28 октября 2012 года, 21.07.

Патологоанатомическое отделение, г. Пушкин, Ленинградская область.

Патологоанатомом, телефон которого дали Саше, оказалась женщина лет шестидесяти. Невысокая, полноватая, с чересчур ярким макияжем и высокой прической, она была похожа скорее на школьного завуча старой закалки, чем на судмедэксперта. Когда Саша позвонила ей со своей просьбой, она велела приезжать к ней на работу, несмотря на вечер воскресенья. Само же патологоанатомическое отделение находилось даже не в Санкт-Петербурге, а в Пушкине, маленьком городе в нескольких километрах от него.

Воскресным вечером выезд из города был совершенно пуст, поэтому Саше и Войтеху удалось добраться до места достаточно быстро. Патологоанатом уже ждала их у неприметной коричневой двери с табличкой «Служебный вход», накинув куртку прямо на халат.

– Ирина Романовна? Добрый вечер, я Саша, – представилась Саша, подходя к ней. – Я вам звонила.

Ирина Романовна кивнула, выбросила в стоявший рядом мусорный бак недокуренную сигарету и посмотрела на Войтеха.

– Вы здесь подождете или с нами зайдете? – поинтересовалась она.

– Если вы не против, я бы предпочел зайти с вами, – вежливо отозвался тот.

– Я точно не против, – хмыкнула Ирина Романовна, – это обычно вы против.

Она открыла дверь, приглашая своих гостей внутрь. Саша немного замешкалась прежде, чем войти. Даже под дулом пистолета она никому не призналась бы, что не любит морги, но на самом деле это было так. Не то чтобы она боялась трупов, но ей отчего-то было неприятно находиться в подобных помещениях. Сама себе она говорила, что предпочитает иметь дело с теми, кого еще можно спасти.

Ирина Романовна провела их в небольшое помещение, в котором на столе стоял древний компьютер, а вдоль стен на стеллажах громоздились объемные папки.

– Костик по телефону сказал, что вас интересуют символы, которые были на нескольких моих жмуриках? – спросила Ирина Романовна, усаживаясь за стол и кивая своим гостям на два стула напротив.

– Да, нас интересуют тела вот с таким символом, – Войтех протянул ей листок бумаги с символом, срисованным с татуировок на жертвах маньяка. – Вполне вероятно, что он может незначительно отличаться.

Ирина Романовна мельком взглянула на листок, поднялась, подошла к одному из стеллажей и принялась искать что-то в папках. Саша с интересом рассматривала помещение. Рядом с компьютером в рамке ручной работы стояла фотография, на которой вместе с Ириной Романовной были запечатлены еще несколько человек: мужчина примерно ее возраста, женщина и мужчина раза в два моложе и двое детишек. Костя насплетничал Саше, что у судмедэксперта Виноградовой, несмотря на ее пугающую профессию, были и муж, и дети, и внуки. И тем не менее сама Ирина Романовна воскресные вечера почему-то проводила на работе.

Заметив Сашин любопытный взгляд, она улыбнулась.

– Внучка рамку мне на день рождения подарила. И снимок сама вставила. Я как-то пожаловалась, что редко их вижу за своей работой, так вот чтобы хоть так рядом были. Такие символы? – она положила на стол раскрытую папку.

Войтех взял папку так, чтобы они с Сашей вместе могли видеть ее содержимое. Символ казался почти идентичным, но на этот раз обоим в глаза сразу бросилось единственное различие.

– Одной линии не хватает, – озвучил это различие Войтех.

– Да, есть только… – Саша попыталась воспроизвести в памяти символ с комментариями Нева, – Власть над другими, соединенная с концом Жизни. Ирина Романовна, – она подняла глаза на судмедэксперта, – а у кого вы видели эти символы?

Виноградова подвинула к себе папку, пролистала несколько страниц.

– Бомжики это были. У одного даже личность так и не установили, похоронили как неизвестного. Остальные тоже никому не нужны оказались, даже тела никто не забирал.

Войтех выразительно посмотрел на Сашу: похоже, их некромант действительно сначала тренировался «на кошечках», как выразился Иван. Войтех напомнил себе потом уточнить значение этого устоявшегося выражения.

– Когда эти люди умерли? – поинтересовался он вслух.

– Это еще весной было, в конце мая. А что это за символ? Почему вы им интересуетесь? – с любопытством спросила Ирина Романовна.

– Его оставляет на телах своих жертв маньяк на Васильевском острове, – Войтех не видел смысла скрывать эту информацию. – Скажите, а почему вы обратили внимание на этот символ? Через вас, наверное, проходит немало покойников. Вы сразу поняли, каким именно символом мы интересуемся, хотя с тех пор, как видели его, прошло уже несколько месяцев. Значит, вы хорошо его запомнили.

Прежде чем ответить, Ирина Романовна подошла к стоящему на подоконнике чайнику, щелкнула кнопкой, достала из ящика стола три чашки, коробку с чаем, сахаром и жестяную банку с печеньем.

– Чаю со мной выпьете? – предложила она. – У меня еще вскрытие на сегодня запланировано, домой не скоро доберусь, а желудок мне за отсутствие ужина спасибо не скажет.

– Конечно, – кивнула Саша. Чая ей не хотелось, тем более в морге, но отказываться она не посчитала возможным.

– Так вот, – продолжила Ирина Романовна, – я на своей работе уже почти тридцать лет сижу, сначала в Питере работала, потом сюда перебралась, всякого повидала. А вот бомжей и алкоголиков, делающих татуировки перед смертью, никогда не видела. И татуировка была сделана аккуратно, явно не в подворотне пьяный собутыльник наколол. Умерли все четверо от остановки сердца, но причину мне установить не удалось. Начальство прозрачно намекнуло, что тратить дорогие реактивы на подобных людей – верх неблагоразумия. И что самое интересное – ни у кого в крови не было алкоголя. Где вы видели бомжа, который умер трезвым? С бутылкой в руке, от алкогольного отравления – видела, но трезвым? В крови вообще алкоголя не было, они несколько дней до смерти не пили. Я указывала в отчете все это, но кому нужны какие-то маргиналы? Закопали и все. А я запомнила. Не люблю, когда людей по социальному статусу делят.

