Глава 25
С чувством глубокого удовлетворения я заехала в следующий гораздо больший город… Ведь я сегодня наверняка избавлюсь от своих тел… Я даже решила рискнуть… Я решила взять Дара, положив поперек его сразу раненного тэйвонту… А потом вернуться, и закинуть ему второго раненого…
Лекари здесь были… Не аэнский лекарь, как мне обещали, но… На безрыбье и рак рыба…
Я так была уверена, что найду лекаря только так, и, наконец, избавлюсь от тянувшего меня на дно балласта…
Я оставила тэйвонту у врача, напугав его до икоты, ибо он принял меня за тай, и ответственность, которую он в таком случае нес бы за пациента, его не вдохновила…
— Почему бы вам не отдать его тэйвонту местного князя? — заикаясь, спросил он.
— Где я их найду! — выругалась я, ибо Дар не давал себя привязывать. И вообще, разломал изгородь к черту.
— А я вам покажу!
— Мне нужен аэнский лекарь! — рявкнула я ему разозлено. — Я тебе покажу!!
— Не надо, не надо, я сам…
— Я сама справлюсь, — тихим, не обещающим ничего хорошего голосом пообещала ему я. — Ты его берешь? — рявкнула я, увидя, что уже вытворяет на улице Дар.
— Но я не аэнец!!! — исторгнул крик души он.
— Какая разница! — гаркнула я. — Ты что, совсем больной и надо мной издеваешься?
Я, бросив дурака, кинулась на улицу, когда Дар аккурат покончил с привязью, забором и подвернувшейся стеной… Лекарь кинулся за мной, ахнув и вырячив глаза на то, что натворила в его дворе лошадь…
Я сумела остановить Дара, когда он собирался кончить не только изгородь, но и окруживших его конюхов…
— Держи! — кинула я с коня тело раннего на руки врачу, иначе тэйвонту упал бы под копыта. Врач еле успел увернуться.
От брошенного тэйвонту…
Раненный, конечно, ляпнулся аккурат там, где он до этого стоял… Я отчаянно заругалась… Перепуганный врач в шоке пообещал похоронить его бесплатно…
— Я вернусь через полчаса, — пообещала я, — если он не встанет, я не знаю, что я сделаю!
Он что-то вопил сзади, но я не обращала внимания, развернув коня.
— Но я вообще не лекарь, — донесся до меня завывающий безнадежный вопль, — я мумифицирую трупы!
С чувством выполненного долга я ехала по улице. Осталось только пристроить еще одного…
На всякий случай я заглянула прямо через окошко на лошади в старый храм. В них иногда были лекари. Сквозь мутное стекло, к сожалению, мне было видно только стеллу, посвященную королям. Это был настоящий древний храм, тысячелетий пять.
Дурные бесконечные списки королей Дивенора на всю стену. Я и разобрать ничего через стекло не смогла, только королевские семьи успела, разве что мне показалось, что эти самые королевские семьи были уродливыми. В списках детей королевских семей не было ни одного женского имени за все пять тысячелетий…
Словно у них ни разу ни родилось девочки, прямо смешно. Я специально проверила, заглядывая в стекло. Я просто глянула на них и вдруг почему-то осознала это, и это очень меня рассмешило. Вверху над списком королей было сложено из алмазов древнее правило передачи власти, которое гласило, что править должна девочка, если она есть в семье. Это были подлинные слова
Дорджиа, основателя этой религии. Имелись в виду наследники. Я уже знала, что в Дивеноре княжествами правят в основном женщины Властительницы, но всей страной — мужчина король. Глупость, почему они не изменили правило за столько лет, пусть это и слова их Основателя? Я еще смотрела…
К сожалению, подошедший юный послушник сказал, что лекаря у них нет, Храм это старый, нерушимый, как и великий Храм, из наследия Древних, он не разрушается, и сюда потому никого не пускают…
— Жаль… — сказала я. Мне нужно было пристроить раненого именно к аэнцу, моих знаний местного люда уже хватало, чтобы понять, что в остальных случаях его ждет ужасная смерть от заражения крови… Я еще не пришла в себя от того случая, когда мне сказали, что Дивенор стоит на трех китах, и это так же верно, как то, что Первосвященник — непогрешим.
