На свидание этот ужин походил мало, тем более присутствие Яны вносило свои коррективы, но Элиза не удержалась и сменила строгую одежду на обычные джинсы и футболку. Вместо тугого пучка на затылке – чуть растрепанный «хвост». Не такой строгий макияж, главное, скрыть ненавистные веснушки. Их не так много, как могло бы быть, но и волосы у нее со временем утратили природную рыжину, стали почти русыми. Немного украшений, простых, не слишком дорогих и вычурных, которые она надела бы на настоящее свидание. Ее позвали на обычный домашний ужин, и выглядеть она хотела соответствующе. И тем не менее, достаточно было вспомнить, каким взглядом Максим смотрел на нее во время их встреч, чтобы понимать: если бы не Яна – это было бы настоящее свидание. Элиза хотела, чтобы он не забывал об этом, поэтому не стала изображать строгую учительницу.

Она даже позволила себе на пять минут опоздать. Специально. Приехала вовремя, и ходила эти пять минут неподалеку. Васильевы жили на окраине, сплошь состоящей из одноэтажных домиков, но совсем не таких, как в том месте, где жила Соболева. Домики здесь были аккуратными, дворы – чистыми. В это время на улице было еще полно народу: вернувшиеся с работы жители торопились сделать все дела во дворе до наступления темноты, поэтому Элиза постоянно чувствовала на себе любопытные взгляды. В них примешивалось что-то еще, что-то противное, заставляющее мерзкий холодок пробегать вдоль позвоночника, но сколько бы она ни оглядывалась, так и не смогла найти причину.

Ее уже, конечно, ждали. Максим открыл дверь, и она сразу поняла, что не одна готовилась к этому не-свиданию. Сегодня он не выглядел таким лохматым, как обычно, и даже побрился. Из дома пахло специями и запекающейся рыбой, и Элиза внезапно почувствовала себя неловко. Ужинать в таких обстоятельствах ей еще ни разу не доводилось. Если бы они были наедине, она бы знала, как себя вести и чем все закончится. Если бы он ей не так сильно нравился, она бы тоже знала, как себя вести и чем все закончится. Сейчас же она, пожалуй, знала только, чем все закончится, а вот как себя вести – непонятно. Максим смотрел на нее с такой же неловкостью на лице и, кажется, уже жалел, что позвал именно на такой ужин.

Элиза улыбнулась и весело сказала:

– Пардон, немного опоздала, но без машины я плохо рассчитываю время, а мне обещали вино, поэтому какая машина?

Максим тут же пригласил ее войти и даже галантно помог с пальто. Из гостиной показалась Яна, и Элиза сразу почувствовала себя проще. Яна никакой неловкости не испытывала, с благодарностью забрала принесенные учебные материалы и вызвалась показать, где можно помыть руки.

– Папа страшно волнуется, – заговорщицким тоном сообщила она, когда они вдвоем оказались в ванной. – Он даже побрился и расчесался. По-моему, он все еще испытывает трепет перед учителями.

Выпалив это, Яна оставила ее одну, а Элиза усмехнулась своему отражению. Она была уверена, что Максим испытывает трепет вовсе не перед учителями. Может быть, стоило все-таки одеться по-другому? Нет, тут же одернула она себя. Пока здесь Яна, точно не стоило.

Элиза вытерла руки и огляделась. Все в этом доме давало понять, что за ним ухаживают, но ему не хватает женской руки. Недорогая, но качественно уложенная плитка в ванной явно никогда не мылась выше полутора метров над полом; в месте стыка крана и раковины скопился налет; полотенца висели не так аккуратно, как у нее самой. Впрочем, вполне возможно, этому дому не хватает не просто женской, а именно ее руки.

Максим и Яна гремели чем-то на кухне, а потому Элиза позволила себе немного оглядеться в гостиной. Она была проходной и от этого не очень удобной. Одну стену занимало большое окно, а в каждой из трех оставшихся имелось по одной-две двери. Диван стоял посередине, занимая почти всю площадь комнаты, телевизор висел на стене между двумя дверями. Очевидно, спальнями Яны и Максима. По той стене, где находилась дверь в ванную, располагался большой камин, возле которого валялась забытая веревка – еще одно напоминание, что женщины в этом доме нет. Большинство хозяек убило бы за такое. И нигде не было никаких милых дамскому сердцу безделушек в виде статуэток, картин или цветов в горшках. Но больше всего Элизу поразило пианино, занимающее единственную более или менее длинную стену с выходом в маленький коридор. Она никогда не слышала, чтобы Яна упоминала занятия музыкой, но и поверить в то, что играет Максим, не могла. Почему-то вспомнилось, как она разглядывала его руки в подсобке и думала, что такие руки не могут принадлежать офисному работнику. И уж тем более они не могут принадлежать музыканту. Возможно, конечно, пианино досталось Васильевым вместе с домом, но открытая крышка давала понять, что инструментом пользуются.

