Это было очень длинное утро. Держа в руках маленький кусочек фотографии, Максим с трудом мог вспомнить, что ел на завтрак. Казалось, та несчастная чашка кофе была выпита им еще в прошлом году.

Вернувшись домой, он решил, что в школу Яна сегодня не пойдет. Спать ей оставалось бы всего пару часов, за которые она ни капли не отдохнет, и толку от уроков не будет. Она и так хорошо учится, мир не рухнет, если пропустит один день. Яна была вымотана и морально, и физически, поэтому только молча кивнула, умылась и отправилась спать. Не проснулась даже тогда, когда три часа спустя сам Максим уходил из дома и не удержал дверь: порывом ветра ее так сильно шмякнуло о стену, что старый дом содрогнулся. Он и не заметил, когда на улице поднялся почти ураганный ветер, срывающий с полуголых деревьев остатки листьев.

В отличие от Яны, он ложиться не стал. За окном рассвело, а значит, можно было заняться делами. Все равно долго он не проспит, только раздразнит организм, весь день будет напоминать мороженную скумбрию и ничего полезного не сделает. Считай, день пройдет зря. К тому же мэр еще ночью в лесу заявил ему, что надеется на его помощь в раскрытии убийства Инги. Недолюбливающий Подгородцева Семенович возражать не стал. И тем не менее, пока Костя Степанов не сделал вскрытие, ни ехать в отделение, ни идти к мэру, чтобы отчитаться о проделанной работе, необходимости не было, а потому Максим мог провести немного времени в мастерской. Шумилин, видимо, здорово припугнутый Димой, позвонил вчера вечером и клятвенно заверил, что до декабря отдаст весь долг, но этих денег хватит только на новый ноутбук Яне, а Максим уже решил, что просто обязан куда-нибудь свозить дочь на зимних каникулах. Пусть не в Чехию, раз она не хочет видеть Варю, он настаивать не станет, но куда-нибудь надо. Яна права, она уже не маленькая девочка, чтобы ограничивать ее мир этим захудалым городишкой. Да и ему как-то надо смиряться с мыслью, что через несколько лет она уедет.

Если со стульями дело обстояло более или менее неплохо, большая часть из них уже была готова, то вот буфет Максим еще даже не дочертил. А с учетом пришедшей фурнитуры стоило пересмотреть и то, что уже начертил. Этим он как раз и занимался, склонившись над широким столом и держа в зубах карандаш, когда зазвонил мобильный телефон. Номер не был записан в телефонной книжке, а значит, звонок ничего хорошего не предвещал. Звонки с незнакомых номеров и раньше в лучшем случае были пустой тратой времени, а в теперь приносили один геморрой, но не ответить он не мог.

– Степанов! – коротко рявкнула трубка голосом патологоанатома Кости. – Подъехать сможешь?

– Сейчас?

Максим с сожалением посмотрел на пометки, которые делал возле каждого чертежа. Если оставить работу сейчас, к вечеру он забудет, что означала каждая надпись карандашом, и придется перемерять заново. Когда ты не профессиональный дизайнер или архитектор и не знаешь правил чертежей, всегда есть опасность, что рано или поздно запутаешься в собственных пометках. Такое с ним уже происходило, а сейчас, когда голова была занята не только мебелью, запросто могло повториться.

– Угу, – мрачно отозвался Костя.

– Выбор у меня есть?

– Нет.

– Тогда скоро буду.

Максим отодвинул листы бумаги и нехотя встал из-за стола. На улице бушевал уже настоящий ураган, взметающий в воздух не только листья, но и грязь, мелкий песок, обертки от продуктов и прочий плохо закрепленных мусор. Часы показывали десять утра, но за окном было темно, как ночью. Тучи, накрывшие город, не собирались сдавать позиции. Жаль, снова явились без дождя.

До больницы, во флигеле которой располагалась Костина вотчина, Максим добрался быстро. В их городе и так никогда не было плотного движения, а сейчас, когда большая часть жителей уже находилась на работах, а те, что отдыхали, предпочитали делать это дома, на дорогах и вовсе никого не было.

Острый запах формалина ударил в нос, и Максим поморщился. Посещение моргов всегда было для него тяжким бременем прошлой работы. Почему его считали хорошим следователем? Разве хороший следователь стал бы под разными предлогами уклоняться от общения с судмедэкспертами? А он именно так и делал.

Максим соврал ночью Яне, говоря, что забыл свою первую руку, торчащую из-под земли. Правда, у него была не рука, а тело целиком, но его он никогда не забудет.

