Утро началось рано, задолго до рассвета. Который, к слову, так и не наступил из-за плотно затянувших небо туч. Никто уже и не надеялся, что они прольются дождем, но Максим, проснувшись, все равно открыл окно и втянул носом воздух. Дождем даже не пахло, а еще вчера буйно цветущий куст сирени не просто сбросил все гроздья, но и вообще выглядел засохшим. Максим протянул руку и коснулся ближайшей ветки. Та с надрывным хрустом треснула и осталась в ладони. Куст был мертв. Еще немного в таком темпе – и он совсем перестанет удивляться капризам природы в этом городе.

А разбудил его в такую рань – начало седьмого – тот самый профессор из Санкт-Петербурга. Денис Дмитриевич Валентеев всегда был жаворонком, а под старость, видимо, еще и бессонницей начал мучиться. Ничем иным Максим не мог объяснить такой ранний звонок. Профессор интересовался, как продвигается расследование и пригодилась ли помощь его аспирантки.

– Она девочка очень способная, – усмехался он. – Всю себя работе отдает, ни мужа, ни детей до сих пор не завела. Бывает, ночи напролет в библиотеке проводит.

На взгляд Максима, аспирантке Кристине переживать о муже и детях было еще рано, можно и над карьерой потрудиться, но какое он имел право размышлять на такие темы, если сам женился в двадцать?

После звонка Дениса Дмитриевича неожиданно заявился в гости Дима. Правда, надолго задерживаться не стал. Он возвращался с какого-то вызова и заодно закинул Максиму папку с делом о пожаре двадцатилетней давности, которую выпросил у следователя. Первушин то дело не вел, он тогда еще не жил в Лесном, но папку из архива достал. И, по словам Димы, даже не стал спрашивать, зачем она ему.

– У него на сегодняшнее утро аудиенция у мэра назначена, – делился сплетнями Дима, залпом глотая горячий чай. – Он злой как черт.

Отправив сначала Диму на работу, а затем и Яну в школу, Максим взял папку и поудобнее устроился с ней на диване. Он предлагал Яне остаться на пару дней дома, даже обещал написать записку классному руководителю, но та, гордо вскинув голову, заявила, что ей плевать на все, что могут сказать одноклассники. Забавно было это слышать после вчерашней истерики.

Папка оказалась тоненькой, поскольку и расследовать там было нечего. Пожар начался на чердаке старого деревянного дома июльским вечером 1995-го года. Прохожие заметили черный дым и вызвали пожарных. Огонь распространялся очень быстро, к моменту приезда бригады им был охвачен уже весь второй этаж. Почти все жильцы успели покинуть квартиры, погибла лишь одна пара – тот самый дядя Элизы и его жена. Их тела нашли на чердаке. По заключению следователя, они побежали туда за дочерью. Но что особенно удивило Максима: девочка осталась жива. По крайней мере, из огня ее вынесли с еще бьющимся сердцем, но с тяжелейшими ожогами. Класть в местную больницу не стали, сразу увезли в Алексеевск. Если Максим что-то и понимал в медицине, то едва ли ребенок с такими травмами выжил. Скорее всего, и до больницы ее не довезли. Однако даже не это было самым странным. На строчку с именем девочки Максим смотрел несколько долгих секунд, складывая в голове рассыпающуюся на мелкие кусочки картинку – Елизавета Сергеевна Соколова. Каковы шансы, что в одной семье брат и сестра назвали дочерей одним именем? Нет, бывают, конечно, странные люди, но все же такого обычно избегают. Мелькнула мысль, что девочка каким-то образом выжила, и сестра Соколова забрала ее к себе, удочерила и дала отчество своего мужа, но, во-первых, в таком случае ей сейчас было бы почти двадцать восемь лет, а Элизе всего двадцать шесть, а во-вторых, на ее теле остались бы огромные уродливые шрамы от ожогов. Современная пластическая медицина способна творить чудеса, но не до такой же степени. И если с возрастом еще можно что-то придумать, то обнаженной Элизу он видел и был уверен, что ни единого, даже самого скромного, шрама на ее теле нет.