Чайник закипел, Ирина Романовна бросила в чашки по пакетику неожиданно дорогого чая, залила кипятком и подвинула своим гостям.

Войтех машинально взял чашку и принялся рассеянно полоскать пакетик в кипятке, думая о чем-то.

– Все-таки он тренировался. И даже выбрал для этого другой город, чтобы одно дело точно не связали с другим, – пробормотал он. – Эти люди умерли одновременно?

– Нет, – Ирина Романовна покачала головой, размешивая сахар в чае. – Когда их нашли, один был мертв примерно неделю, другие меньше, с разницей в сутки-двое. Это я тоже, кстати, указывала в отчете. Не может быть такого, чтобы сидела компания, пила, один умер, остальные продолжали пить. Скорее всего, их просто сгрузили в одно место. Нашли их же друзья.

– И это все было в конце мая и больше вы таких тел не видели? – уточнил Войтех.

– Нет, такие мне больше не попадались. Я первое время особенно тщательно затылок у всех рассматривала, татуировку искала. Городок у нас маленький, но Питер близко, бомжей и алкоголиков хватает, умирают часто. Но таких больше не было.

– Понятно. Спасибо, Ирина Романовна, вы нам очень помогли, – заверил ее Войтех, немного неуверенно глядя на свою чашку, из которой он успел сделать всего несколько глотков. – Мы не будем вас больше задерживать, – он поставил чашку на стол и встал. – Вам ведь еще работать.

– Да никуда моя работа не денется, – отмахнулась Ирина Романовна, – не закончу сегодня, сделаю завтра, в шею никто не гонит. А дома что делать? Дети отдельно живут, внуки только на каникулы приезжают, сериалы по телевизору смотреть я не люблю, вот и работаю. – Она улыбнулась и поднялась из-за стола. – Была рада помочь, звоните, если что понадобится.

Саша напряженно кивнула, оглядываясь на выход. Они попрощались и вышли на улицу. Было уже темно и очень тихо. Вдохнув свежий прохладный воздух, Саша нервно улыбнулась:

– Это ужасно. Я увольняюсь.

– В чем дело? – не понял Войтех. – Что такого ужасного?

– Ты что, не понял? – Саша нашла в сумке сигареты, но, посмотрев на них, засунула обратно. – Это же я. Это я в будущем. Мне Костик говорил, что у нее муж какая-то шишка в администрации города, дочь – его помощница, зять тоже не из простых. У них денег и связей вполне достаточно, чтобы она, кстати, пять лет как пенсионерка, могла сидеть на даче и выращивать цветы в свое удовольствие. А она даже в воскресенье вечером на работе торчит. И я ее понимаю, потому что мне дома тоже скучно. Знаешь, сколько раз Макс просил меня уйти с моей бешеной работы? Сколько раз мама звала к себе в клинику? У нее я могла бы работать с девяти до пяти пять дней в неделю, не особо напрягаясь, и получать те же деньги. Да даже не в деньгах дело, у меня нет предрассудков по этому поводу, я вполне могла бы жить за счет мужа и не комплексовать. Но мне скучно. Мне нравится моя работа, нравятся ночные и внеплановые дежурства, авралы, проверки и все такое прочее. И я считала, что это нормально. А Костик, когда мне рассказывал про Виноградову, недвусмысленно хихикал и называл ее чокнутой, помешанной на работе.

Войтех рассмеялся.

– И что в этом такого ужасного? Тебе нравится твоя работа, тебя с нее никто не гонит. Какая тебе разница, что об этом думает какой-то Костик и как это выглядит со стороны?

– Не знаю, – Саша пожала плечами. – Все равно это неприятно. Ненавижу сплетни за своей спиной. Вдруг меня тоже считают ненормальной те, кто улыбается мне в лицо?

– Почему тебя это так волнует? Прослыть чокнутой из-за любви к работе не так страшно, как из-за того, что видел НЛО.

Саша бросила на него удивленный взгляд, но, увидев улыбку на его лице, улыбнулась в ответ.

– Если вдруг я тоже прослыву чокнутой, предлагаю послать всех к черту и напиться вместе. Можно потом станцевать на площади, чокнутым ведь это позволительно, так?

– Ты забыла, что я не люблю напиваться, – напомнил Войтех. – Танцевать на площади тем более не мой стиль. Но я всегда могу составить тебе компанию, если она будет тебе нужна.

Саша была удивлена его ответом. Ей казалось, что даже в шутку он больше никогда не будет предлагать ей свою компанию, чтобы она больше не приближалась к нему, не задавала личных вопросов и не могла в очередной раз сказать что-нибудь такое, что может его задеть. Войтех не был похож на мазохиста. Именно поэтому вчера в кафе, когда он упомянул о том, что собирался жениться, Саша не задала ему ни одного вопроса из тех, что мгновенно появились в ее голове.

– Правда? Откуда такое щедрое предложение? – поинтересовалась она.

– А мне очень нравится твоя компания, – спокойно ответил Войтех, разглядывая проезжающие мимо машины. – И мне непринципиально, что в ней делать.

– Даже когда моя компания лезет не в свое дело, а потом говорит то, о чем жалеет?

Он отвлекся от изучения машин и посмотрел на нее то ли удивленно, то ли просто вопросительно.

– Ты жалеешь о том, что высказала мне свое мнение по поводу моих приоритетов, или о том, что пыталась манипулировать моим мнением, воспользовавшись информацией, которую узнала против моей воли?