На запах участковому пожаловались соседи, добавив, что уже давно не видели парня, снимающего квартиру рядом. Хозяйка квартиры жила за границей, а потому понадобилось время, прежде чем полиция смогла проникнуть в квартиру. Стояло жаркое лето, окна были не только закрыты, но еще и заклеены скотчем. Видимо, жилец не утруждал себя проветриванием. Запах стоял соответствующий: мерзко-сладкий, с примесью гнилья и разложения. Самого парня нашли на кухне, и по заключению патологоанатома, умер он неделю назад. Такое зрелище не забудешь и через сотню лет.

Костя был еще мрачнее обычного. На место преступления ночью он приехал, прилично выпивши, и находился там почти все то время, что работала полиция. Уехал уже перед самым рассветом, а с утра вынужден был выйти на работу. От вскрытия жены мэра не отмажешься и на попозже не перенесешь. Вот он и находился в самом скверном расположении духа.

– Проходи, – буркнул он, не поднимая взгляда от бумаг, в которых что-то писал. – Тебя на полставки взяли, что ли? Я Семенычу позвонил, он велел тебя вызвать, сам не приехал.

– Мне за это даже не платят, – пожаловался Максим.

– Сочувствую, – без малейшего сочувствия в голосе произнес Костя. – Пошли.

Он швырнул ручку, как будто та лично была виновата в его плохом настроении, поднялся из-за стола и направился в прозекторскую. Максим нехотя поплелся следом.

Зрелище было отвратительным. Хоть всех червей с тела Инги уже смыли, разлагающийся труп все равно имел малоприятный вид. Особенно разрезы на груди. Максим с трудом сдержал рвотный позыв, а Костя даже бровью не повел. Натянул на широкие ладони перчатки, еще одну пару швырнул Максиму и подошел к телу.

– Короче, как я и думал. Ее закопали в землю живьем, там она и задохнулась. Земля и во рту, и в носу, и дыхательных путях. Умерла примерно в то же время, что и Соболева. Никаких повреждений на теле нет, так что могла быть в сознании.

– И тоже не сопротивлялась? – удивился Максим.

– У нее ноги в кровь стерты, руки и лицо расцарапаны, скорее всего, ветками. Лес там густой, сам видел. А бежала она по нему уже в темноте. Ирка туфлей не нашла, колготки до колен разодраны. Держу пари, она бежала по лесу от самого дома Соболевой, туфли или потеряла, или специально скинула, чтобы легче было. Убийца был где-то рядом, потому она даже передохнуть не могла, выбилась из сил и не сопротивлялась уже.

Максим кивнул, глядя на тело молодой женщины. Несмотря на следы разложения и топорно зашитые разрезы на груди, легко было представить ее живой и прекрасной. Особенно удивительными казались темно-рыжие волосы на фоне бледновато-синего обескровленного лица. Да, Инга Подгородцева при жизни была очень красивой женщиной.

Однако ради обычных результатов вскрытия, которые Костя подозревал уже на месте преступления, он не позвал бы его «в гости». Было что-то еще, ради чего и затевался этот визит. Так и оказалось.

– А еще я нашел у нее в глотке кое-что интересное.

– В глотке?

– Угу. Видимо, убийца затолкал перед самой смертью. Смотри.

Костя протянул ему металлический лоток, на дне которого что-то лежало. Максим не сразу заставил себя посмотреть в него, ожидая чего-то особенно противного, но это оказалась обыкновенная бумажка. На первый взгляд. Приглядевшись, он понял, что это небольшая фотография. Видимо, она была скомкана, поскольку на ней имелись следы от неровных сгибов. Максим взял лоток, чтобы поднести ближе к глазам.

– Руками не лапай только, – предупредил Костя. – Я тебе перчатки для чего дал?

Максим кивнул, завороженно глядя на кусочек снимка, затем поставил лоток на стол, быстро натянул перчатки и расправил фотографию. На ней была изображена девочка лет десяти с темно-рыжими волосами, в чертах лица которой с трудом угадывалась Инга. Наверное, если бы не цвет волос, Максим ее и не узнал бы. Фотография была темной, поэтому разглядеть задний план не удавалось. Но самым интересным было то, что это оказался лишь кусочек снимка. Кто-то аккуратно отрезал его от общей фотографии.

– Неожиданно, – прокомментировал Максим. – Зачем убийце было заталкивать ей в глотку детский снимок?

– Это уже не мои проблемы, – проворчал Костя. – Я его нашел, а зачем его туда засунули – твое дело выяснить.

Задерживаться у злющего как черт в аду Кости Максим не стал. Сфотографировал снимок себе на телефон и отправился к следователю. Тот новую улику воспринял без особого энтузиазма.

