Вокруг только и разговоров было о появившемся маньяке и лесном пожаре, который наконец преградил Главную дорогу и замкнул город в кольцо. Об этом теперь говорили не только дикторы по телевизору, но и люди на улице, одноклассники на переменках и учителя, встречаясь в коридорах школы. И еще неизвестно, что пугало больше: огонь или маньяк. Но если с огнем боролись пожарные и добровольцы, то что делать с маньяком, никто не понимал. Полиция с ним вроде бы тоже боролась, но пока безрезультатно. Не то чтобы пожарные могли похвастаться какими-то успехами…

Женщины теперь старались не ходить одни в темноте, девочек и вовсе всегда провожали отцы и старшие братья. Даже ее отец поддался всеобщей панике и заявил, что теперь будет возить Яну в школу и забирать ее оттуда лично. И, естественно, никаких вечерних прогулок с друзьями.

Все это казалось Яне истерическим бредом, поскольку только Ингу нашли убитой в лесу; и Марину Петровну, и тетю Тамару убили дома, так какой смысл так бояться улицы? Тем более ей было известно больше, чем остальным: она знала и про кусочки снимков, и про версию полиции, что все жертвы выбраны убийцей не случайно. Она даже попыталась возразить отцу, сказав, что ее намеревается провожать Шурка, но тот и слушать ничего не стал. И уж тем более никакого Шурки рядом с ней видеть не хотел. Яна могла бы сбежать с последнего урока, поскольку им была физкультура, но ссориться с отцом не пожелала. Она и так дала ему кучу поводов для недоверия. Как бы то ни было, а Яна его любила и не хотела показывать характер лишний раз. Он теперь так занят этим расследованием, что частенько отлучается из дома, оставляя ее одну. Убегать через окно она больше не рискнет, по крайней мере пока, а вот выпить с Шуркой чаю или посмотреть кино ей никто не мешает. Главное, чуть получше шифроваться и заранее выяснять у отца его планы, чтобы не быть пойманной с поличным, как в прошлый раз.

На уроках ей было скучно, поскольку Алиса все еще оставалась дома. Яна и так просидела с ней все воскресенье, лишь к вечеру вернувшись к себе. Подруга не пришла в нормальное состояние, и Яне иногда даже казалось, что ее не так убивает факт смерти матери, как картина, которую они застали, войдя в квартиру. У нее самой до сих пор перед глазами стояли и этот выжженный на полу круг, и тетя Тамара с мешком на голове, через который как сквозь жуткую маску было видно ее застывшее навсегда лицо, и мертвая розу на ее груди. Стоит только закрыть глаза, и этот образ немедленно всплывает в памяти, как ты ни гони его от себя.

Ввязываться в разговоры одноклассников не хотелось, поэтому Яна сидела за партой молча. Уроки шли своим чередом, и даже Елизавета Николаевна ничего не сказала, хотя Яна ждала от нее какого-нибудь вопроса после субботнего вечера. Сама не знала какого, но чего-то ждала. Но она только справилась о самочувствии Алисы и вернулась к теме урока.

Обсудить было что. На прошлом занятии класс писал контрольную работу, которая всем показалась обалденно сложной. Ребята пыхтели, испуганно смотрели друг на друга, даже пытались переговариваться и подглядывать в учебники, но английский – не физика. Формулу не подсмотришь и что с ней делать не поймешь. Оценки были соответствующие: только Яна получила пять баллов, остальные перебивались с тройки на четверку, было даже несколько двоек, которые Элиза ставила очень редко.

– Не понимаю, что с вами случилось, – выговаривала она. – Я готова была валерьянку пить, когда читала ваши работы.

Элиза говорила строго, и все чувствовали ее недовольство. Сегодня она и выглядела необычно, еще идеальнее и холоднее, чем всегда. Как будто застывшая статуя изо льда, а не живой человек. Яна не знала, чем это вызвано, ведь еще в субботу она была совсем иной, когда забирала их с Алисой. Это не говоря уже про тот вечер, когда они ужинали вместе.

– Тема была сложной, – буркнул с задней парты Ваня.

– Если вы не поняли тему, почему не сказали об этом сразу?

Весь оставшийся урок был посвящен повторному разбору темы, и Яна откровенно заскучала, она-то поняла ее хорошо. Втихаря вытащила телефон и под партой написала Шурке в Вайбер. Он ответил, и между ними завязалась переписка, скрасившая ей остаток урока. Лишь когда прозвенел звонок и Яна наконец оторвалась от телефона, она заметила на себе пристальный взгляд Елизаветы Николаевны. Та явно видела, чем она занимается, но почему-то не сказала ни слова, хотя обычно таких вещей никому не прощала. Причину этого Яна выяснила уже через несколько минут.