— Простите, — сдавленно сказала я, — но ведь тэйвонту говорят… — клянусь, я говорила со всем дружелюбием. И улыбаясь! И не понимаю, почему он так отреагировал!
— Извините, я православный!!! — поспешил рявкнуть тот. Мол, чтобы человек не тратил зря сил, мол, все равно ему ничего не поможет; чтоб другому не было бы неловко — ведь тот все равно не воспримет, тупо глядя на темный угол.
— А это что, заразно? — злорадно удивилась я тогда, вскакивая на коня. Но впечатление осталось до сих пор… И я опасалась выяснить что-то еще познавательное.
Наконец, я спрыгнула возле базара, твердо намереваясь посетить виденную мной при поисках лекаря книжную лавку-раскладку… Второй воин, справедливо рассудила я, как подвешенный к дереву никуда не убежит, тем более от такого врача… Неизвестно, правда, было, надо ли в таком его состоянии врач. Тем более обычный дивенорский врач… Если тэйвонту, аэнцы и славинские лекари, как я уже знала, лечили по настоящему, то обычные дивенорские врачи больше молитвами… И из их рук больные совершенно законно переходили к другим молитвенникам, чтоб их отпевали… Все законно, а главное — честно — ведь, по сути, священники имеют больше прав на молитвы…
Дара я на этот раз привязала к дереву… И утихомирила его, дав ему целую сладкую булку, вытащенную, точно у фокусника из кармана… Проходил один такой мимо сломанного Даром у лекаря забора… Мне тоже надо показаться аэнскому лекарю — может, микстуру какую покажет?
Я то его привязала, и даже надвинула шляпу на лоб, автоматически слегка прижмуривая глаза, чтобы они были обыкновенными… Но не успела я пройти несколько шагов, как в толпе я сама натолкнулась на тэйвонту в белой форме:
— Привет! — удивленно сказал он, натолкнувшись на меня и подняв голову от своих мрачных мыслей. Увидев меня, он просиял и обрадовался, беря меня, как свою знакомую, за руку. — Вот это сюрприз! Какими ветрами?
Я сделала отвлеченный жест. Сюрприз был взаимным.
— А мама где?
Я кивнула в сторону. Стараясь не выдать то, что я не помню даже его, а не только где его какая-то мама.
— Она с тобой? Ты так похожа на отца! Сколько лет я тебя не видел!
— Много! — я закашлялась от поднявшейся пыли. Так легче было изменить голос…
Но, похоже, ему мои подтверждения вообще не требовались.
— Радом тоже с вами? Как он мог дать тебе свой плащ? — покачал головой он, разглядывая мою одежду. — Совсем безответственный. На него же было столько покушений! Я же предупреждал его, что на него охотятся!
Из магазинчика вышел еще один тэйвонту, нагруженный продуктами.
— Мээн, смотри, кто к нам приехал! — таинственно сказал мой тэйвонту.
Тот вгляделся в меня и ахнул.
— Беда не ходит одна, — поняла я.
— Неплохо! — хмыкнул он. — Вы на праздник? И ты, Ника?
Я кивнула, стараясь не зарываться.
— А где Хана?
Я фыркнула, насмешливо глядя на него. И вызывающе рассматривала его одежду.
Которая была перекроена под последнюю, наверное, столичную моду. Франт и фат.
Он был блондин. Сравнительно худенький…
— Чего это она? — вызывающе дернув головой в мою сторону, спросил тот у первого тэйвонту.
— Считает нас шпионами! — хмыкнул старший. — Не желаете заезжать к нам? — понимающе осведомился он.
Я смущенно отвела взгляд…
— Конспираторы! — высказал свое мнение возмущенный Мээн.
Я, ухмыльнувшись, надвинула на лоб шляпу, чтоб меня не было видно.