Пока он изучал папку с делом, отозвался и старый питерский знакомый, на которого Максим вышел вчера. Тот имел кое-какие связи, позволяющие выяснить, что стало и стало ли вообще с родителями Элизы и ее мужем. Оказалось, родители погибли несколько лет назад под лавиной, а муж отбывает наказание в одной из чешских тюрем за кражу. Черт с ним, с мужем, а вот весть о гибели родителей Максима взволновала. Если предположить, что это все же та самая Елизавета, каким-то чудом выжившая и избавившаяся от шрамов, какова вероятность, что она тоже есть на той фотографии? Снимок очень темный, но если включить фантазию, можно подумать, что он сделан на чердаке: позади девичьих фигурок просматриваются покатые деревянные балки. Могли ли более взрослые девчонки взять в свою компанию пятилетку? Что если выжженный круг, в котором маньяк оставляет жертв, намекает на тот самый пожар?

В поджоге обвинили шестнадцатилетнюю Людмилу Баринову, но что если она была там не одна? Просто остальные были младше, не достигли возраста уголовной ответственности и вышли сухими из воды?

Максим потянулся к телефону, чтобы набрать Диму и попросить выяснить подробности о Бариновой, где она сейчас и чем занимается, но не успел: Дима позвонил ему первым. Сообщение о том, что в лесу найден женский труп, заставило сердце оборваться и с громким уханьем упасть вниз. Элиза?.. Или Людмила?.. Или кто-то третий?

Они не успели. Опоздали, и цена их опоздания – человеческая жизнь. Стихия Огня нашла свою жертву.

– Кто это? – глухо спросил Максим.

– Пока без понятия, – отозвался Дима. – Только что позвонили пожарные, я так понял, труп где-то совсем рядом с линией огня, нужно торопиться, пока мы еще можем к нему добраться.

Конечно же, где еще будет жертва огня, как не в горящем лесу? Только бы не Элиза! Только бы он ошибся в своих предположениях!

– Выезжаю, – коротко бросил Максим. – Тебя подобрать?

– Я сам, Ирку жду. Семеныч еще у мэра, будет позже. Кристину подбери лучше.

За то время, что Максиму понадобилось, чтобы доехать до единственной в городке гостиницы, Кристина успела собраться и ждала его у входа. С завязанными наспех волосами и без макияжа она выглядела еще моложе, чем раньше. Куда ей муж и дети, о которых так переживал профессор?

В лесу было жарко во всех смыслах этого слова. Огонь бушевал не на шутку, еще сильнее приблизившись к городу; пожарные и добровольцы вынуждены были отступать. По Главной дороге они доехали до затора, а там один из пожарных показал им место обнаружения трупа. Дима и Ирина явились сразу за ними, поэтому ждать не пришлось. Женщину нашли недалеко, и дальше они пошли – почти побежали – без машин. Не хватало только застрять.

Рядом с тем местом, где пожарные обнаружили труп, огонь полыхал вовсю. Всполохи пламени лизали деревья и готовы были вот-вот захватить место преступления. Жар стоял такой, что футболка моментально прилипла к телу, а по лбу и затылку покатились капельки пота. Или это от волнения?

– Некогда осматриваться, – закричал Дима, когда они только подбегали к месту. – Грузите труп и уезжаем.

– Я сделаю хотя бы пару снимков! – заявила Ирина, снимая с шеи небольшой фотоаппарат.

Максим первым делом бросился к трупу и не сдержал облегченного выдоха: это не Элиза. Женщина тоже была молодой, явно младше предыдущих жертв, хотя та же Тамара вовсе не выглядела на свои годы. На вид погибшей было около тридцати или чуть меньше, темные волосы перепачканы землей и сажей, бледное лицо с широко распахнутыми глазами казалось незнакомым. На шее жертвы синела яркая полоса, выдавая причину смерти: ее задушили каким-то тонким шнурком или чем-то похожим.

Ирина быстро сфотографировала труп и начала беспорядочно снимать все вокруг, пока группа пожарных пыталась выбить им несколько лишних минут. Дима и Максим торопливо грузили тело в обычный мусорный мешок, который нашелся у кого-то из пожарных. Патологоанатом еще не приехал, но ждать его было некогда: огонь вот-вот уничтожит место преступления.

– Молодая какая! – крикнула Ирина, стараясь перекричать треск погибающих деревьев.

– Одна из соседок Подгородцевой, что жила рядом с ней в девяностые, сказала, что Инга присматривала за маленькой девчонкой, – отозвался Дима. – Я не успел навести справки. Возможно, это она.

