1 мая 2015 года, 12.40

пер. Каховского

Саша никогда не считала себя знатоком искусства и была так же далека от него, как Юпитер от Земли. С самого детства она знала, что будет врачом, потому что никакого другого выбора у нее в общем-то и не было. Ее родители были врачами, родители ее родителей были врачами, и даже прадед по отцу, муж той самой прабабки, которая наградила ее проклятием и подарила защиту от него, пожертвовав собой, был уважаемым врачом. Благодаря этому семья даже в самые худшие годы жила неплохо, прабабка могла себе позволить путешествовать, пытаясь найти способ избавиться от проклятия, и оставила в наследство большую трехкомнатную квартиру в самом центре города.

Саша с самого рождения росла во врачебном окружении и ни о какой другой профессии помыслить не могла. Учила химию и биологию, неплохо разбиралась в математике и была абсолютно далека от искусства даже в те годы, когда посещала хореографическую школу. Чем руководствовались родители, отдавая ее туда, она не понимала до сих пор. Она бросила танцы в двенадцать лет, как только осознала, что имеет право на собственные интересы и взгляды и не обязана во всем подчиняться взрослым. Когда она объявила о своем решении родителям, те лишь пожали плечами.

– Мы думали, тебе нравится, но если ты не хочешь, то не ходи, – заявила мама.

Саше действительно не нравилось. Преподаватели заверяли, что у нее неплохо получается и при ее комплекции она просто находка для парных танцев, но она ненавидела хореографию всей душой. А такой предмет, как история хореографии, и вовсе не укладывался у нее в голове. В школе Саша с легкостью запоминала сложнейшие химические формулы, в университете никогда не путалась в многочисленных названиях мышц на латыни, но запомнить, в какой стране появилась мазурка, и объяснить словами, чем отличается кадриль от польки, не могла категорически.

Не лучше дела обстояли и с живописью. Даже обязательные для всех петербургских школьников посещения Эрмитажа она переносила с трудом. Все время экскурсии еще могла бы провести в Египетском зале, рассматривая мумии, но стоять возле картин и слушать экскурсовода было выше ее сил, навевало скуку и сон.

Вот и сейчас она непонимающе смотрела на стоящую перед ней картину Кати Ляшиной и не испытывала никаких чувств: ни восторга талантом мастера, ни восхищения красотой линий. Даже того липкого ужаса, который опутал ее в первый раз, тоже больше не было. Картина словно умерла. Поскольку ужаса больше не испытывал никто, ее не стали накрывать или поворачивать к стене, так и оставив стоять в проходной комнате.

Нев и Лиля уехали почти сразу после совещания, поскольку их помощь в расследовании пока не требовалась. Ваня ушел к ведьме, а Войтех после его ухода шепнул Саше, что, по его мнению, ведьма вовсе не так молода и красива, как рассчитывает их общий друг. Теперь Саша очень ждала возвращения Вани, предвкушая красочный рассказ. Сам Войтех, по камерам убедившись, что Катя дома, недавно проснулась и вроде бы никуда не собирается, отправился к ней. Саша осталась в его квартире одна, поскольку ей задания не дали, а ехать домой и сидеть там одной не хотелось. Вечером она обещала Максиму поужинать с ним «в благодарность за найденные документы», а до того момента была совершенно свободна.

Чтобы избежать искушения непрерывно наблюдать за ушедшим к Кате Войтехом, Саша решила заняться картиной. Пусть она ничего не понимает в живописи, но, на ее взгляд, конкретно в этой картине и понимать было нечего.

Саша была уверена, что в ней что-то есть. То, что поначалу вызывало ужас, но потом почему-то перестало действовать, стоило принести картину сюда. Конечно, дело действительно могло быть в Кате, но версию Лили с углом падения света тоже не стоило исключать. Саше не давал покоя тот факт, что Ваня, находившийся в мастерской и с ней, и с Невом, сам ничего в картине не увидел.

Она открыла один из Ваниных ноутбуков и нашла на записи нужные моменты с собой и Невом. К сожалению, записи с Войтехом не сохранилось из-за поломки камеры, причину которой они так и не выяснили. Ваня еще утром вырезал эти эпизоды и сохранил в отдельную папку. Саша по очереди просмотрела каждый, останавливая запись и внимательно рассматривая детали. И она, и Нев стояли ровно напротив картины, когда смотрели на нее, а Ваня – чуть сбоку. Судя по словам Войтеха, в момент видения он тоже находился прямо перед картиной. Может быть, дело в этом?

