости даже крылышками затрепыхал. И давай макаронину за макарониной уплетать.

И даже когда кончились макароны, рот не закрывал, а требовал ещё. Миша ему тогда и хлеб, и печенье скормил. То самое, которое раньше грачёныш и видеть не пожелал. Да ещё две картошины. Крупные! А когда всё это съел грачёныш, Миша прошептал:

— Яшка!

А потом чуть громче:

— Яшка!

И опять, теперь уж совсем громко:

— Яшка, Яшка!

Сыт был грачёныш, понравилось ему такое имя, и он довольно запищал.

— Ну, значит, Яшкой тебе и быть, раз согласен, — сказал Миша.

Постепенно привык к мальчику птенец. И если Миши долго не было дома, тоскливо пищал и суетился.

— Соскучился, Яшенька, вижу, — говорил Миша, возвращаясь домой. — Ну ничего, теперь дома буду.

От хорошего ухода и ласкового отношения быстро поправился грачёныш и окреп. Теперь уж он и вырос, и научился летать. Бывало, выйдет Миша на улицу, оставит грачёныша в комнате, а с улицы крикнет:

— Яшка, ко мне!

И птенец захлопает крылышками и прямо в форточку к Мише летит. Сядет другу на плечо и по сторонам озирается.

«Он теперь от меня никуда не уйдёт, я ведь не раз уже отпускал его на волю, а он полетает, полетает и ко мне возвратится», — думал Миша.

Но вот однажды после такого Яшкиного «вылета» в форточку увидел Миша, что в небе летят грачи. Взял он птенца на руки, погладил, глянул в вышину и что было силы подбросил грачёныша вверх.

— Лети, Яшка!

Яшка и полетел. И видать, стаю догнал, с нею и исчез.

Прошёл час, другой, третий, а он всё не возвращался.

— Яшка, Яшка! — кричал Миша.

Но всё напрасно.

А к вечеру Яшка вернулся сам.

Поскучал с недельку, а потом снова стал весёлым и озорным. Так до сих пор у Миши и живёт.

Как-то раз летом пришёл ко мне Миша и говорит:

— Пойдём посмотрим!

— А что там такое?

— Да вот жучок какой-то совсем разленился, пешком не хочет ходить, автобус себе придумал.

— Автобус?

Миша подвёл меня к старому пню. Около пня я увидел червяка, на котором верхом ехал жук. Я захохотал; жук, видимо, испугался, расправил крылышки и улетел. Но через минуту он снова появился, снова сел на червяка, но на этот раз не поехал на нём, а вцепился в него и, поднявшись в воздух, потащил его за собой.

— А знаешь, куда он его понёс? — спросил меня Миша.

Я только пожал плечами в ответ.

Тогда Миша показал мне дырочку в асфальте.

Оказалось, это был не жук, а каменная оса, которая умеет пробивать даже самые твёрдые камни.

Недавно к Мише приехала бабушка. Миша очень обрадовался: с бабушкой всегда веселее. Ей можно всё рассказывать, она ведь никуда не торопится, выслушает, порассуждает.

— Бабушка, смотри — голуби прилетели! — сказал он ей однажды.

Бабушка, хотя и была занята на кухне приготовлением обеда, отозвалась.

— Это к добру, внучек, — сказала она, входя в комнату. — Издавна говорят, что голуби счастье приносят. Смотри не спугни их. И давай-ка их накормим.

Бабушка принесла в мисочке пшено и отдала внуку.

Миша взял мисочку и выбежал на балкон.

Голуби увидели его, испугались и улетели.

— Эх, ты! — сказала бабушка. — Опять поторопился. Надо было потихоньку выйти. А ты так носишься, что не только голубей, но и слона испугаешь.

— А чем же я их испугал? — удивился Миша. — Я ведь их не трогал!

Тогда бабушка неожиданно подошла к Мише и трижды хлопнула в ладоши у него перед носом.

Миша вздрогнул, попятился назад и прищурился.

— Что, испугался? — засмеялась бабушка. — А ведь и я тоже тебя не трогала. Вот так и голуби: боялись, что ты их станешь ловить.

— А я не насовсем бы их ловил. Подержал бы немножко и отпустил.

— Но они-то этого не знали. Ты их лучше и не пробуй ловить. Пусть живут себе, как им нравится. Только корми их каждый день.

Тогда они к тебе привыкнут, полюбят тебя, тебе незачем будет их удерживать — сами к тебе будут прилетать.

Так Миша и сделал. И голуби перестали его бояться.

— Ну вот, а я что тебе говорила? — радовалась бабушка.

Голуби стали садиться Мише на руки, и он их гладил. А когда улетали и Миша их звал, они прилетали даже на его голос. Хорошо!

Но вот пришло лето, бабушка стала собираться к себе домой. Папа и мама попросили её взять с собой Мишу и Аню, потому что сами они уезжали отдыхать куда-то на берег моря.

На вокзал пошли все вместе. Отец нёс чемодан, в который были уложены Мишины и Анины вещи, мама — сумку с продуктами. Миша тоже шёл не с пустыми руками. Он нёс корзинку. Сверху Мишина корзинка затянута была белой материей и завязана. Никто не знал, что у него там. Пока Миша донёс свою корзинку до вокзала, несколько раз менял руки.

— Тяжело? — спросил отец. — Давай помогу.

— Нет! — ответил Миша. — Я сам.

До бабушкиной деревни ехали не только поездом, но и автобусом. А потом ещё шли километра три пешком. Свою корзинку Миша всё время не выпускал из рук, никому не передавал и не доверял. В бабушкин дом не понёс, а поставил на скамейку у крыльца. А когда развязал, с шумом выпорхнули оттуда голуби. Его, Мишины, голуби. Они поднялись высоко в небо и вскоре скрылись вдали.

— Ничего, — сказал Миша, — всё равно они вернутся ко мне. Я ведь показал им место, где теперь буду жить. Они знают, куда прилетать.

— Посмотрим, — усмехнулась Аня.

— Увидим, — сказал Миша.

Но голуби не прилетели ни на следующий день, ни через неделю. Миша поскучал, поскучал и отправился на пруд. Там сидел какой-то мальчик и удил рыбу.

— Ты чей? — спросил он Мишу. 

Миша не знал, как ответить: «папин», «мамин» или «бабушкин».

И сказал «бабушкин», потому что папа и мама были далеко.

— А кто твоя бабушка?

— Ну как это «кто»? Бабушка, и всё.

— А где её дом?

— Ну, там, где я неделю назад голубей выпустил.

— Вот те на! — засмеялся мальчик. — Откуда же я знаю, где ты неделю назад голубей выпускал! Смешно, честное слово! А откуда приехал-то?

— Из города.

— Из Москвы?

— Нет, из Саранска.

— А зачем?

— Что зачем?

— Приехал зачем?

— Рыбу ловить.

— Удочкой? Удочкой не поймаешь.

— А ты же удочкой ловишь.

— Так то я.

— А ты кто такой?

— Я? Я.

— А-а! — засмеялся теперь Миша. — А я-то думал, что ты — это я, а я — это ты!

— Ишь умный какой! Всё равно удочкой не поймаешь.

— А чем же?

— Корзиной.

— А у меня корзина есть.

— А хорошая? Не дырявая? Тащи её сюда! Я свою бы принёс, да живу далеко.

— А моя бабушка здесь рядом. Угловой дом её, с железной крышей. — Миша проговорил всё это одним духом — так обрадовался, что появилось у него дело и появился друг, с которым даже рыбачить можно.

Он бегом помчался за корзиной, и не прошло и десяти минут, как был уже снова на берегу.

— У-у, вот это корзина! — обрадовался мальчик-рыбак. — Интересно, что в ней носят?

— Я голубей в ней привёз. Только улетели они, как только мы приехали, и вот до сих пор не вернулись, — грустно рассказывал Миша. — Не знаю, живы они или нет, чем питаются.

— За голубей не беспокойся, — успокоил Мишу мальчик-рыбак. — Они не пропадут. На колхозном току есть им чем подкрепиться, вот они и не теряются. А тебя как зовут? — неожиданно спросил он.

— Миша.

— А меня Санька.

Вода в пруду кажется синей. У берега — высокие камыши да осока. Над водной гладью, словно маленькие аэропланчики, летали какие-то жучки.

Миша засмотрелся на них.