Максим замер и посмотрел на друга. Его слова неприятно царапнули сознание, как будто что-то такое он уже слышал. Кто-то говорил ему о том, что у Инги была маленькая воспитанница. Кто же?..

– Все, ребята, уходите! – внезапно крикнул один из пожарных.

– Уходим! – тут же скомандовал Дима.

Думать о воспитаннице Инги стало некогда. Максим подхватил мешок с одной стороны, Дима – с другой, и вдвоем они потащили неподвижное тело в сторону дороги. Ирина и Кристина бежали рядом. Кристина поддерживала хлипкий мешок сбоку, а Ирина продолжала нажимать на кнопку фотоаппарата. Максим слышал, как в кармане джинсов зазвонил и завибрировал телефон, но отвлекаться на него было не с руки. Потом ответит. Позади них с искрами и диким грохотом повалилось старое дерево. Это придало всем скорости, и они еще быстрее побежали к машине. А телефон все звонил и звонил.

«Я была намного младше, но Инка за мной часто присматривала по-соседски, брала с собой».

Слова всплыли в памяти неожиданно, заставив Максима вздрогнуть и споткнуться. Он едва не выронил мешок, вовремя ухватив его покрепче.

Чьи это были слова? Голос звучал странно, чуть искаженно, как будто по телефону. Да, точно! Он слышал этот голос только по телефону, никогда не видел его обладательницу лично, поэтому и не узнал сейчас.

– Архипова! – тяжело выдохнул он, стараясь больше не сбиваться с шага.

– Что? – не понял Дима.

– Виктория Архипова, – повторил Максим. – Это за ней Инга присматривала в детстве. Она мне как-то сказала об этом.

Дима коротко, но емко выругался, и Максим был с ним согласен. Они действовали слишком медленно. В том, что в мусорном мешке сейчас лежит тело, возможно, заочно знакомой обоим Виктории – их вина. Кристина и Ирина промолчали. Да и что тут скажешь?

Наконец они добрались до машины и осторожно опустили мешок на землю. Теперь спешить было некуда. Оба чувствовали вину перед погибшей девушкой и неосознанно старались обращаться с ней аккуратнее, хотя ей теперь было все равно. Вдалеке показался автомобиль Кости Степанова, и они негласно решили подождать его. Да и не грузить же тело в непредназначенный для этого багажник. Дима стащил с себя промокшую от пота и покрывшуюся сажей и пеплом куртку, достал из кармана сигарету и нервно прикурил. Кристина и Ирина неловко переминались с ноги на ногу, глядя на приближающуюся машину, а Максим наконец вспомнил о телефоне, который давно уже перестал звонить. Он вытащил его из кармана и зажег дисплей. Звонила Элиза. Элиза, которая тоже дружила с Викторией. Палец замер над зеленой кнопкой, так и не нажав на нее. Если это Архипова, не стоит Элизе узнавать о смерти лучшей подруги по телефону. Он переступит через себя и скажет ей лично.

Автомобиль Кости Степанова остановился чуть поодаль, патологоанатом вышел из него, тоже с сигаретой в зубах. Медленно, словно нехотя, направился к ним.

– Я боюсь, ты опоздал, – мрачно заявил ему Дима. – Самое интересное пропустил, теперь уже в морге будешь ею заниматься.

– Ну пардон, – проворчал Костя, – я был в больнице. Там за утро четыре трупа, месячную норму сделали. Пока всех принял, даже документы не оформил еще. Не город, а черт знает что. – Он шумно, как-то зло затянулся, как будто сигарета была лично виновата в незадавшемся утре. – Шурку оставил доделывать все и вскрытия готовить. А у вас что? Известно уже, кого грохнули на этот раз?

– Мы пока только предполагаем, – отозвался Максим. – Подруга Подгородцевой, Виктория Архипова.

Сигарета выпала из пальцев Кости, и он ошалело уставился на Максима, а затем, оттолкнув его, бросился к машине.

– Вика!

– Черт, – протянул рядом Дима и, поймав недоуменный взгляд Максима, пояснил: – Подружку Кости зовут Вика. Я никогда ее не видел, Костя у нас товарищ не компанейский, но пару раз слышал, как он называл ее Викой по телефону.

Максим оглянулся, чувствуя еще большую вину перед девушкой. Костя упал рядом с мешком на колени, голыми руками разорвал его. Когда в нем показалось мертвенно-бледное, перемазанное землей лицо погибшей, он выдохнул и тяжело сел на землю.