– Чем дальше в лес, тем толще партизаны, – ворчливо повторил он любимую поговорку Димы Стрельникова. – Вот только фотографий нам не хватало! Что прикажешь с этим делать?

– Возможно, это какая-то месть из детства? – предположил Максим. – Отсюда и детский снимок. Можно показать его Виктории Архиповой, вдруг она его узнает?

– И что нам это даст?

– Если Виктория узнает снимок, может быть, она вспомнит и что-то, с ним связанное. Понимаете, убийца не просто так его оставил. Более того, не просто так его захватил с собой. Ведь если бы он пришел убить Марину Соболеву, а Инга стала случайной свидетельницей, то откуда у него был ее снимок? Мне кажется, все это связано. Ингу могли специально выманить. Может быть, убийца планировал убить ее вместе с Мариной, но она смогла сбежать.

– Отпечатки пальцев этого не подтверждают, – напомнил следователь. – Инга явно вошла и стала свидетельницей.

– Тогда, может быть, он хотел убить ее сразу после Марины, а она явилась чуть раньше.

– В таком случае у Соболевой тоже должен бы быть кусок фотографии, а его нет, – напомнил следователь.

– Может быть, мы плохо искали?

– Сам скажешь Степанову, что он хреново вскрытие сделал? – ехидно поинтересовался Семенович.

– Снимок может быть где-то у нее в доме, – настаивал Максим.

– Да мы там все обыскали!

– Мы не знали, что искать. Я могу посмотреть еще раз.

Следователь молча вытащил из сейфа ключи от дома Марины Петровны и протянул их Максиму.

– Езжай, – разрешил он. – Мне это кажется маловероятным, но у нас все равно нет других зацепок.

– А что с парнишкой, которого задержали в лесу?

– Алиби у него на ту ночь. Причем хорошее. Он у Степанова в морге дежурил. Да и не подозревал я его на самом деле, – поморщился Семенович. – Ну какой из него убийца? Так, малолеток мнимым вызовом духа попугать. Езжай, короче, я Архипову вызову, покажу ей фотографию. Если найдешь вторую, будет легче. На этой ж не видно ни черта, как тут узнаешь, когда и где ее сделали?

Максим кивнул и вышел из кабинета.

На окраине, где жила Соболева, было так же тихо, как и в тот вечер, когда он обнаружил ее труп. Максим входил во двор, а затем и в дом, медленно, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что же происходило тем вечером, как все это выглядело для Инги? Могла ли она унести кусочек снимка Марины с собой? Отпечатки пальцев говорят, что в гостиную она не заходила. По крайней мере, ничего там не трогала. Но что если она из маленькой прихожей увидела мертвую подругу, схватилась за стену, а потом все же аккуратно вошла? Увидела, например, на груди Марины снимок, взяла его, а потом… услышала шорох где-то в квартире? Знала, что Марина живет одна, поэтому испугалась. Машинально схватила снимок и бросилась бежать, увидев незнакомца. И не зря: убийца погнался за ней. Где, в таком случае, она могла обронить фотографию?

На всякий случай тщательно и тщетно осмотрев дом еще раз, заглянув во все укромные уголки, куда фотография могла упасть случайно, Максим вышел во двор. Машиной Инга не воспользовалась, в город не побежала, направилась в лес. Значит, она не выходила на дорогу, побежала сразу за дом, с той стороны лес подступает к самому забору. Максим обогнул дом и неторопливо прошелся вдоль забора, пытаясь представить, где и как могла перемахнуть через него женщина в туфлях на каблуках. Инга исправно посещала фитнес-клуб, имела неплохую спортивную форму. Несколько лет работала моделью, в самой неудобной обуви чувствовала себя комфортно. Пожалуй, вот здесь, где несколько штакетин обломались вверху, самое удобное место. Максим перевалился через забор и, оказавшись по ту сторону, почти сразу увидел затерявшуюся в траве, вымоченную вчерашним дождем фотографию. Поднимать не стал. Вместо этого присел на корточки, чтобы лучше увидеть изображенную на ней девушку. Она была немного старше Инги, лет двенадцати-тринадцати, с очень серьезным лицом и каштановыми волосами. Фон за ее спиной был не таким темным, как у Инги, возможно, где-то рядом находился тусклый источник света. Максим смог разглядеть старую деревянную стену, которая шла под наклоном, как будто девочка стояла на чердаке или мансарде. А самое главное – это была часть того же снимка, что нашли у Инги, и часть довольно узкая. Два куска никак не могли составлять целую фотографию. Там был кто-то еще. Именно в этот момент Максим понял, что убийства еще не прекратились.