Она как раз шла в раздевалку, где девчонки переодевались на урок физкультры, и одновременно продолжала переписываться с Шуркой, поэтому не обратила внимания на пришедшее сообщение. Самой Яне переодеваться было необязательно, только если она хотела поиграть с остальными в волейбол, но с рюкзаком ее в зал не пускали, поэтому его все равно следовало оставить в раздевалке. В их старой школе еще не было отдельных шкафчиков для всех, как это было в школе в Санкт-Петербурге. Вдоль стен небольшого помещения стояли лавочки, над которыми были прибиты крючки вместо вешалок.

Девчонки что-то активно обсуждали, смеялись, стоя группой, но при появлении Яны внезапно смолки и торопливо разошлись. Что-то екнуло внутри, но Яна и на это не обратила внимания.

– Непонятно, с чего Лизка вдруг так разбушевалась, – сменила тему Надя, подмигнув девчонкам, и тогда Яна впервые заподозрила неладное.

– Может, потому что реально плохо написали, – не удержалась она. Почему-то захотелось защитить учительницу, которую обычно все любили и уважали. – Просто так она двойки не ставит.

– Ну конечно! – фыркнула Катя. – Тебе легко говорить, ты-то теперь по английскому всегда будешь в передовиках производства. А если Лизку не заменят по русскому, то еще и там.

Яна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Неужели девчонки как-то узнали, что Элиза ужинала у них? И посчитали, что теперь у Яны из-за этого будет какой-то блат?

– С чего вдруг? – как можно равнодушнее пожала плечами она, сунула телефон в карман, подошла к лавочке и принялась неторопливо раздеваться.

– А то ты не знаешь, – усмехнулась Катя, и Яна боковым зрением заметила, что все одноклассницы замерли и смотрят на них, а некоторые даже подошли ближе, снова сбиваясь в стайку и явно желая какого-то зрелища. Что это будет за зрелище, Яна еще не понимала, но уже подозревала, что оно ей не понравится.

– Не знаю чего? – осторожно спросила она.

Катя рассмеялась, бросив многозначительный взгляд на подружек, и многие из них тоже улыбнулись.

– Твой папаша спит с Лизкой, поэтому тебе пятерки обеспечены!

Теперь это был уже не холодок вдоль позвоночника, а ушат ледяной воды на голову. Если бы Яна была чуть младше, уже бросилась бы на обидчицу с кулаками, но сейчас только сжала челюсти, гневно сверкнув глазами. Значит, девчонки не только узнали об ужине, но еще и додумали то, чего не было!

– Что за бред? Она просто ужинала у нас один раз. Принесла мне конспекты и осталась на ужин. Только и всего.

Девчонки рассмеялись.

– Ну да, конечно, – хмыкнула Катя.

– Покажи ей, – предложила Надя.

Катя вытащила из кармана мобильный телефон, вывела на экран снимок и сунула его Яне под нос. Фотография была не очень хорошего качества, снята как будто издалека, сфокусирована на грязном стекле, а не на том, на чем должна была, но Яна все равно узнала свою кухню. И отца с Элизой тоже разглядела. Оба были без одежды. То, чем они занимались, сомнению не подлежало. Отвратительно, мерзко, неправильно! Как он мог?! С ее учительницей! Козел, а еще ей нотации читал по поводу встреч с парнем, который всего на четыре года старше! А она? Тоже хороша! Праведница чертова. Все-то у нее по расписанию, все по правилам. Интересно, по каким таким правилам она спит с отцами своих учениц? Хоть бы спрятались где-нибудь, хоть бы шторы задернули! На кухне их, конечно, нет, но могли бы и в спальню пойти.

Девчонки молчали, ожидая ее реакции, а в Яне боролись два желания: провалиться сквозь землю и убить отца.

– Откуда это у тебя? – наконец спросила она и сама не узнала свой голос. Как он может звучать настолько спокойно, когда внутри бушует такой ураган эмоций, когда хочется заорать и разметать все вокруг?

– Да буквально пару минут назад на телефон пришло, – пояснила Катя.

– Оно многим пришло, – добавила Надя, и в ее голосе Яна услышала бы даже нечто вроде сочувствия, если бы только была способна сейчас воспринимать такие тонкости. – Ты свой проверь, может, тебе тоже пришло.

Яна сразу вспомнила сообщение, которое так и не успела посмотреть. Почти не понимая того, что делает, как будто это происходит с кем-то другим, она вытащила телефон и включила экран. Возле значка Вайбера светилась единичка. Она даже не стала открывать картинку полностью, уже по превью увидев, что там та же фотография. И снова с того же номера, что и снимки с поляны, где нашли труп Инги Подгородцевой.