— Это стрекозы, — сказал Санька. — Первый раз видишь, что ли?

Но Миша и в самом деле видел их впервые в жизни и никак не мог отвести от них свой любопытный взгляд.

Санька, видать, понял это, усмехнулся снисходительно, покачал головой, подождал с минуту, потом сказал:

— Ладно, ещё насмотришься. А сейчас в воду вон там залазь, рыбу сюда гони, прямо в корзину… — И сам, как заправский рыбак, тоже спрыгнул в воду и пристроил корзину где-то на дне.

Миша остановился в нерешительности.

— Прыгай, не бойся!

Тогда Миша зажмурил глаза и так, с закрытыми глазами, и полез в воду, туда, куда указал Санька. Там стал бултыхать руками и ногами, гоня рыбу в сторону Саньки.

— Хорош! — крикнул Санька через несколько минут.

Но когда он вытащил корзину со дна, в ней оказались всего-навсего две зелёные лягушки. Одна из них тут же прыгнула в воду — и была такова.

— Вторую хватай! — закричал Санька.

Миша схватил лягушку сразу двумя руками, но и она оказалась такой скользкой и холодной, что удержать её он не смог.

— Да и не жалко, — сказал Санька. — На кой они! Их таких запросто можно наловить хоть сто, хоть тысячу.

Он поставил корзину снова и пошёл к Мише, перепахивая ею воду. На этот раз улов был получше: два небольших карасика и несколько крохотных хвостатых головастиков.

Мальчики вытряхнули добычу на траву.

— Карасей оставь, а головастиков обратно в воду! — скомандовал Санька.

Как-то так само получилось, что он оказался на правах командира. Миша и не собирался ему перечить, он с радостью выполнил бы его приказание, да вот беда: не знал он, где караси, а где головастики. Он принялся собирать в Санькину банку всех рыбёшек подряд.

— Ну-у вот! — недовольно проворчал Санька. — А ещё рыбачить приехал! Знать надо: эти вот головастики — это будущие лягушки. — И он одним махом вышвырнул их в воду.

Потом Санька выкопал на берегу ямку, налил туда воды и переложил карасей из банки в ямку.

— Мы ведь много ещё поймаем, в банке места не хватит, — сказал он.

Третьим заходом он зачерпнул одну рыбёшку и одну лягушку.

— Дай мне теперь корзину подержать, — попросил Миша.

— Успеешь, — ответил Санька таким тоном, будто Мише надо было ещё долго учиться, прежде чем можно будет доверить ему корзину. — Надо ведь ещё хоть одного карпа поймать. Их много здесь, в прошлом году знаешь сколько из питомника привезли!

Карп — рыба хорошая. Карпа Миша видел: мама из магазина приносила. Вот самому бы карпа поймать! Но Санька ему пока не доверяет… И Миша тяжело вздохнул.

Санька продолжал орудовать корзиной. Он не просто ставил её и тащил под водой, а управлял ею, как управляют автомобилем или даже самолётом. А Миша оставался на роли подручного, всё только подгонял и подгонял рыбу. Но улова никакого не получалось, хотя воду через корзину пропустили, наверно, уже раз пятьдесят.

— И куда только вся рыба попряталась! — с досадой проговорил Санька. — Отец-то ведь каждый раз вон сколько приносит!

— А может, к плотине вся ушла, — робко высказал предположение Миша. — Там вода чище, чем здесь. Айда туда, а?

— Нет, там не для нас — глубоко. Ты небось и плавать-то не умеешь?

— Нет. А ты?

— Я как рыба плаваю, даже пузыри умею пускать. Могу и тебя научить, если хочешь. Это нетрудно. Главное — голову выше держать и ногами как следует работать.

Миша ответить не успел.

Кто-то громко звал его:

— Миша! Домой!

— Это вон тот старик тебя кличет, — сказал Санька, указывая в сторону кустов. — Я его знаю. Он гусей колхозных пасёт.

— Он дедушка мой, — сообщил Миша.

— A-а! Ну ладно, иди, а завтра опять сюда приходи, я здесь с утра буду. Корзину забери.

— Ну, много наловили? — весело спросил Мишин дедушка, приближаясь к ребятам. — Покажите.

— Штук тридцать, — ответил Санька небрежно, будто бы само собой разумелось, что он должен много поймать.

— Ого! А где они? Покажите.

Санька подвёл Мишиного дедушку к ямке. Но там рыбы никакой не оказалось.

— Может, не в эту ямку рыбу пускали? — сказал дедушка.

— Да нет, в эту, вот и метка моя — трава завязана.

— Так куда же она подевалась? — чуть не заплакал Миша.

Дедушка поднял голову и посмотрел в небо. Там летала какая-то птица.

— Вон кто рыбкой вашей полакомился, — засмеялся дедушка. — Коршун. Глаз у него острый, с высоты видит, чем поживиться.

Теперь уже удивился не только Миша, но и сам Санька, считавший себя настоящим рыбаком.

На следующий день Миша встал очень рано, чтобы поскорее успеть к Саньке. Но Санька сам прибежал к нему.

— Знаешь что, — сказал он, — давай сегодня на рыбалку не пойдём, а лучше посмотрим на змей. Знаешь, сколько их у нас!

— Столько же, сколько карпов, — усмехнулся Миша.

— Не веришь, да? — немного обиделся Санька! — Ну вот увидишь!

И правда: едва подошли мальчики к колхозному парнику, Санька указал пальцем на высокую траву:

— Вон там.

Подошли ближе.

— Ой! — вскрикнул Миша, увидев, как копошится что-то в траве.

— Не бойся. — Санька снова принял покровительственный тон. — Это ужи, они не кусаются. — И он наклонился, а мгновение спустя распрямился, держа в каждой руке по змее, похожей на чёрный кнут. Змеи то и дело высовывали изо рта свои маленькие раздвоенные язычки.

— Это жала, да? — испуганно спросил Миша, отбежав на несколько шагов в сторону.

— Нет, это язычки, — с видом знатока сказал Санька. — У них жал нет. На, держи одного!

— Не хочу! — ответил Миша, отбежав ещё на несколько шагов. — Ну его, ещё укусит!

— Вот чудак! Да говорят же тебе, что это ужи, они не кусаются! — повторил Санька.

— А если укусит? Охота потом в больнице лежать!

— Ну смотри, как хочешь, — сказал Санька и запустил ужей себе за пазуху. — Пошли. — И он направился в сторону дороги.

Миша, всё ещё держась поодаль, поплёлся за ним.

Вышли на дорогу. Прошли поле, где над гречихой жужжало множество пчёл. Потом свернули к тропинке, которая шла вдоль кленовой аллеи, и вышли на просторную поляну.

Посреди поляны стоял деревянный дом. А перед домом Миша увидел пасеку — много-много пчелиных ульев. Ульи напоминали домики, которые Миша строил из кубиков. Только Мишины домики были без крыш и с окнами, а эти были с крышами и без окон.

Над ульями кружились пчёлы. От их жужжанья Мише опять стало страшновато.

Возле одного улья стоял человек в белом халате, с белой сеткой на голове. Он что-то доставал из улья.

— Это колхозный пчеловод, — сказал Санька. — Продымляет рамы.

— Пойдём, пойдём отсюда, — попросил Миша. — Ещё ужалят.

— Да не бойся ты! Пойдём вон туда, встанем за домом, пчёлы нас не увидят и не тронут. А если уж и заметят, то в кусты убежим, а там они нас ни за что не найдут.

Это немного успокоило Мишу. Он стал присматриваться к тому, что делал пчеловод. А делал он вот что. Раму с сотами правой рукой вытаскивал из улья и обдавал её дымом из посудины, которую держал в левой. Потом ставил первую раму на место, брал вторую и проделывал с нею то же самое.

— А почему его не жалят?

— Тебя бы ужалили, меня тоже, а дядю Игната не тронут. Он пчелиный язык знает.

— Да ну?! Неужели он умеет разговаривать с пчёлами?

— Умеет. Но не всегда разговаривать надо. Другой раз они и так его понимают. Хорошее дело — пчеловод. Вот я обязательно сюда работать приду. Когда вырасту. А ты?

— И я бы пошёл, да языка пчелиного не знаю.

— А ты не тушуйся, выучим! Книга есть, толстая такая, мне дядя Игнат показывал.

В эту минуту до слуха ребят донёсся голос дяди Игната:

— Давайте сюда! Входите в дом!