– Это не Вика.

– Ты уверен? – уточнил Дима.

– Свою девушку я узнаю! – рявкнул Костя. – Это не она. Тем более эта мертва уже пару дней, а с Викой я вчера разговаривал.

Костя тактично умолчал о том, что обещал Вике приехать на ужин, но затем променял ее на бутылку коньяка. Позавчера же вместе ужинали, сколько можно? Ей дай волю, так не успеешь оглянуться, как она уже живет у тебя. Нет уж, Вику нужно уверенно держать на расстоянии, все равно она никуда от него не денется.

– Что еще можешь сказать по трупу? – спросил Дима.

Костя несколько минут торопливо осматривал тело, насколько это позволял мешок, а затем сказал:

– Скорее всего ее задушили, на шее полоса как от тонкого шнура.

– Это немного не сходится с твоим предположением об огне, не так ли? – Максим посмотрел на Кристину.

Та выглядела растерянной, как будто несколько последних минут и сама уже об этом думала. На выручку ей пришел Дима:

– Если бы пожарные не нашли труп, он бы сгорел в огне.

– Да, но она должна была умереть от огня, – согласилась с Максимом Ирина. – То есть по логике, ее должны были привязать к дереву живую и дать огню доделать начатое.

– Но здесь пожарные везде, велик был риск, что они найдут девушку раньше, особенно если она орать станет.

– Мне кажется, тут имеет важное значение, насколько убийца верит в ритуал, – вступила наконец Кристина. – Если это лишь антураж, то он вполне мог задушить ее и оставить огню уже мертвое тело, но если ритуал для него важен, то тогда это не четвертая жертва, а обычное совпадение.

– Не верю я в такие совпадения, – проворчал Дима, как никогда раньше напоминая отсутствующего следования Первушина.

* * *

Если бы не пожар, перекрывший выезды, Элиза уехала бы. Еще вчера, взяв только самое необходимое. Вечером ее ожидаемо вызвали в школу. На этот раз Колченогая разговаривала с ней в присутствии директора, обсуждали недопустимое для учительницы поведение, и все попытки Элизы выяснить, что именно считалось недопустимым, остались неуслышанными. Она не раздевалась до гола на улице, не уводила мужчину из семьи, хотя когда химичка закрутила роман с физруком, тот еще был женат, но это почему-то никого не возмущало. То, что кто-то сфотографировал ее с отцом Яны Васильевой и разослал эти снимки – не ее вина. Однако все аргументы разбивались о стену негодования Колченогой. Директор только поддакивал ей. Хорошо хоть педсовет не собрали, с них бы сталось.

Ее временно отстранили. Не уволили, просто велели пока сидеть дома. За свой счет, естественно, хотя деньги волновали Элизу меньше всего. Ей больше не нужно идти на занятия. Ее жизнь больше не подчиняется расписанию. Все снова рушится. Одна маленькая слабость – и все снова рушится.

Кошмар, который она пережила этой ночью, мало с чем мог сравниться. Ее терзали огненные монстры, рвали на части горящие пламенем птицы. Элиза просыпалась от нестерпимого жара, и сил хватало только на то, чтобы направить огонь от себя. На стены, мебель, занавески. Куда-нибудь, только бы не сжечь себя саму. Потом она шла в ванную, которую наполнила до краев вечером, ложилась в нее, и на несколько минут это приносило облегчение. Проточной воды все еще не было, а стоячая нагревалась быстро. Затем она снова засыпала, до нового кошмара.

Проснулась на полу в прихожей, когда за окном пасмурное утро сменило бесконечную ночь. Одежды не было, ее остатки тлеющими кусочками валялись вокруг, а кожа в некоторых местах была покрыта ожогами и отвратительными волдырями, кое-где прорывающимися наружу мутной жидкостью. Любой нормальный человек от таких ожогов давно умер бы, но Элизе не дано было подобной милости. Видимо, ночью не всегда получалось отогнать огонь от себя, хотя ремонт в квартире определенно придется переделать. Как и купить новую мебель. Но сейчас ей было плевать на это. Повезло, что не сгорел весь дом – и ладно. Видимо, ей хватало сил не только сбрасывать огонь с себя, но и гасить его.