Яна отдала Кате ее телефон, схватила рюкзак с учебниками и молча вышла из раздевалки. Девчонки ничего не говорили ей вслед и сами больше не смеялись. Или Яна просто перестала слышать их. Почти не разбирая дороги перед собой, она шла к выходу, стараясь ни о чем не думать. Сейчас она соберет вещи и уедет. Не может она больше жить с ним под одной крышей. И в школу больше ходить не может. Теперь ей эту фотографию будут всю жизнь вспоминать, затравят. Она с таким трудом завоевывала себе место в коллективе, вливаясь в него уже не дитем горьким, когда так просто подружиться со сверстниками, а он все испортил! Отец называется!

Даже если матери она действительно не нужна, уедет к бабушке с дедушкой. Это он не хочет возвращаться в Питер, а ей пофиг. Она не желала оттуда уезжать, за нее все решили. Теперь она сама будет решать, где, с кем и как ей жить!

– Яна!

Она даже дернулась, услышав голос Элизы, но не обернулась, упрямо идя к выходу.

– Яна! Яна постой…

И тогда она не выдержала, развернулась к Элизе, слезы брызнули из глаз, и она закричала:

– Отстаньте от меня! Слышите?! Не хочу вас больше видеть! Никогда не хочу!

Выпалив это, она изо всех сил бросилась к двери, даже забыв куртку в раздевалке.

* * *

Элиза удивленно смотрела вслед Яне, не понимая, какая муха ее укусила. Ладно бы она тоже поставила ей двойку, но нет же, она получила заслуженную пятерку! Впрочем, что-то подсказывало Элизе, что дело не в оценке. В любом случае, она посчитала себя обязанной позвонить отцу Яны и сообщить, что с девочкой что-то не то.

Даже самой себе Элиза не признавалась, что звонить Максиму по этому поводу нет никакого смысла, она же не классный руководитель Яны, да и мало ли с кем и из-за чего могла поругаться девочка. Ей просто хотелось услышать его голос. И, возможно, какие-то признаки того, что он на нее не злится. Конечно же, это было не так. И первые же слова это подтвердили.

– Слушаю, – холодно произнес он в трубку, как будто не знал, кто звонит. Не мог не знать, ведь у него был ее номер.

– Я просто хотела сказать, что Яна ушла из школы, кажется, чем-то расстроенной, – так же без лишних сантиментов сказала Элиза, хотя непослушное сердце колотилось в груди, готовое вот-вот сдать ее дрожью в голосе.

– Куда ушла? У нее же еще один урок.

– Не знаю. Я окликнула ее, она велела отстать от нее, сказала, что не хочет меня видеть. И ушла даже без куртки. Я не знаю, что случилось.

Максим молчал, и Элиза с замиранием сердца слушала его дыхание в трубке.

– Хорошо, я понял, – наконец отозвался он. – Спасибо за звонок.

Он отключился, даже не попрощавшись. А чего, собственно, она ждала после того, что сказала ему? За эти слова Элизе было так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю. Конечно же, она так не думала. И чем больше вспоминала каждую минуту с ним, тем сильнее понимала, что это было вовсе не обычное напряжение, возникшее между ними. Это было нечто гораздо большее. Взаимная симпатия, влечение, которое однажды могло бы перерасти во что-то значимое. Что-то, что могло бы изменить ее жизнь навсегда. Если бы только она была другой. Не такой, какая есть. Не уродкой, как любил повторять ее муж.

Таких людей, как она, не бывает. Она – ошибка природы, а от ошибок нужно избавляться. И если она хочет жить в обществе, не в тюрьме, не за закрытой дверью лаборатории, ей нужно молчать о своих особенностях, никому не признаваться. Элиза забыла об этом, поддалась чувствам и желаниям, но вспомнила на кухне Максима, когда он разговаривал по телефону, а она ела печенье из банки и совсем не чувствовала вкуса. Ее взгляд был прикован к плечу Максима, на котором ярко алел оставленный ею ожог.

Такого никогда раньше не случалось, даже во время близости с мужчинами она умела контролировать себя и свой огонь, но в тот день что-то пошло не так. То ли она еще не отошла от ночного кошмара и сжиравшего ее огня, то ли Максим действительно вызывал в ней такие эмоции, которые не позволяли себя сдерживать. Она оставила ему ожог и больше всего на свете боялась, что он узнает о ней правду. Что он подумает? Что если будет тоже считать ее ошибкой природы?

«Ты уродка, Элишка. Таким, как ты, не место в нормальном обществе. Так что скажи спасибо, что я до сих пор не сдал тебя на опыты».