Саша торопливо встала с кресла, подошла к холсту и остановилась напротив. Ничего. Сделала несколько шагов вперед, приближаясь, затем назад, чуть удаляясь. Ничего не произошло. Она снова взглянула на монитор, где стоп-кадром застыла она сама в студии Кати несколько часов назад. Теперь стоило попробовать воспроизвести освещение. Пусть они все испытали на себе воздействие картины в разное время дня, но все же?.. В этом городе ночи иногда бывают светлее, чем дни. Погода стояла пасмурная, а потому едва ли несколько часов будут иметь важное значение.

Саша притащила с кухни два стула и постаралась расположить их так же, как стоял мольберт в Катиной студии, а затем с трудом водрузила на них большую картину. Несколько раз поправляла, едва ли не с линейкой измеряя расстояние до окна и двери. Затем взяла плед, которым они поначалу укрывали картину, набросила его на полотно и, сосчитав в уме до десяти, резко сорвала его, повторяя ситуацию, в которой картину впервые увидел Войтех. И снова ничего. Все те же черные и серые линии, вызывающие лишь недоумение.

– Что же с тобой не так? – вслух пробормотала Саша, разглядывая эти линии.

Ей нужна была консультация того, кто понимает в живописи немного больше, чем она и ее друзья. Что если в картине есть какой-то секрет, который они не видят, но который увидит человек, знакомый с правилами и приемами живописи? В голову сразу пришла мысль, где такого человека найти. Одна из ее одноклассниц не далее как в прошлом году вышла замуж за самого настоящего художника, который не только писал картины, но и устраивал для них выставки.

Саша быстро схватила телефон и открыла список контактов, чтобы найти номер Риты. Хвала всем богам и современной технике, что все данные теперь синхронизируются со всякими облаками и учетными записями, и потеря телефона больше не приводит к их утрате. Стоит ввести свою электронную почту и пароль, как все контакты и фотографии тут же появляются в новеньком аппарате.

Маргарита Гронская, в девичестве Истомина, на самом деле никогда не училась с Сашей в одном классе, поскольку была на целый год младше. Зато ее бабушке, учительнице немецкого языка Вере Никифоровне, однажды досталось классное руководство в пятом «А», в котором училась Саша. В семь лет Рита потеряла обоих родителей в автокатастрофе, и бабушка забрала ее к себе. Из-за этого девочке пришлось сменить школу, но влиться в новый коллектив ей так и не удалось. Дети порой бывают жестоки: они не приняли скромную, вежливую сироту, переживающую тяжелую психологическую травму. Да и сама Рита не стремилась ни с кем подружиться. После уроков она приходила к бабушке и незаметно сидела на задней парте, пока та вела занятия у других классов.

Так она и прожила бы в одиночестве все школьные годы, если бы класс, в котором училась Саша, не оказался невероятно дружным и не принял к себе внучку своей обожаемой учительницы.

Вера Никифоровна относилась к тем учителям, которые всю себя отдавали школе, умела рассказывать интересно даже самые нудные и непонятные темы, готовила много дополнительного материала, который привносил разнообразие в скучную школьную программу. Будучи довольно строгим преподавателем, она не выделяла среди детей любимчиков: могла запросто поставить двойку не выучившему урок отличнику и с гордостью нарисовать пятерку за прекрасную работу отстающему. Впрочем, по ее предмету отстающих почти не было. Она всей душой любила немецкий язык и сумела привить эту любовь своим ученикам. Она приносила на уроки фильмы, каждые выходные организовывала поразительные по содержанию экскурсии и интересные походы, тратила время и вдохновение, отдавая его ученикам, и те платили ей искренней любовью. Они взяли шефство над ее внучкой, и вскоре Рита настолько хорошо влилась в их класс, как будто давно в нем училась. Конечно, на уроки она ходила со своим классом, но на все экскурсии, в кинолектории, в музеи и в походы – только с классом Веры Никифоровны. Спустя полгода старшие на год дети искренне считали ее своей одноклассницей, а она тянулась к ним, стараясь не отставать, порой учась по их учебникам и делая вместе с ними домашние задания.

Общительная Саша, после окончания школы продолжавшая так или иначе поддерживать отношения со многими одноклассниками, перезванивалась и с Ритой. Они не были так уж дружны, Рита по природе своей ни с кем близко не сходилась, но поздравляли друг друга со всеми праздниками и запросто могли забежать в кафешку поболтать о жизни, если нечаянно встречались в городе.