Он медленно поднялся на ноги, оглядываясь вокруг, но в этой части города стояла абсолютная тишина. Даже ветер притих, не шелестел голыми деревьями, не гнал по дороге мусор. Максим вытащил телефон, но не только для того, чтобы позвонить следователю. Первым делом он набрал номер старого знакомого из Питера: преподавателя истории, профессора, защитившего диссертацию по обычаям и обрядам народов мира. На самом деле это был старый знакомый его отца, но и сам Максим хорошо его знал. Теперь главное, чтобы профессор его не забыл за столько лет молчания. Если кто-то и мог как-то просветить его по подобным ритуалам, то только он. Следовало давно ему позвонить, но Максиму не хотелось ворошить прошлое. До этой минуты.

* * *

Город гудел, как потревоженный улей. Даже если бы мэр хотел скрыть убийство своей жены, у него ничего не получилось бы. Элиза не знала погибшую женщину, никогда ее не видела, если не считать, конечно, билбордов и телевизора, а потому особенного трепета перед ее смертью не испытывала. В глубине души, в самых потаенных ее уголках, она была даже рада, что эта новость затмила собой окружающий город пожар, и по радио теперь говорили в основном о смерти Инги Подгородцевой.

Мучавший ее со вторника внутренний огонь, утихший еще вчера, так и не вернулся, даже ночью она спала спокойно, без кошмаров. Это воодушевляло и давало надежду на небольшую передышку. Элиза больше не проводила все свободное время в ванной, хотя пила по привычке много. Ей даже удалось перекроить расписание частных занятий с учениками так, чтобы вписать в него дополнительные уроки в школе и не сильно подпортить себе жизнь. Стоило немного успокоиться, и оказалось, что все не так катастрофично, как выглядело сначала.

Первого урока у нее не было, но, конечно, в школу она пришла ровно без пяти восемь. Оставалось время подготовиться к занятиям по русской литературе у десятого «А», для чего она еще вчера взяла в библиотеке краткий пересказ произведений классиков, но вместо этого задержалась в учительской, где разгорелся спор между Светланой Михайловной и вызванной с заслуженного отдыха пенсионеркой Маргаритой Филипповной. Впрочем, спора как такового не было, обе пожилые женщины сходились во мнениях, но привычка говорить громко и строго придавала разговору нотки дискуссии.

Элиза пришла не к самому началу, а потому не сразу поняла смысл обсуждаемой сплетни. Лишь несколько минут спустя догадалась, что коллеги обсуждают группу подростков, которая и обнаружила труп Инги. Оказывается, дети проводили в лесу какой-то кровавый ритуал, среди них были и Алиса с Яной. На одно мгновение Элиза почувствовала укол совести, ведь она единственная знала о планах девочек пойти ночью в лес, но тут же перестала себя казнить. Во-первых, она понятия не имела, чем они собираются заниматься, а во-вторых, после школы за них отвечают родители. Как бы чиновники ни утверждали обратное.

– Гены пальцем не раздавишь, – глубокомысленно произнесла Маргарита Филипповна. – Как можно ждать от Алисы хорошего поведения, если вспомнить, что творила в юности ее мать?

– А что такое? – тут же заинтересовалась главная сплетница всея школы – Елена Петровна. Она была еще молода, намного младше матери Алисы, а потому никаких историй, портящих репутацию последней, не знала. Но страшно хотела узнать. – Мне всегда казалось, что Тамара Самойлова приличная женщина.

– Вам казалось, милочка, – снисходительно усмехнулась Маргарита Филипповна. – Это сейчас Тамара Самойлова приличная женщина, уважаемая горожанка, возглавляющая отдел по озеленению города, хорошая мать и добрая соседка. А Томочка Горяева была оторвой похлеще своей дочки. Бывало, милиция ее разыскивала, потому что она домой ночевать не приходила, курила чуть ли не с пеленок.

– Наговариваешь ты на девочку, Маргарита Филипповна, – неожиданно заступилась за Тамару Светлана Михайловна. – Сама по себе она была неплохим ребенком. Просто надзору за ней никакого не было, мать алкоголичка, отец безработный. Вот и попала под влияние подружки своей, Милки. А вот Милка-то да… Не зря ж она в тюрьме в итоге оказалась.

Маргарита Филипповна согласно закивала головой.

– А за что в тюрьме?.. – не унималась Елена Петровна.

– Да кто ж теперь вспомнит? – пожала плечами Светлана Михайловна. – Столько лет прошло.