Элиза хорошо помнила эти слова и боялась услышать их от Максима. Лучше уйти самой. Порвать зарождающиеся отношения и больше никогда к нему не приближаться. Он переживет, не маленький. И она переживет, ведь еще и не такое переживала. Только почему же сейчас так больно, что каждый вдох грозит разорвать ее изнутри, а холодный тон ранит сильнее огня?

– Елизавета Николаевна? – еще один холодный тон, тот, который никогда ее не трогал, вывел из забытья. Элиза оглянулась. За спиной стояла Колченогая, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего. – Зайдите ко мне.

Элиза спрятала телефон в карман пиджака и шагнула вслед за завучем к кабинету. Она не представляла, чем еще может добить ее этот день.

Осознание катастрофы пришло тогда, когда завуч положила перед ней на стол телефон с выведенной на экран фотографией. Элиза молча смотрела на снимок и почему-то не испытывала никаких эмоций. Все внутри словно замерло, замерзло, покрылось инеем от того самого тона. Не Колченогой.

– Что это такое? – плохо скрываемую ярость в голосе Людмилы Арсентьевны сложно было не заметить.

– Очевидно, это я, – ровно ответила Элиза. – С мужчиной.

Ярость больше скрываться не пыталась.

– Каким образом эту фотографию сегодня получила половина школы?! – заорала завуч.

– Не имею ни малейшего представления. Вы же понимаете, что снимала не я. Я была занята в тот момент. И рассылать подобные снимки не стала бы.

Элиза не знала, какого ответа ждала от нее Колченогая. Что бы она ни сказала, было понятно, что это ее последний день в школе. Как минимум, на ближайшее время. Уволят ли совсем или отстранят на время – ее ответы ничего не изменят. Произошло бы это в большом городе, возможно, последствий и удалось бы избежать, но не здесь, не в этом богом забытом городишке, где каждый человек на виду, где любую ошибку, любой проступок помнят и обсуждают еще несколько месяцев.

Хотя, почему ошибку? Кто и когда решил, что учителя не люди? Что они не имеют права на личную жизнь? Почему им запрещено выкладывать в сеть фотографии в купальниках, отдыхать в клубах и спать с мужчинами? Они размножаются от святого духа? Детей находят в капусте?

В самом факте близости двух взрослых разнополых людей не было ничего преступного, но эту дурацкую фотографию помнить будут долго.

Зато теперь понятно, на что так разозлилась Яна.

Колченогая еще что-то говорила, но Элиза уже не слушала. Какая разница? Все и так ясно.

– Я могу идти? – наконец прервала она завуча.

Та захлопнула рот, а затем шумно выдохнула.

– Убирайтесь, – просипела она, словно силы закончились на гневной тираде. – И не появляйтесь в школе, пока мы не решим, что с вами делать!

Элиза молча поднялась и вышла за дверь. Внутри было какое-то странное спокойствие, даже привычный огонь словно затаился, спрятался в укромном уголке, чтобы нанести удар в самый неподходящий период.

Уехать бы. Уехать бы из этого городка куда-нибудь. Подальше от Максима, который может обо всем догадаться, от Колченогой, которая только и ждала повода выгнать ее, от Тамары, которая однажды привезла ее сюда. Впрочем, от Тамары она уже избавлена.

Звонок телефона застал ее по дороге домой. На улице было пусто: рабочий день в разгаре, а те, кто не работает, предпочитали сидеть дома перед телевизором, жадно ловя каждое слово о последних событиях. Слишком много тревог для сонного городка, все как на пороховой бочке, каждая искра может спровоцировать взрыв.

Элиза остановилась посреди пустого тротуара, вытащила из сумочки телефон. Катя. Странно. Подруга никогда не звонила ей среди дня. Пожалуй, Элиза даже не удивилась бы, если бы узнала, что эту чертову фотографию разослали не только половине школы, но и вообще половине Лесного.

– Элиза? – встревоженно спросила подруга. – Ты можешь приехать?

– Приехать? Куда? – не поняла та. Не по поводу фотографии – уже хорошо.

– К Вике.

Неясная тревога вспыхнула где-то глубоко внутри.

– Что-то случилось?

– Похоже, да, но я не понимаю, что именно. Она позвонила мне, плакала, говорила, что скоро умрет. А я на работе, попробую отпроситься, но не уверена, что получится быстро.

Элиза пообещала, что скоро будет. Очень удачно ее выгнали из школы. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

От школы до дома Вики было довольно далеко. Такси поймать не удалось, а городского общественного транспорта в Лесном отродясь не существовало. Из одного конца города в другой можно было доехать на автобусе, который шел в Алексеевск, но и тот ходил только два раза в день, а сейчас, в связи с пожаром, и его отменили. Идти домой за машиной, чтобы потом на ней доехать до Вики, показалось Элизе глупым. Она выиграет в лучшем случае несколько минут.