Рита на звонок ответила быстро, но говорила почему-то шепотом.

– Я не помешала? – спросила Саша, не понимая причину такого странного ответа, хотя ей и показалось, что ее звонку Рита обрадовалась.

– Нет, что ты, – заверила та. – Просто малышка спит.

Саша нахмурилась, пытаясь вспомнить, когда разговаривала с Ритой в последний раз и упоминала ли та ребенка. По всему выходило, что после поздравлений с Новым годом, они не общались. Обе родились осенью, а всю зиму и весну Саша была занята личной жизнью, мотаясь между Санкт-Петербургом и Москвой. Ее едва хватало на общение с самыми близким друзьями, к которым Рита не относилась.

– У тебя ребенок? Поздравляю! Когда ты успела?

– Так ведь на Новый год. Ты как раз звонила.

Саша только сейчас вспомнила, что, когда она позвонила в начале одиннадцатого вечера тридцать первого декабря, чтобы поздравить, разговаривала Рита странно и беседу быстро свернула. В этом была вся Маргарита: сказать, что «занята» и сейчас не самое лучшее время для поздравлений, она не могла, боясь обидеть собеседника. И в этом была вся Саша: поняв, что ее звонок не очень вовремя, она быстро прощалась, даже не думая обижаться, и тут же забывала об этом.

Справившись об имени и самочувствии новорожденной девочки и поболтав немного о всяких пустяках, Саша перешла к делу, сказав только, что ей подарили странную картину и она хочет, чтобы на нее взглянул кто-нибудь, кто разбирается в живописи.

– Конечно, я передам твою просьбу Марку, – тут же отозвалась Рита. – Думаю, он не откажется. Ты сможешь привезти ее?

Саша с ужасом взглянула на картину, которую с трудом подняла на стул, и представила, что ей придется тащить ее куда-то.

– Или она большая? – правильно поняла ее молчание Рита.

– Ну, так…

– Тогда я попрошу Марка приехать к тебе.

Договорившись о том, что если муж Риты не приедет к ней до вечера, то Саша сама привезет ему картину (она еще помнила, как Ваня легко ухватил ее одной рукой, и подумала, что ему не составит труда поехать с ней), они клятвенно пообещали друг другу встретиться в городе, как только потеплеет, и наконец попрощались.

1 мая 2015 года, 13.20

пр. Кима

Прежде, чем отправиться к Кате, Войтеху предстояло придумать, как именно это обставить. Он не был таким уж тонким психологом и знатоком женщин, но общался с ними достаточно, чтобы понимать: девушки вроде Кати не любят навязчивых кавалеров. Особенно если эти кавалеры уделяют много внимания, но не предпринимают решительных шагов по сближению.

Решительных шагов Войтеху предпринимать не хотелось, поскольку он понимал, что это наверняка похоронит и без того почти призрачную возможность помириться с Сашей. При этом ему требовалось как можно скорее увидеться с Катей, но не утомить ее своей странной активностью так сильно, чтобы она больше не захотела с ним контактировать.

Это отметало возможность позвать ее в кафе, а для визита домой требовался какой-то благовидный предлог. Такой, чтобы Кате не показалось, будто он грубо вторгается на ее территорию, когда она того не хочет.

Решение он нашел минут за пятнадцать. Нужный реквизит – букет средних роз нежно-бежевого цвета, не слишком большой и без «нарядной упаковки» – искал и то дольше.

Однако час спустя после общего совещания он уже стоял на пороге квартиры Кати и нажимал на маленькую, тугую кнопочку звонка.

Катя не открывала довольно долго. То ли его визит застал ее в мастерской, то ли она просто была не совсем одета. Когда она открыла дверь, он понял, что второй вариант был ближе к правде: хозяйка квартиры встретила его в удобной домашней одежде. На ней были брюки из мягкой ткани и объемная кофта, спадавшая с одного плеча. Влажные пряди волос рассыпались по плечам, и она промокала их небольшим полотенцем.

Как он и предполагал, на ее лице промелькнуло досадливое раздражение. Катя была не из тех женщин, что целыми днями ждут и радуются любому визиту кавалера. Нет, у нее наверняка имелись планы на день, которые его визит грозил нарушить. Поэтому Войтех поспешно поднял букет, чтобы она его увидела, и вместо приветствия произнес:

– Я на минуту. Просто был рядом с твоим домом, решил, что цветы могут стать хорошим началом дня.