— Это кому он говорит? — спросил Миша.

— Пчёлам, наверно, — ответил Санька.

— Да не пчёлам, а вам! — засмеялся пчеловод. — Вам, вам, тебе, Санька, и твоему приятелю. Выходите оттуда, теперь уже можно.

— А пчёлы нас не покусают? — осведомился Санька.

— Идите потихоньку, руками не размахивайте, тогда не покусают.

На всякий случай мальчики всё же закрыли лица руками, зачем-то пригнулись и, прошмыгнув между ульями, вошли в гостеприимный дом дяди Игната.

Все окна в доме были завешены чёрным. Наверно, чтобы пчёлы не залетали.

Дядя Игнат усадил мальчиков на стулья, а сам пошёл в соседнюю комнату и возвратился с тазом, в котором лежали удивительно вкусно пахнущие цветами соты с мёдом. Сняв шляпу с сеткой, дядя Игнат в своём белом халате стал похож на доктора.

— Я вам, дядя Игнат, ужей принёс, — сказал Санька. — Вы ведь говорили, что они мышей уничтожают. — И, достав из-за пазухи двух змей, положил их на пол.

Сперва ужи свернулись калачиком. Но спустя несколько секунд, видимо разобравшись в обстановке и поняв, что им ничто не грозит, они мгновенно уползли в щель, которая вела в подпол.

— Ах! — вырвалось у Миши.

— Ничего, ничего, — улыбнулся дядя Игнат, — там им и место. Пусть мышей ловят. А вы, ребята, молодцы. Раз вы такие смелые, что не побоялись ужей поймать и принести, пойдите в сени, вымойте там руки и садитесь за стол. Мёд едят чистыми руками.

— Спасибо, мы не хотим, — сказал Санька.

— Ничего, ничего! Мойте руки и садитесь! Такого вкусного мёда вы никогда не ели. Он ведь тёпленький ещё!

Санька и Миша преодолели свою стеснительность и взялись за мёд. Ели с хлебом и без хлеба. А потом дядя Игнат принёс с огорода ещё и свежих огурцов.

Мёд дяди Игната и сам-то по себе был вкусен необычайно. Но со свежими огурцами это было просто-напросто объедение!

— Ешьте, ешьте на здоровье! Я вам ещё отрежу.

— Ффу! Я, кажется, объелся уже, — сказал Санька.

— Нет уж, коли пришли, ешьте до отвала, — настаивал дядя Игнат. — А я пойду родниковой водички вам принесу.

И принёс. И мальчики выпили прекрасной родниковой воды.

А потом стали прощаться.

И Санька сказал:

— Если вам, дядя Игнат, ещё ужи нужны будут, вы только скажите!

— Нет, — улыбнулся пчеловод, — больше не нужны. Спасибо. А теперь всего хорошего. Идите на этот раз мимо ульев быстро, чтобы пчёлы не учуяли запаха мёда.

Но мальчики позабыли об опасности. Они остановились около одного улья и стали рассматривать двух дерущихся пчёл. В это время откуда-то прилетела пчела и больно ужалила Мишу. Две или три пчелы сели на Санькины уши. Друзья со всех ног помчались с пасеки, но пчёлы не оставляли их в покое, а, путаясь в волосах, жалили, словно обжигая крапивой.

Санька только покряхтывал, а Миша заплакал.

Мальчики и сами не помнили, как добежали до пруда и с разбегу бросились в воду. Окунулись.

А когда высунулись из воды, ожидая нового нападения пчёл, к удивлению и радости своей увидели, что пчёлы улепётывают подальше от пруда.

— Ласточки появились, — объяснил Санька. — Пчёлы ласточек как огня боятся. Ласточка пчелу мигом проглотит.

… Долго ещё вспоминал Миша вкусный-превкусный мёд дяди Игната. Бабушке и Ане много раз о нём рассказывал. Но как ни звал его Санька на пасеку, больше ходить туда не хотел.

Наступил июль, самый жаркий месяц лета.

Бедные воробышки, жара их совсем доконала. Только рано утром, когда солнце ещё не раскалило землю, выбираются они из своих гнёзд, чтобы хоть немножко попрыгать, порезвиться, поискать пищу. А потом — на целый день в гнездо. И сидят там, как Миша сидел, когда болел.

Долго ждали воробьи дождя. Но вот наконец и дождь. Потекли ручейки, появились лужи. Повеяло прохладой. Ожили воробышки, появились на улице среди дня, запрыгали, как мячики, зачирикали, повеселели. Как дети плещутся в пруду, так и они — в луже. Искупаются, а потом усядутся на дерево и клювом мокрые пёрышки чистят. А один воробышек, светло-светло-серый, с жёлтеньким клювом, видно, совсем ещё молодой, никак с водою не хочет расстаться, на дерево не спешит, а всё купается да купается, да снова и снова. Выйдет из лужи, отряхнётся и опять туда же. Крылышками хлопает, прохожих не боится и Мишу не боится, хотя Миша всё время рядом стоит и всё время на воробышка смотрит.

Раньше Миша не мог понять, почему люди ждут дождя: от него ведь, как раньше Мише казалось, нет радости никакой. А оказывается, после дождя так на улице хорошо, так дышится легко и свободно!

Всё в природе на месте и всё хорошо. Даже дождь.

К дедушкиному соседу во двор хорёк лазить повадился. Третью ночь таскает цыплят. Никто хорька этого не видел. Но по следам точно определил дедушкин сосед — хорёк и хорёк, больше никто. Лиса бы ходила, так и кур не пожалела бы. А хорёк — он только цыплят и берёт.

Пришёл сосед к дедушке.

— Капкан, — говорит, — ставил. Не помогает. Что делать, ума не приложу. Может, посоветуете?

Дедушка ничего не посоветовал, но помочь обещал.

— Дедушка, — попросил Миша, — если поймаешь хорька, мне покажи, а то я хорька не видел ещё никогда, не знаю, какой он.

— Ладно, — дедушка обещает.

— А их что — уничтожать надо? — спросил Миша.

— Как сказать, — отвечает дедушка. — От них и вред, и польза тоже есть: за мышами охотятся.

— Как ужи?

— Как ужи.

— А сколько мышей за день хорёк поймает?

— Штуки четыре, пожалуй. А за лето — пятьсот!

А каждая мышь по килограмму зерна за лето наворует. Вот и смекай!

— Так что же делать с хорьком?

— Что делать, говоришь? Поймаем и нашлёпаем как следует, чтобы дорогу в курятник забыл.

— А как поймаем-то?

— Увидишь. А пока принеси из сарая фанерный ящик, в котором папа и мама прислали посылку, а я достану из кладовки свой капкан. У соседа тоже неплохой, пожалуй даже лучше нашего. Но тем-то и плох: пружина у него такая тугая, что враз из бедного хорька дух вышибет. Или покалечит раз и навсегда. А нам, как ты уже знаешь, другое нужно.

Миша сбегал в сарай и принёс ящик. В двух боковых стенках ящика дедушка вырезал отверстия, и такие, чтобы пролезть в них мог только хорёк. А в ящик поставил капкан.

— Ого-го! — сказал сосед. — Вот так машина! Да это ведь гроб настоящий. А хорёк хитёр. Не так-то просто его заманить.

— Что правда, то правда, — ответил ему дедушка. — Хитёр хорёк, и очень. Но раз ты ко мне за помощью обратился, так уж мне и доверься.

Дедушка вынес ящик во двор соседа и поставил его возле ворот, у выхода.

— Даже если попадётся проказник хорёк, ящик без меня не трогай, — сказал дедушка соседу.

Поздним вечером, когда на деревенской улице уже никого не было, и в домах погасли огни, и собаки перестали лаять, крадучись, огородами двигался к соседскому двору хорёк. Дошёл до ворот, остановился, посмотрел по сторонам, прислушался, обнюхал всё вокруг себя. Убедившись, что опасности нет, шмыгнул под ворота. Первое, что он увидел, был ящик, поставленный Мишиным дедушкой. Вроде бы раньше, когда хорёк наведывался сюда, ящика никакого не было. Подойдя к ящику вплотную, он обнюхал его с одной стороны, потом с другой, даже прикоснулся к нему острой мордочкой. И тут учуял манящий запах чего-то вкусного, лакомого. Теперь уже хорёк принялся обнюхивать ящик как следует, чтобы понять, где же именно находится в нём то, чего ему так хочется. Вскарабкался наверх, принюхался, спрыгнул обратно на землю, снова принюхался, присмотрелся и вдруг заметил отверстие. Не задумываясь, сунул туда голову, заглянул внутрь, осмотрел всё, что было в ящике. Ничего опасного не заметил. Попробовал вылезти наружу. Получилось. Это совсем успокоило. Обойдя ящик, заметил второе отверстие. Влез в него, опять-таки сперва осторожно просунув голову. И на этот раз быстро обнаружил источник пьянящего запаха, так приятно щекотавшего ноздри…

— Хлоп! — захлопнулись два обруча, прихватив хорька за передние лапы.