Катя еще не пришла, а на стук в дверь Вика долго не открывала. Элиза стучала громко, звала подругу, уже начала всерьез беспокоиться, когда за дверью наконец послышались невнятные тяжелые шорохи, а затем на пороге показалась Вика. Она была мертвецки пьяна.

– Вика? – удивленно вздернула брови Элиза, глядя на шатающуюся, держащуюся за косяк двери подругу. Такой Вику она не видела никогда. – Что случилось?

Вика с трудом подняла голову, долго пыталась поймать Элизу в фокус, а когда наконец сделала это, внезапно повалилась вперед, обхватывая ту руками.

– Элизка! – она пьяно зарыдала. – Ты…

Наверное, Элиза не удержала бы ее, пьяные люди почему-то начинают весить вдвое больше обычного, и хрупкая Вика казалась огромным мешком с песком, но ей на помощь как раз подоспела Катя. Вдвоем они кое-как втащили Вику в квартиру, уложили на диван и удивленно переглянулись.

– Что происходит? – непонимающе спросила Катя.

Элиза только пожала плечами.

– Чтобы это узнать, нужно привести ее в чувство.

Приведение Вики в чувство заняло много времени. Они обливали ее холодной водой, поили горячим сладким чаем, растирали руки и лоб, но Вика почти не реагировала на раздражители. Наконец, когда обе вспотели и почти потеряли надежду, а в воздухе витала невысказанная мысль вызвать «скорую помощь», Вика открыла глаза. Она села на диване, обхватила себя руками, поскольку одежда на ней была насквозь мокрой, а через распахнутое настежь окно в комнату врывался ледяной ветер, и снова громко разрыдалась.

– Вы не понимаете, – твердила Вика сквозь пьяные рыдания. – Я следующая.

– Следующая в чем? – недоумевала Катя, подставляя подруге новую порцию чая.

– Меня убьют следующую.

– Что за глупости!

– Маринка, Инка, теперь Тамара… Я сказала следователю, что не узнала фотографию, но сейчас я вспомнила ее! Я следующая!

– Причем тут ты?

Элиза села на диван рядом с подругой и осторожно обняла ту за плечи.

– Они вчетвером дружили: Милка, Тамара, Марина и Инка. А Инка за мной присматривала, вот я вечно в их компании и тусовалась, – начала Вика. – У нас даже клички были специальные, только для своих. Милка – Стрекоза, Тамара – Веста, Марина – Пончик, Инка – Рыжая, а я – Мелкая. И вот теперь они все мертвы, а я – следующая.

– Глупости! – уверенно заявила Катя. – Ни о какой Милке по новостям не говорили. Элиза, скажи ей!

Элиза промолчала. Она вспомнила разговор в учительской несколько дней назад. Тогда тоже упоминали некую Милку, которую якобы обвинили в поджоге дома и посадили в тюрьму. Кажется, старый трудовик говорил, будто бы она погибла. Значит, четверо из пяти подружек детства мертвы. Тогда Вика на самом деле может быть следующей. Но почему? Кто мог желать им смерти?

– Это Бледная Моль, – всхлипнула Вика, и Элиза догадалась, что задала вопрос вслух.

– Кто? – Катя села по другую сторону подруги.

– Бледная Моль. – Вика высморкалась в салфетку, поданную ей Элизой, и, казалось, немного протрезвела. По крайней мере, голос ее теперь звучал не так истерично, а взгляд казался осмысленным. – Однажды Милка откуда-то принесла старую книгу, – начала она. – Якобы колдовскую. Я была еще маленькой, плохо помню подробности, а девчонки предпочитали никогда об этом не вспоминать. Милка предложила провести какой-то ритуал. Для этого мы забрались на старый чердак, где частенько проводили время. Но нам был нужен шестой человек, и Тамара привела девочку, которая жила в том доме. Я тогда еще не знала… – Вика осеклась, снова высморкалась, а затем продолжила тише. – Не знала, что это дочь моего отца.

Элиза вздрогнула, вспомнив свои недавние подозрения относительно себя и Вики.

– И что случилось? – севшим голосом спросила она.

– Во время ритуала что-то пошло не так, начался пожар, – всхлипнула Вика. – Мы убежали, а она осталась. Говорили, что родители пытались вытащить ее с чердака, но дом сгорел очень быстро. Они все погибли.

В комнате повисла полная тишина. Элиза чувствовала на себе взгляд Кати, но почему-то не могла посмотреть на нее. С трудом удавалось удерживать себя в том странном оцепенении, граничащим с патологическим спокойствием, в котором она пребывала уже несколько часов. Элиза понимала, что Вика говорит нечто очень важное, но подумать об этом ей лучше дома. Одной. Не сейчас.