Сжимая зубы так, что они почти крошились, только бы не разреветься от боли и жалости к себе, Элиза кое-как добралась до ванной и залезла в воду. Кошмары закончились, теперь нужно было как-то облегчить их последствия. Теплая вода укрыла ее мягким покрывалом, приглушила боль и смыла липкий ужас. Элиза порадовалась своей предусмотрительности: не зря она вчера объездила почти все местные магазины, скупая оставшуюся воду.

Она не позволит им убить себя. Сама не понимала, кому именно «им». Людям, которые со страхом и возбуждением следят за новостями. Колченогой, которая давно искала повод сорваться на ней. Никому не позволит. Тамары больше нет, и нет надежды, что кто-то снова вытащит ее из кошмара, а значит, она должна сделать это сама. Она уже не маленькая, справится.

За нее всегда все решали: сначала родители, тренер по плаванию, потом ненавистный муж. Она привыкла подчиняться и делать так, как ей говорят. Когда Тамара предложила переехать сюда и нашла ей работу, Элиза снова покорно подчинилась. Терпела дурацкую администрацию, хотя вовсе не обязана была. Ей ведь не нужны деньги за эту работу, но почему-то никогда даже в голову не приходило, что она может уволиться, может поступить по-своему.

Она может сама составить расписание своей жизни, выработать новые правила. Не здесь, не в этом городе. Где-нибудь, где есть хороший фитнес-центр, бассейн, кино и магазины – все, чем можно заполнить жизнь. Она может взять больше учеников, может сама записаться на какие-нибудь курсы. Расписать свой день так, как ей захочется, придумать несколько дополнительных занятий, если что-то отменится. Почему же она не додумалась до этого раньше? Привыкла к тому, что расписание за нее составляет кто-то другой, и даже не подумала, что может сделать это сама. Осталось немного продержаться.

Итальянский язык. Она давно хотела выучить итальянский язык. Шесть занятий в день по сорок пять минут с перерывами. Это почти школа, только учит не она, учат ее. Потом обед, поход в магазин. Домашнее задание. Она протянет до того, как с города снимут огненное оцепление. И уедет.

Элиза вынырнула из уже почти горячей воды и замоталась в большое полотенце. Ожоги сошли совсем, осталась лишь небольшая краснота, но и та исчезнет через несколько часов. Сейчас пробежка, потом завтрак. Все по расписанию. Она справится.

Завязать хвост, надеть спортивный костюм чуть теплее, на улице сильно похолодало. Захватить бутылку с водой, сунуть телефон в специальный карман. Она готова.

На улице было еще более мерзко, чем она представляла, но Элиза несколько раз глубоко вдохнула и побежала по привычному маршруту. Под ногами стелился не то дым, не то туман, пахло гарью, но она ни на что не обращала внимания. Сейчас просто бежать, ни о чем не думая. Это она умеет. Поскольку в школу не нужно, она позволила себе побегать немного дольше. Макияжем все равно займется, это неотъемлемая часть расписания, но вот тратить время на дорогу не придется.

Элиза выдохлась, когда датчик показал ровно двенадцать километров. Замедлила бег, вытерла пот с лица. Еще немного в таком темпе, потом можно перейти на обычный шаг. В боку нещадно кололо, а ноги казались не просто ватными, а как будто совсем отсутствовали, но Элиза упрямо не останавливалась. Нельзя останавливаться.

Огляделась, понимая, что в какой-то момент свернула с маршрута, рассчитанного на меньшее расстояние, и теперь не знала, где находится. За весь год жизни в Лесном она никогда не бывала в этой его части. Жилых домов здесь не было, только заброшенные, сгоревшие, поросшие кустарниками и мелкими деревцами строения. Элиза догадалась, что это та самая окраина, разговор о которой она как-то слышала в учительской.

Стоило уйти отсюда, но она, словно зачарованная, продвигалась вперед, разглядывая то, что осталось от домов. Молчаливые великаны, они смотрели на нее пустыми глазницами выбитых окон, смотрели осуждающе, тяжело вздыхали, скрипя старыми досками. Она нарушила их покой, они были не рады незваной гостье. Элиза не знала, что хочет найти здесь, но какое-то странное чувство гнало ее вперед, к одному единственному дому, пострадавшему больше всех.

Перед обугленными, почерневшими от огня и времени стенами раскинулась заброшенная детская площадка. Одинокая железная лестница, уже без горки, уходила в никуда, а от качелей остались лишь остов да одна неподвижная подвеска, без сиденья и пары. Элиза не понимала, откуда это знает, но она точно помнила, что когда-то качели были темно-оранжевого, почти коричневого цвета, а с горки следовало съезжать аккуратно, потому что примерно на середине она треснула, и можно было порвать одежду.