Стоило Кате увидеть розы, ее лицо смягчилось. Цветы вообще оказывали на женщин почти гипнотическое воздействие. Даже те из них, кому цветы дарили часто, никогда не уставали их получать. Войтех считал главным не переборщить. Крупные темно-бордовые розы на длинных толстых стеблях выглядели слишком навязчиво и пошло, огромные букеты, искусно украшенные флористами веточками, ленточками и прочими завитушками – слишком кричаще. Они как будто в голос заявляли: «Я потратил очень много денег и рассчитываю что-то получить взамен». А небольшой демократичный букет нежных свежих роз вполне мог сойти за воплощение ни на что не претендующего пожелания доброго утра и хорошего дня.

Катя приняла цветы и посторонилась, чтобы он мог войти, но Войтех покачал головой и сделал вид, что торопится уйти:

– Нет, я действительно всего на минуту, надо по делам бежать. Просто хотелось тебя увидеть и, если получится, немного порадовать.

Катя, как он и ожидал, немного растерялась, но при этом прониклась красотой момента, поэтому поймала его за рукав куртки и с улыбкой предложила:

– Может быть, хотя бы кофе выпьешь? Это не займет много времени, а я как раз собиралась завтракать.

Войтех улыбнулся в ответ. Теперь он был не грубым нарушителем ее личного пространства, а человеком, который ради нее откладывает какие-то очень важные дела. Весь негатив от его визита был погашен, и они оба заранее договорились о том, что не отберут друг у друга много времени.

Катя прошла в кухню-гостиную, на ходу повесив влажное полотенце на спинку стула. Также между делом она нажала кнопку на громоздкой кофемашине и, пока та прогревалась и промывалась, нашла цветам вазу.

Войтех задержался в прихожей, снимая куртку и ботинки. Немного подумав, он снял и перчатки. Если он собирается намеренно «ловить» видение, то стоит дать себе больше шансов.

Убирая перчатки в карман, Войтех испытал довольно странное, непривычное чувство. Он носил их постоянно не так давно, всего-то не больше недели. Они по-прежнему причиняли дискомфорт, но он начал к ним привыкать. И сейчас, сняв их в чужом доме, чувствовал себя непривычно беззащитным. Оставалось надеяться, что он не станет ловить видения от каждого предмета, которого коснется.

Когда он дошел до гостиной, Катя уже устроила цветы в вазе, поставила ее в центр обеденного стола и достала две чашки.

– Тебе с молоком или со сливками? – поинтересовалась она, не оборачиваясь к нему.

Войтеху не хотелось никакого кофе. Он уже успел выпить два больших капучино этим утром, которое у него началось гораздо раньше, чем у Кати, и понимал, что третья порция точно станет лишней. При всей своей любви к этому напитку, он не мог пить его как воду.

Однако Кате обо всем этом знать не стоило, поэтому он попросил себе латте. Он надеялся, что порция эспрессо затеряется в большом количестве вспененного молока.

Катя нажала на машине соответствующие кнопки и снова отвернулась, доставая из шкафчика квадратный хлеб в нарезке и загружая два кусочка в тостер.

– Ты есть хочешь?

– Нет, я уже позавтракал, спасибо, – заверил ее Войтех, специально не садясь за стол, чтобы никто из них не забывал, что он заскочил всего на минутку и очень спешит.

Катя удовлетворенно кивнула и наконец повернулась к нему, чтобы вручить чашку с готовым напитком. Только сейчас она заметила обработанный порез и шишку у него на лбу.

– Господи, что с тобой случилось?

– Да так, под машину попал, – отмахнулся Войтех.

Он взял у нее из рук чашку, постаравшись соприкоснуться пальцами. Это было рискованно, поскольку он одновременно касался и ее руки, и чашки, но он понадеялся, что у чашки нет никакой информации, которой ей приспичило бы с ним поделиться.

Войтех оказался прав, но вместе с тем и прикосновение к пальцам Кати не имело никакого эффекта. Кроме того, что она улыбнулась, по-своему расценив этот жест, и заметила, что он без перчаток.

– А как же твои экстрасенсорные видения? – насмешливо поинтересовалась она, кивая на его руки. – Не боишься увидеть что-нибудь?

– Боюсь, – Войтех пожал плечами. – Но иногда приходится рисковать, чтобы не терять контакт с миром. У тебя все в порядке? – он поторопился сменить тему. – У меня такое чувство, что что-то случилось.

Катя скорчила рожицу и закатила глаза.