– Я не пыталась манипулировать твоим мнением, – уточнила Саша, спокойно выдерживая его взгляд, хотя почему-то хотелось отвести глаза в сторону. – Я жалею о том, что затронула неприятную тебе тему. Порой я бываю чересчур эмоциональна и рассматриваю события через призму этих эмоций. Максим мне популярно объяснил, что я была неправа, поэтому я еще раз прошу прощения за свои слова.

– Я же уже сказал: проехали, – он отстраненно улыбнулся и снова отвернулся.

– Слушай, у меня на нервной почве аппетит разыгрался. Давай поедим где-нибудь? – предложила Саша, оглядываясь по сторонам.

Войтех посмотрел на часы и пожал плечами. Он не был голоден, но не имел ничего против того, чтобы куда-нибудь зайти. Они медленно добрели до какого-то бара, выдающего себя за ирландский паб, где неожиданно для самих себя провели почти два часа, в какой-то момент потеряв счет времени. Они болтали о Сашиных страхах прослыть чокнутой, слушали живую музыку, наполненную кельтскими мотивами, и обсуждали, почему маньяк перешел с бомжей на девушек. Значит ли это, что в какой-то момент он уверовал в свое умение поднимать мертвых, или что он возложил ответственность за свои неудачи на «негодный» человеческий материал.

Первой опомнилась Саша и заторопилась уходить, поскольку вдруг оказалась почти полночь, в полуподвальном помещении телефоны не ловили сеть, и муж наверняка ее уже потерял. Да и ехать им было немало. Они быстро расплатились и вернулись к машине.

Пока Ауди плавно и уверенно скользила сначала по полупустой трассе, затем по ночному городу, спотыкаясь о светофоры и незначительные затруднения на дороге, Войтех и Саша в основном молчали, прислушиваясь к уютному мурлыканью радиоприемника. Войтех при этом разглядывал огни города и почему-то вновь чувствовал себя дома, хотя опять не мог понять, что такого в этот раз он нашел в Питере.

Когда машина замерла на очередном светофоре, Саша все же не выдержала.

– Расскажешь мне, что это за история с твоей женитьбой? – с улыбкой поинтересовалась она.

– Я все думал, когда ты спросишь, – хмыкнул Войтех. – Что именно тебя интересует? Обычная история, тысячи людей собираются жениться и не женятся.

– И у каждого своя причина. Мне интересна твоя.

– Банальная: за месяц до свадьбы обнаружил ее в постели другого мужчины.

Саша растерялась, не зная, что сказать. Порой она жалела, что у нее такой длинный язык и удивительная способность затрагивать не те темы, которые годятся для обычной дружеской беседы. Но она ничего не могла с собой поделать.

– Это было еще в Чехии или уже в России?

– В Чехии. Вполне вероятно, что в моей жизни не было бы ни космоса, ни России, если бы я женился. А когда я переехал сюда, для меня уже было невозможно жениться.

– Почему? – Саша удивленно посмотрела на него, но вскоре зажегся зеленый сигнал светофора, и она вынуждена была сосредоточить свое внимание на дороге. – У нас нет достойных девушек?

– Девушки, особенно достойные, требуют времени, – он улыбнулся. – Серьезные отношения требуют времени. И сил. У меня не было ни того, ни другого.

У Саши оказалось достаточно тактичности не спросить о последних двух годах, когда времени у него наверняка хватало. И так было ясно, почему он не женился.

– Твоя бывшая – дура, – резюмировала она. – Многое потеряла.

– Ты не можешь судить об этом.

Саша покосилась на него, собираясь ответить, но передумала. По всей видимости, он не был сейчас расположен обсуждать с ней эту тему. Она опять рисковала оказаться слоном в посудной лавке и пройтись по его чувствам, не понимая всей ситуации.

– Ладно, прости. Я опять влезла, куда не просили. Мне действительно было интересно, – она улыбнулась. – Но ты прав, я не могу судить.

– Ничего страшного, я уже привык, – Войтех честно попытался изобразить ответную улыбку, но вышло плохо.

Саша снова повернулась к дороге, глядя на замершую вереницу машин. Время приближалось к часу ночи, а они еще даже не доехали до Обводного канала. Она точно помнила, что навигацию еще не закрывали, а значит, мосты могут развести по обычному графику.

– Я могу развернуться и поискать объездные пути, – предложила она. – Но здесь двойная сплошная, если кто-то увидит, это может дорого стоить. Или постоим? В час ночи это не должно быть долго.

– Постоим, – вздохнул Войтех, которому совершенно не хотелось нигде стоять. После еды, размеренной поездки и разговора, который всколыхнул массу неприятных воспоминаний, он чувствовал себя уставшим и хотел побыстрее оказаться в одиночестве.

Машины в пробке двигались слишком медленно, и лишь выехав на набережную, они увидели, в чем дело: огромная фура не поделила дорогу с чем-то маленьким и перегородила все полосы в одном направлении. По всей видимости, в маленькой машинке не обошлось без жертв, но несколько «скорых» уже стояли на обочине, поэтому Саша с чистой совестью медленно объехала аварию по встречной полосе и рванула вперед. Войтех был молчалив, и Саша тоже не стала возвращаться к прежнему разговору, справедливо предположив, что он рассказал ей все, что хотел.

Им не повезло: еще только свернув на улицу Труда, Саша уже увидела, что мост разведен. Они опоздали. Сбросив скорость, она медленно подъехала к ограждению, со слабой надеждой посматривая на остальные мосты, но те тоже были разведены. В конце октября это случалось не так часто, но, по всей видимости, сегодня удача была не на их стороне.

– Черт, всю жизнь живу в Питере, а на мосты опаздываю всего второй раз, – вздохнула Саша, останавливая машину.

– А когда был первый? – Войтех попытался изобразить интерес, хотя в настоящий момент его гораздо больше волновало, что делать дальше.