– За тот пожар и посадили ее, – раздался из угла голос Георгия Дормидонтовича, заставивший коллег вздрогнуть.

Старый трудовик сидел тихо, прикрывшись газетой, и все думали, что он дремлет. А вот поди ж ты, не спал, слушал. Польщенный вниманием, Георгий Дормидонтович опустил газету и снял с носа очки, отчего близорукие глаза тут же начали смешно смотреть в разные стороны.

– То есть сначала ее за кражу взяли, – пояснил он. – А потом нашелся какой-то свидетель, который видел, как она выбегала из горящего дома. Ну, из того, где целая семья погибла. Я уж деталей не вспомню сейчас, давно было. Говорили, что была с ней и Тома, и еще кто-то, но только Миле на тот момент исполнилось шестнадцать, вот и пошла она за все отвечать.

Георгий Дормидонтович снова скрылся за газетой, оставив коллег с новыми сведениями.

– Да, плохо кончила девка, – покачала головой Маргарита Филипповна. – Кажется, я слышала, что умерла она давно или просто заболела сильно в тюрьме, но могла и перепутать.

Прозвеневший звонок заставил учителей прекратить беседу, торопливо похватать классные журналы и разойтись по кабинетам. Элиза тоже предпочла готовиться к уроку в подсобке. Вчера полиция там ничего, кроме конвертов с деньгами и билетами, не нашла, а потому ей давно разрешили пользоваться привычным помещением. Не отвлекаясь на посторонние разговоры и сплетни, Элиза успела прочитать краткое содержание произведения, которое проходили дети, и даже ознакомилась с критикой на него. Надо же знать, что и как говорить и к каким выводам подталкивать учеников. На своих уроках Элиза позволяла им высказывать собственное мнение, даже если оно шло вразрез с ее, но в русской литературе она не разбиралась и разбираться не хотела. Пусть уж думают по учебникам, так она, по крайней мере, не сделает хуже.

Ни Яны, ни Алисы в классе не оказалось. Как не было Артура Михайлова и Вани Петрухина. Когда все ученики расселись по своим местам, Элиза строго посмотрела на них.

– Мне кажется, вас сегодня заметно меньше.

Подростки тихо захихикали.

– Так ведь эта четверка была среди тех, кто ночью ритуал какой-то в лесу проводил, они и мэрскую жену нашли, – доложила староста класса Аня Раковская.

– Небось, родаки такого ремня всыпали, что сидеть не могут, – хихикнула Надя Федорова с задней парты.

Элиза не стала останавливаться на этом, вернувшись к уроку. Но маленькая искорка, вспыхнувшая еще вчера, та, которая ей так понравилась, настойчиво разгоралась, твердя, что это отличный повод позвонить отцу Яны. Просто поинтересоваться, почему ее не было в школе, все ли в порядке. Элиза убеждала этот тонкий голосок, что она даже не классный руководитель десятого «А», но правда была в том, что ей хотелось еще раз встретиться с Максимом Васильевым, и она собиралась использовать этот повод. Ей понравился их совместный обед. Они болтали обо всяких глупостях, и впервые за долгое время Элизу не напрягало общение, простое человеческое общение с незнакомым мужчиной. После переезда в этот город она старалась не сближаться даже с теми редкими ухажерами, которых допускала в свою постель. Обычные естественные человеческие потребности, ничего более. Никаких разговоров, совместных завтраков, походов в кино и, тем более, подарков. Максимум – обменяться телефонами, чтобы встретиться еще пару раз. С Максимом же все почему-то было по-другому.

Элиза никогда не была сторонницей мнения, что мужчина должен звонить первым, как когда-то наставляла ее и ее подружку бабушка последней. Она искренне не понимала, по какой такой причине эта привилегия (или обязанность?) досталась мужчинам. Если девушка хочет с кем-то встретиться, зачем ждать у моря погоды и надеяться, что у парня хватит смелости набрать ее номер? Не проще ли позвонить самой?

Максим поднял трубку быстро, как будто ждал звонка или просто держал телефон в руке.

– Элиза?

Она думала, что он назовет ее Елизаветой Николаевной, даже воровато оглянулась, словно боялась, что кто-то может услышать. Вчера за обедом они называли друг друга просто по имени, но с вежливой дистанцией на «вы», и Элиза была рада узнать, что дистанция эта не стала длиннее сегодня.

– Добрый день, Максим, – голос прозвучал вежливо, лишь с легким оттенком той самой дерзости, которой она дразнила его вчера в подсобке. – Хотела спросить, почему Яна сегодня не была на занятиях.