Напрасно пытался хорёк освободиться из капкана. Бился, бился, совсем обессилел, а всё зря.

Утром пришёл дедушкин сосед и, увидев хорька, ахнул, схватил ящик и побежал к Мишиному дедушке.

Миша ещё спал, но, услышав шум, вскочил, чтобы посмотреть на зверька, из-за которого было столько волнений. Думал Миша, что зверёк этот не меньше собаки. Где там! Такой, как котёнок. А шкурка желтовато-чёрная.

— A-а, голубчик, попался! — сказал дедушка.

— Ты, Петруш, наверно, язык звериный знаешь, — с восхищением сказал сосед, обращаясь к дедушке. — Сразу поймал!

— Никакого языка звериного нет, — ответил дедушка. — А вот повадки каждого зверя охотник знать должен.

С этими словами дедушка осторожно прикоснулся к хвосту хорька, и тот очнулся, поднял голову, оживился.

— Ишь ты, живой! — сказал сосед. — Палкой, палкой его по голове, и всё тут!

— Нет уж, — покачал головой Мишин дедушка. — Мы с Мишей его поймали, мы сами и решим, что с ним делать. А ты, сосед, иди-ка по своим делам. Лазить к тебе он больше не будет.

Сосед ушёл. А дедушка положил хорька в брезентовый мешок и потащил его в поле. Миша, конечно же, шёл рядом.

Тоненьким прутиком отхлестал дедушка хорька:

— Вот тебе, вот тебе, нехороший эдакий! Не воруй больше цыплят, не воруй! Понял? Ну, а теперь ступай, детёнышей своих накорми, а то они, поди, голодные сидят. — И выпустил хорька прямо в поле.

— Дойдёт ли? — вздохнул Миша. — Капканом-то его больно придавило.

— Больно, оно, может, и больно, — сказал дедушка. — Да косточки целы наверняка: пружина в капкане слабая была.

Миша остался доволен такой бескровной охотой.

Как-то вдвоём с Санькой отправился Миша в лес.

Санька привёл его на высокий холм, с которого открывался красивый вид. Внизу тёмно-голубой лентой протекала небольшая река, на берегах её густо росла ольха. За рекой простирались колхозные поля, за ними видна была деревня, а в ней — двухэтажный кирпичный дом.

— Моя школа, — сказал Санька.

Миша видел всё как на ладони.

Он улыбался и смотрел, смотрел и улыбался. Право же, разве в городе увидишь такое!

И вдруг неожиданно даже для самого себя закричал:

— Санька, Санька, гляди, вон телёнок бежит, а чудной-то какой! У него ведь на голове — суковатая ветка! И как она только там держится? А вон и ещё такой же телёнок, с такой же веткой! И ещё, ещё! Раз, два, три, четыре, пять!

— Чудак ты, Миша! — рассмеялся Санька. — Какие же это телята! Да это ведь олени. И на головах не ветки у них, а рога.

— Олени? — удивился Миша. — А я-то думал, олени только на Севере бывают… Смотри, Санька, они уже не бегут, а остановились.

— Остановишься, коли близко жильё человечье. Боятся они.

— А чего им бояться?

Олени стояли как вкопанные, с высоко поднятыми головами.

— У них много обидчиков. Не только волки, но и браконьеры.

— Это ещё что за звери такие?

— Не звери, а люди. Только плохие люди. Охотятся не тогда, когда можно, а когда захотят. Вот и истребляют оленей почём зря.

Из деревни донёсся собачий лай. Олени вздрогнули и стрелой помчались в сторону леса.

— Эх, ушли! — с досадой проговорил Миша, которому так хотелось ещё хоть немножко посмотреть на оленей.

— Да ты не расстраивайся, — успокоил его Санька. — Увидишь их и в другой раз. И не только их, но и медведей, и лосей, и лис. У нас всё увидишь, не беспокойся.

Миша с уважением посмотрел на Саньку: ведь его товарищ видел так много зверей и вообще так много знает.

— А вот слышишь — птицы поют?

Миша кивнул головой.

— Вот как заливаются, — продолжал Санька. — Настоящий птичий оркестр. И птица каждая в этом оркестре — музыкант. И точно так же, как в оркестре каждый музыкант исполняет свою партию — один на рояле, другой на скрипке, третий на виолончели, четвёртый на флейте, так и в птичьем оркестре. Слушай! Вот… «Чрр, чрр, чувррр!» Это скворец. А вон там, на той берёзке, зяблики: «Цинь! Цинь! Цинь!» И синички на той ёлке — почти так же. Как начнут с самого раннего утра, так и играет весь день птичий оркестр.

— А они не устают играть целый день без отдыха?

— Устают. Только не от пения. Поют не одни и те же птицы, а все по очереди. Потому что им нужно много времени, чтобы добывать корм для себя и для своих птенцов, и чтобы этих птенцов кормить, чтобы яйца высиживать.

— А зачем их кормить, что, они сами не могут поесть?

— А ты всегда сам ешь, что мама скажет? Да ты ещё что. А маленьких детей и человеческие мамы тоже кормят. Верно?

— Верно.

— Ну и вот, у птиц то же самое.

Слушает Миша внимательно, всё запоминает. Вот ведь, оказывается, в лесу сколько разных тайн!

Подумал так Миша, вдруг чувствует, что кто-то щекочет ему ногу. Посмотрел на свою босоножку, а там, на самой дырочке, сидит какая-то длинноногая зелёная букашка.

— Саньк, а Саньк, гляди, а это кто такой?

— Это? Кузнечик. Ну да ладно, пошли, а то так и до вечера домой не вернёмся. Нам ведь ещё километра два шагать, не меньше. И то если по лесу, прямиком. А по дороге и все четыре получится.

Пошли… А ведь не хочется из лесу уходить. Здесь кругом чудеса: и под ногами, и над головой, и со всех, со всех сторон…

Вот сели в траву три бабочки. Красивые-красивые. Как бархатные. Только Миша к ним подбежал, вспорхнули и улетели. Ах глупенькие! Он ведь их ловить и не собирался, только рассмотреть их хотел. Ну, да они-то не знают.

На следующий день Миша попросил Саньку снова пойти с ним в лес. Теперь Санька повёл его в другое место, туда, где росли высоченные сосны и дубы-великаны. Когда Миша пробовал взглянуть на верхушку такой сосны, казалось, голова вот-вот отвалится: так высоко приходилось её задирать. А дубы? Ого! Не только Мише с Санькой, взявшись за руки, дуб такой не обхватить, а и взрослым. А сколько в лесу цветов! И Санька знал названия если не всех, то почти всех.

На одном дубу показал Санька Мише много-много, может быть тысячи, мелких букашек. Они, казалось, облепили всё дерево снизу доверху.

— Эти букашки, — объяснил Санька, — сосут сок молодого дуба, перерабатывают его и потом сахар из этого сока отдают обратно. А чёрным муравьям того только и надо: они этим сахаром питаются. Муравьи разные бывают. Некоторые вот так сахар собирают, а другие уничтожают вредных насекомых. Таких называют лесными санитарами. От них лесу польза. А эти собиратели готового сахара — лентяи.

— И от них нет никакой пользы?

— Нет, польза есть и от них. Ими птицы питаются. Вообще в лесу нет ничего и никого бесполезного. Всё мудро устроено. Всё в один узел связано.

— Как так?

— А вот так. Однажды, например, стали вырубать в лесу вяз, орешник, липу. И вдруг оказалось, что от этих вырубок сосна стала сохнуть. Деревья-то, знаешь ли, друг друга поддерживают. Одно другому расти помогает.

Миша слушал приоткрыв рот и даже не заметил, как неожиданно наткнулся на какую-то сетку, натянутую над лесной просекой.