– Лет десять назад. Я тогда школу заканчивала, и у меня вдруг случилась первая любовь. Надо было готовиться к экзаменам, а тут май, тепло, белые ночи. В общем, мы с моим ухажером так загулялись на заливе, что забыли про мосты. Пришлось соврать родителям, что я у подруги к экзаменам готовлюсь.

– Вполне в твоем стиле, – хмыкнул Войтех. – Странно, что это было всего один раз.

– Я умею учиться на ошибках, особенно своих, – пожала плечами Саша. – А родителям даже тогда старалась врать как можно меньше.

– Вообще-то я имел в виду, что ты очень эмоциональна. И что ты можешь забыть обо всем на свете, когда где-то происходит что-то очень для тебя важное. Мне кажется, относись ты иначе к жизни, ты бы не поехала со мной в Хакасию. – Войтех нахмурился. – Причем тут вообще ложь? Все мы время от времени врем близким, чтобы те не волновались.

– Это неправильно, – уверенно заявила Саша. – Не бывает лжи во благо. И близкие – последние люди, кому можно врать. Потому что когда ложь открывается, это всегда больно и обидно, неважно, в чем именно ты лгал. А обидеть близкого человека гораздо страшнее, чем едва знакомого.

– Значит, нужно стараться, чтобы они ничего не узнали, – Войтех пожал плечами и теперь с искренним интересом посмотрел на Сашу. – Родители тогда узнали, что ты им соврала?

Саша явно смутилась.

– Они до сих пор не знают. Тогда было страшно признаться, а потом уже глупо.

– И они в ту ночь спали спокойно, вместо того чтобы волноваться. Разве ты жалеешь об этом?

– Мне просто повезло, что они не узнали. А если бы узнали, было бы только хуже. Дело в том, Войтех, что иногда ложь открывается вопреки нашим желаниям. И даже если тебе кажется, что ты перестраховался и никто ничего не узнает, что-то может пойти не так, и твоя тайна станет известна тому, кто ни при каких условиях ее узнать не должен был. И ты будешь готов отдать все, чтобы повернуть время вспять и избежать этой лжи, но ничего исправить уже не сможешь. Поэтому теперь я предпочитаю просто не лгать, – она улыбнулась уголками губ, – и знаешь, жить стало гораздо проще.

– Не у всех так получается, – пробормотал Войтех, отворачиваясь к окну.

Саша хотела еще что-то сказать, но в этот момент в сумке зазвонил телефон. Только глянув на имя абонента, она вспомнила, что забыла предупредить Максима об их задержке. Она звонила ему, когда они вышли из бара, но с тех пор прошло больше полутора часов. За это время она могла бы уже вернуться домой. Пожалуй, Войтех был не так уж и неправ, говоря, что она способна забыть обо всем на свете, увлекшись чем-либо, особенно интересным разговором.

– У вас там все нормально? – обеспокоенно спросил Максим, едва она ответила на звонок.

– Мы попали в пробку и опоздали на мосты, – бросив взгляд на Войтеха, ответила Саша. – Придется ждать промежуточную сводку.

– С ума сошла? Всю ночь себе испортишь, езжай к родителям.

– Я с Дворжаком. Представляешь, что мне скажет отец? И тебе, между прочим, тоже.

– Твой отец на даче, вернется только завтра вечером. Так что не дури, езжайте к родителям.

Саша убрала телефон от уха и посмотрела на Войтеха.

– Макс велит ехать к моим родителям. Поедешь?

– Если они не против, когда ты привозишь среди ночи неизвестных мужчин, то поеду.

Саша хмыкнула, но ничего не ответила. По правде говоря, идея свалиться на голову родителям среди ночи в компании Войтеха не казалась ей привлекательной, но ей вдруг пришло в голову, что Максим может банально ревновать. Конечно, раньше за ним подобного не водилось, но и она, выйдя замуж, никогда не позволяла себе шастать ночи напролет по городу с посторонними мужчинами. Возможно, ему будет проще знать, что они ночуют у родителей.

– Ладно, мы поедем к маме, – сказала она Максиму. – Позвонишь ей? Скажешь, что ты в курсе того, где и с кем бродит твоя жена по ночам, и не имеешь ничего против, чтобы она мне мозги не компостировала.

Максим рассмеялся.

– Позвоню. Но имей в виду, что я предпочел бы видеть свою жену по ночам в собственной постели.

– Больше не повторится, – клятвенно пообещала Саша.

Положив трубку, она завела двигатель и медленно развернула машину.

– Моя мама не в курсе наших расследований, – предупредила она Войтеха. – Поэтому, пожалуйста, не проболтайся. Ты просто мой друг из Москвы.

– Как скажешь. Только я все-таки твой чешский друг из Москвы: за семь лет я так и не смог полностью избавиться от акцента, едва ли у меня получится сделать это за оставшиеся двадцать или тридцать минут.

Саша улыбнулась, внимательно следя за дорогой.

* * *

29 октября 2012 года, 01.56.

Ул. Фурштатская, г. Санкт-Петербург.

Родители Саши жили в самом центре города, недалеко от станции метро Чернышевская. Эта квартира когда-то принадлежала бабушке ее отца, а ее семья переехала туда, когда Саше едва исполнилось три года. Бабушка тогда была уже в весьма преклонном возрасте, иногда болела, но ей еще хватало сил присматривать за ребенком. Совместное проживание устраивало всех. Открыв ворота своим ключом, Саша заехала в старый двор-колодец и припарковалась на свободном месте. Машины ее отца нигде не было, значит, он действительно еще не вернулся с дачи. Это избавляло Сашу от необходимости отвечать на неудобные вопросы.

В окне кухни горел свет, по всей видимости, Вера Николаевна, Сашина мама, уже ждала их, несмотря на поздний час.

– Пойдем, – махнула рукой Саша, вылезая из машины. Только сейчас, когда перспектива оказаться в теплой мягкой постели была как никогда близка, она поняла, как сильно устала и хочет спать.