А вот и подъезд. Двери теперь нет, только поржавевшие петли, но когда-то она была деревянной, тяжелой. Чтобы открыть ее, нужно было упереться ногами в стену и сильно-сильно потянуть на себя. Элиза осторожно вошла в подъезд и огляделась. Из трех дверей на первом этаже сохранилась лишь одна, но эти квартиры ее не интересовали. Ей было нужно на второй этаж. Там что-то важное.

Деревянная лестница тоже сгорела, остались лишь тяжелые балки, которые не вызывали доверия, но Элиза не думала о том, насколько опасно взбираться по ним. Держась за стену, она медленно продвигалась наверх, зная, что ей непременно нужно попасть туда.

В квартире две маленькие комнаты и крохотная кухня. В ней пахнет свежими булочками и чуть пригоревшей кашей. Маленькая Лиза сидит за столом на высоком стуле, не доставая ногами до пола. Она что-то ест, но сегодня еда не кажется такой вкусной, как обычно. Дверь на кухню плотно закрыта, но она все равно слышит голоса. Мужчины и женщины. Мужчина говорит что-то невнятно, тон его звучит виновато. Лиза не разбирает слов, зато хорошо слышит женщину.

– Убирайся! – кричит та. – Пошел вон к своей шалаве! Мы с Лизой тебе не нужны, у тебя другая семья, вот и иди к ним!..

Лиза кладет ложку на стол и закрывает уши руками, но все равно слышит эти крики. Ей всего пять, родители считают, что она еще маленькая и ничего не понимает, но это не так. Она не очень разговорчива, у нее нет друзей, зато она наблюдательна и внимательна. И уже знает, что у папы есть еще одна жена и еще одна дочка. Мама называет вторую жену «любовницей», и голос ее при этом звучит так, словно это оскорбительное слово. Лизе не у кого спросить значение, но она пришла к выводу, что быть любовницей плохо. И вторая жена папы тоже плохая. Именно поэтому так злится мама.

– Мы справимся без тебя! – снова кричит она. – Ты променял нас на эту проститутку и ее выродка!

Поток грязных слов обрывает странный звонкий звук. Маленькая Лиза еще не понимает, что это за звук, но Элиза большая уже хорошо его знает: так звучит удар раскрытой ладонью по лицу. И судя по тому, что женщина замолкает, ударили ее. Мгновение спустя ругань сменяется криком, а затем громкими рыданиями. Маленькая Лиза срывается с места, пробегает мимо Элизы большой к выходу из квартиры. Они обе слышат извиняющийся тон мужчины, но снова не могут разобрать слов.

Маленькая Лиза по призрачным ступенькам бежит вниз, на улицу, а Элиза большая остается на площадке. Ей нет нужды снова спускаться. Она и так теперь помнит, что там произошло.

Она сидела на качелях, но не раскачивала их. Домой идти не хотелось, ведь там ругались мама и папа. Ей было всего пять, но она понимала, что мама хочет выгнать папу. Лиза папу очень любила и не хотела, чтобы он уходил. Солнце уже клонилось к закату, в окнах начал зажигаться свет, а она так и продолжала сидеть на качелях. В пустом дворе она осталась одна, к вечеру жара немного поутихла, дышать стало легче.

Занятая своими мыслями, Лиза не заметила, как во дворе появились две девочки: высокая брюнетка и блондинка с фотоаппаратом наперевес. Лиза не знала, как их зовут, но иногда встречала. Они с парой подружек облюбовали чердак в ее доме, часто туда ходили. Обе были сильно старше, а потому не обращали на нее никакого внимания. Раньше. В тот же день, увидев ее, остановились и о чем-то тихо заговорили. Лизе почему-то стало страшно. Она знала, что говорят о ней, но не решалась слезть с качелей и уйти домой. Думала, что если будет сидеть неподвижно, взрослые девочки забудут про нее и уйдут. Но они не ушли.

Блондинка с фотоаппаратом что-то сказала своей подруге, а затем подошла к Лизе и даже приветливо улыбнулась.

– Привет! – сказала она. – Тебя как зовут?

Лиза оглянулась на всякий случай, проверяя, точно ли блондинка обращается к ней, но, кроме них троих, во дворе никого не было.