— Ты бы лучше плащ Радома сняла, — ехидно посоветовал старший тэйвонту. — А то прячешь голову в песок… выставив хм… и довольна!
Я проигнорировала это "хм", хотя мне показалось, что это, кажется, довольно неприлично…
— Я хочу видеть твою мать! Где вы остановились? — сказал первый.
Я нахмурилась.
— Какая же ты стала… — наклонился ко мне Мээн.
Я пропустила его слова мимо ушей.
— Спарэ, можно я покажу ей город? — заискивающе спросил он у старшего звена.
Тот покачал головой, а потом обратился ко мне.
— Если ты не знаешь, захочет ли твоя мать увидеть своего воспитанника, не лучше ли пойти к ней и спросить ее это? — рассерженно спросил он. — Или ты заехала в город без спроса?
Я поспешно кивнула.
— Мы подождем и смиримся с ее решением, хотя она всегда лучше решала все проблемы, чем Радом! — окончательно решил он. — Если не появишься через пол часа, значит так и будет, — он вздохнул. — Беги! — хлопнул он меня по заду. -
Скажи, что у меня срочный вопрос… Мне надо переговорить с кем-то мудрым…
Я не смогла сдержать радость таким разумным выбором. Меня не надо было подталкивать. Кто-то кашлял возле меня. С сожалением бросив взгляд на книжную лавку, я нырнула в толпу, сделала круг, и через мгновение уже была на Даре…
Который уже буянил… И вокруг которого был подозрительно возбужденный народ и подозрительно опрокинутая пролетка… Он же пытался дотянуться копытом до окружающих, которые совсем по-глупому хотели быть убитыми.
— Вот это конь! — зачарованно говорил какой-то князь…
— В сторону! — рявкнула я.
Услышав меня, Дар хрипло ржанул и встал на дыбы. Любопытных отнесло в стороны словно взрывом…
— Девочка, он бешенный! — мчась ко мне по проулку и вытаскивая оружие, провопил один из воинов…
— Спрячь оружие, болван, это боевой конь!!! — изо всех сил рявкнула я, взвившись на Дара и ударом ножа обрубив постромки, пытаясь его успокоить. Ибо
Дар явно занесся в своей ненависти к людям… Мне еле удалось направить его в другую сторону, поставив на дыбы, а потом бросить в прыжке через большой забор базара… Он перемахнул через него, но злобно фыркнул, явно недовольный, что ему не дали расправиться с насмешниками…
С ходу я перемахнула через чью-то подводу, забор, опять забор… Только сзади я увидела ошеломленное лицо одного из тэйвонту, который выбежал посмотреть, что происходит… Крик, женский визг, паника, разбегающиеся в разные стороны люди… Увидев меня, более молодой показал мне большой палец — класс конь!
Я пожала плечами. Если тэйвонту это нравится… То я, конечно, не против. Лишь бы не гнались…
Только через несколько километров мне удалось, наконец, скрутить Дара… Он был, кстати, очень недоволен… Далеко позади еще продолжался шум, и он порывался туда обернуться…
По крайней мере, мимо местного храма я проехала медленно, осторожно пробираясь через толпу прихожан и пытаясь никого не задавить…
— Ах, — я облегченно выдохнула, поняв, что город и люди остались позади. Я скинула паршивую шляпу, освободив лицо, подставив его солнышку. Приехать в город на Даре это был глупый эксперимент. Хорошо, что хоть обошлось, — расслабленно подумала я. Дар послушно трусил по улочке, изображая из себя коня. Послушного, ездового, — в общем, средство передвижения. Я даже поверила, что больше с ним проблем не будет.
И тут идущий навстречу священник с той стороны города, до которой аж никак не могли донестись слухи про панику, вдруг остановил на мне взгляд и придушенно ахнул…
Никто не успел ничего понять, как этот странный, больше похожий на воина своими вкрадчивыми кошачьими движениями, за которыми чувствовалась звериная тренированная мощь, священник, со сдавленным криком кинулся на меня, выхватывая оружие, спрятанное в рясе…
Нож сорвался у меня из рукава ему навстречу словно самостоятельное существо.