Войтех молча кивнул, отчасти уже жалея, что согласился. С одной стороны, ему было даже любопытно познакомиться с Сашиной мамой. С другой – это снова казалось ему сближением, которого он никак не планировал ни в отношениях с Сашей, ни с кем-либо еще из своей группы.

Они поднялись на третий этаж, Саша снова воспользовалась своим ключом и впустила его в квартиру. Из кухни тут же вышла высокая стройная блондинка лет пятидесяти, не имеющая с дочерью ни одной общей черты во внешности.

– Привет, – поздоровалась Саша, поцеловав ее в щеку. – Извини, что мы вот так.

– Это лучше, чем сидеть полночи в машине, – с улыбкой отозвалась Вера Николаевна. – Хорошо, что у тебя умный муж. – Она с интересом посмотрела на Войтеха, и Саша поторопилась представить их друг другу:

– Это Войтех, мой чешский друг из Москвы, – она улыбнулась, – а это моя мама, Вера Николаевна.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Войтех, протягивая женщине руку, а потом поправил сам себя: – Точнее, уже ночь.

Вера Николаевна пожала ему руку, не скрывая любопытства во взгляде. Привычка пристально рассматривать собеседника Саше явно досталась от нее.

– Саша никогда о вас не рассказывала, – заметила она, бросив короткий взгляд на дочь.

– У меня много друзей, я не помню, о ком я что рассказывала, – отмахнулась та, раздеваясь.

– Я не такой уж близкий друг, чтобы обо мне рассказывать, – Войтех улыбнулся. – Скорее просто знакомый. Который сначала свалился на голову Саше, а потом – вам. От меня одни проблемы.

Он повесил куртку и разулся, а потом нерешительно замер, переводя вопросительный взгляд с Саши на ее маму и не зная, куда ему идти.

– Гостиная направо, – подсказала Вера Николаевна, – я сейчас принесу вам постель. Ужинать будете?

– Спасибо, мы ели, – Саша отрицательно покачала головой.

Войтех прошел в гостиную, а Сашу Вера Николаевна придержала за локоть.

– Рейхерды дома, – не снижая голоса, предупредила она. – У меня завтра утренний прием, я уйду рано, а вы выходите осторожнее.

– Мама, Войтех просто мой друг! – возмущенно прошептала Саша.

Вера Николаевна снисходительно приподняла бровь.

– Ты хочешь объяснять это родителям Максима?

Саша раздраженно фыркнула. Семья Максима въехала в соседнюю квартиру, когда ей было десять лет. Собственно, именно так она и познакомилась со своим будущим мужем, которому тогда уже почти стукнуло восемнадцать. Семьи быстро сдружились и дружили до сих пор. Правда, очень долгое время Саша считала Максима кем-то вроде старшего брата, которого у нее никогда не было. Он иногда встречал ее вечером у метро, когда она поздно возвращалась из лицея, и «отмазывал» перед родителями, когда она делала какую-нибудь глупость. Встречаться они начали уже после того, как она закончила университет. Родители Максима относились к ней достаточно тепло, но вряд ли с пониманием отнеслись бы к тому факту, что она проводит время в компании посторонних мужчин, а потом еще и приводит их домой ночью.

– Ладно, – кивнула она матери. – Уйдем через черный ход.

Войтех, который едва успел дойти до гостиной, прекрасно слышал все, что сказала Вера Николаевна. До сего момента он не знал, что родители Максима живут где-то здесь. Даже если этот факт и должен был его как-то взволновать, то не взволновал, поскольку Сашин муж сам отправил их сюда. Пусть потом со своими родителями сам и разбирается.

Вместо того чтобы беспокоиться по пустякам, Войтех оглянулся по сторонам. Обстановка комнаты не была ничем примечательна: диван, кресла, пара книжных шкафов, телевизор и стеллаж. На стеллаже он заметил несколько фотографий в рамках, но прежде чем он успел подойти ближе, в гостиную зашла Сашина мама и принесла ему подушку, одеяло и даже чистую футболку. Последнее оказалось особенно кстати: батареи здесь работали на совесть, и спать в свитере было бы не слишком комфортно. Войтех относился к тому типу людей, которые не очень любят несколько слоев одежды, поэтому футболки под свитером носил только при крайней необходимости. Он поблагодарил Веру Николаевну за заботу, после чего та ушла, пожелав ему спокойной ночи.

Когда за ней закрылась дверь, он первым делом снял ремень с кобурой и пистолетом, который носил с собой, чтобы не оставлять его в отеле, бросил все это на кресло, а потом стащил с себя свитер и прикрыл им оружие. Взяв с дивана футболку, он, не удержавшись, подошел к стеллажу.

Фотографии относились к разным периодам времени, это было очень хорошо видно по постоянно менявшейся Саше: она то очаровательной трехлеткой сидела на коленях у пожилой женщины, то стояла серьезной первоклассницей с букетом гладиолусов, то широко улыбалась в красивом бальном платье девочкой лет десяти, то обнимала маму уже прекрасной выпускницей. Последней фотографией, отмечавшей ее жизненные вехи, стала свадебная, на которой она была запечатлена вместе с Максимом.

Саша появилась на пороге гостиной как раз в тот момент, когда Войтех, держа в руках футболку, рассматривал фотографии. День был слишком насыщенным, и она не сомневалась, что не сможет уснуть без чашки чая, а пить одной, не предлагая гостю, показалось ей неприличным, поэтому она заварила две чашки и зашла с ними в гостиную.