– И ты хочешь сказать, что теперь всех, кто был на том чердаке, убивает эта девочка? – услышала она голос Кати. – Погибшая?

Вика кивнула.

– Она мстит нам. Я точно знаю. Убила всех, оставила меня на закуску. Мы же сестры. Возможно, хотела, чтобы я догадалась обо всем.

Элиза все-таки посмотрела на Катю.

«Она бредит», – одними губами прошептала та, а затем обняла Вику и принялась гладить ее по волосам, чуть покачивая, как младенца.

– Викуль, так не бывает. Мертвые не могут мстить.

– Могут! – взвизгнула Вика, и Элизе тоже пришлось обнять ее.

– Тише, тише, – шептала Катя, осторожно укладывая Вику на диван. Та поддавалась с трудом.

– Тамара всегда говорила, что мы должны держаться вместе, что нам лучше жить рядом, – бормотала Вика. – А вот чем это кончилось. Жили бы мы в разных местах, нас было бы труднее достать. А так мы все здесь как мишени. Инка хотела уехать сама и Марину увезти. Тамара не позволила. А теперь я даже уехать не могу… Она доберется до меня… Убьет. За то, что не спасли ее…

Голос ее становился все тише, а слова – неразборчивее, и наконец она совсем замолчала. Катя и Элиза тоже молчали.

– Надо укрыть ее, – наконец сказала Элиза, направляясь в спальню за пледом.

Она понимала, что Катя непременно захочет обсудить услышанное, но не была к этому готова. Сначала нужно подумать. Одно ясно – она не может быть сестрой Вики, но какое-то отношение ко всему, что произошло много лет назад, наверняка имеет. Не оттуда ли этот ненавистный огонь? Да, она – ошибка природы, но природа не ошибается просто так. Что-то должно было произойти, чтобы она стала уродкой. И теперь у нее, кажется, появился шанс это узнать.

* * *

Звонок Элизы заставил Максима волноваться. Утром Яна выглядела совершенно нормальной. Немного расстроенной произошедшими событиями, но даже не напуганной. Долго не соглашалась, чтобы он отвез ее в школу и уж тем более – чтобы забрал. Последним уроком у нее была физкультура, на которую она ходила не всегда, но сегодня собиралась пойти, даже форму взяла. Если бы она изначально хотела сбежать с урока, чтобы, например, встретиться с Шуркой, она не стала бы грубить Элизе. Яна, как выяснилось, периодически ему врала, но делала это более ювелирно. Что такого могло произойти за одно утро, чтобы дочь вела себя подобным образом? Он надеялся только, что она направилась домой. Несколько раз набирал ее номер, но она не отвечала.

Сам Максим все утро изучал добытую информацию, которая имела мало отношения к расследуемым убийствам, зато непосредственно касалась Элизы. Убийствами занимаются Первушин и Дима, Кристина изучает свои книги, и он решил, что может себе позволить немного отвлечься.

Еще вчера Яна подтвердила, что Элиза живет не просто по соседству, а в той самой квартире, которая принадлежала покойной Тамаре Самойловой. Максим поднял кое-какие документы и выяснил, что квартиру эту Тамара купила около полутора лет назад, примерно за два месяца до переезда Элизы в Лесной. Раньше ее хозяевами была пожилая пара, которую дети забрали к себе в Алексеевск. Сколько Максим ни искал, а никаких ниточек, связывающих этих людей с Элизой, не нашел. Более того, по телефону они заверили, что никакой Елизаветы Новаковой знать не знают и фамилию такую не слышали. Правда, очень скоро Максим выяснил, что фамилию эту Элиза носит всего-то несколько лет.

Новость о ее замужестве походила на удар обухом по голове. В тот момент Максим даже порадовался, что на их вероятных отношениях уже поставлен крест. Однако лед из голоса, когда она позвонила, все равно убрать не смог. Элиза ведь не просто была замужем. Элиза продолжала быть замужем в этот самый момент.

Зато удалось узнать, что именно связывает ее с этим городом, ведь легенда о том, что здесь жила бабушка, от которой ей и досталась квартира, развалилась как карточный домик. Бабушка действительно здесь жила, но ничего оставить после себя не могла по той причине, что квартира ее сгорела двадцать два года назад. И жили в той квартире вовсе не родители Элизы, а брат ее матери со своей семьей. И он, и его жена, и дочь, на год старше Элизы, погибли во время пожара. Максим попросил Диму по дружбе раздобыть ему материалы того пожара, но Дима пока не звонил. Семья Элизы в тот момент жила в другом городе, а затем и вовсе переехала в Чехию. Хоть в этом она не врала.