Быстрей, чем я сумела опомниться.
И все!
Только безошибочный удар копытом Дара показал, что там раньше стоял человек…
— Если б не ряса, я б подумала, что это тэйвонту, — подумала я, оглядываясь на размозженный труп. Чем-то нехорошим повеяло от него. Дар убил его копытом. И, наконец, довольный, помчался дальше, разгоняя людей к черту и уже не обращая на меня внимания. Мол, он был прав, а я маленькая и несмышленая… По его мнению, он явно терпел и сдерживался больше, чем следует… И это терпение следует вознаградить… Вот он и оторвался по полной программе… Причем законно…
Священник-воин, видимо, думал, что конь обычный, или вообще не обратил на него внимания, ибо бросился прямо под поднятое копыто Дару, чем тот хладнокровно воспользовался, так что голова того лопнула. Впрочем, Дар мог его и не бить, ибо как только тот вскрикнул, я, не думая, тут же всадила ему в горло нож. А может и до того. Как тем троим.
Мне пришлось сматывать отсюда удочки на всей скорости, ибо все это видели сотни людей; хоть я и раньше нельзя сказать, чтоб я не спешила…
Вообще, на людях, Дар вел себя отвратительно. Норовил убивать людей, а когда за мной погналась стража, развернулся и не успокоился, пока не загнал их на крыши и деревья. Мне пришлось здорово попотеть, чтоб они не кинули копьями или не выстрелили из арбалета, пресекая их поползновения.
— Ну, знаете, это никуда не годится! — возмущенно подумала я. Рисковать мной ради ничтожного удовольствия раздавить какого-то червяка! Четыре ножа, отобранных у черных потеряла! Да и тэйвонту не сели мне на хвост только чудом…
Мы вырвались из города во весь опор, опасаясь погони. Пойди теперь докажи, что священник у меня вызывал чувство гадливости. Да и первый напал! Честное слово!
Я, клянусь, уловила его агрессивное намерение, прежде чем бросила нож…
Забрав того воина, которого надо было сдать аэнцу, но сейчас сняв его с
"креста" и перекинув через седло тело, я несколько дней выжимала из кобыл все, что можно, пересаживаясь с одной на другую. Жаль, конечно, воина, но погибни я, никто не стал бы искать никакого аэнца, — подумала я… Да и вообще — его никто бы не нашел его там… Хотя совесть мою что-то тревожило… Я решила бросить его первому же крестьянину, дав ему денег, чтоб он довез его до города на подводе в покое и мире, и сдал дурня аэнцу… Тем более что денег у меня отчего-то прибавилось…
Дар быстро отдыхал. Вообще-то он мог бы скакать целый день с такой ношей и сам, но зачем палить коня? Когда их много и разные?
Не то, чтобы я очень опасалась, что меня догонят. Я смелая. Я, может, опасалась за то, что будет с невинными людьми, которые меня догонят…
Да и неприятно это — всякое бывает.
К тому же мне очень не хотелось, чтобы это были тэйвонту, которые меня видели…
Мы мчались бешено.
Нет, не удирала, конечно, ведь я скакала вперед к цели, не правда ли!
Кони привыкли ко мне. Очень даже милые лошадки, если не сориться. Я объездила уже половину из них. Хотя я бы не сказала, чтоб им слишком нравилось это занятие. Зато Дара и Белочку я тренировала во всю. Откликаться на мой неслышный свист. Находить меня по запаху. Прыгать через такие препятствия и барьеры, от которых нормальный конь загнулся бы. Переходить пропасть (сначала ручей) по перекинутому бревну. Повиноваться даже не уколам пальцев или нажатиям сандалий, а моим мысленным импульсам. Мало кто знает, что животные чутки к мыслям хозяина. И если воля-мысль оператора сильна, то иногда он может при тренировке и распознавании составлять с хозяином единое целое. Без слов.