Лишь оказавшись на пороге комнаты, она подумала, что, несмотря на приоткрытую дверь, ей стоило постучать, прежде чем входить. Саша на мгновение замерла, решая, как лучше поступить в такой ситуации, и одновременно с этим рассматривая татуировку на правой лопатке Войтеха, которую уже видела однажды. Тогда она ее здорово напугала, а в этот раз почему-то уже не производила такого впечатления, хотя по-прежнему оставалась непонятной. Наверное, дело было в том, что теперь Саша знала Войтеха уже не два дня и не видела в нем ничего опасного.

– Прости, что я без стука, но стучать лбом показалось мне плохой идеей, – Саша в конце концов решила просто обозначить свое присутствие. Она виновато улыбнулась, подходя к нему. – Я захотела чая, подумала, может, ты тоже не откажешься? Без сахара, я правильно помню?

– Правильно, – кивнул Войтех, поспешно натягивая на себя футболку. Он взял у Саши чашку и заметил, указывая на фотографии: – Ты была очаровательным ребенком. Впрочем, с тех пор мало что изменилось.

Саша немного удивленно посмотрела на него. Это снова чертовски походило на комплимент, поэтому не могло ее не удивлять. Она перевела взгляд на свои фотографии. Ее мама обладала маниакальной страстью запечатлевать каждый момент жизни. Она всегда привозила сотни снимков с любого отдыха или экскурсии, альбомами в квартире были завалены все шкафы и полки. Отец в шутку говорил, что ей вместо глаз нужно вставить два объектива. Было даже странно, что на стеллаже стояло всего несколько снимков. Саше казалось, что раньше их было больше.

– Ты должен мне пять своих детских фотографий, – улыбнулась она. – Иначе это будет нечестно, раз ты видел мои.

– Они все остались в Праге, – с заметным сожалением ответил Войтех. – Если я когда-нибудь туда вернусь, обещаю привезти хотя бы парочку. А ты занималась танцами?

Саша снова посмотрела на него. Что-то было в его голосе, чего она раньше не замечала. Когда-то, когда он рассказывал ей о двух последних годах своей жизни, он говорил спокойно, без эмоций, словно его мало волновало вынужденное одиночество, но сейчас Саше показалось, что это было совсем не так.

– Как ни странно – да, – ответила она на его вопрос. – Мои родители с чего-то решили, что это укрепит мое здоровье. Я эти танцы всегда терпеть не могла, бросила в двенадцать лет. – Она поставила на полку чашку и взяла в руки фотографию, на которой сидела на коленях у пожилой женщины. – А это моя прабабушка по отцу. Забавно, но, когда я делаю что-нибудь плохое по мнению моих родителей, мама утверждает, что в этом я похожа на нее. Хотя мне кажется, я похожа на нее исключительно внешне. – Саша открыла заднюю стенку рамки и вытащила еще одну фотографию. Это был выцветший старый снимок девушки лет семнадцати в светлом платье чуть ниже колена, с темными кудрявыми волосами, спускающимися почти до пояса. Сходство с Сашей действительно было поразительным.

– Это она подарила тебе кулон, который ты всегда носишь? – Войтех обратил внимание на то, что и у девушки, и у пожилой женщины на шее висело то же украшение, которое он привык видеть на Саше.

Саша коснулась рукой кулона, который почти никогда не снимала уже больше двадцати лет, с того самого дня, как бабушка подарила его ей.

– Она мне его отдала перед самой смертью, как будто чувствовала, что умрет. Глупость, конечно, – Саша с улыбкой пожала плечами, – но с тех пор я его не снимаю, мне кажется, она как будто все время рядом со мной, хотя я не так хорошо ее помню. Мне было четыре, когда она умерла.

Саша на мгновение задумалась, разглядывая старую фотографию, затем засунула ее обратно в рамку и поставила на стеллаж.

– Ладно, хватит обо мне. Расскажи мне лучше про свою татуировку. Откуда она у тебя?

– Сделал по случаю, – нарочито равнодушно ответил Войтех.

– Девушкам, наверное, нравится? – поддела она его.

Он удивленно приподнял бровь. Ее вопрос отчасти походил на флирт, но Сашу трудно было заподозрить в чем-то подобном. Ее вопросы и комментарии проще объяснялись детской непосредственностью, чем женским кокетством, она не особенно задумывалась о том, как это прозвучит. Он успел узнать ее достаточно хорошо, чтобы понять это. И это было одной из многих черт, которые ему так нравились в ней.

– Не знаю, – честно ответил он. – Ты же девушка, ты мне и скажи.

В отличие от Саши, он как раз флиртовал. Как минимум, пытался. Себе он легко мог в этом признаться.

– Мне нравится, – Саша пожала плечами, взяла свою чашку, чай в которой как раз остыл до того состояния, чтобы его можно было пить, и села в свободное кресло. – Хотя, если честно, она меня жутко испугала в первый раз.

Войтех попытался вспомнить, где и когда она могла видеть эту татуировку в первый раз. Выходило, что только в Хакасии, когда он неудачно упал из-за своих видений. Он тогда сильно ушиб и поцарапал спину, и Саша обрабатывала его ссадину. Они почти не знали друг друга в то время.

– Тебя напугали все эти символы? – поинтересовался он, садясь на диван поверх одеяла.

– Я просто никогда такого не видела. У некоторых моих друзей есть татуировки, иногда даже несколько, но это либо какие-то банальные бабочки и иероглифы, либо нечто, напоминающее картины Айвазовского. Таких, как у тебя, я не видела. Какие-то символы мне знакомы, какие-то нет, но общий смысл непонятен. Что она означает?

– А татуировка обязательно должна что-то означать? – он отвел взгляд в сторону. – Разве она не может быть просто нательным украшением?

– Может, – послушно согласилась Саша. – Но не такая замысловатая. Я уверена, что для тебя это не просто украшение. Во-первых, она слишком сложная и с кучей знаков, которые сами по себе много значат и уж наверняка не утрачивают смысла все вместе. Во-вторых, ты кажешься мне человеком, в любом действии которого есть какой-то смысл.