Максим как раз раздумывал, по каким бы каналам узнать что-нибудь о заграничной жизни Элизы, о ее родителях и муже, когда она и позвонила. И вот теперь ему стало не до документов, найти бы дочь.

Яна ворвалась в дом ураганным ветром, даже голову не повернула в его сторону, когда он окликнул ее. Пролетела мимо, громко хлопнула дверью своей комнаты. Максим отодвинул в сторону ноутбук и медленно поднялся из-за стола. Очевидно, Яна зла не только на Элизу, но и на него. Это наводило на определенные мысли и заставляло что-то мерзкое ворочаться в груди.

Он прошел следом за дочерью в ее комнату и удивленно остановился на пороге. Яна вытащила из-под кровати старый чемодан, с которым пять лет назад прилетела в Алексеевск, открыла его и принялась хаотично сбрасывать в него вещи из шкафа. Как в плохом фильме, только в них обычно таким образом заявляют о своем уходе жены и подружки, а не пятнадцатилетние дочери.

– Уйди, – буркнула она, снова не посмотрев на него.

– Могу я узнать, куда ты собираешься? – Максим привалился плечом к косяку двери, глядя на эту сцену.

– К бабушке с дедушкой.

– До каникул еще далеко.

– А я насовсем!

Его брови удивленно взлетели вверх.

– По какой причине ты так резко передумала жить со мной?

Насмешливый тон вывел Яну из себя, и она резко обернулась. Максим увидел слезы в ее глазах и почти откровенную ненависть во взгляде.

– Потому что ты спишь с Лизкой!

Огромная мерзкая жаба, до этого сжимавшая его сердце в плохом предчувствии, сорвалась и рухнула в живот. Стало еще неприятнее.

– Во-первых, она не Лизка, – холодно заметил Максим, заставляя себя не менять положение тела, хотя страшно хотелось выпрямиться и возвыситься над дочерью. – Для меня она – Элиза, для тебя – Елизавета Николаевна. А во-вторых, я не понимаю твоего возмущения. Да, я с ней сплю. – Глупо было отрицать очевидное. Раз Яна об этом сказала, значит, знает наверняка. На простые догадки и сплетни она бы так не реагировала. – Мы оба взрослые свободные люди, имеем право встречаться.

Почти не соврал. Он-то точно свободен. В голове тут же возник холодный голос Элизы:

«Мы не встречаемся, не влюблены друг в друга. Это был просто секс».

Максим едва удержался от гримасы. Незачем Яне знать такие подробности, пусть думает, что это было хотя бы по взаимной симпатии. Девочки ее возраста должны считать, что секс – это логичное продолжение любви, а не две параллельные реальности. Он никогда не обсуждал с ней настолько интимные вопросы. Сначала казалось, что она еще маленькая, потом никак не мог себя заставить. Быть отцом-одиночкой девочки сложно, частенько хочется спрятать голову в песок, но иногда приходится расплачиваться за свою трусость.

– Могли бы встречаться где-нибудь, где вас никто не видит, – съязвила Яна. – Как мне теперь ходить в школу, когда все об этом знают? Ты же знаешь наш город, любая сплетня здесь будет год обсуждаться. Меня сегодня уже попрекнули пятеркой по английскому, а дальше будет только хуже!

Жаба невероятно выросла в размерах. Все? Максим только сейчас задался вопросом, откуда и Яна-то знает, но все?..

– Откуда об этом все знают?

– Сегодня половине класса пришла фотка на Вайбер.

– Покажи.

Яна вытащила телефон и протянула ему.

– А если фотка пришла не только ученикам, но и учителям, то зуб даю, что Лиз… Элизу уже уволили. Колченогая училкам такого не прощает, – добавила Яна, и Максиму показалось, что в ее голосе наряду со злорадством послышалось и сочувствие.

Он со странным ощущением включил телефон и открыл Галерею. Нужный снимок был первым. Снято явно с улицы, камера сфокусировалась на грязном стекле, которое он еще не успел помыть на зиму, поэтому фигуры были расплывчатыми, но узнаваемыми. Лица тоже просматривались. Окно кухни выходило во двор, значит, «фотограф» прятался в кустах сирени. Черт возьми, как он не заметил, что их снимают! Внутренний голос подсказывал, что если бы его сфотографировали от двери на кухне, он бы все равно не заметил, не то что через окно, но все равно злился на себя. Одна слабость – и столько проблем. Ладно бы еще у них с Элизой было какое-то будущее, хотя бы надежда на него. Так нет же, на пустом месте…

Однако кое-что привлекло внимание Максима гораздо больше самого содержимого снимка.

– Кто это прислал? – напряженно спросил он. – Тот же номер, что и фотографии из леса?