– Лиза, – решилась ответить она.

– Хочешь пойти с нами, Лиза?

– Куда?

– На чердак. Мы будем играть в одну интересную игру.

Мама часто предупреждала Лизу, что никуда ходить ни со взрослыми людьми, ни с детьми намного старше нельзя, но в тот вечер Лиза не смогла отказаться. В их дворе детей ее возраста не было, играть было не с кем, а взрослые девочки впервые обратили на нее внимание. Тем более чердак же в ее доме, что может случиться?

На чердаке было действительно интересно. Еще три девочки готовили какую-то замысловатую игру: Лиза разглядела большую книгу, свечи, какие-то стаканы и даже крысу в клетке. Правда, самая взрослая девочка с мышиного цвета волосами оказалась не рада новенькой, даже назвала ее бледной молью. Лиза испугалась, что ее прогонят и придется снова сидеть одной на качелях, но блондинка заступилась за нее, и старшая разрешила остаться.

От волнения и возбуждения маленькая Лиза плохо понимала, что происходит, а большая Элиза спустя двадцать два года – уже не помнила всех деталей. Они сфотографировались, а потом сели в круг. Лизе досталось место рядом с горящей свечой. Она не очень любила огонь, боялась его, но возражать не посмела. Вторая девочка примерно ее возраста, которая сидела возле мертвой птички, расплакалась, и Лиза испугалась, что сейчас их обеих, как самых младших, прогонят, поэтому закусила губу и молчала.

Руки дрожали от волнения, она плохо видела и запоминала происходящее, вся обратившись в слух, чтобы не пропустить команды старшей девочки. Горящая свеча в руках тряслась, и Лизе никак не удавалось удержать ее в вертикальном положении. Капля обжигающего воска сорвалась и упала на самую нежную часть ладони: между большим и указательным пальцем. Лиза вздрогнула, выронила свечу…

Тогда впервые огонь захватил ее в плен. Забившись в угол чердака, где между крышей и полом оставалась маленькая щель на улицу, позволяющая дышать, глядя на бушующее вокруг адское пламя, Лиза еще не знала, что так теперь будет всегда. Они с огнем больше никогда не расстанутся, связанные навечно вместе, ненавидящие друг друга. Поочередно захватывающие власть. То она будет запирать его в себе, то он вырываться наружу, пытаясь убить ее и все, что ей дорого. Изредка они будут дружить, не мешая друг другу, но чаще всего оставаться непримиримыми врагами. Тогда Лиза ничего этого не знала. Она слышала голоса родителей, зовущих ее, видела мелькающие перед глазами огненные языки и боролась за каждый вдох. Пока не наступила темнота.

Очнулась она в больнице. Все тело было перемотано бинтами, которые изредка развязывали, и тогда воздух начинал странно, отвратительно пахнуть. Боли Лиза не чувствовала, но запах вызывал тошноту. Вокруг нее были чужие люди, мама и папа ни разу не навестили. Очень скоро из разговоров она поняла, что они погибли.

Это она была во всем виновата. Она не удержала свечу и подожгла чердак. А значит, за все, что теперь происходит, она должна понести наказание.

Из больницы ее забрали много месяцев спустя чужие люди, которые сказали, что теперь она будет жить с ними. Каждый день с ней занимались психологи, и Лиза, желающая искупить вину, послушно выполняла все, что ей велели.

В Лесной она ни разу больше не ездила. Ей купили новые игрушки и одежду, увезли в новую квартиру, а затем и вовсе – в новую страну, где говорили на другом языке и все вокруг выглядело по-другому. Вместо Лизы стали называть Элизой или Элишкой, и она привыкла. И к этому имени, и к новой обстановке, и к новым родителям.

Постепенно все, что произошло на старом чердаке, стало казаться сном, выдумкой, страшной сказкой, а затем и вовсе стерлось, как и вся предыдущая жизнь. Дети быстро забывают, как и говорил ей несколько дней назад Максим. Лишь иногда воспоминания прорывались к ней во сне. Тогда она снова горела в огне, видела разлетающиеся в стороны искры, чувствовала лопающуюся от жара кожу. Если бы не огонь, с которым теперь приходилось жить, и не эти сны, возможно, Элиза никогда ничего и не вспомнила бы.