– И тем не менее, – он рассмеялся, – в этой татуировке нет особого смысла. Это эмблема одного общества, кажется, оно называлось теософическим. Если честно, я ничего о них толком не знаю, но к эмблеме прилагался девиз: «Ни одна религия не выше истины». Я не знаю, какой именно смысл вкладывали в него члены общества, но мне эта эмблема и эта фраза попались на глаза пару лет назад и вызвали свои ассоциации. Неважно, во что ты веришь. Есть то, как дела обстоят на самом деле. Иногда это настолько невероятно, что поверить сложно, но от этого оно не становится менее реальным. Мне кажется, я уже пытался изложить тебе эту концепцию, – припомнил он. – Мне она нравится. И потом… я хотел татуировку с тех пор, как был мальчишкой. У Карела, моего старшего брата, их несколько. Мне всегда казалось, что это очень круто, но отец считал иначе.

Он замолчал, полагая, что все остальное Саша поймет сама: для этого ей было известно достаточно.

Саша кивнула, наконец понимая, в какой именно период Войтех сделал себе татуировку. Заодно приобрели смысл и его вчерашние слова. Похоже, она снова умудрилась его обидеть. Ей давно надо было понять, что привычно озвучивать все свои мысли в общении с ним не стоит, но Саша как-то упустила это из виду.

– Так у тебя есть старший брат? – спросила она, чтобы сменить тему.

– Есть, но если ты не против, давай не будем о нем говорить?

Саша уже готовилась задать следующий вопрос, но промолчала. С ним находилось все больше запретных тем, безопасных было слишком мало.

– Конечно, – в ее голосе проскользнуло едва заметное огорчение, – если ты не хочешь.

– Тебе, наверное, не очень интересно со мной разговаривать, – предположил Войтех, замечая это. – Половина вопросов всегда остается без ответов, а из того, что я говорю, половина тебя разочаровывает, половина вызывает сомнения. Возможно, даже в моей вменяемости.

Саша искренне рассмеялась.

– Делать то, что мне неинтересно, меня могут заставить только Макс и главврач. Одному я поклялась в любви до гроба, второй платит мне зарплату, поэтому посещения дней рождения племянников и сдача квартальных отчетов входят в обязательную программу. Тебе я ни в чем не клялась, и если я с тобой разговариваю в два часа ночи вместо того, чтобы спать, значит, мне это нравится. И потом, я ведь тебе уже сказала: я тебе доверяю, и у меня не вызывает сомнений то, что ты говоришь.

Войтех даже не знал, что выбило его из колеи больше: напоминание о любимом муже или слова про доверие. Чтобы случайно не сказать еще чего-нибудь неуместного, он решил вернуться к самой безопасной теме их общения – совместному расследованию.

– Так ты все-таки допускаешь, что наш маньяк-некромант научился делать зомби и потому перешел с бомжей на девушек?

– Я не знаю, Войтех, честно, не знаю, – немного помолчав, призналась Саша. – По логике выходит так. Он тренировался на бомжах и, когда стало получаться, перешел на девушек. Иначе ему незачем было это делать. Бомжей – пруд пруди, Виноградова права: всем по большому счету плевать на них, никто и искать не станет. Но, черт побери, я не могу поверить в то, что можно оживить мертвое тело в любом смысле этого слова. Это противоречит всему, что я знала, понимаешь?

– Понимаю, – он кивнул. – Я тоже всегда считал шарлатанами тех, кто обещал заглянуть в прошлое или будущее человека. Впрочем… – он ненадолго задумался. – Пожалуй, я и сейчас считаю их шарлатанами, особенно после эксперимента на кладбище. Но тем не менее. Такие вещи сложно принимать на веру, я сам тоже предпочту неоспоримый факт тысяче косвенных аргументов. Но я уже не так уверен, что возможно, а что нет. С тех пор, как невозможное достаточно сильно проехалось по моей жизни.

– Хорошо, – согласилась Саша, – предположим, ему реально удается поднять мертвого человека и сделать из него что-то вроде зомби: существо, полностью подчиненное его воле. В конце концов, сказал бы мне кто год назад о призраках и временных разломах, я бы пальцем у виска покрутила. Предположим, он тренировался на бомжах и у него получилось. Он похитил трех девушек, убил их, затем вдохнул в них жизнь и сделал их… кем? Своими любовницами, что ли? Даже звучит ужасно. И зачем ему еще трое всего через месяц? Не могли же ему предыдущие надоесть так быстро?

– Может быть, они достигли той степени разложения, когда уже даже некроманта больше не… возбуждают?

– Это безусловно. Разлагающиеся тела мало кого возбуждают. Но ведь Нев говорил, что некромант в силах заморозить разложение. А если он так за ними ухаживал, кормил их, не связывал, чтобы не оставалось ни ран, ни даже царапин, наверняка он позаботился и о том, чтобы они не разлагались… – Саша вдруг осеклась и посмотрела на Войтеха. – Раны… Ты представляешь, в каком виде их похоронили?

– В каком? – не понял Войтех.

– При вскрытии патологоанатом только на груди делает несколько разрезов, чтобы полностью обнажить грудную клетку. Это не считая всего остального. Потом, конечно, зашивает, но поверь, ни о каком эстетическом виде речи не идет. Поэтому тела одевают всегда в морге, прежде чем отдать их родственникам. Если он так заботился о сохранности их внешнего вида, представляешь, каково ему было увидеть их после вскрытия?

– Sakra, я не подумал об этом, – пробормотал Войтех. – Но тогда почему он так долго ждал? Он же сразу увидел, что стало с телами. Их похоронили в двадцатых числах сентября, могилы он, скорее всего, раскопал сразу после этого. Лена написала Марине о том, что он выбрал себе еще одну жертву только десятого октября, а каждую новую девушку он выбирает к середине следующей за похищением недели. Значит, он выбирает их всего два-три дня. Возможно, в этом для него тоже есть какой-то смысл. Значит, решение о похищении он должен был принять числа шестого или седьмого… – Войтех осекся, а потом схватил свой смартфон и принялся что-то в нем искать.