– О! Так вы звоните как строгая учительница, и мне стоит называть вас Елизаветой Николаевной?

Элиза почти наяву увидела ту самую улыбку, которая была на его лице, когда он спрашивал, зачем она носит очки. Кажется, его вчерашняя растерянность прошла, и он решил общаться с ней так же, как она с ним. Появилось навязчивое желание переиграть его, и Элиза тоже улыбнулась. Где там ваше больное место, Максим Васильев?

– Нет. – Теперь ее голос звучал строго и отстраненно. – Просто вчера я отменила факультатив и хотела дать ей материалы, которые обещала в прошлый раз. Она очень трепетно относится к изучению чешского языка. Не хотелось бы, чтобы она пострадала из-за того, что я променяла факультатив на обед с вами.

– Вот как? – Его тон тоже стал заметно холоднее. – Я думаю, не случится ничего страшного, если она получит эти материалы завтра.

– Вы говорите это как строгий отец, и мне стоит называть вас Максимом Александровичем? – уточнила она.

И вот теперь он наконец рассмеялся.

– Как вы смотрите на приглашение на ужин? – спросил Максим.

Ладони стали горячими, а сердце бухнулось о ребра, как у девчонки, которую впервые позвали на свидание. Играть на его территории показалось еще интереснее.

– Вы принесете Яне эти материалы, а за это я угощу вас своей фирменной рыбой с белым вином, – добавил Максим, видимо, приняв ее молчание за сомнение. – Яна сделает соус. Наверное. Не факт.

Элиза стерла с лица широкую улыбку, чтобы не выдать себя.

– В шесть? – отстраненно уточнила она.

– Мы будем ждать.

– Я тоже.

Вот последнее было лишним. Она сбросила звонок и только сейчас увидела, как оплавился под горячими пальцами пластмассовый чехол телефона. Она всегда носила телефон в нем. Поменять чехол проще, чем покупать новый смартфон. Положив его на стол, Элиза протерла ладонь влажной салфеткой, глядя на то, как стремительно затягивается ожог. Боли от него она даже не почувствовала. Зато вечер обещал быть интересным.

* * *

Виктория Архипова фотографию не узнала. Точнее, она подтвердила следователю Первушину, что это определенно детский снимок Инги и Марины, но вот когда он был сделан, где, при каких обстоятельствах, кто еще на нем запечатлен, она не знала.

– Послушайте, Александр Семенович, мне тогда было лет шесть или семь! – возмущенно сказала она, когда он попытался ей не поверить. – Я всю младшую школу помню с трудом, а вы хотите, чтобы я вспомнила какую-то фотографию!

Также Виктория не смогла предположить, кому насолили Инга и Марина ни сейчас, ни двадцать лет назад, когда предположительно и был сделан снимок. А ведь обе определенно знали своего убийцу и его планы, не зря же собирались сбежать, просто не успели. Возможно, конечно, для побега у них была другая причина, но следователю казалось это маловероятным. Он вообще не верил в совпадения.

В Алексеевске жила двоюродная тетка Инги, и именно к ней Семенович отправил Максима. Родители обеих женщин давно скончались, других родственников, живущих поблизости, у них не было, и тетка оставалась единственной ниточкой, которая могла пролить свет на фотографию. Ниточка эта была еще тоньше, чем с Викторией, и предсказуемо оборвалась.

Расправившись со всеми делами в Алексеевске, Максим заехал в магазин, чтобы купить свежую рыбу и вино. Если более или менее приличное вино в их городке еще можно было отыскать, то вот с рыбой дела обстояли совсем плохо. Привозить охлажденную считалось моветоном: либо покупай мороженную, либо жди момента, когда в огромной бочке привезут еще живую, а такое случалось только летом или ранней осенью. Да и привозили в этих бочках обычно речную рыбу, которую ни он, ни Яна не ели.

Готовить Максим не то чтобы любил, но жизнь отца-одиночки заставила научиться приготовлению простейшей еды, а иногда баловать себя и дочь чем-нибудь изысканным. Не все получалось с первого раза, некоторые блюда он так и не смог освоить. Например, борщ у него всегда выходил либо пресным, либо таким, что в рот не взять, поэтому он с радостью спихнул его приготовление на подросшую Яну, но рыба обычно удавалась, особенно по проверенным рецептам.

В глубине души Максим мог себе признаться, что с удовольствием исключил бы из сегодняшнего вечера Яну и предпочел бы поужинать с Элизой вдвоем, но внутри на это словно стоял своеобразный блок. Она учительница его дочери, младше на десять лет, и ему не стоит доводить их отношения до ужина наедине. Обед – это как-то проще, а вот ужин – дело уже достаточно интимное. Даже если кажется, что она не отказалась бы, не стоит. Именно поэтому он и позвал ее к себе домой, а не в ресторан, прикрывшись необходимостью принести Яне учебные материалы.