В небольшой, но уютной кухне уже был накрыт стол. Только окинув ее взглядом, Элиза поняла, что всю мебель здесь Максим сделал сам. Но снова: добротный кухонный гарнитур, большой стол, удобные стулья, а ни красивых салфеточек, ни скатерти, ни даже занавесок на окнах.

Однако на ужин отсутствие женщины никак не повлияло. Элиза не считала себя таким уж гурманом, сама готовить не очень любила, чаще всего обходилась чем попроще. Если хотелось чего-то более изысканного, ехала в Алексеевск в ресторан. Но хорошо приготовленную домашнюю еду любила. Эта рыба претендовала на звание лучшего блюда, которое она ела в Лесном. Пожалуй, даже Викино мясо ей уступало.

Болтушка Яна говорила, почти не переставая, втягивая в разговор и отца с учительницей, поэтому никаких неловких пауз, которых опасалась Элиза, за столом не возникало. И только когда Яна замолчала, то ли переводя дух, то ли просто устав разговаривать, она спросила:

– Я видела в гостиной пианино. Ваше или досталось с домом?

– Наше, – гордо ответила Яна.

– Я купил его по объявлению почти сразу, как переехал сюда, – почему-то смутившись добавил Максим.

Неужели все-таки он играет? Ведь Яна уже растрепала, что приехала в Лесной почти на три года позже. Значит, он купил пианино еще до этого.

– Кто-то из вас умеет играть?

– Мы оба, – снова первой отозвалась Яна. – Не великие пианисты, конечно, но собачий вальс на пару забахаем. Правда, пап?

Максим неловко улыбнулся.

– Моя мать – преподаватель музыки, – пояснил он. – Поэтому и я, и моя сестра с детства приучались к ней. Алена стала известной скрипачкой, а я так и остался на уровне собачьего вальса.

Улыбнулась и Элиза, с интересом глядя на него.

– Почему я в это не верю?

– Потому что он врет, – заявила Яна. – Папа умеет играть и вещи посложнее собачьего вальса.

– И вовсе я не вру, – оскорбился Максим. – Для более сложных вещей нужна ежедневная практика, а я этим не занимаюсь. Не помню даже того, что когда-то умел.

– А бабушка говорит, что у тебя тоже был талант, – не сдавалась Яна. – Но ты вместо этого пошел в полицию непонятно зачем.

– Затем, что там выдавали бесплатную форму и можно было не тратиться на одежду, – проворчал Максим. – Ты этого не застала, а я прекрасно помню. В середине девяностых хорошо жили только те, у кого была коммерческая жилка. Ну и бандиты, что тогда было почти одно и то же. А у меня папа – математик, мама – музыкант. Ни один из них не мог даже яблоки с дачи продать. Может, у меня и был какой-то там талант, но у Алены его было гораздо больше. Занятия музыкой – дело дорогое. Поэтому я оставил музыкалку ей, а сам пошел туда, где можно было тратить меньше денег. Но мне странно слышать это от тебя, – в конце концов усмехнулся он, откинувшись на спинку стула и сверля взглядом дочь. – У тебя тоже талант, пусть не к музыке, а к языкам, но ты хочешь совершить мою ошибку: пойти в полицию.

Элиза удивленно приподняла брови. До того дня, как Яна рассказала ей про свою маму, она искренне считала, что девочка учит языки для удовольствия, уж слишком легко они ей давались. Теперь-то она знала, что Яна просто мечтает уехать к матери, вырваться из этого богом забытого городка, но вот про полицию слышала впервые.

– Потому что учить языки не так интересно, как разгадывать загадки, – прежде, чем Элиза успела бы что-то спросить, заявила Яна.

– Только я хочу напомнить, что работа в полиции – это не только загадки, но еще и трупы, которые тебя так впечатляют, – хмыкнул Максим.

– Фу, папа! – тут же возмутилась Яна. – В приличном обществе за столом не говорят о трупах!

– А о чем говорят за столом в приличном обществе?