— Это ещё что? Неужели здесь, на таком узком месте, кто-то играет в волейбол?

Санька подвёл его ближе к сетке.

— Видишь, что это? Это паутина. Сплёл её восьминогий паук. Вон он сидит, притаился.

— Где?

— А вон, где ветка раздвоенная.

— А-а-а!

— Паук-крестовик… Так его называют. Ведь и пауки тоже бывают разные.

Миша слушал и слушал и готов был слушать весь день. Но тут комар сел ему на лоб и больно укусил.

— Ой! — мальчик хлопнул себя ладонью по лбу, чтобы наказать противного комара.

— Вот видишь, — сказал Санька, — ты комара не убил, а паук его наверняка поймает. Ведь у крестовика восемь глаз и видит он издалека. От него комар не уйдёт. Значит, и от него польза.

Пока Санька рассказывал про паука, комар угодил в паутину.

— Никогда не уничтожай паутину! — сказал Санька.

Чем выше поднималось солнце, тем труднее становилось дышать в лесу.

— Духота! — сказал Санька и, сняв майку, скомкал её и засунул в карман штанов.

Птицы перестали петь.

— В такую жарищу не до песен, — объяснил Санька.

Из-за сосны показался Дружок, Санькин щенок. Он бежал, вывалив язык, и едва увидел своего хозяина, бросился к нему.

— Меня искал, да? — с нежностью в голосе проговорил Санька. — Обезумел от жары, вот и убежал со двора, — добавил он, чтобы Миша понял, почему щенок так неожиданно появился рядом с ними.

— Такой глупыш? — спросил Миша, и ему сразу же пришлось пожалеть об этих словах, случайно сорвавшихся с языка.

Санька обрушил на него целый поток своего красноречия, доказывая, что его Дружок — один из умнейших щенков во всей деревне и что щенок он не простой, а охотничий.

И Дружок словно старался подтвердить всё, что говорил его хозяин. Он бежал впереди и показывал свою охотничью сноровку, бросаясь на каждый шорох в траве.

Но вот Дружок остановился, навострил уши, пригнулся и, тихо крадучись, двинулся к придорожным кустам. Миша сделал шаг, чтобы пойти за ним следом. Но Санька знаком остановил его.

«Сейчас поймает кого-то, — подумал Миша. — Но кого же?»

Однако то, что произошло в следующее мгновение, не оправдало его надежд. С невообразимым шумом, громко хлопая крыльями и издавая какие-то устрашающие звуки, словно вырвалась из кустов большая птица. Может быть, она испугалась Дружка? Нет, наоборот, Дружок испугался её и, отпрянув, помчался к Саньке, жалобно повизгивая и глядя в землю. Только когда птица была уже высоко в небе, щенок оправился от страха и залаял.

— Но-но, — Санька потрепал его по шее, — поздно теперь, после драки кулаками не машут.

— Что же это, — в недоумении говорил Миша, — охотничий щенок, а какого-то петуха испугался?

— Это не петух, а глухарь, — засмеялся Санька. — Но вообще-то немного похож. Лапы лохматые, как у петуха. Но глухарь называется. А вон в той берёзовой роще ещё и другие лесные птицы водятся.

— А какие?

— Куропатки, тетерева.

— Пойдём посмотрим.

— Пошли.

До чего же красива берёзовая роща! Стоят берёзки белые, нарядные, так и кажется, что свет от них исходит. На ветвях — серёжки, а на головах — зелёные платочки. Словно девочки из школы идут, и девочек этих много-много — вся школа вышла сразу после уроков…

Миша заулыбался, увидев такую красоту. Идёт и улыбается, улыбается, будто зачарованный.

А Санька подошёл к молодой берёзке, которая склонила свои ветви едва ли не к самой земле.

— Угадай вот, почему она так?

Миша пожал плечами, а потом проговорил неуверенно:

— Может быть, трактор её задел.

— Ха! Трактор разве сюда подойдёт! Снег это деревце пригнул.

Громким лаем дал знать о себе Дружок, к этому времени немного приотставший. Он гнал впереди себя целую стайку спасавшихся от него птиц, которые совсем уж были похожи на кур, да ещё, как куры, бежали по земле, а не летели.

— Вот, вот, гляди, — сказал Санька, — это и есть куропатки.

Но Миша успел увидеть их лишь мельком: куропатки юркнули в густую траву.

Дружок, виляя хвостом, подбежал к Саньке.

— Ну молодец, молодец, — погладил его Санька. — На этот раз не испугался, вижу, вижу. — И, обернувшись к Мише, сообщил ему ещё одну подробность из лесной жизни: — Куропатки кладут яйца в густой траве, там и высиживают, чтобы не заметили их цыплят хищные птицы — коршун или ястреб.

— А сами тоже всё время в траве сидят? — спросил Миша. — Их ведь самих ястреб или коршун съесть может.

— Нет, сами и по делам ходят. Если появится опасность, их предупредит вон тот куропачий петушок.

— Какой такой, вон тот?

— А во-он на самой высокой берёзе сидит, видишь?

— Вижу, — ответил Миша, присмотревшись. — Он сторож, да?

— Не сторож, а часовой.

— Часовой? А разве у них война?

— Ну, раз в любую минуту можно жизни лишиться, выходит, война или что-то вроде этого.

— А почему этот петушок нас не боится?

— Если бы у нас ружья были бы, мигом бы исчез.

Мальчики пошли дальше. Некоторое время всё было спокойно. Но вот откуда-то выскочила словно из-под земли рябая птица, в которой Миша не сразу признал куропатку, и с отчаянным криком бросилась на Дружка. Тот от неожиданности растерялся и отпрыгнул в сторону. Но куропатке этого было мало. Она клюнула бедного щенка в нос, и тот упал на спину, а когда куропатка убежала, быстро встал на ноги. Санька взял щенка на руки.

— Не скоро ещё он охотником станет, — сказал Миша.

— Нет, скоро, — возразил Санька. — Ты вот сейчас тоже ведь испугался, я же видел. И я тоже. От неожиданности любой испугаться может. Не то что щенок.

— Это верно, — не мог не согласиться Миша. — А почему она так на него набросилась?

— Наверно, дети у неё где-то близко. За своих птенчиков любая птица не то что на щенка — на лису бросится. О себе забудет, о любой опасности. Лишь бы детей своих спасти.

Дедушка обещал Мише показать ему бобров. Но для этого надо было встать очень рано: бобров можно увидеть только на рассвете.

Было ещё совсем темно, когда дедушка разбудил Мишу.

— Вставай, а то опоздаешь, ничего не увидишь.

Миша с трудом открыл глаза. Летом он никогда ещё не вставал так рано. Глаза сами закрылись снова.

— Поднимайся, поднимайся! — не отставал дедушка. — Как тебя будить? Тебя, пожалуй, и на пожар не дозовёшься.

Миша опять открыл глаза и посмотрел в окно.

Где-то далеко расплылось по небу красное зарево.

Он вскочил.

— А что — в самом деле пожар? — испуганно спросил он дедушку.

— Да нет, что ты! — засмеялся дедушка. — Это утренняя заря разгорается.

Миша быстро оделся, позавтракал и вместе с дедушкой вышел из дому.

Когда проходили мимо Санькиного дома, дедушка замедлил шаг.

— Сейчас Санька выйти должен.

— И Санька с нами! — обрадовался Миша.

Санька не заставил себя долго ждать. Он появился через какую-нибудь минуту вместе со своим Дружком и с матерью Дружка собакой Пальмой.

Через полчаса достигли озера. Уселись на сваленное бурей дерево.

Дедушка показал кивком головы на другой берег озера:

— Там гнёзда бобровые.

Миша посмотрел в ту сторону, но не увидел ничего, кроме белой пелены тумана.

И вдруг — шлёп, шлёп, шлёп!.. Будто кто-то веслом по воде зашлёпал. Пальма и Дружок встрепенулись, вскочили. Но Санька щёлкнул их по лбу, чтобы не лаяли.

— Вон, глядите, — прошептал дедушка. — Три бобра.

— Где? — тоже шёпотом спросил Миша.

— Вон, слева.

И Миша различил три тёмных комочка.

— А чем они шлёпали?

— Хвостами. Хвосты у них широкие, и пользуются они ими, как вёслами.

— А где они прячутся?