– А ты, видимо, действительно экстрасенс. Да, у меня была какая-то очень странная ночь, – она вздохнула, избегая встречаться с ним взглядом. – Впрочем, у меня в последнее время такие ночи постоянно.

– А что именно странного? Не бойся, расскажи мне. В конце концов, странное – часть моей жизни.

Она осторожно покосилась на него, заметно хмурясь. Войтех видел, что ей не хочется об этом говорить. Как и большинство людей, столкнувшихся со сверхъестественным, она старалась игнорировать проблему, замалчивать, продолжая надеяться, что все это плод ее воображения и оно как-то само исчезнет. Но потом выражение ее лица изменилось: она приняла важное для себя решение. Еще раз вздохнув, она быстро и сбивчиво заговорила:

– Да мне в последнее время часто мерещится всякое, а потом время как будто пропадает. То ли провалы в памяти, то ли я в ступор впадаю, то ли из реальности еще как-то выпадаю. Одно радует: я пока ни разу не приходила в себя неизвестно где и неизвестно с кем, все это только дома со мной происходит. Но я то прихожу в себя у картины, которую не помню, как рисовала, то сегодня вот одной картины не досчиталась. Точно помню, что вчера она была на мольберте. Я работала вечером с другой. Мне стало жарко, и я решила проветрить немного, но потом вдруг проснулась утром уже у себя в постели. Причем я успела переодеться и даже умыться, легла в постель, но ничего этого не помню. И картины нет. Той, которая тебе понравилась в прошлый раз. Что я с ней сделала? В окно выбросила?

Она замолчала, не справившись с эмоциями. Войтех видел, как заблестели ее глаза, и мысленно выругался. Ситуация с картиной, судя по всему, только усугубила общее состояние Кати, добавив ей переживаний. И хотя сам он не участвовал в похищении картины, сейчас чувствовал себя виноватым.

– Я уверен, что всему есть объяснение, – осторожно заверил он. – Не скажу, что оно всегда рациональное. Порой оно бывает настолько невероятным и страшным, что в него сложно поверить. И не хочется верить. Иногда проще решить, что ты сходишь с ума, но это не всегда правильное объяснение.

Теперь она посмотрела на него с любопытством, улыбнувшись сквозь непролитые слезы.

– Ты так говоришь об этом, словно знаешь по себе.

– Катя, я вижу моменты прошлого и грядущего, когда прикасаюсь к людям и предметам, – Войтех выразительно посмотрел на нее. – У меня была масса возможностей решить, что я просто спятил и вижу галлюцинации. Я и сейчас иногда так думаю, – мрачно добавил он, вспоминая случившееся накануне.

– А ты можешь увидеть мое прошлое? – неожиданно спросила Катя, отставляя в сторону чашку с почти нетронутым кофе. Ее тосты тоже давно выскочили из тостера и сейчас грустно остывали, полностью ею забытые. – Прикоснуться ко мне и посмотреть, что произошло вчера?

Это было неожиданной удачей. Теперь у Войтеха появилась прекрасная возможность не скрываясь сделать то, за чем он пришел. Причем сделать это так, как предлагал Нев: спокойно сфокусировавшись и постаравшись «позвать» нужное видение. Только слова Саши сдерживали его.

Однако Катя смотрела на него с такой надеждой, что он не смог ей отказать. В конце концов, раз уж ему достался этот дар, следует им пользоваться.

Он тоже отставил в сторону чашку и приблизился к Кате, серьезно глядя ей в глаза.

– Я только хочу предупредить: это работает не совсем так. Не я выбираю видения, а они меня. Все, что я могу, – это попытаться увидеть, но что именно мне явится, я не знаю.

– Да черт с ним, – отмахнулась Катя. – Хотя бы попробуй.

Войтех кивнул и аккуратно приложил ладони к ее щекам, думая, конечно, не о том, что случилось накануне – это он и так прекрасно знал, – а о картине, о том моменте, когда он впервые ее увидел.

Видение пришло быстро и почти безболезненно. Полыхнуло перед глазами яркой вспышкой и оказалось непривычно внятным, насыщенным. Войтех разглядел его до мельчайших деталей. Но несмотря на то, что в этот раз все прошло достаточно легко, он все равно отдернул руки от Кати довольно резко и пошатнулся, отступая назад.

– Что? Что ты видел? – испуганно спросила Катя, замечая его удивленный и немного растерянный взгляд.

– Как ни странно, я видел… не тебя.