– Да хоть о той же музыке или языках.

– Кстати, о музыке, – поддержала Элиза Яну. Ее разговоры о трупах не смущали, но она поняла, что речь шла об Инге. Слышала от коллег, что жену мэра тоже нашли в выжженном круге, и не хотела, чтобы разговор свернул в ту степь. – Могу я попросить вас сыграть мне что-нибудь?

Максим посмотрел на нее так, как будто она предложила ему раздеться догола.

– Вы уверены, что хотите это слушать?

– Безусловно, – улыбнулась Элиза. – Только не собачий вальс. Что-нибудь другое, на ваш выбор.

– Давай, пап, – подначивала Яна.

Максим заметно смутился, но вышел из-за стола и направился в гостиную. Рыба была съедена, что позволяло переместиться в более удобную комнату. Элиза подхватила бокалы и бутылку с вином и последовала за ним. Вдвоем с Яной они устроились на диване, а Максим сел за пианино. Несколько секунд думал, глядя на черно-белые клавиши, положил на них руки, и пальцы быстро запорхали над ними. Первые же аккорды заставили Элизу улыбнуться. Как же это было предсказуемо!

Людвиг ван Бетховен, «К Элизе».

Максим играл тяжело, иногда ошибаясь, и от этого легкая мелодия приобретала некоторую трагичность, которая Элизе внезапно нравилась. Словно знакомая с детства музыка открылась с новой стороны, с той, которую редко кому удавалось услышать. Элиза следила за его длинными пальцами, перемещающимися по клавишам, и уже не понимала, почему считала их грубыми. Казалось, они созданы для порхания над клавишами пианино: длинные, сильные, умелые. И кожа у него наверняка не шершавая, как она думала. Как много можно сделать руками с такими ловкими пальцами…

Мысли потекли совсем в неподобающую степь, поэтому Элиза мотнула головой и опустила бокал. Стоит дать себе небольшую передышку, повременить с вином, немного протрезветь.

– Как это по́шло, пап! – заявила Яна, когда он закончил. – Я даже не сомневалась в том, что именно ты сыграешь!

– Сыграй что-нибудь другое, – тут же предложил Максим, уступая ей место.

– Не вопрос!

Яна села за пианино, и мелодия стала уже совсем другой: гораздо ярче, сложнее, насыщеннее. Музыку Элиза не узнала, но это было что-то посложнее. Яна тоже ошибалась, но при этом в ее игре чувствовалась легкость, почти профессионализм. Пальцы торопливо, даже немного суетливо перемещались по клавишам, и было видно, что Яна часто тренируется. Тем не менее Элиза ловила себя на мысли, что игра Максима ей нравилась больше.

– Мы иногда играем вместе, – тихо сообщил ей тот, присаживаясь рядом на диван. – Взрослых дочерей и отцов связывает не так много, поэтому я ищу любые возможности что-то делать вместе.

Элиза понимающе кивнула, стараясь слушать мелодию, а не думать о сидящем рядом мужчине. Что ж за дурацкое вино, сколько в нем градусов? Музыка упорно проходила мимо нее, поэтому она решила испортить момент чем-нибудь другим. Ей вдруг показалось, что если она будет молчать, он догадается о ее мыслях.

– Если я спрошу о ее матери, вы мне ответите?

Максим пожал плечами, посмотрев на ровную спину дочери.

– Мы развелись, я переехал сюда, она вышла замуж за другого и отдала мне дочь. Все просто.

– Отчего же? Я вижу как минимум три важных вопроса: почему вы развелись? Что заставило вас переехать сюда? По какой причине она отдала вам Яну? Обычно дети остаются с матерями.

В этот момент Яна в последний раз ударила по клавишам, и музыка стихла. Максим посмотрел на нее, потом снова на Элизу, и та поняла, что он не хочет говорить об этом при Яне. Она и не стала выспрашивать. Слишком уютным, по-домашнему мягким был этот вечер, чтобы вести неприятные разговоры. Она порадовалась, что выбрала именно этот наряд и образ для сегодняшнего ужина. Наверное, в узком платье и на каблуках ей не было бы так хорошо в этой несуразной, но такой милой гостиной. Пожалуй, не хватало только потрескивающего огня в камине. Тогда она, наверное, решилась бы подобрать под себя ноги и позволить вину наконец окончательно завладеть ею.

Как будто прочитав ее мысли, Максим предложил:

– Я разожгу камин?