— Посреди озера островок есть небольшой. Рядом с ним их домики.

Где-то в вышине забрезжили первые солнечные лучи. Теперь уже стало видно, что чёрные комочки — это живые существа. Бобры. В богатых шкурках.

С сильными лопастеобразными хвостами. С мордочками, похожими на мордочки сусликов. С короткими лапками.

— У бобров шубки бобровые, — прошептал Миша.

— Правильно, — улыбнулся дедушка. — Из их шкурок шубы и делают. Очень тёплые шубы. И им в шкурках своих очень тепло. Иначе они под водой замёрзли бы.

Три бобра, стряхнув с шубеек воду, повернули мордочки в сторону солнца и принюхались. Судя по тому, что сразу после этого бобры занялись своим туалетом, никакой близкой опасности они не учуяли.

Вот появился на воде ещё один зверёк, похожий на бобра, но только посветлее. Он подплыл к бобрам, побыл с ними рядом несколько секунд, словно что-то им сказал, и снова отплыл в сторону.

— Ондатра, — шепнул Мише Санька.

— А почему бобры её не тронули?

— Они одного племени, родственники. А родню кто же обижает.

Закончив умывание, бобры начали резвиться, играть, бегать друг за другом. Временами они то окунались в воду, то снова появлялись на островке. Но вот откуда-то послышался странный сигнал. Бобры остановились как вкопанные, и все, как по команде, посмотрели в одну сторону. Туда, где сидели люди.

— Нас обнаружили, — испугался Миша. — Сейчас убегут.

— Нет, это домой их кличут, — сказал дедушка. — Родители, наверно. Это ведь не бобры, а бобрята.

— А какие у них дома? Деревянные?

— Да. И как в городе, даже трёхэтажные бывают. Только без окон.

— Да и вообще окна им не нужны, — добавил Санька. — В окно забраться может какой-нибудь хищник — лиса или рысь.

… Между тем солнце взошло и заиграло в росе, и зелёный луг над озером словно покрылся золотыми блёстками. Проснулся лес, очнулся от ночной дрёмы, и запели, зачирикали, защебетали птицы, радуясь свету и первому утреннему теплу. И только озеро оставалось неподвижным и холодным.

В это время выходят из лесу, чтобы нырнуть в густую луговую траву и поискать там пищу, куропатки и рябчики. Вот когда хорошо охотиться на них! Пальма так и забегала, высматривая и вынюхивая добычу. И Дружок повсюду бегал за ней, беря уроки охотничьего дела.

Залаяла Пальма, поднялась на задние лапы, кидаясь в траву и пытаясь что-то ухватить зубами. Заливисто лаял рядом с нею Дружок. Пальма то отскакивала назад, то снова устремлялась в бой. Нет, это не куропатка, не рябчик. Тут что-то посерьёзнее…

Сказав ребятам, чтобы они остались на месте, дедушка пошёл туда, где бесновались собаки.

— Пальма! Назад! — услышали они его голос. — Это гадюка!

Но умная и послушная Пальма не слушалась. Она продолжала атаковать змею.

— Саня, ты скомандуй! — сказал дедушка, подумав, что хозяина собака послушается наверняка.

Но после Санькиных окриков Пальма не только не успокоилась, а ещё пуще разъярилась и не бросилась, а прямо-таки молнией метнулась в траву, и на этот раз донёсся оттуда треск и хруст. Миша, который без дедушкиного разрешения тоже подбежал к месту происшествия, увидел, как что-то промелькнуло над травой и упало в неё.

Только теперь успокоилась Пальма. Она спокойно улеглась в траву и вытянулась, облизывая губы.

Санька подошёл к ней, и она глянула на него так, словно хотела сказать: «Да, я ослушалась тебя, но зато одолела змею. Так что ты уж прости меня, пожалуйста, если можешь».

Дедушка снова, теперь уже строго-настрого наказал ребятам, чтобы они не двигались с места, и осторожно вошёл в траву: мало ли что, а вдруг гадюка ещё осталась живой.

Но тут же воскликнул:

— Да это не змея, ребята! Это щука!

Мальчики стали свидетелями очень редкого случая. По росистой траве огромная щука задумала переправиться из озера в реку, благо река была совсем неподалёку — метрах в трёхстах. Она волоком тащила себя, скользя по мокрой траве. Тут-то и набросилась на неё Пальма.

— Теперь и улова никакого не надо! — сказал дедушка. — Вот уха знатная будет!

Когда вернулись домой, бабушка отрезала у щуки хвост и голову и отдала Пальме. А остальное — Саньке:

— Собака твоя — и щука твоя.

— Нет, — сказал Санька, — так не полагается. Вместе ходили — добыча пополам.

После долгих споров достался Мише кусок жареной щуки. Вкуснее вкусного. Костистый немножко, да что уж там, не в том дело!

— Кто это на дереве стучит, как молоточком? — спросил однажды Миша Саньку.

— Лесной кузнец, — ответил Санька. — Так его в шутку твой дедушка называет. А вообще-то птица такая — дятел. Вон сидит. — И Санька показал на сидевшую на огромной ели птицу величиной с голубя или даже поменьше. Птица эта была красивая, пёстрая, с красным хохолком и длинным клювом. Крепко и надёжно вонзив свои когти в ствол, дятел отводил голову назад, как бы давая разгон клюву, и вонзал клюв в кору. Подолбив в одном месте, дятел перепрыгивал на другое.

— А ещё называют дятла лесным санитаром, — сказал Санька. — Потому что он питается вредными насекомыми, из-за которых болеют деревья. И так вылечивает больное дерево. Видишь, дерево, на котором он сейчас, сухое. Значит, в нём уже завелись вредители. Кто его спасёт, кроме дятла? Никто. Дятлов беречь надо.

— От кого же беречь-то?

— Опять же от птиц-хищников — от ястреба, от коршуна. Но есть у дятлов враги и среди людей. Те охотники, которые не понимают, какая от них польза, и стреляют по ним, как по красивой мишени.

— Я никогда дятла не трону! — торжественно, как клятву, произнёс Миша.

— Правильно! — сказал Санька. — Зачем же убивать того, кто пользу приносит! А вот зимой, когда у себя дома будешь, если доведётся пойти в лес, обрати внимание, как дятел работает в это время года. Выдолбит большое дупло, натаскает туда шишек сосновых и еловых.

— А зачем ему они? Там тоже есть вкусные для него вредные насекомые?

— Нет. Из шишек он выдалбливает семена.

— Так это же вред! Из каждого семени дерево вырасти может.

— Нет, брат. Если бы из каждого семени дерево вырастало, места для деревьев в лесу не хватило бы. Семян получается гораздо больше, чем нужно человеку деревьев. Поэтому не беспокойся, дятел этому делу не навредит.

— Сегодня я покажу тебе деревянного сторожа, — сказал Мише дедушка в тот день, когда Санька с матерью уехал зачем-то в районный центр.

Миша очень обрадовался, потому что без Саньки, к которому он так привык и который рассказал и показал ему так много нового, делать было бы, пожалуй, нечего. Миша ведь и книжки-то все прочёл, которые с собой привёз.

«Что же это за деревянный сторож?» — думал Миша, но спрашивать у дедушки не хотел, потому что если всё знаешь заранее, то и смотреть неинтересно.

Углубившись в лесную чащу, дедушка и внук вышли на небольшую поляну.

— Вот здесь всё и увидишь, — сказал дедушка Мише, — но для того чтобы видно было лучше, я тебя на сук подсажу. — И, взяв Мишу на руки, он посадил его верхом на большой и прочный сук. — Запомни: тихо сидеть, голоса не подавать. Понял?

— Понял, — ответил Миша, а сам чуть не завизжал от удовольствия: мало того, что он увидит что-то необыкновенное, так ещё и сидит, как в театре.

Дедушка подобрал большую ветку с листьями, которую, по-видимому, отломил кто-то из прохожих, и дал её Мише:

— Для маскировки.

Здесь Мише стало страшновато: от кого же прятаться придётся? Впрочем, с дедушкой бояться нечего.

Дедушка, однако, притаился за кустом, изготовив ружьё для выстрела. Что это всё могло бы значить?

Над Мишиным ухом зажужжали две или три пчелы. Миша вспомнил, как жалили его пчёлы на пасеке, и отогнал их на всякий случай.