– Ага, – Яна кивнула, и Максим почувствовал на себе ее полный любопытства взгляд. Если она еще и злилась на него, то интерес сейчас явно перевешивал. – Это же маньяк, да? А как ты догадался?

– Уголок снова прикрыт пальцем, – пояснил Максим, все еще задумчиво глядя на экран телефона.

– Да ладно?

Яна шагнула к нему, желая снова взглянуть на фотографию, но Максим ловко отвернул от нее экран. Глупо, конечно, она уже все видела, но он не хотел, чтобы смотрела еще. Как бы он ни изображал из себя невозмутимость, а все равно было неловко.

– Кстати, – Максим посмотрел на дочь и нахмурился, – в этом телефоне стоит другая симка, а значит, и другой номер. Кому ты его давала?

– Да много кому, – пожала плечами Яна.

– Значит, я сейчас скину себе фотографию, а ты будь добра сядь и составь список всех, кому дала новый номер.

Яна посмотрела на раскрытый чемодан, а затем снова повернулась к Максиму.

– Я, между прочим, уезжаю, если ты забыл.

По ее тону Максим понял, что она уже совсем не злится, говорит это просто из упрямства. Все же она пошла не только в Варю, но и в него: упрямая, но отходит быстро. Он усмехнулся.

– Город в оцеплении, уехать тебе все равно не удастся. Так что помоги следствию.

Яна сложила руки на груди и вздернула подбородок.

– Только если следствие за обедом поделится со мной информацией.

– Интриганка.

– Вся в отца.

Максим ничего не ответил, молча спрятал телефон в карман, но, уже выходя из комнаты, заметил, как по губам дочери скользнула улыбка. Конечно, Яна разозлилась на него в первый момент. Он почти не сомневался в том, что тоже разозлился бы на ее месте. Это не Питер, где мало кого волнует, как ты одет, что делаешь по вечерам и с кем пьешь кофе по утрам. Здесь каждый человек на виду. Но трезвый ум взял верх. Яна прекрасно понимает, что многое будет зависеть от того, как она себя поведет: будет реагировать на смешки и подколки – будут дразнить и попрекать оценками, даст понять, что ее не задевает, – отстанут. Если только еще останется кому завышать ей оценки.

Мерзкая жаба внутри превратилась в тонкую иголку и неприятно кольнула от мысли, какие последствия ждут Элизу. Учителей увольняют и за меньшее, а школа в Лесном одна. Если она потеряет работу, ей, вполне возможно, придется отсюда уехать. А этого почему-то не хотелось, несмотря ни на что.

Еще вопрос: какую цель преследовал маньяк, рассылая эти фотографии? Против кого акт?

Яна? Вряд ли. Девочка попсиховала и успокоилась. Не успокоилась бы сама, Максим нашел бы способ решить эту проблему. Он? И что плохого ему сделает эта фотография? Да пусть хоть плакат на площади повесят, ему ни холодно, ни жарко. Он никому ничего не должен, может делать, что хочет. Ну даже если покосятся на него пару месяцев, пообсуждают за спиной – да и пусть. Мужчины, может, еще и позавидуют. Элиза молодая, красивая, недоступная. Небось не один провожал ее взглядом.

Пожалуй, больше всего пострадала как раз Элиза. Это ее могут уволить, а если и не уволят, не пожелав остаться сразу без двух учителей, то нервов потреплют. Максим не раз слышал о суровых нравах школьной администрации. Но если целью маньяка была Элиза, то почему? Какое отношение она имеет ко всему происходящему? Она не была близко знакома ни с одной из жертв, хоть с каждой ее и связывала тонкая, почти призрачная ниточка. Даже Тамара могла просто сдавать ей квартиру. Если захотеть, такие ниточки можно найти у каждого в этом крохотном городке, где все друг друга знают. В то время, когда была сделана фотография, куски которой маньяк оставляет на жертвах, Элиза здесь даже не жила. А если и приезжала в гости к двоюродной сестре, то едва ли могла попасть в общую компанию с убитыми. Им ведь на тот момент было уже двенадцать-пятнадцать лет, а ей хорошо если пять.

Или все-таки это для него? Фотография мертвой Инги, скорее всего, была попыткой поиграть с полицией. Надо заметить, удачной, поскольку с тех пор маньяк убил еще одну женщину, а полиция так и не смогла его найти. Возможно, убийца счел Максима полицейским и решил показать, что он гораздо ближе, чем они думают.

Или для Яны? Ведь первую фотографию он разослал как раз подросткам, которые и нашли труп Инги. И сейчас еще неизвестно кто, кроме детей, получил снимок и получил ли вообще.

Если на первый взгляд самой логичной жертвой этого «розыгрыша» казалась Элиза, то на второй – она была уже наименее вероятной.