* * *

Домой Элиза засобиралась только в одиннадцатом часу вечера, когда оставаться еще дольше было бы совсем неприлично. Она и так оттягивала этот момент, как могла, настолько было хорошо и уютно в маленькой гостиной. Даже открытый огонь в камине не пугал ее и не вызывал никаких неприятных ощущений. Яна сыграла еще несколько мелодий и даже уговорила Максима изобразить что-нибудь вместе. Правда, это был тот самый пресловутый собачий вальс, заставивший Элизу хохотать до слез. Но все имеет свойство заканчиваться, закончился и этот вечер.

– Я вас провожу, – безапелляционно заявил Максим, а Элиза и не думала отказываться. – В нынешней ситуации опасно ходить по ночам одной. Надеюсь по возращении застать тебя дома. – Это он сказал уже Яне.

Та молча подняла руки, показывая, что все поняла с первого раза.

Поскольку за ужином они пили вино, решено было пройтись пешком. По меркам городка Элиза жила достаточно далеко, но вызвать такси ни одному из них не пришло в голову. Ночь была тихой, лишь немного ветреной, но достаточно теплой. Все жители уже разошлись по домам, улицы укутали тишина и спокойствие, поэтому прогулка обоим показалась хорошей идеей. И давала возможность побыть немного вдвоем.

– Теперь, когда мы одни, расскажете мне о матери Яны? – спросила Элиза, когда они прошли уже некоторое расстояние.

По лицу Максима скользнуло легкое недовольство, и Элиза подумала, но он откажется, но он согласился.

– Что именно вас интересует?

– Все, – просто сказала Элиза. – Вопрос, который я задавала вам вчера, по-прежнему актуален: вы ведь поженились очень рано. Что это было: любовь или брак по залету?

– Тогда мне казалось, что любовь, но теперь я уже не знаю. Теперь я сомневаюсь во многом, что когда-то казалось правдивым, – честно признался Максим. – Вы правы, мы поженились очень рано. Встречаться начали едва ли не сразу после школы, потом Варя забеременела Яной, и мы поженились. Варя даже не доучилась, взяла академотпуск, сидела дома. Я работал простым опером, заочно учился, чтобы перейти в следователи. Для этого нужна была вышка. Еще через три года у нас родился сын.

– Сын? – переспросила Элиза. Неожиданное признание заставило ее остановиться и посмотреть на Максима. Яна никогда не упоминала о брате. – Он остался с вашей женой после развода?

Максим покачал головой, не ускоряя шаг, но и не останавливаясь, поэтому Элизе пришлось догонять его.

– Он погиб почти восемь лет назад. Яне тогда было восемь, а ему пять. Я расследовал одно очень… щекотливое дело. Был молодым и горячим, мне хотелось докопаться до сути, хотя я прекрасно понимал, что это сложно и опасно. Не только понимал, мне на это непрозрачно намекали.

– Угрожали? – догадалась Элиза.

Максим кивнул.

– Варя плакала и пыталась уговорить меня бросить то дело, но у меня тогда была дурацкая черта характера: я всегда доводил дело до конца. Тогда они похитили моего сына. Хотели и Яну, но той удалось сбежать и спрятаться. Они вдвоем играли на площадке перед домом, которую мы всегда считали безопасной. Мы несколько суток ее искали, а она забилась в старый подвал и боялась выйти. Мишку они убивать не хотели, просто напугать меня, дать понять, во что я лезу. Но произошел несчастный случай, и он погиб.

Элиза не удержалась, тронула его за руку, скользнула вниз по предплечью и на секунду сжала ладонь.

– Мне очень жаль.

– Я был не только придурком, который лезет, куда не следует, – продолжил Максим, – но еще и доверчивым без меры. Меня сдал мой коллега и лучший друг. Я делился информацией с ним, а он ее сливал тем, под кого я копал. Варя после похорон забрала Яну и ушла. И в общем-то, я ее не виню за это. Она ведь просила бросить то дело, я не послушал. Поэтому мне так странно слышать, когда мне говорят, что я был хорошим следователем. Разве хороший следователь допустил бы то, что произошло?

Максим внезапно остановился и повернулся к Элизе, как будто ждал от нее ответа на свой вопрос.

– Я не знаю, – честно призналась она.

Он еще несколько секунд рассматривал в темноте, нарушаемой лишь тусклым светом уличных фонарей, ее лицо, а затем кивнул, словно этого и ждал, и снова медленно пошел вперед.