Лесной пожар, с которым пока не удавалось справиться, уже почти захватил город в кольцо. На въезде на Главную дорогу стояли пожарные машины, и один из бравых ребят предупредил его, что отвоевывают дорогу с трудом. Если ситуация не изменится, через пару дней из города будет не выехать. Почти до самой середины дороги Максим видел сквозь деревья и огонь, и отважно сражающихся с ним пожарных, и только на подъезде к городу пожар поутих. Лесной словно и в самом деле находился в аномальной зоне. Если бы Максим верил в нечто сверхъестественное, он думал бы, что кто-то специально пытается отрезать все выходы жителям этого про́клятого места.

Максим мотнул головой, отгоняя мрачные мысли, и переключил автомагнитолу на веселенькую музыку. Радио здесь все равно тянуло плохо, да и не передавали по нему ничего, кроме плохих новостей. Портить себе настроение перед предстоящим ужином не хотелось.

До заявленных Элизой шести часов оставалось еще почти два, а это значило, что он без проблем успевает и с ужином, и с небольшой уборкой. Если, конечно, Яна ему поможет. Главное, чтобы она уже проснулась. Когда Максим уезжал, в ее спальне еще было тихо.

Однако дома его ждал сюрприз. Дочь не только проснулась и пришла в себя после ночных приключений, но и успела принять гостя. Войдя в маленькую прихожую и увидев, с кем именно Яна на кухне мило пьет чай, Максим нахмурился. Не испортило настроение радио, так постаралась дочь. Только Шурки-сатаниста ему не хватало у нее в друзьях! А ведь Костя Степанов предупреждал его о том, что Шурка проявлял интерес к Яне.

Очевидно, молодые люди не ждали внезапного появления родителя, потому что Яна мгновенно покраснела, а Шурка поднялся из-за стола, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Я не ждала тебя так рано, – промямлила Яна.

– Я так и подумал, – мрачно ответил Максим, проходя в кухню и сгружая на стол объемные пакеты. – Тебя разве не задержали? – осведомился он у Шурки, прекрасно помня, что его выпустили. Скорее хотел напомнить о неприятном инциденте ему самому и дочери.

– Меня выпустили, – смущенно пояснил Шурка.

– С чего вдруг?

– У меня алиби на время убийств.

– В самом деле?

– Папа! – возмутилась Яна.

– Ладно, прости, – Максим примирительно поднял руку. – В любом случае, тебе пора, – это он снова сказал Шурке.

– Но мы хотели посмотреть кино! – ответила за того Яна.

Максим так удивился, что даже забыл о продуктах. Почему-то он даже подумать не мог, что Шурка зашел не просто так на минуточку, а у его дочери могут быть с ним совместные планы. А ведь мог бы и догадаться, все об этом говорило: и их милая беседа в слабо освещенной кухне, и две чашки чая на столе. Господи, только бы Яна не вздумала объявить его своим парнем! Инфаркт в тридцать шесть лет – так себе перспектива.

– Какое еще кино?

– Ну… – Яна смутилась. – Просто кино. Саша мой друг, мы что, кино посмотреть не можем?

Максим снова бросил быстрый взгляд на Шурку. Саша? Ну да, его же так зовут.

– Ей пятнадцать, – напомнил он. – А тебе сколько?

– Девятнадцать.

– Поэтому вон из моего дома. – Максим произнес это спокойно и почти вежливо.

Наверное, только поэтому Яна не закатила истерику сразу, а ответила так же спокойно, хоть и до крайности возмущенно:

– Почему нам нельзя дружить? Мы же не в ЗАГС собираемся и не в постель!

Максим по-прежнему сверлил взглядом Шурку и на дочь не смотрел.

– Сам ей объяснишь, почему вам нельзя дружить?

– Честное слово, я ничего такого не имел в виду… – начал тот, но Максим уже не слушал, вернулся к продуктам.

– У нас сегодня вечером гости. Поэтому будет лучше, если к тому времени ты немного протрешь пыль вместо просмотра телевизора.

Яна сердито сложила руки на груди.

– Это у тебя гости, я не обязана ни присутствовать на ужине, ни убираться перед ним!

Перспектива ужинать с Элизой наедине у себя дома была, конечно, крайне заманчивой, но абсолютно невозможной.

– Обязана.

– В таком случае я хочу, чтобы Саша остался.