Пчёлы улетели и помчались в сторону большого дуба, стоявшего на противоположной стороне поляны. Миша попытался проследить за ними, но это, конечно, оказалось невозможным. Зато Миша заметил, что вокруг того дуба полным-полно пчёл, а к одной из его толстых и крепких ветвей привязан здоровенный чурбак, такой тяжёлый, что еле-еле покачивается от ветра.

Он хотел сказать об этом дедушке, но дедушка приложил палец к губам и тихо-тихо прошептал:

— Тсс! Идёт!

Миша снова посмотрел в сторону дуба и увидел, как кусты рядом с деревом зашевелились и, раздвигая их, вышла из них какая-то чёрная копна. Не сразу понял Миша, что это самый настоящий медведь. Ведь живого медведя видел он впервые! Между тем медведь остановился и уставился на дуб. Ах, вот оно что! Мише стало понятно, что медведь пожаловал сюда неспроста. Он ведь мёд любит. А где пчёлы, там и мёд.

Вот почему дедушка дал ветку! Миша уселся поудобнее на своём суку и замаскировался. Теперь можно внимательнее рассмотреть медведя. Куда он смотрит? Всё ведь в одну точку. А, на чурбак! Почему же?

Но вот из тех же кустов, откуда только что появился медведь, вышли два медвежонка. Медведь покачал лохматой головой, что-то промычал, но на медвежат это не произвело никакого впечатления. Тогда медведь шлёпнул каждого из них лапой и стал своей мордой подталкивать их обратно в кусты. «Наверно, это медведица, а дети у неё непослушные», — подумал Миша. И он был прав. Действительно, это был не медведь, а медведица. Она хотела раздобыть мёд для своих медвежат. А лесные пчёлы прятали свой мёд в дупле дуба.

Выпроводив медвежат с места, которое казалось опасным, медведица вернулась к дубу. Пчёлы заволновались и угрожающе закружились над ней. Но медведица — не Миша, ей не было никакого дела до этих ничтожных насекомых, которые при всём желании не могли причинить ей существенного вреда. Иными словами, она их нисколечко не боялась. Передними лапами ухватилась она за ствол могучего дерева и полезла вверх. Добравшись до подвешенного за ветку чурбака, хотела было миновать его, но нечаянно задела плечом…

С этого всё и началось.

Если бы медведица не коснулась чурбака, он её и не тронул бы. Но раз она его задела, то есть немного отвела в сторону, он, естественно, пошёл назад и легонько приударил медведицу.

Медведица с медвежатами очень и очень опасна. Задень её только, попробуй! А вот чурбак на то и чурбак. Он ведь не думает, не размышляет.

Получив от него пока ещё совсем не сильный, но всё-таки удар, медведица оттолкнула его головой. И тут же опять получила сдачи. Теперь уже посильнее. Ну и конечно же, сильнее рассердилась. Что было силы оттолкнула навязчивый чурбак, а сама полезла выше. Но не успела она поднять вторую лапу, как ею же расшевеленный чурбак теперь уже со всего маху шмякнул её по спине. Медведица крякнула, но сдаваться и не подумала. Она ещё раз изо всех сил оттолкнула проклятый чурбак — со злостью, с ненавистью, от всего своего разгневанного сердца. И точно такой же удар получила по хребту.

Между медведицей и деревянным сторожем пошла битва не на жизнь, а на смерть. Она толкнёт его — он ударит её. Она сильнее — и он. В конце концов медведица так разъярилась и так толкнула деревяшку, что закачалась и заскрипела ветка, на которой она висела. И получила такой ответ, что сорвалась с дерева и кубарем скатилась на землю.

Пока Миша наблюдал всё это, ему иногда хотелось рассмеяться, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не нарушить дедушкиного наказа. Но когда медведица со значительной высоты плюхнулась в траву, мальчику стало её жалко. Он подумал даже, что она больше не поднимется. Но она встала и, не без робости поглядывая на чурбак, который, по всей видимости, приняла за живого сторожа, поплелась в кусты, где ждали её медвежата, которые так и остались без мёда.

— Вот видишь, — сказал дедушка, — и здесь опять же как с хорьком. Для чего убивать медведицу? Зачем детишек её сиротами оставлять? Медвежьего-то роду в лесах наших всё меньше и меньше становится. А примерно наказать, проучить за воровство надобно. Ну ладно, в цирке лесном побывал, значит. И сторожа деревянного повидал. А теперь пойдём к дубу — мёду отведаешь.

Мише очень хотелось мёду. Но он боялся пчёл. Как ни уговаривал его дедушка, так и не пошёл он к дубу. Пришлось дедушке одному туда отправиться и мёду набрать.

Обратно шли совсем другой дорогой, там, где полоса леса гораздо уже. Дедушка сказал, что здесь будет интереснее, потому что это именно та часть заповедника, где можно увидеть самых диковинных зверей. Мише было и интересно, и страшно, потому что дедушка держал ружьё в руке.

— А если придётся стрелять? — спросил Миша. — Нельзя ведь: заповедник.

— Не придётся. Звери и сами на ружьё не пойдут.

Миша довольно ловко перепрыгивал ветки, но вот выступавшие из-под земли корни обходить удавалось ему не всегда, и он время от времени спотыкался.

Дедушка уже раза три спросил внука, не устал ли он, но Миша каждый раз отрицательно мотал головой. И в самом деле: какая может быть усталость в таком сказочном лесу, где чувствуешь себя, как в каком-то удивительно богатом зоопарке! Да здесь устанешь — птицы засмеют: они-то ведь щебечут на весь лес с утра до вечера!

Миша смотрел на птиц, и казалось ему, будто они со своих насиженных мест наблюдают за ним и хихикают по-своему, когда он спотыкается. Поэтому он часто оглядывался на них и именно из-за этого спотыкался. За это мальчик сердился на птиц. И когда какая-то сорока стала летать следом за ним и дразнить его, он схватил длинную ветку и, размахивая ею, побежал за птицей.

Увлёкшись погоней, он не заметил, как очутился совсем неподалёку от какого-то странного зверя, похожего на быка.

«Му-у-у!» — грозно замычал этот зверь, увидев приближающегося маленького человека с большой палкой.

— Назад! Миша, назад! — в ужасе закричал дедушка, который не сразу заметил, что внука рядом с ним нет и что мальчику угрожает смертельная опасность.

Миша остановился, но так растерялся, что не мог тронуться с места. Прямо перед ним стоял рогатый зверь, который, судя по дедушкиному крику, был очень страшен. Из-под острых, торчащих кверху рогов зло смотрели на Мишу большие круглые тёмно-жёлтые глаза. Огромный надутый живот словно ещё больше надулся от гнева.

Что было бы с Мишей, если бы дедушка не подоспел в эту минуту, не схватил бы его за руку и не увлёк бы за собой обратно на тропинку, подальше от растревоженного зверя!

Добежав до ольшаника, дедушка спрятал внука в кустах, а сам щёлкнул затвором винтовки, поставив его в боевое положение, и изготовился для выстрела на тот случай, если появится зверь.

Однако зверь не появлялся минуту, две, три, десять.

— Твоё счастье, что ты маленький. А то убил бы он тебя на месте, — сказал дедушка, взял Мишу за руку и быстро зашагал в сторону, противоположную той, где Миша столкнулся со зверем.

Когда отошли километра на два, дедушка сказал:

— Не отставай больше от меня ни на шаг. Теперь ты сам увидел: в лесу надо быть очень осторожным.

Не прошло и нескольких минут, как эти мудрые дедушкины слова снова подтвердились. Едва сквозь деревья засветилась лесная опушка, Миша увидел, что на ней пасётся целое стадо быков — точно таких же, как тот, которого он видел, когда бежал за сорокой.

— Стой! — сказал дедушка. — Туда не пойдём. Притаимся здесь, чтобы они нас не заметили.

— А кто они?

— Зубры.

— А-а-а! — Теперь Миша вспомнил, что в какой-то книжке видел зубра. Но почему-то не сразу узнал.

— Вон, видишь, рядом со взрослыми зубрами — малыши, дети. Они без рогов. Так же, как медведица, взрослые зубры охраняют своих зубрят, готовы за них и на смерть пойти.

— Детей даже куропатки охраняют пуще всего, — вставил Миша.

— Верно, верно, — улыбнулся дедушка, убедившись, что у внука появились кое-какие познания. — Любая птица, любое животное больше всего на свете любит и ценит своих детей. Даже дикий зверь. Разве только щука иной раз поедает своих щурят.