Но она вспомнила. Вспомнила, стоя на крохотной сгоревшей дотла кухне, где когда-то пахло свежими булочками и чуть пригоревшей кашей.

Тамара, та самая блондинка с фотоаппаратом, которая когда-то привела ее на чердак, привезла спустя двадцать лет снова в этот город. Брюнетка, которая была с ней в тот вечер, – Марина Соболева. Рыжая Инга Подгородцева. Старшая девочка с мышиного цвета волосами, должно быть, Милка, о которой упоминали в учительской. И маленькая Вика, испугавшаяся мертвой птички. Вика – единокровная сестра. Вот откуда у них одинаковые родинки – от одного отца! Вика – последняя, кто остался в живых. Кроме самой Элизы. Кроме Бледной Моли, как ее назвала Милка.

Вика вчера сказала, что убивает всех Бледная Моль. Мстит за то, что ее бросили на чердаке. Что если это правда? Что если она, Элиза, действительно их убила? Если воспоминания прорывались в ее сны, кто знает, что еще могло прорваться? Жажда мести, желание убить тех, кто когда-то оставил погибать ее, кто на самом деле был виноват в смерти ее родителей. Она ведь не помнит те ночи. В первый раз, когда она проснулась от кошмара, которые уже давно ее не мучили, погибли Инга и Марина. Затем в ту ночь, когда Максим провожал ее домой, – Тамара.

Жар прокатился по телу, когда Элиза поняла, что сегодня была очередная такая ночь. Вика! Она убила Вику!

Уже не стараясь быть аккуратной, Элиза скатилась со второго этажа по остаткам лестницы и выбежала на улицу. Вчера, когда ее вызвали в школу, она была вынуждена оставить Вику одну, а когда позвонила, освободившись, та сказала, что возвращаться не нужно. Она позвала на ужин Костю, с ней уже все хорошо. Голос ее звучал бодро и почти трезво, поэтому Элиза и не стала настаивать. Теперь в ней теплилась слабая надежда, что если Костя остался у Вики на ночь, то смог защитить ее. Ночные кошмары утверждали обратное, но Элиза не хотела им верить.

Трехэтажный дом показался из-за угла, но Элиза не остановилась. Взбежала на последний этаж и забарабанила в дверь. Никто не отозвался. Несколько раз глубоко вдохнув, она осторожно нажала на ручку, и дверь с тихим скрипом отворилась.

– Вика? – тихонько позвала Элиза.

Снова тишина. Она зашла внутрь, включила свет в крохотной прихожей. Скверное предчувствие усилилось. Но если бы она приходила сюда, разве не сожгла бы половину обстановки? В ее собственной квартире большая часть вещей не пережила ночь. Здесь должны были остаться какие-то следы. Внутренний голос подсказывал, что в домах Марины и Тамары никаких следов не было, Максим ничего такого не упоминал, но Элизе как воздух нужна была хотя бы крохотная надежда на то, что она сюда не возвращалась.

– Вика!

Элиза заглянула сначала на кухню, потом в спальню, Вики нигде не было.

Она нашлась в гостиной. Едва только войдя туда, Элиза чутким нюхом сразу уловила запах паленой древесины. Вика лежала на полу, держа в руках высохшую розу, а вокруг нее был выжжен ровный круг. Теперь Элиза знала значение этого круга: они сидели возле него двадцать два года назад на чердаке, когда проводили ритуал.

Что-то больно ударило ее по затылку, и несколько секунд ушло на осознание того, что это она сама дернулась и ударилась о косяк двери. Стена за ней поехала вверх, а пол приблизился, и она осела на него.

Она убила Вику. Свою лучшую подругу. Свою сестру.

Так не может продолжаться. Нужно позвонить Максиму и во всем сознаться. Он должен остановить это. И если он решит, что ее место в тюрьме, Элиза примет такое решение. Тюрьма, психушка, лаборатория – что угодно, только бы она больше никого не убила! Прав был муж: ее нужно изолировать от общества. Туда, где она никому не сможет причинить вреда.

Элиза вытащила телефон и, с трудом разбирая картинку, вызвала из памяти номер Максима. Длинные гудки впивались в мозг острыми иглами, но не прекращались. Один, второй, третий, десятый…

– Максим, возьми трубку, – шептала она, раз за разом набирая номер, когда оператор прерывал звонок. – Возьми трубку, я знаю, кто убийца. Я знаю, кого ты ищешь. Просто возьми трубку…