Ты просто передаешь ему мощный образ желаемого. В мгновенном чувстве. Вроде заостренном на острие. Эта мысль, это чувство охвата всех деталей словно укол, если воля направлена. Всякий раз, когда Дар угадывал мою мысль, я щедро награждала и ласкала его. Надо сказать, ему самому нравилось подчиняться мне и выполнять мои мысленные приказы, становясь как бы моим продолжением. Белочка вскоре начала ревновать его ко мне. В смысле, что я ему уделяю больше внимания, чем ей, а вовсе не как кобыла. Поверьте.
Надо сказать, что я сумасшедшая. Потому что по непонятной причине такая тоска меня каждый день одолевала по Радому, и такая непонятная тяга к нему, что я подолгу плакала по нему втихомолку каждый день. Иногда я не выдерживала, и, когда никого не было, распустив рубашку на грудях, подолгу звала его во весь голос: Рааадооом! Рааадооом!
И тогда мой жалобный голос разносился на многие километры. Я даже не знаю, что думали при этом, если кто слышал. Да, и, признаться, мне это было абсолютно все равно. Мне всегда было наплевать на чужие перешептывания. Делай что нужно, и пусть все говорят что угодно — так говорил тренер.
Но в целом я не чувствовала времени — я упорно работала в реальной жизни…
Меня не волновало, сколько прошло времени, сколько дней — я его (время) не воспринимала… Мне было важно только достижение, и вот в критериях достижения я и воспринимала время — все остальное, сколько бы тренировки не длились, просто куда-то проваливались… Это моя черта — полное, абсолютное сосредоточение мне заменяет время… В этом сосредоточении времени нет, сколько бы ты не тренировалась или не пыталась нечто сделать… "Нет" в буквальном смысле, как в глубокой мысли, где ты просто не чувствуешь времени… Ты просто проваливаешься в тренировку — абсолютную, отчаянную, невозможную, полностью поглощенная ею, а сколько миллионов раз ты прошла, сделала — это тебя не волнует, как во сне, хотя время безумно насыщенно… Но ты настолько сконцентрирована на проблеме, что тебе не с чем сравнивать — ты просто сама становишься проблемой, тренировкой — это твое чувство, это твоя жизнь, твое Сознание — это ты!
Тебя не тяготит повторение, ибо это Сознание, когда тренировка становится чувством — настолько ты погружена в нее. А то, что ты используешь Мысль в процессе тренировки непрерывно, облегчает ее…
Я люблю тебя, Радом!
Но я хоть занималась днями…
Удары рук… Постановка… Кое-что вспоминалось по ходу тренировок — руки словно сами вспоминали нужные и правильные движения… Руки… Потом ноги.
Хотя я наработала все виденные у Шоа удары, я ставила до безумия пока только два основных удара ногой — прямой с выбросом согнутой в колене ноги вперед и боковой от бедра. Причем фокус отработки — это коленная чашечка и пах, реже — солнечное сплетение. С юношеским максимализмом я вообще раньше считала, что удары ногами выше пояса неэффективны. Но с годами пришло понимание, что в бою абсолютно каждый удар из любого положения может пригодиться, когда, как говориться, ты вошел в контакт.
Вообще-то начинающие не всегда обращают внимание, что большинство ударов эффектны не столько в атаке, сколько в контратаке против первым ринувшегося сквозь границу противника. Или уже в "контакте", когда ты добиваешь оглушенного, сбитого, потерявшего равновесие или правильную защиту врага.
Тогда твоя жизнь может зависеть от своеобразного удара, которым ты пробиваешь в мелькнувшую щель в обороне. Тогда от твоего владения ударами самого разнообразного вида покупается победа. Особенно ценны все эти удары в бою против многих соперников, тем более, если они сражаются не только с тобой. Это когда живой военный бой, взятие застигнутой врасплох банды, прорыв в стан врага и т. д., а не просто спарринг. Тогда надо убивать с любой стойки.