Саша отставила в сторону полупустую чашку, которую до этого так и держала в руках, хотя давно забыла про чай, и наклонилась ближе к Войтеху, пытаясь заглянуть в экран его телефона.

– Что?..

Войтех нашел в своих сообщениях ссылку на Инстаграм Вики, предположительно пропавшей на кладбище, открыл его и показал Саше.

– Вика и Инна пропали как раз седьмого октября. Я никак не мог понять, причем здесь они. Ведь убийство совсем не такое, я бы сказал, диаметрально противоположное. Но раз у меня было видение, связанное с ними, значит, они важны для нас. И теперь я понимаю, как именно. Их смерть и стала тем триггером, который запустил новую серию похищений.

Саша несколько мгновений смотрела на фотографию улыбающейся девушки в смартфоне, а затем подняла глаза на Войтеха.

– Но как? Какое отношение имеют две растерзанные девушки к этой истории? Да, дата и место определенно совпадают, но я все равно не понимаю, кто и зачем их убил? И кто та женщина, которую они успели сфотографировать на кладбище? – Саша нахмурилась. – Это же не могла быть одна из тех, кого маньяк сделал… кем он там их делал? Рабыня? Любовница? Что ей делать на кладбище через три недели после убийства?

– То, что мы не знаем, как она там оказалась, еще не значит, что ее там не могло быть. Каждый раз, когда я вспоминал эту картину, – Войтех прикрыл глаза, снова вызывая в памяти свое видение, – я спрашивал себя, как человек может такое сделать? Больше походило на работу дикого свирепого зверя, но и в эту теорию не укладывался тот факт, что останки тел сложили в дупле. Да и откуда посреди города такой зверь? Зомби и то выглядят правдоподобнее.

Саша впервые пожалела, что не может заглянуть ему в голову и увидеть все, как видел он. Ее воображение отказывалось представлять то, о чем он говорил.

– Может, Инна и Вика нечаянно сфотографировали одну из девушек, и маньяк разозлился? – предположила она. – Может, они не хотели отдавать фотоаппарат или еще что. Пытались даже спрятать его. Он убил их. Он ненормальный, кто знает степень его агрессии? В этот момент на кладбище кто-то появился, и ему нужно было спрятать тела. Хотя, конечно, выбор странный. Пусть ту расщелину видно только если идти по тропинке от забора, а не от главной дороги, но все равно там рядом и беседка, и куча разрытых могил, куда можно бросить тела.

– Поэтому я считаю, что это был акт безумной или даже бездумной агрессии. На кладбище никто не мог появиться, оно было закрыто, если помнишь. Если кто и мог на него пробраться, то как раз через ту дырку в заборе. Так что это вряд ли была попытка спрятать тела. Возможно, мертвые женщины, в шрамах от вскрытия и со следами разложения, просто слишком нервно реагируют на юных девиц, еще живых и прекрасных.

– Вполне возможно, – согласно кивнула Саша. – В эту версию укладываются многие факты. Но я все же предлагаю подумать об этом завтра, сегодня я уже почти ничего не соображаю.

Войтех бросил взгляд на часы: время давно перевалило за половину третьего.

– И в самом деле, тебе пора спать. Тебе же завтра на работу?

– Конечно, кто же мне выходной даст? – Саша поднялась с кресла, взяла свою чашку, но потом снова посмотрела на Войтеха. – Ты с Дементьевым не связывался? Кто третья жертва? Как они ее упустили?

– Я-то с ним связывался, чтобы рассказать ему о последнем сообщении Лены. Сама догадаешься, куда он меня послал с моими вопросами? – Войтех снова улыбнулся, тоже поднимаясь, чтобы проводить Сашу.

– Представляю. Надеюсь, он там шевелится. Если мы все правильно поняли, у девушек осталось меньше недели, а Дементьев не производит впечатления полного идиота. Ладно, тогда действительно пора спать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – эхом повторил Войтех, обдумывая ее слова. Когда Саша уже почти вышла в коридор, он все-таки спросил: – Может быть, мне стоит попробовать еще раз? Я о видениях. Попытаться увидеть, где он их держит, например? Ты права, времени почти не осталось. Самое большее через неделю он их убьет. И в этот раз даже тел не найдут.

Саша на мгновение замерла, о чем-то размышляя, затем вернулась обратно, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

– Я не знаю, – честно призналась она. – Ты знаешь, как сильно я хотела бы им помочь. Но… – Она смущенно улыбнулась, посмотрев на него. – Ты был прав. Есть разница между теми, кого знаешь лично, и теми, кого не знаешь. Я видела, что происходит с тобой во время этих видений, и мне страшно за тебя, даже если ты сам этого не понимаешь.

Войтех вспомнил свои ощущения в тот раз, когда пытался вызвать у себя видение. Даже сейчас голова отозвалась на это воспоминание болезненным спазмом. Он поморщился.

– Да, ты права, стоит оставить этот вариант на крайний случай. И, Саша, – он подошел к ней чуть ближе, – я ценю твою заботу о моем здоровье, правда. Даже если по мне это не всегда заметно.

Она улыбнулась.

– Тогда просто не экспериментируй лишний раз. Я знаю, что это не всегда зависит от тебя. Но если вдруг ты решишь снова попробовать, не делай этого один, хорошо? Кто-то должен быть рядом. Просто на всякий случай.

– Обещаю, никаких опасных для жизни экспериментов без твоего присутствия. Ты же мой любимый доктор.

– Договорились. А теперь доктор велит спать. Срочно.

Саша коснулась рукой его плеча и вышла в коридор, аккуратно прикрывая за собой дверь. Против этой рекомендации доктора Войтех определенно не возражал.