– Я собрал вещи и переехал сюда, – закончил он. – Что мне было там делать? Без семьи, без работы. Честно говоря, выбрал первое попавшееся место. Главное, подальше от Питера.

– А как Яна оказалась у тебя?

– Варя нашла себе нового мужа, уехала в новую страну. У нее новая жизнь, которая помогла пережить и забыть произошедшее. Ни я, ни Яна в нее больше не вписывались.

– Но это неправильно!

– Почему же? – Максим с интересном посмотрел на нее, словно его на самом деле интересовал ответ на этот вопрос, но время ответить не дал, продолжил сам: – За это я ее тоже не виню. В конце концов, она ведь не оставила ребенка с посторонними людьми, она отдала дочь отцу. Чем отец хуже матери? Единственное, чего я не могу ей простить, – это того, что она совсем забросила Яну. Не приезжает, не звонит, не зовет к себе. Она сказала, что видеть Яну ей слишком больно. Что дочь напоминает о тех событиях, о том кошмаре, который ей пришлось пережить. Но уж как-нибудь раз в год могла бы потерпеть.

Элиза была в корне не согласна с его словами, но промолчала. Никто из них не виноват в том, что произошло, это действительно был несчастный случай. Так почему Варя посчитала возможным для себя начать новую жизнь, лишив этого права Максима? Разве не должны были любящие друг друга люди разделить боль пополам? Элизе не был знаком материнский инстинкт, поэтому вопрос, как мать могла бросить единственного оставшегося ребенка, ее не волновал, но вот как можно не поддержать человека, с которым делила жизнь, оставалось непонятным.

Впрочем, не ей судить о том, что такое счастливый брак и что должны делать в нем люди. Ее родители любили друг друга, но что она сама сделала со своим мужем? Точнее, он с ней?

– А Яна? Как она это пережила?

– Мне кажется, лучше, чем мы, – признался Максим. – Детская психика устойчива. Она, конечно, помнит обо всем произошедшем, но мне кажется, больше из моих рассказов. С ней тогда долго работал психотерапевт, и она многое забыла. Как-то призналась, что свои почти двое суток в подвале помнит как кино. Словно это было не с ней, она просто видела на экране. Ни страха, ни тех ощущений. А ведь первые несколько месяцев она спала с Варей в одной постели, держа ту за руку, и, если вдруг выпускала, просыпалась с криком.

– Да, дети быстро забывают, – согласилась Элиза.

Некоторое время они шли в молчании, думая каждый о своем, а затем Максим спросил:

– Ну а ты? Как ты оказалась в этом городе?

И только теперь Элиза поняла, что они перешли на «ты». Она даже не заметила, в какой момент. Говорить ему правду почему-то не хотелось. Она не любила об этом вспоминать, хотя понимала, что рано или поздно прошлое нагонит ее, она ведь до конца с ним так и не разобралась.

– А я так же, – пожала плечами Элиза, – сбежала от прежней жизни. Только я никого не бросала. Мои родители погибли на отдыхе, и я не смогла жить там, где все о них напоминало. Они родом из этого городка, здесь жила моя бабушка. После ее смерти квартира досталась родителям, а после их – мне.

Максим понимающе усмехнулся.

– Наверное, в этом городе никто не оказывается просто так. Все от чего-то бегут.

– Это не самый плохой вариант.

Впереди из темноты выплыл ее дом, и оба еще сильнее замедлили шаг, продлевая вечер, но так или иначе он закончился. Они остановились перед самым подъездом, не боясь кому-то помешать в это время суток, и Элиза улыбнулась.

– Спасибо за ужин. Он был великолепен. И рыба, и вино, и пианино.

Максим рассмеялся.

– Могу я рассчитывать, что как-нибудь ты согласишься еще раз прийти к нам в гости?

Элизе хотелось сказать, что она согласится не как-нибудь, а как только он позовет. Или даже пригласит его сама.

– Безусловно.

– Тогда я постараюсь не затягивать с приглашением.

Он стоял и просто смотрел на нее, ничего не делая, поэтому Элиза не выдержала первой:

– Может быть, ты уже наконец поцелуешь меня?

Его брови взлетели вверх, и на какое-то мгновение Элизе показалось, что он даже не думал об этом.

– Ты думаешь, это будет уместно?

– Не знаю, уместно ли, но если ты этого не сделаешь, то это точно будет глупо.