Я же вообще чаще всего предпочитаю использовать ноги только для ударов в колено или в пах, или же для удерживания противника на расстоянии и контрударов по его выброшенным в ударе ногам. Высокие удары работаю лишь там, где я наверняка превосхожу противника либо в реакции и мастерстве, либо в организованности, то есть застигаю врасплох. Потому что высокие удары ног словно созданы для бросков и подсечек врага. Впрочем, когда они оттренированы до невозможности, то и тогда они не совсем безопасны.
Но удар в колено надо особо отрабатывать на точность и умение абсолютно точно попасть в чашечку. Видя лишь глаза врага.
Ноги должны работать абсолютно точно вслепую, в крайнем случае, лишь периферийным зрением. Для этого удар ногой и подсечки, должно отработать до такой степени, чтоб с закрытыми глазами не промахиваться и вообще не замечать работу ног, не отвлекая внимания на работу руками. Вообще каждая рука и нога должна работать как самостоятельная боевая единица, то есть со своим собственным вниманием. Для этого внимание должно быть минимум расчетверено, причем у всех боевых орудий должно быть еще и общее естественное сознание, видящее весь бой в единстве. Для этого полезно тренировать игру одновременно на четырех инструментах, где каждая рука и нога ведет свою партию, как это делают бродячие музыканты. Полезно тренировать одновременные разные движения для каждой руки. Полезна элементарная игра на клавире, где каждая рука ведет самостоятельную партию, а лучше вообще тренировать разные мелодии. Полезно делать несколько дел одновременно. Полезно учиться слушать нескольких человек одновременно. Полезно играть на клавире, одновременно слушать другого человека и запоминать, что он говорит и при этом еще самому говорить или даже диктовать сразу двум человекам одновременно. Полезно записывать одновременно сразу двумя руками разные тексты, диктуемые разными людьми или даже считываемыми одновременно сразу с двух разных книг, находящихся в периферийном зрении тэйвонту. Полезно читать сразу целую страницу книги — но это для развития цельного восприятия множеств признаков с их дроблением — это в цикле тренировки внимания и наблюдательности. Полезно читать сразу две-три книги…
Вообще, надо всегда приучать себя делать сразу несколько дел одновременно, потому что тэйвонту, что не умеет раздваивать, расстраивать, распятерять и т. д. внимание — это не тэйвонту. Идеальная цифра для тэйвонту — сорок потоков одновременно, ибо больше солдат, учитывая сюда еще работу его рук и ног, просто не бывает в пределах прямой видимости боя. Только первое разделение сверхтрудно. Второе не легче. Но после пятого все уже привычно.
Мне так не хватало Радома. Я видела его лицо, дура, даже в сплетении ветвей.
Не понимаю, что со мной творится.
Нельзя сказать, что будет легче достигать. Но эта трудность станет привычной, и вы перестанете ее замечать. Привычка — это воля, которую мы не замечаем. Это та степень воли, которая будет проявляться естественно, стоит ввести ее в ритм, накопить ее. Достигните ритма в каком-то определенном проявлении, и словно уже сам будет поддерживать вас. Эта инерция движения создает словно вашу собственную массу воли. Трудное надо ввести в ритм — оно перестанет таким быть, а скоро станет и естественной жизнью.
И ничего не помогало. Я ждала Радома. Никого не зная на всем белом свете, сознание мое словно сконцентрировалось на первом человеке, которого я встретила. Он, словно против воли, впечатался в мой мозг.
Меня словно физически тянуло к нему, и я ничего не могла поделать. Я не хотела. Клянусь, я не хотела! От того, что я решала не думать о нем, пламя только, кажется, разгоралось только злее.
И, чем больше я "не думала", чем больше пыталась забыть, тем больше случайно виденный украдкой его облик преследовал меня всюду, и днем и ночью, пока просто не стал чудиться в надбровье, сопровождая и наполняя собой как невидимым чувством каждую мысль. Будто мы были двое. И двое же наполняли каждую мысль. Я безумела. Я то пыталась от этого избавиться, то смирялась и мечтала, отдавшись этому потоку. Словно самостоятельно живущей и пробудившейся во мне силе.