– Нет.

– Но почему? – в голосе Яны не осталось возмущения, только крайнее удивление.

– Я уже сказал: потому что тебе пятнадцать.

К счастью, этот бессмысленный спор прекратил сам Шурка.

– Ну ладно, Ян, я пойду, – проблеял он, пятясь к двери.

Максим как раз поворачивался к холодильнику, поэтому увидел, какой полный ненависти взгляд бросил на него Шурка. Ничего такого он не имел в виду, как же! Когда за ним захлопнулась дверь, Яна сорвалась с места и бросилась к выходу из кухни.

– Очевидно, это означает, что с ужином ты мне не поможешь, – хмыкнул Максим.

– Сам справишься! – донеслось в ответ.

Повезло, что свернула налево, в сторону гостиной, а не вслед за своим Шуркой. Еще через секунду дверь ее комнаты хлопнула с такой силой, что содрогнулся дом.

Максим быстро переоделся и принялся за рыбу. Если уж ему предстоит все делать самостоятельно, то стоит поторопиться. Он вымыл и почистил ее, натер смесью лимонного сока, трав и чеснока, поставил мариноваться, и занялся легкой уборкой, на какую хватит времени, а в комнате Яны так и стояла звенящая тишина. Сделав вид, что ему что-то нужно на улице, Максим обошел дом и на всякий случай убедился, что окно ее спальни заперто изнутри, значит, она, по крайней мере, не сбежала. Вполне возможно, просто читает книгу. Узнать наверняка не удалось, потому что она плотно задернула шторы. Видимо, предполагала, что Максим попытается заглянуть в окно. Или же просто не отвесила их, когда проснулась.

И только когда рыба уже запекалась в духовке, а Максим нарезал базилик для соуса, Яна показалась на пороге кухни. Максим заметил ее появление краем глаза, но поворачиваться не стал. Почти целую минуту она молча наблюдала за его действиями.

– Ты режешь слишком крупно, – наконец не выдержала дочь.

– Режу как умею, – отозвался он.

Яна тяжело вздохнула, подошла ближе и отодвинула его от стола.

– Дай я. Давно не ела вкусную рыбу, будет жалко, если ты испортишь ее плохо приготовленным соусом.

Максим послушно отошел в сторону, едва сдерживая довольную ухмылку. Яна всегда была отходчивой.

– Займись гарниром, – велела она. – К рыбе лучше всего рис и легкий салат. Кстати, кто у нас в гостях?

– Твоя учительница по английскому, – как ни в чем не бывало признался Максим, делая вид, что увлекся овощами.

Зато Яна мгновенно забыла о соусе.

– Лизка?

– Мне кажется, она не любит, когда ее так называют.

– Ну да, – Яна смутилась. – Это школьная кличка. А с чего это вдруг она придет к нам на ужин?

Максим по-прежнему упорно мыл огурцы в раковине, рискуя протереть кожицу насквозь.

– Она хотела принести тебе какие-то материалы по факультативу, вот я заодно и позвал ее на ужин. – Он чувствовал на себе удивленный взгляд дочери, поэтому продолжил: – Столкнулись с ней по работе, она показалась мне довольно милой девушкой.

Яна по-прежнему молчала, разглядывая его, а затем наконец усмехнулась.

– Ты только смотри не влюбись в нее, – посоветовала она. – Мало того, что она тебе в дочери годится, так еще и чокнутая немного.

Максим проглотил замечание, что он старше Элизы всего-то на десять лет и ни в какие дочери она ему не годится.

– Почему это она чокнутая? – вместо этого поинтересовался он.

– А какой нормальный человек все свои дела планирует на год вперед? – пожала плечами Яна. – На каждый день составляет расписание, никогда в жизни никуда не опаздывает, и самое большое безумство, на которое она способна, это отменить факультатив, чтобы пойти гулять.

Максим наконец покосился на дочь. Та продолжала орудовать ножом, одновременно вываливая на него информацию.

– Дома у нее все под линейку, даже крохотной пылинки нигде нет, вещи не валяются, хотя живет она одна. Ремонт как из каталога Икеа, зато под ковром огромное пятно от огня.

– Пятно от огня?

– Угу. Как будто шашлыки в гостиной жарила. – Яна ссыпала нарезанный базилик в плошку, где уже лежал раздавленный чеснок, залила все оливковым маслом и кинула в раковину нож. – Чокнутая, одним словом. Ладно, ты режь салат, а я пойду реально пыль протру, а то раз это Лизка, даже как-то неудобно.

Яна скрылась в прихожей, оставив Максима удивленно смотреть ей вслед.