Больше медлить он не стал. Наклонился к ней и коснулся ее губ. Элиза с готовностью ответила на поцелуй. Отбросив скромность, какой и так не сильно страдала, обняла его и прижалась к нему всем телом. Его рука скользнула по затылку, не давая отстраниться, как будто такая глупость вообще могла прийти ей в голову. Наоборот, она размышляла, не наплевать ли еще и на приличия и не позвать ли его на чашку чая прямо сейчас. Через пальто она почти не чувствовала его вторую руку, которой он обнимал ее, а хотелось ощущать длинные пальцы, те самые, которые так трагично нажимали на клавиши пианино, на всем своем теле. Без лишней одежды, без мыслей о приличиях и сомнениях в уместности. Ей стало мало поцелуя, хотелось большего. Отдать ему всю себя, взамен забирая его.

Его пальцы, путавшиеся в ее волосах, скользнули по шее, переместились ниже, туда, где неплотный ворот пальто приоткрывал ключицы, и вдруг что-то произошло. Огонь вспыхнул в ней так резко, что Элиза не успела его остановить. Волна нестерпимого жара накрыла ее с головой, выжигая все внутри. Элиза закричала бы, но воздуха в легких не осталось. Ее хватило только на то, чтобы оттолкнуть от себя Максима. Тело превратилось в сплошной болевой центр, она ничего не видела и не слышала, бросив все силы на то, чтобы удержать себя в сознании.

Как сквозь толщу воды до нее доносился голос Максима, звавший ее, но прошла почти целая минута, прежде чем она смогла хоть как-то справиться с огнем. По крайней мере настолько, чтобы вдохнуть и сфокусироваться на его лице.

– Элиза? Что случилось?

Он выглядел по-настоящему испуганным, а Элиза думала лишь о том, не оставила ли ожогов на нем?

– Элиза?

Максим попытался приблизиться к ней, но она торопливо отступила назад.

– Все хорошо, – поспешно заверила она. – Прости, мне пора.

Она скользнула за дверь подъезда и бегом побежала по лестнице. Домой, срочно домой. Сбросить с себя одежду, лечь в ванную и включить холодную воду. Может быть, тогда станет легче.

Элиза уже, должно быть, добралась до своей квартиры, а Максим так и стоял на улице, недоуменно глядя на дверь подъезда. Что он сделал не так? Она сама спровоцировала поцелуй, и он был почти уверен, что сейчас позовет его к себе. Отказываться не стал бы и уже начал прикидывать, что скажет Яне, когда вернется домой гораздо позже того времени, которое требовалось для неспешной прогулки.

Его мысли прервал телефонный звонок, и Максим ответил, даже не посмотрев на имя абонента, а потому, все еще пребывая в некоторой растерянности, не сразу узнал голос.

– Не спишь?

– Нет.

– Я тут подумал над твоей просьбой.

Тот самый профессор из Санкт-Петербурга, которому он звонил утром с просьбой разузнать о ритуале. Максим бросил еще один взгляд на дверь, развернулся и резко зашагал прочь. Права была Яна, она просто чокнутая.

– И что надумал?

– Такие вещи лучше бы смотреть вживую. Иногда в подобных ритуалах любая, самая маленькая деталь, которую вы могли не заметить или пропустить, не сочтя ее важной, может менять весь смысл. Если это возможно, я пришлю к тебе свою аспирантку. Девочка очень способная, как раз пишет диссертацию по схожей теме. Ей будет интересно взглянуть, возможно, чем-то поможет.

– Без проблем, – согласился Максим, думая, что едва ли Первушин будет возражать против еще одного помощника. У них два трупа, один из которых – жена главного человека в городе, и ноль догадок.

– Отлично, – обрадовался профессор. – Тогда она вылетит, как только сможет.

Поблагодарив старого друга за помощь, Максим спрятал телефон и еще сильнее ускорил шаг, почти перейдя на бег. До своей калитки он добрался за рекордное время, однако во двор не вошел, остановился. Что-то казалось странным, но он не сразу понял, что именно. И лишь прислушавшись к звенящей тишине спящей улицы, понял, что ветер, донимавший город несколько последних дней и ощущавшийся всего час назад, когда они с Элизой вышли из дома, полностью стих. Не шевелились ветки деревьев, не трепыхались неплотно приклеенные к фонарным столбам объявления. Даже сухие листья неподвижно лежали под ногами, не делая попытки сдвинуться ни на миллиметр.

Что ж, это к лучшему. Возможно, пожарным наконец удастся справиться с огнем.