Каким колдовством ты попал туда? — плакала я, держа руку на отчаянно бьющемся сердце, как только я даже просто думала о нем. — Почему ты меня мучишь? Я тебя не хочу, не люблю, не стремлюсь, не думаю, не жду, не ищу, не зову, не плачу… Ведь я тебя почти не знаю! И ты будешь только смеяться, скажи я о своих переживаниях и чувствах к тебе… Кто же обращает внимание на дурочку…
Я плакала… Плакала и от отчаянья, и от злой тоски по нему…
И от всего этого я тренировалась только злее, пытаясь заглушить грызущую сердце тоску… Я тосковала…
Я ничего не понимала.
…Когда мне было приблизительно полтора года (как я почувствовала по воспоминаниям), один из тех ученых наставников, приставленных ко мне для обучения этикету, чтобы обучить меня справедливому суду, рассказал "дурацкому ребенку" известную славинскую притчу.
— У Властителя княжества, — торжественно начал он, — было много врагов, что только и ждали, когда он поскользнется. Как-то раз, один из его врагов пожаловался королю:
— О Правитель Мира! Этот Властитель недостоин, ибо он не беспристрастен в своих решениях. Вчера им были схвачены четыре человека, повинные в одинаковом проступке. И что же вы думали — он дал им совершенно разные наказания! Одного он искалечил, а любимчика вообще только пожурил!?!
Король пожелал убедиться лично, и позвал этого Властителя к себе.
— Я слышал, что ты вчера за одинаковый проступок назначил четыре разные наказания… Ты можешь объяснить причины?
— Ваше величество! Люди разные! И то, что одному может разбить нос, другому почешет голову! Я жалею только, что совершил очень суровое наказание, отпустив одного из тех людей без суда, только пожурив его, ибо это было слишком жестоко.
— Как это может?! — ахнул король. — Докажи, что ты справедливо судил по сердцу!
— Ваше величество! Одного я отпустил. Я сказал ему только, что такой как он, должен стыдиться своего поступка. Я жалею, что я был столь жесток, так как он пошел и принял яд, не в силах выдержать позора, а мог еще послужить государству. Другого я сурово отчитал и освободил. Он от стыда ушел из города… Третьего я приказал наказать палками. Он теперь заперся дома, и сейчас не показывается на глаза людям. Самый суровый приговор я вынес последнему негодяю: ему отрезали нос и уши, вымазали лицо сажей, посадили на осла и возили по городу. Так этот бесстыдник ездил по городу и смеялся!!! А когда увидел на улице своего сына, то приказал передать матери, чтоб она приготовила ему дома воды для купания и хороший обед. Он, мол, еще немного покатается по городу и скоро будет.
Услышав такой благородный ответ, все стали хвалить Властителя! — торжественно закончил бывший придворный ученый.
Но на меня, полутора лет, притча оказала вовсе не такое действие, которое ожидали благочестивые наставники. Я хохотала во все горло до упаду, а потом, удирая из дому от воспитателей, измазывала себе лицо пеплом, садилась на осла и в таком виде с друзьями раскатывала по городу, пока меня не ловили, самозабвенно распевая во все горло неприличные песни. Я, мол, еще немного покатаюсь и вернусь!!!
Надо было видеть разозленные лица моих тэйвонту, когда они забирали меня, крошечную, из рыдающей от смеха толпы, тщетно пытаясь разогнать людей, которые визжали от смеха…
Но когда меня обещали выдрать так, чтоб я не могла сидеть, я только хладнокровно насвистывала им в лицо — я, мол, еще немного покатаюсь…
Хан отчаянно злился на придворного дурака, додумавшегося рассказать "нашему волчонку" такую притчу, хотя изначально было ясно, какую она вызовет у него реакцию…
— Воспитатель чертов! — сквозь зубы выругался он.
Впрочем, насчет неприличных песен, надо сказать, что я тогда, кажется, вовсе не понимала изюминки. То есть, о чем в них поется. Я просто повторяла услышанное…
Боже, какая я была глупая.