— Неужели?

— Да. Ну ладно. Давай помолчим и посмотрим. Зубров осталось мало, очень мало. Их редко увидишь. Так что считай, что тебе повезло.

— Что я увидел, повезло, и что меня не забодал, тоже повезло.

Дедушка молча улыбнулся.

Миша ещё несколько минут наблюдал за стадом зубров. Очень они были похожи на быков, а всё-таки не быки: высокие, гораздо выше быка, головы кудрявые, грудь широкая, спина немного сгорбленная. И если бык в домашнем хозяйстве чувствует себя спокойно, то зубры то и дело поднимали головы, тревожно озираясь и прислушиваясь. Только после этого потихоньку двигались вперёд, по пути пощипывая траву. Дойдя до края оврага, самый крупный из них, тот, что шёл впереди, снова обнюхал воздух над оврагом, потом лениво повернул голову назад, к стаду, окинул его взглядом и стал не торопясь спускаться в овраг. Стадо двинулось за ним.

— Это вожак, — сказал дедушка.

У кошки Мурки на чердаке родились котята. Миша узнал об этом от дедушки и полез на чердак. Там увидел Мурку и котят лежащими на соломе. Тут же спустился вниз и сказал бабушке:

— Им там плохо. Можно, я возьму картонную коробку из-под дедушкиных сапог, мисочку и молоко?

— Возьми, Мишенька, возьми! — Бабушка была довольна, что у неё такой заботливый и ласковый внучек. Ведь тот, кто любит животных, хороший человек.

Миша взял коробку в левую руку, а правой держался за перила, когда по крутой лестнице взбирался на чердак.

Осторожно, чтобы Мурка не вздумала царапаться, посадил в коробку сперва её, потом котят. Отнёс коробку вниз и поставил её в комнате, а рядом — мисочку с молоком. Ткнул носом Мурку в молоко. Мурка фыркнула, но пить не стала. «Наверно, хочет, чтобы котята сперва напились», — подумал Миша и пошёл гулять.

Когда вернулся, быстро сбросил пальто и шапку и сразу побежал в комнату, к котятам. Но коробка была пуста. А молоко в мисочке как было, так и осталось. Миша помчался на чердак. Мурка с детьми оказалась на старом месте. Увидев Мишу, Мурка, как показалось ему, виновато прищурилась, а котята, не обращая на него внимания, копошились в соломе и тыкались мордочками друг в друга. Двое из шестерых были серенькими, как Мурка, а четверо — чёрненькими.

— Глупая ты, Мурка, — сказал Миша.

Принёс снизу молоко. Ушёл за мясом для Мурки. Когда вернулся, молока в миске не было.

Вот ведь как! У себя дома всё хорошо. А в чужом месте и еда горька.

Бросил Миша свою затею с переселением Мурки и котят на новую квартиру.

Как Миша ни просил бабушку оставить котят, всё-таки бабушка, едва они подросли, раздала их своим знакомым, ссылаясь на то, что она больна и ей трудно держать столько кошек.

Пригорюнился Миша. Так любил он смотреть, как Мурка вылизывает малышей или прячет их под себя.

Но ещё больше опечалилась сама Мурка. Ей так хотелось ласкать своих пушистеньких детишек, а вот лишили её этой счастливой возможности.

И как-то так уж само по себе получилось, что нашла кошка утешение в выводке цыплят. Идёт курица со своими жёлтенькими, а Мурка сзади. Сперва курица боялась, что кошка съест её цыплят. Но в конце концов убедилась, что ничего дурного Мурка не замышляет, и успокоилась. А когда спокойна мать, спокойны и дети. Вот и привыкли к кошке цыплята. В прохладные дни задремлет Мурка, а они её окружат со всех сторон, прильнут и греются, как возле печки.

А однажды Мурка цыплятам жизнь спасла.

Было это в полдень. Солнце стояло в зените. Жара была, клонило ко сну. Но вдруг раздалось тревожное кукареканье петуха. Обычно петух выкрикивает своё «кукареку» на рассвете, когда село ещё спит. А тут — в полдень. Что бы это значило?..

Курица почуяла что-то недоброе, забегала по двору, закудахтала, а что случилось и что делать, своими куриными мозгами так и не понимает. Забегали следом за мамашей и цыплята. Бегают по кругу, шумят, крыльями хлопают, а с неба коршун опускается всё ниже, ниже и ниже, и вот уж над самым двором парит. Ещё секунда, другая — и схватит цыплёночка…

Кстати, один из цыплят, не обратив внимания на тревогу, стоял где-то у забора, в стороне, и что-то там спокойнёхонько поклёвывал. На него-то и спикировал коршун. Но тут, откуда ни возьмись, — Мурка. Бросилась она на выручку. Улеглась рядом с цыплёнком на спину, задрав кверху лапы с острыми когтями. И лежит, цыплёнка охраняет. Но коршун-то ловок, хитёр, кошке не чета. Первым вцепился он в Мурку когтями, в воздух поднял и полетел.

Увидел всё это Миша.

— Мурку спасайте! — кричит.

Выбежал дедушка с ружьём, да где там! Коршун уже высоко-высоко, в него не попадёшь, да и вообще стрелять-то как — ведь и в Мурку угодить можно.

Но вот коршун начал опускаться. Смотрит дедушка за ним, внимательно следит — не будет ли такого момента, когда всё-таки выстрелить понадобится. Всё ниже, ниже, ниже коршун с Муркой опускается. Вот уже рядом они с верхушками деревьев, вот и того ниже, сейчас будет и земля…

Упали на землю…

Помчался Миша на место падения, а дедушка за ним:

— Близко не подходи, а то, чего доброго, и тебя коршун клюнет!

Подбежали. Глядят — коршун лежит, весь окровавленный, крылья раскинул. А Мурка — рядом. Тоже в крови. Но жива-живёхонька. И иначе, как героиней, её не назовёшь. Вот так кошка!

…. Настало время Мише домой возвращаться. Приехала за ним мама. Привык мальчик за лето к жизни деревенской. К лесному озеру. К речке и рыбалке. К лесу с его куропатками, зубрами, медведями. К шуму деревьев, который не в пример шуму городскому так успокаивает душу…

Не хотелось уезжать, да надо, ничего не поделаешь.

— Не горюй, — говорит Мише мама, — в городе у нас тоже кое-что тебя порадует.

— Что, что, что? — пристал Миша к маме. Ему ведь поскорее узнать хотелось, что же это такое его ждёт?

— Приедешь — увидишь.

И вот снова родной город.

Вышел Миша на балкон, а там в небольшом фанерном ящике, на мягкой подстилке из старого махрового полотенца — два птенца. Почти совсем голые, только редким пушком покрыты, друг к дружке прижались, чтобы согреться. Молчат. Увидели мальчика — испугались, глазёнками хлопают.

— Мама, мама! — закричал Миша. — Ты посмотри, какими голуби мои стали! Им кто-то все перья выщипал. Кто это сделал?

Подошла мама к Мише и говорит:

— Ты так не кричи, а то их вконец напугаешь. Никто никого не общипывал. Это не голуби твои, а их дети, птенцы. И голые они, только пока маленькие. Перья потом у них отрастут.

— Нет, мои голуби пропали, — возразил Миша. — Я ведь сам видел, как они улетели.

— Как так улетели? Почему же пропали? Они дома всё время были. Вот видишь, и птенцов вывели. Вот этих-то птенцов я и хотела тебе показать. Думала, обрадуешься, а ты скис. Почему же?

— А вот и нет, — заупрямился Миша. — Я ведь голубей своих к бабушке отвёз, там выпустил, и они улетели. Как же они могли здесь появиться? Пропали они, пропали, пропали…

Миша, наверно, заплакал бы, если бы в это самое мгновение не раздалось хлопанье крыльев и не прилетели бы голуби, его голуби! Мальчик сразу узнал их. Радости Мишиной не было конца.

— Голубочки мои, хорошие мои! Не заблудились! Нашли! Умненькие мои, беленькие! Вернулись!

Пришёл с работы отец.

— Здравствуй, сынок! — сказал он.

— Вернулись! Вернулись! — продолжал кричать Миша.

— И мой голубок тоже вернулся, — сказал отец и, крепко обняв Мишу, поцеловал его в макушку.